"Когда все рушится, наступает великий час философии"

Хайдеггер

Категории как парные понятия

Что категория есть понятие, кажется, никем не оспаривается. Как термин, она (категория) известна со времен Аристотеля, хотя точного и ясного определения его смысла у Аристотеля нет. Нет, несмотря на общеизвестное стремление Стагирита как можно точнее выразить себя, свою мысль, свое представление. Такое несоответствие кажется странным, но, тем не менее, это так. Поэтому нам ничего не остается, как сделать за Аристотеля то, чего он не сделал сам -вложить в его уста определение смысла термина "категория", исходя из контекста его одноименного трактата. Категория - это наиболее общая и наиболее глубокая по содержанию форма "сказывания" о конкретном явлении.

Категория наверняка возникла не вдруг и не на пустом месте; у нее должны быть предшественники. Наиболее достоверными из них, видимо, следует считать понятия "количества" и "качества", "тождества" и "различия" в "Софисте", который был написан уже "поздним" Платоном, относимым традицией к течению пифагореизма. Но это-то как раз и подтверждает положение, что истоки того, что нынче называется категорией, следует искать именно у пифагорейцев. И хотя в тех фрагментах, что дошли до нас от доплатоновских представителей этого направления, нет слова "категория", однако "десять парных начал", на которые ссылается Аристотель, вполне могут приниматься как непосредственные предшественники аристотелевских категорий. Тем более что Аристотель сам допускает такое отождествление: "Итак... противоположности - суть начала... это мы можем почерпнуть у пифагорейцев" . "В самом деле, все положения, образованные посредством их, означают какую- нибудь из... категорий" . Кстати, категорий у Аристотеля, как и у пифагорейцев их "начал", - тоже десять: "Этих категорий - десять..." .

Но если пифагорейские "начала" так уж неотличимы от аристотелевских "категорий", то почему они не сохранили своего традиционного названия? Почему Аристотель сам заметно сомневается в произведенной им метаморфозе? Эти вопросы и сомнения должны захватить и нас, если мы собираемся исследовать проблему превращения "начал" в "категории". Для этого сопоставим высказывания пифагорейцев и Аристотеля, представленные в виде принципов:

"Природа же, при устроении мира, образовалась из соединения беспредельного и предела; весь мировой порядок и все вещи в нем представляют соединение этих двух начал..." (Филолай).

"Что касается так называемых пифагорейцев, то они... ничего не говорят о том - откуда возникает движение, если (как они считают) в основе его лежат предел и беспредельное" (Аристотель).

Из сопоставления этих двух фраз следует однозначный вывод, что Аристотеля, который много больше нас знал о пифагорейцах, совершенно не удовлетворял их способ объяснения причин движения. Действительно, откуда взялось это неизбывное для материи движение, если в основе его лежит совершенно не сдвигаемый со своего места "предел" и уже не способное к изменению "беспредельное"? И что из того, что эти неподвижности в сумме составляют пару, поскольку "быть двойным, и быть двумя - не одно и то же..." .

Наконец, можно ли утверждать, как это делает Алкмеон, "что большинство слов, с которыми сталкиваются люди, образуют пары..." . "Иначе, - продолжает Аристотель, - противоположности - суть начала... Однако, как можно эти начала свести к указанным выше причинам, у них отчетливо не разобрано" .

Из вышеизложенного следует не только чрезвычайная современность пифагорейских представлений, но и то, что Аристотель, в общем-то, согласен с пифагорейцами: начала - особые понятия, хотя их особость, по его мнению, заключена в чем- то другом, а не в том, что имеют в виду пифагорейцы. И совершенно в духе своего времени Аристотель начал поиск наиболее простой и понятной причины движения материи.

Однако для этого в философию пришлось не просто ввести, но и утвердить понятие "особое", что, в общем-то, до сих пор считается допустимым: "Ясно, что есть вечная и обособленная от чувственно-воспринимаемых вещей сущность..." [1. Т. 1. С. 311], которая "в существе своем, есть бог" . Действительно, "если есть движение, то необходимо имеется и некий двигатель... а, если движение вечно, то должен быть вечным и двигатель..." . "Если движение непрерывно, то двигатель - один, неподвижен, не рожден, и неизменен" .

Это именно то, что требовалось для понятного всем объяснения мира: движение материи и изменение всего вокруг происходит потому, что существует особая причина всех причин - "перводвижитель" или бог. Это понятно и просто: "бог - дал, бог - взял". Он создал мир, он сделал и первый толчок, будучи сам неподвижным и неизменным. Иначе говоря, "перводвижитель" должен быть совершенно особым нечто по сравнению с наличием факта всеобщего движения и изменения, которым страдает вся без исключения природа.

В таком случае, почему не существовать и особым понятиям, т.е. таким, которые особенно содержательны и глубоки по сравнению с массой остальных?

К таким особым видимо не зря отнесены парные пифагорейские понятия, т.е. "начала", которые, даже разбитые на одиночки, останутся, по мнению Аристотеля, столь же глубокими и содержательными. Подобное представление становится у Аристотеля мировоззренческим, всеобщим, что доказывает введение особости даже в науке: "Философия, это наука наук" (по свидетельству Анахта).

Так пифагорейские парные понятия были рассыпаны Аристотелем на одиночные, которые, казалось, засверкали россыпью самородков, значимых сами по себе. Так начала превратились в категории.

Однако как истинный исследователь Аристотель не мог не заметить свойства парности; понятно, быть убийцей очевидного факта Аристотелю, видимо, не хотелось, тогда как логика требовала унификации. Как быть? Поэтому приходится думать, что именно такой психологический "раздрай" и стал причиной отсутствия у Аристотеля определения категории, а сам факт неустранимой в природе парности был отнесен им к форме случайности: "У качества бывает и противоположность; так справедливость противоположна несправедливости, белизна - черноте, и все остальное таким же образом. Но это имеет место не во всех случаях..." .

***

Что касается другого величайшего философа планеты - Гегеля, то его роль в формировании представления о категориях скорее всего обратна по отношению к более чем двухтысячелетней традиции. Так, если Аристотель разбил пифагорейскую парность, превратив начала в категории, то Гегель, наоборот, постепенно теряет интерес к категориям аристотелевского типа, возвращаясь к принципу пифагорейской парности. Надо думать, что Гегель (видимо, в силу воспитания на аристотелевских традициях) очень бы хотел работать с категориями традиционного типа; хотел бы видеть категории "как единство субъективного и объективного", как некоторое единство многообразия ощущений в сознании индивида: "Так как "я" относит к себе многообразие ощущений... и объединяет его в себе... то... определенные виды этого отношения - суть чистые понятия рассудка; категории" .

Однако такому пониманию категорий, обнаруживает Гегель, мешает то обстоятельство, что "категории не способны быть определениями абсолютного... потому рассудок, или познание посредством категорий, не в состоянии постигать "вещи в себе"" , поскольку, "согласно кантовской философии, вещи... суть явления "для нас". А "в себе" они остаются для нас недоступными. Истинное положение таково, что вещи - суть явления не только "для нас", но также и "в себе"" .

Так Гегель приходит к выводу, что "основная ошибка научного эмпиризма состоит в том, что он, пользуясь категориями: - материя, сила, одно, многое, всеобщность, бесконечность..., и руководствуясь... не знает, что пользуется этими категориями совершенно некритично и бессознательно" .

Следовательно, собственный опыт использования категорий аристотелевского типа в качестве инструмента познания привел Гегеля к пониманию необходимости поиска какого-то другого инструмента познания, каким, все более часто, стал выступать метод "парных понятий", тождества противоположностей: "Тождество - есть основная категория рассудка" .

Здесь Гегель полагает категорию "тождество" еще только как рассудочную, однако это уже шаг к представлению о парной категории как о принципиально ином нечто по сравнению с категорией аристотелевского типа: "Тождество есть... отрицательное отношение с собой, или, - различение себя от самого себя" , что ни сном ни духом не похоже на однозначно определяемые и самодостаточные категории аристотелевского типа.

Следующим шагом Гегеля в направлении утверждения парных понятий как категорий является повышение статуса последних, поскольку такого рода понятия "являются перенесением категорий из сферы, в которой отношения имеют конечный характер, на сферу, в пределах которой они носят бесконечный характер" . Основанием для такого утверждения является результат попытки исследования Гегелем категории "пространство и время": "Даваемое разумом доказательство движения может основываться на определении понятия "пространство и время" .

Очевидно, что приведенная фраза трактует проблему не как случайное содружество двух одиночных категорий, а как одно двойное понятие - как одну категорию.

Трудно сказать, насколько изложенное убедительно для читателя, но Гегель и на самом деле выходит на понимание непреходящего значения для нового этапа познания именно парных понятий: "Должно же, наконец, наступить время, когда наука осознает категории, которыми она пользуется" , ибо "здесь, как и повсюду в философии, все дело в том, чтобы заменить рассудочные категории отношениями спекулятивного понятия" .

Именно эта фраза о значении для познания спекулятивного метода заканчивается осознанной целью этого познания, чтобы "в согласии с этим постигнуть явление" . И Гегель показывает возможности "спекулятивного метода", требующего спекулятивного же мышления, которое чревато новым знанием, извлекаемым из принципа противопоставления "себя своему другому" по аналогии и как аналогия механизма изменчивости материи.

Это можно пояснить на примере анализа Гегелем категории "бесконечно-конечное", которая образует парную категорию. Смотрите, как удивительно красиво доказывает действительность этой категории Гегель: "Старая метафизика задавалась вопросом о конечности, или бесконечности мира. Здесь бесконечность прямо противопоставлялась конечности. Однако легко увидеть, что, если эти два определения противоположны друг другу, то бесконечность, которая должна ведь представлять собой целое, выступает здесь только как одна сторона и ограничивается конечным. Ограниченная же бесконечность сама есть... конечное" . "Впрочем, говоря, бесконечное есть "не-конечное", мы этим уже на деле высказываем истину, ибо само конечное есть первое отрицание, "не-конечное", - есть отрицание отрицания; тождественное с собой отрицание, и, следовательно... истинное утверждение" . "Следовательно, - еще раз заключает Гегель, - конечное и бесконечное - едины; что истина... должна быть определена и высказана как единство конечного и бесконечного" .

Не в этом ли заключена вся современность Гегеля, когда ему приходится указывать, что это, вообще, строгое "или-или", согласно которому утверждают, например, что мир или конечен, или бесконечен, но непременно лишь одно из этих двух. Истинное же, спекулятивное, есть, напротив, как раз то, что не имеет в себе односторонних определений и не исчерпывается ими, а как тотальность совмещает в себе те определения, которые догматизм признает незыблемыми и истинными в их раздельности" .

"Чреватость" спекулятивного метода новым знанием, о чем мы говорили раньше, не была, к сожалению, полностью выявлена при Гегеле. Более того, она не полностью выявлена даже в XX в., а осознана и того менее. Например, парное понятие "единично-общее" оказалось тождеством противоположностей явления "система", что мы покажем ниже, а доказанная Гегелем парность понятий "бесконечное" и "конечное" подтверждена лишь современной нам наукой в виде принципиальной двойственности материи: "Налицо две противоречивые картины реальности; - вещество и энергия" , где вещество, как мы знаем, всегда конечно, а энергия (поле) - бесконечна. Но поле превратимо в вещество, а вещество - в энергию (поле), что убедительно доказала атомная бомба .

Однако несмотря на то, что многие положения гегелевской диалектики подтверждены в XX в., сам диалектический метод, как метод познания, оставался "сырым", а, главное, - неверно осознанным.

Марксизм, например, не учел того, что уже во времена Лейбница существовал закон тождества, согласно которому "в мире нет даже двух вещей, которые были бы тождественны друг другу", ибо истинное тождество возможно лишь в отношении себя с собой. Обращаясь весьма вольно с понятием "тождество" противоположностей вообще (подчас соотнося друг с другом различные системы-вещи), марксизм таким образом превращал диалектику в софистику. Действительно, диалектика, которая, по Ленину, "есть гибкость...гибкость...и еще раз - гибкость" , предполагающая и как умение изворачиваться, становится совершеннейшей софистикой при учете ожидания "объективности от субъекта" . Впрочем, это и не скрывалось: "Мой диалектический метод не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью" [7. Т. 23. С.21], что, воспринималось вполне однозначно: "Не связывайтесь со мной. Я - старый диалектик, даже ученое звание имею; начнем спорить - обведу вокруг пальца" .

Дело в том, что принцип парности как тождество противоположностей требует найти такие два понятия, которые соответствовали бы характеру исследуемого явления в качестве противоположностей и одновременно представляли собой, по сути, одно и то же. Иначе говоря, для выявления сути какого-либо явления необходимо найти и поставить в пару два термина, обозначающие это явление и единственным образом соответствующие друг другу как одно и то же. Однако найти и выделить из десятков тысяч терминов языка такие два термина (без знания сути того, что они представляют собой в системе исследуемого явления) - дело почти безнадежное. Ведь лишь исторически, трудом многих выдающихся философов были найдены пары вроде "единично-общего" или "бесконечно-конечного". Очевидно, что и Гегель не дал нам решения этого вопроса; не сказал, как подобрать пары терминов для исследуемого явления.

Справедливости ради отметим, что Гегель все-таки начал приближение к пониманию сути парности, что мы видим в его попытках исследовать и осознать триады. Однако эту работу он не довел до конца. Видимо, именно по этой причине диалектика до сих пор соответствует выражению Гете из его "Фауста": "Согласие противоречий, для головы моей овечьей, - непроницаемая муть"

И последнее. Гегель подтвердил звание "категория" для парных понятий, не отменив это звание для одиночных. Этим он как бы расширил область категориального, вольно или невольно способствуя росту неопределенности в философии. Однако "для философствования требуется прежде всего, чтобы каждая мысль мыслилась нами во всей ее строгости и чтобы мы не оставляли ее смутной и неопределенной"

***

Начнем с обнаруженного недавно свойства языка - определять конкретное явление не одним единственным термином, к чему мы привыкли как к чему то само собой разумеющемуся, а тремя. Например, пусть нам требуется определить явление "река". Термин "река", которым мы обычно определяем данное явление, однако достаточен только тогда, когда одновременно с ним и в связи с ним хотя бы мыслится еще пара терминов: "исток" и "устье", поскольку очевидно, что в отличие от других водоемов (моря, озера, лужи) реку будут отличать единственным образом только эти два термина. Нет реки без истока и устья.

Следовательно, надо думать, что наша привычная "однотерминность" в определении природных явлений обязательно предполагает мысленное уточнение "коренного" термина рядом дополнительных, которых в силу их непроизносимости мы просто не замечаем.

Тогда признаем, что, во-первых, поскольку в мире достаточно однотипных явлений, наше мышление научилось отличать одно однотипное явление от другого (и часто) вполне неосознанно. Во-вторых, неосознанность этих явлений, а, следовательно, и непроизносимость их обозначений не дает нам права предполагать, что их нет. В третьих, среди названных отличий вероятно и скрываются искомые нами парные понятия, такие, как "исток" и "устье" в случае определения реки.

И в самом деле, реку столь же невозможно представить без истока и устья, как и обычную палку без ее концов. Более того, реку нельзя лишить истока и устья, чтобы не превратить в "не-реку", как нельзя лишить палку ее концов, не превратив ее в "не- палку". Известно, что как не обламывай концы у палки, как не уничтожай их - палка все равно останется с двумя концами. Но это как раз и свидетельствует о принципиальной неотделимости данных двух дополнительных понятий от "коренного", что и требовалось доказать.

Разумеется, триадность давно замечена человеком и широко используется им в устном народном творчестве. Например, число "три" считается довольно-таки роковым и значительным, в силу чего оно используется даже в религии: "Бог - отец, бог - сын, и бог - дух святой".

Коснувшись проблемы триадности, нельзя еще раз не вспомнить о Гегеле. Так, если понять его термин "мера" по литере "бэта" , т.е. в смысле такого единства количества и качества, которое еще опосредуется друг другом, а "процесс меры" - по литере "гамма" , то "процесс меры истинная бесконечность совпадения с самим собой в своем другом. Каждое из этих двух определений переходит в то, чем оно было раньше, мы получаем подвергшееся отрицанию в своих определениях; - в снятое бытие, которое есть сущность" .

Как читатель мог убедиться, в процессе взаимодействия (а точнее, просто в процессе, поскольку процесс и взаимодействие - вещи разные) противоположностей, по Гегелю, возникает некоторое третье, которое в данном случае есть сущность. И вообще, как свидетельствует комментатор гегелевских работ Е. Ситковский, "во всех случаях, когда сталкиваются два противоположных понятия, то надо, по мнению Гегеля, выяснить, - "не есть ли нечто третье их истина?"" .

Пример с мерой выбран нами еще и потому, что в нем Гегель выявляет одно из самых удивительных и загадочных свойств нашего "третьего" - принцип относительности, который даже в настоящее время понят, а, следовательно, и применен не совсем в том смысле, в котором он действует в природе: "Если нечто стало другим, то тем самым оно исчезло. Не так в сфере сущности. Здесь мы не имеем истинно другого, а имеем лишь... отношение одного к его другому... т.е. примерно то, как положительное относится к отрицательному, ибо положительное, взятое "для себя" - лишено смысла. Оно, положительное, соотнесено с отрицательным... В сфере бытия соотнесенность есть лишь "в себе"; в сущности же она, напротив, - положена. В этом и состоит, вообще, различие между формами бытия и сущности; в бытии - все непосредственно, в сущности, напротив, - все относительно"

Но вернемся к современному состоянию поднятых проблем. Так, после Гегеля мы вроде бы признали, что существуют парные понятия, которые с легкой руки Гегеля названы категориями (к тому же обладающими не совсем привычным, "мутноватым", по Гете, свойством, - совпадения с самим собой в своем другом).

Теперь, после выявления триад, стало понемногу проясняться, что парные понятия, сопутствующие "коренному" термину триады, есть не что иное, как тождество противоположностей, поскольку, исходя из ряда примеров, рассмотренных нами, очевидно, что пара понятий обозначает пределы существования названного явления. Ну, а если это пределы, то данные два понятия нашей пары действительно должны обозначать одно и то же, только находящееся в своих диаметрально- противоположных позициях (состояниях). При этом вполне очевидно, что суть или сущность исследуемого явления заключена именно в тождестве противоположностей триады. Так, если данная пара обозначает пределы какого-либо явления, то, значит, и все явление без остатка содержится между этими пределами. Следовательно, "решая" тождество противоположностей конкретной триады, мы вправе ожидать познания сути (сущности) исследуемого явления во всей его цельности и полноте.

Если же вспомнить, что тождество противоположностей есть "процесс совпадения с самим собой в своем другом", а просто процесс есть истина, то можно утверждать, что природа (материя) познаваема и только через познание конкретных явлений (систем). К тому же познаваема вплоть до истины.

Итак, триада представляет собой систему из двух полюсов информативности, один из которых есть одиночное понятие ("коренной" термин, или ноумен) как полюс минимума информации. Другой полюс - это парное понятие (тождество противоположностей) как полюс максимума информации. При этом единичное понятие (ноумен), по Канту, является нечто как "для нас", так и "для себя", обладая по указанной причине информативностью не большей, чем в пределах наименования (ноумена). Наоборот, парное понятие, как состоящее из двух частей целое, не просто информативнее одиночного по причине обычной суммы, но и как "целое, которое всегда больше простой суммы своих частей".

Следовательно, структура триады ничем не отличается от структуры всех остальных (природных) систем-явлений, представляя собой тождество противоположностей; триада как система построена на общем и едином для всей природы принципе.

Непринципиальное же ее (триады) отличие от всех остальных (природных) состоит, во-первых, в самой ее "триадности", смысл чего в том, что в ней всегда больше тождеств противоположностей, чем в обычной "дикоприродной" ровно в два раза. Второе отличие, в ее информативной сущности, поскольку триада - это специализированная система информации, возникшая вместе с человеком и обслуживающая его познание. В третьих, это единственный инструмент проникновения в глубины явлений; единственный инструмент исследования внутрисистемной области.

Но вспомним забытый за другими заботами вопрос о самой категориальности. Так, в результате приведенного анализа стало ясно, что одиночные понятия по информативности (по "обобщенности" и содержательности "сказывания") в неизмеримой степени уступают парным. Судите сами: а) любое парное понятие по форме информативнее одиночного ровно в два раза, б) парное понятие уже неизмеримо глубже и содержательнее одиночного при учете формулы: "целое всегда больше простой суммы своих частей", в) решение парного понятия (диалектика как процесс), являясь истиной по условию ("истина, есть процесс") вообще не сравнимо по глубине и содержанию ни с чем, ибо истина - это максимальная глубина и содержательность сама по себе. В тождестве противоположностей триады парное понятие (как полюс информативности) диаметрально противоположно одиночному. Следовательно, только и именно парное понятие может соответствовать "аристотелевской" (не будем забывать это определение) формуле категориальности; только парное понятие имеет право называться категорией. Итак, категория - это парное понятие как тождество противоположностей.

Следовательно, надо признать, что нет и быть не может категорий среди одиночных понятий. Одиночные понятия во имя справедливости и уважения к философии должны оставаться в звании понятий.

Пример познания диалектическим методом

С древнейших времен людей волнует какая-то неуловимая связь иногда встречающихся двух, казалось бы, совершенно противоположных понятий. Это положение вполне относится и к понятиям "единичное" и "общее".

Гегель увидел здесь тождество противоположностей: "Определяя... всеобщее, мы находим, что оно образует противоположность чего-то иного, а это иное есть... единичность" . Данная гегелевская фраза имеет основание в том, что "полагание единичного, как тождественного со всеобщим" , обусловлено "отрицанием единичного как отрицанием отрицания" . Поскольку же закон "отрицания отрицания" - весьма серьезный аргумент, подтверждаемый к тому же действительностью в форме извлеченного из опыта обобщения: "двойное отрицание - есть утверждение", то возникает достаточная уверенность в том, что "подлинная единичность есть... всеобщность в самой себе" [2. Т. 2. С. 460].

Наверное и мы, доверяя Гегелю, можем констатировать, что "единичное" и "общее" - есть парное понятие, категория, или, что то же самое, тождество противоположностей.

Из предыдущего мы знаем о существовании триад, которые имеют два полюса информативности: ноумен (понятие) и тождество противоположностей (категория). Так вот, для того, чтобы познать суть исследуемого явления, нам все это (и "полюса", и "ноумен", и "категории") необходимо выявить и решить в конкретных условиях. Поэтому будем считать, что доверяя Гегелю, мы уже выявили категорию; один полюс неизвестной триады нам уже известен.

Для нахождения другого, противоположного полюса - ноумена (названия явления) нам необходимо воспользоваться свойством категории, которое благодаря тождеству категории и понятия (ноумена) должно быть аналогичным для них обоих. А это свойство категории единично-общего нам известно: "Единичное есть общее". И наоборот. Иными словами, нам необходимо выявить (из неисчислимого количества) всего лишь явление, которое имело бы свойство быть одновременно и единичным (чем- то вроде единого тела), и общим (состоять из частей или элементов).

Не будем испытывать терпение читателя и сразу заявим, что второй полюс искомой триады - это система, ибо даже современный энциклопедический словарь определяет систему как "совокупность элементов, которая образует целостность, единство" . Следовательно, название искомого явления выявлено. Это система. Таким образом нами выявлены оба полюса искомой триады, которую мы уже можем изобразить в виде схемы:

понятие - система

||| - |||

категория - единично ? общее

Следующим нашим шагом будет превращение пустого тавтологичного пока тождества "единично-общего" в отличное, т.е. в тождество отличных друг от друга элементов, которые, однако, не изменяли бы условий тождественности. Этому удовлетворяет случай предельных состояний одного и того же (явления), чем диалектика постоянно оперирует. Следовательно, нам позволительно определить предельные состояния явления "система", как мы зрительно определяем предельные состояния одной и той же палки, не нарушая никоим образом свойств тождественности данной конкретики. Однако для осуществления последнего шага нам снова придется обратиться к Гегелю: "Мир является лишь собранием конечных предметов" , что в свете современных требований к единичному ("единичное, есть категория, выражающая обособленность, дискретность, отграниченность друг от друга вещей и явлений" ) заставляет признать, что "мир является лишь собранием единичностей".

Что это значит? Это значит, что Гегель определял (точнее, вынужден был определять) тела, вещи и явления только в момент взаимодействия с ними, ибо по другому, т.е. не взаимодействуя с ними, он просто не мог о них ничего и знать. Спрашивается, как можно что-либо знать о нечто, не видя, не слыша, не ощущая его? Следовательно, лишь внешнее взаимодействие обнаруживает явление как нечто целое, единичное: единичное - это состояние явления (системы) в момент его внешнего взаимодействия. Так и запишем: единичное есть общность в условиях преобладания внешних для данной системы взаимодействий. Тогда определение общего, исходя из свойств тождества, будет следующим: общее есть единичность в состоянии преобладания внутренних для данной системы-единичности взаимодействий. Но поскольку любое взаимодействие предполагает обмен энергией, то последнее определение можно выразить так: общее есть единичность в условиях избытка энергии. И диалектически обратное: единичное есть общность в условиях дефицита энергии.

На этом, т.е. на стадии превращения пустого тождества противоположностей в "отличное", мы, наконец, закончим "решение категории "единично-общего". Нам осталось лишь опосредовать категорию ноуменом, или, что то же самое, связать выявленный "механизм" решения явления с его названием (система) и, следовательно, продемонстрировать суть этого конкретного явления.

Состояние систем соответствует их энергии; рост последней ведет к распадению систем, а уменьшение, наоборот, к консолидации их во все более прочную единичность. Можно и проще: дефицит энергии в системе ведет к консолидации системы, а избыток - к ее распаду.

Это и есть закон системных изменений, или просто, закон СИ, представляющий из себя суть или истину явления "система".

Говорят, нужно подтвердить закон СИ примерами из жизни; фактами. Они всюду. Физика полна примерами термического расширения тел, что, как известно, заканчивается распадением конкретных систем вплоть до испарения, превращения единого тела в массу отдельных тел-систем. Наоборот, отток энергии ведет к консолидации частей в единое тело, как масса систем-тел водяного пара при охлаждении конденсируется в единичность - объем воды и льда. В биологии достаточно указать на процесс консолидации волков в стаи при наступлении зимнего периода, и, наоборот при наступлении изобилия лета. В социологии красноречив пример рабочего класса, который в условиях роста дефицита увеличил свое единство до необоримости, разбившей цепи эксплуатации. Лозунг "Пролетарии всех стран - соединяйтесь!" был исключительно верен. Однако этот же закон уничтожил, растворил пролетариат при "квартиризации" рабочего класса до создания в условиях роста благосостояния массы отдельных собственнических мирков, не интересующихся даже соседями по квартире.

Закон СИ оказался законом эволюции и происхождения человека, что попытался показать автор в своей статье "Диалектика антропогенеза" (Философские исследования. 1994. N2. С. 59-96).

Два лица философии.

Мы начали свое, исследование с уже известного нам элемента - с пустого тождества двух противоположностей категории "единичное - общее". В общем, это простой случай. Поэтому так необычайно легко была извлечена суть рассматриваемого явления, которая оказалась законом природы. Это воодушевляет. А что если таким же образом исследовать явление "философия", которое на данный момент так богато дефинициями, что вызывает сомнение. И не напрасно, ибо подпадает под притчу "о встречном", утверждающей, что если вами встреченного вы именуете Лукой, Марком или Иоанном, то, без сомнения, вы не знаете его. То же относится к многодефинитности философии: "Слово "философия", как известно, не имеет одного, точно определенного значения" .

Однако по сравнению с явлением "система", где в условиях задачи лежит почти полностью раскрытый полюс максимума информативности, в условиях задачи "философия" лежит лишь ноумен триады, т.е. полюс минимума информативности. И больше ничего. Это сильно осложняет дело.

Для наглядности выразим сказанное схематически:

понятие - философия

||| |||

категория - "???"

Как видно из схемы, данная триада - это терра инкогнита; сплошное белое пятно. Следовательно, нам здесь предстоит найти оба предела искомого явления, составить из них пустое тождество, выявить, в чем заключается отличие найденных пределов друг от друга, и превратив пустое тождество в отличное, "решить" его, объективизировав суть искомого явления. Эта объективизированная суть необходимо окажется и дефиницией философии.

Самый трудный этап поставленной задачи - это поиск пределов явления "философия". Трудность состоит в том, что философия, как мы ее понимали до сих пор, никогда не занималась этой проблемой, и следовательно, историей не подготовлено для нас даже намеков - где и что искать. Единственной нитью Ариадны в этих потемках остаются правила словобразования языка, который обязан стремиться абстрагировать слова сообразно связям и отношениям соответствующих явлений в природе. Но правило, к сожалению, не закон. Так что будем молить бога, чтобы правило приблизилось к закону, абстрагировав в языке хотя бы один предел явления "философия" с намеком на само название.

Действительно, в русском языке нашелся такой термин. Это - натурфилософия. И очень хорошо, что в составе найденного термина оказался не просто намек, но и само слово "философия". Однако находка поначалу не радовала, поскольку, во-первых, она оказалась в неожиданной для нас области применения. Во-вторых, дефиниция ее ("Натурфилософия - это умозрительное истолкование природы, рассматриваемой в ее целостности..." ) маловразумительна. В третьих, приведенное определение натурфилософии страдает в совершенно наветным обвинением, "в отрыве натурфилософии от чувственного опыта" несмотря на то, например, что "умозрительные" представления Коперника о вращении Земли вокруг Солнца оказались вернее, чем "чувственный опыт" всех его современников, убеждавший в очевидности обратного.

Так что же такое натурфилософия? Наука? Мировоззрение? Идеология? Впрочем, уже одно перечисление приписываемых ей имен бросает ее в объятия притчи о встречном. Следовательно, мы и на самом деле не знаем, что такое натурфилософия, а, значит, что и приписываемые ей имена-определения не отражают ее содержания.

Но может быть натурфилософия - это все вышеперечисленное (и даже не перечисленное) вместе? Да еще и одновременно вершащееся в связи с вышеперечисленным, чтобы она, натурфилософия, смогла выразить себя некоторым целым, единичным и единственным, не подпадающим под определение притчи о встречном?

Однако очевидно, что в виде указанного целого, это будет уже не наука, не идеология и не мировоззрение. Это будет уже что-то похожее на период истории исследуемого общества; это будет уже эпоха. Последнее легко проверить на истории европейского общества: "Наиболее значительную роль натурфилософия играла в древности. Фактически, она являлась первой исторической формой философии" .

"В средние века, когда философия сближается с теологией, натурфилософия почти исчезает с философского горизонта" [Там же].

"Рост интереса к природе Возрождения нашел выражение в новом расцвете натурфилософии" .

"В XVII-XVIII веках... натурфилософия отступает на второй план" , до такой степени, что в середине XIX в. Энгельс смог заявить, что "натурфилософии пришел конец".

Хотя далее в цитируемой выше статье историческая последовательность не продолжена, однако можно показать, что состоялся еще один расцвет натурфилософии, который пришелся на середину XX в. Если началом нового считать конец старого, то книга Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", которая великолепно озвучила кризис классической науки, может вполне характеризовать тот перевал, с которого начала катиться лавина новой науки: "С этим кризисом связано возрождение натурфилософии" .

Развитие новой науки, натурфилософской по характеру, подтверждается рядом работ основателей квантовой физики, даже названия которых содержат термин "натурфилософия". Это не говоря уже о работах Эйнштейна, "идеи которого послужили основой для выработки новой картины мира" . А "новая картина мира", или, что то же самое, - новое мировоззрение, уже верный признак натурфилософии.

Если же у кого-то возникнет вопрос: как согласовать утверждение автора о расцвете натурфилософии в середине XX в. с его же указанием на факт появления массы натурфилософских работ в первой половине того же века, то здесь не следует искать логического противоречия; просто у натурфилософии, как и у ряда других явлений, существует период "внутриутробного" развития. Да и практически достижения науки всегда предшествуют достижениям в производстве, которые уже вызывают ощущение расцвета.

Конец XX в. характеризуется заметным снижением дееспособности науки, и, наоборот, - резким подъемом активности религии и прочих идеологических учений. Не будем приводить статистические данные о росте влияния и деятельности сект, а также агрессивности ислама, поскольку об этом говорят каждый день средства массовой информации. Нам достаточно ощущения застоя, заката, потери уверенности в будущем, которое сопровождает нас с утра и до вечера, подтверждаемое очевидным падением производства и, уровня жизни.

Итак, представим приведенную здесь периодизацию в виде таблицы.

Налицо периодичность, и это очень хорошо, ибо она всегда есть признак какой-то закономерности, хотя таблица кажется неожиданной в том, что выворачивает наизнанку наши прежние представления о содержании и приводных ремнях человеческой истории. Она кажется интуитивно неприемлемой.

Однако кроме давления на интуицию, таблица показывает и вполне действительные, существующие на самом деле формы проявления натурфилософии, по которым мы уже можем составить ее достаточно подробный "словесный портрет". Во-первых, броско проявился факт, что натурфилософия - это всего лишь один из полюсов явления, другим полюсом которого является идеология. Иначе говоря, благодаря таблице, выявившей периодичность (как свойство природы полюсов являться, по возможности, парой), мы уже имеем на руках тождество противоположностей ("натурфилософия - идеология") как категорию явления "философия". А это значит, что триада явления "философия" уже не терра инкогнита. Поскольку триада - это система познания, мы уже можем приступить к познанию сути (или истины) философии. Итак, триада:

понятие - философия

||| |||

категория - натурфилософия - идеология,

состоящая из пары тождеств ("понятие - категория" и "натурфилософия - идеология"), налицо. Теперь, поскольку нам необходимо превратить пустое тождество "натурфилософия - идеология" в отличное, а также по причине того , что все мы по сути - детерминисты (т.е. мыслим в пределах принципа причинности), то решение данной задачи без освоения диалектики с ее логикой противоречий - проблематично. Поэтому давайте освежим в памяти основные представления диалектики и постараемся утвердиться в них.

Всякое единичное слово (термин) есть понятие. (Как исключения, существуют понятия, состоящие из группы слов.)

Групповое, но только из двух слов состоящее понятие - парное понятие, (если оно, конечно, не "с потолка") есть категория.

Категория - это тождество противоположностей как пределов какого-либо (исследуемого) явления.

Тождество противоположностей невозможно среди вещей, тел (систем), поскольку в мире нет даже двух тел, тождественных друг другу. Тождество противоположностей есть полное равенство, возможное лишь как равенство самому себе.

Тождество не предполагает равенство (только) "пределов", поскольку сами по себе они (пределы) тоже никогда не равны друг другу (уже потому, что левое не есть правое, устье реки не есть исток и т.п.), а есть полное равенство пределов явления. Равенство пределов явления не есть равенство пределов уже потому, что предел явления включает в себя все явление, рассматриваемое со стороны данного предела совершенно так же, как и предел явления противоположной стороны. Если грубо, то тождество противоположностей есть рассмотрение исследуемого явления целиком, поочередно; то с позиции одного предела, то с позиции противоположного, ну, а точнее - это усиление влияния то одной противоположности, то, наоборот, другой. В познании же - это имитация действительно наличествующего в природе преобразования явления из одного своего состояния в другое в полном соответствии с процессом изменения его самого.

Следует отличать пустое тождество от отличного, как отличается, например, заготовка монеты от уже готовой с нанесенными на ее стороны изображениями "орла" и "решки".

Итак, у нас на руках пустое тождество противоположностей явления "философия", про которое можно сказать только то, что натурфилософия есть идеология. И не более. А это еще почти ничего, тавтология. Поэтому, имея несколько различных вариантов проявления натурфилософии и идеологии в различных условиях (древний мир, средние века, Новое время...) попробуем составить словесный портрет наших двух понятий, чтобы превратить в конце концов имеющееся пустое тождество в отличное.

Натурфилософия античности - это комплекс наук (математика, физика, история, медицина...), развивающийся в русле причинно-следственной логики. При этом любая причинно-следственная цепочка ограничена неизвестной конечной причиной или богом. Например, древний грек, плывущий под парусом по морю, хорошо понимал, что причиной движения его лодки является ветер. А вот причину ветра он не знал и потому абстрагировал ее в виде бога (Борея, Зефира...). Таким образом, логика античности - это теодетерминизм причинно-следственная логика познания, где неизвестной первопричиной любого причинно- следственного ряда является бог. Однако несмотря на "божественный предел", ограничивающий длину причинно-следственных цепочек, его оказалось достаточно для первого научного приступа познания природы, для античного расцвета натурфилософии: "История греческой философии есть история зарождения науки; - есть единая, неразделенная наука" [13. С. 8].

Поскольку логикой средневековой науки оставался все тот же теодетерминизм ("первопричиной всего сущего является бог"), очевидно, что именно античная натурфилософия (а не какой-либо другой комплекс наук) выродилась в идеологию христианства. Действительно, в средние века господствовал все тот же аристотелизм, зубрились те же "пифагоровы штаны", та же математика Евклида, тот же закон Архимеда, та же медицина Галена и Гиппократа, то же птолемеевское представление о мире: "Средневековая схоластическая философия была греческой по основам мышления; - аристотелевской, платоновской" . Разница была только в том, что веками в теологии и других средневековых науках не появлялось ничего нового: "Нельзя лучше доказать ложность аристотелевских принципов, чем отметив, что в течение многих веков, когда им следовали, не было возможности продвинуться вперед в познании вещей" . Но это как раз и есть то самое отличие, которое мы искали: натурфилософия средних веков, как идеология христианства, есть античная натурфилософия, лишенная своего производящего творческого начала. Следовательно, идеология есть натурфилософия творческого дефицита.

Действительно, существует ряд высказываний по поводу непроизводительности идеологий вообще, лучшим из которых и известнейшим является фраза Энгельса о том, что "христианское средневековье не создало ничего". Диалектически обратным будет определение натурфилософии: натурфилософия есть идеология творческого изобилия.

Найдя таким образом отличие сторон явления "философия", мы уже готовы составить отличное тождество, но оно будет только "отличным", поскольку и без него ясно, что философия как явление просто обязано изменяться в каких-то пределах. Следовательно, надо думать, что наша информация об исследуемом явлении пока что еще неполна.

Поскольку мы уже пришли к выводу, что античная натурфилософия и средневековая идеология христианства по сути одно и то же, мы вынуждены констатировать, что имеем дело с какой-то единой системой, в которой названные два явления состоят лишь в качестве противоположных сторон этого еще не названного единства. Тогда назовем это не названное единство парадигмой (системой научно-производственного характера), т.е. парадигмой теодетерминизма.

Следовательно, парадигма теодетерминизма - это научно-производственная система теодетерминистского мировоззрения, в котором натурфилософия проявила себя в виде периода греко-римского расцвета, а идеология христианства снискала о себе мнение заката: "Теологическая система дошла до высшей степени совершенства, заменив действием одного божества разнообразные вмешательства многочисленных и независимых друг от друга божеств" .

Исследуя причины отчаянной борьбы средневековой идеологии с зарождающейся наукой Возрождения, мы неизбежно обнаружим, что логический принцип познания эпохи ("у каждой причины - свое следствие. И наоборот. Первопричиной является не бог, а закон природы") заметно отличается от логического принципа парадигмы теодетерминизма вообще ("У каждой причины - свое следствие. И наоборот. Первопричиной всего является бог). Понятно, что благодаря этому отличию принцип познания эпохи Возрождения получил название просто "детерминизм", т.е. "теодетерминизм" без приставки "тео", поскольку, хотя он и различается указанным моментом, однако же одинаков по логическому методу познания (причинно-следственная логика).

Именно детерминизм защищал Ленин в своей книге "Материализм и эмпириокритицизм", что непосредственно доказывает ту истину, что эпоха Возрождения и идеология марксизма связаны друг с другом тем же единым, чем были связаны античная натурфилософия и средневековая идеология христианства. Это тоже - парадигма, но следующая по счету, которая только что получила у нас название парадигмы детерминизма. Началом этой (второй по счету) парадигмы является расцвет эпохи Возрождения, а концом, закатом стала эпоха идеологии марксизма.

Наконец, натурфилософский расцвет середины XX в. и идеологическое оживление конца того же века говорят о существовании еще одной научно-производственной системы (парадигмы), логический принцип которой еще не осмыслен. Последний вероятно близок к эйнштейновскому представлению об относительности всего, что имеется в мире. Но если это так, то современный принцип познания будет (или должен) коренным образом отличаться от первых двух (теодетерминизма и детерминизма), поскольку согласно доказательствам Гегеля (которые нами уже приводились) человеческое познание просто обязано закончить открытие и практическое использование законов детерминистской логики, межсистемных взаимодействий, в которых "все непосредственно", и начать исследование внутрисистемных законов, в области действия которых "все относительно", т.е. законов диалектической логики.

Прежде чем продолжить исследование, сделаем маленькое отступление, полюбопытствовав, как этот вопрос решался 100 лет тому назад.

1."История греческой философии есть история зарождения науки; есть единая, неразделенная наука" .

2. "Философия начинает делиться.. разделение совпало с эпохой падения греческой самобытности" .

3. Теперь, "наука не есть самоцель; она есть уже только средство.. Новый орган человеческого духа, развитый греками, вступает в продолжительный период служебного отношения.. Философия отныне означает "богословие"" .

4. "Новый характер философии сказывается в той упорной работе мысли, при посредстве которой три великие религии старались ассимилировать греческую науку. В этой форме, - в качестве служанки веры, мы и встречаемся с философией в течение долгих ученических годов германских народов" .

5. "Освобождение от господства религиозного сознания Средних веков философия находит в идеалах Греции; - она снова становится наукой" .

6. "История философии есть история значения науки. Как только научная мысль утверждает себя в качестве самостоятельного стремления к познанию, она получает название философии. Когда же научная мысль низводится до степени средства к этическому воспитанию, философия превращается в формулировку религиозных убеждений". .

И, наконец, как итог, как вывод: "Философия каждой эпохи есть мерило той ценности, которую данная эпоха отводит науке... отсюда ясно, почему нельзя вывести единого понятия философии" .

Как тут быть? Поразительно. Поневоле поверишь Бердяеву, что "философия существует лишь там, где признается философская интуиция".

Однако, пора закончить отступление, сделав вывод в духе Марка Твена: "Адам был счастливчик, поскольку мог быть уверен, что до него этого не мог произнести никто".

Итак, снова о парадигмах.

Пока (и условно) мы осмелились назвать эту, существующую ныне парадигму вероятностно-статистической, или просто "В- С" парадигмой. Тогда оформим в таблицу вновь полученное знание:

Из таблицы следует: поскольку любая из парадигм имеет наименование господствующей в ней логики, то очевидно, что человеческое общество в целом освоило за исторический период 3 логики познания. Эти три познанные человеком логики есть прямое свидетельство (и доказательство) того, что человеку в процессе его приспособления к окружающей среде нет необходимости изменяться физически; он изменяется путем освоения все новых и новых логик познания, все глубже и полнее с каждым новым шагом познавая природу. Иначе говоря, человек изменяется путем совершенствования своего "универсального приспособителя", которым является его мозг.

Очевиден прогресс познания, вытекающий из сравнения времени "существования" теодетерминизма (несколько тысячелетий) со временем господства детерминизма (примерно 500 лет) и со временем торжества "В-С" парадигмы (видимо, несколько более 50 лет). Зримо проявляется так и не доказанная марксизмом спиральность развития, которая на самом деле осуществляется через сложение поступательного движения смены парадигм с вращательным, выражающемся через периодичность сменяющих друг друга расцветов и закатов. Каждый очередной расцвет или закат всегда осуществляется на новом более высоком уровне познания природы.

Наконец, установлено, что натурфилософия - это наука (или куст наук), когда диалектически противоположное - идеология - будет представлять из себя нечто обратное. Грубо, формально это можно выразить примерно так: идеология - это антинаука.

Однако диалектически "антиНАУКА" предполагает не отсутствие науки вообще и не ненаучность науки, а тоже некоторую науку (поскольку в состав термина "антиНАУКА" входит и понятие "НАУКА").

Что же это за "наука", которая лишь диалектически "антинаука", т.е. не наука, и не антинаука в прямом смысле этих слов? Однако не будем забегать вперед, а обратимся к одному из образцов этого жанра - к неоконченной работе Ф. Энгельса "Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека"

В этой работе Энгельс, как и Мальтус, вышел на ограниченность плотности населения в случае простого (животного) использования окружающей среды: "Стадо обезьян... неспособно извлечь из района, где оно добывает себе корм, больше того, что он (район) мог дать от природы. Как только все области, способные поставлять корм, становятся занятыми, увеличение обезьяньего населения становится невозможным" . Однако в отличие от Мальтуса, Энгельс нашел решение проблемы перенаселенности: "Коротко говоря, животное только пользуется внешней средой... Человек же - господствует над ней. Господство над природой состоит в том, что мы ("человеки"), в отличие от всех других существ, умеем познавать ее (природы) законы и правильно их применять" . Он, Энгельс, даже указал, как это должно быть сделано: "Животные уничтожают растительность какой-либо местности, не ведая, что творят. Человек же ее уничтожает для того, чтобы на освободившейся почве посеять то, что принесет ему урожай в несколько раз превышающий то, что он посеял" .

Теперь давайте прочтем Энгельса так, как будто он написал не для людей, а для обезьян: "Стадо "человеков" (общество) в отличие от обезьяньего, вполне способно извлечь из района, где добывается корм, много больше того, что этот район мог бы дать от природы, поскольку человеческое стадо, в отличие от животных сообществ, способно познавать законы природы и правильно их применять. Поэтому, несмотря на то, что все области, способные производить корм, "человеками" уже заняты, увеличение плотности населения на них не только возможно, но и действительно".

"Шел в комнату, попал в другую". Применяя грибоедовскую иносказательность, можем только посочувствовать Энгельсу, что выполняя заказ идеологии и убедившись в том, что "зашел не туда", он оборвал на полуслове самого себя в том, что чрезвычайно важно для людей, для тех самых, ради которых, как утверждает Энгельс, они с Марксом отдали без остатка всю свою жизнь. Очень жаль, ибо уже тогда могло состояться открытие той истины, что "человека кормит труд, а общество - наука". Видимо, марксисту было невыгодно сделать кормилицей еще и науку, когда кормильцем всего и вся был уже провозглашен только труд.

Так или иначе, но наконец найдено главное; цель науки и ее назначение есть обеспечение существования человеческого общества. Теперь мы имеем почти все данные для осознания и, следовательно, определения (дефиниции) обеих противоположностей философии.

Натурфилософия - это, во-первых, наука (или куст наук), а, во-вторых, период расцвета очередной парадигмы, период ее творческого изобилия. (Помним, "натурфилософия - это идеология творческого изобилия"). К этому надо добавить, что приставка "натур" указывает на предмет приложения этого "творческого изобилия", т.е. на то, что это, по сути, есть период взаимодействия человека непосредственно с природой, используя творчески открытые законы природы.

Объединяя все сказанное о натурфилософии, получаем: натурфилософия есть обеспечитель существования общества в изобильный период расцвета парадигмы через использование человеком дикой природы.

Парадигма детерминизма, начавшая свой расцвет 500 лет тому назад, подошла, в конце XIX в. к своему закату. Первыми могли почувствовать приближение заката лишь люди с колоссальной , почти животной интуицией: "Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма". Так или иначе, но Европа середины XIX в. явно почувствовала необходимость в приходе идеологий, что является верным признаком наступления заката. Закат как состояние творческого дефицита ощущался в первую очередь в самой науке. Пример тому напутствие крупного ученого Ф. Жолли своему ученику М. Планку: "Зачем Вы хотите испортить себе жизнь, ведь теоретическая физика уже в основном закончена" . Здесь же стоит упомянуть и о выступлении лорда Кельвина на заседании Королевского общества в канун XX в. об "окончательной достроенности здания науки", и об уже цитированной нами работе Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", где совершенно откровенно говорится о ее кризисе. Следовательно, надо признать, что закат детерминизма в конце XIX в. неоспорим.

Следует признать и то, что работы Эйнштейна, квантовая физика, кибернетика, информатика, генетика и другие науки XX в. основаны уже не на логическом принципе детерминизма, а на каком-то другом. Например, согласится ли детерминист как носитель причинно-следственной логики назвать логичной известную эйнштейновскую формулу С+С=С.? Таинственная незнакомка, которую мы назвали "В-С" парадигмой, аналогична по логическому принципу наиболее разработанной науке своего куста - квантовой механике, тогда как последняя "полностью опирается на статистическую основу" . Да и о каком детерминизме вообще может идти речь в случае соотношения неопределенностей Гейзенберга, в то время, как детерминизм предполагает полную и безусловную определенность всякого следствия по данной причине. Более того, в науке XX в. буквально господствует случайность и вероятность, которые в "детерминистское" время всегда связывались с неполным знанием и даже с полным незнанием действующих причин: "Статистические закономерности... не раскрывают причинных связей и носят феноменологический характер" . Но особенно четко (и оригинально) проявляется отличие между логикой детерминизма и логикой современной "В-С" науки в апории "яблоко и идея": Если мы обменяемся яблоками, то после обмена сумма их не изменится. Если же мы обменяемся идеями, то количество последних по меньшей мере удвоится.

Исходя из вышеизложенного, следует признать, что логический принцип парадигмы детерминизма существенно отличается от логического принципа "В-С" парадигмы. Следовательно, эти две парадигмы совершенно различны.

Теперь у нас появилась возможность описать достаточно точно суть идеологии, поскольку между осознанием заката парадигмы детерминизма (конец XIX в.) и осознанием расцвета "В-С" парадигмы (середина XX в.) лежит полоса господства идеологий. Эту полосу характеризуют революции, "хрустальные" ночи и ночи "длинных ножей", голод, депрессии, гражданские войны, внешние войны и захваты, чистки обществ "от врагов народа", использование дарового или почти бесплатного труда колхозников, гастарбайтеров, военнопленных и заключенных, развитие систем ГУЛАГа и концентрационных лагерей, а так же две мировые войны. То же самое без каких либо исключений относится и к другим, кроме фашизма и коммунизма, идеологическим проявлениям Полпота, ислама или средневекового христианства. Как-то подтвердить все изложенное может весьма скромная, явно урезанная статистика жертв идеологий первой половины XX в. на фоне сравнения с менее идеологизированными периодами существования общества:

"XVII в. убито 3 млн. 300 тыс. человек.

XVIII в. убито 5 млн. 200 тыс.

XIX в. убито 5 млн. 500 тыс.

XX в. убито 40 млн. человек" .

Видимо, никуда не уйти от понимания идеологии как наиболее кровавого периода (конца, предела) любой парадигмы, отягощенной дефицитом всего и вся.

Но поскольку идеология - это антиНАУКА, т.е. все-таки какая ни какая, а наука, и, следовательно, обеспечитель существования общества, то как объединить доказанную кровожадность этого периода с благородной целью - обеспечить существование? А тем более в условиях дефицита, т.е. критического в отношении существования момента жизни общества?

Здесь, видимо, стоит вспомнить пример (и эффект) ящерицы, где природа демонстрирует способ выживания именно в критический для жизни этой системы момент, когда приходится жертвовать частью своей системы (хвостом) для сохранения существования самой системы.

Но и это еще не все, ибо когда производство, т.е. взаимодействие человека с природой (в смысле добычи из дикой природы продуктов и благ), становится неэффективным, не обеспеченное новыми открытиями в науке теряет в результате инфляции производительность труда (и, следовательно, оплату, соответствующую достигнутому уровню жизни), становится экономически целесообразнее использовать как средство существования не способ извлечения благ из дикой природы (производство), а способ отъема благ у другого, ближнего - бандитизм, заложничество, организованные (узаконенные) формы этого же - рабство, ГУЛАГство, колхозничество и пр. Иначе говоря, в дефицитных условиях легче отнять, чем произвести.

Идеология есть обеспечитель существования общества в дефицитный период заката парадигмы через использование человеком "цивильной" природы, т.е. другого человека.

Эта дефиниция идеологии, как, впрочем, и дефиниция натурфилософии, всегда (согласно диалектическому принципу) предполагает не 100% использование "цивильной" природы, а только соответствующее увеличение степени оной.

Итак, получив, наконец, отличные стороны искомой категории, нам осталось лишь "опосредовать" ее понятием (ноуменом) "философия", помня, что стороны искомой категории есть пределы и что философия, таким образом, обеспечивает существование общества во всем диапазоне его изменений. Но "обеспечение существования во всем диапазоне" или, что то же самое, во всех без исключения случаях есть гарантия этого существования. Следовательно: философия - есть гарант существования человеческого общества.

Заключение.

Античный расцвет парадигмы теодетерминизма, обусловленный первыми научными открытиями человека, использовании этих открытий в производстве, позволил возросшей производительностью труда создать излишек (товар): "Излишний скот и излишнее оружие делается ... товарами" . Этот же излишек рождает обмен, т.е. торговлю, ибо всегда "торговали излишками продукта" . Действительно, "никогда еще торговые отношения народов Средиземноморья не достигали такой интенсивности и размаха" . Здесь следует остановиться, чтобы предложить читателю аналогию в виде метафоры Цицерона под редакцией Василия Великого: "Мир - это театр для всех, в котором нельзя поставить свой, принесенный с собой стул. Можно только сесть на свободный или отнять чужой"

С помощью этой метафоры очень легко понять суть и смысл происходящего в действительности, поскольку метафоризированная аналогия не только упрощает, но и утрирует.

Итак, античное общество Средиземноморья достигло излишка. Иначе говоря, налицо излишек стульев в цицероновском "мире-театре". Приходи (раз родился) и садись на любой. В этом случае частная собственность (свой стул) получает звание "неприкосновенной", поскольку в силу наличия свободных на занятые стулья никто не покушается. По причине наличия собственности развивается демократия как возможность независимого самовыражения. Только в обществе собственников, относительно независимых друг от друга, возможно и независимое мнение; не имеющие собственности всегда и от всего зависимы. Можно отметить и рост миролюбия такого общества, поскольку каждый отдельный член общества не имеет стремления отнять чужой стул, а в сумме это неагрессивность всего общества. Так, в эпоху Антонинов "Рим впервые в своей многовековой истории отказывается от перманентной агрессии и переходит к политике стратегической обороны" .

Однако естественный прирост населения и процесс старения парадигмы привел к появлению, а затем и к росту дефицита, что, как мы уже показали, изменило характер античного общества. На смену республикам полисного типа через эпоху гражданских войн и имперский способ решения проблем дефицита пришла христианская идеология с ее междуусобными войнами, крестовыми походами, чумо-холерными эпидемиями и нетоварным натуральным хозяйством.

Цицероновский "мир-театр" стал другим. Свободных мест там уже не наблюдается. Дефицит. Следовательно, вошедший в него, т.е. вынужденный "иметь место под солнцем-рампой" был просто обязан столкнуть со своего стула ближнего со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но мы рассмотрим этот случай, случай дефицита позже, поскольку, во-первых, исторически поздний случай нам ближе, понятнее, а во-вторых, средневековый случай дефицита деформирован не характерным для дефицита вообще отношением к собственности. Дело в том, что авторитет церкви в эпоху средневековья не только не изменил отношение людей к собственности, но и добавил к ее характеристике - "неприкосновенная" - еще и титул "священная".

К концу XIV в. уровень дефицита стал, видимо, невыносим, что доказывает поиск, развернувшийся буквально во всех сферах деятельности средневекового общества. Несмотря на костры инквизиции начался поиск выхода из создавшегося положения внутри самой идеологии (протестантизм), активизируется поиск в отвалах прошлого (исследование античного наследства), исследуются потемки психологии и псевдонаук (алхимия), основы серьезных наук (математика, физика, химия, медицина...), получает преобладающее развитие география (преодолевает пустыни и горы востока Марко Поло, наносит на карту очертания "черного" материка Васко да Гама, плывут на неведомый запад каравеллы Колумба...), осваиваются переселенцами из перенаселенной Западной Европы только что открытые материки и острова.

Конечно, эпоха великих географических открытий несколько уменьшила тесноту в Европе, однако не она решила проблему дефицита. Эту проблему опять решила философия в лице Николая Коперника, который в своей книге "Об обращениях небесных сфер" хотя прямо и не сформулировал, но достаточно внятно выразил понимание того, что при исследовании природы нет необходимости в боге. Это был уже логический принцип новой науки: "Первопричина всего не бог, а закон природы", который явился началом, истоком новой парадигмы - парадигмы "чистого" детерминизма. При наличии старой теодетерминистской науки в лице ученого (не на словах, а на деле) монашества, началось стремительное развитие новой науки - детерминизма, в лице новых ученых, обладающих новым, коперниковским мировоззрением: Галилей, Декарт, Ньютон, Бекон, Лейбниц... Наступила эпоха - эпоха расцвета парадигмы детерминизма.

Результатом этой эпохи, как известно, стало создание паровой машины и использование электричества, что резко подняло производительность труда. В обществе появился излишек, а в "мире-театре" - свободные стулья. Теперь у вошедшего в "мир- театр" уже не было необходимости сталкивать со своего стула ближнего; выбирай и садись на любой. Следовательно, исчезла необходимость отнимать чужую собственность, которая уже и морально, и психологически обрела свойство "священности и неприкосновенности". Став действительно неприкосновенной, частная собственность создала тем самым относительную независимость одного собственника от такого же другого, образовав сообщество независимых собственников или демократию.

Поскольку у вошедшего в "мир-театр" уже нет какой-либо подоплеки думать о приобретении стула, постольку резко уменьшается и агрессивность общества, слагающегося из мнений и стремлений его членов; уменьшается количество и ожесточенность войн .

Наконец, с появлением избытка появляется необходимость и в рынке, поскольку избыток есть товар. А товары требуют обмена, купли и продажи. Таким образом рынок становится синонимом демократии, поскольку сама демократия есть общество экономически независимых, возможное, как и рынок, только в условиях избытка. Население Европы, естественно, продолжало расти. Делала свое дело и инфляция, родившаяся вместе с народившейся парадигмой.

Несколько слов об инфляции. Шахты, углубляясь в погоне за вырабатываемым углем, постепенно удорожают свой продукт; лес, вырубаемый все дальше и дальше от жилищ, т.е. от места потребления, становится все дороже. Иначе говоря, стоимость производства благ, достигнутая в момент расцвета парадигмы на основе научных открытий этой эпохи, постепенно повышается в силу "старения" этого способа производства до момента, когда производительность труда данного способа в стоимостном выражении упадает ниже размера, не обеспечивающего индивидуального производителя работ оплатой, соответствующей достигнутому уровню жизни. Понятно, требуются новые открытия в науке, чтобы создать новый способ производства, производительность которого при создании благ стала бы опять выше размера (в стоимостном выражении), заведомо обеспечивающего работника некоторым избытком оплаты при поддержании достигнутого уровня жизни.

Инфляция, - это процесс "старения" парадигмы, неизбежный, как процесс старения организма. Инфляция возникает в момент "рождения" парадигмы и исчезает одновременно со "смертью" оной. Инфляция в данном понимании не противоречит ни одному из описанных в литературе случаев традиционного понимания (обесценивание денег). Например, удорожание какого-либо продукта в результате "старения" естественно понижает спрос на него. Очень част случай дотации целым категориям работников (например, шахтерам), производительность труда которых в силу отсталости данного способа производства в результате его старения увеличивает денежную массу по сравнению с объемом выдаваемого "на гора" продукта. И т.д.

Указанные два фактора (инфляция и рост народонаселения) постепенно сводят на нет достижения расцветного периода. Начинают проявлять себя кризисы различного рода, которые прямо указывают на возникновение того или иного дефицита. И первым из кризисов (хотя и менее всего заметным для общества) заявляет о себе кризис науки, признаком чего является падение количества открытий. Последнее значит, что наступила эпоха заката данной парадигмы, что наступила эпоха дефицита. Вошедший в мир-театр в этот период опять, как и в средние века, обнаружит, что все стулья заняты, что для обеспечения себе места под солнцем-рампой необходимо вытащить стул из под зада ближнего. А это однозначно доказывает тот факт, что вместо принципа "частная собственность священна и неприкосновенна" торжествует уже другой - "частная собственность есть кража". Знакомый принцип, не так ли? (Знаком, хотя бы тем, кто жил при "социализме".)

Чтобы отнять стул у ближнего необходима еще и агрессивность. И она действительно присутствует в обществе дефицита: "Весь мир насилья мы разрушим..." А подтверждение, в более чем полусотне войн, что вело это общество, воспитанное на словах и идеях этого гимна.

Отсутствие свободных мест в мире-театре и наличие соискателей говорит о том, что мир-театр переполнен. Следовательно, сама собой как необходимость (всегда оправдываемая и морально, и психологически) возникает борьба соискателей с целью устранения лишних; это процесс уменьшения численности общества - совершенно неважно, каким способом. Это могут быть гражданские войны, войны между идеологиями (как вторая мировая), политические и этнические "чистки", ГУЛАГи и иные лагеря смерти, терроризм и т.п.

Еще одним признаком заката (дефицита) является наличие планового хозяйства. Оно не придумано политиками и вождями, как это когда-то утверждалось. Нет, это естественная функция экономики дефицита. Дело в том, что, в противоположность избытку, который, естественно, можно продать и купить, дефицит (недостаток) никто не купит. Кому он нужен? По той же причине его нельзя и продать. Дефицит можно только распределить, или обменять на такой же, что в принципе ничего не меняет. Этим (распределением) как раз и занимается план: "Посредством планирования социалистическое государство организует распределение и обмен благ..." . А если точнее, то имея функцию распределения дефицита, план является, к тому же, негласным договором членов общества о доле каждого из них в распределении благ. План - это синоним общества дефицита.

Итак, конец XIX в. и начала XX (закат парадигмы детерминизма) характеризуется признаками дефицита.

"В-С" парадигма, которая пришла на смену умирающему детерминизму, тоже возникла на основе нового логического принципа, выдвинутого собирательным образом (в смысле лица) гениального философа-физика, личность которого ассоциируется у современников с личностью Эйнштейна. И этого нельзя отрицать, поскольку новое мировоззрение неотделимо от новой логики и действительно привнесено и оформлено не одним, а рядом физиков и философов новейшего времени.

Расцвет "В-С" парадигмы и на самом деле оказался творчески изобильным; он обеспечил мир продуктами питания через "зеленую революцию", энергией, познав тайны атомного ядра, он, наконец, поднял на небывалую высоту производительность труда через компьютеризацию производства. Как следствие, появился такой излишек, что во всем мире заметно снизилась агрессивность, а, значит, и количество войн. Эта "неагрессивность" сохранялась в течение нескольких десятков лет, что несправедливо было приписано успехам марксизма в "борьбе за мир". Расцвели демократия и рынок.

Однако параллельно с расцветом "В-С" парадигмы в западных странах, в восточных, за железным занавесом продолжала существовать умирающая парадигма детерминизма. Иначе говоря, рядом с расцветом "В-С" парадигмы тлел детерминизм; рядом с растущим изобилием гремел пустыми кастрюлями заповедник дефицита.

Дело в том, что марксизм - это идеология типичного детерминизма, что нами показано ранее. И как мы знаем, еще до прихода к власти марксизм в лице Ленина уже критиковал махистов и энергетизм "Эйнштейна-Эддингтона". Критикуя новые направления, Ленин яростно защищал причинно-следственные представления, т.е. именно детерминизм.

Придя к власти, марксизм уже не просто критиковал - он уже буквально выжигал каленым железом все те ростки новой парадигмы, расцвет которой мог обернуться несравненным благом для нашего общества, чем он, действительно, и явился для западного. В результате новая парадигма действительно расцвела лишь за железным занавесом, облагодетельствовав нас только надежным миром (который мы уже сами нарушали, влезая в различные авантюры). Выше названным "выжиганием" ученых - генетиков, языковедов, кибернетиков, способных в мышлении подняться выше уровня причинно-следственной логики, мы занимались всегда, вплоть до начала 90 годов XX в.. Так, по свидетельству Барашенкова "несколько лет назад принцип причинности "потопил" гипотезу сверхсветовых частиц-тахионов".

Вот и получилось, что к середине XX в. в мире параллельно существовали две парадигмы; одна - детерминизм в фазе глубокого заката (территориально - в странах восточного блока), и вторая - "В-С" парадигма в фазе расцвета (в странах западного блока). Более того, закат детерминизма дошел до стадии "феодальной раздробленности", что доказал почти спонтанный распад СССР. Последовавшая за этим попытка установить демократию в России вероятно окажется очень болезненным процессом, поскольку эта "установка" производится в условиях хронического дефицита, оставленного нам в наследство идеологической эпохой заката детерминизма. Установление демократии и рынка в условиях дефицита есть борьба с законом природы, которая никогда не завершится победой "борца". Бороться с законами природы бессмысленно; это лишь ускорит процесс "феодальной раздробленности".

И последнее. Судя по признакам, расцвет "В-С" парадигмы, бушевавший в западном обществе почти четыре десятка лет, закончился. Разные кризисы (каждый конкретный кризис - это приступ конкретного дефицита), предвестники общего экономического, стали все чаще и глубже. Оживились идеологии, особенно ислам и национализм. Усилилось чувство враждебности людей друг к другу. Процветает терроризм и заложничество. Инфляция и стремительно возросшая численность населения планеты (демографическая революция, неизбежная в условиях подъема уровня жизни, связанного с расцветом "В-С" парадигмы) быстро сводят на нет все достижения, приближая эпоху социальных бурь.

Однако это же приближает нас (человечество) и к блестящему расцвету новой, прекрасной, творчески изобильной благодати диалектической парадигмы. Если судить по факту ускорения прогресса, то до изобилия и мира новой парадигмы осталось не более 30 лет. И читатель уже знает, что надо делать для приближения этого прекрасного времени.

Постоянный адрес данной публикации: