Археология Сибири - неотъемлемая составная часть истории Сибири и Советского Союза в целом. Задача ее - показать на вещественном материале прошлое народов Сибири, населявших огромные пространства между Уралом и Тихим океаном, от Ледовитого океана до монгольских степей и Центральной Азии. Здесь представлены все ветви большой группы племен и народов, которая получила от Кастрена наименование "урало- алтайской", - тунгусы, монголы, тюрки, финно-угры. В Сибири живут и загадочные палеоазиаты Центральной Сибири - кеты, а также палеоазиаты северо-востока - луораветланы, чукчи, нымылланы, коряки, эскимосы-юиты, ительмены-камчадалы, нивхи-гиляки, общим для которых является только один признак - тот, что они не имеют ничего общего в языках со всеми другими обитателями Сибири, В Сибири живут, наконец, и славяне, индоевропейцы, русские, за триста лет своего пребывания за Уралом ставшие таким же коренным народом, как и все остальные, составляющие основную часть населения Сибири.

Истоки сибирской археологии уходят в то время, когда начинается первое ознакомление русских с Сибирью, осуществляются первые шаги по ее освоению. Первые

археологические открытия были сделаны в Сибири сразу же после того, как отряды Ермака перевалили через Камень, как называли в старину Уральские горы. Сокровища сибирских курганов обнаружили еще вольные старатели XVII в., "бугровщики", гонимые в калмыцкую степь жаждой золота.

Но интерес к древностям сибирской земли вызывало не только золото курганов. Были и другие причины, более глубокие, интеллектуального порядка. В то же самое время, в первой половине XVII столетия, русские землепроходцы проникли в низовья Амура и увидели на крутой Тырской скале место, где было "аки бы копано", где стояли фигурный столб - каменная колонна, вытесанная из гранита, и две плиты-стелы с надписями. После того в знаменитой "Чертежной Сибири", книге С. У. Ремезова, появилась запись о том, что здесь, в устье Амура, побывал Александр Македонский, колокол и ружье оставил на память о своем походе в страну Гога и Магога, на край света. Кому же иному могли, по понятиям того времени, принадлежать эти памятники, если здесь и на самом деле был край света даже и по современным понятиям. Дальше простирались только безбрежные морские просторы Тихого океана! Немного позже русский мореплаватель Гавриил Сарычев открыл и раскопал из желания узнать, какой народ был первым насельником Арктики, поселения древнеэскимосской культуры, бугры-"валькары" в мерзлой почве бухты его имени на берегу моря Лаптевых у Баранова мыса, восточнее устья Колымы.

С тех пор в Сибири и на Дальнем Востоке было сделано много замечательных открытий. В историю археологических открытий на Востоке вписали имена десятки исследователей - Флоринский, Радлов, Савенков, Витковский, Пржевальский, Буссе, Арсеньев, Петри, Сосновский и многие другие. Но холодная и суровая сибирская земля таила в себе еще много неизвестного.

Какие здесь были возможны неожиданности, находки, показало имевшее широкий резонанс в мировой науке открытие в 30-х годах XX в. блестящей культуры скифского типа в Пазырыкских курганах на Алтае и в то же время - очага палеолитического искусства в Мальте и Бурети на Ангаре. На Енисее, где всего интенсивнее и продолжительнее велись раскопки, за последние годы обнаружена неизвестная ранее Окуневская культура с ее удивительными антропоморфными изображениями-личинами и причудливыми мифическими зверями¹ . Появление этого странного и поразительного художественного мира существенно дополнило старую, классическую картину эволюции культур средней и ранней бронзы на Енисее. Оказалось, что "карасукские" стелы со скульптурными изображениями быкоголовых, божеств вовсе не карасукские, а старше их по крайней мере на пятьсот, если не на тысячу лет. Так был развеян миф о происхождении карасукской культуры из Китая. Китайские личины-таотье, от которых выводили карасукские маски-личины на изваяниях Минусинских степей, оказались много моложе енисейских. И если уж рассуждать последовательно, то надо выводить таотье от окуневских стел, а не наоборот, в чем, впрочем, нет никакой нужды, так как и те и другие появились независимо, на разной исторической почве.

Таким же переворотом в сознании исследователей древних культур Азии было открытие столь же богатого, как и своеобразного, искусства племен амурского неолита. Оказалось, что истоки декоративного стиля амурских племен, которые его исследователи десятки лет искали вдали от Амура, лежат в той же амурской земле, уходят в ее каменный век.

И совсем недавно из чукотской заснеженной тундры пришло новое сообщение: на реке Пегтымель геолог И. М. Саморуков обнаружил первые в Арктике и самые северные в Азии наскальные изображения, выбитые рукой древних художников каменного века. Здесь, по словам Н. Н. Дикова, изучившего их на месте, есть и сцены охоты на диких оленей, и охота на китов с обтянутых моржовой шкурой байдар, и единоборство охотника с медведем. И там же - фигуры женщины-мухомора, такой же дикой, как видения в шаманских экстазах² . Все это открылось как целый мир фантазии древней Арктики, осколок изначального мировоззрения ее первобытных обитателей.

После Великой Октябрьской социалистической революции и начала строительства новой жизни наука в нашей стране, в том числе и археология, получила новую идейную основу, марксистско-ленинскую методологию. Прямое влияние Октября, строительства социализма на археологические исследования выразилось и в небывалом расширении их диапазона, количественного роста. Все это сказалось и на развитии археологии Сибири. Никогда до этого не знала и не могла знать прежняя Сибирь такого масштаба археологических работ.

Одной из характерных черт первых двух десятилетий советского времени в Сибири, как и во всей стране, явился обостренный интерес советской общественности к истории родного края - областей, уездов, округов, районов и сел, в том числе и не в последнюю очередь - к их археологическим достопримечательностям. В те годы широкое распространение получили местные краеведческие исследования. Ведущая роль принадлежала при этом краеведческим обществам, среди которых первое место занимали то квалификации и опыту исследовательских кадров отделы Всесоюзного Рус-

¹ Э. Б. Вадецкая. Древние идолы Енисея. Л. 1967.

² Н. Н. Диков. К изучению культурного наследия коренного населения Чукотки (петроглифы на реке Пегтымель). "Проблемы науки на северо-востоке СССР". Магадан. 1967.

ского Географического общества, особенно Восточно-Сибирский отдел, который уже в конце XIX - начале XX в. был признанным коллективным лидером сибирской археологии, а вслед за ним такие же отделы в Западной Сибири и на Востоке - в Чите и Владивостоке. В Иркутске под руководством Б. Э. Петри создается кафедра археологии и этнографии при Государственном университете, возникает небольшой, но уникальный по составу коллекций археолого-этнографический музей. Такой же университетский музей издавна существовал и в Томске, теперь его работа тоже значительно расширяется. Примечательно, что все это происходило в условиях разрухи и тяжелой борьбы с ней, требовавшей предельного напряжения сил.

Новый подъем археологии в Сибири и коренные сдвиги в самой направленности исследований были обусловлены широким развертыванием социалистического строительства, прогрессирующим освоением ее природных богатств. Сибирь с ее колоссальными естественными ресурсами становится мощной базой строительства социализма на востоке нашей страны. Еще в предвоенные годы большие археологические работы осуществил в Сибири Институт истории материальной культуры АН СССР, ныне Институт археологии АН СССР. Его исследования, проводимые в контакте с местными научными учреждениями и Институтом этнографии АН СССР, охватывают Минусинский край, Алтай, течение рек Лены и Ангары, Дальний Восток. Первостепенное значение имели при этом новые, несравненно более мощные, чем прежде, государственные источники финансирования трудоемких археологических раскопок.

В 50-х годах начинается строительство гигантских гидроэлектростанций на Ангаре - у Иркутска, затем Братской ГЭС, Обской - у Новосибирска, на Иртыше, Красноярской, наконец, Саянской. Всюду, где идут грандиозные стройки, трудятся археологи, сохраняющие нашему народу и мировой культуре накопленные тысячелетиями культурные ценности и памятники истории сибирских народов.

Новый большой стимул к развитию археологических исследований в Сибири появился с образованием в 1958 г. Сибирского отделения Академии наук. В большом комплексе научных дисциплин здесь с самого начала нашли место и общественные науки, а среди них - археология. Бесспорной заслугой Сибирского отделения АН СССР является создание хотя и небольших, но энергичных исследовательских коллективов археологов в Улан-Удэ (в Институте общественных наук), Якутии (в Институте языка, литературы и истории), Владивостоке (Отдел истории, археологии и этнографии), в Новосибирске (в Институте истории, филологии и философии). Таким образом, Сибирское отделение Академии наук СССР создало свою собственную археологическую службу, столь необходимую при огромных пространствах Сибири и все возрастающем размахе строительства, особенно в зонах затопления гидроэлектростанций вдоль великих сибирских рек, издавна служивших местами расселения и дорогами передвижений древних племен и народов Азии.

Чтобы яснее представить общее значение этих охранных, или иначе говоря, "спасательных", работ, нужно иметь в виду, что одновременно и почти на тех же широтах развертывается активная работа американских, канадских и японских археологов. Происходит соревнование в освоении подземных научных сокровищ двух соседних материков и островных цепей Тихого океана. При этом за пределами нашей страны достигаются важные научные успехи. Таковы, например, открытие древнейших культур американского континента - американского палеолита и мезолита, изменившее традиционные взгляды на время появления человека в Новом Свете, или такое же эпохальное открытие докерамических культур на Японских островах. Эти открытия за пределами нашей страны имеют, разумеется, ближайшее отношение и к археологии Сибири, к судьбам ее древних культур.

В результате работ как русских дореволюционных, так в особенности советских археологов за последние пятьдесят лет в Сибири накоплен обширный и разнообразный материал по всем ее областям и по всем эпохам ее исторического прошлого.

Накопление нового материала, естественно, вызывало потребность в его упорядочении и в осмысливании той исторической картины, которую он помогал восстановить. Это в первую очередь касается хронологии археологических памятников и периодизации древних культур.

Важнейшим достижением первых лет Советской власти в области археологии были опыты разработки хронологических схем. Работы по созданию таких схем имели главной своей задачей установление порядка последовательной смены древних культур во времени. Эта задача вместе с другими лучшими традициями эволюционизма была унаследована от старой школы русской науки, представленной такими именами, как Д. Н. Анучин, В. А. Городцов, Л. Я. Штернберг, С, А. Теплоухов, и другими.

Такое традиционное направление исследований отчасти отвечало основным положениям марксистского историзма, взгляду на историю как на непрерывный и прогрессивный процесс развития общества, в основе которого находится развитие производительных сил и производственных отношений. Оно противостояло в 20 - 30-х годах модным в буржуазной науке антиисторическим тенденциям, наиболее отчетливо выраженным в области археологии и этнографии концепциями Венской "культурно-исторической школы" - школы "культурных кругов". Но старый эволюционизм как таковой уже изжил себя.

В области археологии Сибири это выразилось в неудачной попытке Б. Э. Петри

построить схему эволюции каменного века Сибири по классическому французскому образцу XIX в. "по Мортилье"³ .

Преодоление эволюционистической инерции шло, естественно, в ходе усвоения новой марксистской методологии: она открыла новые пути творческого освоения накопленного огромного материала, и в том числе по линии поисков, направленных на выяснение взаимоотношений конкретных этнических групп и образований прошлого - племен и народностей, которые скрываются за теми комплексами памятников, которые получили в археологии условное наименование "культур" или "культурных общностей".

В результате, изучая общие черты исторического процесса и его своеобразие, сочетая то и другое, советские археологи смогли освободиться от односторонности и узости исторического кругозора эволюционизма, глубже, полнее и ярче представили прошлое сибирских народов во всем его хронологическом объеме - от палеолита до времени присоединения Сибири к России.

Уже в 20-х годах свою схему классификации и периодизации памятников древнейшего периода каменного века предложили Б. Э. Петри и В. А. Городцов для Прибайкалья, Г. Ф. Дебец - для Забайкалья. Затем была предложена развернутая схема периодизации каменного века Прибайкалья по материалам палеолитических поселений и неолитических погребений, выявлена впервые последовательность смены древних культур Якутии от палеолита до прихода русских на Лену.

Поистине эпохальными стали работы С. А. Теплоухова в Минусинском крае. Предложенная им схема периодизации памятников бронзового и железного веков явилась в полном смысле слова классической и сохраняет свое значение как общепризнанная основа всех дальнейших исследований в настоящее время.

В дальнейшем работы С. В. Киселева, М. П. Грязнова, Г. А. Максименкова и других уточнили периодизацию культур эпохи металла в Минусинском крае; Л. Р. Кызласова и С. И. Вайнштейна - в Туве.

С. В. Киселеву принадлежит первая капитальная сводка по древней истории Южной Сибири в целом, написанная с большим подъемом и пафосом. Большое значение для развития археологии Сибири имели работы М. П. Грязнова, В. Н. Чернецова, А. И. Мартынова и В. И. Матющенко по разработке проблем датировки и периодизации своеобразных культур бронзы и железного века в лесной и лесостепной полосах Западной Сибири, особенно Приобья. За Байкалом большой новый материал дали в 30-х годах исследования Г. П. Сосновского и Бурят-Монгольской археологической экспедиции Института культуры БМАССР и Института истории материальной культуры в 40 - 50-х годах. Эти работы дали много и для понимания прошлого соседних областей Центральной Азии.

Если сначала основное внимание археологов привлекали эффектные памятники Южной Сибири и отчасти Восточной, то характерной чертой исследований последних двух десятилетий является резкий подъем исследований на востоке и северо-востоке Сибири. После первой широкой разведки в долине Амура, выполненной в 1935 г., в 1953 - 1967 гг. были начаты систематические исследования древностей Приморья и Приамурья, в том числе раскопки целых поселений с большим количеством древних жилищ-полуземлянок. Результатом широких исследований (А. П. Окладников, А. П. Деревянко, В. Е. Ларичев, Э. В. Шавкунов, Ж. В. и Г. И. Андреевы, Д. Л. Бродянский) явилось выявление ряда своеобразных местных культур и разработка их периодизации - от палеолита до средневековья включительно. В изучении древнейшей истории северо-востока Азии такое же значение имели исследования М. Г. Левина и Д. А. Сергеева, а также Н. Н. Дикова и Р. В. Васильевского. Древнейшая история Сахалина была впервые раскрыта исследованиями Р. В. Козыревой. Новые данные, уточняющие и дополняющие общую картину древнейших культур Якутии, получены исследованиями С. А. Федосеевой и Ю. А. Мочанова на Вилюе и Алдане.

В общем, открытия советских археологов показали прошлое палеоазиатских и тунгусских народов и историю их культуры во многом в совершенно новом свете.

В итоге всех этих исследований был написан ряд обобщающих работ как монографических, так и обобщающих коллективных трудов по отдельным районам и памятникам⁴ . Археологические материалы широко использованы в Истории Бурятской

³ Б. Э. Петри. Сибирский неолит. Иркутск. 1926.

⁴ Из наиболее крупных монографических исследований последних десятилетий, относящихся к Сибири, следует упомянуть капитальный труд: С. В. Киселев. Древняя история Южной Сибири (1949 и 1951 гг.), а также следующие работы: М. П. Грязнов. История древних племен Верхней Оби (1956 г.); его же. Первый Пазырыкский курган (1950); В. Н. Чернецов. Древняя история Нижнего Приобья (1953 г.); С. И. Руденко. Древняя культура Берингова моря и эскимосская проблема (1948 г.); его же. Культура населения Горного Алтая в скифское время (1953 г.); его же. Культура населения Центрального Алтая в скифское время (1960 г.); А.. П. Окладников. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. Ч. I - III. 1950 - 1955; его же. Прошлое Якутии до присоединения к Русскому государству. "История Якутии". Т. I (1949, 1955 гг.); его же. Далекое прошлое Приморья (1959 г.); его же. Петроглифы Ангары (1966 г.); Л. Р. Кызласов. Таштыкская эпоха (1960 г.); Н. Л. Членова. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры (1960 г.); Л. Н. Гумилев. Хунну (1960 г.); его же. Древние тюрки (1967 г.); А. Н.

АССР (1951, 1954 гг.), Якутской АССР (1949, 1955 гг.), Тувы (1950 г.), Истории Кузбасса (1968 г.), в томе "Народы Сибири" (1956 г.).

Материалы археологических исследований в Сибири нашли отражение также во "Всемирной истории" (I и II тт.), в "Очерках истории СССР" (1953, 1956 гг.), в "Истории СССР с древнейших времен до наших дней" (тт. I, II).

Принципиально существенной чертой советских археологических исследований в Сибири и на Дальнем Востоке с самого начала является вместе с тем не просто количественный их рост, не только разработка проблем хронологии, но и нечто более важное - их идейная сторона, воодушевленность единой большой целью.

На протяжении трех веков контрастно противостояли друг другу два взгляда на прошлое и культуры народов Сибири и на их взаимоотношения с другими народами и культурами, неразрывно связанные с мировоззрением определенных классов. Еще Н. Витзен был поражен памятниками высокой и древней культуры, скрытыми в могильных курганах Западной Сибири. Но он не мог представить, что такие драгоценные изделия из золота, отмеченные печатью высокого мастерства, тонкого художественного вкуса и фантазии, могли принадлежать предкам живших в его время в Сибири "диких и злых язычников". Искали даже в Сибири следы пребывания... атлантов и самую Атлантиду Платона. Одним словом, в Сибири искали кого угодно, но только не предков ее коренного населения!

Так зарождались взгляды, которые затем складывались в законченные теории и входили как составной элемент в идейные системы более широкого диапазона - старый европоцентризм и не менее старый, а фактически еще более древний азиацентризм, существовавший две и даже две с половиной тысячи лет назад как часть великодержавной идеологии рабовладельческой и феодальной аристократии, эксплуататорских классов древнего и средневекового Китая.

Конечно, справедливости ради следует сказать, что в историографии Сибири существовали и противоположные тенденции. Еще А. Н. Радищев смотрел на историю Сибири как на историю ее народов, причем видел в ней не только проявление творческой духовной силы народа, но и выражение глубинного процесса, в основе которого лежит смена культурных этапов - каменного, бронзового и железного веков, смена догосударственных форм общественной жизни первыми государствами. С глубоким интересом к жизни народов Сибири, с симпатией к ним рассматривали их прошлое и культуру С. Крашенинников, а позже - Г. Н. Потанин, Н. М. Ядринцев, А. П. Щапов, В. Г. Богораз, Л. Я. Штернберг и другие исследователи, в том числе вышедшие из среды самих коренных народностей Сибири - буряты Доржи Банзаров и М. Н. Богданов, хакас Н. Ф. Катанов.

То же самое следует сказать и о трудах прогрессивных ученых за рубежом как прошлых, так и современных.

Но настоящую опору и необходимые условия для своего дальнейшего развития эти прогрессивные направления научной мысли нашли в марксизме, в материалистической методологии истории. Октябрь возродил и пробудил к новой жизни ранее угнетенные царизмом народы Сибири. Ленинская национальная политика обеспечила расцвет их экономики, общественной жизни и культуры. В свете ленинской идеи интернационализма, дружбы и сотрудничества свободных народов Советского многонационального государства по-новому раскрылось и прошлое коренных народностей Сибири, в том числе те его этапы, которые целиком или в большей своей части освещаются археологическими материалами.

Археология Сибири наглядно свидетельствует прежде всего, что каждый народ, какова бы ни была его численность, прошел определенный исторический путь, что нет народов "неисторических". Нет и не было народов "бескультурных", как учили и учат идеологи империалистической буржуазии, апологеты колониализма: каждый из этих народов внес свой вклад в мировую историю культуры. С этой точки зрения большой интерес представляют прежде всего факты, освещающие длительный и насыщенный событиями исторический путь сибирских народов, начиная с каменного века, сжато суммированные в только что вышедшем в свет первом томе академической "Истории Сибири"⁵ .

Исследованиями И. Т. Савенкова на Енисее, М. П. Овчинникова, И. Д. Черского, А. Л. Чекановского, Б. Э. Петри на Ангаре, Н. Ф. Кащенко на Оби было доказано существование палеолитического человека, современника вымершей фауны ледниковой эпохи - мамонтов и носорогов. В дальнейшем трудами Г. П. Сосновского, М. М. Герасимова и других археологов не только было установлено широкое распространение палеолитической культуры в долинах великих сибирских рек, но и доказан факт суще-

Бернштам. Очерк истории гуннов (1951 г.); Р. В. Козырева. Древняя история Сахалина (1967 г.); С. А. Федосеева. Древние культуры Верхнего Вилюя (1968 г.); М. Г. Левин. Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока (1958 г.); Л. П. Потапов. Очерки по истории алтайцев (1953 г.); М. М. Герасимов. Мальта. Палеолитическая стоянка (1929 г.); Н. Н. Диков. Бронзовый век Забайкалья (1958 г.); А. Д. Грач. Древнетюркские изваяния Тувы, По материалам исследований 1953 - 1960 гг. (1961 г.).

⁵ "История Сибири". Т. I. Древняя Сибирь. Л. 1968.

ствования там целых поселков оседлых или полуоседлых охотников на мамонта, имевших культуру, не менее развитую, чем и у их соседей и современников в Европе. Люди сибирского палеолита создали не только свою удивительную архитектуру, основой которой было применение в качестве строительного материала не столько дерева, сколько бивней и бедренных костей мамонта, рогов северного оленя, черепов носорогов. Они изобрели превосходно приспособленную к пронизывающим ветрам зимней тундры "глухую" одежду типа комбинезона. И, что всего замечательнее, у них 25 - 20 тыс. лет тому назад существовало богатое, наполненное реалистическим пафосом искусство. Его сюжеты не только отражают уже достаточно сложное общественное устройство первобытной родовой общины, но и вводят нас в духовный мир людей ледникового периода. В его живых образах отражены не только живая наблюдательность и художественная фантазия, но и качество не менее высокой ценности - зачатки астрономических наблюдений и математических знаний, навыки счета"⁶ .

Новейшие находки позволяют детализировать картину жизни палеолитических людей и процесс заселения ими пространств Северной Азии. Одним из новых интересных фактов является открытие на Дальнем Востоке вблизи Уссурийска своеобразной осиновской культуры, с характерными крупными орудиями из галек, которые странным образом в своей типологии совмещают признаки ядрища - нуклеуса и рубящего орудия - чоппинга. Не менее важно, что в пещере "Географического общества" на реке Сучане, около г. Находки, вместе с костями животных ледниковой эпохи, мамонта и гиены обнаружены изделия человека в виде массивных отщепов и галечных нуклеусов. Это открытие имеет прямое отношение к проблеме первоначального заселения Японских островов человеком. Очевидно, именно отсюда, из нашего Приморья, человек древнекаменного века по существовавшим тогда сухопутным мостам проникает на Сахалин, а затем и на Хоккайдо, в собственно Японию.

Новые археологические находки яснее рисуют и самое начало заселения Сибири людьми каменного века. Сначала в Устьканской пещере на Алтае оказались каменные орудия, "типологическая норма" которых по шкале Ф. Борда полностью укладывается в чисто мустьерские рамки. Значит, этот район Сибири был заселен уже где-то в мустьерское время, около 100 - 60 тыс. лет тому назад, когда неандертальцы хоронили своего сородича в гроте Тешик-Таш. Вероятно, оттуда же, из соседней Средней Азии, где так щедро представлена мустьерская и леваллуа-мустьерская культура, люди мустьерской культуры проникли на Алтай. И еще важнее, что там же, на Алтае, в самом городе Горноалтайске, обнаружены примитивные галечные изделия, аналогичные древнейшим орудиям Африки и Европы, залегавшие в слоях, которые соответствуют среднему плейстоцену, то есть по крайней мере на 100 - 200 тысяч лет старше самых ранних, известных прежде палеолитических поселений Сибири. Архаические галечные орудия обнаружены в сходной геологической обстановке и на противоположном конце страны, в районе строящейся Зейской ГЭС, у села Филимошки. Все это тем более интересно, что до недавнего времени существовало несколько странное положение: в Северной Америке обнаруживались все более и более древние стоянки каменного века, в том числе, как полагают, даже старше 30 тыс. лет, тогда как самые ранние поселения Сибири не уходили глубже 20 или самое большее 25 тыс. лет. Так возникла мысль, что вопреки установившимся еще со времен Крашенинникова традиционным взглядам не Америка была заселена из Сибири через Берингов пролив, а Сибирь ...из Америки!

Новые находки на Алтае и на Зее, таким образом, существенно выправляют сложившееся за последнее время благодаря энергичной работе археологов в Америке несколько неожиданное положение.

Восходящий, прогрессивный ход исторической жизни сибирских племен столь же наглядно прослеживается и в дальнейшем. Примером могут служить важные перемены, которые произошли в ней еще на уровне каменного века, до перехода к металлу. В период неолита происходит дальнейшее обогащение и усложнение культуры. Это выражается прежде всего в том, что на смену былому единообразию культуры на огромных пространствах Сибири теперь приходит резко выраженное разнообразие культурных и этнических ареалов. В каждом из них вызревают свои локальные культуры, а вместе с тем обнаруживаются истоки всего последующего своеобразного их развития. В качестве примера такого своеобразия можно привести характеристику двух особенно контрастных культур неолита. В тайге Прибайкалья и Якутии жили в неолитическое время бродячие или полубродячие охотники на лося, косулю и благородного марала. Рыболовство в их жизни имело подсобное значение и ни в коем случае не определяло Образа жизни; не накладывало сколько-нибудь существенного отпечатка ни на их мифологию, ни на искусство. В центре их космогонии и охотничьих культов, а также произведений искусства - петроглифов и резной кости - стоял образ лося, второго хозяина тайги после медведя и главного источника пищи для таежных племен.

В силу условий их подвижной жизни у них не существовало сколько-нибудь прочных и крупных объединений, более широких, чем родовые коллективы. Об этом сви-

⁶ Б. А. Фролов. Применение счета в палеолите и вопрос об истоках наук. "Известия" Сибирского отделения АН СССР. Серия общественных наук, 9. Вып. 3. Новосибирск. 1965; его же. Рациональное содержание искусства в палеолите (по материалам орнамента). Новосибирск. 1966.

детельствуют небольшие по размерам могильники и остатки поселений, где домашняя жизнь концентрировалась внутри отдельных легких жилищ типа чумов.

На Амуре и в соседних областях Приморья, где главным источником существования была добыча проходной морской рыбы, по берегам рек стояли прочные полуподземные жилища, существовали поселки, своего рода деревни людей каменного века.

Самая характерная черта неолита Амура - его искусство. В то время, как на Ангаре и Лене господствовала простая прямолинейно-геометрическая орнаментика, здесь неожиданно рано развивается фантастически богатый криволинейный узор в виде спиралей, а рядом с ними - меандры и специфическая "амурская плетенка" в виде переплетающихся рельефных полосок, такой же, как в средневековом скандинавском и русском узорах. Таким образом, если в искусстве лесных охотников Прибайкалья и Якутии продолжает устойчиво жить реалистический дух древнего анимализма их далеких предков ледниковой эпохи, то здесь побеждает абстракция. Самое яркое свое выражение специфические черты художественного мировоззрения древних обитателей Амура находят в загадочных личинах на петроглифах в Сакачи-Аляне ниже Хабаровска и в Шереметьеве на Уссури, в этих причудливо стилизованных и превращенных нередко в чистый орнамент изображениях человеческих лиц. Амурские маски-личины, нужно думать, были вызваны к жизни социальными институтами, которые нашли наиболее полное выражение в тайных мужских союзах Южных морей Тихого океана, в сложных обрядах посвящения юношей - зародышах театра.

Сложность и прогрессивное направление развития неолитических общин на Дальнем Востоке находят свое выражение и в том, что здесь неожиданно рано и широко распространяется не только присваивающее, но и производящее хозяйство. В Приморье обнаружены следы неолитического земледелия, а вместе с ним и разведения скота, сначала свиньи, а затем крупного рогатого скота и со временем - лошади.

Наконец происходит дальнейший сдвиг, совершается новый шаг в будущее. Распространяется металл, сначала в степях, а затем (и очень быстро) в тайге. На рубеже II и III тыс. до н. э. возникают первые скотоводческие общества в великом степном поясе Евразии.

В ход этого всемирно-исторического по своему значению процесса, который в свое время Ф. Энгельс охарактеризовал как отделение скотоводства от земледелия, свой вклад вносят степные племена Сибири и Центральной Азии. Уже само по себе распространение металла, о чем свидетельствуют клады мастеров-литейщиков в Минусе и за Байкалом, способствовало скрещению и взаимодействию культур. Характерная черта этого времени - разрушение былой замкнутости древних племен, занимавшихся охотой, рыболовством или земледелием. Следовательно, происходило и небывалое прежде по масштабам взаимодействие культур, шел своего рода широкий синтез разнородных по происхождению и характеру культурных элементов. В ходе этого синтеза трудно определить иногда, кто и что вносил в него, откуда шли эти импульсы и открытия, нередко коренным образом менявшие облик того или иного этнического целого, той или иной культуры.

По всему этому огромному пространству вместе с металлом, единообразными формами металлических предметов - кельтами, кинжалами, орудиями труда, украшениями и бытовой утварью, например, котлами скифского типа, удилами и псалиями, распространяются также кони и колесницы. Одновременно распространялось и многое другое: художественные образы и стилевые черты искусства. Как завершение и наиболее яркое выражение всего этого процесса рождается, наконец, одно из величайших явлений в истории культуры древности - степной звериный стиль.

Г. О. Боровко нашел правильное определение его сущности: это, как и у неолитических охотников тайги, тоже анимализм, тоже реалистическое в своих истоках искусство. Образ животного - основного героя и главный, если не единственный, сюжет приобретает здесь, однако, иные формы и принципиально другое содержание. По форме в нем контрастно сочетаются два противоположных качества: реалистически точная передача тех или иных признаков формы животного и необычная их стилизация. Наблюдается смелое сочетание обыденного и фантастического. Мастеру звериного стиля ничего не стоило слить вместе признаки птицы и травоядного⁷ . Все произведения этого стиля отмечены динамизмом, наполнены борьбой и страстью. В них нет и следа ясного спокойствия, той уравновешенности, которая наполняет бесчисленные композиции неолитического времени на скалах в тайге.

Таким образом, древние племена Сибири на протяжении многих тысячелетий не только прошли большой, насыщенный событиями исторический путь, но и создавали, значительные по условиям того времени культурные ценности.

Но кому конкретно принадлежало все это культурное богатство, кем были его создатели? Вопрос этот, как мы видели, встал еще перед Н. Витзеном, и с тех пор было немало попыток его решить. Он имеет не только общий, культурно-исторический аспект, но и более конкретный. Речь идет о том, кому издревле принадлежала и эта земля, кто был тогда ее хозяином. И здесь мы видим, как глубоко и прочно протягиваются в глубь прошлого нити культурного наследства сибирских племен, современных ее обитателей, людей, активно участвующих на наших глазах в строительстве нового, социалистического общества наших дней.

⁷ С. И. и Н. М. Руденко. Искусство скифов Алтая. М. 1949.

В древних могильниках Ангары и Лены под каменными кладками лежат костяки глазковского времени. Четыре тысячи лет там хранились украшения из полудрагоценного белого нефрита и блестящего, до сих пор сверкающего под лучами солнца перламутра - кольца-"браслеты" и диски. Они лежат в определенном порядке, который позволяет восстановить не только общий характер украшений одежды, но и самый ее покрой.

Оказалось, к удивлению исследователей, что глазковские племена Прибайкалья были одеты в легкий распашной костюм типа "фрака", разрезанный спереди, с нагрудником или передником. На ногах они носили легкую обувь из меха, унизанную перламутровыми кружочками и бусами из клыков марала. На голове - шапочку или диадему из тех же нефритовых дисков, клыков марала или перламутровых бус. Характерными для глазковского времени в Прибайкалье были схематизированные фигуры человечков, вырезанные из бивня мамонта, обычно по две, закрепленные на груди погребенного. И точно такой же тип костюма в виде легкого фрака с передником характерен был для тунгусских племен сибирской тайги в XVII - начале XX века. Его видели первые русские землепроходцы, и он устойчиво держался в том же виде до недавнего времени как исконное культурное достояние таежных охотников и оленеводов. Разница, пожалуй, заключается только в том, что глазковские кольца и диски из белого нефрита и мрамора, перламутровые бусы и клыки марала со временем заменили серебряные и медные кольца, а вместе с ними появился и стеклянный бисер, "одекуй" русских документов семнадцатого века.

Вместе с одеждой тунгусского типа в то же отдаленное время "а Ангаре и Лене, а также в низовьях Селенги (Фофановский могильник), в то же отдаленное время восстанавливаются и такие элементы культуры тунгусских племен, как лодки-берестянки, жилища в виде чума и даже мифы, которые обнаружены в современном эвенкийском фольклоре.

На Оби и Енисее в позднем неолите и бронзовом веке прослеживается сложная меандровая в основе орнаментика, которая сохранилась в наше время в этнографическом материале у обских угорских племен, манси-вогулов и обских остяков-хантов⁸ . Богатые сюжеты наскальных изображений Урала не только повторяются в угорской орнаментике, но и расшифровываются на материалах фольклора этих же племен.

И, может быть, нигде более не прослеживаются с такой полнотой, так рельефно этногенетические связи современного населения с древним, эпохи неолита и бронзы, как на Амуре - у нивхов (гиляков), ульчей и нанайцев (гольдов). У этих племен до недавнего времени сохранялся оседлый образ жизни, неизменно существовало хозяйство рыболовов, возникшее в неолитическом прошлом, а вместе с ними и замечательное искусство каменного века. Для этого искусства шеститысячелетней давности и в наше время характерна та же криволинейная орнаментика; основными элементами, фундаментом ее по-прежнему являются спирали и амурская плетенка.

Еще ярче связи древней культуры и современной, этнографической выступают в петроглифах Амура и Уссури, продолжающих художественные традиции неолитического времени. Так, например, ближайшей аналогией маскам-личинам петроглифов Сакачи- Аляна могут служить расписные личины погребальных идолов - вместилищ душ умерших у нанайцев. И так же, как в Прибайкалье или на Оби, сюжеты современного фольклора на Амуре пережиточно донесли до нас священные предания и мифы глубокой старины. У нанайцев еще в XIX в. был записан рассказ-легенда о черепе, катавшемся на коне. И вот на одном из базальтовых валунов Сакачи-Аляна, который изредка, когда вода спадает до самых низких отметок, показывается из волн Амура, обнаружена фигура животного, по- видимому, коня, на спине которой помещается личина-череп.

Сложнее проследить такие конкретные совпадения древних и современных культур в степях, где не раз проносились сокрушительные бури войн и переселений народов. И тем не менее тюркоязычные народы Южной Сибири и Средней Азии, а также якуты на далеком Севере бережно сохранили и донесли до нашей эпохи четырехконечную розетку с развилками на концах в виде "бараньих рогов", древний символ вселенной и солнечного огня. Древнейшие, известные нам образцы ее были нашиты в виде орнаментальной каймы-бордюра на знаменитом войлочном ковре из Пазырыкских курганов Алтая, где, как полагает С. И. Руденко, представлена сцена вручения царской власти юному вождю скифской богиней царского очага - Табити.

В орнаментике якутов, как полагает У. Иоганзен, прослеживаются и другие элементы пазырыкской орнаментики. То же самое "пазырыкское наследство" видно в орнаменте киргизов на Тяньшане⁹ .

Еще одним примером неожиданных контактов древней и современной культуры служат петроглифы Забайкалья, центральное место в сюжетах которых принадлежит орлу. В совершенно таком же виде этот сюжет луннокрылой птицы, "ийэхе-шубун", повторяется в орнаментике ольхонских бурят, в вязанных из шерсти изделиях. И у них же, ольхонских бурят, хозяином, властителем острова Ольхона, согласно шаманским поверьям, был орел. От бурят-шаманистов, сохранивших древнюю религию и мифологию

⁸ С. В. Иванов. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М. -Л. 1963, стр. 161 - 162.

⁹ U. Johansen. Die Ornamentik der Jakuten. Hamburg. 1954.

монгольских племен, этот культ орла-прародителя и тотема прослеживается в глубь веков - к средневековым монголам Чингисхана и их предкам.

Следующий большой комплекс проблем, стоящих перед археологией Сибири, связан с новым, дальнейшим этапом истории народов Сибири, когда они не только вступают в новую "индустриальную" эру - в железный век, но с течением времени создают и собственную государственность. Факт существования таких государственных образований известен давно, но из него еще не было сделано сколько-нибудь широких выводов. Более того, как будет показано дальше, имела место и неправильная его оценка. А между тем для истории народов Сибири и Дальнего Востока в целом он имеет исключительно важное значение прежде всего как свидетельство закономерности исторического процесса и как выражение их творческой силы. Одними из первых вступили на этот путь древние кыргызы на Енисее, в стране которых имелись уже около двух тысяч лет тому назад административные центры - ставки, существовала аристократическая верхушка и государственный аппарат во главе с правителем, носившим титул ажо¹⁰ .

На более низком уровне развития социальных отношений находились, по-видимому, соседи кыргызов - тюркоязычные курыканы на Ангаре и Верхней Лене. Однако и там, судя по наскальным рисункам шишкинских скал и руническим надписям, имелась властная аристократия и существовал союз трех племен, во главе которых, как у хазар на Волге, стояли два вождя, сыгиня. В Шишкино на скалах изображены сцены военных столкновений, видны конные воины на богато украшенных лошадях, со знаменами в руках. Зачатки государственности у курыканов, нужно думать, были такими же в принципе, как у их современников и соседей в Центральной Азии, орхонских тюрков первого и второго каганатов. В них причудливо сочетались, должно быть, элементы древнего патриархально-родового строя и нового, классового, скорее всего феодального общества.

Вторым центром государственности местных племен на Востоке были Приморье и Приамурье. Как бы ни рассматривать историю таких государственных образований, какими были Бохай, "Великое приморское государство" восьмого-девятого веков нашей эры или "Золотая империя" чжурчженей, Цзинь, ясно, что органической частью этнических образований (в частности северных чжурчженей), развивающихся в рамках этих государств, являлись далекие предки нынешних малых народов Советского Дальнего Востока. Именно их самобытная материальная и духовная культура вошла как исходная основа в культуру Бохая и чжурчженьского государства Цзинь. Об этом свидетельствуют археологические памятники в виде развалин городских центров и многочисленных крепостей - убежищ средневекового времени. Одним из важнейших результатов работ Дальневосточной археологической экспедиции в 1953 - 1959 гг. явилось открытие на территории Приморья серии памятников бохайского времени. Исследования этих памятников, осуществленные Э. В. Шавкуновым, показали, что в них представлена типично бохайская культура¹¹ .

В долине р. Чапигоу, а также в других местах, где до сих пор видны остатки мощных сооружений, построенных древними бохайскими архитекторами для обороны от вражеских набегов, в том числе от киданей, впоследствии разрушивших бохайское государство, найдена, в частности, совершенно такая же, как в развалинах бохайской столицы у г. Дунцзинчэнь на р. Муданцзян, черепица, украшенная характерными розетками и "жемчужным шнуром". К тому же времени относятся обширные сельские поселения в тайге, как, например, поселение, расположенное на недосягаемом для врага естественном скальном убежище, "Синих скалах" в Лазовском районе, Приморского края. Здесь, в заполнении полуподземных жилищ, врытых в более древние культурные слои, вместе с керамикой, изготовленной на гончарном круге, находят литые бронзовые бубенчики, ритуальные фигурки всадников из того же материала.

Таким образом, невозможно сомневаться в том, что не только такие районы Приморья, как окрестности озера Ханка или долина Суйфуна у современного Уссурийска, где, по летописным данным, помещалась одна из областных столиц бохайскаго государства, Шуайбинь, входили в его основную территорию, но и более отдаленные северные районы.

Еще шире распространялись, очевидно, границы второго туземного государства тунгусских племен, возникшего спустя два века после падения бохайской государственности, чжурчженьской империи Цзинь. Памятники чжурчженей распространены не только в Приморье, но и на Амуре. Это остатки земледельческих поселений, укрепленные поселения-городища, в том числе такие монументальные, как на Краснояровской сопке на правом берегу р. Суйфун, против Уссурийска, или на перешейке у оз. Болонь на Амуре, остатки дорог, могильники. Один из самых замечательных памятников чжурчженей в Приморье, городище на р. Шайга, исследуемое в течение ряда лет Э. В. Шав-

¹⁰ Н. Н. Козьмин. Хакасы. Иркутск. 1925; В. В. Бартольд. Киргизы. Исторический очерк. Сочинения. Т. II, ч. I. М. 1963.

¹¹ Э. В. Шавкунов. Бохайские памятники Приморья. По исследованиям 1960 г. Археология и этнография Дальнего Востока. "Материалы по истории Сибири". Древняя Сибирь. Вып. 1. Новосибирск. 1964; его же. Государство Бохай и памятники его культуры в Приморье. Л. 1968.

куновым, дало обширный и разнообразный материал, раскрывающий с большой наглядностью быт и культуру чжурчженей.

Как показывают письменные памятники, в первую очередь летопись династии Цзинь, а также археологические материалы, время чжурчженьского государства отмечено наиболее высоким расцветом экономической жизни средневекового Дальнего Востока. В стране чжурчженей были развиты земледелие и скотоводство. Обилие монет, в том числе собственного чекана, показывает, что денежное обращение проникает и на отдаленные окраины, в том числе в низовья Амура, населенные племенами Севера, вероятно, неподвластными центральному правительству страны. У чжурчженей была создана собственная письменность и литература, в том числе историческая. Управление страной осуществлялось хорошо налаженным государственным аппаратом. Армия чжурчженей, скрепленная еще действенными во многом патриархально-родовыми традициями времен Агуды, представляла грозную силу, значение которой хорошо поняли во время чжурчженьско-китайских войн даже ослепленные своим высокомерием сунские военачальники и политики.

Вокруг этих средневековых государств Дальнего Востока, вещественные следы которых так эффектно отложились в почве нашего Дальнего Востока, в научной литературе давно уже шла дискуссия.

Дискуссия эта, начавшаяся почти сто лет тому назад, сводится к обсуждению проблемы о причинах их возникновения, об их исторических корнях. В 1879 г. Карл Гикиш, автор первой монографии, посвященной тунгусам, исчерпывающе ясно сформулировал предмет спора. Плат, автор первой обширной исторической сводки на немецком языке, посвященной истории Маньчжурии, пишет Гикиш, "идет так далеко, что он не видит у этих народов (тунгусо-маньчжуров) никакого самостоятельного развития культуры, но, напротив, считает все у них созданным по китайскому образцу". Пешель же в своем "Народоведении", изданном в Лейпциге в 1874 г., пишет, напротив, что "китайцы многому от тунгусов научились, и в том числе тому, что мы теперь их, китайцев, творческому духу приписываем"¹² .

Итак, говорит К. Гикиш, кто же прав в этом споре, "была ли эта культура этим народом самим создана или только заимствована от китайцев"? И отвечает на свой вопрос так: Пешель был прав. "Нация, которая выступает как основатель государственности, так глубоко влиявшей на судьбы народов всей Восточной Азии, где она вела свои завоевания; нация, которая, как это показали маньчжуры, вместе с тем умеет так прекрасно ценить чужую культуру, не может не иметь сама собственной культуры. И это тем более ясно, что ее предки уже в средние века достигли высокой ступени цивилизации, как об этом свидетельствует история Великого Ляо". "Если же тунгусские народы к тому времени, когда они выступают как маньчжуры-завоеватели, то есть в семнадцатом столетии, стояли на более низкой ступени, чем их предки в средние века - Ляо, то это объясняется господством монголов-чингисханидов, которые всюду все завоевывали и опустошали"¹³ .

Старый спор об истоках средневековой государственности на Дальнем Востоке находит новое освещение в результатах археологических исследований последних лет на Амуре и в Приморье. Исследования эти всей массой накопленных вещественных данных снова подтверждают основное положение марксизма о том, что возникновение государства является закономерным последствием развития производительных сил, а не проявлением воздействия одних только внешних факторов. Мы уже видели, как на Дальнем востоке в течение тысячелетий последовательно развивались производительные силы древних общин. Еще в неолите зарождается земледелие, а вместе с ним и разведение домашнего скота. Многочисленные поселения раскрывают картину постепенного развития оседлой земледельческо-скотоводческой жизни древних обитателей плодородных равнин на Зее и Амуре, в бассейнах Суйфуна и Уссури. Особенно важны в этом смысле результаты исследований поселений железного века, предшествующих "позднему железному веку", - мохэсской, бохайской и чжурчженьской культурам. В них наглядно видны свои, автохтонные предпосылки для возникновения высокой средневековой культуры и государственности.

Ранний железный век Амура и Приморья отчетливо расчленяется теперь на определенные этапы и локальные культуры.

Наиболее ранние памятники железного века в Приморье представлены поселениями той оригинальной культуры, которая получила от первых ее исследователей в свое время наименование культуры "раковинных куч", а теперь мы называем ее по месту, где она впервые была научно исследована М. И. Янковским, сидеминской культурой (от речки Сидеми).

В своем распространении сидеминская культура тяготеет к морскому побережью Кореи, южной части Приморья, а родственные связи ее по отдельным, но весьма характерным специфическим элементам прослеживаются на юг вплоть до Вьетнама и о. Тайвань. Носители ее были земледельцами и разводили домашний скот, преимущественно свиней. В пищу широко использовались и собаки. Примитивное земледелие, свиноводство и употребление в пищу собак, так же как орнаментика, формы сосудов и жилищ, прочно связывают сидеминцев с южными приморскими племенами Восточной

¹² C. Hiekisch. Die Tungusen. St. Petersburg. 1879. S, 30.

¹³ Ibid.

Азии. Замечательной чертой их техники является сочетание каменных орудий труда - топоров, наконечников стрел, кинжалов - с железными, вернее, литыми чугунными. Таковы массивные топоры-кельты, служившие, нужно думать, универсальным орудием древнего земледельца для очистки лесных пространств под посевы, строительных и других работ. Радиокарбоновый анализ, примененный для датировки памятника более позднего по характеру культуры поселения в пади Семипятной, в районе озера Ханка, дал неожиданно раннюю дату-десятый век до н. э. Следовательно, такие памятники сидеминской культуры, как обширное поселение на полуострове Песчаном вблизи Владивостока, должны быть не моложе, чем остатки жилища в пади Семипятной, откуда извлечен уголь, анализ которого дал эту дату. Всего вероятнее, что сидеминская культура существовала где-то на рубеже второго и первого тысячелетий до нашей эры.

Одновременно с ней на Среднем и Нижнем Амуре существовала близко родственная ей другая культура раннего железного века, урильская, названная так по находкам на острове Урильском ниже Благовещенска, в устье р. Урил. С сидеминской культурой урильская культура сближается прежде всего керамикой. Это большие краснолощеные сосуды, украшенные налепными валиками в виде горизонтальных поясков, иногда образующими меандровые полосы. Для них специфичен способ закрепления валиков на теле сосудов - процарапывался узкий глубокий желобок, на который и накладывался глиняный валик. Форма сосудов тоже аналогична сидеминским: узкогорлые вазы со стоячей шейкой и почти сферическим туловом, узким дном. Как и в Приморье, на Амуре в это время широко распространяются наряду с древними каменными орудиями (прямоугольные в поперечнике, шлифованные топоры) литые чугунные кельты, а также специфические по форме узкие орудия, напоминающие зубья бороны. Как и их современники в Приморье, носители урильской культуры занимались земледелием и, очевидно, разведением домашнего скота.

На следующем этапе железного века новый металл все шире распространяется на Дальнем Востоке, и одновременно происходят изменения в общем облике культур его населения. В Приморье сидеминская культура сменяется новой, культурой Чапигоу, для которой более всего характерна керамика нового типа - с боковыми ушками в виде цилиндрических выступов-"пеньков", а также оригинальные каменные топоры типа чапигоу. Один из ее наиболее ранних памятников - поселение в пади Семипятной, одно из жилищ которого датировано, как сказано выше, радиоуглеродным способом 980 гг.± 30 до н. э.

Одновременно с ней существовала в Приамурье и в северных районах Приморья в корне отличная культура, которая по раскопкам наиболее характерного памятника, поселения Польцо у с. Кукелево на Среднем Амуре, получила название польцовской. Центр ее первоначального распространения и наибольшего развития находился на Среднем Амуре. Вверх по Амуру памятники польцовской культуры не распространяются выше Благовещенска, вниз - почти достигают устья Амура. В Приморье керамика польцовского типа встречена на Суйфуне около Уссурийска (поселение-убежище на возвышенности Сенькина Шапка).

Как показали раскопки в Кукелево-Польцо, племена польцовской культуры, распространившиеся так широко на Дальнем Востоке, занимались земледелием и разведением скота¹⁴ . У них в широком употреблении были железные изделия, из каменных изделий древних форм уцелели в быту небольшие шлифованные наконечники стрел из шифера с характерными желобками в основании для закрепления в древке. Устойчивый земледельческий быт племен польцовской культуры на Среднем Амуре и в Приморье определил характерную черту ее инвентаря - обилие керамики, представленной сосудами разнообразных форм и размеров, в том числе для хранения зерна. Замечательными для этнической характеристики носителей польцовской культуры предметами, своего рода индикаторами этнической принадлежности и истории ее племен, являются глиняные модели лодки, защитного щитка при стрельбе из лука и детской колыбели тунгусского типа. Очевидно, племена эти испытали сложную судьбу: в существовавший издревле аборигенный палеоазиатский массив влились жители тайги, охотники, а может быть, и оленеводы. Новая культура сохранила свой земледельческо- скотоводческий экономический базис и образ жизни, от северян она получила некоторые элементы их культуры, сложившейся в тайге, и, что особенно важно, тунгусский язык.

С течением времени на основе новой культуры развивается культура мохэсских племён, откуда, как известно по письменным источникам, пролегает прямой путь к государственности Бохая, к первому государству тунгусских племен.

Разумеется, тунгусские государства Дальнего Востока, рядом с которыми существовали могущественные и древние государства Восточной Азии - Китай, Корея, Япония, возникшие много раньше, не могли не иметь с ними разнообразных контактов, не могли не пользоваться их накопленным веками историческим опытом. Чжурчжени этот опыт широко использовали в практике административного устройства своей страны, в культуре и науке, в архитектуре и ремеслах. Это было тем естественнее, что в процессе расширения своей государственной территории чжурчжени овладели огромными пространствами собственно Китая за пределами Великой Китайской стены, а вме-

¹⁴ А. П. Деревянно. К истории Среднего Амура в железном веке. По раскопкам поселения в местности Польцо, у с. Кукелево, 1963 г. "Сибирский археологический сборник". Материалы по истории Сибири. Древняя Сибирь. Вып. 2. Новосибирск. 1966.

сте с ними и обитавшим там населением - крестьянами, ремесленниками, чиновниками. Но все, что было заимствовано извне, чжурчжени использовали по-своему, переработали и органически слили со своим национальным государственным и культурным достоянием в соответствии с исторически сложившимися собственными традициями.

Такое же постепенное накопление опыта, нарастание предпосылок для возникновения государственности можно видеть на Енисее. Уже на рубеже второго и третьего тысячелетий до н. э. племена афанасьевской культуры переходят от камня к металлу, а вместе с тем от присваивающего хозяйства к производящему - к скотоводству и зачаткам земледелия. Как бы ни шел дальнейший исторический путь населения степных районов Минусинской котловины, какие бы этнические смешения и взаимоотношения племен ни происходили в ней, ясно, что в целом развитие культуры шло по восходящей линии. Результатом его явилось возникновение сначала оседлой земледельческой культуры татарских племен, мастеров художественного литья, современников скифов Средней Азии и Причерноморья. Наследниками всего, что создали тагарцы, были люди таштыкской культуры. Со временем они были втянуты в сложные политические отношения с Центральной Азией, вошли в орбиту политического влияния гуннских племен Монголии, и у них, нужно думать, не без влияния гуннов возникает своя государственность, просуществовавшая вплоть до вторжения монголов.

Отсюда следует, что в процессе возникновения первых государственных организмов в Южной Сибири и на Дальнем Востоке сказался накопленный местным населением в ходе тысячелетней его истории экономический и культурный потенциал, и было бы несправедливо переоценивать роль внешних влияний. Им самое большое могло принадлежать значение катализаторов, при благоприятной политической конъюнктуре ускорявших естественный ход событий. Иногда же, как, например, в случае с монгольским завоеванием Южной Сибири и Приморья, эти внешние влияния воздействовали на ход исторического процесса отрицательным образом. Но в любом случае решающее значение в ходе возникновения местных государств имели потребности самих тех обществ, которые под давлением исторической необходимости шли по пути развития новых классовых отношений, а вместе с ними и становления государства.

Все сказанное выше вовсе не означает, однако, что народы Сибири создавали свои культуры, проходили свой исторический путь в изоляции от всего остального мира, в отрыве от народов как соседних, так и более отдаленных стран, в том числе очагов древнейшей классовой цивилизации. Согласиться с этим означало бы уступку концепции национальной ограниченности и сужение подлинной исторической перспективы до неоправданно узких локальных рамок, искажение реальной картины прошлого.

Особенно интересны в этом плане данные, раскрывающие существование древних культурно-этнических связей между населением Сибири и современными ему племенами и народами Средней Азии, а также населением Европейской России. Эти связи имеют принципиальное значение.

Как показывают многочисленные факты, известное ленинское положение, что "Россия географически, экономически и исторически относится не только к Европе, но и к Азии"¹⁵ помогает полнее понять и отдаленное прошлое Азиатской части России, в том числе Сибири. Факты эти свидетельствуют о постепенном зарождении исторической общности между народами Сибири и другими народами Советского Союза, о ее глубоких исторических корнях, которые в конечном счете сказались и на последующем ходе исторического процесса, в том числе на присоединении Сибири к Русскому государству. Чтобы убедиться в этом, достаточно немногих примеров.

Еще 25 - 30 тыс. лет тому назад, в эпоху палеолита, имели место переселения древних племен Востока и Запада, шло скрещение созданных ими культур, обогащавшее эти культуры новым содержанием. Иначе искусство первых обитателей Мальты и Бурети не обнаружило бы столько совпадений с искусством "палеолитических греков", как их окрестил Г. Осборн, - мадленцев, ориньякцев или граветтийцев Западной Европы, с художественным творчеством палеолитических обитателей долины Дона и Десны. А в каменном инвентаре Мальты и Бурети рядом с гальками-чопперами не оказались бы изделия ориньякских форм и леваллуазские нуклеусы. Мир был, следовательно, "тесен" уже и в те отдалённейшие времена, в разгаре ледникового периода.

В эпоху неолита по ряду признаков прослеживаются связи местных племен с жителями северных областей Европейской России - пункты соприкосновения сибирских культур с культурой ямочно-гребенчатой керамики. Такова, например, сходная орнаментация керамики в ряде поселений на Ангаре, или еще нагляднее образ водоплавающей птицы на скалах в долине р. Оки у Братска и скульптурные фигурки уточек из неолитического погребения на Афонтовой горе в Красноярске, а также своеобразные "танцующие человечки" на писаницах Лены и Ангары, опять-таки напоминающие образы и сюжеты древнего искусства Карелии, отраженные в "Калевале".

С другой стороны, о противоположном направлении связей в неолите напоминают совпадения в "шашечной керамике" Кольского полуострова (Северный Олений остров) с такой же керамикой позднего неолита Якутии, а также изумительное сходство таких специфических по форме изделий из раннего неолита Якутии, каковы наконечники стрел в виде напильников, с аналогичными наконечниками Северной Европы.

¹⁵ В. И. Ленин. ПСС. Т. 30, стр. 326.

Не менее интересно то обстоятельство, что влияние прибайкальской культуры неолитических охотников и рыболовов обнаруживается на Востоке вплоть до Гоби и даже до р. Ляохэ (Линнеи), до Великой Китайской стены. Мы видим здесь и характерно прибайкальские очаги из речных камней, и двусторонне ретушированные наконечники стрел с асимметричными жальцами, и серовского типа нефритовые топоры, и даже остродонные сосуды с оттисками сетки-плетенки исаковско-серовского типа.

На Дальнем Востоке столь же определенно отдельные, но тоже специфические совпадения в культурах мезолита и неолита обнаруживаются не только на Японских островах, но и еще дальше на восток, вплоть до о. Тайвань и Вьетнама.

Таковы, например, в мезолите и раннем неолите своеобразная хоабинская техника затесывания целых галек в таких культурах Амура, как громатухинская на р. Зее, повторяющая хоабинскую Вьетнама, или пластинчатая техника мезолитического поселения в Тадушах (Устиновке) в Приморье и в неолитической новопетровской культуре пластин на Среднем Амуре, родственная той, которая представлена в докерамических культурах Японских островов¹⁶ .

Оригинальный звериный стиль степных племен Южной Сибири и Центральной Азии не только наложил свой отпечаток на эволюцию художественных стилей архаического Китая эпохи бронзы и раннего железа, но и сам испытал в процессе своего возникновения влияние большого художественного мира классического Переднего Востока. Это блестяще показали сокровища Пазырыкских курганов, а до них - золотые предметы Сибирской коллекции Петра I¹⁷ .

Вместе с тем ясно, что истинными создателями этого звериного стиля были, как уже говорилось выше, степные племена Евразии, а среди них в первую очередь обитатели степного Причерноморья и Средней Азии - скифы. Большой заслугой С. И. Руденко является открытие тесных родственных связей этих скифских культур Запада с культурами Алтая. А отсюда, из Южной Сибири, как это давно уже было известно, пролегает степной путь и в Центральную Азию, вплоть до Ордоса.

Импульсы из далеких западных стран обнаруживаются в эпоху бронзы даже и в тайге, вдали от широких дорог культурно-этнических связей, пролегавших в степях. Здесь, подобно плавающим в морях айсбергам, распространяются не только отдельные сюжеты и изолированные образы искусства, но, по-видимому, и целые мифологические комплексы. На Шишкинских скалах под далеко выступающим козырьком скального выступа уцелела от разрушающего воздействия воды и ветра огромная уникальная по содержанию композиция, выполненная красной минеральной краской, охрой. На ней изображена целая процессия лодок со стоящими в ней схематизированными человеческими фигурками. Ниже лодок, непосредственно под ними, стоят воздевшие вверх в молитвенном жесте человечки со странными хвостами сбоку. У некоторых фигурок на голове рогатый головной убор.

Эта композиция, стоящая особняком от всех других известных нам в наскальных изображениях лесных племен Сибири, находит неожиданно близкие аналогии в петроглифах Скандинавии, например, в Богуслене, датируемых расцветом бронзового века. Скандинавские петроглифы этого рода вызваны к жизни ритуалом плодородия и аграрными мифами, в них находят отзвуки верований древнейших земледельцев Египта и Передней Азии. В петроглифах Швеции можно встретить те же лодки с одинаково стилизованными человеческими фигурками, тех же странных хвостатых человечков с рогами на голове. О том, что эти совпадения не случайны, свидетельствуют такие же лодки на петроглифах Енисея и Карелии, откуда уже рукой подать до Скандинавии.

В последующее время, в развитом железном веке, выразительным примером интенсивности культурного взаимодействия сибирских племен с населением других областей и стран могут служить связи дальневосточных племен, в первую очередь мохэсских, не только с Кореей и Китаем, о чем достаточно полно рассказывают летописи, но и с Центральной Азией, Южной Сибирью, Восточной Европой. На это направление связей мохэ прямо указывают археологические вещественные материалы. Как предшественники Бохая, мохэ, так и бохайцы носили, например, на своей одежде признак социального положения - воина, чиновника или правителя, - богато украшенные металлическими фигурными накладками пояса. Их накладные бляхи и наконечники повторяют по форме и узорам те же предметы, которые украшали и пояса тюркских воинов в степях Монголии, Енисея, Иртыша, Средней Азии и Восточной Европы - вплоть до Болгарии и Венгрии.

Литые бронзовые серьги с висюльками, употреблявшиеся в мохэсское и бохайское время на Амуре, такие же в своей основе по форме, как серьги, характерные для раннесредневековых тюрков Сибири, Монголии и Восточной Европы.

Мохэсские наскальные рисунки на базальтовых глыбах Сакачи-Аляна пронизаны тем же воинственным духом, что и писаницы тюрков на ленских скалах, в долине Ени-

¹⁶ А. П. Деревянко. Неолит Среднего Амура. "Материалы по древней истории Сибири". Улан-Удэ. 1964; А. П. Окладников. Древнее поселение на р. Тадуши у дер. Устиновки и проблема дальневосточного мезолита (в связи с раскопками 1964 г.). "Четвертичный период Сибири". М. 1966.

¹⁷ С. И. Руденко. Сибирская коллекция Петра I. "Археология СССР". Вып. Д 3 - 9. М. -Л. 1962.

сея, например, на всемирно известной Сулекской писанице Минусинского края. На них мы видим тех же всадников в широких степных шароварах, в коротких, туго перетянутых ремнями в талии кафтанах, не стесняющих движений. Этот покрой одежды, кстати, столь же характерен был не только для тюрков, но и для иранцев, с которыми тюрки-кочевники Средней Азии издавна находились в близких отношениях.

Тесные связи с тюркской кочевой стихией, владевшей колоссальными просторами степей Евразии в первом тысячелетии нашей эры, в последующем бохайском времени не исключали, разумеется, и других, столь же традиционных контактов с Кореей, Японией и Китаем: интенсивная дипломатическая жизнь бохайского двора общеизвестна. С другой стороны, в тюркское время, в VI - V вв. до н. э., не менее интенсивные и прямые связи существовали у тюрков Западной Сибири и Енисея - кыргызов и тюрков Прибайкалья - курыканов - с той же Средней Азией. Об этом свидетельствуют как археологические, так и письменные памятники. Арабоязычным и ираноязычным мусульманским авторам начиная с десятого века были хорошо знакомы эти страны и пути в них, по которым еще в эпоху монгольской мировой державы ходили на Енисей купцы-путешественники.

Неожиданный по яркости штрих к этой картине культурных, и не только культурных, но и экономических связей тюркских племен Прибайкалья и вообще Сибири с народами Средней Азии дали раскопки поселения в устье р. Унги, около Балаганска, ныне затопленного водами Братского моря. Вместе с обломками стеклянных сосудов, изготовленных в древнем Самарканде, рядом с чисто среднеазиатскими светильниками- чирагами, до тех пор известными по археологическим находкам на востоке не далее Чуйской долины в Киргизии, там была обнаружена сердоликовая печать - гемма, на которой вырезано изображение крылатого быка с царской короной на голове. Это мифическое существо принадлежит к числу излюбленных персонажей авестийской мифологии иранских народов. Перед нами одно из наиболее популярных божеств собственно Ирана и Средней Азии, Гопат-шах, покровитель пастухов, владыка пастбищ и домашнего скота. Вместе с печатью на Унге была найдена миниатюрная писаница, вырезанная не "а камне, а на черепке глиняного сосуда. На нем были изображены обычные для курыканских писаниц всадники, но между ними видна совершенно необычная фигура в виде головы того же мифического существа, Гопат-шаха, который изображен на печати. Крылатый бык - царь вод и пастухов - стал, таким образом, "своим", привычным сюжетом для искусства тюрков-курыканов Прибайкалья. Что касается тех обитателей Унгинского поселения, которым принадлежали самаркандские стеклянные сосуды и чираги, то они оставили своих сородичей, погребенных тут же на бугре, над своим поселком. Судя по их черепам, это были предки таджиков и узбеков-согдийцев средневековой эпохи. Значение этого факта тем больше для истории Восточной Сибири, что до сих пор единственным источником, откуда ее жители могли знакомиться с навыками и приемами земледельческого производства, считались страны, расположенные к востоку от Байкала. Унгинское поселение принадлежало опытным, вполне квалифицированным в своем деле земледельцам. Это видно по большим жерновам, на которых мололи зерно, по железным орудиям - лемехам плугов, а также серпам и мотыгам. О развитом земледелии свидетельствуют, наконец, и зерна хлебных растений - проса, пшеницы и ячменя, найденные вместе с перечисленными орудиями земледельческого труда. Запад, Средняя Азия - вот, следовательно, тот район, откуда к тюркам Прибайкалья проникают согдийские переселенцы, принесшие с собой в страну курыканов не только культ Гопат-шаха, но и земледельческую культуру¹⁸ .

Согдийцы, древние таджики, и явились, следовательно, учителями и пионерами земледельческого труда на далеком востоке Северной Азии. Этот факт, кстати, подтверждается и фольклором. У южносибирских тюрков записаны легенды о богатыре и культурном герое-земледельце Сартактакае, который ворочает горами, прорубает дороги рекам сквозь скалы. "Сарт" - так издавна называли степные кочевники оседлых иранцев, носителей городской и земледельческой культуры Средней Азии.

Таким образом, "свет" высоких цивилизаций проникал в Сибирь преимущественно из тех областей Восточной Европы и Средней Азии, которые явились колыбелью народов, со временем вошедших в состав многонационального русского государства, а ныне в семью братских народов Советского Союза.

До сих пор речь шла о более или менее отдаленных временах, предшествующих первому контакту народов Сибири с русскими. Эти времена в полном смысле слова "археологические".

С течением времени в процессе естественного расширения пространств, охваченных этим процессом, Восточная и Западная Сибирь, а за ними и Дальний Восток, однако, входят в состав многонационального русского государства. Исторические процессы, происходившие в это время, остаются, в общем, уже вне поля зрения археологов. Это область "чистой", "писаной" истории. На первый взгляд эта область исторического знания, история "в собственном смысле слова", вряд ли нуждается в археологических раскопках. С нее достаточно как будто и собственных писаных источников. Тем не менее археология Сибири уже внесла интересный вклад и может внести еще больше

¹⁸ А. П. Окладников. Новые данные по истории Прибайкалья в тюркское время (согдийская колония на Унге?). Сборник "Тюркологические исследования". М. -Л. 1963; А. П. Окладников, В. Д. Запорожская. Ленские писаницы. М. -Л. 1959.

в освещение этих процессов и своими методами. Речь идет прежде всего о вещественных материалах, касающихся хода русского освоения Сибири и тех географических открытий, которые совершались в процессе освоения восточных пространств русскими. Эти материалы могут многое дать и для понимания более полного освещения русской культуры XVII - XVIII веков и даже XIX века в ее этнографическом аспекте. Во всяком случае, этнографы и музейные работники хорошо знают, как трудно обнаружить предметы старинного быта, как сельского, крестьянского, так и городского. Например, легче получить австралийский бумеранг, чем обыкновенную соху рогалюху или слюдяное окно, шитое сухожилиями, из старой крестьянской избы.

Что же касается путешествий и открытий русских землепроходцев, то, кроме овеянного романтикой приключений похода "Щельи" по дорогам первых русских следопытов Арктики, можно назвать замечательные находки на островах Фаддея и в заливе Симса, которым посвящена большая коллективная монография, изданная Институтом Арктики.

Группа топографов наткнулась на пустынном берегу залива Симса неподалеку от крайней оконечности материка Азии к востоку от Таймыра на остатки рубленой избушки-зимовья. Внутри нее лежали кости людей и остатки их одежды и промышленного снаряжения. Немного позже на столь же диком и пустынном берегу острова Фаддея, окруженном льдами арктического океана, те же топографы снова увидели среди каменистой россыпи остатки огнестрельного оружия, куски меха песца, серебряные монеты XVI - XVII вв., а на поверхности тундры еще уцелели обломки лодки, сшитой некогда ивовыми прутьями, и тут же поплавки от невода. Направленная на Таймыр из Ленинграда экспедиция Института Арктики и Института истории материальной культуры Академии наук произвела на острове Фаддея и в заливе Симса раскопки, зафиксировала положение найденных предметов и доставила их в Ленинград. Как оказалось, находки в заливе Симса и на острове Фаддея составляют части одного целого - остатки имущества и снаряжения русских полярных моряков начала (около 1611 г.) XVII века. Это была своего рода полярная торгово-промышленная экспедиция, совершившая долгий, трудный и в полном смысле этого слова героический поход Северным морским путем за двести лет до Норденшельда. Участники этой экспедиции являлись одними из тех отважных поморов, которые первыми исследовали арктическое побережье Северной Азии и заложили основу его географии. О том, что это были бывалые морские путешественники, свидетельствуют уцелевшие среди прочего снаряжения солнечные часы и компас. Благодаря вечной арктической мерзлоте в ледяном заполнении сруба арктического зимовья уцелела даже одежда мореходов, сшитая из домотканого колета, вязанные из шерсти рукавицы. Там же уцелели насторожки от охотничьих ловушек, иконки, нательные кресты, перстни, свинцовые пули, пищаль и многое другое, в том числе бронзовое зеркало с фигурой кентавра.

Как и многое другое в находках из имущества этой древнерусской полярной экспедиции, это зеркало является выразительным свидетельством сближения русской культуры с культурой коренного населения Сибири и примером нового культурного синтеза, который был прямым последствием распространения первых русских колонистов на севере Азии. В отличие от европейских колонизаторов, например, испанцев, англичан или голландцев, русские люди - крестьяне и промышленники - не отгораживались стеной от аборигенов этой страны. Не пытались ломать их веками сложившиеся бытовые уклады и мировоззрение, а, напротив, охотно шли на сближение, усваивали языки, одежду, а иногда и обычаи туземцев.

Так была воскрешена оставшаяся за пределами писаной истории одна из страниц героической летописи русских открытий на Крайнем Севере, картина повседневной жизни русского человека XVII века¹⁹ .

Не менее выразительны в этом плане такие памятники, как остатки древнего русского города в Заполярье - Мангазеи, откуда интересные материалы доставила экспедиция Института Арктики под руководством В. П. Чернецова, или Иркутского острога, где в 20- х годах произвели раскопки Восточно-Сибирский отдел РГО и Иркутский краеведческий музей²⁰ . Сюда же следует отнести такие работы, как выполненные местными краеведческими учреждениями на северо-востоке поиски последней стоянки экспедиции В. Беринга. Не меньший интерес представляет изучение вещественных памятников культуры сибирских народностей того времени, когда они вступили в контакт с русскими. Здесь ценные материалы известны по старинным могильникам и городищам обских угров, по захоронениям енисейских кыргызов и тувинцев, а в особенности якутов. Сохранившиеся благодаря вечной мерзлоте в почти нетленном виде "языческие" захоронения якутов XVII - XVIII вв. дают исключительный по богатству этнографический материал, позволяющий с поразительной полнотой и наглядностью представить различные стороны культуры древних якутов.

¹⁹ А. П. Окладников. Русские полярные мореходы XVII века у берегов Таймыра. М. 1957. Сборник "Исторический памятник русского арктического мореплавания XVII века. Археологические находки на острове Фаддея и на берегу залива Симса". Л. 1951.

²⁰ М. К. Одинцова. Из истории русского деревянного зодчества в Восточной Сибири (XVII век). Иркутск. 1958; Е. А. Ащепков. Русское деревянное зодчество в Восточной Сибири. М. 1953.

Ценность этого материала нисколько не снижается тем, что в нашем распоряжении имеются обширные письменные и фольклорные источники. Напротив, и те и другие только выигрывают и взаимно обогащаются, предоставляя историкам уникальные возможности для реконструкции жизни якутского народа в это переломное время, когда традиционный быт, сложившийся в ходе столетий предшествующей истории, испытал первые влияния новых социальных отношений и нового образа жизни.

Таким образом, изучение памятников археологии Сибири русской эпохи подкрепляет и усиливает исследования, основанные на письменных источниках, придает еще более красочности и наглядности той общей картине грандиозных уже по их географическим масштабам событий, которые начались вслед за проникновением в сибирское Приуралье первых казачьих дружин. Археология помогает полнее вскрыть историческую обусловленность и закономерность процесса присоединения Сибири к России, который явился прежде всего закономерным завершением длившегося веками складывания русского многонационального государства, а вместе с тем отвечал интересам русского крестьянина, искавшего за Уралом волю и землю, свободную от ига помещиков. Вместе с письменными источниками археологические данные выразительно рисуют размах освоения сибирских пространств русским крестьянином - основной движущей силой этого освоения, освещают ход великих географических открытий на севере азиатского материка, осуществленных русскими людьми в XVII - XVIII веках.

Археология, как мы видим, вносит свой вклад и в освещение жизни коренных народов Сибири, а также прогрессивного влияния русского народа и его передовой культуры на эти народы. Следует добавить, что это влияние вовсе не ограничивается сферой одной только собственно культурной жизни. Оно значительно глубже и шире. Речь идет о судьбе этих сибирских народов в целом, о главном направлении их исторического развития.

После монгольского погрома и гибели под ударами монгольских завоевателей очагов местной государственности на Енисее и Дальнем Востоке здесь столетиями господствовал застой в экономике и общественной жизни. Не способствовали прогрессивному развитию и суровые природные условия Сибири. Более того, именно по этой причине кое-где имел место даже регресс. Так случилось с якутами, которые после переселения на Среднюю Лену из Прибайкалья утратили земледелие, перестали разводить мелкий рогатый скот, а возможно, потеряли и письменность. Нужен был, следовательно, мощный прогрессивный стимул извне для выхода народов Сибири из состояния застоя.

Источником прогрессивного воздействия на народы Сибири не мог быть восток Азии, где в начале XVII столетия начинается агрессия маньчжурских феодалов, поработивших Китай, а вслед за ним и Монголию. Агрессия маньчжурской династии Цинов несла порабощенным народам не только ликвидацию их политической организации и независимости, ко и самые отсталые, в полном смысле слова азиатские формы феодализма. Таким источником прогресса явилось присоединение Сибири к России. Главное значение этого события заключалось в том, что, несмотря на гнет царизма, вопреки политике эксплуататорских классов царской России народы Сибири пошли общим историческим путем с русским народом и другими народами России. Этот путь вывел их в конечном счете после долгой и упорной борьбы к социализму.

Археология Сибири имеет еще один аспект, который можно назвать международным. Все, о чем говорилось выше, в первую очередь о вкладе археологов Сибири в борьбу против расизма и колониалистской, великодержавной и шовинистической идеологии, против "теории" о высших и низших расах, об "избранных и неизбранных, исторических и неисторических народах", в борьбу за ленинский интернационализм в освещении отношений между народами и их культурами, имеет значение, далеко выходящее за пределы собственно сибирской тематики. Это определяется уже тем, что история народов Сибири теснейшим образом переплетается с историей их соседей, как западных, так и восточных.

В связи с этим особое значение имеют, например, совместные археологические исследования советских и монгольских археологов, направленные на выяснение исторического прошлого Центральной Азии и ее места в мировой истории. Исследования эти имеют традиционный для нашей и монгольской науки характер, являются прямым продолжением работ, начатых в прошлом веке Н. М. Ядринцевым, В. В. Радловым, а позднее, уже в советское время, не менее блестящими открытиями в горах Ноин-ула П. К. Козлова, Г. О. Боровко и С. А. Теплоухова. Крупный вклад в изучение средневекового прошлого Монголии внесла совместная монголо-советская историко-этнографическая экспедиция под руководством С. В. Киселева. Результатом ее раскопок в древнем Каракоруме-Харахорине, столице монгольской империи и в уйгурском Харабалгасуне является капитальный труд о древнемонгольских городах²¹ . Тогда же, в 1949 г., одним из отрядов этой экспедиции начаты были удачные поиски палеолита в долинах Толы и Орхона, а также в Гоби и на востоке МНР. Продолжение этих работ в 1960 - 1967 гг. принесло много нового материала, позволившего полнее представить самое отдаленное прошлое Центральной Азии, процесс ее заселения человеком и конкретные связи палеолитического населения Центральной Азии с соседними областями Сибири и Дальнего Востока.

²¹ "Древнемонгольские города". М. 1965.

Было установлено, что на территории Центральной Азии существовали в эпоху палеолита группы племен, пользовавшиеся галечной и леваллуазской техникой расщепления камня, такой же в принципе, как у их соседей в Средней Азии и отчасти в Сибири. Не менее важно открытие в центре Азии очага своеобразного реалистического искусства эпохи палеолита. В темной глубине пещеры Хойт-Цэнкер Агур сохранились уникальные красочные рисунки, изображающие животных с изогнутыми бивнями - мамонтов или слонов намадикусов, загадочных птиц, похожих на страуса или на журавля, антилоп, горных баранов и козлов.

Настенные рисунки пещеры Хойт-Цэнкер Агур, "перекликающиеся" по стилю с ориньяком Запада, замечательны и тем, что в них обнаруживается ближайшее сходство с древнейшими наскальными изображениями на Шишкинских скалах в долине р. Лены и на Памире.

Там же, где жил палеолитический человек, распространены в Монголии и остатки последующей неолитической культуры. Помимо широко известных неолитических поселений в районе Баиндзака ("Шабарак-Усу") и других аналогичных местонахождений на юге МНР, еще в 1949 г., а затем в 1967 г. были изучены не менее, если не более богатые местонахождения неолитической культуры в восточных районах МНР, по берегам Керулена, в Тамцак-Булаке - по дороге на озеро Буйр Нур и на Халхин-Гол. Раскопками на востоке республики обнаружена своеобразная культура неолитических охотников и рыболовов, родственная забайкальской и вместе с тем обнаруживающая ряд совпадений с амурскими неолитическими культурами.

Наконец, большое и неисчерпаемое поле для исследователей первобытного искусства представляют памятники древнего изобразительного искусства древней Монголии - ее наскальные рисунки, писаницы, тоже родственные петроглифам Средней Азии, Тувы и отчасти Бурятии. В них раскрывается огромный мир переживаний, эстетических представлений и мировоззрения племен Монголии начиная с неолита, эпохи бронзы, раннего железа и кончая монголами времен империи Чингиса.

Итак, археология Сибири на подъеме. Это ее сегодня, а вместе с тем и завтрашний день. Впереди множество новых проблем и, конечно, новых открытий, предвидеть которые так же невозможно, как сто лет тому назад никто не ожидал искусства Мальты или сокровищ Пазырыкских курганов.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. П. ОКЛАДНИКОВ:

Комментарии: