Libmonster ID: RU-13002
Автор(ы) публикации: Академик М. В. Нечкина

Студенческие годы - важный этап в формировании ученого: занимается заря исследования. Постепенно определяется любимая отрасль избранной специальности. Рождается первая тема. Вокруг нее по пересекающим друг друга орбитам носятся сотни замыслов, нередко противоречивых, волнующих, влекущих иной раз в другие области. Неизбежны кризисы, сомнения, поиски. Все вместе охвачено процессом формирования мировоззрения - научного и политического неразрывно. Представление о студенческих годах ученого просто как об "учебе", напряженном, но однотонном процессе получения больших доз разнообразной информации, из которой потом формируется специальность, не соответствует действительности. Ученый создается в одаренном студенте очень сложно и подчас не без драматизма. Он начинается не с "аспирантуры", говоря современным языком, а именно со студенчества. Мы заметим эти черты в формировании Ключевского. На годы его студенчества пало не только выполнение первой научной темы, написание первой книги, но и глубокий идейный кризис, связанный с выбором пути и становлением мировоззрения. Об этом кризисе мы совсем не знали раньше. В академической легенде 1 этот вопрос не освещался. Лишь нахождение и публикация дневниковых записей Ключевского, сопоставленных с его перепиской, позволяют приоткрыть внутренние конфликты и трудности его научного роста. В моей предшествовавшей статье охарактеризовано детство и семинарские годы В. О. Ключевского 2 . Мы оставили его в момент разрыва с семинарией и подготовки к экзаменам для поступления в университет, - теперь двинемся дальше.

Весною 1861 г. Ключевский был болен "лихорадкой" (по-видимому, малярией) и к майским экзаменам в университет не поспел. Приходилось рассчитывать на августовские испытания, к которым допускались опоздавшие по уважительным причинам. Ему было уже 20 лет. В университет чаще поступали в более молодом возрасте - 17 - 18 лет. Откладывать поступление было нельзя. Он покидал Пензу впервые. Александр Маршев и исключенный из семинарии товарищ Ключевского Покровский уже ждали его в Москве, куда уехали раньше. Решено было снять комнату сообща. На что существовать? На уроки. Их придется искать сейчас же по сдаче экзаменов, если все обойдется благополучно. По-


* Из подготавливаемой к печати монографии "Василий Осипович Ключевский".

1 Академическая легенда о развитии Ключевского-ученого сложилась вскоре после его смерти. Она трактовала его студенческие годы как мирный период накопления знаний, тихий, ясный этап, содержание которого даже не нуждалось во внутреннем раскрытии. В моей статье "История изучения В. О. Ключевского" ("Исторические записки". Т. 84. 1969) охарактеризован процесс возникновения академической легенды.

2 См. М. В. Нечкина. Юные годы В. О. Ключевского. "Вопросы истории", 1969, N 9.

стр. 61


мощь на первых порах обещал и дядя - священник Европейцев. Прощаясь, он вложил крупную ассигнацию в молитвенник, подаренный племяннику. Но придется экономить на каждой копейке. Мать и тетушка со слезами и страхами провожали юношу в неведомый путь. В середине июля 1861 г. Ключевский с двумя попутчиками, знакомыми учителями семинарии, отправился на лошадях из Пензы. До Владимира - 500 верст - тащились целую неделю. Во Владимире пересели на "чудо-юдо" современной техники - поезд железной Дороги ("целая деревня вагонов", - пишет Ключевский) и с невиданной скоростью - до 30 верст в час! - двинулись в Москву3 .

Дорога оставила неизгладимое впечатление и подробно описана в письмах Ключевского к родным и семинарским товарищам. Страшно беспокоят юношу дорожные расходы и дороговизна пути. В письмах немало скрупулезных подсчетов, сколько на что истрачено, как дорого все обходится, какова жадность хозяев дорожных харчевен: "Неужели дешево и человечно взять за яйцо 11 /2 копейки серебром?" Но рядом фольклорные и исторические ассоциации: "Мы ехали, ехали верст 60 все Муромским лесом, а настоящего леса, где Соловей-разбойник мог бы уместиться на просторе с своим ухарским свистом, не видали...". "Поклонился мощам Бориса и Глеба, жертвам Святополка Окаянного". Город Владимир на высокой горе, "круче, чем на нашем пензенском гулянье со стороны Поповки, ажио смотреть страшно; думаю, поработали монголы, когда брали его"4 . Историк уже чувствуется в юноше.

22 июля вечером, в половине девятого, путешественники прибыли в Москву, в суете вокзала получили багаж, отыскали извозчика и двинулись к подворью - гостинице "второй руки". Но Москвы за темнотой и пылью июльского вечера еще не рассмотрели: "что-то громадное и только". Поутру Ключевский отыскал Маршева и Покровского; комната уже была нанята, правда, слишком дорогая, но все-таки поселились в ней, а потом видно будет. Первый московский адрес Ключевского: "на Тверской, в Козицком переулке, в доме Лопыревского, в квартире Неждановой..." 5 .

Его превосходительство председатель экзаменационной комиссии Щуровский встретил запоздавшего не очень приветливо, - оказывается, прошение о переносе экзаменов по болезни на август надо было подавать во время весенней сессии; но "потом переворочал документы, прочел аттестат" и дал разрешение. На следующий день, 26 июля 1861 г., Ключевский отдал свое прошение в канцелярию, заплатил положенные 25 р., огромную для него сумму - плату за право учения в университете за первое полугодие, сел за подготовку к экзаменам. Пригодилась дядюшкина ассигнация! Экзамены начались 8 августа "и пошли писать каждый день до 16 августа" 6 .


3 Здесь и далее использован материал писем В. О. Ключевского к Европейцевым, П. Гвоздеву, В. Холмовскому с подробными рассказами о пути в Москву, приезде, устройстве в Москве, сдаче экзаменов и поступлении в университет. См. комплекс материалов из архива В. О. Ключевского, опубликованный под моей редакцией в издании "Письма, дневники, афоризмы и мысли об истории". М. 1968 (далее - ПДА), стр. 13, 15, 19 и др.

4 ПДА, 13, 15, 16, 18 - 20; А. И. Яковлев. В. О. Ключевский (1841 - 1911). "Записки" НИИ при Совете Министров Мордовской АССР. Вып. 6. Саранск. 1946, стр, 98 и др.; С. А. Голубцов. В. О. Ключевский в студенческие годы. Вступительная статья к изданию "Письма В. О. Ключевского к П. П. Гвоздеву (1861 - 1870)". М. 1924, стр. 129 (Голубцов напрасно предполагает ошибку в воспоминаниях сестры Ключевского Е. О. Виргинской. В действительности Ключевский первую часть пути (до Владимира) ехал на лошадях, а во Владимире пересел на поезд).

5 ПДА, стр. 13, 17.

6 Там же, стр. 26. У Ключевского в письмах описка: он датирует начало экзаменов то 7, то 8 августа (ср. ПДА, стр. 20 и стр. 26). Я опираюсь на более раннее письмо к Европейцевым, тем более что во втором письме (к П. Гвоздеву) есть другая описка в дате - виза Щуровского явно ошибочно датирована 25 августа вместо 25 июля (исправление внесено рукою П. Гвоздева).

стр. 62


Ключевский красочно описывал события. Вот как запомнила его рассказ сестра: "Когда взошел я в такой большой зал, меня сразу охватила робость: смотрю, некоторые личности очень хорошо одеты, в пенсне с блестящей оправой, при часах и при клычках (так он называл воротнички крахмальных сорочек). Смотрю и думаю: не профессора ли это? "А потом, когда начался экзамен, смотрю, что эти господа явились сюда за тем же, как и я. Тут я немного ободрился. А когда их начали вызывать и спрашивать, некоторые из них молчат; тогда обращались ко мне, говоря: "Ключевский! Отвечайте вы" Так и пошло далее. Тут уже я и вовсе вздохнул посвободнее, думая: "Такие-то вы господа, при пенсне, а молчаливые"7 . Робеющий бедняк-разночинец вдруг почувствовал возможность своего превосходства над дворянско-чиновничьими сынками.

Первый экзамен был русский письменный, сочинение на тему "Мое воспитание". Экзаменующихся предупредили, что "одна орфографическая ошибка отнимает право на поступление в университет". Профессор попросил писать "прямо дело, без философских умствований и предисловий". К великому сожалению, текст этого сочинения Ключевского не дошел до нас, а он был бы значительным автобиографическим документом. Юноша дал тут волю своему критическому уму "Всему досталось, а особенно семинарии", - пишет Ключевский в письме к семинарскому приятелю П. Гвоздеву. Он "торжественно" заключил сочинение словами: "Вечная память тебе, патриархальная, незабвенная школа! Ты больше поучала, чем учила". Он не сказал семинарии "спасибо", а пропел ей "вечную память" - так пели над покойниками. Потом он даже спохватился "и потрусил немножко за свою горячность, но все кончилось благополучно", - за сочинение получена пятерка. На экзамене по русской словесности ответ его также оценили как отличный, - спрашивали о Ломоносове и об образцах отечественного эпоса. По "закону божию" ответ о девятом члене символа веры и особенно о вселенских соборах (когда и по какому случаю был последний) даже удивил экзаменатора эрудицией: священник-экзаменатор, взглянув на возглавлявшего экзамен профессора богословия Сергиевского, произнес лишь одно поясняющее слово: "Семинарист!" Профессор "кивнул головой и дело кончено". Не совсем понятна все же оценка "удовлетворительно" при таком блестящем ответе, - может быть, сочинение "Мое воспитание" с его критическим отношением к семинарии потянуло тут вниз?

На другой день были экзамены по истории и географии. Последняя подкузьмила: билет "о политическом состоянии Австралии" повлек столь приблизительный ответ, что пришлось брать второй. Этот второй билет - "о племенах Российской империи", по оценке самого Ключевского, был им разъяснен только наполовину, но последовала удовлетворительная оценка. Другое дело - история, тут он был "у себя дома, в своей тарелке". По всемирной истории отвечал о Столетней войне Англии и Франции, по русской - "об Ольге". "Мы с ним болтали долго", - говорят Ключевский об экзаменаторе. Но радость от успешных результатов экзамена омрачалась тем обстоятельством, что завтра предстояли испытания по математике и физике. Любопытно психологическое состояние экзаменующегося. Чувствуя себя неуверенно, Ключевский именно в силу этого идет экзаменоваться к самому "профессору математической мудрости", а не к его ассистентам: "разделал ему приведение Дробей к одному знаменателю, умножение дробей, сказал, как вписать Квадрат и шестиугольник в круге" и прибавил почему-то, что десяти-


7 "Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских". Кн. 248. Материалы для биографии В. О. Ключевского. 1914 (далее- ЧОИДР), стр. 417; мы не воспроизводим в цитате своеобразную орфографию сестры Ключевского, которая сохранена в "Чтениях".

стр. 63


угольника вписать не сможет (хотя его об этом не спрашивали) и что "из алгебры о формулах прогрессии не имел понятия". Далее в письме следует неожиданное: "Я врал, имел понятие, - только когда-то, а теперь забыл..." Однако данное ему уравнение решил "и даже прибавил, что решение вышло отрицательное, тонко намекнув этим, что задача была не совсем правильная". Этим кончилась "математическая комедия", По физике спросили всего-навсего о камере-обскуре и барометре. Надо отметить, что поступающих не на математический факультет спрашивали по математике и физике легко.

"Но зато как же прохватили нас - филологов - по классической древности, сиречь по латинскому и греческому языкам!" Письменный экзамен по-латыни состоял в переводе с русского на латинский язык. На устном экзамене Ключевский перевел Цицерона a livre ouvert "довольно опрятно", перенес "грамматическую пытку" - назвал все формы глаголов и прочее. По-гречески писал диктант, к чему не привык, и разобрал его на устном экзамене досконально с грамматической стороны, сделав только одну ошибку в ударении. Экзаменовал "сам Леонтьев" и какой-то сердитый старик учитель. Последними были экзамены по немецкому и французскому языкам, - по-немецки писали диктовку и спрашивали перевод текста, а по-французски ограничились одним устным переводом, "не скупясь" подсказывали незнакомые слова. "О, французы - народ деликатный!" Вот и сданы экзамены. "Теперь ты видишь, дело ли это". Ясно, что Ключевский считал, что это вовсе "не дело", и вообще полагал, что "экзамены - глупая вещь". "Самый плодотворный труд - это свободный, безотчетный (в смысле: не подлежащий отчету. - М. Н.), не для экзаменационного столика..." 8 .

Итак, судя по его письмам, он сдал при вступлении в Московский университет в 1861 г. не менее 14 экзаменов, если отдельно считать письменные и устные: за семь из них - письменный по русскому языку (сочинение), русскую словесность, историю, латинский язык письменный, латинский устный, греческий письменный, греческий устный - он получил оценки "весьма удовлетворительно". По-видимому, устный экзамен по русскому языку соединялся с экзаменом по языку славянскому, однако блестящий ответ по русской словесности и наличие семинарской подготовки дали основание профессору экзамен по славянскому языку снять. Когда Ключевский сам напомнил о славянском языке, профессор заметил: "Ведь вы семинарист? Довольно с вас". "Я пошел и возвеселился в сердце своем", - пишет Ключевский. За семь других экзаменов - "закон божий", географию, математику (арифметика, геометрия, алгебра), физику, немецкий язык (письменный и устный), французский язык (устный) Ключевский получил оценку "удовлетворительно". В то время в университет принимали всех выдержавших экзамен. Письмо товарищам о том, как он сдавал экзамены, имеет цель и других разночинцев оторвать от семинарии, привлечь в университет, убедить, что экзамены им вполне по силам. Ключевский подробно описывает все экзамены, закончив выводом, что за год вполне можно подготовиться. Когда в одном из следующих писем Гвоздев - "carissime Porphyri" ("дражайший Порфирий") назовет его сдачу экзаменов в университет "блистательной", ему достанется от Ключевского: "Из чего заключил ты?.. "Блистательность"? Какое противное слово..." 9 .

Теперь можно было взглянуть на Москву. Раньше было некогда - экзамены поглощали все внимание и время. Умение сосредоточиться, глубоко уйти в работу, воспитанное им в себе еще в юные годы - без этого где же было ему одолеть бедность, тяжелые условия учения, голод, тесноту да еще необходимость давать уроки для существования


8 Письмо Ключевского П. Гвоздеву от 3 сентября 1861 года: ПДА, стр. 22 - 30.

9 Там же, стр. 20, 26 - 29, 40.

стр. 64


семьи? - помогло ему и на этот раз. Если в первое время он в Москву "еще не вгляделся", как пишет родным в Пензу, то в следующие за экзаменами дни он "только еще начинает изучать эту громаду с ее странными домами и улицами". Москва произвела сильное впечатление. Он, видимо, немало походил по ней пешком и поплутал в улицах и переулках: "Ходишь по Москве, а Москвы не разберешь, все улицы, улицы, улицы и все улицы - заплутаешься, или пойдешь к югу и идешь к югу, а вернешься домой с севера, - и как это вышло так, не поймешь... А стоит того, чтоб походить да посмотреть: Русь вся тут, и с ногами и руками и с голицами даже..." Тут на улицах приходилось ему и утолять голод: "о калачах и сайках баять нечего - заеденье. Стоят и те и другие по 5 коп. серебром за штуку, но они таковы, что одного калача или сайки достаточно для того, чтоб после быть спокойну относительно желудка по крайности на три часа", - пишет он Пашеньке Европейцеву 10 . Письма в Пензу включили в себя и описание московских бульваров. "Ты знаешь, что такое московский бульвар? Вещь, стоящая изучения в статистическом и психологическом интересе, - писал он Порфирию Гвоздеву. - Это, братец ты мой, длинная аллея, усаженная деревьями, вроде нашей скверы, только длинная, не круглая, вдоль широкой улицы, посредине, между двумя рядами домов - понимаешь, ведь живо рисую? Такие бульвары огибают всю середину Москвы. Самый знаменитый из них в отношении охоты за шляпками - Тверской, сиречь именно тот, от которого недалеко помещаюсь я. Только я там редко бываю, утешься и не бойся за меня" 11 .

Материальные заботы самого неотложного порядка рождались в его бедняцком быту. Старый сюртук уже совсем вытерся, скоро лекции, поиски уроков, нужно обзавестись хоть сколько-нибудь приличной одеждой, нельзя же в таком виде явиться на урок "к порядочному человеку". Он дерзко замыслил сшить сюртук и брюки из сатина, - только бы хватило тех четырех аршин, которые подарены дяденькой. Дома тоже надо хоть как-либо пристойно выглядеть, ведь люди приходят - он купил у старьевщика халат, отдав ему свой старый и два с полтиной в придачу; новый халат "уемистый", теперь он и спит в нем (вероятно, не было одеяла). Пока нет сюртука, он ходит в пальто, оставленном на время уехавшим товарищем. Экономит, как и раньше, бумагу, пишет мельчайшим, мельче бисера, почерком, не оставляя на листе пустых мест. Квартиру обязательно надо сменить на более дешевую, - 13 рублей в месяц не по карману, хорошо, что Маршевы за всех заплатили вперед 12 .

Но вот и начало занятий в университете, долгожданном, желанном, притягательном, так длительно бывшем недосягаемой мечтой. Первые лекции известных профессоров - Ф. В. Буслаева, С. В. Ешевского. С. М. Соловьев, о котором мечталось еще в Пензе, на первом курсе не читает. Но можно пробраться мимо педеля * на второй курс, послушать знаменитого ученого. Письма семинарским друзьям приобретают новый характер. Они полны не внешними происшествиями, а тщательным изложением прослушанных лекций. Ведь тут, в университете, та истинная наука, по которой так томились семинаристы. Нравственный долг товарища, добившегося заветной цели, скорее передать им то, что из этой истинной науки почерпнуто. Но и месяца не прошло с начала университетских занятий, как мощная волна общественных событий захлестнула Московский университет, прорвалась в его аудитории, отодвинула науку, захватила умы. Основной голос эпохи заглушил все другие голоса. Студенческое движение 1861 г. - органический элемент революционной си-


10 Там же, стр. 17, 19, 22.

11 Там же, стр.. 93.

12 Там же, стр. 16, 17, 21, 23.

* Младший служащий при высших учебных заведениях дореволюционной России, следивший за поведением учащихся.

стр. 65


туации - поднимается в университетских городах. Вспыхнув в Петербурге, оно передается в Московский университет, одновременно волнуются Харьковский, Киевский... Казанский университет и Казанская Духовная академия начали еще раньше, весной, с восстания в Бездне, и остаются важными участниками движения. Мощный демократический подъем, впервые в России получивший такую силу, громко заявляет о себе и в этой форме общественной борьбы.

Ключевский к этому общественному подъему был готов лишь в малой мере. Молодежное движение коснулось в 1859 - 1860 г. и Пензенской семинарии, - об этом говорилось в моей предшествующей статье 13 . Идейное брожение среди семинаристов было связано с существенными вопросами идеологии шестидесятников - протестом против религиозной схоластики, требованием изучения подлинной науки, возмущением против стеснения свободы личности и природных ее прав. Была, конечно, замечена пензенскими семинаристами и роль крестьянства: год 1861-и был временем наибольшего подъема массового крестьянского движения, вспыхнувшего после 19 февраля и в пензенских краях. На родине молодого Ключевского произошло кульминационного значения событие крестьянской борьбы - восстание в Кандеевке. Но тем не менее столичные события застают Ключевского на распутье, вызывают сомнения и тревоги.

Состав участников студенческих волнений 1861 г. в Московском университете был сложным. Эти волнения, несомненно, вышли за "академические" рамки чисто студенческих нужд и университетских интересов 14 . Уже одно то, что они были откликом на петербургские события и что в них приняли участие будущие активнейшие члены "Земли и Воли" - Иван Кельсиев, Н. Утин, Я. Сулин и ряд других, говорит за себя. Чтение революционных прокламаций во время студенческих сходок; "Колокол", "Великорусе", прокламационная литература, захваченные при арестах "зачинщиков", свидетельствовали о наличии радикального демократического течения в сложном студенческом брожении. Либеральное течение, и на словах не шедшее столь далеко, как революционные демократы, а позже быстро отхлынувшее обратно на позиции "раскаявшихся" и лояльных по отношению к высшему начальству, также наличествовало в движении. Были и активные реакционеры, сторонники "властей предержащих", активно сопротивлявшиеся растущему протесту.

Ключевский не был в числе ни тех, ни других, ни третьих. Он принадлежал к "воздержавшимся" от какой бы то ни было формы участия. Переписка Ключевского студенческих лет дает возможность проанализировать причины занятой им позиции, мы располагаем для этого ценным документом.

Нужно отметить, что "неучастие" Ключевского в движении никак не является равнодушием к нему. Он испытывает к событиям живой интерес, взволнован ими, стремится разобраться в них. Еще до начала открытого движения, которое развернулось в конце сентября, он улавливает предваряющие его подземные толчки и пишет более чем за месяц до событий в письме в Пензу к Европейцевым о "безотрадной русской жизни": "Много бы хотелось сообщить вам кое-чего касательно этого; у нас ходят толки, любопытные в высшей степени, намекающие на то, что и на Руси не все шито да крыто, что и в ней кое-где дви-


13 М. В. Нечкина. Юные годы В. О. Ключевского, стр. 78 - 90.

14 С. Ашевский ("Русское студенческое движение в эпоху 60-х гг.". "Современный Мир", 1907, N 9, 10) и за ним Б. П. Козьмин ("Из истории студенческого движения в Москве в 1861 г." в сборнике "Революционное движение 1860-х гг.". М. 1932) придерживаются этой неправильной точки зрения, считая студенческие волнения 1861 г. чисто "академическими". Критику этих взглядов дала М. П. Свинцова в своей кандидатской диссертации "Студенчество в русском революционно-демократическом движении периода революционной ситуации". М. 1952, стр. 184, 212 и др.

стр. 66


жутся и борются, а не безмолвствуют покорно; но об этом как-то еще страшно передавать на бумаге..." Как видим, все это интересует его, и даже "в высшей степени"; его надо признать в этот момент скорее сочувствующим тем, кто "движется и борется"; он против покорного безмолвия, он за движение и борьбу. Он боится писать обо всем, очевидно, в рилу цензурных условий 15 .

Сообщение о закрытии Петербургского университета появилось в Московских Ведомостях" 26 сентября, ответом было движение и московского студенчества. Волнения начались чтением революционных прокламаций на юридическом факультете: "У нас читали прокламацию, рьяную, раздражительную, в тоне "Aux armes, citoyens!"*. Она прислана была из Петербурга. Читавшему отвечали шумными рукоплесканиями", - пишет Ключевский. Можно предположить, что читалась прокламация "К молодому поколению", отпечатанная в Лондоне и привезенная в Москву петербургскими студенческими делегатами 16 .

Ключевский не был еще в курсе студенческих требований и не мог полностью разобраться в обстановке. Введение матрикул и новые университетские правила его не очень тревожили - с чем ему было сопоставлять их? Они не шли в сравнение с чугунными семинарскими порядками; он, заранее молясь на университет, готов был выполнять любые его правила. Требование уменьшить плату за право учения, конечно, встречало сочувствие бедняка, но только с этой льготой все равно не проживешь, - расчет оставался на стипендию и уроки. Мы видим его все же на первой студенческой сходке внимательно слушающим революционную прокламацию и определяющим ее содержание строкой из гимна " французской революции - "Марсельезы". Конечно, ничто не мешало ему просто не пойти на сходку, но он пошел. Инспектор ворвался во время чтения прокламации, схватил оратора за руку и стаскивал его с кафедры, "но оратор продолжал читать, не удостоивая инспектора вниманием". Он сошел, лишь когда кончил чтение "при шуме рукоплесканий". На увещания инспектора студенты "отвечали ему оглушительным свистом". Составили в университетском саду адрес к царю о студенческих требованиях, стали подписываться. И тут Ключевский не осмелился дать свою подпись, отказался: тон адреса напугал его, показался ему бесцеремонным: все "желаем", "желаем"... Видимо, он хотел более покорного и просительного тона, но против существа пожеланий не возражал. На него произвело впечатление обособление группы реакционного студенчества, заявившей, что все происшедшее ("этот шум и свист") - для них "чуждое дело". Он спешит сделать вывод, что беспорядок - дело немногих. Он "отвернулся" от дела такого рода. Появились "демагоги" (он против них!), кричавшие в саду, что имена участников борьбы ("их имена"!) будут-де "написаны золотыми буквами у потомства". Он возмущен таким бахвальством.

На третий день по решению университетского совета I и II курсы юридического факультета были закрыты на год. Некоторые студенты кричали: "Пусть закроют наш университет!" "Как легко сказать это! А думал ли кто, что все эти крики не стоили одного слова лекции Буслаева или кого другого". Реакция как будто типичного "академиста", но в ней есть свои особые оттенки: скорее это мнение только что вырвавшегося из плена семинарии молодого, жаждущего знаний юноши, не успевшего разобраться в обстановке и все же в какой-то слабой мере сочувствовавшего требованиям. "Дело" было в общем справедливым; а тут "ажи-


15 ПДА, стр. 22 (письмо Европейцевым от 19 августа 1861 г., написанное еще до начала занятий в университете, но после экзаменов).

* "К оружию, граждане!" - строка из французского революционного гимна.

16 М. П. Свинцова предполагает, что это могла быть прокламация "К молодому поколению", подходящая под определение Ключевского. Точных сведений о прокламации в архивах нет.

стр. 67


таторы" "испортили дело" и принялись за адрес: "вот почему я отвернулся от него". Он подробно передает выступление профессора Буслаева, противника волнений, но критикует и Буслаева: его речь "сама по себе была темна". Но что-то мешает ему писать в письме об этом: он внезапно обрывает рассказ о волнениях и решительно переходит к передаче богословской лекции профессора Сергиевского, как бы желая уйти от событий. Он явно мечется, ищет пути, боится занять решительную позицию17 . Пишет он это письмо 11 октября до ночи ("Боже! 12 без 1 /4 !"). Он еще не знает, что именно в это время уже начинаются обыски и аресты участников студенческого движения - в ночь на 12 октября 1861 года.

Назавтра аресты возмущают и озадачивают Ключевского. Письмо от 18 октября к И. В. Европейцеву вновь излагает его колеблющуюся точку зрения на студенческие волнения. Ближайшая программа движения - отмена "поголовной обязанности платы за слушание лекций" и о "позволении" (он не решается сказать "праве") объясняться с начальством через депутатов - "все это было прекрасно". Но шум и непозволительные дерзости сделали хорошее дело незаконным. Ему кажется невозможным сходить с почвы закона: "кто хлопочет об изменении чего-либо, то для успеха должен еще подчиниться существующим постановлениям". Он все же сопровождает эту благую формулу вопросом "не правда ли?". Поэтому он и не подписался под адресом; рационально все обдумав, он решил к тому же, что адрес обречен на неудачу, толку из него не выйдет: там не говорилось "просим о том-то", а "желаем, требуем - и дело с концом". Ясно, что люди, только что закрывшие Петербургский университет, не выполнят требований московских студентов. Но его возмущает, что полиция в ночь на 12 октября хватает некоторых студентов "без всякого объяснения за что и почему". Нигде Ключевский не говорит, что зачинщики схвачены за дело, нигде не солидаризируется с полицией, - его возмущает полицейский произвол. Он описывает бурное движение, объяснение с попечителем, изгнание студентами обер-полицмейстера "с шумным свистом". На следующий день огромная толпа движется к генерал-губернаторскому дому, чтобы потребовать объяснений от генерал-губернатора. Все "кончилось трагедией", "началось странное дело": пешие и конные жандармы "рассыпались" по улицам и хватали всякого, кто имел хоть какие-нибудь признаки студента (мундир, очки и подобное), происходили избиения студентов. "Лавочники и чернь, спровоцированные полицией, кричали, что студенты "хотят вместе с помещиками отнять у крестьян волю", что "это все поляки бунтуют". "Какая нелепая несообразность!" - восклицает Ключевский. Студенты совсем немного сошли с почвы закона, а правительство грубо растоптало справедливость! Результат - трагедия. Жандармы не пропускали никого ни в университет, ни из университета. "Это многих, в том числе меня, оставшихся в университете, спасло от жандармского палаша или копыта его лошади. Дело было слишком серьезно, чтобы не принять его к сердцу" 18 . Значит, он все же "принял его к сердцу"?

Весь тон повествования осторожно антиправительственный и одновременно "антилевый". Ключевский рад, что спасся "от многих бед", но ведь не он сам спрятался - его спасли обстоятельства: жандармы заперли университет, он не мог выйти, как и многие другие, что, впрочем, привело к его личному благополучию. Во всем этом рассказе много противоречивых черт: квалификация событий как "трагедии", а рядом - явно комедийные нотки (дамы, привозящие арестованным студен-


17 ПДА, стр. 22. 41 - 43, 47; ср. М. П. Свинцова. Указ, соч., стр. 206, 207; П. С. Ткаченко. Московское студенчество в общественно-политической жизни России второй половины XIX века. М. 1958, стр. 108 - 109.

18 ПДА, стр. 47 - 48.

стр. 68


там "конфект целые узлы" и заявляющие, что "не будут больше танцевать с жандармскими офицерами..."). Определение случившегося как "бойни, учиненной полицией", и в то же время попытка характеризовать все происшедшее как "домашнее университетское дело, а не политическую демонстрацию". Но ведь он сам только что передал содержание прочитанной на сходке революционной прокламации... Он сам спрашивает: "Как назвать это время?., междуцарствием полицейским?" Что-то у него концы не сходятся с концами. "Смута со всех сторон", - он не сторонник смуты. Но он многого не договаривает, - "сами знаете, почему нельзя писать об этом" 19 .

Прямолинейный вывод исследователей, что Ключевский принадлежал тогда к "умеренно-либеральному" направлению 20 , не передает ни его смятения, ни поисков истины, ни встреченных им противоречий, ни процесса формирования человека. Перед нами юноша, вступающий в жизнь и ищущий путей, только что вырвавшийся на волю семинарист, к началу событий еще и месяца не проучившийся в университете. Пожалуй, либералы были в тот момент даже несколько левее его. Он и в дальнейшем не изберет дороги к революционной демократии, но 60-е годы всеми своими событиями, прошедшими через его сознание, поставили перед молодым историком вопрос об активном участии в общественной борьбе, об его личной ответственности за "царюющее зло". Они породили смятения и колебания в его академической душе. Это осталось в нем на всю жизнь, подкрепляясь все новыми впечатлениями и тягостными размышлениями последующих лет. Без этого импульса 60-х годов нельзя понять Ключевского.

От сомнений и колебаний Ключевский пытается защититься иронией, - это характерно для него. В письме к Гвоздеву от 27 октября он стремится упростить события, подчеркнуть их слабые и смешные стороны. Да, в университете разыгралась порядочная "драма с трагическим оттенком", но "боюсь, как бы не кончилось, подобно всему трагическому на свете, комедией". Он предвидит даже элементы "самого пошлого водевиля". Арест студентов в ночь на 12 октября по-прежнему воспринимается как такой акт произвола и беззакония, протест против которого справедливо объединил всех студентов и заставил "замолкнуть разноречивые толки". Схватка с жандармами у дома генерал-губернатора на Тверской, спровоцированная полицией чернь "в лице лавочников", выдающая студентов полиции, по-прежнему возмущают его. Но и студенты тут допускали "мелодраматическое" преувеличение, бывали и повязки под глазом при наличии ничтожной царапины, сделанной "самим же (может, даже вследствие беседы с бутылкой)"! Прямых фактов у него нет, но чувствуется, что простенький обывательский скепсис помогает ему вытеснять тревожащее его противоречивое восприятие всего происшедшего, изложенное в предшествующих письмах, и двигаться к собственному успокоению. Следует опять сокращенный рассказ о конфетах и дамах. Не верьте сведениям "Московских полицейских ведомостей" (он, стало быть, прочел их!), что студенты будто нападали на жандармов и на площади поднято 3 кинжала и 58 палок. Кинжалы эти сама полиция купила в магазине, а палки и так все студенты имеют, он сам, Ключевский, не исключение. Энергическое "Довольно!" завершает информацию, он переходит к другим вопросам. Он стремится вытеснить сомнения из своего сознания 21 .

Конечно, нейтральная позиция "неучастия" в волнениях отдалила Ключевского от актива передовой молодежи, от революционного демократизма радикального студенчества и от слоев, к этому демократизму


19 Там же, стр. 49.

20 См. М. В. Нечкина. История изучения В. О. Ключевского, стр. 216 и сл.

21 Там же, стр. 50 - 53.

стр. 69


тяготевших. Но и с реакционными "белоподкладочниками" у него не было ничего общего. Эта своеобразная ситуация первых же месяцев его долгожданного пребывания в университете сразу сделала его одиноким. Лишь очень небольшой кружок новых знакомцев из бывших семинаристов складывается вокруг него. Он сам пишет, что эта группа "семинарская, следовательно, наша родная братия". Называет он лишь две фамилии - Фивейского, пробывшего год в Московской духовной академии (не исключенного ли?) и затем перешедшего в Московский университет, и Ф. А. Гилярова из Московской семинарии, сына московского священника, племянника известного профессора Духовной академии Н. П. Гилярова-Платонова. Фивейский - "идеальная, добрая, откровенная голова", скрипач к тому же. У Гилярова есть сестра "довольно сильная в деле очаровывания". "Другие в том же роде и хорошо с ними". Встречались все довольно часто: "Народ все дельный: поставим бутылку (впрочем, редко) и философствуем на просторе" 22 . О спорах что-то нет речи, - это замкнутый, маленький кружок бывших семинаристов, скорее даже не кружок, а "треугольничек".

Так произошла у разночинца своеобразная "самоизоляция" от событий, конечно, весьма непрочная. Оставалось учение и учение. В нем можно, казалось, спастись. Ключевский со страстью отдался науке. По документам его архива мы можем проследить за ходом его научного роста и заметить идейные воздействия, им в это время воспринятые.

Университетский день 1861 г. - одну из пятниц - Ключевский подробно описал в письме к своему "закадычному" Васеньке Холмовскому 23 . Почему избрана пятница? Потому что в этот день "выходят на сцену все замечательные личности". Занятия начинаются в 9 часов утра. Первокурсник Ключевский показывает сторожу свой входной билет (без этого в университет не пускают), "скидает пальтишко" и бежит в аудиторию. Там уже шумит толпа "стюдьянов и нестюдьянов", человек с двести, "мундированных и немундированных": обязательная форма только что отменена, хотя разрешено донашивать ее в течение года. Но вот общее движение, появляется профессор Федор Иванович Буслаев, одна из университетских знаменитостей. Все спешат занять места. На кафедру поднимается "человек лет сорока - стриженый, здоровый... Начинает нюхать табак будто из-под руки, тишком, так забавно посматривая на слушателей. Вдруг как заголосит, так наивно, будто с возу упал"... Столь оригинально начинается буслаевская лекция. Предмет - история древнерусской словесности: "Ну хоть о том, как поживали славяне в давно минувшую пору, когда еще не было Рюриков и варяг между ними, какие предания, какие верования были у них, какие песни пели они и какие сказки о богах, героях и чудовищах сказывали славянки своим детям, качая их в колыбели..." Ключевский быстро, с увлечением записывает лекцию. Новой, притягательной, поражающей является руководящая идея профессора, неведомая старому семинарскому преподаванию: "Народ и только народ с его метким, вещим словом, с его понятиями - вот что больше всего занимает профессора". Буслаев - "любитель родной русской старины, русского народа". Ключевский уже успел прочитать работы Буслаева и рекомендует товарищу: "Возьми любое его сочинение, каждая строка его говорит о его горячей любви к интересам нашего народа..."


22 Там же, стр. 54 - 55.

23 Там же, стр. 59 - 63. Слове "друг" при эпитете "закадычный" семинаристами опускалось.

стр. 70


В перерыве Ключевский еще успевает перечитать запись лекций. Но вот опять звонок - "открывается второе действие". Появляется вторая знаменитость, для семинаристов особенно любопытная, - профессор богословия Сергиевский. Он еще молод, ему лет 35, "смугл и в то же время бледен... Черты лица его удивительно правильны. Глаза с длинными ресницами как-то особенно мягки". Из-под длинных и широких рукавов рясы выбиваются нарукавники поразительной белизны. "Вообще он щеголь". В его лекциях богословская истина оживлена "современным интересом". Он связывает богословие с философией, даже ставит богословие "глаз на глаз с философскими мнениями", не боясь, что окажется несостоятельным перед "мнениями философских голов". Сергиевский, поясняет Ключевский, "смело вышел против Фейербаха, закоренелого современного материалиста, отвергающего бога, душу и все духовное". Спорит профессор с Фейербахом "не по-евпсихиевски" - тот выругает, и дело с концом. Ведь Евпсихий как критиковал таких философов? "Безумцы! - сказал бы он, не потрудившись даже узнать, в чем состоят эти безумства". Раз они против религии - "ну и по морде их за это". Вот и вся критика. В Московском же университете дело поставлено иначе. Но следует звонок, лекция Сергиевского кончилась. С небольшой кучкой студентов Ключевский спешит вниз, в маленькую комнату на лекцию по латинской стилистике. Профессор - старичок, немец, "безобразно нюхающий табак", читает лекцию по-латыни, и Ключевский полностью все понимает. Лекция прерывается латинскими вопросами профессора, идет стилистический разбор текста, - Ключевский отвечает профессору по-латыни.

Опять звонок, опять большая аудитория - лекция по всеобщей истории. Входит третья знаменитость - Степан Васильевич Ешевский. С виду профессор невзрачен, похож на сморчок, слаб, худ, бледен, лет 30 с небольшим. Но читает Ешевский "прекрасно". Хотя тут же Ключевский спешит уточнить: "то есть содержание его чтений прекрасно, а выговор его не очень хорош. Он говорит тихо, слабым голосом, некоторые слова произносит с трудом. Но заслушаешься этого человека". Первокурсник поражен мыслью Ешевского о значении истории древнего мира для людей XIX столетия; оказывается, к древности сейчас обращаются для понимания современности "самые практические люди нашего века, как Наполеон III или торговые североамериканцы"24 . Ешевский уже прочитал восемь лекций и еще "не вышел из введения". Лекции Ешевского Ключевский также записывает, причем "особенно усердно": он будет готовить в дальнейшем литографическое издание его курса. Звонок, уже 2 часа дня. Предстоит еще пятая лекция - профессор Герц читает предмет "совершенно новый" - историю византийского искусства. При этом разбирается вопрос о византийском влиянии на архитектуру русских церквей. Герц по наружности "молодец", здоровенный, красный (очевидно, румяный. - М. Н.), лет 36 - 38 с виду. С ним Ключевский "познакомиться" успел, а "узнать" не успел, - он это различает. Профессорами своими Ключевский гордится. Мы видим по переписке, как внимателен студент к содержанию лекций, как при этом не ускользает от него и манера чтения, ораторское искусство профессора, характеризуется даже внешность и приблизительный возраст лектора. Все эти наблюдения понадобятся ему позже - в работе над собственным лекторским дарованием.

Университетский день прошел, начинается трудовой вечер. Он в письме к Холмовскому не описан, но по другим письмам Ключевского легко восстановить картину второй половины дня. Самые интенсивные занятия протекают дома. Иной раз по пяти часов подряд сидит студент Ключевский за чтением научной книги, иногда иностранной; подробно


24 Там же, стр. 34.

стр. 71


знакомится с "Эддой", долгие часы проводит за Геродотом. Пригодилось ему знание древних языков - приходится читать первоисточники и по-гречески и по-латыни (он горой за изучение древних языков в спорах с молодежью!). Его притягивают источники и трудные монографии ("История немецкого языка" Я. Гримма по-немецки). На первых курсах сильны филологические интересы, глубоко занимает филология, интересуют иностранные языки. Читает он и по-французски, например, работы Ренана. Но только два современных иностранных языка - немецкий и французский - этого мало. Надо знать еще английский язык и славянские тоже - чешский, болгарский. Да ведь и без санскрита нельзя углубиться в вопросы языкознания: "Трудно резюмировать мои занятия, - пишет он П. Гвоздеву. - Черт знает, чем я не занимаюсь. И политическую экономию почитываю, и санскритский язык долблю, и по-английски кой-что поучиваю, и чешский и болгарский язык поворачиваю, - и черт знает, что еще". По переписке видно, что Ключевский в курсе текущей периодики, читает журналы разных направлений - "Современник", "Отечественные Записки", аксаковский "День". Книжные новинки и новые номера журналов в Москве достать легко, - он в курсе научных новостей. Поздно ночью он "тушит свечу" (в Москве он при свечах!).

Но если бы вечера отдавались только занятиям наукой, какое это было бы счастье. Однако это невозможно: чтобы существовать, надо давать уроки. Их у Ключевского много, и они очень разные. Попадаются уроки в культурных, состоятельных семьях, вероятно, сравнительно хорошо оплачиваемые. Мы знаем о более позднем репетиторстве в семьях Н. Милютина, С. В. Волконского, у богачей Морозовых и в ряде других. Но первокурснику не приходится выбирать - не откажешься от трудных по условиям и дешевых уроков. А. И. Яковлев со слов Ключевского рассказывает об уроке в семье лесничего в Сокольниках: за 15 рублей в месяц плюс стакан чая с куском хлеба Ключевский в дырявых сапогах, без калош шагает семь верст со своей Козихи до Сокольников (конки туда нет), чтобы репетировать гимназиста - сына лесничего, и сверх этого какое-то время читать вслух лесничихе, хозяйке дома, бульварные романы. Возвращаться приходится в темноте. На окраине города, в Сокольниках, можно встретиться с грабителями и хулиганами. Зная это, лесничий "успокаивает" студента: "Если на вас нападут, вы только скажите, что идете от меня. Тогда вас не только не тронут, но даже еще проводят". Грабителям ссориться с лесничим было невыгодно, - он охранял в районе "порядок" 25 .

Очень нужно добиться стипендии. Но стипендий тогда было крайне мало. Доставались они лишь "благонадежным" беднякам в результате строгих "состязательных испытаний". Из писем к П. Гвоздеву и И. Европейцеву узнаем, что Ключевский успешно держал экзамен для получения стипендии (шесть испытаний) и получил пять пятерок и одну четверку (по греческому языку), что обеспечило ему стипендию со II курса (первокурсникам стипендия не давалась, - на нее зачисляли лишь в результате успешного перехода с I курса на II). В конце 1862 г. было объявлено об установлении новых стипендий повышенного типа. Ключевский подал заявление ректору с просьбой допустить его до состязательного испытания "для перемещения меня с получаемой мною доселе стипендии на одну из новоучрежденных". Он и получил новую стипендию министерства народного просвещения, - в "Сводном списке баллов студентов историко-филологического факультета за все четыре курса" мы видим его фамилию в числе "казенно-коштных" студентов, то есть стипендиатов, которых на курсе было всего шесть. По среднему, полученному им на всех университетских испытаниях баллу (4 23 /31 ), Ключев-


25 А. И. Яковлев. Указ соч., стр. 94 - 131.

стр. 72


ский по успехам занимает среди стипендиатов второе место (первое принадлежало Александру Кирпичникову) 26 .

Получение министерской стипендии, с трудом давшейся и крайне необходимой, усилило его замкнутость. Он был осторожен. Он думал иной раз одно, а говорил другое. В университете в те бурные годы было немало слушающих ушей; приобрести стипендию было трудно, потерять - легко.

Генеральное философское сражение в эпоху революционной ситуации конца 1850-х - начала 1860-х годов началось как раз накануне поступления Ключевского в Московский университет и продолжалось в годы его учения. В центре битвы была работа Н. Г. Чернышевского "Антропологический принцип в философии", появившаяся в апрельской книге "Современника" за 1860 год. В ней изложены были основы материалистического философского мировоззрения, брошен вызов идеалистическим школам. Русский материализм говорил здесь полным голосом. Чернышевский пошел в бой на старые философские устои, заявил себя сторонником зрелой материалистической мысли.

Реакционный лагерь пришел в движение. Нападки противников на передового мыслителя ограничивались сначала рамками журнальной перебранки, не отражавшей еще всей идейной опасности, грозившей "устоям". Попытка организованной обороны, однако, не замедлила появиться в конце того же года и вызвала повышенное внимание и надежды защитников религиозно-философских бастионов идеализма. 1 декабря 1860 г. - довольно оперативно для того времени - появилась на свет враждебная Чернышевскому работа его противника и философского антагониста профессора Киевской духовной академии П. Д. Юркевича под заглавием "Из науки о человеческом духе". Опубликованное в трудах Киевской духовной академии (1860, N 4), произведение это, рожденное в реакционно-церковной сфере, осталось бы, вероятно, достоянием духовных академий и семинарий, если бы условия острого идейного столкновения не сделали его сразу знаменем в руках растерявшегося было реакционного лагеря: М. Н. Катков поспешил провозгласить творение Юркевича выдающимся философским трудом эпохи и перепечатать его почти целиком в мартовской и майской книжках "Русского Вестника" за 1861 год. "Современник" принял вызов и с большой оперативностью ответил Юркевичу, Каткову и иже с ними в июньской книге того же года. Блестящие, полные боевого духа статьи Н. Г. Чернышевского "Непочтительность к авторитетам" и "Полемические красоты (коллекция первая)", непревзойденные по остроумию, смелости и беспощадному разоблачению идейной несостоятельности противника, появились сразу в одной книге. Чернышевский подверг мировоззрение идеалиста убийственной критике. В философском сражении приняли участие Н. А. Добролюбов, М. А. Антонович, позже Д. И. Писарев и ряд других революционных демократов.

Бурная и острая полемика была известна Ключевскому, читавшему "Современник" и имевшему легкий доступ к публикациям духовных академий и "Русскому Вестнику". В Пензе IV том "Современника" за 1860 г. с основной философской работой Чернышевского появился в мае - июне, когда Ключевский уже жил у Маршевых и готовился к экзамену в университет. В письме к Гвоздеву от 27 января 1862 г. он вспоминает о работе Юркевича и о "курьезной" полемике с ней в "Современнике". "Не читал ли отзыв о ней Чернышевского в "Современнике"?" - спрашивает Ключевский своего корреспондента. Речь идет, конечно, о "Непочтительности к авторитетам" и "Полемических красотах".


26 ЧОИДР, кн. 248, стр. 381.

стр. 73


Еще в семинарии противостояние идеалистической истины материализму доводилось до сознания не только среднего, но даже самого отстающего семинариста. Борьба идеализма с материализмом была усвоенным положением. Но развитой ум вникал в контроверзу, ища доводов. Сначала, разумеется, в пользу религиозного идеализма. Ключевского никогда не убеждали доказательства на уровне ума "кошачьего" философа. Первые лекции Сергиевского в университете пленили было его именно тем, что профессор как будто спорил с Фейербахом на уровне современной науки. Но материализм, почерпнутый из первоисточника, представал теперь перед сознанием юноши совсем иным. Очень многое дал "Современник". Боевой орган, учитель мировоззрения открывал на своих страницах перед молодым читателем целый мир философского материализма, логически проработанного и поддержанного современной научной аргументацией. Мало этого, материализм был раскрыт как обоснованная система, шел в бой, был воинствующим, и это понималось Ключевским.

Тема противостояния материализма идеализму занимает большое место в студенческой переписке Ключевского с семинарскими товарищами. Видно, что он еще далеко не порвал со старым мировоззрением, но уже предъявил ему новые требования в надежде, что идеалистическая система окажется в силах побороть противника и утвердить себя. Это уже не старая приверженность догме, это новая позиция. Она требует размышления и тем плодотворна. Она рождает повышенные запросы к философской аргументации профессора-богослова. Пока еще рано подводить итоги формирования мировоззрения, но религиозным оно уже не было. Студенческие письма Ключевского полны скептических соображений относительно колеблющихся в его душе старых верований.

Уже в первый месяц учения в университете Ключевский, несомненно, относит себя к тем, кто "косо взирает на богословие" 27 . Но он все же "нередко" после лекций Сергиевского делается вдруг, по собственному признанию, "детски религиозен, невзирая на 20 лет". В богословии он все же не в своей тарелке, он "дома" лишь в исторической науке28 . Позже Ключевский скажет, что религия "не потребность духа, а воспоминание или привычка молодости" 29 . Сначала Ключевский подробно передает в письме к другу лекцию Сергиевского о сущности религии, оговаривая, что своих мнений в изложение не включает. Но вот конец семестра - ноябрь того же 1861 г., - и что-то существенно начинает меняться. Теперь уже подробно излагается не Сергиевский, а Фейербах. Ключевский теперь сам читает в подлиннике "О сущности религии" Фейербаха, не довольствуясь пересказом из вторых уст. Он вникает в мысль материалиста о том, что "не человек создан по образу и подобию божию, а человеком творится бог по образу и подобию человека". Ключевский отлично знает, с кем имеет дело, он заканчивает восклицательным знаком свои слова: "Фейербах - материалист и выдвигает на первый план природу, признаваясь, что ему не стыдно зависеть от природы и подчиняться ей как действительно существующему, а не произведению воображения!" 30 . Правда, тут же бывший семинарист делает вывод: "Вот где опасность для христианства", вот чем бы заняться "всем теологам семинарий и академий, их преподобиям и высокопреподобиям", которые "лишь ругаются и знать не хотят, что делается подле". Но он, чувствуется, не помощник их преподобиям в этом важном деле. В том же ноябрьском письме к Порфирию Гвоздеву Ключевский считает необходимым проверить беспристрастно весь исторический ход христиан-


27 ПДА, стр. 35.

28 Там же, стр. 36.

29 Там же, стр. 337.

30 Там же, стр. 43 - 46, 64.

стр. 74


ства, "все равно, к чему бы ни повела эта проверка, хоть бы даже к отрицанию христианства"31 . Их преподобия, конечно, на это не пошли бы.

Фейербах прочитан не напрасно: "Ты знаешь, что благодаря ревнителям псевдоортодоксии (он все же еще верит, что есть истинная ортодоксия. - М. Я.), которым любо было ловить рыбу в мутной воде, нас мистифицировали как дураков..." Дальше, призывая на помощь не кого иного, как Гейне, Ключевский вместе с ним воспевает "злейшего еретика" - ум человеческий, которого давно сожгли бы на костре, да вот только не горит он. Предчувствуя удивление корреспондента, он замечает: "Ты, может, дивишься, как это я, такой консерватор прежде, такой богомольный, дошел до такой либеральности в деле религии..." Он сознается, что не хочет "делать ломку сломя голову", он прежде дорожил "своими верованиями, вынесенными из детства", но теперь "увидел в них так много фальшивого, что и истинное сделалось сомнительным". Он просит считать себя человеком, "ищущим истины", не более. Это замечательное ноябрьское письмо - веха на пути развития его мировоззрения - кончается словами: "Кланяйся всей семинарии и скажи, что я ей желаю лучшего, чего можно пожелать, - свободы мысли" 32 . А начинается это письмо печальной вестью: "На днях умер в Москве Добролюбов, сотрудник "Современника" по отделу критики. Эта потеря стоит того, чтобы пожалеть о ней во глубине души. Прочти на память об нем его "Темное царство" в "Современнике" года за два назад: увидишь, что был за человек! Семинарист он был и умер от чахотки" 33 .

Философские сражения в университете тем временем получили дальнейшее развитие. Побежденный идеализм подготовил арьергардный бой. Как только Катков "выдвинул" П. Д. Юркевича, университетское руководство, только что потрясенное невиданными ранее студенческими выступлениями, поспешило схватиться за новоявленного философа как за спасательный круг. Ясно было, что недостаточно посадить студентов йод арест, изгнать из Москвы "зачинщиков" студенческого движения, надо принять еще и меры идеологического воспитания. Новый профессор философии был извлечен из безвестности Киевской духовной академии и, превознесенный до небес реакционной прессой, с торжеством передвинут в Москву на кафедру философии. Таким образом, линия борьбы воинствующего материализма Чернышевского с российским реакционным идеализмом прямо прошла через Московский университет, и борьба эта развернулась на глазах Ключевского.

Письма Ключевского к Гвоздеву - любопытный документ этого события. На первые две лекции Юркевича Ключевского, правда, не пустили, - у него не были уплачены деньги за право учения во втором семестре 1861/62 года. Но он сумел наскрести нужные рубли и попал на третью лекцию. Его глазам представилось невиданное зрелище. Все высшее начальство и реакционные профессора сидели в аудитории и слушали новоявленную знаменитость, даже богослов профессор Сергиевский отменил собственные лекции во вторник (совпадавшие с часами чтения Юркевича) и восседал в первом ряду слушателей, прямо против кафедры лектора, рядом не с кем иным, как с Б. Н. Чичериным. Юркевич являлся в сопровождении целой свиты - попечителя университета, ректора А. А. Альфонского и других начальников: для "высоких посетителей" ставились особые стулья. По описанию Ключевского, на кафедре появлялся маленький смуглый человек лет тридцати пяти, с широким выдающимся ртом, в густых синих очках, с перчаткой коричневого цвета на левой руке. Он медленно раскланивался и начинал говорить "экспромтом, с сильным хохлацким акцентом" 34 . Ключевский подробно


31 Там же, стр. 65, 66, 67.

32 Там же.

33 Там же, стр. 63.

34 Там же, стр. 72.

стр. 75


излагает лекцию Юркевича, превозносящую идеализм над материализмом (или "реализмом", как предпочитает называть его лектор). Однако Ключевский не довольствуется этим. Любопытно, что в следующем письме он описывает уже не только лектора и его лекцию, но и то, как слушает его аудитория. Он делит слушателей на три разряда: к первому относятся те, которые так "пялят глаза на лектора", будто хотят "проглотить вместе с лекцией профессора", выстраивают "глаза во фрунт". Другой разряд относится к лекции скептически, - слушатель этого типа будто говорит: "Гм! Мы это знаем, нас не проведешь, нам это знакомо, а, впрочем, что же не послушать". Третьи - узколобые, ничего не понимающие, головы которых "от роду не осенялись присутствием своей мысли"; этот разряд "лоб воротит, а ничего нейдет", эти слушатели охарактеризованы как "туполобые любители классиков" 35 . Отсюда видно, что усилия начальства, пытавшегося воздействовать лекциями Юркевича на только что волновавшийся студенческий народ, не увенчались успехом, слишком уж по-разному слушали студенты новоявленное философское светило, призванное идеалистически перевоспитать их и убедить в ложности "реализма".

Естествен вопрос: к какой же группе слушателей Юркевича относит себя Ключевский? Он сам задает этот вопрос, но отвечает с хитрецой. "Бог ё знает", - как сказал бы мужик. Ясно, однако, что он не относит себя к "выстраивающим глаза во фрунт". Он надеется, что корреспондент не отнесет его и к третьему разряду - к туполобым любителям классиков. Остается как будто только один разряд - второй, скептический. Есть заключение: "Славные лбы можно встретить, многообещающие, не одни классические с трудно поднимающимися очами"36 .

Какова же в этот момент философская позиция Ключевского в споре идеализма с материализмом? В кругу каких философских явлений осознает он этот спор? Он обдумывал эту проблему в рамках противопоставления религиозно-богословской системы, с одной стороны, материалистического мировоззрения Чернышевского и Фейербаха - с другой. Два упомянутых идеолога - крайне левый фронт для Ключевского, дальше этого его осведомленность, видимо, не простирается. Герберт, Бюхнер, Молешотт дополняют, но не расширяют его понимание материализма. Мы видим, что Ключевский пришел на лекции Юркевича достаточно вооруженный, уже после знакомства с Чернышевским и Фейербахом. Он уже по-новому оценивает старые авторитеты: напротив Юркевича "как раз уселись будто нарочно Чичерин и Сергиевский - эти два великие софиста нашей науки" 37 . В этой выразительной ремарке звучат новые, скептические ноты.

Хотя Ключевский колеблется и думает медленно, но в споре идеализма с "реализмом" он явно тяготеет к последнему. Особенно любопытна в связи с этим критика исторической концепции Гегеля, содержащаяся в письмах первокурсника. Гегеля Юркевич особенно рекомендовал своим слушателям: его идеалистическая система будто бы "лучше всех истолковывает, осмысляет историю человечества"38 . Передавая в письме П. Гвоздеву эту оценку, Ключевский не смог остаться спокойным и, прервав пересказ лекции, замечает, что никак не может согласиться с такой схемой, в которой некий вечно присущий истории высший разум ведет человечество "к не менее умной цели". Что же остается тогда делать человеку? Сложить руки чуть ли не "по-магометански" и все предоставить некоему "разумному началу, движущему историей"? Прогресс, таким образом, сам по себе обеспечен. "Не правда ли, как легко и как блестяще? Но под этой наружностью... лежит мертвящая докт-


35 Там же, стр. 79 - 80.

36 Там же, стр. 78 - 80.

37 Там же, стр. 72.

38 Там же, стр. 75.

стр. 76


рина"39 . Ключевский решительно восстает против гегельянской схемы. Гегель, по его мнению, "скомкал историю" и произвольно, "по-своему начертил программу для прошедшего...". Он ловит фактические ошибки в гегельянской схеме и решительно критикует всю возникшую в науке гегельянскую историческую школу, пахнущую "магометанским фатализмом". Положение о том, что все существующее разумно, вызывает его решительный протест, сопровождаемый острым замечанием по адресу Соловьева, который "оправдывает же и даже защищает московскую централизацию с ее беспардонным деспотизмом и самодурством" 40 . Многозначителен следующий за этим выводом намек: "предоставляю тебе додумать остальное". Ключевский полагает, что "мертвящий фатализм" гегельянства и был одной из главных причин, "заставивших так скоро стащить на кладбище гегелевскую систему" 41 .

В самом начале второго семестра первого курса в переписке заметны и признаки религиозного перелома. "Сергиевский... неистовствует еще о сущности христианства. Нечего делать ему! А когда-то ведь я его защищал. Каюсь, да мало ли в чем я теперь каюсь!" - пишет Ключевский 14 февраля 1862 года42 .

Весной 1862 г. Ключевский - не впервые ли? - не идет в церковь на пасхальную заутреню, - черта для бывшего семинариста примечательная. А 17 марта 1862 г. в переписке опять резко отрицательная оценка Сергиевского: "Он нас на кафедре надувает, морочит, как баб деревенских коробейник, выкладывает им свои гнилые, но подкрашенные новейшей краской товары и говорит, что первый сорт, самоновейший..." "Надоела эта приторная, бабья, неприличная на кафедре толковня..." И в конце того же письма - характерный постскриптум: "Каковы по тебе "Отцы и дети" Тургенева в втором номере "Русского Вестника"? Прочти, пожалуйста. Ведь там - мы, наше поколение, самоновейшее, значит" 43 . Вдумываясь в эти строчки, нельзя не прийти к выводу, что, сильно отойдя от Адуева, Ключевский, конечно, не дошел до Базарова, но двигался все же по пути к нему, а не обратно. При этом выискивал свои обходные тропы.

В том же ключе звучат некоторые неожиданные биографические детали из письма от 14 июня 1862 г. к И. В. Европейцеву, которому Ключевский лишь недавно брался составлять церковные проповеди: "В Успенском не был ни разу (зачем?), Филарета не видал и не хочу видеть; в Кремле два раза мимоходом, в церкви вообще два раза - в ноябре да на пасху как-то, к концу..."44 . Под "Успенским" разумеется, конечно, Успенский собор в Кремле, под Филаретом - митрополит Филарет - глава духовный, автор "Катехизиса", любопытная фигура для семинариста, высший авторитет в церковных делах... Все эти философские раздумья Ключевского, полные внутреннего конфликта и колебаний, далеко не ограничиваются рамками теоретических размышлений. Они слиты с глубокими душевными эмоциями, требованиями к себе, поисками жизненной цели, активного действия. Они органическая часть жизненной позиции человека.

Именно к этому времени относится одна в какой-то степени загадочная дневниковая запись Ключевского большой остроты и силы, сделанная только для себя. Степень ее достоверности наивысшая, - Ключевский не стеснен тут ни особенностями адресата, ни требованиями цензуры, ни ухом информатора, слушающего студенческую беседу в университетском коридоре. 9 марта 1862 г. первокурсник Ключевский бьется


39 Там же.

40 Там же, стр. 76.

41 Там же.

42 Там же, стр. 79.

43 Там же, стр. 86 - 88, 90.

44 Там же, стр. 17, 22, 98 - 99.

стр. 77


над вопросом выбора жизненного пути. Принадлежать науке или общественной борьбе? Совесть велит идти самоотверженно на борьбу, вместе с передовыми борцами делать назревшее в стране дело, рискуя собой, а не уходить в науку. Он остро чувствует это, как требование совести. Колебаться нельзя: "Жутко стоять между двух огней. Лучше идти против двух дул, чем стоять, не зная куда броситься, когда с обеих сторон направлены против тебя по одному дулу". Иной раз ему хочется "безотчетно и безраздельно отдаться науке, сделаться записным жрецом ее, закрыв уши и глаза от остального, окружающего, но только на время". Замечательны эти три последние слова. Почему же "только на время"? Стало быть, основной вопрос выбора уже все-таки решен - и не в пользу науки? "Только на время", потому что нужно должным образом подготовиться к деятельности, "понабраться нужных запасов", без которых деятельность не будет полноценной. Он хочет хоть на время "замкнуться". "Но стоит заглянуть в какой-нибудь из живых, немногих наших журналов, чтобы перевернуть в себе эти аскетические мысли": в самом деле, жизненные вопросы рождены реальностью, они всеобщи, достигают самых глухих углов, "неотступно, со всей силой тянут к себе эти вопросы, глухо, но сильно раздающиеся из-под маскированной, а подчас и немаскированной речи..." Тут громко говорит совесть: "стыдно оставаться глухим при этом родном споре, стыдно не знать его...". Конфликт труднопереносим: "Лучше бы что-нибудь определенное скорее. Энергии, и без того небольшой, много пропадает в этих болезненных метаньях из стороны в сторону" 45 .

Как же все-таки представляет себе Ключевский в своих "метаниях" реальную расстановку сил в России времени революционной ситуации, в годы которой он сам живет, размышляет, мучится? Он отчетливо, болезненно-резко чувствует наличие в России противоборствующих общественных лагерей. Надо примкнуть к определенному лагерю, иначе нельзя. А ведь он знает многих людей - "людей мысли и знаний, небезызвестных в литературе", эти люди "иногда пустят сильной фразой", даже "мыслью о современном положении, но они как-то изолированно стоят, говорят, но не хотят возвести своих слов в живой принцип, в твердое верование, неотступно влекущее к делу. Они будто без лагеря, а как действовать теперь, не принадлежа к какому-нибудь лагерю?"

Знает ли Ключевский о наличии в России 1861 -1862 гг. революционной организации, о "Земле и Воле", действующей не только в столице, но и далеко не в одном, а во многих "далеких уголках Руси"? По-видимому, нет: "Отчего все, кому следует хоть по ремеслу, не соединятся в дружный протест и не заявят решительно, что все стоят за дело правды?". Но о людях, отдающих себя общественной борьбе, он что-то знает: "Ведь есть же и у нас люди, но их немного, которые принялись за свое слово, как за жизненное дело, как за святое верование, как исповедники первых веков христианства". Он полагает, что у этих людей "пока еще все дело ограничивается словом, но это слово - жизнь, оно бросает в энергическое одушевление и дает силы и средства к делу" 46 . Он клеймит себя в конце записи "недорослем", которого еще нельзя выпустить на волю, "потому что не выучил урока". Ему остается "только урывками" прислушиваться "к подземной работе зиждительных сил жизни". Сократив и оборвав фамилию Аполлона Григорьева (Григ...), чьи слова он тут цитирует, Ключевский опять возвращается к лейтмотиву совести мыслящего человека: "А энергия и добросовестность уходит, и сам чувствуешь, что делаешь с собой нечестную сделку..." На этом дневниковая запись 9 марта 1862 года обрывается... 47.


45 Там же, стр. 223 - 224 (дневниковая запись).

46 Там же, стр. 224.

47 Там же.

стр. 78


Эти метания были в годы революционной ситуации тяжелой личной Драмой Ключевского. Он, видимо, уничтожил немало документов этого времени, - нет писем к нему Гвоздева, нет посланий и других семинарских товарищей за эти годы, - но цитированные дневниковые записи сохранились. Вероятно, они были ему очень дороги, важны для него.

Мы видим, таким образом, что Ключевский в пору своего университетского учения двигался влево - от старых религиозно-идеалистических позиций, уже поколебленных, но еще не изжитых в семинарии, к новым, фейербаховским. От идеализма он двигался к материализму, до которого он хотя и не дошел, но все же был на пути к нему. Как историк, он открыл для себя тему о народе и его роли в истории на лекциях Буслаева, из чтения передовой литературы 60-х годов с "Современником" во главе. Но историко-юридическая школа с ее идеалистической концепцией исторического процесса стояла тогда перед ним еще не взятой цитаделью. С обостренным мучительным чувством искал он разрешения российских социально-политических вопросов и своего места в общественной борьбе эпохи. Он не нашел в себе сил перейти на сторону революционной демократии. Процесс внутренней борьбы и исканий не привел его "в стан погибающих за великое дело любви", говоря словами Н. А. Некрасова. Но в лагере "ликующих, праздноболтающих, обагряющих руки в крови" также не увидели Ключевского. Он остался "между двух огней", на развилке путей, "против двух дул". Он медленно созревал, все еще взвешивая "за" и "против" борющихся лагерей, существование которых все глубже воспринималось им. Старые подпоры идеалистического мировоззрения шатались, рушились... Поиски пути продолжались.

Начиналась работа на последнем курсе исторического факультета, а с нею появился и первый его научный труд - "Сказания иностранцев о Московском государстве", студенческое "кандидатское" сочинение, увенчавшее его учение в университете и открывшее ему путь в науку.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/В-О-КЛЮЧЕВСКИЙ-СТУДЕНТ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Anatoli ShamoldinКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Shamoldin

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Академик М. В. Нечкина, В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ - СТУДЕНТ* // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 19.12.2016. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/В-О-КЛЮЧЕВСКИЙ-СТУДЕНТ (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - Академик М. В. Нечкина:

Академик М. В. Нечкина → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Anatoli Shamoldin
Хабаровск, Россия
1763 просмотров рейтинг
19.12.2016 (2657 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
1 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
5 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ - СТУДЕНТ*
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android