Стр. 584, Институт истории Академии Наук СССР. 1937.

Первый том документов "Дело петрашевцев" содержит богатый фактический материал для характеристики исторической роли петрашевцев на первом этапе освободительного движения в России (1825 - 1861 гг.).

Документы следствия по делу М. В. Буташевича-Петрашевского, Н. А. Момбелли, Ф. Н. Львова, Р. А. Черносвитова составляют содержание первого тома и дают материал для исследования разнообразных сторон деятельности петрашевцев.

Характеристика эпохи 40-х годов, биографические данные о петрашевцах, их "исповеди", воззрения, критика самодержавия, программные выступления по вопросу об освобождении крестьян и реформе судопроизводства, просветительство и ненависть к крепостному праву, отношение петрашевцев к самодержавию, наличие многочисленных оттенков утопического социализма в высказываниях петрашевцев, расправа самодержавия с петрашевцами - все эти вопросы документально представлены в материалах первого тома, значительная часть которых публикуется в таком полном виде впервые.

В ряде высказываний петрашевцы дают яркие характеристики крепостнической России эпохи 40-х годов XIX столетия с ее "мертвым молчанием кругом", "произволом властей", "жандармов и чиновников", беззащитностью обвиненного, с ее "мертвыми душами", "диким помещиком" и чиновником.

Слово "чиновник", по мнению Петрашевского, - это "почти то же, что мошенник или грабитель", "Россия - классическая страна взяточничества". В "страждущей России законы святы, да испол-

нители - лихие супостаты" (Львов). Среди помещиков, говорит петрашевец Кузьмин, господствуют "дикие и допотопные взгляды". Один из участников движения петрашевцев, Момбелли, указывал, что в крепостной России "десятки миллионов страдают, тяготятся жизнью, лишены прав человеческих или ради плебейского происхождения своего, или ради ничтожности общественного положения своего, или по недостатку средств существования, зато в то же время небольшая каста привилегированных счастливцев, нахально смеясь над бедствием ближних, истощается в изобретении роскошных проявлений мелочного тщеславия и низкого разврата, прикрытого утонченной роскошью" (Момбелли, стр. 291). Дальше Момбелли указывает на рабское молчание чиновников и на их "рабскую преданность престолу". Он не раз обращается с призывом к "несчастной России". И здесь его голос звучит в унисон с аналогичными высказываниями Пушкина ("Деревня"), Герцена ("Былое и думы"), Белинского ("Письмо к Гоголю"), Лермонтова ("Прощай, немытая Россия").

В документах данного тома читатель найдет немало фактов для характеристики жестокой, палочной дисциплины, которую установил в России Николай I.

По рассказу Момбелли, одному фельдфебелю было назначено наказание "шпицрутенами через тысячу человек пять раз". Он вынес три тысячи ударов и после этого упал замертво. Его отвезли в госпиталь для того, чтобы, когда он придет в себя, "снова подвергнуть его истязанию, т. е. провести через две остальные тысячи", (Дневник Момбелли, стр. 252). А "люди, пользующиеся протекцией и расположением, людей значительных, у нас не подвергаются законным наказаниям и могут творить всевозможные гадости" (там же, стр. 279).

Значительная часть петрашевцев по своему социальному положению принадлежала к дворянам (Буташевич-Петрашевский, Баласогло, Спешнев, Черносвитов, Момбелли и др.). Причем в составе петрашевцев, в отличие от декабристов, встречаются уже образованные представители либеральной " демократической интеллигенции, принадлежавшие к чиновничеству (Благовещенский, Тимковский и др.), мещанству, купечеству (Латкин). На пятницах (вечерах) Петрашевского бывали тогдашние передовые писатели: М. Е. Салтыков, Ф. М. Достоевский, Майков, - а также литераторы: В. А. Милютин, А. И. Пальм, С. Ф. Дуров, знатоки западноевропейской передовой мысли Ханыков и Данилевский.

Отсюда и крайнее разнообразие мнений, оттенков утопического социализма в воззрениях петрашевцев.

На вечерах Петрашевского "были суждения, речи, прения решительно обо всем: каждый долился своими сведениями и взглядами на ту науку, которой, он непосредственно занимался; перевес брали науки общественные; идеи были в самом огромном большинстве случаев, идеи, например, не одних фурьеристов, коммунистов, утопистов или конституционалистов, а вообще всех социалистов" (Баласогло). На вечерах Петрашевского обсуждались почти все системы "домарксовского социализма", но предпочтительнее всего система "гениального Фурье", который, по мнению Петрашевского, "освободил человечество" "от великого труда изобретательности и дал подлинное учение" (Петрашевский, стр. 522).

Петрашевцы в своих многочисленных речах, высказываниях, статьях, письмах, проектах разделяют все недостатки утопического социализма. Для последнего было характерно, как указывает Ленин, "непонимание материалистической основы исторического движения, неуменье выделить роль и значение каждого класса капиталистического общества, прикрытие буржуазной сущности демократических преобразований разными, якобы социалистическими фразами о народе", "справедливости", "праве", и т. п."¹ . В той или иной степени это можно отнести к воззрениям и тактике петрашевцев.

Петрашевский полагал, что "если царь выскажет справедливые пожелания" и жизнь русского народа явит собой "стройную постепенность развития, и мы, русские", вкусим все плоды просвещения и общественности, не испытав ни одного из тех ужасных потрясений, которые далее являет история в жизни всех народов" (Петрашевский, стр. 28).

Петрашевский причислял себя и своих сторонников к "друзьям мирного развития". Он понимал под социализмом "вообще ученье об обществе", которое было "всегда в природе человека" (стр. 86). А отсутствие справедливости считал "первым источником всех революций и общественных потрясений" (стр. 124). Ему вторил и Баласогло: "Россия без монарха не может просуществовать".

Петрашевцы, как и их учителя (Фурье, Сен-Симон, Оуэн), не могли выделять роль и значение каждого капиталистического класса. Все они проповедуют "любовь к людям", все они "готовы прижать к своему сердцу весь мир" (Львов, стр. 396). Сам же Петрашевский крайне абстрактно и неисторично ставил вопрос о классах, сводя многоразличные отношения последних к "отношениям человека вообще: а) в каком отношении он находится к себе, б) к природе вообще, в) к человечеству вообще, г) к обществу вообще" (Петрашевский, стр. 538).

У всех почти петрашевцев "буржуаз-

¹ Ленин. Соч. Т. XVI, стр. 331.

ная сущность демократических преобразований" прикрыта разными якобы социалистическими фразами и "народе", "справедливости", "праве".

Социализм и коммунизм отождествляются им с догматом христианской любви, которая якобы "ищет своего практического осуществления в современной нам действительности". И тут же за якобы социалистическими фразами о "народе", "справедливости", "праве" у Петрашевского и его единомышленников мы встречаем требования "свободы развития промышленности частных лиц" и "распределения богатств или дивиденда между производителями", "рациональных начал финансового управления", "дешевой системы пароходства и паровозства", "железной дороги между Доном и Волгой" (стр. 58).

Петрашевцы в своих программных и тактических выступлениях отражали влияние буржуазных и буржуазно-демократических движений Запада, особенно Франции. "Дух века мам громко говорил по всем", - утверждал Петрашевский, считая фаланстер Фурье "ключом" дли всех преобразований. Петрашевский "старался применить систему Фурье к России". Петрашевцы стремились "думать русским умом, опираясь на науку Запада" (стр. 54). Петрашевцы верили, что к идеи Франции", "идеи равенства перед законом", "полной независимости гражданина", "признание во всяком человеке прав и достоинств" распространяется не только в Европе, но и в России.

Петрашевцы были противниками крепостного права. На вечерах у Петрашевского не раз дебатировался вопрос об освобождении крестьян, а на одном из них даже был "зачитан проект об освобождении крестьян". Этот проект был написан Петрашевским. Самым простым и справедливым способом уничтожения рабства Петрашевский признавал "прямое безусловное освобождение крестьян без всякого вознаграждения за то помещика, на том основании, что род человеческий есть в совокупности обладатель земного шара" (стр. 515). Были и другие точки зрения на этот вопрос. Момбелли, признавая "полезность" освобождения крестьян, полагал, что сначала нужно способствовать распространению между крестьянами грамотности и на первый раз большего не затевать (стр. 28). Черносвитов тоже "желал, чтобы не было крепостного состояния в России", предлагая при этом целый ряд способов "тихих и благородных" (участие казны, заселение пустопорожних земель в Сибири крепостными людьми и т. д.). Защита интересов народных масс, искренняя вера в то, что отмена крепостного права принесет с собой "общее благоденствие", - все эти положения разделялись почти всеми петрашевцами "в их эпоху", когда демократизм и социализм сливались в одно неразрывное целое.

Они являлись горячими защитниками просвещения, свободы, европейских форм жизни. Как сыны народа, говорят они о распространении грамотности, развитии "русской науки", "русской литературы", "самостоятельной философской школы русской", издании энциклопедии.

Петрашевский утверждал, что когда "свет образованности будет разлит в обществе соответственно с его потребностями, тогда благосостояние не замедлится внедриться в оном" (стр. 54).

Тактический план Петрашевского состоял в "осуществлении фурьеризма" законным путем, "улучшая и направляя благоразумно законы".

Сторонником "радикальной", "насильственной" тактики был Спешнев. Он утверждал, что переворот в России должен быть "насильственный", с последующим "утверждением диктатуры". Спешнев предлагал составление "политического общества" с целью воспользоваться переворотом, который, по его мнению, должен был сам собой произойти в России через несколько десятков лет, подобно тому, как это случилось в "западных государствах" (стр. 108).

Петрашевский, придерживаясь "мирной", "законной" тактики, тем не менее полагал, что "радикальные реформы" не могут быть осуществлены "в лайковых перчатках". Он считал, что это дело "трудное и смелое", "будем, не истомляя своих сил чрезмерной поспешностью, помаленьку неукоснительно подвигаться и черепашьим шагом, быть может, обгоним быстроногих Ахиллов... Если история делает людей, то люди делают историю" (стр. 539). Этот вывод вытекал у Петрашевского из веры в будущее России. Ему, как и ряду просветителей этой эпохи, был свойственен "исторический оптимизм".

Петрашевцы верили, что их "трудное и смелое дело" будет осуществлено. "Мы не повесим уныло готовы в раздумьи, куда итти", - говорил Петрашевский. Он считал главным "возбудить, разбудить, вызвать чувство народности". Они были действительными патриотами России: "Мы любим свое родное, русское, и каждое нововведение близко нашему сердцу, как будто бы касалось нас самих" (стр. 552).

Петрашевцы были одним из отрядов освободительного движения в России эпохи 40-х годов XIX столетия, воззрения и тактика которых находились под влиянием идей утопического социализма. Документы настоящего тома дают основательный материал для ликвидации антимарксистских, антиленинских взглядов М. Н. Покровского, сводившего все движение петрашевцев к "бурному движению русской текстильной промышленности" (?).

Недостатком издания является тот факт, что во вводной статье не дано развернутой характеристики движения петрашевцев и его исторического места в освободительном движении.

В целом, первый том документов "Дело патрашевцев", с точки зрения полноты подбора материалов, издан неплохо, но снабжен неудовлетворительным введением. Совершенно отсутствует научный аппарат (указатели и комментарии). В самом археографическом введении нет подробной характеристики предшествующих изданий документов по истории петрашевцев. Этот вопрос нужно было бы затронуть шире " полнее.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. БУШУЕВ:

Комментарии: