ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

“АББАТСТВО ДАУНТОН”,

КОРОЛЕВА

и

МИСТЕР ПАМУК

Российский канал “Культура” 02 октября 2017 года начал показ британского телевизионного многосерийного фильма “Аббатство Даунтон” (англ. Downton Abbey).

Телефильм получил множество наград, список которых легко найти в интернете. Об этом фильме сказано, что он “вошёл в Книгу рекордов Гиннеса” как “самый обсуждаемый критиками телесериал”[1].

Как оказалось, среди “критиков” сериала числится и королева Елизавета II, что, надо полагать, делает честь создателям киноопуса, коль скоро их ляпами заинтересовалась сама королева.

Допускать ляпы – вероятно, удел всех художников, без этого, скорее всего, не обходиться ни одно произведение. Если произведение состоится, то разного рода несуразности даже добавляют ему изюминку. А если нет? Это значит, что произведение создал сапожник, а, как утверждала Ханума, сапожник – есть сапожник, что о нём говорить! Иногда, всё же, приходится.

Автор данной статьи как-то видел англо-американский фильм (1999 г.) “Onegin” режиссёра Марты Файнс по мотивам романа А. С. Пушкина “Евгений Онегин” – переложение романа в стихах не просто вольное, а какое-то безудержно разухабистое.

А начинался фильм, как оно и положено, с титров, сопровождаемых, что и ожидаемо, мелодией русской народной песни “Коробейники” (она же “Коробушка”), которой, по мысли авторов телефильма, только и возможно было создать колорит “а ля рюсс”.

И кому какое дело, что события романа А. С. Пушкина разворачиваются в начале XIX в., а русская народная песня “Коробейники” (она же “Коробушка”) написана в конце XIX – начале XX в. (Я. Ф. Пригожим – на мотив чардаша; А. Н. Чернявским в 1898 г.; А. Дагмаровым в 1903 г.; В. С. Ружицким в 1905 г.) на стихи из поэмы Н. А. Некрасова, созданной в 1861 г.? И что с того, что музыка к песне – это именно чардаш? А чардаш, как всем (кроме, конечно, английских производителей телефильмов “а ля рюсс”) известно, танец венгерский?

Нас это не должно удивлять. И вот почему. Поговаривают, что когда Дэвид Лин, британский кинорежиссёр, сценарист монтажёр и сэр[2], предложил Омару Шарифу, актёру египетского происхождения, роль доктора Живаго, то Омар Шариф засомневался, будет ли он убедителен в роли русского, но британец, как ему то и положено (по его же собственному разумению), ответил:

– Вы, азиаты, для меня все – на одно лицо.

Или что-то вроде того. Египтянин Шариф азиат? В некоторой степени, ведь Мишель Демитри Шальхуб, как звали актёра изначально, родился в семье мелькитского католического ливано-сирийского происхождения. А Ливан и Сирия – страны азиатские. И большая часть России находится в Азии, так что русские, являясь европейцами, так же являются и азиатами (по территориальному признаку). А до отторжения от России Аляски были ещё и американцами. Если же учесть, что венгры, являясь угро-финнами, считаются потомками народов ханты и манси, а это – народы российские, то чардаш для русских тоже не совсем чужой танец…

С другой стороны, англичане, являясь, в том числе, потомками англов, саксов, ютов и некоторых других племён, вторгнувшихся на остров Британия с континента, происходят из Германии, в которой говорят, в основном, по-немецки (а ещё и по славянски). Как и в Австрии. А Австрия, вместе с Венгрией (и её чардашем, гуляшом и Ференцом Листом), составляли одно государство. Получается, что этносноб Дэвид Лин, плохо различающий азиатов, тоже азиат. Видимо, он просто “имел проблемы со зрением”, а не с толерантностью, которой так гордятся европейцы. Хотя, с другой стороны, после брекзита, Британия больше “не Европа” (“Европа”, как видим, не очень-то и расстроилась по этому поводу; наверное “Европу” утешило заявление, что “Украина – цэ Эвропа”). Однако, телефильм “Аббатство Даунтон” снимали ещё до брекзита. Словом, дело нечисто…

На одно лицо, по мнению так называемых англо-саксов (они же – англо-шотландцы) с азиатами оказались, к примеру, французы и другие европейцы: американский режиссёр Генри Левин снял фильм “Чингисхан”, в котором роль монголки Бортэ (жены Чингисхана) сыграла Франсуаз Дорлеак – старшая (родная, полнородная) сестра Катрин Денёв. Роль Чингисхана, как нетрудно догадаться, сыграл Омар Шариф, тот самый, который играл потом роль эрцгерцога (кронпринца) Рудольфа Австрийского, который застрелил в Майерлинге любовницу – Марию Вечера (в исполнении Катрин Денёв) и сам застрелился.

Стоит ли удивляться, что в британо-американском фильме “Onegin” по русскому роману начала XIX в. (“Евгений Онегин” написан в 1823 – 1831 гг.) звучит песня на стихи поэмы, написанной в середине века XIX-го, написанная в конце XIX в. на мотив венгерского танца – для придания фильму этнического колорита? Конечно, не стоит. Не стоит также удивляться, что в этом телефильме барышня начала века XIX-го, дабы усладить слух Евгения Онегина, дуэтом с Владимиром Ленским, исполняет другую русскую народную песню – “Ой, цветёт калина”, написанную на стихи (1949 г.) советского поэта М. В. Исаковского[3] советским же композитором И. Дунаевским.

Кого после этого удивит исполняемый на именинах Татьяны Лариной вальс “На сопках Маньчжурии”? Никого не удивит вальс, первоначально называвшийся “Мокшанский полк на сопках Маньчжурии”, посвящённый погибшим в русско-японской войне воинам 214-го резервного Мокшанского пехотного полка[4] и написанный капельмейстером полка Ильёй Алексеевичем Шатровым.

Пушкину ещё повезло, что сестёр Лариных он назвал Татьяной и Ольгой, а не Екатериной (и кем-нибудь ещё), а то сестра Ларина, чего доброго, затянула бы другую народную русскую песню – “Катюша”, написанную советским композитором Матвеем Блантером на стихи М. В. Исаковского (премьера песни состоялась 28 ноября 1938 г.; исполнители: Вера Красовицкая, Георгий Виноградов, Всеволод Тютюнник; оркестр под управлением В. Н. Кнушевицкого).

Но что же “Аббатство Даунтон”? Киноляпы, замеченные, по словам “инсайдеров”, королевой Елзаветой II, опубликованы в интернете и каждый может с ними ознакомиться[5]. Добавим и свои “пять копеек” на этот счёт.

В самом начале телевизионного многосерийного фильма зритель узнаёт, что события начинаются в 1912 г. В третьей серии фильма в качестве друга приглашённого гостя в “аббатстве” появляется некий турецкий дипломат. После его смерти в “аббатстве” при, скажем так: пикантных обстоятельствах (точнее – в спальне старшей дочери чопорного английского лорда), – в газетах появляется сообщение об этом, и вдовствующая графиня сообщает домочадцам, что прочитала о смерти мистера турецкого дипломата с “непроизносимой” фамилией. Вдовствующую графиню нужно поздравить с хорошей начитанностью.

Она – вдова графа Грэнтэма, лорда, то есть хозяина аббатства Даунтон (Downton Abbey). Известное дело: когда в XVI в. в Англии произошла секуляризация монастырского имущества (монахов – кого в рабство, кого – “в расход”) земли и другое имущество – корона либо продала поддерживающим её разбогатевшим торговцам, которые, получив аббатства стали их хозяевами, то есть лордами аббатств, как предок поэта Лорда Байрона, ставший лордом аббатства Ньюстед; кто-то потом получил дворянское пожалование, как предок Лорда Байрона, получившего титул барона Рочдельского, став, таким образом, тем, что русская пословица характеризует как “из грязи – в князи”.

Джордж Гордон Ноель барон Байрон, известный нам как поэт Лорд Байрон, был, как и граф Грэнтэм, лордом аббатства. Но не об этом речь. Вдовствующая графиня проявила ровно такое же национальное чванство, как и лорд Ньюстедского аббатства. Её “коллега” по классу аристократии, Лорд Байрон, почти за сто лет до описываемых в телефильме событий (в 1820-ых годах), отправил героя своей поэмы “Дон-Жуан” в Россию XVIII века. Как отмечает Л. Вульф, “cамого Байрона приводила в восхищение поэтическая комичность русских имен, и он в шутку изумлялся устрашающим рифмам и ритмам, ожидавшим англоязычного поэта, который решил бы последовать за своей музой в Восточную Европу”[6].

В этой поэме “с откровенной иронией Байрон посвятил <…> стих воинам «великого народа (в оригинале — «new and polished nation», «юная и цивилизованная нация». — Примеч. пер. ) / Чьи имена не выговорить сроду»”[7]. В переводе Татьяны Гнедич этот стих (Песнь VII, стих 14) имеет вид

Но русские готовились к атаке.

Увы, богиня Слава! Как мне быть?

Достойны восхваления казаки,

Но как их имена произносить?[8]

Лорд Байрон, недаром же он закончил Харроу (Хэрроу, англ. Harrow School) и Кембридж, тоже оказался начитанным, ибо его откровенная ирония по отношению к русским именам, надо полагать, едва ли не взята у Вольфганга Амадея Моцарта. Живя в Праге, австрийский композитор, что неудивительно, скучал по родной Вене и признался в этом в письме к фон Яквину: “Теперь прощай, дражайший друг, дражайший Хиккити Хорки! Это твое [“чешское”. – В. К.] имя, так и знай. По дороге мы все придумали себе [“чешские”. – В. К.] имена («auf unserer Reise Namen erfunden »); они следуют далее. Я теперь Пункититити. Моя жена – Шабла Пумфа. Хофер – Розка Пумпа. Штадлер – Нотшибикитшиби [Нотщибикитщиби. – В. К.]. Мой слуга Йозеф – Сагадарата, мой пес Гуркель – Шоманнтцки. Госпожа Кёлленберг – Рунцифунци. PS (для мадемуазель Кру): Рамло теперь Шуримури, Фрейштадлер – Гулимаули. Будь так любезен, сообщи ему его имя”[9].

Вдовствующая графиня Грэнтэм, таким образом, лишь следовала в русле высокомерного и насмешливого взгляда представителя англо-саксов на все не англо-саксонские народы, взгляда, столь явственно проявленного в поэзии Лорда Байрона и эпистолах Моцарта. Не станем же её подозревать в том, что она читала, в 1912 г., “Швейка”, написанного уже после Первой мировой (империалистической) войны. Моцарт поглумился над чешскими фамилиями, создатель же “Похождений бравого солдата Швейка во время мировой войны” – Ярослав Гашек, устами официального чешского идиота, “отомстил” австрийскому композитору, поиронизировав, в своём романе, над именами-фамилиями российских тюрок – татар, которых он, однако, явно спутал с монголами (татаро-монголами, они же – монголо-татары), раз приставал с такими вопросами:

“– Так ты, выходит, татарин? – с сочувствием протянул Швейк. – Тебе повезло. Раз ты татарин, то должен понимать меня, а я тебя[10]. Гм! Знаешь Ярослава из Штернберга[11]? Даже имени такого не слыхал, татарское отродье? Тот вам наложил у Гостина по первое число. Вы, татарва, тогда улепётывали с Моравы во все лопатки. Видно, в ваших школах этому не учат, а у нас учат. Знаешь Гостинскую божью матерь? Ясно, не знаешь. Она тоже была при этом”[12].

А далее Швейк (он же Гашек) приводит такие “татарские”, “грузинские” и “мордовские” имена и фамилии: “Швейк много повидал на своём веку, но всё же эти татарские, грузинские и мордовские имена не лезли ему в голову. «Мне никто не поверит, – подумал Швейк, – что на свете могут быть такие фамилии, как у этих татар: Муглагалей Абдрахманов – Беймурат Аллагали – Джередже Чердедже – Давлатбалей Нурдагалеев и так далее. У нас фамилии много лучше. Например, у священника в Живогошти фамилия «Вобейда»[13].

Он опять пошёл по рядам пленных, которые один за другим выкрикивали свои имена и фамилии: Джидралей Ганемалей – Бабамулей Мирзагали и так далее.

– Как это ты язык не прикусишь? – добродушно улыбаясь, говорил каждому из них Швейк. – Куда лучше наши имена и фамилии: Богуслав Штепанек, Ярослав Матоушек или Ружена Свободова.

<…> после страшных мучений Швейк наконец переписал всех этих Бабуля Галлее, Худжи Муджи <…>”[14].

Как говориться, найдите десять отличий приводимых Гашеком (Швейком) “татарско-грузинско-мордовских” фамилий: Худжи Муджи, Бабуля Галлее, – от фамилий “чехов” в письме Моцарта[15]: Шуримури, Гулимаули…

Но вернёмся к нашим баранам – англичанам из “Аббатства Даунтон”, куда был приглашён турок – мистер Кемаль Памук. Вдовствующая графиня отказалась произносить его фамилию, сославшись на то, что эта турецкая фамилия (как, надо догадаться, все другие турецкие фамилии, а равно и все иностранные фамилии) – совершенно непроизносимая (для уст английской аристократки). Отказавшись произносить турецкую фамилию, графиня поступила более осмотрительно, чем создатели фильма: события происходят, как мы помним, в 1912 г., то есть в то время, когда у турок вообще не было фамилий – ни труднопроизносимых, ни произносимых легко. Не нужно быть большим знатоком турецкой истории, достаточно заглянуть в интернет, чтобы узнать, что фамилии турки стали употреблять почти четверть века спустя после описываемых в телефильме событий – после принятия в 1934 г. “Закона о фамилиях” (21 июня 1934 г.).

До этого времени у турок, народа тюркоязычного, но исламизированного, использовалось арабо-исламское именование. Так что у мистера Памука в 1912 г. не могло быть фамилии Памук, так как у турок в то время вообще не было фамилий, а турецкое слово “памук” (pamuk), означающее “хлопок” – не арабское, в арабский (арабо-исламский) именослов не входит.

Забавно и то, как создатели фильма сфабриковали своего турецкого Гомункула. Они поступили точно так же, как и голливудские кинематографисты, когда им нужно было фабриковать голливудских “русских”: если русского не зовут “Иван Грозный” (“Грозный” англоязычные переводят словом terrible «ужасный/страшный»), то это – не “Борис Годунов”, а “Борис Бедунов”[16], где вместо слов God (Бог), или Good (Хороший), которые могли бы послышаться англоязычным зрителям в фамилии Годунов, американцы подставили Bad (Плохой). Итак, есть матрица: Boris Bad-унов и Ivan The Terrible (Иван Ужасный/Страшный), – и персонаж в стиле “а ля рюсс” готов.

Именно так и поступили создатели телефильма “Аббатство Даунтон”. Видимо, зная весьма ограниченный круг турок вообще: Сулейман Великолепный, Реджеп Тайип Эрдоган, – и посчитав, что негоже английскому графу[17] принимать у себя в имении турка с султанским или президентским именем Сулейман/Реджеп и фамилией Эрдоган Великолепный (тем более, что Великолепный – не фамилия, а эпитет), они, имея очень мало знаний об Оттоманской империи, взяли то немногое, что знали: имя первого турецкого президента, известного сначала как Гази Мустафа Кемаль-паша (то есть – бесфамильного до 1934 г.), ставшего Мустафой Кемалем Ататюрком (тур. Mustafa Kemal Atatürk), добавив к нему фамилию первого турецкого нобелевского лауреата по литературе Ферита Орхана Памука (тур. Ferit Orhan Pamuk). Мустафа Кемаль Ататюрк + Ферит Охан Памук = Кемаль Памук телефильма. Как говаривал персонаж советской кинокомедии: “Простенько, но со вкусом”. Такой уж у британских телевизионщиков вкус: простенький, невзыскательный… И совершенно непонятно, куда подевалось у авторов телефильма так превозносимое англичанами чувство юмора: учитывая анекдотичность ситуации, в которой скончался мистер Кемаль Памук, авторы телесериала могли бы дать ему имя, – Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей. Ну, не такая же малость, как авторское право и страх плагиата, остановила британских кинематографистов?

Не думаю, что королева Елизавета II попеняла авторам телефильма именно за этот ляп, ведь, в конце концов, они не погрешили против главного – против национального чванства англичан (национальной гордости великобриттов)[18].

Постоянный адрес данной публикации: