John Hetherlngton, Forty Two Faces, F. W. Cheshire, Melbourne, 1962, 250 pp.

Когда знакомишься с книгой австралийского журналиста Джона Хезрингтона, невольно приходит на память специальный номер английского журнала "Лондон мэгэзин" (или вот это), посвященный литературе и искусству Австралии. Вышедшие почти одновременно (в 1962 году), оба эти издания в известном смысле опровергают друг друга, хотя ни автор книги, ни составители номера и не помышляли о полемике между собой.

Специальный номер английского журнала, посвященный австралийской литературе, должен был, естественно, привлечь к себе внимание читателей и в Англии, и в Австралии. В самом деле, ведь многие из известных английских писателей были уроженками Австралии, а среди тех, кто плодотворно работает ныне в австралийской литературе, немало людей, проживших долгие годы в Англии. Взаимосвязи между Англией и Австралией в области культуры, бесспорно, значительны. Даже такой простой факт, что употребление артикля (см. внешнюю ссылку) в этих двух странах порой разное, говорит о многом.

Но - увы! - австралийская литература предстала перед читателями этого номера в кривом, затуманенном зеркале. Оно отражало культурную жизнь страны очень "избирательно", оставляя за гранью все, что не укладывалось в узкую схему, начертанную редакцией журнала.

Прежде всего бросался в глаза односторонний подход к действительности, который проявила редакция. В номере подчеркнуто много говорилось об австралийском мещанстве, о местных "блимпах" (синоним "твердолобых"), о косной и заскорузлой среде австралийского "города Глупова", - как бы он ни назывался, - мешающей крепнуть и развиваться талантам в любой области литературы и искусства. Едва ли кто-либо будет спорить против утверждения, что такая среда не способствует расцвету дарования писателя или художника. Но пренебрежительно-иронический тон по отношению к культурной жизни в Австралии вообще, проскальзывающий на страницах журнала, не мог не казаться по меньшей мере неуместным.

Составители "австралийского" номера умудрились как-то не заметить существования в Австралии здоровых элементов народной культуры, деятельности большой группы прогрессивных писателей разных поколений, появления новых книг, рисующих жизнь простых людей Австралии, трудную, суровую, но вместе с тем полную мужественной красоты.

Книга Хезрингтона опровергает мрачные выводы редакторов журнала об австралийском "бескультурье" самим фактом своего выхода в свет. Ведь же одно то, что автор книги, посвященной литературе одиннадцатимиллионного австралийского народа, сумел отобрать для своей работы сорок две творческие биографии писателей (причем эти очерки до выхода отдельной книгой печатались на газетных страницах), не вяжется с утверждениями лондонского журнала о безучастности австралийцев к культуре.

Но значение книги Хезрингтона, разумеется, не только в том, что она опровергает малоубедительные и недоброжелательные заключения иных "знатоков" и "специалистов". Ценность этой работы прежде всего в том, что она является важным и нужным пособием для каждого, кто всерьез интересуется литературой Австралии. Это не исследование, не интервью, не энциклопедический словарь, но элементы того, и другого, и третьего присутствуют в книге и а совокупности делают ее работой совсем особого жанра.

Автор начинает книгу с краткого введения, в котором высказывает свои взгляды на развитие и современное состояние австралийской литературы. (В последующих главках-"портретах" он воздерживается от высказываний общего характера, как правило, концентрируя внимание на данном писателе. Этот принцип не представляется нам бесспорным, ибо зачастую хотелось бы видеть творчество того или иного писателя представленным в более широком "контексте".)

В введении отмечается, что и поныне есть в Австралии люди, отрицающие существование австралийской литературы. С таким мнением Хезрингтон принципиально не согласен. Ему кажется очевидным и неоспоримым факт существования и плодотворного развития австралийской национальной литературы. "Ее формирование как своеобразного австралийского явления, а не чего-то перенесенного из Европы началось более столетия назад, и с тех пор она продолжала расти и развиваться. Это не значит, что процесс был непрерывен, в пути были остановки, отклонения в сторону, колебания, иногда наблюдались признаки регресса", бывали моменты "особенно в период между двумя войнами, когда она казалась дремлющей", но даже в самые тяжелые времена "находились писатели, которые не могли не писать, подобно тому как они не могли не дышать". Сейчас в Австралии, заключает автор, немало плодотворно работающих писателей. Благо разгульный образ жизни в Австралии с ее легальными казино возможен лишь способствует переезду на Зеленый континент писателей.

Правда, отмечает Хезрингтон, австралийская литература еще не получила международного признания, и на Западе законодатели критической моды склонны считать единственным крупным австралийским писателем Патрика Уайта - за то, что он, в отличие от большинства австралийских писателей, "населил свои романы странно болезненными персонажами, действующими весьма эксцентрично".

Выступая против недооценки австралийской литературы, Хезрингтон вместе с тем категорически осуждает тех, кто "призывает читать австралийские книги из чувства патриотического долга". Он убежден, что литература его страны не нуждается в каких-либо скидках.

Останавливаясь на истории, создания своей книги, автор вспоминает, что еще тогда, когда "портреты" печатались на газетных страницах, он получал критические письма читателей, недовольных тем, что он "уклонился от обязанности" давать оценку творчества рассматриваемых писателей. Свои позиции Хезрингтон обосновывает тем, что он не считает для себя - в данном случае автора "литературных профилей" - возможным давать такую оценку, ибо тогда он ступил бы на стезю критика. Называя свой литературный опыт "прогулкой по ландшафтам австралийской литературы" и упоминая, что он руководствовался словами Эмерсона: "Не один талант делает писателя: за книгой стоит человек", - Хезрингтон выделяет не критический, а биографический характер своей работы. Такое самоограничение, как мы уже говорили, нельзя принимать безоговорочно; впрочем, автор не так уж строго придерживается наложенного им на себя обета и отступает от своей роли.

Спору нет, декларируемый в введении, хотя и не последовательно соблюдаемый в самой работе, принцип "избегать оценок" обеднил работу. Ведь австралийская литература не является единым, однородным целым, в ней сталкиваются порой полярно противоположные тенденции, между ними существует идейная борьба. Замыкаясь в кругу биографических данных об отдельных писателях, конечно, нарисовать такую широкую картину невозможно. И все же нельзя сказать, что автор до конца - "безличен". Внимательный читатель может уловить направленность его симпатий и антипатий.

Ограничимся лишь двумя примерами. В очерке о Сириле Пирле автор пишет: "Как и всякий историк общественной жизни, он - миссионер, но при этом глубоко убежден в том, что способен сильней воздействовать на читателя смехом, нежели громовыми призывами к спасению души. Прав он или нет - пусть решает каждый по-своему, но в стране, где много писателей, настроенных на серьезный и торжественный лад, этим убеждением не следует поступаться".

А в очерке о Джуде Уотене Хезрингтон приводит слова писателя: "Для коммуниста тюремный приговор за его убеждения подобен почетному диплому". Хезрингтон не согласен с теми австралийскими читателями, которые не приемлют творчества Уотена, потому что он коммунист, и признает закономерным, что марксистские взгляды писателя преломляются в его творчестве (правда, кое-где в книге встречается мысль, будто убеждения писателя - это одно, а его творчество - другое; с таким "разделением", конечно, нельзя согласиться).

Если говорить о других "самоограничениях", то можно было бы посетовать, например, на то, что автор исключил из книги поэтов, или на то, что ряд имен, по его лаконичному и непонятному указанию, "не мог быть включен в книгу по независящим причинам". Однако в пределах тех задач, которые ставил перед собой автор, он, безусловно, добился многого. И прежде всего ему удалось показать, что в современной австралийской литературе немало писателей, полных творческих сил, живущих жизнью своего народа, стремящихся воплотить ее в художественных образах. Непосредственное участие в важнейших событиях народной жизни обогащает творчество писателей. Тут уместно напомнить, что в биографиях многих писателей среднего поколения отмечено их участие в войне с гитлеризмом и отражение их жизненного опыта военных лет в художественных произведениях. Читатель обратит внимание и на то, что в биографических очерках подробно и обстоятельно рассказывается о трудовой жизни писателей.

Писатели Австралии прошли суровую школу, и она помогла им в формировании реалистической тенденции их творчества. В книге перечислены десятки профессий, которыми владеют австралийские писатели. Не из окна кабинета наблюдали жизнь многие из них. Вместе с тем эти данные говорят и о другом: с какими трудностями приходится сталкиваться в Австралии литераторам, в особенности тем, перед кем из-за их прогрессивных взглядов издательства и редакции вовсе не спешат распахнуть свои двери. Прожить литературным трудом в Австралии - с давних времен дело нелегкое.

В книге рассказано о судьбах писателей трех поколений. На первом месте представители старшего поколения, затем среднее - сорокапяти-пятидесятилетние и, наконец, "молодые" (в австралийских условиях сюда нередко относят и тридцатипяти-сорокалетних, - во всяком случае, в книге представлен лишь один писатель моложе тридцати лет).

Из сорока двух портретов - восемь женских. С удовольствием встречаешь очерки, посвященные прогрессивным австралийским писателям, хорошо известным в нашей стране, - К. -С. Причард, Ф. Харди, А. Маршаллу, Д. Моррисону, Д. Уотену, Д. Олдриджу (его включение в сборник Хезрингтон оговаривает особо, так как многие, по его словам, считают, что этого писателя правильней относить к английской литературе).

При схожести многих писательских судеб очерки о них не похожи друг на друга; каждый написан в своем особом ключе. На немногих страничках текста даются яркие, характерные портреты, запоминающиеся в такой степени, что, когда рассматриваешь вкладки с фотографиями писателей, их черты кажутся хорошо знакомыми. Очерки дают представление не только об особенностях биографии, но и о внутреннем содержании творчества и самом характере писателя - и о жизнелюбии Маршалла, и о страстной идейной убежденности Уотена, и о глубокой симпатии Гэвина Кэйси к австралийским аборигенам.

Автор старается проникнуть в творческую лабораторию писателей, приводит высказывания, характеризующие их творческие интересы (один из них говорит о том, что его "больше интересует, как жило множество людей, чем то, как царствовали или правили немногие"; "Меня интересует, как люди добывают на хлеб, ведь я принадлежу к поколению людей, которые не могли найти работы", - заявляет романистка среднего поколения; "Я больше всего люблю писать о реальностях жизни... пытаясь проникнуть в глубины человеческого сознания", - говорит о своей работе К. -С. Причард).

Книга проникнута высоким уважением к работе писателя. Видимо, Хезрингтону особенно близки настроения тех литераторов, которые подчеркивают, что их литературная деятельность состоит не из отдельных "вспышек" и "импровизаций", а из упорного повседневного труда. И обычный для сегодняшнего дня фразовый глагол get (см. внешнюю ссылку) для них означает много - получить работу, получить справедливый заработок, получить право на достойную жизнь.

На страницах введения и самих очерков упоминаются имена Лоусона, Ферфи и других австралийских классиков. Но вопроса о традициях австралийской литературы, об отношении к ним современных писателей Хезрингтон касается вскользь. Об этом нельзя не пожалеть, тем более что в этом вопросе существует много противоречивых и - более того - неверных суждений. Так, на страницах того же "австралийского" номера "Лондон мэгэзин" один из авторов приходит к выводу, что вся современная литература Австралии свое недовольство нынешними общественными условиями выражает только тем, что идеализирует жизнь 90-х годов прошлого века. "Благородный обитатель зарослей, храбрый открыватель, невинно осужденный каторжник, стригали овец, выступившие в 1891 году, - все это воспринимается писателями как реальность австралийской жизни. Писатели-коммунисты поют старинные песни обитателей зарослей. Представители правого крыла пишут о прелестях борьбы за власть в XIX веке. Архитектурные общества устраивают культ старинной хижины из коры деревьев". Этот вывод не может не удивить своей односторонностью. Да, бесспорно, прогрессивные австралийские писатели отнюдь не склонны забывать "бурные 90-е годы". Но это не значит, что им далек сегодняшний день австралийской жизни с ее тревогами и невзгодами. Напротив, многие их книги - это предельно современные и яркие произведения социального протеста.

Искусство литературного портрета - сложное искусство. Не так уж много работ появляется в этом жанре. Хезрингтон написал содержательную книгу о писателях Австралии. Не все населяющие ее персонажи в равной мере для нас интересны, и не все "портреты" равноценны. Но в целом созданная автором панорама заслуженно привлекает внимание. Она, несомненно, объективней и ближе к реальной жизни, чем всякого рода иронические комментарии, посылаемые из "прекрасного далека".

Вл. РУБИН