"1848 et les revolutions du XIX siecle" . - Revue d'histoire politique, economique et sociale. Tome XXXVII, N 172 - 173 automne. 1946.

"1848 год и революции XIX века". Журнал политической, экономической и социальной истории.

Знакомая красная книжка известного французского журнала по вопросам истории революции 1848 г. живо напомнила о трагических событиях последних семи-восьми лет во Франции. Вместе с "Обществом истории революции 1848 г.", чьим органом он являлся, журнал прекратил своё существование с момента немецкой оккупации Франции, в июне 1940 года. Трудности не прекратились и после освобождения Франции: о них ярко свидетельствует тот факт, что возрождённому в 1945 г. "Обществу истории революции 1848 г." удалось возобновить издание своего печатного органа только осенью 1946 г., почти через два года после того, как французская земля была очищена от гитлеровских полчищ. Как отмечает передовая статья, посвященная "воскрешению" журнала, даже после истечения такого срока своим, возрождением он обязан исключительной энергии и настойчивости своего секретаря, Р. Госсэ (сына известного историка А. М. Госсэ, занимавшего в журнале тот же пост в период с 1930 по 1940 год).

Автор передовой указывает - и с ним нельзя не согласиться, - что журнал появляется в свет как нельзя более вовремя: Франция, как и весь мир, стоит накануне столетней годовщины революции 1848 года. Выдающееся историческое и политическое значение этого юбилея подчёркнуто и тем, что, по представлению "Общества истории революции 1848 г.", французское Учредительное собрание постановлением от 21 сентября 1946 г. поручило правительству подготовить национальные юбилейные торжества по случаю столетней годовщины этой революции. Это постановление, проект которого был внесён и горячо поддержан коммунистической фракцией Учредительного собрания, содержит в качестве программы-минимум такие мероприятий, как проведение народных празднеств, издание учебных пособий, сборников документов и докладов, открытие выставки и создание постоянного национального музея революции 1848 г., посылку особых делегаций в колонии и заморские владения Франции и т. д. Бесспорна та большая роль, которая принадлежит в подготовке и проведении этого юбилея "Обществу истории революции 1848 г." и его журналу.

Нельзя, наконец, не вспомнить и того, что журнал вновь появился в свет в период, когда французский народ, испытавший бесславный крах Третьей республики, фашистский плен и фашистскую реакцию, приступил к учреждению Четвёртой республики. В этот исторический момент в жизни французского народа особо полезную услугу ему окажут исторические уроки его борьбы за подлинно демократическую Францию, уроки его побед и тех поражений, какие ему наносили реакционные силы французского общества на протяжении последнего столетия.

Всё это достаточно характеризует те высокие требования, какие предъявляет современная французская действительность к возобновляемому изданию журнала "1848 год и революции XIX века". Политическое звучание и политическое значение так называемой "объективной", "академической" науки выступает на этот раз особенно рельефно и вряд ли может быть кем-либо оспорено.

Не оспаривает этого и передовая статья. Напротив, она подчёркивает связь между научным и политическим направлением журнала. Отмежёвываясь от лицемерной "аполитичности" исторической науки, передовая

статья заявляет: "По нашей мысли, нельзя отделить научное изучение проблем 1848 г... от преданности определённому идеалу. Мы не думаем, что беспристрастность исторического труда непримирима с республиканским и социальным рвением" (стр. 4).

Изложенная в передовой статье программа журнала концентрирует внимание в период подготовки юбилея революции на изучении истории 1848 г. и Второй республики вообще. В качестве важнейших очередных задач здесь выдвигается изучение истории революции 1848 г. во французской провинции и изучение экономической и социальной истории 1848 г., последней в особенности "в моральном и психологическом аспектах". Вместе с тем внимание французских историков привлекается к изучению истории движения 1848 г. в других странах Европы.

Надо отметить заявление передовой статьи о том, что после проведения юбилея редакция журнала предполагает значительно расширить хронологические рамки его тематики. С одной стороны, она намерена углубиться в период 1815 - 1830 гг., отыскивая в нём "происхождение движения", с другой, - редакция считает необходимым освещать на страницах журнала дальнейшее развитие "проблем 1848 года" во второй половине XIX в. вплоть до наших Дней. В этой связи передовая статья делает следующее многозначительное заявление: "Надо, чтобы мы однажды смогли написать... под заголовком "1848" такое добавление: "Исторический журнал современных революций" (стр. 5). Это заявление не случайно. Разбросанные в разных местах статьи замечания делают концепцию её автора вполне уловимой. Автор предлагает "видеть в 1848 г. начало целого мира", "отправной пункт". Он считает, что "гигантская волна современного социализма вышла из этих мятежных лет". Более того, ему кажется, что современные проблемы лишь воспроизводят проблемы того периода: "В обитаемом нами мире проблемы, которые ставились тогда, всё ещё ставятся; большая часть их получила лишь приближённое или же случайное решение" (стр. 4). В этих преувеличениях содержится серьёзная опасность: они могут погубить бесспорно правильные мысли автора о связи между современной борьбой за демократию и социализм во Франции и начальными шагами французского пролетариата в 1848 году. Из этой связи вовсе не вытекает отождествление двух эпох, столь различных по своим задачам и соотношению классовых сил.

В 1848 г. Франция переживала буржуазно-демократическую революцию, сопровождавшуюся смутными социалистическими устремлениями пролетариата и глубоким революционизированием мелкой буржуазии. Историческое развитие Франции выдвинуло в ту пору с особой силой задачу уничтожения политической монополии и экономического засилия финансовой аристократии, державшей страну в цепях политической реакции, национального унижения и тормозившей её капиталистическое развитие. Речь шла о завоевании широкой политической демократии для буржуазии и народа, о попытках ограничения необузданного хозяйничания и привилегий крупного банковского капитала, о социальных реформах, смягчающих бедствия промышленного переворота для пролетариата, мелкой буржуазии и крестьянства.

И хотя ныне во Франции вновь стоят вопросы создания и упрочения демократической республики, борьбы с политической реакцией и финансовой олигархией, однако основные проблемы её исторического развития переместились в сторону защиты национальной независимости страны и перехода к социализму. Несравнимы также и силы, организованность и зрелость рабочего движения этих двух периодов. Вот почему их смешение не выдерживает научной критики.

Допущенные в передовой статье неточности и преувеличения порождают невольное сомнение относительно тех руководящих идей, какими журнал вооружает своих читателей и организации, готовящие национальные юбилейные торжества 1948 года во Франции. Позволительно спросить, соответствуют ли материалы первого номера возрождённого журнала декларации об его задачах? Какие уроки из событий 1848 г. извлекает журнал для сегодняшнего дня Франции?

Некоторый ответ на эти вопросы даёт помещённая вслед за передовой речь проф. Жоржа Лефевра "24 февраля 1848 года". Речь эта была произнесена маститым французским историком в Сорбонне 24 февраля 1946 года. В речи проф. Ж. Лефевра наше внимание привлекает не только мастерски сделанный краткий очерк событий февральской революции, доведённый до июньских дней. Интереснее высказанные в этой речи взгляды и мысли, содержащие оценки характера и уроков самой революции. О степени их научности можно судить по тому ответу, какой даёт Лефевр на вопрос о причинах революции: "Итак, ничего не могло быть легче, как избежать этой революции. Для этого достаточно было расширения состава избирателей... Лишь упрямство Луи Филиппа, который был человеком весьма доблестным, но поражённым, из-за своего возраста, старческой дряхлостью, и упрямство Гизо, крупного историка, человека большого ума, которого ослепили властолюбие и ненависть к демократии, внезапно придали политической ситуации революционный характер" (стр. 8 - 9). В объяснении причин революционного кризиса 1848 г. Лефевр почти готов согласиться с тем, что революция была случайностью. Он оговаривает лишь, что, по мнению Монтескье, когда какой-либо режим терпит крах из-за одной проигранной битвы, то это бывает потому, что его руководители дали улетучиться его raison d'etre.

Напрасно стали бы мы искать у Лефевра объяснения причин резкого обострения классовых противоречий в период июльской монархии. Он не видит закономерностей классовой борьбы в обстановке развёртывающегося промышленного переворота во Франции, который вызвал перегруппировку сил внутри буржуазии и изоляцию финансовой аристократии. Он не ищет более глу-

боких причин революционизирования мелкой буржуазии, чем неуступчивость власти в вопросе об избирательной реформе и недовольство политикой "мира во что бы то ни стало". Он игнорирует, наконец, неотвратимый процесс обнищания рабочего класса, численный рост последнего, развитие его классового сознания и т. д. Для него "состояние умов повстанцев 1848 г. было более сходным с состоянием умов санкюлотов 1793 г., чем тех, кого мы называем сегодня пролетариатом" (стр. 10). Всё, что Лефевр находит нужным привести в объяснение революционных настроений масс в 1848 г., это - плохие урожаи 1845 - 1846 - 1847 гг. и падение доходов крестьян-виноделов, сокращение покупательной способности населения и, как отражение этого, безработицу в промышленности.

Дальнейшее содержание речи Ж. Лефевра показывает, что его поразительно наивное объяснение причин революции 1848 г. не является случайностью. Наоборот, оно вполне соответствует тем мыслям, с помощью которых проф. Лефевр пытается объяснить причины поражения революции.

Оказывается, всему виною не классовые противоречия между буржуазией и пролетариатом, не слабость рабочего класса, а некоторые предрассудки и особенности политического мышления той эпохи. Временное правительство, подчёркивает Ж. Лефевр, питало страх перед народом, тогда как, только опираясь на народ, республика могла жить и существовать. Временное правительство рассчитывало "а буржуазию, но последняя была также охвачена паническим страхом перед народом и ошибочно боялась, что всеобщее избирательное право лишит её руководства страной. Между тем народ вовсе не думал об этом, он доверял правительству и требовал лишь работы и хлеба. Это требование вполне можно было удовлетворить. "Речь шла не о социализме. Всё, что нужно было, это - поставить республику в положение, когда бы она внушала почтение своим недоброжелателям, и сплотить вокруг неё народ; обеспечив ему пропитание" (стр. 12). И проф. Лефевр быстро набрасывает программу практических мероприятий, которые можно было и нужно было временному правительству осуществить.

В области промышленности и рабочего вопроса следовало осуществить пособия по безработице, государственные кредиты промышленности, бюджетные ассигнования на крупные общественные работы национального масштаба и, в частности, изъятие железнодорожного строительства из рук частных компаний в руки государства. Средства для всего этого можно было найти в подвалах Французского банка, договорившись с ним о финансировании мероприятий государства в обмен на выгодные банку реформы: распространение его монополии на всю Францию, выпуск банкнот мелкими купюрами и т. д. Небольшая инфляция была бы при этом даже полезна. Для крестьянства нужно было провести мораторий по ипотечным долгам, снижение процентов, пересмотр задолженности, регламентацию испольной аренды. В качестве политических условий этой программы должны были быть проведены два мероприятия: чистка администрации от старого монархического персонажа и отсрочка выборов до того момента, пока "невежественные массы" не поймут ситуации и тех выгод, какие им хочет обеспечить республика.

Вместо выполнения этой разумно-"якобинской" программы временное правительство стало на всем известный ошибочный путь: создание плохо организованных национальных мастерских, введение 45-сантимного налога, сохранение старой администрации, поспешные выборы в Учредительное собрание.

Из ошибок временного правительства наибольшую выгоду извлекла буржуазия. Она заразила своим страхом недовольных и создала "великий страх" всех собственников, больших, малых и мельчайших. Таким образом, считает Лефевр, "буржуазия, чтобы вновь вернуть себе власть, организовала классовую борьбу" (стр. 14). Результатом было избрание враждебного народу Учредительного собрания, демонстрация 15 мая, роспуск национальных мастерских. "Последствия известны. Рабочие взялись за оружие, и июньские дни вырыли между ними и республикой кровавый ров, в котором не замедлило увязнуть дело февральских борцов".

Проф. Лефевр вопрошает: "Чему приписать это поражение временного правительства?" Не будем сейчас останавливаться на вопиющей фальши самого вопроса, предполагающего, что июньское восстание было поражением тех, кто его вызвал. Последуем за проф. Лефевром дальше: "Скажут, что члены Временного правительства были "буржуа". Но для них дело не шло о том, чтобы предпринимать социальную революцию; а в 1793 г. монтаньяры, начиная с Робеспьера, разве не были буржуа? Истина, состоит в том, что вожди первой революции были опытными рационалистами, формировавшимися великим философским движений ем XVIII века; они понимали, что революция может быть спасена лишь с помощью народа; они распознали те средства, которыми они могут её обеспечить, и решительно применяли их. Не в течение первой половины XIX века против этого рационализма начала свирепствовать та реакция, которую называют романтизмом, отводившим первое, место чувству и интуиции, энтузиазму и красноречию". Так мы дошли, наконец, до ответа на вопрос о причинах поражения революции: "Вторая республика погибла потому, что она не нашла в своём услужении людей, которые могли бы сравниться по ясности мышления и рациональной воле с людьми, руководившими первой республикой" (стр. 15).

Итак, всему виною романтизм, политический романтизм деятелей 1848 года. Он причина всех причин тех злоключений и бедствий, какие пали на долю Второй французской республики! Нетрудно догадаться, какие выводы предоставляется сделать французскому читателю из этой "философии истории". Оказывается, напрасно видеть в революции 1848 г, какие-то новые проблемы, выходившие за рамки проблем, решавшихся в 1789 - 1794 годах. Напрасно изучать по

страницам столетней давности борьбу французского народа против диктатуры и позорного хозяйничанья финансовой аристократии, изучать наивные и робкие попытки обуздания крупного капитала, изучать поиски истинной демократии, незрелые ещё социалистические устремления пролетариата... Напрасно извлекать французскому народу из событий 1848 г. суровые уроки классовой борьбы: крах иллюзий классового мира, фальшь "братания" буржуазии с пролетариатом, гибельность раскола между пролетариатом и крестьянством, роковые последствия колебаний мелкой буржуазии, банкротство всех видов утопического социализма. И, наконец, напрасно усматривать в политике буржуазных республиканцев предательство республики и демократии, заговор против пролетариата, содействие торжеству реакции и бонапартистской диктатуры. Напрасно искать те "классовые источники, из которых приходят Кавеньяки". Всё дело в романтизме! Достаточно излечиться от этой болезни XIX века (а кто же обвинит современных буржуазных политиков Франции в романтизме!), и французская буржуазия может вновь руководить народом, и французский народ может вновь обрести среди неё вождей якобинской складки! Таков скрытый смысл речи проф. Ж. Лефевра.

Могут сказать, что взгляды проф. Лефевра являются его личным делом. Однако его архаичные и порочные в научном отношении положения не встретили ни возражений, ни критики на страницах рассматриваемого номера журнала. Лишь глухой намёк, подобие робкого критического замечания по поводу речи Лефевра, находим мы в статье, посвященной критическому разбору основных положений недавно (в 1946 г.) вышедшей книги Поля Бастида "Доктрины и учреждения Второй республики". Автор статьи, уже упоминавшийся нами Реми Госсе, отмечает, что книга Бастида, посвященная истории государственно-правовых доктрин и учреждений, не страдает обычной юридической узостью и ограниченностью, и приводит следующее положение Бастида: "Одним из уроков этого периода было даже то, что конституционные формы служат оболочкой для тех отношений, которые поддерживают между собой экономические силы в каждую данную эпоху".

Подчёркивая эту мысль Бастида, Госсе с удовлетворением констатирует, что Бастид "избегает риска решать, была ли февральская резолюция случаем, обязанным стечению обстоятельств, или же она была неизбежной" (стр. 18). Всё же статья Госсе отличается от обеих предыдущих более высоким научным уровнем и верной политической направленностью. Она решительно и в общем удачно оспаривает попытки извлечь из опыта Второй республики аргументы в пользу современных реакционных конституционных идей французской буржуазии. Напоминая Бастиду его положение о том, что конституционные формы служат лишь оболочкой для борющихся сил, Госсе показывает, как Бастид немедленно отрекается от этой истины, когда она приходит в столкновение с его реакционными политическими взглядами. Однопалатный парламент, против которого выступает Бастид вместе с другими теоретиками французской реакции, потерпел неудачу в 1848 - 1851 гг. не в силу каких-то своих порочных свойств вообще, а вследствие соотношения сил боровшихся тогда классов. "Рабочий класс, будучи ещё слабым и необъединённым, дал себя изолировать и не мог занять в нации то место, которого требует истинно демократическое функционирование учреждений. Отсюда, хотя из этого вовсе не вытекает, что в других исторических условиях однопалатное Собрание будет неэффективным, реакция смогла стать хозяйкой Собрания, раздавить в июньские дни народ и подготовить империю" (стр. 90). Справедлива также критика непоследовательной позиции Бастида в вопросе о президентской власти: признавая отрицательный и зловещий опыт Второй республики, Бастид отстаивает, однако, сохранение должности президента, избираемого не народным голосованием, а парламентом, в чём Бастид видит гарантию против повторения бонапартистского переворота. Госсе высмеивает мнимую надёжность этих юридических гарантий и указывает на ту опасность, которую может создать для демократической республики реакция, воспользовавшаяся президентской властью. "В 1848 г. левые забавлялись использованием президента против реакции. Другие будут забавляться сегодня противопоставлением его рабочему движению: эта забава ведёт "к проскрипции или же к Кайенне. Да будет позволено нам предупредить об этом республиканцев, которые ещё не имеют, подобно нам, в своём фамильном добре этого скверного воспоминания" (стр. 23). Запоминается также одно любопытное замечание Госсе: в 1848 г. реакционные элементы старались противопоставить французской революционной традиции единой, нераздельной суверенной законодательной власти американскую конституционную модель, видя в последней "противоядие социализму".

Однако нельзя не отметить, что и Госсе отдал дань пресловутой теории "романтического идеализма" буржуазных республиканцев 1848 г., из-за которого они в своих конституционных построениях якобы "пренебрегали реальными политическими, экономическими и социальными условиями момента". На самом деле эти построения, как это давно доказал К. Маркс, во-первых, представляли поиски адекватной государственной формы для господства буржуазии в, целом как класса, а не её отдельных фракций; а, во-вторых, как отмечал Маркс, "Конституция была для них большой интригой. Она должна была прежде всего закрепить господство их клики"¹ . Назвать эту интригу клики "Националя" "романтическим идеализмом" можно, лишь потеряв чувство смешного, - грех для француза непростительный! Как видим, наш автор не освободился ещё от плена обычных представлений буржуазной исторической науки относительно природы "чистых республиканцев" 1848 года.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. 1. VIII, стр. 35.

Отметим в заключение две интересные статьи, помещённые в том же номере журнала: окончание печатавшейся ещё до войны (в 1939 г.) статьи Франсуа Рюд о немецких эмигрантах в Безансоне и статью Жана Боссю - "Матье д'Эпиналь и его время". Первая из них содержит некоторые любопытные данные о пребывании в Безансоне и проезде через него участников немецкого майского восстания 1849 г., интернированных в Швейцарии и направлявшихся в поисках средств существования в Америку и Англию. Представляют интерес сведения, содержащиеся в этой статье о Виллихе и американской главе его жизни. Статья Ж. Боссю, богатая неопубликованными материалами, исследует политическую биографию одного из деятельных участников левого республиканского движения времён июльской монархии. Особый интерес вызывают приведённые в ней факты, относящиеся к связям Матье с Буонаротти и бабувистским движением 30-х годов, а также материалы о так называемом "реформированном карбонарстве", о его внутрифранцузских и международных связях и идейной эволюции в сторону революционного коммунизма.

Критико-библиографический отдел журнала являет картину явного эклектизма. В этом отделе напечатана яркая марксистская статья недавно умершего Анри Мужен, посвященная столетней годовщине выхода в свет марксовой "Нищеты философии". А рядом журнал поместил серию апологетических рецензий известного почитателя Прудона Ж. Пюэш о новых книгах о Прудоне, вышедших за последние годы во Франции. "Свободная трибуна" журнала, весь его фальшивый "нейтралитет" не представляют и здесь ничего похожего на научную позицию и ни в коей мере не отвечают интересам французской демократии.

Мужен правильно подчеркнул большое актуальное значение гениальной марксовой критики Прудона для Франции. Мужен напомнил, что "под неизменным названием прудонизма у нас постоянно выводили доктрину, которая в течение века служила ширмой и рекомендацией для всякого, кто сбивал революционное рабочее движение на путь тщетных авантюр и отрицания самого себя". Эта вреднейшая роль прудонизма во Франции подтверждена не только примерами далёкого прошлого - позицией прудонистов в период Второй империи и Коммуны, - но и недавними фактами ин области фашистской реакции: фактами использования идей Прудона монархистами из "Аксьон Франсэз", Лагарделем - советником Муссолини и министром труда у Петэна, "рабочими" газетёнками гитлеровских оккупантов и т. д. Мужен привёл и совсем свежий любопытный факт: известный мюнхенец Даладье на съезде радикалов весной 1946 г. тоже объявил себя "прудонистом". Обычный довод защитников Прудона состоит в том, что он не несёт ответственности за такое использование его идей. Опровергая этот довод, Мужен привёл многочисленные выдержки из сочинений, писем и дневников Прудона, показывающие, как выразился Мужен, что Прудон "весьма близко похож на тех, кто вдохновлялся им". Мы можем только подтвердить этот вывод французского историка на основании наших собственных исследований позиции Прудона по отношению к бонапартизму² .

Вот почему нельзя не поразиться тому, что после всех тяжких уроков и испытаний последних лет журнал, заявляющий о своей приверженности к демократии и прогрессу, предоставляет свои страницы для дифирамбов Прудону, как "пророку, ясный ум которого доказало наше время". Или, может быть, "либерализм" журнала здесь объясняется тем, что Пюэш пропагандирует с помощью прудоновских федералистских идей "спасительную" политику заключения Францией "федерального пакта" с европейскими государствами "средней величины"? Кстати, это последнее "открытие" даёт новый пример того применения, какое получили идеи Прудона на службе у современной реакции.

Рассмотрение первого номера рецензируемого журнала показывает идейный и научно-теоретический разброд в кругах объединяемых им историков буржуазно-либерального и буржуазно-радикального лагеря. Неясность научных позиций журнала, очевидно, связана с неопределённостью его позиций в современной общественно-политической борьбе. Но в наше время удерживаться долго на таких неопределённых позициях невозможно; придётся выбрать определённое место - либо в лагере демократии и прогресса либо в лагере реакции.

² См. нашу статью "Прудон и бонапартистский переворот 2 декабря 1851 г.". "Исторический журнал" N 11 за 1944 год.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. ЗАСТЕНКЕР:

Комментарии: