Академия наук СССР. Институт истории. Изд-во АН СССР. М. 1953. Стр. 327*.

В очередном, девятом томе "Исторического архива" помещены документы из истории уральских горных заводов XVIII и первой половины XIX века. Они содержат важные фактические и цифровые данные, характеризующие уральские заводы феодальной эпохи.

Наибольший интерес, пожалуй, представляет первый документ, найденный в Свердловском архиве М. А. Горловским и снабженный содержательной вступительной статьей Н. И. Павленко¹ . В нем помещен неопубликованный проект Горного устава, подготовлявшегося под руководством В. Н. Татищева на Урале по специальному заданию царского правительства силами чиновников Главного управления сибирских и казанских заводов "по причине приключавшихся или впредь чаемых распрь между заводчиками и мастерами в делах, к заводам принадлежащих..." (стр. 7). Такая мотивировка необходимости законодательного вмешательства царской власти в распри между хозяевами и рабочими крупного заводского производства любопытна. Она свидетельствует о том, что еще в 30-х годах XVIII в., то есть на стадии мануфактурного развития промышленности, вызревавшей еще в недрах феодализма, рабочий вопрос встал перед царскими властями.

Этот факт уже сам по себе говорит о том, что русская мануфактура к тому времени достигла определенного развития, что в ней созревали новые общественные отношения. Правительство помещиков как политическая надстройка дряхлеющего феодализма своим вмешательством в проявления классовой борьбы на мануфактуре всемерно тормозило созревание этих новых общественных отношений. Опубликованные документы подтверждают это. Но они никак не могут свидетельствовать о том, будто на уральской мануфактуре преобладали феодальные производственные отношения, как это считает редакция "Исторического архива".

В своем предисловии к девятому тому редакция "Исторического архива" отмечает: "Одним из решающих признаков капиталистического производства является наличие системы эксплуатации наемных рабочих капиталистами. Публикуемые документы свидетельствуют о наличии системы использования принудительного труда. Эксплуатация наемных рабочих носила эпизодический характер, и не наемный труд, а крепостные рабочие обеспечили процветание Урала XVIII в.", (стр. 3 - 4).

Таким образом, по мнению редакции,

* В данной рецензии акад. С. Г. Струмилин дал свою оценку значения опубликованных документов для изучения истории металлургической промышленности в России. Редакция готова поместить статьи с изложением других точек зрения.

¹ М. А. Горловский и Н. И. Павленко. Материалы Совещания уральских промышленников 1734 - 1736 гг., стр. 5 - 155.

феодальные отношения " крепостной труд не тормозили, а содействовал и развитию русской мануфактуры XVIII в., обеспечив ее процветание. Но в какой мере такой категорический вывод, высказанный редакцией тома, подтверждается опубликованными документами?

К составлению проекта Горного устава в 1734 г. были привлечены "для совета" заводчики и их приказчики. В материалах Совещания уральских промышленников, приведенных в томе, четко различаются две редакции проекта: первая, именуемая "Мнение общее заводских компанейщиков..." и подписанная заводчиками (стр. 22 - 72), в которой особого внимания заслуживает глава 4-я - "О приеме и о содержании мастеровых и работных людей и о заплате оным"; вторая, по-видимому, окончательная редакция той же главы 4-й (стр. 72 - 77), отражающая мнения составлявших ее чиновников, не обсуждавшаяся на Совещании. Показательно при этом, что в обеих редакциях наем заводских рабочих рассматривается как норма, а не случайное, эпизодическое явление. Содержание всех статей 4-й главы направлено лишь на ограждение помещичьих интересов, против найма беглых крепостных без "пашпортов", да еще против переманивания повышенной оплатой труда казенных мастеровых на партикулярные заводы. Общее правило гласило: "В работы заводских принимать вольно приходящих наемщиков с печатными или письменными пашпортами..." (стр. 75). При этом из указанного правила не исключались и помещичьи крестьяне "с покормежными письмами". Их разрешалось принимать на заводы и на суда с оплатой "по договорам" (стр. 60, 72), а за прием беглых определялся штраф. И тут между "общим мнением" заводчиков и официальным вариантом Горного устава выявились существенные расхождения. Заводчики предлагали штраф за наем беглых помещичьих крепостных брать "по 10 рублев за каждого человека на год", а за дворцовых и казенных крестьян "и бес пашпорта... штрафа не править..." (стр. 63 - 64). Официальный же вариант устава определял штраф за каждого беглого человека: "мужеского пола по 100 руб., а за женскую - по 50 рублев за год" (стр. 74 - 75).

Сопоставление этого штрафа с продажными ценами крепостных того времени: 10 - 15 руб. за душу мужского пола с землей и всем "домовным заводом", "а за женской пол особливой платы нет..." (стр. 7) - показывает, что феодальное государство крепко оберегало дворянские интересы в прямой ущерб развитию производительных сил крупной промышленности. Царские власти не прочь были в интересах фиска прижать заводчиков усиленным обложением налогом. Они урезывали также права заводчиков на поиск и эксплуатацию руд на помещичьих землях. Но царских чиновников, по-видимому, особенно беспокоил уход мастеровых с казенных на частные заводы. В свой проект Горного устава они внесли такую статью явно реакционного характера: "Вольным плату производить всем равную и не свыше того, как определено и уставлено по указам приписным к заводам крестьянам.

Буде же из вольных по договору с заводчиком или прикащиком цену поставят дешевле указной, то оставляетца на их воле" (стр. 76).

Простой штраф за наем убежавших с казенных заводов мастеровых не мог удовлетворить царскую казну, ибо беглыми могли считаться только приписные к заводам и крепостные люди. А пришлые работники с паспортами, отбыв свой срок по договору, могли беспрепятственно переходить туда, где им лучше платили. Чтобы не создавать стимула для такого перехода, царские чиновники и хотели установить равную для всех нищенскую оплату труда по казенному плакату. При этом царские чиновники не учитывали, что следствием такой уравниловки было бы падение производительности заводского труда.

Заводчики не пошли по этому пути, предложив свою редакцию спорной статьи: "Работников, приписных к заводам или крепостных заводчиковых людей, кто излишнею передачею будет принимать и у себя держать, с таких брать штраф против 5-го пункта. А вольным работникам каждой заводчик волен плату давать по договору" (стр. 67). Пятый пункт, на который ссылались заводчики, предусматривал штраф за наем беглых, которыми и были приписные и крепостные люди с чужих заводов. В отношении же всех других рабочих с узаконенными паспортами свобода договорами норма оплаты, согласно редакции устава, предложенной заводчиками, ничем не ограничивались. Понятно, что такое решение вопроса было более прогрессивным, чем предложение царских чиновников. Важно отметить, что данный проект Горного устава, не поддержанный заводчиками, не получил законодательной силы. Не прошло и реакционное требование уравниловки в оплате труда. Очень характерно, что уже в 1736 г. в

материалах Совещания появляется "Обстоятельное расписание о заплате мастеровым работным людем" (стр. 92 - 128), в котором вместо понижения намечается повышение оплаты труда мастеровых и вместо выравнивания - весьма дифференцированная шкала ставок сдельной и повременной оплаты труда. В этом нельзя не усмотреть бессилие царских властей противоборствовать требованиям нового времени.

12 ноября 1736 г. состоялась первая приписка к заводам Акинфия Демидова значительной группы заводских рабочих из числа обучившихся мастерству пришлых, учтенных здесь переписью Толбузина. По указу царицы они оказались "вечно отданными" заводчику и тем самым пополнили кадры подневольного труда на его заводах. Но обученные рабочие составляли лишь незначительное меньшинство всех рабочих, а постоянный приток пришлых - отходников - умножал необученные кадры новыми пополнениями наемного труда.

Материалы Совещания отмечают наряду с наемным трудом довольно широкое участие подневольного труда и приписных к заводам крестьян в обслуживании уральских горных заводов. К одной домне предлагалось приписывать в эти годы по 100 дворов, считая по 4 души мужского пола на каждый двор; к каждому молоту и медеплавильной печи - до 40 дворов (стр. 131). Но, во-первых, эти люди, работая в собственном крестьянском хозяйстве и отрабатывая лишь свои подушные платежи на внезаводских работах, вовсе не входили в состав постоянных заводских рабочих; во-вторых, и они все больше вовлекались в ряды вольнонаемных рабочих. На Совещании заводчики привели расчет своей потребности в людях: для внезаводского обслуживания одной домны на 35 тыс. пудов чугуна в год (стр. 143) им требовалось в среднем угля на 1500 руб., руды - на 1800 руб., извести - на 100 руб., горнового камня - на 300 руб., а всего по действующим плакатным ставкам - на 3700 рублей. Но с 400 душ приписных к домне крестьян мужского пола причиталось отработать подушного окладу только 440 руб., то есть всего около 12% нужного количества труда. За переработку сверх оклада тем же крестьянам полагалось платить деньгами "против вольного найма" и "сверх подушного оклада крестьян неволею в работу не наряжать" (стр. 131).

Значит, и на этих внезаводских работах приходилось систематически прибегать к вольному найму и притом в немалых размерах. Предъявляя свои расчеты таким специалистам горного дела, как Татищев и другие, заводчики не могли сильно преувеличить свою потребность в материалах и рабочей силе. Расчеты заводчиков показывают, что доля наемного труда на внезаводских работах приближалась к 88%.

Итак, в материалах Совещания уральских промышленников 1730-х годов отношения найма на уральских заводах нашли достаточное отражение. Но, может быть, это был докапиталистический наем с патриархальными отношениями хозяйчиков к своим "ученикам", как это имело место в условиях простого воспроизводства средних веков? Может быть, капитал со всеми его атрибутами не представлен в материалах Совещания?

Этого сказать никак нельзя. Понятие капитала уральским заводчикам было хорошо знакомо, и этим термином они пользуются многократно (стр. 51, 86, 135, 138, 139, 140, 143, 144). Еще чаше заводчики говорят о "прибыли" или "прибытке" (стр. 52, 53, 58, 59, 79, 87, 134, 135, 138, 139, 140, 141, 143, 144, 145, 146, 147, 148, 149). Они употребляют эти понятия со знанием дела: "не видя удобства, никто своего капитала тратить не станет" (стр. 51), "никакой промышленник в наклад промышлять не желает, но всякой ищет всегда себе прибытка" (стр. 87). "Оставя купечество", они строили заводы, "уповая на возврат капиталов своих с прибытком" (стр. 140), и т. д. При этом "окупались" их заводы возвратом капитала от прибытка, на худой конец, по признанию самих заводчиков, лет в шесть (стр. 71), а по более объективным расчетам, в льготные от обложения годы, от трех до пяти лет (стр. 151). Значит, "прибыток" был не маленьким, а воспроизводство капитала расширенным.

Заводчики понимали и первоисточник прибыльности своих капиталов. В частности, они указывали на необходимость "при таком месте произвесть завод, при котором в найме работных людей имеетца великая выгода..., понеже есть такие места, что за леса великую плату дают, а заводчикам прибыточнее тех, кои при свободных государственных лесах заводы содержат; например, хотя кортомы даст от лесов в год 500 рублев, а у работников во всем против отдаленных мест выторгует (! - С. С. ) 2000 рублев" (стр. 53). Как видим, хотя теоретическое понятие прибавочной стоимости возникло значительно позднее, но за-

кон прибавочной стоимости практически на уральских заводах уже вступил в силу. Из заработной платы наемных рабочих заводчики, обладающие капиталом, "выторговывали" свою прибыль.

Но если такая практика документально засвидетельствована уже в первой половине XVIII в., правильно ли характеризовать отношения, сложившиеся в мануфактурном производстве в России, как "феодальные производственные отношения"? Закон прибавочной стоимости - основной закон капитализма на первых стадиях его развития. И там, где мы его находим, налицо хотя бы зачатки бесспорно капиталистических отношений.

Второй документ, опубликованный в данном томе "Исторического архива", дает богатейший цифровой материал о казенных заводах Урала² . Он уже отчасти в самых общих итогах был использован в печати. Очень жаль, однако, что и Н. И. Павленко опубликовал только общие итоги по всем казенным заводам, тогда как имеющиеся материалы давали ему возможность опубликовать также итоги по каждому заводу в отдельности. Суммарные итоги о прибылях всех заводов не позволяют выявить, за счет каких, собственно, отраслей и металлов в отдельности они получены. Между тем данные о прибыльности меди, серебра и золота, которые не поступали на рынок, по-видимому, очень условны, и общие итоги прибылей, вероятно, сильно занижены. Но и суммарные данные показывают, что с 1721 по 1746 г. прибыли возросли с 11 до 127 тыс. руб., то есть в 11,5 раза. Такой большой рост прибылей всего лишь за одну четверть века свидетельствует об очень высоких темпах расширенного воспроизводства даже на казенных заводах. Ежегодная стоимость продукции за те же годы возросла еще больше - в 23 раза. Средняя норма прибыли на железных заводах, по моим подсчетам, составила за те же годы 65,6% к строительной стоимости этих заводов.

Поступление столь высоких прибылей Н. И. Павленко объясняет "применением на заводах принудительного труда" (стр. 173). Однако в документе никаких данных о численности и составе рабочих на казенных заводах не имеется. Поэтому выпад автора остается голословным. Правда, Н. И. Павленко приводит число приписных крестьян к казенным заводам Урала (31416 душ мужского пола), но это число обеспечивало заводы принудительным трудом на сумму не свыше 34,5 тыс. руб., а всего "истинного расходу" за 1746 г. учтено на 169,2 тыс. руб., то есть почти в 5 раз больше. И нет никакой уверенности, что те или другие крестьяне не перекрывали остальной "расход" работой по вольному найму. Н. И. Павленко полагает, что казенные заводы, свободные от обложения налогом, были прибыльнее частных. Но это дискуссионный вопрос, ибо ведь казенные заводы были более широко обеспечены подневольным трудом, а подневольный труд менее производителен, чем вольнонаемный.

Третий документ, помещенный в IX томе, сообщает данные о продукции чугуна и железа, а также оборудовании уральских железных заводов за 1807, 1822, 1837 и 1851 гг. по каждому заводу в отдельности ³ . По этим данным мы получаем такую динамику продукции Урала:

Отмечая медленное развитие уральской металлургии в начале века, В. К. Яцунский объясняет это "особой стойкостью господствовавших здесь крепостнических отношений" (стр. 283). Но объяснение упадка черной металлургии господством крепостнических отношений представляется мне неудачным. В самом деле, подневольный труд, крепостной и поссессионный, широко использовался на Урале и в XVIII и в XIX вв., но в XVIII в. мы наблюдаем "бурный рост уральской металлургии", а в XIX в. - сначала падение, а затем, в 50-х годах, новый скачок вверх, причем все это в одних и тех же крепостнических условиях. Авторы предисловия к IX тому "Исторического архива" объясняют крепостническими отношениями и "процветание" уральской металлургии в XVIII в. и ее кризис в начале XIX века. Но эти утверждения по меньшей мере противоречивы и несовместимы друг с другом.

На мой взгляд, объяснение перехода от процветания к кризису черной металлургии

² Н. И. Павленко. Материалы о развитии уральской промышленности в 20 - 40-х годах XVIII в., стр. 156 - 282.

³ В. К. Яцунский. Материалы по истории уральской металлургии в первой половине XIX в., стр. 283 - 327.

в крепостной России надо искать прежде всего не во внутренних ее условиях, а в резком изменении конъюнктуры мирового рынка. Дело в том, что русское железо в огромной доле производилось на вывоз, главным образом в Англию. К концу XVIII в. там завершалась промышленная революция, которая и вызвала временно упадок русской железоделательной промышленности; английский рынок для русской металлургии был потерян. Новый же подъем русской металлургии в 50-х годах был обусловлен уже внутренними причинами, а именно крупными успехами в техническом ее переоборудовании, и началом промышленного переворота в России.

Кстати сказать, в сводке, опубликованной В. К. Яцунским, приведены весьма любопытные данные о важнейших видах оборудования железоделательных заводов Урала. Подсчитав эти итоги за 1851 г. и сопоставив с данными 1859 г., мы получаем такую их динамику накануне падения крепостного права:

Как видим, при очень скромном увеличении домен в действии и резком сокращении устаревших кричных молотов и горнов число новых по тому времени пудлинговых печей всего за 8 лет возросло в несколько раз. Если учесть, что из пудлинговой печи при равном числе рабочих (3 чел.) получалось 150 пуд. железа в сутки, а из кричного горна - едва 27 пуд., то станет ясно, какой скачок в производительности труда означало такое перевооружение. В. К. Яцунский совершенно прав, усматривая в этом сдвиге с конца 40-х годов "первые шаги промышленного переворота на Урале" (стр. 283). К сожалению, в его сводке отсутствуют данные о рабочих и энергетике уральских заводов.

Как видно из всего вышесказанного, опубликованные архивные материалы дают очень много новых данных для освещения целой эпохи в развитии русской дореформенной мануфактуры. В истории этого развития остается еще немало неясных моментов. По многим вопросам требуется организовать дискуссии и обсуждения. Публикацией в настоящем томе "Исторического архива" документов впервые вводится в научный оборот множество новых красноречивых фактов и убедительных цифр. Они помогут правильно разрешить важные вопросы развития экономики дореформенной России.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. Г. СТРУМИЛИН:

Комментарии: