Внимательное исследование отношений Ключевского с его учениками должно представлять интерес в связи с вечным вопросом: что же такое история - наука или искусство? В русской историографии Ключевский, несомненно, является главным противником тех, кто хотел бы стать на одну из сторон в этом споре: ученый, который всю жизнь был приверженцем идеи научной истории (в ее социологической позитивистской разновидности середины XIX в.), в то же время являлся художником, лекции которого представляли собой значительное событие в культурной жизни и оставляли у слушателей незабываемое эстетическое впечатление и чей "Курс русской истории" с момента его опубликования в начале нашего века сразу же стал одним из памятников современной русской литературы¹ . Что же Ключевский передал своим ученикам - науку или искусство, метод или вдохновение, схематическое построение или логически последовательное видение исторического развития России, или все вместе взятое? Эти вопросы почти полностью игнорировались в советской историографической литературе. С ними я и решил обратиться к ученикам Ключевского.

Вначале два предупреждения: во-первых, я не ставил перед собой задачи проследить происхождение концепций четырех периодов русской истории, выделенных Ключевским. Его взгляды на социально-экономическую структуру Киевской Руси, происхождение крепостного права, земские соборы в XVI и XVII вв., периоды закрепощения и раскрепощения и толкование других проблем, особенно созданная им общая схема периодизации, - все это так или иначе оказало огромное влияние как на его ближайших учеников, так и на более широкие круги и последующие поколения отечественных и зарубежных историков. Достаточно заглянуть в широко используемый на Западе учебник Н. В. Рязановского, чтобы заметить это влияние² . Все, что я сделал, это изучил, что сами ученики Ключевского говорят о своих отношениях с учителем - прежде

ЭММОНС Теренс - профессор Стэнфордского университета (Калифорния, США).

¹ М. В. Нечкина сделала обзор мемуарной литературы и откликов общественности на "Курс" Ключевского в написанной ею объемной биографии историка (Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский: история жизни и творчества. М. 1974). Книга изобилует подробностями, но, к сожалению, в ней отсутствует критический анализ манеры изложения материала Ключевским. Четыре тома "Курса" были впервые опубликованы в 1904 - 1910 гг., после чего он неоднократно переиздавался. Последнее советское издание, включающее и неоконченный 5-й том, относится к 1956 - 1959 гг. (Ключевский В. О. Сочинения. В 8-ми тт.). В настоящее время выходит новое издание.

² Riasanovsky N. V. A History of Russia. N. Y. 1984.

стр. 45

всего в воспоминаниях и во вступительных статьях к основным научным работам; время от времени требовалось обратиться и к самим работам.

Во-вторых, словом "ученики" я не определяю многие тысячи людей, посещавших лекции Ключевского на всем протяжении его преподавательской деятельности в нескольких учебных заведениях, или сотни, возможно, тысячи студентов, которые более чем за 30 лет "прослушали" его курс, обучаясь на историко-филологическом факультете Московского университета. Я имею в виду, в определенной степени субъективно, тех выпускников, которые были "оставлены при кафедре" для написания диссертации и подготовки к преподавательской деятельности в университете и защитили магистерские диссертации при Ключевском. Их было шесть: П. Н. Милюков (17 мая 1892 г.), М. К. Любавский (22 мая 1894 г.), Н. А. Рожков (19 мая 1900 г.), М. М. Богословский (2 ноября 1902 г.), А. А. Кизеветтер (19 декабря 1903 г.), Ю. В. Готье (3 декабря 1906 г.)³ . Докторскую диссертацию только один из них - Любавский - защитил при Ключевском (28 мая 1901 г.). При этом я отнюдь не берусь утверждать, что Ключевский оказал на этих историков, чье профессиональное и интеллектуальное становление (как, впрочем, и самого Ключевского) происходило под влиянием многоязычной исторической, социологической и философской литературы, исключительное или даже доминирующее влияние. Многие другие, ставшие известными историками (М. Н. Покровский, А. И. Яковлев, В. И. Пичета, С. В. Бахрушин, С. К. Богоявленский, В. А. Рязановский, М. М. Карпович и Г. В. Вернадский) обоснованно считали себя учениками Ключевского, но они либо не защитили диссертации в университете, либо защитили их после ухода Ключевского в отставку.

Широко распространено мнение, что Ключевский вдохновлял, но не учел: он воодушевлял искусством своих лекций, своими оригинальными и точными высказываниями на лекциях, но его modus operandi⁴ был недосягаем для студентов: лекциями были даже его семинары; он ставил своих студентов перед совершившимся фактом. Во всем этом Ключевский представляет разительный контраст с П. Г. Виноградовым, который на семинарах по древней и средневековой истории Европы активно обсуждал со студентами проблемы профессии историка, вовлекал их в практическую работу с источниками, показывая, как их критиковать и как ими пользоваться.

В основе этого мнения, по-видимому, лежат воспоминания Милюкова (1859 - 1943), который был первым "аспирантом" Ключевского и учился в Московском университете тогда, когда Ключевский принял там кафедру русской истории (после смерти С. М. Соловьева в 1879 г.). "Он обладал удивительной проницательностью, - писал Милюков, - однако ее источник был недоступен кому-либо из нас. Ключевский смотрел на русскую историю, так сказать, внутренним оком... Эта интуиция была выше наших возможностей и мы не могли идти по стопам своего учителя". И далее: "Профессор накладывал свою стройную законченную систему на нашу tabula rasa⁵ . Его пример показывал, что русская история также может являться предметом научного исследования; однако дверь, ведущая в эту систему, осталась для нас закрытой. Поэтому я в основном работал с П. Г. Виноградовым; с Ключевским работать было невозможно"⁶ .

Эти воспоминания следует дополнить рассказом Милюкова о его

³ Из них Богословский, Кизеветтер и Готье защитились после официального ухода Ключевского с кафедры в 1901 г.; однако он еще несколько лет продолжал присутствовать при защите диссертаций и, как известно, читал лекции почти до своей смерти в 1911 году.

⁴ Способ действий (лат.).

⁵ Чистая доска (лат.).

⁶ Милюков П. Н. Воспоминания (1856 - 1917). Т. 1. Нью-Йорк. 1955, с. 89 - 94.

стр. 46

первой встрече с Ключевским, где проблема влияния учителя на ученика предстает в несколько ином свете: "Если Ключевский покорил нас сразу, то, конечно, не потому только, что он красиво и эффектно рассказывал исторические анекдоты. Мы искали и нашли в нем прежде всего мыслителя и исследователя, взгляды и приемы которого отвечали нашим запросам.

В чем состояли эти запросы? На это и теперь, спустя тридцать лет с лишним, отвечают первые две лекции "Курса русской истории" В. О. Ключевского. Несмотря на некоторые позднейшие наслоения фразеологии и мысли, существенное содержание методологических взглядов Ключевского на изучение русской истории осталось здесь то же самое, каким мы знали его тогда и каким оно сложилось под непосредственным влиянием тогдашних запросов нашего поколения к методологии и к философии истории". Эти потребности, или запросы, по словам Милюкова, включают в себя отказ от предлагаемых извне схем или целей, как западнических, так и славянофильских; студенты хотели изучать русскую историю "как изучали всякую, с точки зрения общей научной проблемы - внутренней органической эволюции человеческого общежития"⁷ .

Милюков подводит итог относительно значения Ключевского для своего поколения студентов в воспоминаниях о Кизеветтере: "Нас объединяло, прежде всего, преклонение перед общим нашим учителем В. О. Ключевским, талант и знания которого нам представлялись недосягаемыми вершинами. Его построение русской истории сразу сделалось нашей путеводной нитью в том лабиринте, каким оставалась для нас та же русская история в руках предшественников Ключевского. Ключевский был для нас настоящим Колумбом, открывшим путь в неизведанные страны... В дружеском общении нашего кружка, связанного приятием новых задач и методов, рекомендуемых университетскими преподавателями (кроме Ключевского, здесь необходимо упомянуть также П. Г. Виноградова), вырабатывались общие взгляды на историю как на науку и намечались темы, подходящие для очередных научных работ. Все это, вместе взятое, и сообщило впоследствии общий характер московской исторической школе"⁸ .

И разумеется, в своей первой большой работе - магистерской диссертации о государственных финансах и управлении при Петре I - Милюков упоминает о своем интеллектуальном долге Ключевскому, "университетские чтения которого в весьма значительной степени определили самое содержание моих воззрений по данному вопросу"⁹ . Здесь он, конечно, имел в виду критическое мнение Ключевского о петровских реформах в силу их импровизационного характера и тяжелых последствий - вопросы, которые Ключевский ставил в своих лекциях гораздо более остро, чем Соловьев¹⁰ . Здесь же Милюков пишет о том, что считает себя во многом обязанным Ключевскому - не только в истолковании периода правления Петра I, но и в отношении общей концепции историографии: "[Историческая] наука, как мы понимаем ее современные задачи, ставит на очередь изучение материальной стороны исторического процесса, изучение истории экономической и финансовой, истории социальной, истории учреждений: все - отделы, которые по отно-

⁷ Милюков П. Н. В. О. Ключевский. В кн.: В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М. 1912, с. 188, 189.

⁸ Милюков П. Н. Два русских историка (С. Ф. Платонов и А. А. Кизеветтер). - Современные записки, 1933, N 51, с. 323.

⁹ Милюков П. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб. 1905, с. XIII.

¹⁰ О толковании историками царствования Петра I см.: Riasanovsky N. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. N. Y. 1985, esp. pp. 166 - 176.

стр. 47

шению к русской истории, еще предстоит создать совокупными усилиями многих работников"¹¹ .

Это заявление носит черты явного сходства с теми словами, которыми Ключевский начал свою докторскую диссертацию о Боярской думе, впервые опубликованную в журнале "Русская мысль" в 1880 - 1881 гг.: "В истории наших древних учреждений остаются в тени общественные классы и интересы, которые за ними скрывались и через них действовали. Рассмотрев внимательно лицевую сторону старого государственного здания и окинув беглым взглядом его внутреннее расположение, мы не изучили достаточно ни его оснований, ни строительного материала, ни скрытых внутренних связей, которыми скреплены были его части; а когда мы изучим все это, тогда, может быть, и процесс образования нашего государственного порядка и историческое значение поддерживавших его правительственных учреждений предстанут перед нами несколько в ином виде, чем как представляются теперь"¹² .

Как отмечали некоторые исследователи работ Ключевского, для своего времени это был беспрецедентный манифест "новой истории". Социологическая направленность его подхода прослеживалась в следующих характерных строках: "В предлагаемом опыте боярская дума рассматривается в связи с классами и интересами, господствовавшими в древнерусском обществе"¹³ .

В связи с этим привлекает внимание то, что Ключевский не упоминается в теоретико-социологическом вступлении к ранним изданиям крупной работы Милюкова "Очерки по истории русской культуры", которые начали выходить в 1896 году. Однако это не покажется удивительным, если учесть, что теоретические позиции Милюкова были достаточно четко определены еще до появления Ключевского в университете; что социология Ключевского основывалась на хорошо известных тогда сочинениях и, во всяком случае, его теоретические "лекции" не были напечатаны, а Милюков уже не был студентом в том единственном, 1884/85 учебном году, когда Ключевский читал весь курс по "методологии"¹⁴ . Размышления Милюкова в его вступлении к "Очеркам" об отражении в особенностях развития России всеобщих социологических законов носят черты разительного сходства с замечаниями о теоретическом значении изучения местной (то есть национальной) истории, сделанными Ключевским в первой лекции его "Курса", впервые опубликованной в 1904 году¹⁵ .

Милюков действительно ссылается на Ключевского во вступлении к "юбилейному изданию" "Очерков" (Париж. 1937), где после обширного изложения своей пересмотренной и дополненной социологии он пишет, что имеющаяся в "Очерках" тенденция отдавать преимущество особенностям русского исторического процесса, а не общим чертам

¹¹ Милюков П. Государственное хозяйство, с. XI.

¹² Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. Опыт истории правительственного учреждения в связи с историей общества. - Русская мысль, 1880, N 1, с. 48. В изданной в виде книги докторской диссертации Ключевского это высказывание, как и приводимое ниже, отсутствует.

¹³ Там же, с. 40.

¹⁴ До последнего времени "Методология" была единственным неопубликованным циклом лекций Ключевского (копии записей вольнослушателей имеются в ряде библиотек). Теперь он вошел в новое издание "Сочинений" Ключевского (Т. 6. М. 1989). О спецкурсах Ключевского см.: Нечкина М. В. Ук. соч., гл. 6.

¹⁵ См. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1. Изд. 3-е. СПб. 1898, с. 12; Ключевский В. О. Сочинения. Т. 1. М. 1956, с. 25 - 26. Оба историка поддержали, так сказать, теорию контрастов, в соответствии с которой специфика российской истории (по отношению к Европе) делает ее особенно обнадеживающим материалом для изучения "историком-социологом" (Ключевский В. О. Соч. Т. 1, с. 25 - 26). Вопрос научной правомерности изучения русской истории, по всей вероятности, тесно связан с этими рассуждениями.

стр. 48

сходства с общеевропейским, восходит, возможно, к Ключевскому¹⁶ . В целом это лучшее произведение Милюкова представляет собой дополнение к "Курсу" Ключевского, внося в него размышления о культурном и интеллектуальном развитии (но, разумеется, лишь с московского периода и дальше), в значительной мере отсутствовавшие в "Курсе" Ключевского¹⁷ .

Опубликованные заметки Любавского (1860 - 1936) о его учителе менее пространны, чем воспоминания Милюкова, и в основном представляют собой речи - по случаю назначения Ключевского почетным членом Московского университета в 1911 г. и по случаю его кончины. Несмотря на комплиментарный характер этих выступлений, ясно, что Любавский рассматривал свою деятельность как непосредственное продолжение деятельности Ключевского или, точнее, представлял ее себе в рамках тематики, предложенной учителем. Он с одобрением цитирует предисловие к юбилейному сборнику 1909 г. в честь Ключевского (вполне возможно, что это предисловие и написано самим Любавским): "Мы шли в глубь отдельных вопросов, изучая смутное время, преобразования Петра, литовскую Русь, историю русской верховной власти и государственного тягла, судьбы русской деревни, прошлое русского города, от южной окраины московского государства через замосковный край или на далекий поморский север с его мужицкими мирами, - над чем бы мы ни работали, мы всегда исходили из вашего "Курса" и возвращались к нему, как к тому целому, отдельные части которого мы изучали"¹⁸ .

Статья Любавского о Соловьеве и Ключевском, в которой он подчеркнул преемственность дела двух великих историков и то, что Ключевский существенным образом "расширил тематику", заданную его учителем, от истории юридических форм и государственных учреждений к их социальному и экономическому наполнению, вероятно, может являться парафразой отношения Любавского - как он его видел - к своему учителю Ключевскому¹⁹ . В монографии о Литовско-Русском государстве (основанной, как и большинство работ Ключевского, на материалах Московского архива Министерства юстиции, а у Любавского, в частности, на Литовской метрике) и исторической географии (или роли географического фактора в развитии России), Любавский отчетливо сознает себя продолжателем дела Ключевского.

В работе Любавского по истории Литовской Руси видят частичное возвращение к более юридическому и политико-институционному подходу, свойственному государственной школе²⁰ , однако в целом работа носит следы поразительного сходства с трудом Ключевского "Боярская дума". Здесь мы видим то же внимание к социальному наполнению учреждений; или, точнее, тот же подход к социально-политическим "реалиям" через изучение учреждений. Даже название докторской диссертации Любавского очень похоже на название докторской диссертации Ключевского: "Литовско-русский сейм. Опыт по истории учреждения в связи с внутренним строем и внешнею жизнью государства". Во вступ-

¹⁶ Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Т. 1. Париж. 1937, с. 29.

¹⁷ См. Готье Ю. В. Университет. - Вестник Московского университета, серия 8, История, 1982, N 4, с. 23.

¹⁸ Сборник статей, посвященных Василию Осиповичу Ключевскому его учениками, друзьями и почитателями ко дню тридцатилетия его профессорской деятельности в Московском университете. М. 1909, с. II-III.

¹⁹ Любавский М. К. Соловьев и Ключевский. В кн.: В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. Это замечание высказывает Д. Аткинсон в неопубликованной семинарской работе.

²⁰ В этом "возвращении к легализму" М. Карпович видел тенденцию, характерную для тогдашнего молодого поколения историков (Karpovich М. Klyuchevski and Recent Trends in Russian Historiography. - Slavonic and East European Review, 1943, vol. 21, p. 37).

стр. 49

лении автор пишет, что в законах статута 1566 г. о "Великом вальном сойме" "выражен, можно сказать, наиболее общий итог социально-политической истории этого государства за время его самостоятельного существования"²¹ .

Взгляд Любавского на смысл своих исследований имеет преимущественно сугубо академический характер, однако его особо Пристальное внимание к истории политической децентрализации и "сословному представительству" в западной России восходит к вопросам, поставленным Ключевским: "А не было ли в нашем прошедшем таких общественных отношений, которые еще могли бы быть восстановлены и послужить интересам настоящего, и есть ли в настоящем обществе силы, элементы, способные понести на себе всю тяжесть общественной самодеятельности, не затрудняя, а облегчая деятельность правительства в интересах народного блага"²² .

Перед Ключевским этот вопрос - о будущей политической эволюции страны - был поставлен на повестку дня освобождением крестьян и другими "великими реформами" 1860-х годов; но он был уместен и в конце XIX - начале XX в., когда писал Любавский, и "актуальность" его исследований о причинах политической децентрализации и институционных ограничениях царской власти в одной из частей Российской империи кажется не случайной.

В 1915 г. Любавский подошел к опубликованию своего общего курса русской истории, который, по его замыслу, должен был дополнить "Курс" Ключевского: "Мой собственный курс был в некоторых случаях расширением и дополнением этого курса, а с другой стороны кратко касался того, что у Ключевского изложено с особою полнотою и обстоятельностью. Само собою разумеется, что помимо этих отличий состав и содержание моего курса определились в зависимости от разных точек зрения на некоторые стороны русского исторического процесса"²³ .

Представляется значительной роль Ключевского и в том, что Рожков (1868 - 1927) вел упорные искания в области обществоведения, ставшие главными в его работе после магистерской диссертации о сельском хозяйстве XVI в.: Ключевский и Конт способствовали формированию у Рожкова социологического видения истории²⁴ . В некотором смысле "экономический материализм" Рожкова, его своеобразный, но последовательный монизм, основанный на сочетании позитивизма Конта и марксизма, являлся продолжением, в следующем поколении, интереса Ключевского к исследованию "исторических законов"²⁵ , который не удалось реализовать его учителю из-за особого склада ума и пристрастия к прикладным исследованиям.

В отличие от более поздних работ диссертация Рожкова, представляющая собой исследование экономического кризиса конца XVI в., была чем-то вроде широко задуманной "экономической истории", хорошо вписывающейся в наследие Ключевского: в ней идет речь о климатических условиях и почвах, демографическом факторе, торговле и отношениях собственности, а также о сельском хозяйстве в узком смысле. Эта работа была основана на архивных документах, и выяснение в ней материальных условий, сопутствовавших процессу закрепощения, рас-

²¹ Любавский М. К. Литовско-русский сейм. М. 1900, с. 1.

²² Ключевский В. О. Боярская дума, с. 50.

²³ Любавский М. К. Лекции по древней русской истории до конца XVI века. М. 1918, предисловие. В своих лекциях он особенно возражал против определения Ключевским Киевской Руси как государства, основанного на торговле (с. 64 - 69).

²⁴ Рожков Н. А. Автобиография. - Каторга и ссылка, 1927, N 32, с. 161 - 165.

²⁵ Это замечание сделано Г. П. Федотовым (Федотов Г. П. Россия Ключевского. - Современные записки, 1932, т. 50, с. 353 - 354).

стр. 50

ценивалось как подтверждение теории Ключевского о зарождении крепостного права²⁶ .

В последующем Рожков вышел за рамки стандартного исторического исследования, однако, в работе "Город и деревня в русской истории" (1902 г.) - блестящем кратком (на 84 страницах) очерке экономической истории России, - несмотря на ее новаторский, последовательно материалистический или экономико-детерминистский подход, была сохранена основная периодизация Ключевского. К его четырем периодам (киевский, удельных княжеств, московский, дореформенный имперский) Рожков добавил пятый - пореформенный²⁷ . Демографическим изменениям Рожков отвел при этом важное место, вероятно, также под влиянием Ключевского.

Если Рожков был более, чем другие ученики Ключевского, склонен к теоретическим исследованиям, то Богословский (1867 - 1929) интересовался теорией, возможно, менее остальных. В статье для мемориальной книги о Ключевском (1912 г.) Богословский, как и Любавский, делает упор на преемственности между Ключевским и Соловьевым. Он с одобрением вспоминает замечание Ключевского: "Я - ученик Соловьева, вот все, чем я могу гордиться как ученый"²⁸ . Богословский достаточно ясно дает понять, что он относится к Ключевскому так же, как Ключевский к Соловьеву. В 1911 г., после того как Кизеветтер и многие другие профессора и преподаватели ушли в отставку в связи с делом Л. А. Кассо, Богословский получил кафедру русской истории. По этому поводу он писал: "Раз я остался, я совершенно правильно поступил, заняв пустую за уходом Кизеветтера кафедру, и очень хорошо сделал. Если бы я ее не занял, был бы на нее посажен Довнар- Запольский или кто-либо хуже и расплодил бы здесь свою школу. Я же сохранил для московской кафедры традиции главы нашей школы В. О. Ключевского, сберег их в чистоте и этим имею право гордиться"²⁹ .

Богословский подчеркивает нелюбовь Ключевского к абстрактному мышлению ("Как топливо для огня, для его мысли всегда нужен был конкретный, реальный, фактический материал. Фактами как бы заменялись для него логические понятия"), строго индуктивный характер его рассуждений, а также его способность скрупулезно анализировать архивные документы ("поистине соловьевская трудоспособность"). В заключение он пишет: "Вот почему он органически был неспособен задаваться задачей вывести весь ход русской истории из какого-либо единого отвлеченного начала".

Тем не менее Богословский признает, что Ключевский отдавал предпочтение определенным группам фактов - политическим, экономическим и в особенности общественным; соответственно - его особенно интересовала история "общественных классов": "Если бы нужно было определить главную, господствующую склонность Ключевского, как историка, я бы назвал его историком общественных классов". Больше всего интересовала его история политической элиты: "И в "Боярской думе", и в курсе он подробно изучает эволюцию высших правящих слоев, торговую аристократию Днепровской Руси, землевладельческую дружину и монастырское общество Верхневолжской, титулованное московское боярство XV-XVII веков и пришедшее ему на смену пестрое по составу мелкопоместное дворянство XVIII и XIX столетий, производящее через гвардию дворцовые перевороты"³⁰ .

²⁶ Рожков Н. Сельское хозяйство московской Руси в XVI в. М. 1899.

²⁷ Рожков Н. А. Город и деревня в русской истории. СПб. 1913, с. 6 - 7.

²⁸ Богословский М. М. В. О. Ключевский как ученый. В кн.: В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания, с. 31.

²⁹ Цит. по: Черепнин Л. В. Отечественные историки XVIII-XX вв. М. 1984, с, 111.

³⁰ Богословский М. М. Ук. соч., с. 35 - 40.

стр. 51

Подобно Милюкову и некоторым другим ученикам Ключевского, Богословский сравнивает своего учителя с Виноградовым: в отличие от последнего сила Ключевского была не в семинарах, на которых он был "догматиком", излагавшим свои заранее подготовленные выводы и никогда не ставившим знак вопроса в конце своих критических комментариев; Ключевский чувствовал себя свободно в лекционном зале, где слушатель должен был пассивно воспринимать его выводы, а не в лаборатории, где студент изучал методы путем самостоятельной работы под руководством преподавателя. Тем не менее именно Ключевский предложил Богословскому тему для дипломной работы: "Писцовые книги, их происхождение, состав и значение в ряду источников истории Московского государства. XV, XVI, XVII вв."³¹ .

Как дипломную работу Богословского, так и последующие магистерскую и докторскую его диссертации ("Областная реформа Петра Великого", 1902 г., и "Земское самоуправление на Русском севере в XVII в.", 1909 - 1912 гг.), а также оставшийся незавершенным главный труд "Петр I. Материалы для биографии" (тт. 1 - 5. М. 1940 - 1948) характеризуют объемность и кропотливые поиски в ранее не использованных и плохо организованных архивах. Его дипломную работу предваряет эпиграф: "В науке приятно быть и простым чернорабочим"³² .

Магистерская диссертация, по-видимому, продолжает стремление сопоставить замысел петровских реформ с его реальным воплощением - линию, характерную для истерической науки конца XIX в., уходящую через Милюкова к Ключевскому. В докторской же диссертации Богословского, как и в работе Любавского о Литовско-Русском государстве, прослеживается линия, берущая начало в тематике, разработанной Ключевским во вступлении к "Боярской думе": прецеденты и альтернативы самодержавия, или, точнее, бюрократического абсолютизма, в допетровском прошлом России. В исследовании Богословским органов самоуправления на русском Севере, сохранившихся, по его мнению, без изменений до середины XVII в., задача определена в рамках, также установленных во вступлении к "Боярской думе" (которые, несомненно, присутствовали и в первой диссертации): отталкиваясь от законоположений о земских учреждениях московской Руси, добраться до скрытой за ними реальности, узнать, каким образом они претворялись в действительности и до какой степени стали реальностью.

Элемент современности в исследовании Богословского дает себя почувствовать в его выводе: "Вся государственная структура во главе с земским собором, имея в своем основании самоуправляющиеся уезды и волости, была построена на принципе "земского самоуправления"; она полностью соответствует этому принципу, и земский собор во главе уездных и городских органов самоуправления имеет под собой необходимое основание. Народное представительство в центре явилось неизбежным завершением местной уездной и слободской автономии"³³ .

Склонность к новаторским архивным изысканиям и современный интерес к политическим учреждениям древней Руси связывали Богословского с его учителем, равно как и его неизменное внимание к истории политической элиты, которое он перенес и на исследование дворянства XVIII века.

Среди учеников Ключевского самым горячим его поклонником и, видимо, самым любимым был Кизеветтер (1866 - 1933)³⁴ . "Было бы не-

³¹ Черепнин Л. В. Ук. соч., с. 98 - 99. Текст, цитируемый Черепниным, является воспоминанием Богословского о Виноградове, относящимся к 1927 г. (см. Богословский М. М. Историография, мемуаристика, эпистолярия. М. 1987, с. 80).

³² Цит. по: Черепнин Л. В. Ук. соч., с. 99.

³³ Богословский М. М. Земское самоуправление. Т. 2, с. 260.

³⁴ Ключевский поддержал кандидатуру Кизеветтера (а не Богословского) для замещения кафедры русской истории в 1911 году (Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М. 1968, с. 216 - 217).

стр. 52

достаточно сказать, - писал он в некрологе на смерть учителя, - что Ключевский двинул вперед или реформировал науку русской истории. Мы будем гораздо ближе к истине, сказав, что он эту науку создал". Для Кизеветтера Ключевский был олицетворением ученого и поэта, сочетания, необходимого для действительно великого историка: "Ученый и поэт, великий систематик- схематизатор и чуткий изобразитель конкретных явлений жизни, первоклассный мастер широких обобщений и несравненный аналитик, ценивший и любивший детальные и микроскопические наблюдения, - таким был Ключевский, как историк"³⁵ .

Принято считать, что среди учеников Ключевского Кизеветтер лучше всех владел литературным стилем и лекторским искусством. Даже сдержанный Милюков признавал, что Кизеветтер обладал особым талантом³⁶ . В статье 1912 г. Кизеветтер писал прежде всего о даре Ключевского как преподавателя и особенно подробно характеризовал природу его лекторского мастерства, с помощью которого "как-то неуловимо, но тем не менее необыкновенно сильно подчеркивалась... конкретная основа его сложных и тонких научных обобщений" ³⁷ . Внимание Кизеветтера к лекторскому мастерству Ключевского было столь велико, что он заимствовал у своего учителя некоторые необычные речевые обороты³⁸ . В любом случае, по словам Милюкова, этот талант Кизеветтера сочетался с любовью к подробному историческому анализу и копанию в архивах³⁹ .

Монография Кизеветтера о русском городе в XVIII в., в особенности его диссертация "Посадская община в России XVIII столетия" (1903 г.), характеризуют его как последователя Ключевского и в этом отношении: он использовал архивные материалы (главным образом архива Министерства юстиции) и ставил перед собой цель выявить общественно-экономические и политические реалии, скрытые за этим учреждением (посадской общиной). Основным содержанием работы являются отношения с государством, а не социальная история - русского города в XVIII столетии. Исследование Кизеветтера по праву считалось первым исследованием "третьего сословия" России XVIII века.

Подобно своим коллегам Милюкову и Богословскому, Кизеветтер подчеркивал трагическую пропасть, разделявшую планы абсолютистского государства XVIII в. и лежавшую под ним "московскую" реальность, и выносил им обвинительный приговор: "Вся правительственная политика XVIII в. по отношению к посадскому самоуправлению может быть охарактеризована, как попытка достигнуть совершенно недостижимой цели: осуществлении высших культурных задач внутренней политики на старой основе тягла. В результате высшие культурные задачи осуществления не получали, а посадское тягло становилось несноснее, чем прежде, и в сознании посадского населения отлагался только один вывод: что попечительные заботы правительства стоят очень дорого, что жить стало тяжелее, и отнюдь не лучше"⁴⁰ . В связи с этим вспоминается фраза, которой Ключевский охарактеризовал "новый период" русской истории: "Государство пухло, а народ хирел"⁴¹ .

Вывод из этого наблюдения, сделанный Кизеветтером, свидетельствует о том, в какой большой мере его работа об исторических корнях самоуправления в России отвечала требованиям современности: "Истори-

³⁵ Кизеветтер А. А. Памяти В. О. Ключевского. - Русская мысль, 1911, N 6, с. 135, 139.

³⁶ Милюков П. Н. Два русских историка, с. 324.

³⁷ Кизеветтер А. А. В. О. Ключевский как преподаватель. В кн.: В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания, с. 167.

³⁸ Готье свидетельствует об этом на основании собственных наблюдений (Got'e Iu. V. Time of Troubles. Princeton. 1988).

³⁹ Милюков П. Н. Два русских историка, с. 323 - 325.

⁴⁰ Кизеветтер А. А. Исторические очерки. М. 1912, с. 271.

⁴¹ Ключевский В. О. Соч. Т. 3. М. 1957, с. 12.

стр. 53

ческое изучение минувших эпох в развитии нашего самоуправления приводит,., к тому же заключению, что и наблюдения над современной нам действительностью: для удовлетворения самых насущих потребностей и нужд нашей родины приходится желать, прежде всего, одного - чтобы навстречу началам истинной общественной самодеятельности широко и свободно распахнулись все двери и все окна государственного здания России"⁴² .

Готье (1873 - 1943) оставил два упоминания о Ключевском за 1891 - 1895 гг., когда был студентом⁴³ . В целом Готье подтверждает мнение о Ключевском как о сдержанном и строгом преподавателе, семинары которого были скорее лекциями и который читал свой общий курс из года в год практически без изменений, "заставляя полюбить историю родной страны"⁴⁴ . Как и другие, Готье сравнивает Ключевского с Виноградовым, чьи семинары "научили меня, как надо работать". Кроме того, Готье полагает, что наибольшее влияние на его формирование как историка оказал семинар Милюкова, проводившийся "совершенно в виноградовском, стиле". Именно под влиянием Милюкова Готье выбрал темой дипломной работы защиту южных границ Московского государства в XVI в., и в процессе ее подготовки часто встречался с Милюковым. Оценивая влияние, которое оказали на него оба его учителя, Готье пишет: Ключевский "зажег в моей душе особый интерес к русской истории, а на семинаре Милюкова я пополнил свои первые научные знания"⁴⁵ .

Однако, по словам Готье, влияние Ключевского было отнюдь не просто вдохновляющим, он отвергает мнение, что Ключевский был "великим человеком, но не педагогом", рассказывает, как попытался получить подробные рекомендации по отбору литературы для подготовки к магистерским экзаменам и в конце концов Ключевский посоветовал ему "поработать самостоятельно". Позже Готье понял, что со стороны Ключевского это было отнюдь не безразличием к будущим профессиональным историкам: "Во всем этом нельзя не видеть сознательных приемов своеобразной ученой педагогии, выработанной многолетней практикой, долгими думами сильного и оригинального ума"⁴⁶ .

Главные труды Готье, его магистерская и докторская диссертации точно следуют образцу Ключевского, знакомому по работам других его учеников. Работа Готье "Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта московской Руси" (,М. 1906) большей частью основана на писцовых книгах, подобно первой диссертации Рожкова и второй Богословского. Она представляет собой исследование по экономической истории ("историю экономических условий"), характерное для школы Ключевского: работа содержит анализ административных структур ("областное деление", по Любавскому), географии населения и отношений земельной собственности - в качестве дополнения к строго "экономическому" вопросу о сельскохозяйственной продукции. Если Рожков исследовал социально- экономическое основание Смутного времени, то Готье изучил его общественно- экономические последствия.

Исследование Готье "История областного управления в России от Петра I до Екатерины II" (М. 1913), первый том которого представлял собой докторскую диссертацию, является характерной попыткой выявить не только административные положения и структуры, но и их функционирование и общественные реалии. Как и Кизеветтер, в работе "Посад-

⁴² Кизеветтер А. А. Исторические очерки, с. 273.

⁴³ Готье Ю. В. В. О. Ключевский как руководитель начинающих ученых. В кн.: В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания, с. 177 - 182; его же. Университет.

⁴⁴ Готье Ю. В. Университет, с. 21.

⁴⁵ Там же, с. 23.

⁴⁶ Готье Ю. В. В. О. Ключевский, с. 182.

стр. 54

екая община", Готье рассматривает весь опыт послепетровского областного управления в XVIII в. в свете назревания екатерининских реформ. (Второй том этого исследования, законченный в 1922 г., но опубликованный только в 1941 г., в большей мере посвящен исторической обстановке и результатам реформы 1775 года.)

Будучи самым молодым в этой группе учеников Ключевского, Готье считал себя продолжателем дела не только учителя, но и своих старших товарищей. По его словам, идею магистерской диссертации он почерпнул в работе Рожкова по экономике XVI в., а вторая диссертация была задумана как продолжение исследования Богословского об областных реформах Петра. Другая отличительная черта работ Готье, по его свидетельству, состоит в том, что центральное место в них занимала история политической элиты - дворянства. В своем дневнике он характеризует "Замосковный край" "в основном как историю дворянства XVII в. в главных его чертах" и историю областного управления XVIII в., являвшуюся "ни чем иным, как повседневной историей дворянства от Петра I до Екатерины II - в период, когда оно, в сущности, завоевало все"⁴⁷ .

Таким образом, самый младший из первого поколения учеников Ключевского намеревался завершить разработку тематики, определенной его учителем⁴⁸ . По-видимому, интерес Готье к роли дворянства в истории России сродни интересу Ключевского⁴⁹ : это зачарованность не дворянина, который с помощью образования приобщился к европейской культуре, исторически являвшейся, по словам Ключевского, "сословной монополией господ"; но дворянство не выполнило своей роли: получив доступ к просвещению и став привилегированным сословием к концу XVIII в., оно, удовлетворенное своими привилегиями, так и не смогло стать настоящим первым сословием, замедлив, таким образом, превращение России в современное европейское государство⁵⁰ .

Здесь возникает вопрос о социальном происхождении учеников Ключевского. Так или иначе, следует иметь в виду, что все они, как и сам Ключевский, были скромного происхождения. Четверо из них - определенно из простой среды: Любавский, как и Ключевский, был семинаристом (то есть принадлежал к духовному сословию), отец Богословского также был семинаристом; Рожков являлся сыном провинциального школьного учителя, то есть происходил из мелкой, или "демократической", интеллигенции; Готье - из семьи книготорговцев (его прадед, французский буржуа переселился в Россию при Екатерине). Правда, Милюков вышел по линии отца из скромной чиновничьей семьи (его мать родилась в более аристократической дворянской семье), а любимый ученик Ключевского Кизеветтер был сыном тайного советника, то есть происходил из верхнего слоя служилого дворянства.

По статистике, социальное происхождение в целом профессуры Московского университета, в частности на историко-филологическом факультете, было более высоким. Особенно обращает на себя внимание отсутствие среди учеников Ключевского лиц из поместного дворянства⁵¹ .

Что касается политических и идеологических взглядов учеников Ключевского, то они были разнородными, начиная с Рожкова - одно время члена фракции большевиков - и заканчивая очень умеренным конституционным монархистом Любавским. Между ними располагались,

⁴⁷ Gotje Iu. V. Op. cit.

⁴⁸ Богословский М. М. В. О. Ключевский как ученый, с. 38.

⁴⁹ Нечкина также отмечает непреодолимое влечение Ключевского к истории "первого сословия".

⁵⁰ Ключевский В. О. Соч. Т. 3, с. 10 сл.

⁵¹ В 1906 - 1908 гг. из 22 членов историко-филологического факультета 8 были дворянского происхождения, 8 - духовного, 3 - из чиновничьей, 1 - из купеческой среды, 1 - из военных и 1 иностранец. На этом факультете было меньше дворян к больше выходцев из духовенства, чем на других факультетах; всего в университете было 43% дворян и 13% - из духовенства (данные М. фон Хагена).

стр. 55

вероятно, столь же умеренные приверженцы конституционной монархии, некогда октябрист Богословский, несколько левее - кадет Готье (по политическим убеждениям он тесно смыкался с П. Б. Струве)⁵² , радикальный демократ и лидер партии кадетов Милюков и его соратник по партии Кизеветтер. "Поповичи" были наиболее консервативными, а "выходец из третьего сословия", что неудивительно, - отъявленным радикалом, за которым следовали отпрыски служилого дворянства. Наиболее европейским или наднациональным мировоззрением обладали, вероятно, каждый по-своему, Милюков⁵³ и Рожков, за ними шел Кизеветтер, остальные же по мировоззрению были скорее националистами. Однако ни одного из них нельзя назвать славянофилом или народником, по крайней мере, в смысле идеализации русского крестьянства.

По мнению ряда авторитетных советских историографов, "школы Ключевского" не существовало по той простой причине, что ему не хватало связной теории истории. Он якобы не только неправильно представлял себе природу общественного класса и не сумел осознать главную движущую силу истории - классовую борьбу; у него вообще не было какой-либо монистической концепции истории: несмотря на его склонность к "экономическому материализму" (читай: главенству экономического фактора без учета диалектики), он был в конечном счете эклектиком. Итак, нет теории - нет метода - нет школы.

Такое мнение чрезвычайно красочно, хотя и не слишком уважительно высказал Покровский, являвшийся ведущей фигурой в первом поколении советских марксистских историков и, видимо, так никогда и не простивший Ключевскому своего провала на магистерском зкзаімене: "Принято говорить о "школе" Ключевского. Если какой-нибудь ученый органически не мог иметь школы, то это именно автор "Боярской думы", единственный метод которого заключался в том, что в старое время называли "дивинацией". Благодаря своей художественной фантазии Ключевский по нескольким строкам старой грамоты мог воскресить целую картину быта, по одному образчику восстановить целую систему отношений. Но научить, как это делается, он мог столь же мало, сколь мало Шаляпин может выучить петь так, как сам поет. Для этого нужно иметь голос Шаляпина, а для того нужно было иметь художественное воображение Ключевского"⁵⁴ . В принципе тот же аргумент был использован ученицей Покровского Нечкиной. "Трагедия" Ключевского состояла в том, писала она 60 лет тому назад, что он не поднялся до марксизма⁵⁵ , и этой точки зрения она придерживалась во всех последующих работах.

Если все-таки допустить, что история является земным занятием⁵⁶ , не имеющим ничего общего с метафизикой или открытием "законов", то Покровский, Нечкина и их сторонники в лучшем случае пришли к своему заключению исходя из ложных посылок. Действительно, было бы, вероятно, разумным избегать термина "школа Ключевского" (или даже "московская школа": преимущество здесь состоит в том, что корни ее уходят к Соловьеву, учителю Ключевского) хотя бы потому, что влияние и того и другого на русскую историографию конца XIX - начала XX в. было всеобъемлющим. Это становится очевидным, если обратиться к работам таких выдающихся представителей "петербургской школы", как С. Ф. Платонов или А. С. Лаппо- Данилевский.

⁵² См. Pipes R. Struve: Liberal on the Right, 1905 - 1944. Cambridge (Mass.). 1980.

⁵³ Cm. Riha T. A Russian European: Paul Miliukov in Russian Politics. Noire Dame (Ind.). 1968.

⁵⁴ Покровский М. Н. Марксизм и особенности исторического развития России. Л. 1925, с. 76.

⁵⁵ Нечкина М. В. В. О. Ключевский. В кн.: Русская историческая литература в классовом освещении. Т. 2. М. 1930, с. 345.

⁵⁶ Veyne P. Comment on ecrit l'histoire. P. 1978, p. 99 etc.

стр. 56

И все же некоторые устойчивые черты исторической науки в том виде, в каком она существовала в Московском университете и за его пределами в течение двух последних десятилетий XIX и двух-трех первых десятилетий XX в., говорят о влиянии Ключевского. Некоторые из этих характерных черт отмечены Нечкиной: постановка крупных вопросов, значительный хронологический охват, четкая проблематика; внимание изучению политических форм и отношений, проникающему, однако, в их социальную и экономическую подоплеку; широкое использование архивов и представление новых "фактов". Нечкина также отмечает общую тенденцию, свойственную ученикам Ключевского, продвигать границу хронологии в XVIII век⁵⁷ .

Эти особенности хорошо подмечены, хотя далеко не исчерпывают метод Ключевского. Рассматривая юридические и делопроизводственные записи в качестве источников сведений о широком круге социальных и экономических структур и процессов, "школа" Ключевского за одно поколение настолько расширила тематику исторического исследования, определение "событийного", что все это преобразило облик русской историографии⁵⁸ . Некоторые из работ его учеников поражают современностью понимания "событийного", опередив почти на целое поколение достижения школы "Анналов". Ученики Ключевского в основном разделяли позитивистский взгляд на историю как на накопление документов, что уже исключало возможность смелых культурно- антропологических и социально-психологических попыток толковать историю (предпринятых лучшими приверженцами "Анналов"), но им все-таки удалось расширить тематику, а огромный интерес к документам придает их работам непреходящую ценность.

Что бы ни говорили советские историографы о "кризисе буржуазной историографии", два последних десятилетия XIX и начало XX в. (до первой мировой войны) были периодом значительного движения вперед - ведь до этого прогресс большей частью определялся расширением круга изучаемых вопросов: наблюдалась тенденция более широкого охвата тех сторон человеческой деятельности, которые считаются событийными, а не более глубокого их исследования или усовершенствования метафизического подхода, - процесс, представляющий собой горизонтальное, а не вертикальное развитие исторической науки.

Судя по рассказам учеников Ключевского, его роль во всем этом была основополагающей. Покровский и другие поняли все неверно: то, чему учил Ключевский, не было "методом" с маленькой буквы - это было общим достижением науки, которому можно было научиться у других; не было это и "Теорией" с большой буквы - метафизикой. Это было наглядным показом, частично в монографиях и, большей частью, в его курсе, широты охвата тематики и значительного числа явлений - экономических, социальных, политических, демографических, географических, которые могли бы послужить для построения рациональных толкований истории; одним словом, тот самый "эклектизм", который Нечкина назвала его "трагедией".

Во вступлении к своему "Курсу" Ключевский объясняет этот "эклектизм" в абстрактных социологических выражениях: "Бесконечное разнообразие союзов, из которых слагается человеческое общество, происходит от того, что основные элементы общежития в разных местах и в разные времена являются не в одинаковом подборе, приходят в раз-

⁵⁷ См. Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский, с. 375.

⁵⁸ С этой точки зрения "школа" должна включать ряд видных московских историков, присоединившихся к ней после ухода Ключевского в отставку (то есть приблизительно в период между 1905 и 1917 гг.), и, вероятно, С. Ф. Платонова, который своей крупной работой о Смутном времени во многом обязан Ключевскому (см. Пичета В. И. Введение в русскую историю. М. 1923, гл. 17 - 18; Цамутали А. Н. Борьба направлений в русской историографии в период империализма. Л. 1986, гл. 2).

стр. 57

личные сочетания, а разнообразие этих сочетаний создается в свою очередь не только количеством и подбором составных частей, большею или меньшею сложностью людских союзов, но и различным отношением одних и тех же элементов, например, преобладанием одного из них над другими. В этом разнообразии, коренная причина которого в бесконечных изменениях взаимодействия исторических сил, самое важное то, что элементы общежития в различных сочетаниях и положениях обнаруживают неодинаковые свойства и действия, повертываются перед наблюдателем различными сторонами своей природы. Благодаря тому даже в однородных союзах одни и те же элементы стоят и действуют неодинаково"⁵⁹ .

"Здесь, - пишет Нечкина, - полнейший отказ от исторического мовизма, во- первых, а, во-вторых, здесь отказ от философии истории вообще"⁶⁰ . В первом случае она права; мы могли бы согласиться с нею и во втором, если бы только разделяли ее точку зрения на "философию истории". Аналитический эклектизм Ключевского сочетался с настойчивостью в использовании архивных материалов⁶¹ , также подкрепленной наглядным примером. Это и были две составляющие его "учения", оказавшие наибольшее влияние на его учеников и сформировавшие отличительные черты его "школы". Ни явная несостоятельность некоторых мнений Ключевского, ни логические противоречия его периодизации не могут помешать оценить по достоинству значение его подхода к прошлому России для последующего поколения русских историков.

Второй отличительной чертой "школы Ключевского" было крайне критическое отношение к бюрократически-абсолютистскому государству и его способности проводить реформы, направленные на благо страны. В значительной мере эта тенденция, наметившаяся в историографии в последние десятилетия XIX и в первые годы XX в., явилась отражением падающего авторитета самодержавия; она широко проявилась в русском образованном обществе в период "контрреформ" Александра III и в первое десятилетие царствования Николая II, что в совокупности привело к революции 1905 года. В академической историографии линия преемственности прямо восходит к Ключевскому и идет от него (судя по тому, что мы знаем о годах его формирования) к "реализму" 1860-х годов; как и многое другое в России конца XIX в., все это начинается в сумятице эпохи реформ. (Вопрос об антидворянском уклоне, также являвшемся отличительной чертой "школы", есть явление того же порядка.)

Еще одна отличительная черта, прослеживаемая в работах учеников Ключевского и имеющая непосредственное отношение к вышесказанному, также свидетельствует о современности мышления этих ученых. Это огромное внимание к исследованию традиций децентрализации и самоуправления в русской истории. Эта проблема наряду с анализом способности самодержавия проводить реформы заняла значительное место в обильной литературе по теории и истории русских политических институтов, изданной в 1905 и последующие годы. Вполне возможно, что ученые рассматривали тогда свои объемистые монографии как вклад в общественное движение. Здесь также можно провести ли-

⁵⁹ Ключевский В. О. Соч. Т. 1, с. 23 - 24.

⁶⁰ Нечкина М. В. В. О. Ключевский, с. 311.

⁶¹ Ряд авторов поднимает вопрос о том, являлся ли Ключевский мастером архивных изысканий; наиболее рьяные из "их утверждают даже, что он прекратил поиски в архивах после защиты магистерской диссертации, то есть в 1872 г"-перед тем, как начал работу над докторской диссертацией "Боярская дума" (Kliuchevskii's Russia: Critical Studies. - Canadian-American Slavic Studies, vol. 20, N 3 - 4, Fall - Winter 1986). Трудно согласиться с этим утверждением, зная о том единодушии и благоговении, с каким ученики Ключевского отзывались о блестящем знании им источников по истории древней Руси (правда, к концу XIX в. многие из них были опубликованы).

стр. 58

нию вспять к Ключевскому, например, его программным декларациям; в частности во вступлениях к "Боярской думе" и "Курсу". Конечно; гражданственностью ученики Ключевского обязаны отнюдь не только своему учителю. Подобные взгляды были характерны для многих русских ученых в те годы. Однако элемент современности в поиске методов и обобщениях московских историков обозначен более четко, чем в работах их петербургских современников, пытавшихся примкнуть к номиналистской традиции, идущей от К. Н. Бестужева-Рюмина (1829 - 1897)⁶² .

Интересно, что, судя по свидетельствам Милюкова, Кизеветтера и Готье, методы исследования обсуждались этими учениками Ключевского и являлись результатом совместных усилий. В этом отношении группа студентов, объединившихся вокруг Милюкова в период его преподавательской деятельности в конце 1880-х - начале 1890-х годов в Московском университете, представляла собой главный форум "школы Ключевского". Вероятно, своим своеобразием она во многом обязана усилиям Милюкова, политическая и идеологическая активность которого в эти годы достигла высокого уровня (что и привело к его удалению из университета в январе 1895 года)⁶³ .

И наконец, возникает вопрос, каким образом теоретические и социологические взгляды Ключевского оказали влияние на его учеников, если эти взгляды вообще оказали на них какое-либо влияние? Начнем с выяснения того, каким образом эти взгляды повлияли на практическую деятельность самого Ключевского. Такие разнящиеся с идеологической точки зрения исследователи его творчества, как Федотов и Нечкина, отрицают какую-либо связь между его взглядами и практической деятельностью, по крайней мере какую-либо связь положительного характера.

Федотов, эмигрантский историк русской религиозной мысли, писал, что Ключевский, "конечно", "не был социологом, не был теоретиком вообще", но, как человек своего времени (имеются в виду 1860-е и 1870-е годы), чувствовал необходимость "оправдывать свою историческую работу перед судом Социологии" и в этом состояло значение теоретического вступления к его "Курсу". По словам Федотова, "историк в Ключевском был терроризирован социологией, и делал вид, что принимает ее социальный заказ. Только ученик его, Рожков, уже на почве марксизма, сделал опыт "социологического" построения русской истории". Отрицательной стороной отношения Ключевского к "социологии", по мнению Федотова, явилось то, что оно лишило Ключевского возможности сколько-нибудь адекватно подойти к личности и, следовательно, к духовной культуре в русской истории⁶⁴ .

Нечкина, характеризуя курс Ключевского по методологии (1884 - 1885 гг.), делает следующее заключение: "Пожалуй, самой драматической чертой эклектической методологии Ключевского является то, что она оказалась практически ненужной ему самому... Методологическая

⁶² Бестужев-Рюмин отверг идею законов, применимых исключительно к истории, и, как правило, с подозрением относился к широким обобщениям, постоянно критикуя труд Соловьева и с той и с другой точки зрения. В результате он поощрял археографические изыскания своих учеников (Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М. 1941, с. 411 - 414).

⁶³ Возможно, рамки дискуссий были определены на ежемесячных заседаниях дискуссионных кружков Виноградова, на которые приглашались историки, юристы и экономисты. Заседания, проходившие регулярно в 90-х годах XIX в. и прекратившиеся после 1898 г. (с учреждением официального Исторического общества университета), обычно посвящались обсуждению новых работ по европейской истории и общественным наукам. Милюков, Любавский, Богословский и Кизеветтер принадлежали к числу молодых ученых (приват-доцентов), считавшихся членами кружка (Богословский М. М. Историография, мемуаристика, эпистолярия, с. 85 - 87).

⁶⁴ Федотов Г. П. Ук. соч., с. 352 - 355.

стр. 59

концепция оказалась мертвой в его же собственном творчестве, не послужила ему в практике исследовательской работы"⁶⁵ .

Эти выводы являются ложными. Они сводятся к точке зрения Покровского, что "метод" Ключевского был не чем иным, как божественным озарением и в конце концов представлял собой нечто вроде не поддающегося анализу "искусства", совокупности ярких образов и неожиданных связей - вот любопытное заключение, выведенное Нечкиной. Возможно, что в конечном счете у нее как ученого, прекрасно разбиравшегося в творчестве Ключевского, негативное восприятие его теоретических исканий объясняется не только (а может быть, и не столько) тем, что он так и "не дорос до марксизма", сколько тем, что его неяркие, неуклюжие теоретические построения казались ей какими-то недостойными столь великого художника, каким был он.

Верно то, что Ключевский не очень умело облекал свои теоретические методологические взгляды в абстрактные термины. Это очевидно при чтении его лекций по методологии или отрывка из теоретического введения к основному "Курсу": заимствованная (в значительной мере у Б. Н. Чичерина) терминология и высокопарный стиль, особенно по сравнению с обычным для Ключевского повествовательным слогом. Отчасти это было вызвано необходимостью быть кратким во вступлении к основному "Курсу". Однако, как отмечал Милюков, теоретические взгляды Ключевского были лучше всего изложены в его основной работе, в контексте конкретных исторических проблем.

С. И. Тхоржевский, автор лучшего исследования теоретических взглядов Ключевского, считал, что они заключали в себе хорошо разработанную и связную политическую философию, социологию права и социологию мысли, нашедшие отражение и в главном его труде. Уже в подзаголовке "Боярской думы" сказано, что это не политическая и не экономическая история или история общественных классов, но "история общества", история нации как исторической совокупности. С этой точки зрения Тхоржевский прав, отведя вопрос о примате экономики или политики, государства или народа, идей или материальных условий (послуживший основанием для того, чтобы назвать Ключевского эклектиком), как не имеющий отношения к делу⁶⁶ .

Две попытки Ключевского выразить свои теоретические взгляды с помощью абстрактных формулировок были не просто данью тирании "Социологии", господствовавшей среди русской интеллигенции в годы, когда происходило формирование Ключевского как историка⁶⁷ . Во вступлении к "Курсу", опубликованном в 1904 г., когда Ключевскому было уже за 60, он безапелляционно утверждает, что рассматривает свою историю русского общества как вклад в подготовку науки об обществе. Его теоретические построения в этой работе свидетельствуют о нерушимой верности данному замыслу и показывают, при сравнении с его курсом методологии, как эволюционировали его теоретические взгляды на протяжении длительного времени их применения к историческим материалам. Имеющиеся там довольно неуклюжие рассуждения об "исторических силах", "человеческих союзах" и "составляющих общественной жизни" были не банальным желанием изложить заимствованные концепции исторического анализа, но попыткой обобщить на точном языке науки результаты многолетних серьезных размышлений о том, каким образом действует машина истории.

⁶⁵ НечкинаМ. В. Василий Осипович Ключевский, с. 263.

⁶⁶ Тхоржевский С. И. В. О. Ключевский как социолог и политический мыслитель. - Дела и дни, 1921, кн. 2. О Чичерине, чей курс в Московском университете Ключевский прослушал в начале 1860-х годов, см.: Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism. Oxford. 1987.

⁶⁷ См. Шкуринов П. С. Позитивизм в России XIX века. М. 1980.

стр. 60

Социологические концепции и общая идея возможной науки об обществе каким-то образом помогли Ключевскому, ученому явно недогматического склада, значительно расширить рамки "событийного", унаследованные им от его учителей, сосредоточиться на историческом процессе, а не истории форм и институтов как таковых, и рассматривать сложные проблемы объяснения исторических событий чрезвычайно тонко и оригинально. Ключевский не был социологом; он не обогатил социологическую теорию. Он был историк, чьи работы, написанные хорошим литературным языком, чрезвычайно выразительным и лаконичным, обладали социологической перспективой.

Ни один из учеников Ключевского не оставил каких-либо упоминаний о том, что на него оказали влияние именно теоретические воззрения Ключевского. Более того, по всей вероятности, ни один из них не слушал его лекции по методологии, и к тому времени, когда был опубликован первый том его "Курса" с теоретическим вступлением, все они были уже зрелыми учеными. Только двое учеников, Милюков и Рожков, проявили устойчивый интерес к социологической теории. Как отмечает Федотов, Рожков был единственным учеником Ключевского, который стал работать над безусловно "социологическим толкованием русской истории", можно сказать, по-своему реализуя намерение учителя создать науку об обществе. Милюков пришел к Ключевскому с уже сформировавшимися собственными позитивистскими взглядами на социологию и нашел, что взгляды Ключевского в основном совместимы с его собственными. Представляется вероятным, что Ключевский сильно повлиял на формирование ранних взглядов Рожкова на социологические императивы, действующие в изучении истории. Что касается остальных учеников Ключевского, то ответ на вопрос о его влиянии на их теоретические взгляды может быть найден путем анализа содержания их работ.

Деятельность Ключевского и его учеников является лишь частью - хотя и очень важной - истории расцвета русской науки конца XIX - начала XX века. Речь идет, помимо прочего, о значительном вкладе русских исследователей в мировую историографию древнего мира, средневековой Европы, Франции XVIII в. и Французской революции. Общая отличительная черта их работ - расширение границ проблематики социальной и экономической истории. Раннее обращение русских историков к социальной и экономической истории имело, вероятно, общие интеллектуально-идеологические истоки, сформировавшиеся в 60-е и 70-е годы XIX века⁶⁸ ; его питало быстрое преобразование общества, в котором жили эти ученые.

⁶⁸ О русских ученых в области всеобщей истории, в частности, Виноградове, Ростовцеве и Лучицком, работы которых явились составной частью общего движения науки, см.: Бузескул В. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале XX века. В 2-х тт. Л. 1929 - 1931. Происхождению и развитию идеи "науки об обществе" посвящена книга: Vucinich A. Social Thought in Tsarist Russia. Chicago. 1976.

Постоянный адрес данной публикации: