Первый номер журнала "Byzantion" помечен 1924 г. (в свет он вышел в 1925 году). Его основал бельгийский филолог и общественный деятель А. Грегуар, который оставался его редактором вплоть до своей кончины в сентябре 1964 года. Затем, с 1965 г., журнал возглавил сотрудник А. Грегуара П. Оргельс, к которому с 1968 г. присоединилась А. Леруа-Молинген.

Издаваемый Бельгийским обществом по изучению Византии при поддержке министерства народного просвещения и культуры Бельгии, "Byzantion" - международный журнал, в котором участвуют ученые Европы, США, Канады и даже Австралии. В рассматриваемых томах (первые два из них посвящены памяти Грегуара) выступают многие византинисты из стран социалистического лагеря: Г. А. Острогорский и Дж. Радоичич (Югославия), И. Дуйчев и В. Бешевлиев (Болгария), А. Поппэ, Э. Вишычка и В. Кубяк (Польша), Д. Моравчик (Венгрия), И. Ирмшер (ГДР), Д. Кранджалов (ЧССР), Р. Чокан- Иванеску (Румыния). Сотрудничают в журнале и советские ученые: З. В. Удальцова, Г. Г. Литаврин, искусствовед В. Г. Пуцко и автор этих строк. К советскому византиноведению редакция журнала проявляет особый интерес, о чем свидетельствует публикация в последних томах обзоров советских работ по истории Византии (тт. 38, 39), а также заметка французского ученого П. Канара (т. 40), популяризирующая исследование советского византиниста Р. М. Бартикяна.

Основную часть каждого тома составляют статьи и исследования. Раздел рецензий и библиографии сравнительно небольшой, что отличает "Byzantion" от таких, журналов, как мюнхенский "Byzantiniche Zeitschrift" или пражская "Byzantinoslavica". Как и в большинстве византиноведческих журналов, материалы публикуются на французском, английском, немецком, итальянском и новогреческом языках. Всего с 1965 по 1970 год было выпущено шесть томов объемом по 550 - 650 страниц каждый. Их содержание весьма разнородно.

Авторы журнала широко привлекают в своих работах и часто публикуют новые памятники: папирологические, эпиграфические, деловые документы, письма и риторические сочинения - иногда новые, иногда же критически переиздаваемые. Ценность их далеко не одинакова. Одни из них бедны информацией, хотя и любопытны как образцы византийской литературы. Другие более существенны: так, П. Вирт (ФРГ) опубликовал докладную записку, адресованную византийским писателем Евстафием Солунским константинопольскому патриарху Михаилу III (1170 - 1178). Она содержит ряд новых фактов из биографии Евстафия; вместе с тем она знакомит исследователя с положением высшего константинопольского духовенства того времени и, в частности, с теми интригами, которые велись для получения доходных должностей диаконов храма св. Софии.

Особым типом исторического источника является сама средневековая книга. В "Byzantion" (т. 35) напечатано кодикологическое исследование Х. Д. Сафрея, посвященное мюнхенской греческой рукописи N 547, содержащей сочинения философа-неоплатоника Прокла. Рукопись была переписана в XV в. и входила в состав библиотеки кардинала Виссариона Никейского, видного политического деятеля эпохи падения Византийской империи, сторонника унии с римской церковью, переселившегося впоследствии в Италию. Х. Д. Сафрей приводит несколько заметок Виссариона на полях книги - это главным образом его размышления над текстом. Среди этих помет есть одна особенно любопытная: в ней идет речь о финансовых делах униатской Константинопольской патриархии (Виссарион возглавлял ее некоторое время), о ее земельных владениях на Крите и о ренте, которую следовало платить за них папскому престолу. Попутно Виссарион отмечает соотношение византийской монеты (перпера) с дукатом.

стр. 191

Социально-экономическая тематика отнюдь не принадлежит к числу популярных проблем журнала, что в общем соответствует филологическим традициям А. Грегуара. Статьи на эти темы носят, как правило, частный характер. Польский папиролог Э. Вишычка публикует папирус Берлинского собрания N 11814 (т. 39), датируемый серединой VII в., и, опираясь на него, характеризует земельные владения Гермупольской церкви (в Верхнем Египте) и должностных лиц (проноитов, апэтитов и нотариев), управлявших церковными землями. По мнению автора, церковь, получая дарения, передавала их в качестве эмфитевсиса (долгосрочной аренды) семье прежнего собственника и взимала ренту. Употребленный в папирусе термин "димот" служит для автора свидетельством наличия в провинциальном Гермуполе цирковых партий, игравших столь важную роль в общественной жизни империи. Американский исследователь П. Топпинг опубликовал опись фьефа, полученного флорентийцем Никколо Ачайоли на острове Кефалиния в Ионическом море в 1337 году¹ . Опись составлена на латинском языке, однако в ней имеются и некоторые греческие термины (например, "стась" - византийское обозначение крестьянского хозяйства, "модиата" - византийская мера земли, модий), и прямо ссылается как на образец на "практик (опись. - А. К.), писанный по-гречески". Опись фьефа Ачайоли довольно скупа, в ней указывается лишь имя держателя и размер ренты в стерлингах и только один раз упомянута натуральная рента - 5 фунтов воска. П. Топпинг в комментариях отказывается от анализа данных описи по социально-экономической структуре общества и ограничивается локализацией упомянутых там селений (т. 36).

Некоторые работы касаются проблем истории византийских городов. Статья Р. Чокан-Иванеску (т. 39) характеризует положение Антиохии в VI веке. Румынский историк хорошо знаком с советской литературой по этому вопросу. Он специально останавливается на социальных противоречиях и классовой борьбе в этом крупном городе. По его мнению, тяжелые условия жизни в Антиохии во многом объяснялись ее "буферным" положением между двумя государствами - Византией и Ираном. Вместе с тем он отмечает, что "буферная ситуация" выработала у антиохийцев дух сопротивления, острое чувство самостоятельности. В конце статьи автор рассматривает антиохийскую эмиграцию и ее культурное влияние в разных странах. Он ставит при этом вопрос: не принесли ли с собой эмигранты из Антиохии тот дух сопротивления, который так отличал средневековых горожан? Думается, однако, что при всей симпатии к маленькой Антиохии, зажатой между двумя державами, подобная постановка проблемы вряд ли правомерна: городская свобода и свободолюбие горожан средневековья имели иные, более глубокие основания.

Работа английского нумизмата Д. Меткалфа затрагивает один из самых спорных вопросов экономической истории Византии - проблему города в "темные века" (VIII - IX столетия) (т. 37). Стремясь использовать монету как источник для восстановления экономической истории Византии, Д. Меткалф критикует "агностические" суждения американского ученого С. Вриониса² , вовсе отвергавшего эту возможность. Он рассматривает медную чеканку в Византии в 775 - 820 гг. и приходит к выводу, что в то время медную монету чеканили гораздо меньше, чем во второй половине IX века. Д. Меткалф не ограничивается установлением факта относительного сокращения монетной чеканки в "темные века" и стремится с помощью специальных формул определить абсолютные размеры выпуска византийской монеты. Впрочем, его формулы дают результаты в очень размытых границах. Так, число выпущенных при Льве IV (775 - 780 гг.) фоллов он определяет между 5 и 30 миллионами. Интересно и другое наблюдение Д. Меткалфа: монеты VIII в. обнаруживаются преимущественно в Константинополе, в провинции их находят гораздо реже. Этот вывод, детально разработанный в монографии Д. Меткалфа³ , свидетельствует о том, что натурализация хозяйства в VIII в. больше затронула провинцию, чем столицу. Продолжая изучать

¹ Уже после этой статьи ряд документов, относящихся к владениям Ачайоли, был издан отдельной книгой. См. J. Longnon, P. Topping. Documents sur le regime de terre dans la principaute de Moree au XIVе siecle. P. 1969.

² Нашу полемику с этим византинистом по вопросу об экономическом упадке византийского города с конца VII по середину IX в. см. "Вопросы истории", 1964, N 6, стр. 215 - 218.

³ D. Metcalf. Coinage in the Balkans. 820 - 1355. Thessaloniki. 1965.

стр. 192

демографию константинопольского населения, Д. Якоби⁴ выступил со статьей о местоположении еврейского квартала в византийской столице в XI - XV веках. Для общей нестабильности общественной жизни Византии показательно, что константинопольское гетто постоянно меняло свое положение: в начале XI в. оно было на южном берегу Золотого Рога, после 1061 г. помещалось в Пере, а после 1281 г. - во Вланге (т. 37). Наконец, канадский ученый П. Канивэ (т. 39) рассмотрел социальные категории и титулатуру (светскую и духовную) в том виде, как они отражены в сочинении Феодорита Киррского "Боголюбивая история". Тема эта очень важна, но избранный памятник содержит скудную информацию, и П. Канивэ удается предложить лишь несколько довольно банальных определений: так, он констатирует наличие зависимых и свободных крестьян и считает, что знатность определялась сложным соединением богатства, происхождения и функций.

Проблема византийской администрации мало изучена. Здесь предстоит еще многое сделать, прежде чем удастся получить убедительные обобщения. В журнале напечатано несколько таких предварительных работ. О. Лампсидис (Греция) стремился определить значение титула "Великий Комнин" в титулатуре трапезундских императоров (т. 37)⁵ . Американский ученый Д. Миллер занимался изучением должности логофета дрома - одной из важнейших в центральном аппарате (т. 36), а французский византинист Р. Гийан, известный серией трудов по истории византийских чинов и должностей⁶ , - должностью так называемого начальника прошений (т. 35). В работах Д. Миллера и Р. Гийана нет характеристики функционирования административной системы Византийской империи. В них в основном содержатся списки лиц, занимавших названные должности, и определение объема связанных с ними обязанностей. При этом в силу того, что каждая должность изучается изолированно, в отрыве от остального государственного аппарата, создается иллюзия, будто эти должностные лица имели строгие пределы своих обязанностей, в результате чего византийская административная система изображается более четко организованной. В действительности же она, будучи конституционно не определенной, создавала большие возможности для произвола; строгое разграничение функций отсутствовало, и один и тот же пост мог быть связан с выполнением самых разных обязанностей. Статья американского историка У. Э. Кэги (т. 38), занимающегося исследованием византийской армии, содержит анализ сведений арабского писателя IX в. аль- Баладхури о феме Армениак: он упоминает "сахиба Арманьяка" около 640 г. и "батрика (патрикия. - А. К.) Арманьяка" между 645 и 653 гг., который отождествляется автором с полководцем Маврианом. Сведения У. Э. Кэги особенно существенны для изучения становления фемной системы потому, что вопрос о времени возникновения византийских фем (в первой или во второй половине VII в.) остается до сих пор дискуссионным.

Несмотря на появление в последние годы ряда популярных работ о византийском быте⁷ , будничная жизнь империи продолжает оставаться малоизученной. Семья, пища, воспитание детей, обычаи - все это вопросы, ждущие исследования. Поэтому следует специально отметить внимание журнала к этой тематике. А. Леруа-Молинген в двух статьях, основанных на произведениях Михаила Пселла, остановилась на некоторых сторонах византийского быта. В одной из них (т. 39) она прослеживает шаг за шагом недолгую жизнь дочери Пселла Стилианы, описывая воспитание девочки в византийской семье и обряды, связанные с рождением и смертью ребенка. Другая работа (т. 39) - исследование бракоразводного процесса приемной дочери Пселла - позволила А. Леруа-Молинген осветить некоторые черты семейной жизни византийцев. Этот же круг проблем освещается в статье австрийского ученого Г. Хунгера (т. 35). Основываясь на одном пассаже в поздневизантийском любовном романе "Бельтандр и

⁴ Отзыв о предыдущем исследовании Д. Якоби относительно численности населения Константинополя см. "Вопросы истории", 1962, N 5, стр. 191 - 192.

⁵ См. дополнения в статье французского ученого Б. Эммердэндже (т. 40), а также: D. I. Polemis. A Note on the Origin of the Title "Megas Komnenos". "Neo-Hellenika" (Austin). I, 1970, pp. 18 - 22.

⁶ R. Guilland. Recherches sur les institutions byzantines. Vol. I - II. B. Amsterdam. 1967.

⁷ См., например: T. Talbot-Rice. Everyday Life in Byzantium. L. - N. Y. 1967; G. Walter. La vie cotidienne a Byzance au siecle des Comnene (1081 - 1180). P. 1966.

стр. 193

Хрисанца", Г. Хунгер восстанавливает обычай "конкурса красоты", который проводили при константинопольском дворе для выбора невесты императора.

Публикуемые в журнале работы, касающиеся политической истории, вполне традиционны. Среди них довольно много статей, трактующих взаимоотношения Византии с Западом или посвященных латинским владениям в Византии. Дж. Уорд (Австралия) рассматривает попытку Велисария в 537 - 538 гг. убедить остготского короля Витигеса увести готов в Британию, которую Велисарий именовал давним римским владением (т. 38). Г. Колиас (Греция) разбирает причины и повод вторжения нормандского полководца Роберта Гвискара в Византию в 1081 г. (т. 36). А. Лайу (США) пишет о любопытной фигуре Феодора Палеолога, сына Андроника II и Иоланты-Ирины, который в начале XIV в. стал маркизом Монферратским и женился на дочери генуэзского "капитана народа", что вызвало возмущение ортодоксальных кругов Византии во главе с патриархом Афанасием I (т. 38). В статье публикуется неизданное письмо Афанасия⁸ . Р. -Ж. Лэнерц (Италия) составил регесты документов Негропонта (латинских феодальных владений на Евбее) в 1204 - 1304 гг. (т. 35)⁹ , а Ф. Тирье (Франция) осветил церковную борьбу на венецианском Крите в начале XV в. (т. 36).

Более своеобразны напечатанные в журнале статьи по церковно-исторической тематике. А. Грегуар был антиклерикалом, выступавшим против ряда традиционно-конфессиональных решений проблем церковной истории, и в частности против преувеличения роли христианских мучеников в первые века существования христианства, а также против трактовки Константина как государя, который единым актом примирил христианство с империей¹⁰ . Эта тенденция к критическому пересмотру конфессиональной концепции истории христианства сохранилась в журнале и после смерти его основателя. Бельгийский историк Д. Де Деккер исследует религиозную политику императора Максентия, которого христианская традиция, идеализирующая Константина - его политического противника, представила гонителем новой религии, тогда как в действительности в этой политике не было ничего специфически антихристианского. Максентий был вполне терпим к христианам, и только апологеты Константина превратили его в гонителя Христа (т. 38). В статье Р. Сторха (США) исследуется превращение языческого символа tropaeum в христианский победоносный крест (т. 40). А. Леруа-Молинген прослеживает, как в христианской литературе формировалась легенда о кончине Ария, которого церковь признала одним из опаснейших ересиархов (т. 38). Очевидец Афанасий Александрийский говорит лишь о внезапной смерти Ария; только позднее христианские писатели, использовав предание о гибели Иуды, расцветили смерть Ария фантастическими подробностями.

Бельгийский историк П. Ван ден Вен критически пересматривает известия о поставлении в 565 г. константинопольским патриархом Иоанна Схоластика (т. 35). Он вскрывает неблаговидные обстоятельства, сопровождавшие смещение патриарха Евтихия (552 - 565 гг.) и поставление нового иерарха, готового выполнять распоряжения Юстиниана I, который как раз в это время склонялся к ереси афтартодокетов, отрицавших тленность и, следовательно, человечность тела Христа. К тому же Иоанн был близким другом куропалата Юстина, не брезговавшего торговлей священными предметами.

Одна из благочестивых фальсификаций средневековья стала предметом изучения австрийского ученого В. Лакнера (т. 38). Известно, что патриарх Герман 1 (715 - 730 гг.) объявил некоторые места в богословских сочинениях одного из "отцов церкви" Григория Нисского интерполяциями оригенистов. Об этом было написано в его "Антаподотике", до нас не дошедшей и известной только по пересказу Фотия. В. Лакнер открыл следы "Антаподотики" в анонимном "Житии Григория Нисского", автором

⁸ Переписка патриарха Афанасия I (1289 - 1293, 1303 - 1309 гг.), ценный источник по истории Византии на рубеже XIII и XIV в., до сих пор еще не издана. Обзор ее см. "Les Regestes des actes du patriarchat de Constantinople" Vol. I, fasc. IV. P. 1971, pp. 337 - 347, 371 - 580. Изданное А. Лайу письмо см. pp. 574 - 576. Составитель "Регест", французский ученый В. Лоран, датирует послание иначе, чем А. Лайу, - не 1305, а 1303 годом.

⁹ Статья не вошла в сборник работ Р. -Ж. Лэнерца: R. -J. Loenerts. Byzantina et Franco-Graeca. R. 1970.

¹⁰ H. Gregoire. Les persecutions dans l?Empire byzantin. Bruxelles. 1951.

стр. 194

которого был современник Германа. Тематически сюда же должны быть отнесены две статьи, трактующие об античном влиянии на отцов церкви: на Григория Нисского (Р. Жоли - т. 36) и на Иоанна Златоуста [Э. Аманд де Мендиетта (Англия) - т. 36]. Х. Дж. Магулиас собрал из агиографической литературы обширный материал о всевозможных суевериях - колдовстве, культе реликвий и пр. - в византийской практике VI - VII веков (т. 37).

Проблемы византийской литературы - постоянная тема на страницах журнала, однако ома ставится и решается, как правило, в традиционной манере. Здесь встречаются биографии отдельных писателей, списки их произведений, комментарии к отдельным памятникам, анализ метрики, однако нет ни одной попытки выйти за пределы всех этих полезных, но все-таки ограниченных штудий. В последние годы все более отчетливо вырисовывается (особенно благодаря работам Г. Хунгера), что византийская литература выполняла определенные общественные задачи и отвечала на вопросы, поставленные перед ней временем. Раскрыть эту привязанность литературных памятников к эпохе, их социально-политическую направленность - нелегкая задача, ибо социальная функция литературы затуманивается традиционными клише- стереотипами и проступает скорее в намеках, чем в прямых формулировках. И тем не менее без решения подобной задачи нельзя представить историю византийской литературы, даже если выяснить самым точным образом все разночтения во всех сохранившихся рукописях. Выяснение общественной функции литературных памятников отвечает лишь на один из главных вопросов литературоведения. Не менее важно понять, каким способом влияет литературный памятник на общество, то есть каковы его специфические художественные средства, роднящие его и вместе с тем отличающие от аналогичных предшествующих и современных произведений. По-видимому, сопоставление разных авторов (византийских между собой, византийских и античных, византийских и средневековых - западных или восточных) может открыть один из путей решения проблемы. При этом под сопоставлением подразумевается не текстологическое сравнение, а выявление различия приемов при решении аналогичных художественных задач.

Находят место в журнале и новые отрасли византиноведения. Способна, например, открыть новые горизонты нумизматика. Это относится не только к упомянутой работе Д. Меткалфа, где нумизматический материал использовался для построения экономической истории империи; в небольшой статье К. Хед (США) использует нумизматику для передатировки времени восстановления Юстиниана II на престоле (т. 39): это было скорее весной, чем летом 705 года. В другой работе К. Хед (т. 40) стремится пересмотреть традиционную негативную оценку Юстиниана II и рисует его выдающимся политиком.

Византийская историческая география - область, делающая еще первые шаги. Поэтому следует специально подчеркнуть наличие двух статей, посвященных этой тематике. Одна из них, принадлежащая французскому историку А. Гийу, касается византийской Лукании (т. 35), другая, вышедшая из-под пера бельгийца Э. Жансена, - Трапезунда (т. 36)¹¹ .

Вопросы просопографии (вспомогательной дисциплины, изучающей совокупность биографий исторических деятелей) в последние годы все больше привлекают внимание византинистов, хотя эта область знания еще не дала достаточного материала для социальных исследований. Просопографические исследования представлены статьей В. Рюдта-Колленберга, известного книгой по генеалогии средневековых армянских династий¹² . Статья посвящена Исааку Комнину, захватившему в конце XII в. Кипр и объявившему себя императором, а также его дочери (т. 38). Автор выясняет родственные связи Исаака, в том числе с киликийскими Рупенидами, и романтическую судьбу его дочери. Помимо чисто просопографических задач, Рюдт-Колленберг ставит своей целью пересмотреть оценку деятельности Исаака на Кипре. Все современники (как греки, так и западные наблюдатели) единодушны в ее негативной оценке, все подчеркивают его тиранические замашки и политическую бездарность. Рюдт-Колленберг стремится дезавуировать эти суждения и рисует Исаака "реалистом" в политике,

¹¹ См. его монографию: E. Janssens. Trebizonde en Colchide. Bruxelles. 1969.

¹² W. H. Rudt-Collenberg. The Rupenides, Hethumides and Lusignans. The Structure of Armenocilician Dynasties. P. 1963.

стр. 195

пытается снять с него и вину за массовые расправы и упреки в политической недальновидности. По своей тенденции статья примыкает к упомянутой выше работе К. Хед о Юстиниане II¹³ .

Для советского читателя представляют несомненный интерес те статьи журнала, которые прямо или косвенно касаются взаимоотношений Византии с Киевской Русью, славянскими странами и с народами Закавказья. Американский историк, занимавшийся армяно-византийскими отношениями, П. Каранис (т. 35) доказывает армянское происхождение византийского императора Маврикия (582 - 602 гг.). А. Леруа-Молинген и П. Карлин-Хейтер (Бельгия) (т. 38) считают, что жена Пселла принадлежала к потомкам Стилиана Заутцы, армянина по происхождению, который был фаворитом Льва VI (886 - 912). Наконец, в рассмотренной работе Рюдта-Колленберга отмечены династические связи между византийскими Комнинами и армянской династией Рупенидов. Армянский элемент, вне всякого сомнения, был существенным как в составе византийского населения вообще, так и в среде византийской элиты, хотя, разумеется, есть немало случаев (в том числе и случай с женой Пселла), когда армянское происхождение того или иного византийского деятеля оказывается небесспорным.

Статья В. Хехта посвящена положению армян в византийском городе Филиппополе (нынешний Пловдив) в конце XII в. (т. 37). Автор основывается преимущественно на неизданной речи Никиты Хониата к филиппопольскому епископу. Византино-грузинские литературные связи рассматриваются в исследовании бельгийского ученого Ж. Гаритта (т. 36). Автор издает (в латинском переводе) и комментирует ряд грузинских монашеских (наставительных) преданий из приложения к "Лугу духовному" Иоанна Мосха, византийского автора рубежа VI и VII веков. На грузинский эти сказания были переведены с арабского языка. Значительная часть их в греческой версии неизвестна.

Статья И. Дуйчева (т. 37) освещает современное состояние кирилло- мефодиевской проблемы. Автор полагает, что "Житие Кирилла" было написано до 885 г., а "Житие Мефодия" - до 916 г. и что в них были использованы греческие источники. И. Дуйчев прослеживает сведения о сочинениях Константина-Кирилла и пытается восстановить в некоторых случаях их греческий облик. В спорном вопросе о происхождении солунских братьев он склоняется к компромиссному решению: по его мнению, они происходили из славянской семьи, но уже сильно эллинизированной. В другой статье (т. 36) И. Дуйчев разбирает одну из миниатюр так называемого "Минология" Василия II, на которой, по его мнению, изображены Кирилл и Мефодий. Г. А. Острогорский (т. 35) уточняет один эпизод из истории города Серры: вопреки мнению ряда историков, в том числе и такого авторитетного тюрколога, как английский ориенталист П. Виттек, Серры не были взяты турками в 1371 году. Впервые они попали под турецкую власть лишь 19 сентября 1383 года¹⁴ . И. Дуйчеву принадлежит также общий очерк истории города Мелник в средние века (т. 38).

Для исследования начального этапа русско-византийских отношений определенный интерес представляет статья Дж. Вортли (Франция) о дате IV беседы (гомилии) Фотия (т. 39)¹⁵ . Как известно, в этой гомилии Фотий говорил о нападении русского флота на Константинополь. Исходя из того, что гомилия по закону жанра была связана с богослужебным (литургическим) календарем, Дж. Вортли анализирует литургические данные, содержащиеся в IV беседе, и приходит к выводу, что она была прочитана в девятое воскресенье после праздника Пятидесятницы, которое в 860 г. приходилось на 4 августа. Значит, к 4 августа 860 г. русская осада Константинополя, начавшаяся, по Брюссельской хронике, 18 июня 860 г., была уже снята. Спорный вопрос о сущест-

¹³ Та же тенденция к реабилитации византийского императора-"тирана" характерна и для книги западногерманского византиниста В. Хехта: W. Hecht. Die byzantinische Aussenpolitik zur Zeit der letzten Komnenenkaiser (1180 - 1185). Neustadt/Aisch. 1967. Начало этой тенденции восходит, по сути дела, к серии работ А. Грегуара, стремившегося "реабилитировать" деятельность императора Михаила III (842 - 867 гг.), известного под прозвищем "Пьяница".

¹⁴ О наступлении турок на Серры см. также Г. Острогорски. Серска област после Душанове смрти. Београд. 1965, стр. 127 - 146.

¹⁵ Та же статья была одновременно напечатана в журнале "Byzantinoslavica", 1970, 31, pp. 50 - 53.

стр. 196

вовании при дворе Михаила III гвардии тавроскифов, то есть русских, рассматривает П. Карлин-Хейтер (т. 40): по ее мнению, упоминание племенного наименования "тавроскифы" в хронике Генесия является позднейшей вставкой - в других источниках этого свидетельства нет. Г. Г. Литаврин, опираясь на тогда еще не опубликованное свидетельство византийского оратора Мануила Страворомана¹⁶ , показал, что при Алексее I (1081 - 1118 гг.) византийская власть утвердилась в Тмутаракани (т. 35). А. В. Соловьев (Швейцария) рассматривает термины, служившие для обозначения русских правителей и Русского государства в средние века (т. 36). Анализируя спорный текст Бертинских анналов, автор отождествляет упомянутого там "короля племени росов" с хаканом норманнов (современником западного императора Людовика II (850 - 887 гг.), который, по А. В. Соловьеву, вероятно, правил в Северной Руси. В большой статье А. Поппэ характеризует церковную администрацию Древней Руси (т. 40), где в XII в. существовало 12 епископий. В отличие от византийских иерархов, которых насчитывалось около 750, русские епископы, возглавлявшие огромные территории, стали подлинными князьями церкви.

Русско-византийским культурным связям посвящены две статьи. З. В. Удальцова показала значение хроники византийского писателя VI в. Иоанна Малалы для русской культуры (т. 35)¹⁷ . И. Дуйчев проследил судьбу фрагмента византийского автора, так называемого псевдо-Кесария (о нравах разных народов), который через хронику Амартола был воспринят, с одной стороны, Макарием Мелисином, известным фальсификатором XVI в., переработавшим "Историю" Сфрандзи, а с другой - Лаврентьевской летописью (т. 38).

Проблемы историографии (кроме обзоров текущей литературы) почти не находят места в журнале - тем больше оснований отметить статью И. Ирмшера о немецком филэллинстве (т. 36).

Таким образом, "Byzantion" сохраняет традиции А. Грегуара, и в частности либеральное отношение к трактовке церковной истории, свободное от конфессиональных предубеждений. К работам А. Грегуара восходит и другая тенденция журнала - к реабилитации ряда византийских государей, известных в историографии как "тираны" (Юстиниан II, Исаак Кипрский). На страницах журнала систематически публикуются новые источники по истории Византии. Советского читателя, несомненно, привлекает интерес бельгийского журнала к советской исторической науке и к истории славянских стран и Закавказья. Вместе с тем для "Byzantion" типичен интерес к мелким, частным вопросам, тогда как большие проблемы социально-экономической истории и истории культуры обсуждаются на его страницах все реже и реже.

¹⁶ Теперь сочинения Страворомана изданы. См. P. Gautier. Le dossier d?un haut fonctionnaire d?Alexis Ier Comnene Manuel Straboromanos. "Revue des etudes byzantines", 23, 1965 и поправки W. Buhler. Zu Manuel Straboromanus. "Byzantinische Zeitschrift", 62, 1969.

¹⁷ См. также З. В. Удальцова. Хроника Иоанна Малалы в Киевской Руси. "Археографический ежегодник за 1965 г.". М. 1966.

Постоянный адрес данной публикации: