Американский историк о внешней политике Павла I

"The Journal of Modern History". Chicago. 1970, N 1.

Преподаватель исторического факультета университета в Алабаме (США) Хью Рэгсдейл уже ряд лет работает над одной из самых сложных и малоизученных тем - внешней политикой Павла I. Его внимание привлекает прежде всего вопрос о причинах франко-русского сближения конца 1799 - начала 1801 года. Статьи Х. Рэгсдейла представляют интерес в нескольких отношениях. Прежде всего они свидетельствуют о возросшем внимании американской историографии к проблемам внешней политики России, в частности к периоду 1796 - 1825 гг., когда царская дипломатия, активно участвуя в европейских международных делах, вышла за

³ См. Н. И. Супруненко. Очерки истории гражданской войны и иностранной военной интервенции на Украине. М. 1966, стр. 44.

⁴ "Aus Politik und Zeitgeschichte", 26.X.1968, S. 33.

стр. 199

пределы польского и восточного вопросов, традиционных при Екатерине II. Затем, для работ Х. Рэгсдейла (как и П. Кеннеди-Гримстед¹ и некоторых других молодых американских историков) характерен отказ от набивших оскомину антинаучных аналогий и параллелей с внешней политикой СССР, обычных для историков старшего поколения. Знание русского языка и помощь советских ученых позволили некоторым представителям этого нового поколения специалистов довольно продуктивно изучить литературу и рукописные фонды библиотек Москвы и Ленинграда, а также частично архивов СССР (преимущественно ЦГАДА). Х. Рэгсдейл использовал как хорошо известные за рубежом дореволюционные русские публикации дипломатических документов, так и советские издания. Он ссылается на исследования советских историков. Оставаясь в целом на позициях американской буржуазной историографии, например, в стремлении преувеличить степень экономической отсталости России в начале XIX в. (это в известной мере объясняется тем, что автор опирался на устаревшие данные из советских публикаций 20-х годов), Х. Рэгсдейл в то же время не только заимствует богатый фактический материал, содержащийся в советских исследованиях, но нередко принимает и концепции советских историков относительно внешней политики Павла I. В отличие от распространенной в англо-американской историографии точки зрения на причины франко-русского сближения, вызванного якобы исключительно недовольством Павла I по поводу захвата о. Мальта Англией, автор почти дословно приводит контраргументацию советского специалиста А. М. Станиславской² . Вслед за ней он справедливо утверждает, что дело было вовсе не в этом, а в общем резком ухудшении русско-английских отношений, наметившемся еще до мальтийского конфликта и связанном с нежеланием Павла I воевать за английские интересы. К сожалению, этот вывод не подкрепляется ссылкой на монографию А. М. Станиславской, которая, кстати говоря, вообще не упоминается в статье.

Интересны основанные на английских источниках сведения об экономических последствиях для Англии прекращения по инициативе Павла I в октябре - ноябре 1800 г.

русской торговли с этой страной. Дополненный в декабре того же года морской блокадой Балтики со стороны участников Лиги вооруженного нейтралитета (Россия, Дания, Швеция, Пруссия) и мерами Бонапарта (закрытие для англичан не только портов Франции, но и Италии), разрыв торговых отношений вызвал, по мнению автора, серьезный кризис импортной торговли Англии. Положение с продовольствием стало настолько серьезным, что в ноябре 1801 г. пришлось созвать специальную сессию парламента для решения вопроса о ввозе зерна в Англию. Ситуация осложнялась угрозой социального взрыва в стране в связи с нехваткой продовольствия. По мнению Х. Рэгсдейла, экономические последствия "континентальной системы" 1801 г. были для Англии вначале даже более серьезными, нежели результаты континентальной блокады 1806 - 1813 гг., ибо английская буржуазия в 1801 г. была застигнута врасплох и не нашла сразу новых рынков сбыта, которые позднее открыли ей революции в испанских владениях на территории Латинской Америки. Менее убедительны выводы автора о последствиях, которые имел англо-русский торговый разрыв конца 1800 - начала 1801 г. для России. Его утверждение, что для России эти последствия были еще более серьезными, нежели для Англии, не подкреплено фактическим материалом. В целом можно согласиться с мнением Х. Рэгсдейла, что "континентальная система" 1801 г. носила характер "импровизации". Не вызывает возражений и его вывод, что для Наполеона мероприятия 1801 г. были "генеральной репетицией" континентальной блокады 1806 - 1813 годов.

Постоянный адрес данной публикации: