JOHN W. WHEELER-BENNET. Munich - Prologue to tragedy. London. 1948. 507 p. + XII.

ДЖОН В, УИЛЕР-БЕННЕТ. Мюнхен - пролог трагедии.

Методология английских буржуазных историков, т. е. принципиальных фальсификаторов истории ex officio, варьируется в зависимости от ближайшей задачи, которую они стараются разрешить попутно с главной задачей - антисоветской пропагандой. При этом одни из них пытаются все добродетели приписать консервативной партии, а пороки - её конкурентам - лейбористам, другие считают необходимым разделить премию добродетели между Черчиллем и Бевином. Основная же задача тех и других - одна и та же: они изо всех сил стараются убедить читателя в том, что Англия должна была вооружаться и раньше, должна это делать и теперь, но одни прямо указывают, против кого следует вооружаться, другие об этом умалчивают, как о чём-то, само собою разумеющемся.

Пропагандисты консервативной партии утверждают, что именно лейбористы с их пацифизмом разоружили Англию, поставили её в безвыходное положение и мюнхенская сделка была единственным средством отделаться от союза с Советской страной. Пропагандисты "двухпартийной" (консервативно-лейбористской) политики переносят центр тяжести в вопросе об ответственности за Мюнхен персонально на Чемберлена, на роковую "доверчивость" "человека с зонтиком" к Гитлеру. В ещё большей мере ответственность переносится ими на Францию, правители которой готовы были бороться против коммунистов сообща с Гитлером, но вовсе не собирались бороться сообща с коммунистами против Гитлера.

Книга Уилер-Беннета представляет образец пропаганды второго рода. На первый взгляд она может показаться тонким сплетением фактов, умолчаний и инсинуаций. При ближайшем рассмотрении приёмы автора поражают своей примитивностью: вначале выпускается на сцену "роковой человек с зонтиком", причём читателю должно быть ясно, что всё было бы прекрасно, если бы место Чемберлена с самого начала занимал прозорливый, дальновидный Черчилль; затем выдвигается парализованная внутренней борьбой Франция и, наконец, указуется предостерегающим перстом некий "сфинкс", обладающий единственным качеством: возбуждать к себе всеобщее недоверие - как в среде консерваторов, так и в среде "даже" лейбористов. Этот "сфинкс", эта "за" гадка" - Союз ССР... Уилер-Беннет при этом избегает от себя, т. е. собственными своими словами, повторять клеветнические, фашистские выпады против СССР; но он настойчиво повторяет их от лица третьих "заинтересованных" сторон и, таким образом, соблюдая олимпийскую объективность имеет возможность констатировать наличие "решающего фактора" - "недоверия", внушаемого Советским Союзом не только мюнхенцам, но "даже" чемберленовской двухпартийной оппозиции. Этот фокус слишком примитивен, и у каждого читателя неизбежно должна возникнуть мысль о том, что внушать всем без исключения мошенникам недоверие может только изобличающий их всех честный человек.

Книга Уилер-Беннета состоит из следующих частей: "Пять лет"-1933 - 1938 гг., "Мюнхенская драма" - март - октябрь 1938 г., "Пять месяцев" - ноябрь 1938 - март 1939 г., "Пробуждение" - март - август 1939 г. и "Эпилог" - август 1942 г., - не считая вводных рассуждений об умиротворении, документальных приложений, иллюстраций и карт. Но последовательность этих частей в книге совершенно неожиданна: первой частью сделана "Мюнхенская драма", т. е. март-октябрь 1938 г., второй - "Пять лет" - 1933 - 1938 гг., третьей - "Пять месяцев" - ноябрь 1938 - март 1939 года. Таково методологическое достижение английского историка! Он расправляется с временем самым бесцеремонным образом. Но это ему не помогает, ибо, как сказал Еврипид, время открывает истину даже тогда, когда об этом его не просят.

Уилер-Беннет в вводной части своей книги пишет: "Тяготение к миру имеет свои пороки и свои достоинства. Державы, проник-

нутые всеобщим и искренним отвращением к войне, заболели известной систематической политической близорукостью, скрывавшей от них опасности, присущие, например, развитию германского милитаризма" "Страстная воля к миру" привела "к стремлению ве предупредить агрессию, а избежать войны", и "трагическая ирония истории заключается в том, что стремление к миру было одним из важнейших факторов возникновения второй мировой войны" (стр. 5 - 7).

Тезис английского историка ясен: опаснее всего для мира - стремление к миру!

История "Мюнхена" и должна была быть написана Уилер-Беннетом под этим углом зрения, в этом парадоксальном пропагандистском плане. Принцип коллективной безопасности ныне полагается считать похороненным вместе с Лигой наций, ибо, "увы, таково несовершенство человеческой природы: ни народы, ни их правительства не помышляют серьёзно о реализации этой идеи в широком масштабе. Силы национализма слишком могущественны, чтобы новый международный идеал мог их преодолеть". Организацию Объединённых наций Уилер-Беннет считает нужным не упоминать ни единым словом. Вооружаться как можно больше и действовать вооружёнными силами против "потенциальной угрозы нашему образу жизни" во всех точках земного шара - таков "вывод" из мюнхенского "эксперимента", предпосылаемый английским историком изложению мюнхенского сговора. Ясно, что с самого начала он поставил перед собой задачу угодить современным поджигателям войны и с этой целью вступил в неравную и безнадёжную борьбу с фактами.

*

Пятилетие 1933 - 1938 Уилер-Беннет характеризует следующим образом: "Сначала "Европа спала", якобы не чувствуя нацистской угрозы, В Англии и во Франции решили, что с Гитлером можно вступать в договорные отношения и связи, и да почве этого "оптимизма" возникла "наивная попытка связать фюрера бумажными обязательствами", т. е. "был подписан "пакт 4-х" (Англией, Францией, Германией и Италией 8 июня 1933 г.), которым стремились обеспечить не только успех конференции по разоружению, но и восстановление Европейского Концерта!" (стр. 208). Эти "светлые" надежды, рождённые "пактом 4-х", продолжает Уилер-Беннет, были разбиты нацистской пропагандой в Австрии и германскими вооружениями. 9 октября 1933 г. в Женеве, в Бюро Генеральной комиссии по разоружению, представители Англии, Франции, Италии и Соединённых Штатов приняли проект, предоставлявший Германии право равенства в вооружениях по истечении пятилетнего "испытательного периода". Германская делегация в ответ на это 14 октября покинула конференцию по разоружению, и вслед за тем Германия вышла из Лиги наций. "14 октября 1933 г., -замечает Уилер-Беннет, - закончился локарнский период и начался период, завершившийся 1 сентября 1939 года". Сообщая эту вторую свою "периодизацию" читателю, автор добавляет, что дата 14 октября 1933 г. важна и в том отношении, что она относится к "первой пробе сил между Гитлером и бывшими союзными державами, в которой Гитлер, к крайнему своему изумлению, одержал лёгкую победу". Этой победой Гитлер завоевал успех на выборах в рейхстаг 12 ноября и, уяснив слабость своих противников, "соответственно этому повёл в дальнейшем свою политику" (стр. 214).

Покончив со "спящей Европой", Уилер-Беннет переходит к "бодрствующей Германии" и для начала сообщает своим читателям эффектную справку, по его словам, "Майн кампф" до прихода Гитлера к власти читали будто бы за пределами Германии всего два человека: Барту и Литвинов. Что касается англичан, то "сэр Невиль Гендерсон впервые прочёл её в 1937 году, по дороге из Аргентины в Берлин". Уилер-Беннет забыл добавить, что, ознакомившись с "Майн кампф", сэр Невиль Гендерсон прибыл в Берлин и занял пост английского посла, оставшись убеждённым поклонником Гитлера как спасителя Германии и Европы от коммунизма. Но зато Уилер-Беннет, развивая эту свою "концепцию", дополнительно сообщает, что и Брюннинг не читал "Майн кампф", вплоть до своего падения и что "если бы фон Папен прочёл "Майн кампф", то он никогда не заключил бы союза с Гитлером" (стр. 215). Таким образом, читателю предлагается поверить, что об истинных целях Гитлера никто из политических деятелей Европы и Америки, за исключением Литвинова и Барту, до 1937 г. не имел никакого представления. Не берёмся решать вопрос, наивность ли это великобританского островитянина или профессиональная симуляция наивности? Много ли было к началу 1933 г. напечатано таких статей о германской политике, в которых не говорилось бы о "Майн кампф" и не излагались бы содержавшиеся в ней внешнеполитические тезисы? А ведь надо ещё поверить и в то, что на Downing Street не читали в 1933 г. те письма английского посла в Берлине Э. Фиппса о Гитлере и гитлеризме, которые убедили Чемберлена и Галифакса в необходимости заменить Фиппса прогитлеровцем Н. Гендерсоном.

Уилер-Беннет утверждает, что пацифистские речи Гитлера принимались за чистую монету везде, за исключением лишь Праги. Доказательство: в Англии английские и немецкие пропагандисты привлекли столь широкие симпатии к нацистскому режиму, и "план мира", предложенный Гитлером по случаю введения в Германии всеобщей воинской повинности и объявления о немедленном создании военно-воздушного флота, был столь убедителен, что по инициативе английского правительства было подписано англо-германское морское соглашение 18 июня 1935 года. Такова была обольстительность Гитлера и такова была доверчивость простодушных островитян.

Английский историк объясняет дальнейшие успехи Гитлера тем, что двумя ловкими политическими маневрами: антикоминтерновским пактом и объявлением фашистской

интервенции в Испании борьбой против коммунизма он сделал невозможным образование европейского фронта против фашистской агрессии, - ибо "во Франции и Англии консервативным кругам было свойственно возрастающее недоверие к коммунистической активности и этот страх до известной степени был также присущ и многим членам социалистической и лейбористской партии в обеих странах" (стр. 227). В действительности, как известно, и диктатура Муссолини, и диктатура Гитлера создавались и поддерживались англо-американской реакцией, при соучастии французской реакции, специально для борьбы против европейской демократии и против коммунистического движения в особенности. "Кто не знает, что гитлеровский режим был создан германскими монополистическими кругами с полного одобрения правящего лагеря Англии, Франции и Соединённых Штатов?"¹ . И без "антикоминтерновского" (первоначально японо-германского) пакта контрреволюционная погромная миссия гитлеровской диктатуры была ясна англо-франко-американской, монополистической олигархии и была ею полностью оценена и признана. Значение же интервенции в Испании было действительно решающим в том смысле, что, начав её, Гитлер и Муссолини включились в блок международной монополистической реакции, добивавшейся поражения прогрессивно-демократической Испанской республики.

Итало-германский фашизм в качестве спасителя Европы от "пожара", грозившего распространиться из Испании на Францию и другие страны, получил в Испании нечто вроде "мандатной территории". Этим была подготовлена политическая база для решений ноябрьского совещания 1937 г. у Гитлера и для мюнхенского сговора 1938 года.

Уилер-Беннет считает нужным отметать факт "морального разложения политического организма Франции", но он находит лишним объяснять причины этого разложения. Ясно, что это объяснение раскрыло бы антидемократическую сущность мюнхенской политики англо-французского реакционного блока. С гораздо большей охотой - и притом не в порядке уяснения генезиса Мюнхена, а для доказательства необходимости Мюнхена - он привлекает к ответственности за политику Чемберлена и Галифакса их .предшественников. Увлечённый этой мыслью, он готов отдать пальму первенства в грехопадении Макдональду, который совершил паломничество в Рим и привёз оттуда английским консерваторам готовый проект "пакта 4-х". К этому Уилер-Беннет добавляет влияние "комплекса виновности" (ответственность за суровость Версальского мира), созданного германской пропагандой и овладевшего чувствительными сердцами англичан. Мимоходом, правда, он отмечает наличие в Англии людей, полагавших, что их стране полезнее тесная связь с Германией, как с "бастионом против коммунизма", нежели связь с Францией, но читателю это подаётся как мелочь по сравнению с великодушным стремлением англичан исправить несправедливости Версальского договора. Таким способом читатель подводится вплотную к признанию безответственности английских "мюнхенцев".

"Колебание французского консерватизма между классовым интересом и национальной безопасностью" находит своё разрешение в "мистической (!) вере" в линию Мажино. Правда, по отношению к Даладье Уилер-Беннет выражается довольно ясно: Даладье, по его словам, "боялся, что победоносная война неизбежно отдаст Францию в руки левых" (стр. 235). Но заслугой У. Беннета признать это никак нельзя: известно, что английские мюнхенцы стараются спихнуть свой грех на души французских мюнхенцев, равно как французские мюнхенцы (яркий пример - Бонне) платят своим английским единомышленникам той же монетой. Что же касается Англии, то английский историк всё сводит к борьбе в ней двух "школ", из которых "одна считала третью империю угрозой западной цивилизации, а другая всё ещё испытывала чувство вины за несправедливость Версальского договора, но обе стороны были якобы "глубоко искренни в своих убеждениях"; именно поэтому через пропасть, разделявшую их, невозможно было перебросить мост, и именно это отсутствие общественного единства определяло якобы политику правительства (см. стр. 238). Вот каким незамысловатым способом У. Беннет пытается снять ответственность с английской буржуазии!

Приходится отдать должное бесцеремонному обращению английского историка с фактами. Но факты восстают сами против него.

Уилер-Беннет тут же опровергает свои собственные выводы напоминанием о судьбе Барту. Он пишет, что Дж Саймон бежал из Женевы, спасаясь от Барту, непоколебимого как в положительном решении вопроса о приглашении СССР в Лигу наций, так и в отрицательном решении вопроса о "полном праве" Германии вооружаться. Он сам напоминает, что поезд Барту ещё 19 июня подвергся в Австрии бомбёжке нацистов и, главное, что убийство Барту, по общему убеждению лондонцев, было встречено британским правительством "коллективным вздохом облегчения" (стр. 243). Такие факты говорят сами за себя и комментариев не требуют.

28 мая 1937 г. Болдуин и Макдональд уступили место Невиллю Чемберлену и лорду Галифаксу. Уилер-Беннет пытается убедить читателя, будто бы "Чемберлен честно верил в возможность найти вместе и Германией и Италией мирное решение европейских проблем". Уилер-Беннет старается объяснить стремление Чемберлена к сделке с гитлеризмом "наивностью" британского премьера. Вряд ли сейчас кто-либо поверит этому: слишком много стало известно фактов и документов, опровергающих легенду о доверчивости и наивности английских мюнхенцев.

¹ "Фальсификаторы истории (историческая справка)", стр. 8. Госполитиздат. 1648.

Уилер-Беннет признаёт, что в противоположность Англии, СССР "непосредственно ощущал опасность для него самого и для Европы нацистской революции в Германии... Может быть, это было так, - догадывается Уилер-Беннет, - вследствие острой идеологической противоположности между нацизмом и марксизмом" (стр. 273) Как бы то ни было, английский историк вынужден признать, что СССР занял почётное место в ряду великих держав в качестве единственного оплота безопасности в Европе в то самое время, как западные державы были заняты стараниями вытеснить Советский Союз "из Европы". Занятые этим делом английские и французские умиротворители неизбежно превращались в соумышленников, пособников и подстрекателей гитлеровской агрессии. "Такая политика не могла не повести к усилению немецкой агрессии, но англо-французские правящие круги считали, что это не опасно, так как, удовлетворив гитлеровскую агрессию уступками на Западе, можно было направить её потом на Восток и использовать её в качестве орудия против СССР"² .

Уилер-Беннет этого не желает видеть. Он не хочет вспомнить, что в 1933 г. Бальфур говорил: "Я твёрдо уверен, что в один прекрасный день мы либо позволим немцам вооружиться, либо сами вооружим их. Перед лицом грозной опасности с Востока невооружённая Германия была бы подобна созревшему плоду, который только того и ждёт, чтобы русские сорвали его... Одна из наибольших угроз миру - невооружённость Германии". Он не хочет вспомнить и того, что орган английского адмиралтейства требовал морских вооружений для Германии против СССР и добился своего в 1935 г., и того, что английские промышленники и финансисты с Н. Чемберленом во главе деятельно устанавливали связи с финансовым капиталом гитлеровской Германии и продолжали эту свою работу вплоть до начала англо-германской войны и даже во время войны³ .

О политике советского правительства Уилер-Беннет говорит в 4-й главе (второй части своей книги), озаглавленной в принятом им стиле: "Как Россия спала с приоткрытыми глазами".

"Процесс разочарования, - читаем мы на стр. 279, - начался в Россия с заключением англо-германского морского соглашения. В Москве стали думать, что протесты Англии против потенциальной агрессии Германии могут прекратиться, если эта агрессия будет выгодна Англии, и что молчаливое поощрение германского грабежа в Европе вполне возможно со стороны Англии, если она сочтёт опасность угрожающей не прямо ей".

Уилер-Беннет, поставленный перед очевидными фактами, вынужден признать, что только СССР был против капитуляции перед фашистским агрессором Эти же факты вынуждают его дать весьма близкую к истине оценку позиции правящих группировок Англии и Франции, но он выдаёт её за оценку, исходящую от "русских". Он даже признаёт её истиной, но истиной, существующей в особом мире, в четвёртом, "русском", измерении, за пределами английских исторических истин и оценок.

"Это впечатление (о поощрении Германии. - Е. А.), - продолжает он непосредственно после цитированных выше слов, - укрепилось в Кремле после того, как Англия и Франция не сумели применить санкции против Германии в марте 1936 года. Невозможно, думали русские, принимать всерьёз увещания Совета Лиги наций, когда единственно, что могло бы воздействовать на Германию, - это мощная и решительная демонстрация силы. Это впечатление вскоре ещё более усилилось отказом Англии и Франции предпринять что-либо большее, нежели протест против интервенции Германии и Италии в Испании. К советскому недоверию к западной дипломатии и к женевским учреждениям скоро присоединилось растущее подозрение, что в Лондоне, в Париже и в Варшаве имелись политические элементы, которые охотно отвели бы угрозу германской агрессии от себя, направив её против Советской России, я что вполне возможен совместный поход на восток Германии и Польши при молчаливой поддержке или, по меньшей мере, при благожелательном нейтралитете Англии и Франции. Усиленная кампания Гитлера против большевизма и образование антикоминтерновского фронта; открытый выход Италии из антиагрессивного лагеря и вероломство Бека; начавшие оглашать Париж крики: "Лучше Гитлер, чем Блюм!" - и характерная для заявлений мистера Чемберлена в палате общин темнота - всё это, взятое вместе, убеждало Кремль в том, что в окончательном счёте Россия представляла общего для всех противника, одинаково для буржуазных капиталистических государств и для диктатур, и что, проникнутые враждой и подозрительностью к советскому "образу жизни", западные державы готовы разжечь фашистско-марксистскую войну в надежде на то, что в процессе такого столкновения обе стороны истекут кровью до окончательной гибели или, по крайней мере, до полного бессилия".

Дальше этой "объективности" английский историк, естественно, не идёт и своего суждения по этому центральному вопросу не сообщает. Уводя затем читателя в область мифов и загадок, он ведёт своё повествование так, как будто речь идёт о давно прошедших, доисторических временах, не оставивших документальных свидетельств и источников. Он может покритиковать "доверчивость" Чемберлена и лейбористский "пацифизм", сурово отметить "разложение" Франции; он может даже признать небезосновательность "Советской подозрительности". Но он никак не находит

² "Фальсификаторы истории (историческая справка)", стр. 17.

³ А. Норден напоминает ("Уроки германской истории", стр. 191. М. 1948), что ещё 21 января 1938 г. "лондонский "Iron and Coal Trade Review" усматривал единственную угрозу английской стальной промышленности в существовании Советского Союза".

в себе силы и решимости ясно сказать английскому читателю, что советская дипломатия защищала интересы не только своей страны, но и интересы всех миролюбивых народов. Он должен в этом вопросе симулировать полную потерю памяти, чтобы выполнить хотя бы с грехом пополам свою пропагандистскую задачу. В действительности советская дипломатия неустанно доказывала, что народы Англии, Франции и всей Европы вовлекаются в войну, что эту войну развязывают империалисты всех стран. Английский историк хочет изгладить из памяти читателя, что фашистские интриги в странах "западной демократии" не удались вследствие борьбы Советского Союза за коллективную безопасность, вследствие советской пропаганды идеи союза миролюбивых и свободолюбивых народов против фашистской агрессии и предательства "пятых колонн".

Эта идея пугала не только фашистов, но и их покровителей, тех, кто предпочитал фашизм демократии. Если английский и французский народы своевременно не восстали против политики умиротворения своих правительств, то это оказалось возможным не потому, что "Майн кампф" был недоступен на английском и французском языках, и не потому, что английский и французский народы, как уверяет Уилер-Беннет, были "убаюканы" речами Гитлера, а потому, что английская и французская правительственная политика и пропаганда всеми способами заглушали сигналы о военной опасности, исходившие от Советского Союза. Мы знаем, что эта чёрная работа продолжается и ныне... Запутавшись в своих хитросплетениях, английский историк после вынужденных полупризваний сердито обрушивается на советскую "тактику разоблачения фашистской агрессии, с одной стороны, а разоблачения робости западных держав и Лиги Наций-с другой". "В результате этой тактики, - говорит Уилер-Беннет, - вражда к Москве стала почти столь же острой в Лондоне и Париже, как и в Берлине и Риме, и насущная задача сопротивления германской агрессии затемнилась туманной пеленой подозрительности Англия и Франция подозревали СССР в желании ускорить общеевропейский конфликт к вящшей славе и преуспеянию диктатуры пролетариата" (стр. 280). Этот приём изложения трудно определить иначе, чем термином "инсинуация". Таким способом английский историк пытается обойти с тылу факты, сбить с толку читателя противопоставлением одной подозрительности другой и сваливанием двух диаметриально противоположных вещей в одну кучу.

*

Уилер-Беннет особенно старается установить разницу между двумя группировками в консервативной партии. Одна из этих группировок, по его словам, стремилась умиротворительной политикой выиграть время для вооружения Англии, а другая в этой политике видела самоцель, т. е. стремилась придти к полному и окончательному соглашению с Германией на основе удовлетворения "германских пожеланий в Европе" (стр. 15). В качестве представителей первой группировки автор называет Идена и Дафф Купера, в качестве представителей второй - Н. Чемберлена, Дж. Саймона, С. Хора и Галифакса Точку зрения последних автор передаёт словами английского посла в Берлине в 1937 г. Н. Тендерсона, взяв их из его книги "Failure of a Mission". "У меня никогда не было ни тени сомнения, что целью Гитлера было присоединение Австрии, Судетской области, Мемеля и Данцига. Эти его требования основывались на принципе самоопределения, а потому удовлетворение их путём переговоров не должно было быть невозможным".

В действительности никаких двух школ не было, а было нечто другое: распределение ролей, прежде всего, а затем - двойная перестраховка: вооружаться для того, чтобы усилить стремление Гитлера к соглашению с Англией на выгодных для неё условиях, а в то же время - пытаться, не теряя времени, отвести германскую агрессию на восток.

Предшественник Н. Гендерсона на посту английского посла в Берлине Э. Фиппс писал своему правительству в ноябре 1933 г.: "Здешние условия - не условия нормальной цивилизованной страны, и германское правительство - не нормальное цивилизованное правительство: с ним нельзя иметь дело, как с нормальным цивилизованным правительством"⁴ . Диаметрально противоположный отзыв высказал Н. Гендерсон, восхищавшийся внутренней "политикой" Гитлера, превратившего веймарскую Германию в "дисциплинированный" антикоммунистический "бастион Европы". Поэтому Фиппс и был отозван из Берлина, а на его место назначен Гендерсон.

В результате обмена мнений между Гендерсоном, Галифаксом и Чемберленом, с одной стороны, и Герингом и Гитлером - с другой, Галифакс в ноябре 1937 г. отправился для переговоров к Гитлеру и Герингу. Результатом этих переговоров⁵ Чемберлен был чрезвычайно доволен. "Визит в Германию, с моей точки зрения, был большим успехом"⁶ , - записал он в своём дневнике 27 ноября. Как известно, было договорено, что обе стороны приложат усилия, к тому, чтобы желательные Гитлеру "перемены в Центральной Европе" совершились без войны.

20 февраля 1938 г. Идеи уступил место Галифаксу. 3 марта Н. Гендерсон заявил Гитлеру, что Англия не заинтересована в

⁴ Gooсhg Studies in Diplomacy and Statecraft, p. 212. London. 1943.

⁵ Запись их опубликована в сборнике "Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. I. Из архива Министерства иностранных дел Германии, стр. 9 - 48. Госполитиздат. 1948. "Отчёт, сделанный Галифаксом Чемберлену и кабинету по возвращении в Лондон, пока ещё не опубликован", - отмечает Уилер-Беннет.

⁶ Failing K. The Liefe of Neville Chamberlain p. 332, L. 1946, цит. Уилер-Беннет (стр. 21).

судьбе Австрии (умыла руки в отношении Австрии, замечает Уилер-Беннет на стр. 24). Через четыре дня, 7 марта, Чемберлен в палате общин сделал заявление, которое, по удачному замечанию Уилер-Беннета означало "зелёный свет" светофора для "мирного приобретения" Австрии⁷ . Ещё через 4 дня, 11 марта, совершилось "мирное приобретение" Австрии с отеческого благословения покровителей и гарантов австрийской независимости - Англии и Франции.

Английскому историку известно, что в самый день аннексии Австрии М. И. Калинин подтвердил чешской профсоюзной делегации договорное обязательство советского правительства в отношения Чехословакии, что 17 марта это подтверждение было сделано официально чехословацкому посланнику в Москве и что на другой день советское правительство предложило английскому и французскому правительствам, равно как и правительству США, сообща обсудить вопрос о мерах предотвращения дальнейшей агрессии. 22 марта английский кабинет решил отвергнуть это предложение, и 24 марта Чемберлен выступил в палате общин с речью, которую Уилер-Беннет, не обинуясь, называет "образцом мастерского сбивания с толку слушателей".

3 октября 1938 г. Галифакс сказал в палате лордов: "Если бы Великобритания ясно и недвусмысленно заявила во всеуслышание, что она окажет сопротивление неспровоцированной агрессии против Чехословакии, то такая неспровоцированная агрессия не была бы совершена". Однако за шесть месяцев до этого заявления объяснения Галифакса и Чемберлена с Риббентропом по поводу аннексии Австрии были таковы, что у Риббентропа от этих бесед осталось "превосходное впечатление" и "уверенность в том, что Чемберлен серьёзно стремится к соглашению" с Гитлером⁸ .

По словам Уилер-Беннета, существовала "таинственная неопределённость, которой британское правительство окутывало свою внешнюю политику" (стр. 33). Однако никакой "неопределённости" не видно в той части парламентской речи Чемберлена, произнесённой 7 марта, в которой он говорил, что "постановления о коллективной безопасности в уставе Лиги наций не стоят бумаги, на которой они написаны". Как и для Гитлера, так и для "пятой колонны" во Франции, ничего не могло быть яснее и определённее, чем это. Уилер-Беннет признаёт, что "результат уклончивости Чемберлена в вопросе о британской поддержке Франции был катастрофическим. Речи премьер-министра были столь двусмысленны, что... позволили таким умиротворителям, как Боннэ, заявлять, что... Англия ни при каких обстоятельствах не поддержит Францию". Автор старается создать впечатление, будто бы на почве "двусмысленности" возникло недоразумение, тогда как на деле между Лондоном и Парижем происходило состязание в том, кто больше даст Гитлеру, кто теснее и скорее свяжется с ним.

Уилер-Беннет пишет, что и английское и французское правительства не имели никакого представления об агрессивных планах Гитлера в отношении Чехословакии (см. стр. 48). Но если это так, то как же автор сам пишет, что Даладье и Боннэ 28 апреля "бросились в Лондон" уговариваться с английскими министрами о мерах предотвращения войны между Германией и Чехословакией?! Почему же Даладье предложил Чемберлену совместно заявить Гитлеру, что Англия и Франция твёрдо намерены защищать независимость Чехословакии, если она окажется под угрозой? Здесь Уилер-Беннет ссылается на протокольную запись англофранцузской конференции 28 - 29 апреля, которую привёл в своей речи Даладье во французском Учредительном собрании 18 июля 1946 г. и которая опубликована в приложении к книге Ж. Боннэ⁹ . Но хотя Уилер-Беннет и располагает аутентичным материалом, он излагает этот существенный эпизод из истории "Мюнхена", слишком мало считаясь с этим "материалом и явно искажая истину. По его словам, Чемберлен, не веря в германскую опасность, считал, что заявление, которое французский премьер предложил сделать Гитлеру, создало бы эту опасность. Поэтому он согласился лишь на то, чтобы заявить в Берлине: если Франция будет вовлечена в войну между Германией и Чехословакией, то Англия не может гарантировать, что и она не будет вовлечена в войну. Вместе с тем Чемберлен заявил Яну Масараку, что "чехословацкое правительство должно сделать гораздо большие уступки Генлейну - Гитлеру, чем это предполагалось" (стр. 50)

В действительности Чемберлен, согласно протокольной записи, заявил французским министрам 29 апреля, что и он, после аннексии Австрии, не сомневается в намерениях Гитлера по отношению к Чехословакии и что именно эта аннексия определяет положение: Чехословакия окружена с трёх сторон, и способность её к сопротивлению уничтожена. "Если нужно положить предел германской экспансии, то надо выждать для этого более благоприятный момент". Однако он сомневается в том, хочет ли Гитлер уничтожить Чехословакию или же он удовольствуется превращением её в федеративное государство. На это заявление ответил Боннэ. Последний сам излагает своё выступление следующим образом: "В ближайшие дни, может быть, через месяц, чешская про-

⁷ В тот же день, 7 марта, Фландэн и его группа потребовали на заседании французского кабинета отказа Франции от её обязательств в отношении не только Австрии, но и Чехословакии! Это, конечно, - неслучайное совпадение: на своём процессе Фланден с бесподобным цинизмом доказывал, что он должен быть оправдан, так как грехи перед Францией он искупил своей деятельностью в качестве английского шпиона (см. речь Фландена в "Le Proces Flandin devant la Haute Cour de Lustice". Paris. 1947).

⁸ "Документы и материалы кануна второй мировой войны". Т. 1, ноябрь 1937- 1938 гг. из Архива Министерства иностранных дел Германии, стр. 96 - 97.

⁹ Bonnet G. Defense de la Paix - De Washington du Quai d'Orsay, p. 351 - 365. Paris. 1946.

блема, по всей вероятности, будет ребром поставлена в результате насильственного акта со стороны Германии. Сведения, в настоящее время получаемые на Кэ д'Орсей из Берлина, несколько противоречат точке зрения, изложенной премьер-министром (Чемберленом. - Е. А.). Гесс, маршал Геринг, Геббельс намерены, напротив, не затягивать дела, воспользоваться нерешительностью западных держав и приступить с ножом к горлу пражского правительства таким же образом, как накануне исчезновения Австрии. Нельзя, следовательно, говорить, что Гитлер и его окружение намерены сохранить Чехословакию, превращенную в федеративное нейтральное государство... Дело идёт, коротко говоря, об уничтожении Чехословакии на карте Европы; Богемия будет присоединена к рейху, Тешенская область - к Польше; Венгрия получит Словакию... Чехия останется крошечным государством, придатком к Германии... Такой ход событий - дело ближайшего будущего, и Великобритания и Франция не должны быть захвачены врасплох ещё раз новым нарушением договоров... Лорд Галифакс поставил вопрос о вероятной действенности мер сопротивления, которые можно было бы противопоставить германской агрессии. Само собой разумеется, эта действенность отчасти зависит от поддержки, которую меры эти найдут со стороны английского правительства... Если Великобритания и Франция солидарны, то они поставят на своём. Во всяком случае, такая солидарность должна быть установлена заранее". Таким образом, французские министры предложением о совместной декларации об оказании помощи Чехословакии против германской агрессии переложили ответственность на английских коллег¹⁰ .

Излагая это своё выступление, Боннэ ссылается на документы, тексты которых он помещает в приложении к его книге и которые были официально опубликованы в "Journal Officiel".

Нельзя не отметить, что Уилер-Беннет, ссылаясь и на "Journal Officiel" и на стр. 112 - 119 и 351 - 357 книги Боннэ, сообщает при этом читателям сведения, коренным образом противоречащие тому, что имеется в этих источниках. Всё же английский историк вынужден признать, что позиция Чемберлена в апрельских лондонских переговорах с французами ослабила во Франции позицию тех, кто стоял за выполнение обязательств в отношении Чехословакии, и "соответственно усилила аргументацию тех, кто искал повода уклониться от обязательств Франции в отношении Чехословакии. С этого момента французы, сознательно или подсознательно, отказались от своих собственных обязательств" (стр. 50). Английский историк вынужден также признать, что с этого момента Чемберлен "всё более и более считает чехословацкое правительство препятствием для достижения своих целей" (там же).

Известно, что в это время в Англия и во Франции началась кампания в поддержку гитлеровско-генлейновского похода против Чехословакии. "Daili Mail", газета беспардонного английского гитлеровца Ротермира, 30 апреля, в полном согласии с тогдашней позицией Бивербрука, требовала "предостеречь" Францию, что её обязательства в отношении Чехословакии представляют "прямой вызов в отношении Германии", т. е. прямую угрозу миру. С французской же стороны Бартелеми, будущий вишийский министр, доказывал в "Temps", что франко-чехословацкий пакт как составная часть Локарнского договора автоматически потерял силу с момента разрыва Локарно. "Daily Express" в статье под характерным заголовком "Опять чехи!" писала: "Немыслимо, чтобы британское правительство обязалось заставить нас воевать за это разваливающееся чехословацкое государство. Нет! Если Франция связалась с чехами, то Англия должна держаться подальше от Франции".

Смысл происшедшего в апреле 1938 г. ясен. Англия, действуя" в союзе с Францией, сделала решительный шаг к тому, чтобы уничтожить Чехословакию как звено, связующее известными пактами Францию и Советский Союз. Чехословакия была действительно "препятствием" для осуществления полной изоляции Советского Союза; поэтому Чехословакия должна была либо "войти в орбиту" гитлеровского рейха либо исчезнуть с карты Европы. Чехословакия тем более была "препятствием" для политики англо-французского реакционного блока, что стратегические условия связывали национальную безопасность Франции с существованием Чехословакии и вместе с тем усиливали тяготение Франции к Советскому Союзу. Иными словами, Чехословакия стала помехой для планов международного реакционно-фашистского блока. Этим объясняется та подлинная ненависть к Чехословакии, которой были проникнуты все последующие действия английской дипломатии. Этим объясняется и то, что так же, как и в испанском вопросе, английская консервативная оппозиция фактически помогала Чемберлену проводить политику удушения чехословацкой демократии.

Чемберлен добросовестно - можно сказать, самоотверженно! - делал чёрную работу английской реакция, предоставив своим оппонентам-единомышленникам возможность наживать на его "ошибках" политический капитал и сохранять политическую невинность.

Проводившаяся Чемберленом политика требовала быстрых и решительных ударов по Чехословакии, по франко-чехословацкому союзу. Поэтому вскоре произошёл эпизод, который Уилер-Беннет регистрирует, но объяснить который он и не пытается. Лэди Астор пригласила на "неофициальный завтрак" находившихся в Лондоне корреспондентов американских и канадских газет и премьер-министра Великобритании. Во время завязавшейся беседы Чемберлен объявил журналистам, что "ни Франция, ни Россия, ни, конечно, Англия не стали бы воевать за Чехословакию в случае нападения на неё Германии и что чехословацкое государство не может существовать в его теперешнем ви-

¹⁰ Там же, стр. 112, 351 - 355.

де" (стр. 52.). 14 мая эти заявления Чемберлена появились в "New York Times", в "New York Herald Tribune" и в "Montreal Gazette". В Англии они не были опубликованы до 20 - 21 июня, когда этот вопрос был поднят в палате общин. Чемберлен сначала отказался отвечать на заданные ему по этому поводу вопросы, говоря, что это проявление "нездорового, злонамеренное любопытства", потом заявил, что не давал никакого "авторизованного интервью", а в заключение отказался подтвердить или опровергнуть этот факт. Лэди Астор сначала заявила, что "нет ни слова правды" в том, что премьер-министр был на её завтраке 10 мая, а затем признала, что Чемберлен был на этом завтраке, но не "давал интервью".

Не мешает вспомнить, что ликвидация Австрии предшествовали заявления Саймона о том, что Англия якобы никогда не давала специальных гарантий независимости Австрии и Чемберлена о том, что "мы не должны обманывать малые, слабые нации надеждами на то, что они получат от Лиги наций защиту против агрессии и что можно будет соответственно действовать, раз мы знаем, что ничего подобного не может быть предпринято"¹¹ .

С "неофициальным завтраком" у лэди Астор совпал приезд (не первый) Генлейна в Лондон. Генлейн был принят "окружением" Чемберлена, в редакциях "Times" и "Observer", Уинстоном Черчиллем, Ванситтартом, Иденом. Результатами его пребывания а Лондоне Гитлер и его окружение были много довольны!

Вслед за этим наступил "майский кризис", когда 19 мая 1938 г. Генлейн прервал переговоры с чехословацким правительством и отправился в Германию; на сцену выступили судетские штурмовики, германские войска были сконцентрированы на границе Богемии. 20 мая в Праге была объявлена частичная мобилизация. 21 - 22 мая были днями "военной тревоги"; мир содрогнулся - британский премьер-министр прервал свой уик-энд! В чём же он видел опасность положения? В том, что Чехословакия с оружием в руках готовилась встретить гитлеровскую армию, что на столе Даладье лежал в ожидании подписи приказ о мобилизации, что не было сомнений в готовности Советского Союза выступить в защиту Чехословакии в случае одновременного выступления в её защиту Франции. Положение, следовательно, было угрожающим для Гитлера, по крайней мере, до того момента, когда, по совету из Лондона, чехословацкая мобилизация была отменена.

Уилер-Беннет называет сделанные в этот момент Лондоном и Парижем предостережения Гитлеру "весьма успешным применением коллективной безопасности", лишь мимоходом упоминая английскую ноту от 22 мая, которая предостерегала французское правительство от неправильного понимания положения. А между тем в этой ноте было сказано: "В высшей степени важно, чтобы французское правительство не имело никаких иллюзий в отношении позиции британского правительства в случае, если наши усилия достигнуть мирного решения чехословацкого вопроса потерпят неудачу. Британское правительство сделало самые серьёзные предостережения в Берлине, и надо надеяться, что они помешают германскому правительству принять крайние меры. Но было бы подлинно опасно, если бы французское правительство преувеличило значение этих предостережений. Британское правительство, конечно, выполнило бы своё обязательство помочь Франции, если бы она стала жертвой неспровоцированного нападения со стороны Германии... Однако если бы французское правительство из этого сделало вывод, что британское правительство немедленно предприняло бы сообща с ним совместные военные действия для защиты Чехословакии против германской агрессии, то следует предупредить французское правительство, что наши заявления никоим образом не оправдывают такое предположение.

Британское правительство считает военное положение таким, что Франция и Англия, даже если бы они могли рассчитывать на поддержку со стороны России, не были бы в состоянии помешать Германии поглотить Чехословакию. Следовательно, единственным результатом была бы европейская война, исход которой, насколько можно судить теперь, был бы по меньшей мере сомнительным. Британское правительство полностью отдаёт себе отчёт в характере и объёме французских обязательств, но оно полагает, что французское правительство должно в нынешнем, действительно серьёзном и критическом положении полностью отдать себе отчёт в вышеупомянутых решающих соображениях... Эта нота останется весьма конфиденциальной..." и т. д.¹²

Этим заявлением английское правительство окончательно ликвидировало всякие поползновения во Франции освободиться от ярма англо-германской солидарности; игра французских фашистов и Гитлера была выиграна.

Это видно и из последующего изложения самого Уилер-Беннета. Он признаёт, что Чемберлен 23 мая в палате общин "почти извинялся перед Германией". "Апостолы умиротворения в Лондоне, - пишет он, - открыто заявляли, что майский кризис - серьёзнейшая катастрофа" и "английские обвинители Бенеша были почти так же агрессивны, как сам Гитлер". В Лондоне ответственные люди начали повторять то, что в течение столь продолжительного времени было лейтмотивом нацистской пропаганды, - что Чехословакия - разваливающееся государство, Австро-Венгрия в миниатюре, собрание враждебных друг другу рас, сдерживаемое силою. "Times" открыто требовал от пражского правительства "самоопределения для национальных меньшинств, хотя бы это означало отделение их от Чехословакии" (стр. 63).

В дальнейшем изложении Уилер-Беннет остаётся верным принятой им системе. Он не

¹¹ В исторической справке "Фальсификаторы истории", стр. 26, отмечается, что в этом случае Саймон не остановился перед "заведомой ложью".

¹² Bonnet G. Указ. соч., стр. 129 - 130.

щадит Чемберлена, напротив, подчёркивает его (и Боннэ) ответственность за давление на чехословацкое правительство с целью "разрешить" - в пользу Гитлера - "чехословацкий вопрос". Он при этом главным образом стремится внушить читателю, что английское "мюнхенство" было преходящим эпизодом в истории английской политики и дипломатии, эпизодом, связанным якобы всецело и исключительно с злополучной личностью Чемберлена. При этом для читателя остаётся совершенно непонятным, какой курс английской политики сам Уилер Беннет и вообще английские критики чемберленовского направления считают правильным, так как по ходу изложения читателю внушается, что все грехи Чемберлена заключались в его активности и что всё было бы в порядке, если бы он не делал таких-то или таких-то заявлений, не посылал бы Ренсимена. не нажимал бы на чехословацкое правительство, не доверял бы Гитлеру, не ездил бы к Гитлеру и т. д. и т. п.

За пределами этих частностей критика чемберленовской дипломатии теряется среди бесплодных "констатации", не оставляющих места для противопоставления грехам и порокам Чемберлена чьих-либо правильных поступков. Критики Чемберлена считали, что достаточно было признать бессовестной, наглой ложью заявление Чемберлена в палате общин о посылке Ренсимена якобы по просьбе чехословацкого правительства, чтобы Чехословакия и весь мир преклонились перед английской политической лойяльностью. В этом заключается известная система лицемерия и "сбивания с толку" наивных людей. Чемберлен заведомо ложно трижды заявлял, что английское правительство не оказывает давления на пражское правительство. Оппозиция н "оппозиционный" историк в благородном негодовании удостоверяют, что все эти три заявления не вполне соответствуют или вполне не соответствуют фактам (см. стр. 81 - 82). Зарубежному же общественному мнению предоставлялось изумляться благородству английской оппозиции, изобличавшей министров- убийц народов... в краже носовых платков. Ясно, что попытка свалить ответственность на Чемберлена или на Чемберлена и Боннэ представляет попытку обелить английский империализм в целом.

Уилер-Беннет особенно подчёркивает, что в самой Чехословакии "не было единодушного мнения о полезности и желательности русских гарантий, несмотря на то, что они неизменно подтверждались всё лето. В армии и в некоторых политических партиях, особенно в аграрной партии, относились с подозрением к теплоте и искренности русских обещаний". В частности, генерал Сыровы говорил Уилер-Беннету: "Мы должны воевать против Германии либо одни, либо с вами и французами, но мы не хотим русских" (стр. 97). Уилер-Беннет забывает напомнить при этом одно существенное обстоятельство, а именно, что все эти "деятели", относившиеся с подозрением к "теплоте и искренности русских обещаний" и якобы готовые воевать в одиночку с Гитлером, в сентябре открыто заявляли: "Лучше Гитлер, чем против Гитлера!"

В августе военные приготовления Гитлера снова встревожили английское правительство, и снова оно принялось увещевать Гитлера потерпеть, дождаться результатов давления на пражское посольство, не прибегать к оружию, не провоцировать Францию на выступление и защиту Чехословакии и не ставить Англию в необходимость выбирать между самоизоляцией и выступлением в защиту Франции. Действия Чемберлена были согласованы с лидерами "оппозиции" и персонально с Черчиллем и Иденом (там же). В эти же дни Боннэ и Буллит¹³ с Линдбергом¹⁴ обрабатывали не вполне ещё надёжного Даладье. 9 сентября они на специальном совещании составили для Даладье информацию о военно-воздушных силах Германии, подчеркнув в ней, что "германская военная авиация сильнее воздушных сил всех других европейских государств, вместе взятых" (стр. 99). Этим аргументом Боннэ и пользовался против "оптимизма" Гамелена.

Обработку Гитлера взял на себя "самоотверженный" Чемберлен; 14 сентября он. отправился к Гитлеру с целью удержать его от такого выступления, которое могло бы вызвать европейскую войну в условиях, для Гитлера весьма неблагоприятных. Как известно, в сентябре 1938 г. Гитлер и не собирался доводить дело до войны.

Почему Чемберлен взял с собою Вильсона, главного советника правительства по делам промышленности, а не Ванситтарта, главного дипломатического советника, и не Кадогана, заместителя министра иностранных дел, этого Уилер-Беннет не объясняет, но благодаря опубликованным у нас документам архива Дирксена¹⁵ известно, что Вильсона гитлеровские дипломаты нежно называли "наш друг" и что именно он от лица и по поручению Чемберлена вёл секретнейшие переговоры с представителями Гитлера и Геринга об условиях генерального англо-германского соглашения о политическом и экономическом "сотрудничестве" во всём мире.

Уилер-Беннет считает, что берхтесгаденское свидание "исторически важнее, чем сама Мюнхенская конференция", потому что после принятия в Берхтесгадене в принципе требования Гитлера "было невозможно затем начать войну из-за способов осуществления этих требований". В свете событий, связанных с Польшей, это утверждение совсем неубедительно. Другие замечания Уилер-Беннета ближе к истине: Франция своим согласием на берхтесгаденскую сделку не только "отказалась от Чехословакии и разрушила свою собственную оборону, но отказалась от права считать себя великой державой и

¹³ Девис в своих мемуарах прямо отметил превращение буллитовского посольства в Париже в фашистскую агентуру.

¹⁴ Линдберг и Локарт указаны Уилер-Беннетом в предисловии к рецензируемой книге в качестве консультантов, просвещавших автора (стр. VIII).

¹⁵ "Документы и материалы кануна второй мировой войны". Т. II. Архив Дирксена (1938 - 1939 гг.). Госполитиздат. 1948.

начала скользить по наклонной плоскости к Виши, на пути к которому Мюнхен был этапом" (стр. 117).

Уилер-Беннет излагает кульминационный эпизод чехословацкой драмы (см стр. 120 и сл.) таким образом, что он с первого места в трагедии "Мюнхен" отодвигается в тень, на задний план.

В 5 часов пополудни 20 сентября, рассказывает Уилер-Беннет, министр иностранных дел Крофта вручил английскому посланнику Ньютону известный ответ чехословацкого правительства на англофранцузский "план", ответ, заклинавший западных союзников и покровителей пересмотреть этот план во имя спасения не одной лишь Чехословакии, но и других народов, в особенности Франции.

Ньютон заявил, что на отказ принять англо-французское предложение английское правительство ответит безучастием к дальнейшей судьбе Чехословакии. Французский посланник Лакруа присоединился от имени Франции к этому заявлению. Премьер Ходжа (видный член аграрной партии, представлявшей центр чешских капитулянтов) пригласил к себе Лакруа и спросил его, может ли Чехословакия рассчитывать на союзную помощь Франции? Лакруа ответил, что оя не имеет ещё инструкций, но лично от себя может сказать, что помощи от Франции ждать не приходится.

Ходжа (а за ним и Уилер-Беннет) и Боннэ по-разному излагают дальнейший ход событий, но, во всяком случае, совершенно ясно, что Чехословакию предавали извне и изнутри. Повидимому, Лакруа составил свою телеграмму в Париж в соответствии с тем, что тайно от Бенеша сказал ему Ходжа. В ней говорилось: "Председатель Совета вызвал меня. В согласии, как сказал он, с президентом Республики, он сказал, что если я заявлю этой ночью г-ну Бенешу, что в случае войны между Германией и Чехословакией из-за судетских немцев Франция, по причине своих обязательств перед Англией, не выступит, то премьер немедленно созовёт кабинет, все члены которого согласны с президентом Республики и с ним самим относительно необходимости подчиниться... Чехословацкие правители нуждаются в этом прикрытии для того, чтобы принять англо-французское предложение. Они уверены в армии, начальники которой заявили, что конфликт один-на-один с Германией - самоубийство. Г. Ходжа заявляет, что демарш, предлагаемый им, - единственное средство спасти мир. Он хочет, чтобы всё было кончено, если возможно, до полуночи или, во всяком случае, в течение ночи. Председатель Совета сделает такое же сообщение посланнику Англии". Так изображает дело англо-французская сторона. Между тем официальный, одобренный Бенешем, ответ чехословацкого правительства вызвал негодование Лондона и Парижа, по крайней мере, той части французского правительства, которой Даладье и Боннэ решились сообщить текст чехословацкой ноты. По телефону между Лондоном и Парижем было условлено оказать решительное давление на Прагу и именно на президента Республики, чтобы добиться принятия англо-французского предложения в течение ночи.

Очевидно, в Париже и в Лондоне не верили ссылке Ходжи на президента Республики. В третьем часу утра Ньютон и Лакруа явились во дворец президента и потребовали свидания с ним. Когда Бенеш вышел к ним, посланники от имени своих правительств заявили ему, по словам Уилер-Беннета, следующее: если чехословацкое правительство останется при своём решении, Чехословакия одна будет ответственна за войну, которая произойдёт, и останется в одиночестве, так как Англия и Франция не примут никакого участия в дальнейших событиях (стр. 123).

Сравним это изложение с рассказом, основанным на записях чиновника канцелярии президента Чехословацкой республики¹⁶ : "В середине ночи французский и британский посланники прибыли в Градчин, буквально подняли с постели президента Республики и потребовали, чтобы он созвал экстренный совет министров, который должен аннулировать принятое накануне решение и безоговорочно принять англо-французские предложения... Образ действий обоих дипломатов напоминал ночные допросы гестапо, имеющие цель деморализовать обвиняемого... Я никогда не видел президента в таком состоянии волнения, страдания и растерянности, в каком он, после этого разговора, приказал сообщить Председателю Совета министров о необходимости созвать чрезвычайный Совет министров. Министры вызваны и прибывают в Градчин. Оба дипломата принимают участие в обсуждении (речь идёт о чрезвычайном Совете министров!).

"Вероятно, таково было желание чехословацкого правительства?" - спросил позднее иностранный журналист одного из министров. "Совсем нет! - ответил министр, - эти двое господ сами себя пригласили!" И один из министров-социалистов на следующий день восклицал: "С президентом Республики и с министрами обошлись, как с вождями полудикого колониального племени!"¹⁷ .

Мало известно о содержании долгого совещания министров. Известно лишь, что оба иностранных посланника несколько раз брали слово, что телеграмма из Парижа, весьма угрожающего содержания, сыграла решающую роль, что заключительная комбинированная атака двух дипломатов и членов аграрной партии склонила чашу весов... Мы были подвергнуты безжалостному давлению, сказал позднее в своё оправдание один из министров главе своей партии. Нам угрожали не только герман-

¹⁶ Buk P. Za Tragedie Tchecoslovaque, p. 52 - 58. Paris. 1939.

¹⁷ Не лишне для полноты картины отметить, что Базиль Ньютон, английский посланник в Праге, получил за свои энергичные действия в эти дни орден, даваемый по колониальному ведомству (British Colonial Service!.. Орден св. Михаила и св. Георга).

ской агрессией, но также наступлением поляков и венгров, настойчиво подчёркивая нейтралитет западных держав. Быть может, мы бы решились сопротивляться без помощи западных держав, при поддержке одного лишь нашего великого восточного союзника, но в этот момент члены аграрной партии объявили, не будучи опровергнуты двумя дипломатами, что в таком случае западные державы потеряют интерес к дальнейшей нашей судьбе и что даже Румыния выступит против нас. В этой связи было заявлено: "Мы предпочитаем вторжение Гитлера защите нас Ворошиловым!" Члены аграрной партии действительно угрожали открыть границу Гитлеру, если на помощь будет призвана Красная Армия".

Так в союзе с англо-французской дипломатией действовала в Праге "пятая колонна", мобилизуя пражских гитлеровцев в помощь фюреру.

"Перед нами, - говорил чехословацкий министр, - была альтернатива: либо мы уступим давлению западных держав либо они станут нашими врагами. В 6 часов утра в среду, 21 сентября, оба дипломата покидают дворец: англо-французские предложения были приняты"¹⁸ .

Вслед за тем состоялись одновременно два заседания: комитета правительственных партий (до конца заседания от него была скрыта речь М. М. Литвинова, произнесённая перед тем в Лиге наций) и руководящих финансовых и промышленных деятелей, собравшихся на вилле Я. Прейсса, директора крупнейшего чешского банка "Живностенска банка". Этими двумя политическими центрами были приняты следующие решения: 1. Уступить судетскую территорию немедленно, без референдума, требующегося конституцией, так как "обращение к народу означает революцию". 2. Если со стороны армии будет сделана попытка защищать государственную территорию, объявить армии, что правительство порывает с нею всякую связь, в том числе и финансовую. 3. Если "марксисты" попытаются возбудить народ к сопротивлению, подавить народное сопротивление любой ценой, с помощью, в случае надобности, гитлеровских войск. 4. Существующие союзные соглашения и связи заменить тесным сближением с Германией.

Наконец, нельзя пройти мимо объяснения, которое дали создавшемуся положению У. Гассель и Гизевиус. Оба они в своих мемуарах утверждали (Гизевиус также говорил это на заседании Нюрнбергского трибунала), что если бы в тот момент Гитлер начал войну, он без сомнения проиграл бы её; таково было убеждение и германского генералитета.

Таким образом, так же как и в испанском вопросе, смысл политики английского правительства сводился к тому, чтобы отступать перед Гитлером в тех случаях, когда не отступать значило бы поставить Гитлера в необходимость капитулировать перед единым фронтом держав; даже Кейтель перед Нюрнбергским трибуналом подтвердил, что "если бы вместо мюнхенской конференции был единый фронт Англии, Франции и СССР? мы не могли бы ударить по Чехословакии". Объявление о готовности держав защищать Чехословакию общими военными силами ожидалось поэтому заговорщиками в Германии как сигнал к перевороту, о чём, по показаниям Гизевиуса, подтверждённым дневниками Гасселя, английское правительство было извещено. Те же свидетельства удостоверяют, что визит Чемберлена в Берхтесгаден означал новую блистательную победу Гитлера. Он спас последнего от падения в этот решающий момент, ибо убедил генералов, участников заговора, в том, что английское правительство хочет в Германии иметь дело только с Гитлером. Следовательно, не мир, а Гитлера спасал в 1938 г. Чемберлен, предавая Чехословакию.

*

Покончив с мюнхенским делом, а затем с предшествующим ему пятилетием, Уилер-Беннет обращается к послемюнхенскому периоду, к 5 месяцам, - от ноября 1938 г. по март 1939 года. Оговорками и противоречиями изобилует и эта часть книги. Но иногда логика фактов вынуждает автора к признаниям или полупризнаниям исторической правды.

Так, по поводу заявления Чемберлена в палате общин, что Германия по праву и в силу географических условий должна занимать господствующее положение в Центральной и Юго-Восточной Европе, Уилер-Беннет говорит: "Это согласие предоставить Гитлеру владычество над Центральной и Юго-Восточной Европой не было лишь побочным продуктом генеральной линии британской дипломатии. Оно имело гораздо более глубокое значение, оно представляло один из основных факторов всего политического положения. Помимо общего стремления к миру и к "приспособлению" к Гитлеру, здесь имелась, если не в мыслях самого Чемберлена, то, по крайней мере, в мыслях некоторых его советников, тайная надежда на то, что если германская экспансия будет направлена на Восток, то со временем она войдёт в столкновение с соперническим тоталитарным империализмом Советской России¹⁹ . В конфликте, который воспосле-

¹⁸ На следующий день два министра пражского правительства выступили с речами по радио. Цензура вырезала из типографского газетного набора существенные части их объяснения создавшегося положения, во и то, что было напечатано в "Руде право", свидетельствовало об угрозе со стороны Лондона и Парижа объединить всю Европу против СССР и Чехословакии.

¹⁹ Уилер-Беннет предоставляет своим читателям на выбор принять последние слова за выражение его собственной мысли или за клеветническое измышление зловредных "советников Чемберлена". Словечки "тоталитарный империализм" - характерная для английского историка антисоветская приправа к изложению тайных надежд чемберленовских "советников".

дует, силы и национального социализма и коммунизма истощатся... Но всё же те, кто держался этих взглядов, считали, что большевистская Россия опаснее для Великобритании, нежели нацистская Германия" (стр. 295 - 296).

Подписанная Гитлером и Чемберленом в Мюнхене 30 сентября 1938 г. декларация, означавшая, по сути дела, пакт о ненападении, принесла первый плод уже 2 ноября, когда Гитлер и Муссолини вдвоём удовлетворили венгерские претензии на чехословацкую территорию. В ответ на это нарушение Мюнхенского соглашения Чемберлен объявил в палате общин, что "время созрело для дальнейших шагов по пути умиротворения", и получил одобрение палаты 345 голосами против 138²⁰ .

Попытка заставить Центральную и Юго-Восточную Европу поверить, что выдача её Гитлеру была преходящим инцидентом, результатом "дурных советов" Саймона, Инскипа и Хора Чемберлену, прискорбным недоразумением, о котором нечего и вспоминать после ликвидации политики умиротворителя, - эта попытка является подлинно "убаюкивающей песней", как Уилер-Беннет называет гитлеровские заверения об уважении независимости малых стран. И надо сказать, что эта "песня" Уилер-Беннету не удалась.

По отношению к французской реакции английский историк выражается яснее, чем о своих соотечественниках. "Многие из числа правых, - говорит он, - боялись столько же победы над Германией, сколько и поражения Франции, и основная причина оппозиции войне со стороны правых в 1938 г. и даже позже была выражена г-ном Тьерри-Мулнье: "Поражение Германии означало бы крушение авторитарных систем, представляющих главную опору против коммунистической революции, и, быть может, немедленную большевизацию Европы. Иными словами, победа Франции была бы в действительности поражением Франции" (стр. 301).

Подводя итоги обзору "золотого века умиротворения", Уилер-Беннет предпочитает не видеть ничего с английской стороны, кроме "тщеславия и упрямства" Чемберлена, его "слепоты" и несокрушимого оптимизма (см. стр. 320). Правда, это оптимизм "особого рода": в своих донесениях из Берлина Н. Гендерсон опровергал слухи о германских планах вторжения в Голландию и Швейцарию, ссылаясь на то, что Гитлер "прежде, чем пускаться на такие авантюры, без всякого сомнения займётся ловлей другой рыбы в других водах". Как подчёркивал Гендерсон, "в этом есть основание для оптимизма" (стр. 326)²¹ .

Последняя часть книги Уилер-Беннета должна изображать пробуждение английской "совести" под влиянием гитлеровской оккупации и ликвидации Чехии, иными словами, - фальсифицировать исторические факты до полной их неузнаваемости.

Прежде всего Уилер-Беннет описывает "пробуждение" Галифакса. "Лорд Галифакс, - говорит он, - был опытным политическим деятелем и опытным специалистом псовой охоты на лисиц. За 15 лет пребывания членом парламента он узнал палату общин так же хорошо, как свою собачью свору, и он констатировал признаки неповиновения заднескамеечников "загонщику".

Галифакс поэтому в период кризисных дней марта (15 - 16) предупредил Чемберлена, что только резким выступлением против германской агрессии последний сможет избежать своего крушения и как премьер и как лидер консервативной партии. Чемберлен согласился с тем, что таким выступлением должна быть его речь в Бирмингеме 17 марта. Днём раньше Саймон заявил в палате по поводу гитлеровской прокламации ("Чехословакия перестала существовать"), что толковать в общем не о чем, так как "нельзя же в самом деле считать имеющей какое-либо значение гарантию того, что перестало существовать". Чемберлен же в своей речи 17 марта публично заявил то самое, что он частным порядком сообщил Бенешу в сентябре 1938 г., а именно, что если бы даже Англия воевала и если бы Германия была побеждена, "мы никогда не восстановили бы Чехословакию в том виде, в каком она была создана Версальским договором". К этому он добавил, что Гитлер должен был в силу Мюнхенского соглашения консультироваться по поводу дальнейших своих планов в отношении Чехословакии, а не действовать самоуправно, поэтому доверие к Гитлеру поколеблено, и хотя Чемберлен и не верит в чьи-либо планы подчинить своей силе мир, но если бы кто-либо сделал попытку в этом направлении, англичане оказали бы ей сопротивление; однако он (Чемберлен) не собирается вовлекать Англию в какие-либо "неспецифицированные обязательства, рассчитанные на условия, которых нельзя предвидеть...", и т. д., и т. д.

Уилер-Беннет считает это выступление Чемберлена началом "британской дипломатической революции". А между тем английское правительство в конце марта передало золотой запас Национального банка Чехословакии гитлеровскому правительству, а в мае-июне 1939 г. просило в Берлине экзекватуры для назначения консулов в Прагу и в Братиславу, признав, следовательно, де факто германскую аннексию.

18 марта 1939 г. английский кабинет рассмотрел вторичное советское предложение о созыве конференции держав - СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции - с целью выработать меры борьбы против агрессии. "Умеренная школа", по выражению Уилер-Беннета, возражала против установления преград германской экспансии на юго-восток Европы, считая, что граница германской экспансии должна быть установлена по линии Турция - Сирия - Палестина - Египет. И эта "школа" была, конечно, против принятия Англией обяза-

²⁰ Большинство, составленное в пользу Даладье во французской палате депутатов 5 октября, равнялось 618 голосам против 75.

²¹ Уилер-Беннет пытается, несмотря на это, вину за официальный оптимизм переложить с Форин Офиса всецело на "департамент премьер министра" с Г. Вильсоном во главе.

тельств, которые возникли бы в результате коллективной консультации, предложенной Советским Союзом. Чемберлен снова объявил советское предложение "преждевременным".

*

Книга Уилер-Беннета издана в 1948 году. Из предисловия видно, что она написана за время от февраля 1945 по январь 1947 года. Однако автор полностью игнорирует события, происшедшие позднее первого сентября 1939 г., как будто эти события - вступление СССР в войну и образование коалиции с участием СССР - аннулированы, признаны английской исторической наукой... несостоявшимися.

В исторической справке "Фальсификаторы истории" предусмотрен этот хитроумный исторический "метод". В ней сказано: "Фальсификаторы истории и всякого рода клеветники стараются "доказать", вопреки очевидности, что СССР не был и не мог быть верным и искренним союзником в борьбе с гитлеровской агрессией. Но так как совместная борьба против гитлеровской Германии и поведение СССР в этой борьбе не дают никаких материалов в пользу такого обвинения, они обращаются к прошлому, к предвоенному периоду"²² .

Умолчание о последующих событиях даёт английскому историку возможность нежданно-негаданно заключить свою историю "Мюнхена" главой из 37 страниц о "русской загадке", хотя всё предшествующее изложение не даёт никакого повода для того, чтобы говорить о какой бы то ни было "загадке" в отношении советской дипломатии.

Нельзя считать "русской загадкой" остающийся без ответа следующий вопрос Уилер-Беннета: если бы в Англии власть была в руках лейбористов, нападавших на консерваторов за саботаж переговоров с советским правительством, были ли бы лейбористы более энергичны в деле сближения с Москвой? Нельзя считать "загадочным" и недоверие советских руководителей к "Европе", если все факты, изложенные Уилер-Беннетом, не только вполне оправдывали, но положительно вынуждали к этому недоверию, как многократно замечает сам Уилер-Беннет, хотя бы по поводу переговоров Хадсона с Вольтатом (см. стр. 393). В другом месте, на стр. 406, автор прямо говорит: "События последовавших (за Мюнхенским соглашением. - Е. А.) месяцев оправдали советские предположения, что Англия и Франция стремятся сдерживать Германию на Западе, толкая её на Восток". Вряд ли является для него загадкой советский ответ на апрельские английские предложения 1939 г., если сам он говорит: "Русский ответ был глубочайшим образом реалистичен. Он поставил Англию и Францию в необходимость ответить, желают ли они, в борьбе против Германии, стать главными участниками союза с СССР со всеми вытекающими последствиями?" (стр. 393). Нежелание Галифакса отправиться в Москву для личных переговоров²³ также не составляет "русской загадки".

В итоге так называемой "русской загадки" не остаётся ничего, кроме фельетонной двусмысленности: "Встретившись с советскими контрпредложениями, - говорит английский историк, - английское и французское правительства растерялись, ибо они усмотрели в них попытку распространить русское влияние в Восточной Европе. Некоторые (?!) считали, что если бы московские условия были приняты и Тройственный союз начал действовать, Россия просто заняла бы своими войсками лимитрофные государства и осталась бы там, не принимая участия в вой; не" (стр. 396). Английский историк осторожно оставляет эту клеветническую "загадку" на ответственности "некоторых" анонимов и того самого английского правительства, которое, по его словам, "решило отклонить русские предложения предположительно по причине, выдвинутой "Times", а именно потому, что тесный и крепкий союз с Россией может затруднить другие переговоры и попытки сближения" (стр. 397)²⁴ .

Так глава о "русской загадке" оказывается на поверку опровержением легенды о "русской загадке". Более того: под пером английского историка явственно вырисовывается английская загадка. На стр. 416 главы "Русский сфинкс" он сообщает, что "известие о заключении русско-германского соглашения было воспринято английским правительством со смешанным чувством страха и облегчения. Нельзя было игнорировать серьёзное значение отхода России, но её решение освободило Англию от парализующего кошмара: не надо было больше считать союзником державу, которая была глубоко заподозрена в столь же безудержных аннексионистских планах, как нацистские"²⁵ , - а кроме того утешением были оценки и прогнозы... Линдберга.

Трудно удовлетвориться этим объяснением "чувства облегчения"; во всяком случае, если здесь имеется для английского историка "загадка", то "загадка" эта - никак не русская. "Чувство облегчения", конечно, было связано с июльским возвращением Галифакса на позицию "умиротворения", с переговорами Хадсона и Вильсона с Вольтатом и Дирксеном, с английской попыткой наладить соглашение Бека с Гитлером, с последним, сделанным 28 августа 1939 г.. предложением английского правительства Гитлеру заключить широкое, исчерпывающее соглашение между Великобританией и Германией.

И всё же в конце своей книги Уилер-Беннет заявляет: "Остаётся загадка России,

²² "Фальсификаторы истории (историческая справка)", стр. 69.

²³ Галифакс в речи 8 июля в палате лордов вернулся самым решительным образом на позицию соглашения с Гитлером.

²⁴ См. "Times" от 3 мая 1939 года.

²⁵ Эти "безудержные аннексионистские планы" расшифровывались, по свидетельству самого Уилер-Беннета, как территориальные вопросы о Прибалтике и Бессарабии и на деле были, по его же признанию, мудрым решением отодвинуть на запад линию будущего советско-германского фронта.

всегдашнего сфинкса, всегдашней тайны. Если бы Англия и Франция сделали в 1938 г. Москве те предложения, которые они сделали через год, - был ли бы результат иным? Более чем вероятно, что Россия была готова воевать во время Мюнхена; под сомнением только эффективность и возможности её участия в войне. Если бы м-р Чемберлен не счёл "преждевременными" советские предложения о консультации, сделанные после аннексии Австрии и после занятия Праги, была ли бы теперь Россия объектом подозрений и опасений во всём мире? Эти вопросы можно лишь поставить. Ответ на них неизвестен" (стр. 437).

Из этих беспомощных литературных упражнений видно, сколь безнадёжно Уилер-Беннет запутался в попытках изобразить хоть какую-либо черту внешнего облика "русского сфинкса"; оказывается, из его собственных рассуждений, что происхождение русской загадки - чисто английское, ибо породил её не кто иной, как Чемберлен.

На протяжении 400 страниц Уилер-Беннет занимается личностью, речами и делами Невиля Чемберлена. Историк как будто нелицеприятен. Он находит в Чемберлене много качеств, несовместимых с обычным представлением о крупном государственном деятеле. Чемберлен, по словам Уилер-Беннета, легковерен, упрям, ограничен, мелочен, тщеславен, лжив; предательство Чехословакии перед Мюнхеном, в Мюнхене и после Мюнхена - грех Чемберлена; он изобретатель политики "умиротворения", приведшей к Мюнхену и к войне. Иногда Уилер-Беннет присоединяет к Чемберлену его "дурных советников" - Саймона, Хора, Инскипа, -иной раз поминает даже и "некоторые консервативные круги" с их "недоверием" к Советскому Союзу и, наконец, привлекает к ответственности предшественников Чемберлена-Болдуина и Макдональда. Однако Чемберлен остаётся у него всё же главным виновником "Мюнхена" и "мюнхенской" политики, её инициатором и проводником, одержимым навязчивой идеей соглашения с Гитлером и Муссолини. После всего этого английский историк в самом конце книги (см. стр. 433) внезапно сбрасывает боевые доспехи противника мюнхенской политики и появляется перед читателем в тоге защитника чемберленовской дипломатии: "Мы позволим себе сказать о Мюнхенском соглашении, что оно было неизбежно! - восклицает он. - Ввиду неготовности британских вооружений и обороны, недостатка единства внутри страны и в Содружестве (Британской империи. - Е. А.), упадка духа французов и неуверенности в способности России воевать, м-р Чемберлен мог поступать только так, как он поступал; воздадим должное его настойчивости²⁶ в проведении политики, которую он честно считал правильной".

Должны ли были мы воевать в октябре 1938 г.? - спрашивает в заключение автор.

Приведя аргументы за и против, он не находит ответа на этот вопрос, не замечая, что тем самым ставит под вопрос собственный фальшивый тезис о "неизбежности" мюнхенского предательства. Не делая никаких положительных выводов из своего обширного исследования, Уилер-Беннет ограничивается тем, что приглашает своих читателей верить в существование "русской загадки" и забыть, как забыл он сам, что "сплетни и клевета гибнут, а факты остаются".

*

Как же была встречена книга Уилер-Беннета английскими критиками? Они единодушно отметили нетерпение, с которым ожидался выход в свет этой книги о Мюнхене ввиду особо авторитетного положения её автора в английских академических и близких к активной дипломатии кругах. Но они дали две весьма различные оценки этому труду.

Стопроцентные "мюнхенцы", крайние реакционеры из лагеря злобных ненавистников Советского Союза, не могли не усмотреть измены принципам и методам поджигателей войны в признании Уилер-Беннетом некоторых неоспоримых фактов, опровергающих наиболее злостные измышления антисоветских клеветников. Представителем интересов этой группы в дискуссии о "Мюнхене" выступил в журнале "International Affairs" (N 4, октябрь 1948 г.) рецензент, взявший на себя задачу, лишённую всякой видимости научной критики, "облаять" (иначе выразиться в данном случае никак нельзя) книгу Уилер-Беннета. Он цинично заявил, что "отношение к советской политике есть критерий для оценки историка 30-х годов XX века" и что с этой точки зрения Уилер-Беннет обманул надежды, возлагавшиеся на его работу. Вслед за этим следуют абсолютно голословные, ничем не подкреплённые заявления такого рода: факты и документы, цитируемые Уилер-Беннетом, "не убеждают автоматически (?) в том, что советская позиция в отношении Гитлера до "Мюнхена" включительно была всегда позицией решительного сопротивления"; "ни в какой степени неверно, что русские первыми поняли в полном объёме опасность гитлеризма"; "Я не понимаю также, - заявляет с неподражаемой развязностью этот, с позволения сказать, рецензент, - почему м-р Уилер-Беннет, справедливо напав на профессора Шумана, принял точку зрения последнего о том, что в Великобритании были серьёзные элементы, желавшие содействовать нацистской экспансии за счёт России".

Надо заметить, что проф. Шуман был если не первым, то одним из первых американских и европейских историков, прямо говорившим о существовании длительного заговора международной реакции против СССР-заговора, последним достижением которого и был, по мысли проф. Шумана, "Мюнхен". Уилер-Беннет в одном из своих подстрочных примечаний предусмотрительно отмежевался от тезиса проф. Шумана о длительном антисоветском заговоре, но он был вынужден признать существование в Великобритании, консервативных элементов,

²⁶ На предшествующих 400 страницах эта "настойчивость" именовалась в самом лучшем случае упрямством.

желавших нападения нацистской Германии на Советский Союз. Этого признания было достаточно для того, чтобы оберегатель полишинелевских тайн лондонской реакции яростно напал на Уилер-Беннета.

Более осторожные критики исходят из той же самой политической концепции, которая лежит в основе книги Уилер-Беннета, и ставят своей задачей популяризировать объёмистый труд Уилер-Беннета. В еженедельнике "Спектейтор" Э. Уискменн одобрительно отмечает, что Уилер-Беннет "никогда не забывает об искреннем отвращении Н. Чемберлена к войне, которое сочеталось с его тщеславием и непониманием опасности Мюнхенского соглашения", что автор книги "не забывает подчеркнуть, что премьер-министр очень правильно отражал общественное мнение, будучи в то же время в плену разоружения Англии". Эта рецензентка выражает своё "восхищение" "точностью н проницательностью автора, о которых свидетельствует глава "Русский сфинкс", но тут же она сама оказывается живым свидетелем полной бессодержательности мифа о "русском сфинксе", заявляя в простоте душевной: "Мы не можем сказать, могла ли политика Литвинова когда-нибудь принести плоды. Во всяком случае, м-р Уилер-Беннет показывает, как эта возможность была опрометчиво уничтожена умиротворителями и их отношением к России". В этом сокращённом изложении главы о "сфинксе" притянутость за волосы "сфинкса" для сбивания с толку читателя выступает с полной ясностью.

Политический "подтекст" книги Уилер-Беннета несколько поясняется обширной рецензией, напечатанной в июльском приложении к "Times" за прошлый год. С заслуживающей полного одобрения ясностью в ней констатируется, что вторая часть книги Уилер-Беннета "является реабилитацией Чемберлена" после первой части, в которой Уилер-Беннет на разные лады "мальтретирует" своего героя. Но главное не в Чемберлене, утверждает автор этой рецензии: суть дела в том, что "Мюнхенское соглашение нанесло огромный вред консервативной партии, так как либеральная и лейбористская партии путём нечистоплотной пропаганды нажили и продолжают наживать политический капитал на той дискредитации, за которую они частично ответственны... В оправдание Чемберлена следует сказать, что в то время начальники штабов твёрдо поддерживали его. С другой стороны, немцы захватили (без войны) огромную военную добычу: 1500 самолётов, 469 танков, свыше 500 зенитных орудий, свыше 43 тыс. пулемётов, свыше миллиона винтовок, 1 млрд. винтовочных патронов и больше 3 млн. артиллерийских снарядов. И сейчас многие военные эксперты считают, что нам было бы выгоднее начать борьбу в сентябре 1938 года".

Но, по мнению автора рецензии, "размышления на эту спорную тему имеют второстепенное (!) значение". Что же имеет первостепенное значение? То, что "политические принципы, которые можно определить как защиту определённого образа жизни, недостаточны, если они не опираются на физическую силу, и, как свидетельствует современное положение в Европе, не просто новые идеи подрывают основы установившейся цивилизации, а новые идеи в сочетании с материальной силой и твёрдой решимостью. В этом непостоянном мире мы опять стоим перед лицом мюнхенской проблемы в слегка изменённом виде".

Это, конечно, гораздо яснее, чем туманные рассуждения о "русском сфинксе", о "взаимном недоверии" и т. п. Английские эпигоны гитлеризма вожделеют повторить - без Гитлера, но, как известно, с гитлеровцами - эксперимент мюнхенского заговора против СССР.

Бесспорно, суть дела в том и состоит, что, с одной стороны, есть "новые идеи", оплодотворяющие "установившуюся цивилизацию", а с другой - есть защитники "определённого образа жизни", готовые воспроизвести опыт сокрушения новых идей, а вместе с тем и сокрушения жизненных начал цивилизации посредством воскрешения гнусной старой мюнхенской "идеи"

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Е. АДАМОВ:

Комментарии: