Сороковые годы XIX века - время, когда окончательно оформились два течения русской общественной мысли - западничество и славянофильство, - были годами жесточайшей политической реакции. Воцарившийся в знаменательный день декабристского восстания (25 декабря 1325 года), Николай I навсегда сохранил страх перед всяким общественно-политическим движением. Николай I жестоко подавил национально-освободительные движения поляков и народов Кавказа, душил в тисках цензуры и III отделения (жандармерии) лучших представителей русской интеллигенции. Русский царизм расправлялся не только со всяким прогрессивным движением внутри страны, но и являлся столпом западноевропейской реакции.

При самом непосредственном участии Николая I были убиты талантливейшие представители русского народа: Рылеев, Грибоедов, Полежаев, Пушкин, Лермонтов. Подвергались гонениям великие умы того времени: Белинский, Герцен, Некрасов и другие русские просветители.

Преподавание наук в соответствии с установками николаевских министров должно было базироваться на выводах религии. Кафедра философия в Московском университете была закрыта на том основании, что, по выражению министра просвещения Ширинского-Шахматова, "польза философии не доказана, а вред от нее возможен".

В атмосфере усиливающейся реакции оппозиционные настроения нарастали. Революционное выступления декабристов не прошло бесследно. Декабристы, как указывал Ленин, "разбудили Герцена", "разбудили "к новой жизни молодое поколение". Передовые слои либерального дворянства и разночинной интеллигенции продолжали борьбу против феодально-крепостнического самодержавия, являвшегося тормозом на пути развития России.

Веяния западноевропейской революции несмотря ни на какие преграды проникали в Россию. Вот, например, какое впечатление произвела на Герцена июльская революция 1830 года:

"Славное было время, события неслись быстро... какое-то горячее, революционное дуновение началось в прениях, в литературе. Романы, драмы, поэмы - все снова сделалось пропагандой, борьбой... Мы следили шаг за шагом за каждым елевом, за каждым событием... мы не только подробно знали, но горячо любили всех тогдашних деятелей, разумеется радикальных..."1 .

Если недовольство существующим строем - проявлялось среда передовой интеллигенции, то среди трудящихся масс оно принимало форму открытых возмущений. Об этом свидетельствуют восстания в военных поселениях, крестьянские волнения (холерные бунты), волнения среди рабочих. Последние достигли таких размеров, что Николай I вынужден был удовлетворить просьбу московского генерал-губернатора Закревского о запрещении строительства новых фабрично-заводских предприятий в Москве.

Во развитие России по капиталистическому пути нельзя было остановить царскими указами. В первой половине XIX века в России начал развиваться капитализм, стала появляться капиталистическая промышленность.

Наряду с ростом промышленности развивалась торговля. Если в начале XIX века стоимость экспортируемых товаров составляла 75 миллионов рублей, то накануне крестьянской реформы 1861 года она поднялась до 230 миллионов, а импорт за этот срок вырос в 4 раза.

С 1815 по 1845 год число фабрик выросло с 4189 до 8302, а количество рабочих - со 172882 до 507577. При этом необходимо отметить две особенности наблюдаемого процесса: увеличение числа фабрик с вольнонаемным трудом2 в неуклонное уменьшение количества предприятий, принадлежащих дворянам (последние уступали место капиталистическим предприятиям). Из 5599 фабрик в 1832 году дворянам принадлежали 862 фабрики, а в конце 40-х годов - только 500.

Такова была в общих чертах та обстановка, в которой возникла и протекала острая политическая полемика между западниками и славянофилами. К первым принадлежали Терпен, Белинский, Боткин, Грановский, ко вторым - Хомяков, К. и

1 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XII, стр. 124 - 125.

2 В 1325 году вольнонаемные рабочие по отношению ко всем остальным рабочим составляли 50%, а в 1840 году Николай I издал указ, по которому владельцам посессионных фабрик разрешалось заменять крепостной труд вольнонаемным.

стр. 72
И. Аксаковы, братья Киреевские, Кошелев и др.

Славянофильство и западничество оформились как течения в 1842 году, хотя "Москвитянин" - орган славянофилов - начал выходить еще в 1841 году. В этот период разногласия между славянофилами и западниками не принимали тех резких форм, в каких они выражались впоследствии. "...Вначале были только оттенки, и не мнения, не партии", - говорил Герцен.

Постепенно разногласия эти становились все глубже и принимали все более принципиальный характер. Славянофилы, в основном крупные помещики, считали, что Россия должна развиваться своим "особым" путем, якобы обусловленным всем ходом исторического развития России. Путь этот был в возвращении к старине, в сохранении патриархальных порядков допетровской Руси.

Западники звали к освобождению России от феодально-крепостнических пут, к развитию буржуазно-демократических свобод по образцу передовых стран Европы, в частности Франции. Идеи западников выражали "интересы прогрессивных общественных классов, насущные интересы всего общественного развития по данному, т. е. капиталистическому пути"1 .

Полному раскрытию взглядов западников мешает то обстоятельство, что дошедшие до нас высказывания были написаны из-за николаевской цензуры "эзоповским языком". По выражению Герцена, весь талант русских писателей направлялся на то, "чтобы скрывать свои мысли".

Тем не менее, имеющиеся материалы свидетельствуют о большом историческом значении их революционизирующих, идей.

1

В начале 30-х годов XIX в. из студенческой молодежи Московского университета образовались два кружка: Станкевича и Герцена, участники которых и составляли основное ядро западников. В то время как первый занимался чисто философскими проблемами, кружок Герцена придавал исключительное значение политическим вопросам. Герцен смотрел на себя как на активного борца за освобождение народа, как на борца, предназначенного "для трибуны, форума, так, как рыба для воды"2 .

Статьи Белинского и напечатанные в 1836 году в "Телескопе" "Философические письма" Чаадаева (написанные в 1829 году и распространявшиеся до этого в описках) послужили толчком к оформлению западничества как течения. Мерзкая российская действительность, которую Чаадаев подверг резкой критике, привела его к отрицанию наличия каких-либо положительных сторон во всей истории России и к весьма скептической оценке перспектив ее развития. Отсюда его проповедь подражания Западу.

"Письма" Чаадаева явились плодом растерянности и отчаяния, охвативших известную часть западноевропейской и русской интеллигенции после подавления революций 1830 года в Европе. Но несмотря на реакционные выводы Чаадаева (например идеализация католицизма) эти "Письма" пробили брешь в затхлой атмосфере фельдфебельского режима Николая I.

"Письма" Чаадаева произвели сильнейшее впечатление на Герцена. Он читал их своим друзьям и перечитывал сам, не веря, что это могло быть опубликовано в России.

Но Герцен пошел дальше Чаадаева. Приняв его критику существовавших в России порядков, Герцен отбросил реакционные выводы Чаадаева. Он отнюдь не собирался "сделаться иезуитским пропагандистом..." и следовать в этом отношении за Чаадаевым, которого он называл "безумным католиком"3 .

Как и Чаадаев, Герцен смотрит на Запад, но не только как на очаг культуры, а и как на колыбель новых, причем прогрессивных общественных отношений. Герцен понимает, что Россия должна встать на путь западноевропейского, т. е. капиталистического, развития. Впротивовес славянофилам, идеализировавшим допетровские времена и призывавшим возвратиться к ним, западники видели выход для русского народа в дальнейшем прогрессе. История не может двигаться вспять, говорили они. "Все восстановления, все реставрации были всегда маскарадными. Мы видели две: ни легитимисты не возвратились к временам Людовика XIV, ни республиканцы (1830-х годов во Франции. - И. Б.) - к 8 термидора"4 .

Что привлекало Герцена и Белинского на Западе? Как отвечал на это сам Герцен, их привлекали идеи западноевропейского утопического социализма, которые, по их мнению, вполне гармонировали со свободным русским народным бытом. Зачатки этой свободы в России Герцен видел в общине. Освободить общину от "всего наносного", от "дикого мяса" можно было лишь с помощью западноевропейской социалистической мысли, которая одна "в состоянии оплодотворить зародыши, дремлющие в патриархальном быту славянском".

1 В. И. Ленин. Соч. Т. II, стр. 315.

2 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. III, стр. 29.

3 Там же. стр. 89.

4 Там же, стр. 136.

стр. 73

Герцен во время ссылки в Вятку.

С портрета А. Витберга.

Жизнь не баловала Герцена: после университета он попал в тюрьму, а затем в ссылку. Это, по собственному его признанию, закалило его и выработало в нем еще большую ненависть к самодержавному строю, волю к борьбе с ним.

Герцену на протяжении всей его жизни, сначала в "людской" отцовского дома, а затем в ссылке, приходилось непосредственно сталкиваться с тяжелым положением крепостных. Находясь в ссылке, он использовал свое служебное положение для защиты крепостных от произвола помещиков.

Герцен был сторонником полного освобождения крестьян. Поэтому, когда вышел указ об обязанных крестьянах (2 апреля 1842 года), он записал в дневнике от 15 апреля: "Силы обязательной указ не имеет, это предложение тем, кто хочет... состояние крестьян мнимо улучшится"1 .

Он негодовал по поводу чудовищной эксплоатации крепостных русскими помещиками, сравнивая их с англичанами в Индии, жестоко эксплоатирующими туземное население.

У русского крестьянина, писал Герцен, не развилось чувство собственности, ибо ни полоса, которую он обрабатывал, ни жена, ни дочери его не принадлежали ему, а всецело зависели от произвола помещика. 12 миллионов крестьян находились на положении рабов: они были вне закона. Крестьянин со своей семьей ежедневно "отыгрывается от голодной смерти", - пишет Герцен.

Свои революционные взгляды Герцен стремился обосновать и теоретически. Когда в 30-х и 40-х годах прошлого века в России получили широкое распространение философские идеи Гегеля, Герцен примкнул к левым гегельянцам, отвергавшим реакционное толкование тезиса гегелевской философии - "Все действительное разумно". Правые последователи Гегеля в России, аргументируя этим тезисом, доказывали разумность существования николаевской деспотии. Герцен усиленно изучал философию Гегеля с целью опровергнуть это положение. Известно, что Белинский одно время разделял мысль Гегеля о необходимости примирения с существующей действительностью. Именно это обстоятельство привело к временному разрыву Герцена с Белинским.

Большую помощь Герцену в деле критики гегелевской философии оказало ознакомление его с философией Фейербаха.

Историческая заслуга Герцена перед философией, как отмечал Лапин, заключается в том, что в гегелевской философии он сумел взять все революционное, что он увидел в ней, как он сам писал, алгебру революции. Больше того, Герцен подошел вплотную к материалистической диалектике, но остановился, однако, перед историческим материализмом.

Последнее обстоятельство и помешало Герцену наметить правильный путь, ведущий к освобождению русского народа, помешало ему найти социальную опору в грядущей борьбе за свободу.

Герцен, не "умевший правильно понять законы общественного развития, инстинктивно верил, однако, в творческие силы народа. "Странная вещь - два бойца схватились, - говорит Герцен (правительство и дворянство. - И. Б. ), - а победа зависит от третьего: к кому он примкнет союзником, тот одолеет, а этот третий - безмолвный народ, немое множество. Он молчит и держится за землю. Только увлекая его в движение, делая из своего дела общее, народное, земское, только отрекаясь от монополки, может дворянство вести серьезную речь с правительством"2 .

В 1847 году, преследуемый николаевской реакцией, Герцен был вынужден покинуть навсегда Россию. Но, живя заграницей, он продолжал оставаться горячим

1 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. III, стр. 24.

2 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XVIII, стр. 365.

стр. 74
русским патриотом, не переставал болеть за судьбы русского народа.

"Письма из Avenue Marigny", которые он писал для "Современника", сыграли большую роль в деле революционного под'ема русской общественной жизни конца 40-х годов прошлого столетия.

В этих письмах Герцен доказывал, что "Средства производства па Западе должны быть переданы пролетариату. Для русских читателей это означало необходимость уничтожения крепостного права в России.

В произведениях, написанных заграницей ("С того берега", "Русский народ и социализм"), в редактируемых им журналах "Полярная звезда" и "Колокол" Герцен рассказывал правду о России, клеймил николаевский деспотизм и вел пламенную пропаганду за освобождение крестьян от крепостного ига. Его произведения были первым вольным словом, на котором не лежала печать царской цензуры. Он выступал против Мишле и других европейских писателей и политических деятелей, которые ставили знак тождества между волей русского парода и политикой Николая I. Это происходило оттого, писал Герцен, что они судили о России по ее официальному фасаду. И Герцен, покинувший Россию для того, чтобы "свободное русское слово раздалось в Европе", рассказывал правду о России, о тех русских, которые приветствовали восстание поляков и революцию в Западной Европе 1848 года.

Передовые слои европейского общества узнавали из уст Герцена, что не русский народ, а Николай I я его камарилья являются душителями европейской революции. Из статей Герцена узнавали о героическом прошлом русского народа, не желавшего мириться ни с иноземными завоевателями, ни с отечественными поработителями. Не даром русская полиция установим строжайший надзор за произведениями Герцена, пытаясь не допустить их проникновение в Россию.

Выступая поборником идей западноевропейского социализм, Герцен резко критиковал идеологию западной буржуазии и предостерегал русских от идеализации ее. Это были годы подавления чартистского движения в Англии, годы борьбы демократии и против денежной аристократии во Франции. Французская буржуазия 40-х годов XIX века уже успела изрядно полинять и сбросить с себя революционное оперение. Буржуазная политическая экономия вступила на путь открытой апологии капиталистической эксплоатация, пытаясь завуалировать противоречия между трудом и капиталом.

Герцен разоблачал лицемерие буржуазной науки, которая утверждала, что нищий пользуется теми лее гражданскими правами, что и Ротшильд.

Но, как отмечал Анненков, эти изобличения буржуазии были восприняты отрицательно некоторой частью западников, считавших, что буржуазия в России еще не достаточно окрепла и рано еще ее так резко критиковать.

Белинский, который был заграницей и воочию убедился в справедливости высказываний Герцена, выступил в его защиту в письме к Боткину, одному из противников этих изобличений. Белинский писал, что статьи Герцена создавались у него на глазах, под живым впечатлением наблюдаемых фактов.

Противоречия тогдашней капиталистической Европы привели Герцена к выводу: "деспотизм или социализм - выбора нет"1 .

2

Белинский, "неистовый Виссарион", был пламенным борцом за освобождение русского народа, за торжество социалистических щей.

Его следует отнести ко второму поколению русских революционеров-разночинцев.

"Предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении был еще при крепостном праве В. Г. Белинский. Его знамени-

В. Г. Белинский.

1 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XIII, стр. 137.

стр. 75
тое "Письмо к Гоголю", подводившее итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору"1 , - писал Ленин.

Вся жизнь Белинского прошла в тяжелом труде пролетария-литератора.

Еще в своей ранней трагедии "Дмитрий Калинин", написанной в 1831 году, Белинский устами своих героев изобличал самые мрачные стороны крепостного права.

В сентябре 1831 года Белинский был уволен из университета из-за подлости "одного толстого превосходительства", как он сам писал об этом. Очевидно, немалую роль сыграла в его увольнении и написанная им трагедия.

Белинский, как и большинство передовой молодежи 30-х годов, увлекался в эти годы гегелевской философией, но в тот период он некритически воспринимал эту философию, в том числе и гегелевский тезис "Все действительное разумно". Отсюда его временное заблуждение о возможности примирения с существующей действительностью.

Белинский стоял тогда еще на идеалистических позициях и считал, что идея существует вне материи, являясь лишь признаком человеческой мысли. В этот период Белинский призывал примириться с действительностью и приветствовать ее положительные стороны, возлагая даже надежду на правительство в деле освобождения крестьян.

Эти взгляды Белинского были изложены в его статье о Бородинском сражении. Они означали отказ от борьбы с николаевской реакцией, т. е. именно то, чего и добивались царские жандармы. Отсюда большое принципиальное значение борьбы Герцена против этой концепции.

Стремясь наиболее убедительным образом доказать несостоятельность взглядов правых гегельянцев, Герцен усиленно изучал философию Гегеля и сыграл большую роль в деле освобождения Белинского от гегелевского идеализма.

Переезд Белинского в Петербург (1840 год) с его бюрократически-казарменными порядками привел его к отказу от мысли примириться с николаевской действительностью.

Бот как описывает Герцен свою встречу с Белинским после их разрыва та почве политических разногласий: "Ваша взяла, - сказал Белинский, - три-четыре месяца в Петербурге меня лучше убедили, чем все доводы... С этой минуты и до кончины Белинского мы шли с ним рука в руку"2 .

Чернышевский в "Очерках гоголевского периода русской литературы" также отмечает, что переезд Белинского в Петербург сыграл большую роль в его разочаровании "николаевской действительностью".

С этого времени Белинский окончательно переходит на позиции Герцена и со всей страстностью своей честной натуры отдается пропаганде новых взглядов.

"Итак, я теперь в повой крайности, - читаем мы в письме Белинского к, Боткину, - это идея социализма, которая стала для меня идеею бытия, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры в знания... Все из нея, для нея и к ней. Она вопрос и решение вопроса. Она (для меня) поглотила и историю, и религию, и философию. И потому ею я об'ясняю теперь жизнь мою, твою и всех, с кем встречался я на пути жизни..."3 .

В письме к своей невесте Белинский писал, что он готов идти на любые жертвы ради избавления человечества от страданий.

К концу своей жизни Белинский покидает идеалистические позиции и склоняется к материализму Фейербаха. Но еще с начала 40-х годов он твердо становится на тяжелый путь борьбы с царской деспотией. Это нашло свое выражение в защите Белинским "натуральной школы" Гоголя, подвергавшейся нападкам славянофилов за то, что Гоголь высмеивал николаевскую бюрократию. Славянофилы обвиняли Гоголя в том, что он якобы клевещет на русский народ. Белинский отвечал им на это, что только "народ слабый, ничтожный или состарившийся, изживший всю жизнь свою до невозможности итти вперед, любит только хвалить себя и больше всего боится взглянуть на свои раны: он знает, что оно смертельны, что его действительность не представляет ему ничего отрадного и что только в обмане самого себя может он находить те ложные утешения, до которых так падки слабые и дряхлые"4 . Белинский, далее, указывает, что по "Ревизору" читатель не будет судить "о всей русской публике", и если бы не было цензурных тисков, он добавил бы, "а лишь о николаевской бюрократии". Белинский верил в мощь русского народа, верил, что у него достаточно сил, чтобы справиться со всеми угнетателями.

Статьи Белинского выражали мысли, которые, как писал Чернышевский, нельзя

1 В. И. Ленин. Соч. Т. XVII, стр. 341.

2 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XIII, стр. 20 - 21.

3 В. Г. Белинский. Собр. соч. Т. IV, стр. 627.

4 Там же, стр. 367.

стр. 76
было вычитать ни в одной книге, ни в одном журнале. Литературно-критические произведения Белинского отличались огромной политической заостренностью, огромным политическим темпераментом. Белинский считал, что литература должна быть реалистична и народна, должна быть "гувернанткой общества".

Белинский был путеводной звездой русской демократической литераторы. Многие его положения, как отмечал Ленин, сохранили большое принципиальное значение и для литературы XX века.

Раз став на путь борьбы, Белинский уже никогда не уклонялся от него. Когда в 1844 году разгорелась ожесточенная борьба между славянофилами и западниками и когда Герцен писал, что несмотря на политические разногласия можно все-таки сохранить хорошие отношения со славянофилами "juste milieu" (золотую середину)1 , Белинский оставался непримирим, и это произвело большое впечатление на Герцена.

В сентябре этого же года Герцен записал в своем дневнике: "Белинский прав: нет мира и света с людьми до того разными"2 .

Белинский, как и Герцен, далек был от идеализации всех сторон западноевропейской жизни и резко обрушился на оппортуниста Луи Блана, который не понимал, что буржуазия 1848 года уже потеряла свою былую революционность. В письме к В. П. Анненкову 15 - 27 февраля 1848 года он пишет: "Читаю теперь романы Вольтера я ежеминутно мысленно плюю в рожу дураку, ослу и скоту Луи Блану"3 .

Что же касается России, то, отнюдь не идеализируя буржуазии, Белинский считал, что будущее России зависит от развития промышленности.

Таким образом, Белинский, как и Герцен, обращался к тем идеям Запада, которые могли помочь вкорне уничтожить крепостничество в России и свергнуть самодержавие.

Белинский горячо любил свой народ. Он был революционером-демократом, представителем наиболее передовой общественной мысли в России. Тяжелые материальные условия и непосильный труд рано надломили здоровье пламенного борца за свободу и счастье русского народа. Белинский умер в Петербурге 26 мая 1848 года.

Только смерть спасла его от тюрьмы. Комендант Петропавловской крепости, встретив однажды Белинского на улице незадолго до его смерти, нагло спросил его: "Когда же к вам? У меня совсем готов тепленький каземат, так для вас его и берегу".

* * *

Герцен и Белинский представляли революционно-демократическое крыло западников. Либерально-буржуазное крыло представлял Грановский. Грановский был профессором истории в Московском университете. Его ученая карьера началась в условиях жесточайшей политической реакции, которой отмечена была вся эпоха царствования Николая I, когда, по выражению Герцена, "одна официальная низость громко говорила", когда "вместо науки преподавали теорию рабства". Грановский превратил университетскую кафедру в политическую трибуну. Его лекция производили огромное впечатление не только на университетскую молодежь, но и на всю общественность Москвы. Аудитория не вмещала всех желающих слушать его; по окончании курса ему была устроена грандиозная овация.

Но Грановский не был ни социалистом, ни материалистом. Социализм он считал "болезнью века!". Последнее обстоятельство было одной из основных причин разногласий между Грановским с одной стороны и Герценом и Белинским - с другой.

Грановский был далек от левого крыла западников и в области философских взглядов: он был идеалистом и договаривался даже до бессмертия души.

В споре с Герценом он однажды заявил: "Личное бессмертие мне необходимо"4 .

Почему же Грановский пользовался такой популярностью?

Потому что он был, по выражению Чернышевского, "истинным сыном своей родины", "просветителем своей нации", потому что в мрачные годы николаевской реакции он не боялся протестовать против феодальной деспотии. Но он был противником насильственных мер борьбы с нею.

На этой почве в 1844 году наметился раскол среди западников. Разногласия между Герценом и Белинским с одной стороны и Грановским - с другой обострились. Большую роль в этом расколе сыграла, как указывает в своих воспоминаниях Анненков, книга Фейербаха "Сущность христианства". Герцен из материалистических положений Фейербаха делал практические революционные выводы. Это шло вразрез с идеалистическими взглядами Грановского, который был противником революционных преобразований. Он старался, как всякий либеральный буржуа, пройти мимо различных социальных вопросов, а с этим не хотели мириться Герцен и Белинский.

1 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. III, стр. 327 - 328.

2 Там же, стр. 351.

3 В. Г. Белинский. Собр. соч. Т. IV, стр. 666.

4 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XIII, стр. 191.

стр. 77
Разногласия между революционно-демократическим крылом западников, возглавляемым Белинским и Герценом, и либерально-буржуазным во главе с Грановским имели глубоко принципиальное значение и неминуемо должны были привести к расколу.

3

Ближайшими предшественниками славянофилов и по времени и но взглядам были сторонники так называемой "официальной народности" - публицист Шевырев и историк Погодин.

Преемственность взглядов славянофилов особенно важно подчеркнуть для понимания всей реакционной сущности славянофильства. Отношение и славянофилов и "официальной народности" к уваровской "троице": "самодержавие, православие и народность" - было совершенно одинаковым. Такая общность взглядов об'ясняется тем, что кап; охранительная теория министра народного просвещения Уварова, так и теория славянофильства "об исконно мирном развитии России" являлись реакцией на развивающуюся классовую борьбу в Западной Европе и были натравлены на то, чтобы отгородить Россию китайской стеной от приходивших в движение масс Западной Европы.

Уваров в своем отчете об обследовании Московского университета от 4 декабря 1832 года предлагал для борьбы с революционными идеями среди учащейся молодежи проповедывать "истинно русские охранительные начала Православия, Самодержавия и Народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества"1 .

Взгляды основных теоретиков "официальной народности" - Шевырева и Погодина - вполне совпадали со взглядами славянофилов и одобрялись последними. Они вместе сотрудничали в "Москвитянине" - органе славянофилов.

В первой книге "Москвитянина" за 1841 год была напечатана статья С. П. Шевырева "Взгляд русского на образование Европы"; в ней он выступил противником сближения России с Западной Европой, которая, как он говорил, заражена ядом революции. Он писал, что "Запад сгнил", и сравнивал его с "опасно больным человеком".

Статья Шевырева встретила одобрение Уварова похвалил ее и Хомяков, наиболее популярный представитель славянофильства, назвав ее "славной". Таким образом.

но основному вопросу борьбы между западниками и славянофилами - вопросу об отношении к западноевропейской революции - между славянофилами: и Шевыревым не было разногласий.

Западники же встретили с возмущением статью Шевырева. Когда в "Московских ведомостях" Ф. Н. Глинка поместил хвалебный отзыв об этой статье, Белинский написал, что "это хула на науку, на искусство, на все живое, человеческое, на самый прогресс человечества"2 .

Другой идеолог "официальной народности", Погодин, заслужил похвалу от Уварова в 1832 году своей вступительной лекцией к курсу русской истории, в которой он говорил, что незачем заимствовать у Запада, если "свои плоды сладки", а "своими: плодами" в это время была николаевская реакция. Как и славянофил К. Аксаков, Погодин утверждал, что русская история в отличие от западноевропейской не знает внутренней борьбы.

Наиболее полно идеалистические взгляды славянофилов на историю были выражены К. Аксаковым. Но его мнению, движущей пружиной русской истории является "мысль, которая всюду присутствует, но которая медленно совершает ход свой"3 .

Таким образом, по Аксакову, история есть не что иное, как движение мысли, или, как выражался Гегель, движение "абсолютного духа".

Славянофилы отрицали классовую борьбу в русской истории: и считали русское государство надклассовым образованием, одинаково охраняющим интересы всех слоев населения.

Аксаков пытался обосновать свою теорию отсутствия классовой борьбы в России, опираясь на исследование истории в России. "Не брань, не вражда, как это было у других народов, вследствие завоевания, а мир вследствие добровольного призвания варягов"4 - вот что характерно, по его мнению, для развития России. Аксаков соглашается с традиционной легендой о добровольном призвании Рюрика и видит в этом событии первый акт установления мирных взаимоотношений между "Землей и Государством".

Славянофилы воспевали смирение как черту, якобы присущую характеру русских. Известно, что утверждение это отнюдь не соответствует исторической действительности. Достаточно вспомнить борьбу русских с кочевниками, разгром немцев на льду Чудского озера (1242 г.), разгром татар на Куликовом поле (1380 г.), борьбу с поль-

1 Цитируется по книге Лемке "Николаевские жандармы и литература 1826 - 1855 годов", стр. 83.

2 Цитируется по Плеханову. Соч. Т. XXIII," стр. 43.

3 К. Аксаков. Собр. сот. Т. I, стр. 1. 1861.

4 Там же, стр. 4.

стр. 78
скими захватчиками (1605 - 1612 гг.), разгром шведов под Полтавой, разгром Наполеона (1812 г.), чтобы стала ясной вся несостоятельность этих, с позволения сказать, теорий. Русский народ никогда не мирился ни с внешними, ни с внутренними поработителями: смерды Киевской Руси не раз восставали против своих угнетателей (1068 г., 1113 г. и т. д.), жители Суздальского княжества также боролись со своими экоплоататорами (1024 и 1071 гг.). Болотников, Разин, Пугачев поднимали крестьян на борьбу против помещиков и крепостничества.

Гармония между "Государством и Землей", по мнению славянофилов, была нарушена Петром I. Основной грех Петра I заключался, по их утверждению, в том, что он "из могучей земли, могучей более всего верою и внутренней жизнью, смирением и тишиною... захотел образовать могущество и славу... захотел втолкнуть Русь на путь ложный и опасный..."1 .

Славянофилы не понимали, вернее, не хотели понять, что политика Петра I не была плодом его фантазии, что она была обусловлена всем ходом экономического и культурного развития России и была потому прогрессивной.

Западники со всей решительностью выступали против идеализации славянофилами допетровских времен. Герцен писал, что в России крепостное право было уже в XVI веке, а при Петре оно лишь продолжало развиваться.

"Нам не к чему возвращаться. Государственная жизнь допетровской России была уродлива, бедна, дика, а к ней-то и хотели славяне возвратиться"2 .

Борьбу против Запада Герцен называл борьбой против свободы и цивилизации. Белинский саркастически высмеивал славянофилов за их попытки повернуть вспять колесо истории. Предположение, что история может двигаться назад, писал он, равносильно попытке заставить "за весной следовать зиму, а за осенью лето"3 .

Белинский подчеркивал, что не нужно ограничиваться критикой недостатков, порожденных послепетровской эпохой, а "гораздо лучше, признавши неотравимую и неизменимую действительность существующего, действовать на его основании, руководствуясь разумом и здравым смыслом, а не маниловскими фантазиями"4 . Таким образом, Белинский выдвигал необходимость и неизбежность революционного изменения существующего строя, против чего как раз и боролись славянофилы. Их идея о самобытном развитии России нужна была им именно для того, чтобы доказать, что у России есть другой, не революционный путь исторического развития, а именно возвращение к старине.

Славянофилы, будучи противниками республики, считали, что самодержавие есть самая идеальная форма государственности, что то присуще России с момента возникновения русского государства, что оно идеально гармонирует с интересами народа и что республика есть "нравственное зло". Народ, утверждали они, никогда не противоречил самодержавию. Поэтому, по мнению славянофилов, конституционное устройство-гарантия было бы даже вредно для России, ибо "гарантия" присуща тому обществу, где господствует "зло"5 .

Нужно бороться, по мнению Аксакова, со всеми западными влияниями, т. е. со всеми революционными идеями, овладевающими умами русского общества. В этой заключался весь смысл славянофильства. Рада этого они прибегали к фальсификации русской истории, стремясь доказать, что русскому народу чужда идея республиканизма уже с древнейших времен.

Краеугольным камнем в теории славянофилов была также идеализация православия, что опять-таки сильно сближало их с теоретиками "официальной народности"

Герцен совершенно правильно считал, что упор на православие есть не что иное, как восхваление помазанника божия, "новое подчинение совести раболепной византийской церкви"6 .

Взгляды славянофилов были особенно вредны потому, что, как отмечал Герцен, славянофилы были не только "доктринерской", но и "правительственной партией", что они играли на "верноподданнической лире" в то время, когда нужно было призывать народ к борьбе с царизмом. Свои верноподданнические чувства и свои апелляции к "царю-батюшке" славянофилы мотивировали тем, что такое поведение облегчает им борьбу с аристократией, что, прячась за Николая I, будто бы легче говорить правду.

Пользуясь возможностью высказывать свои взгляды с полного одобрения правительства, славянофилы стремились сохранить цензуру, ограничивавшую западников. Когда Погодин в 1848 году хотел обратиться к Николаю I с адресом о смягчении цензуры, славянофил И. Киреевский его уси-

1 К. Аксаков. Собр. соч. Т. I, стр. 23. 1961.

2 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XIII, стр. 134.

3 В. Г. Белинский. Собр. соч. Т. IV, стр. 262.

4 Там же (подчеркнуто мною. - И. Б. ).

5 См. К. Аксаков. Собр. соч. Т. Т. стр. 12.

6 А. И. Герцен. Собр. соч. Т. XIII, стр. 120.

стр. 79
лен но от этого отговаривал, заявляя, что сейчас не время для свободы печати.

В своем стремлении во что бы то ни стало отгородиться от проникающих с Запада революционных идей, ослабить влияние носителей этих идей славянофилы прибегали к самым гнусным методам борьбы.

Так, поэт Языков из лагеря славянофилов открыто встал на путь предательства западников. Его пьеса "Не наши" и послание Чаадаеву от 25 декабря 1844 года ходили в списках и явились ценным материалом для III отделения.

В пьесе "Не наши" он обвинял западников в измене отечеству и делал прозрачные намеки на Герцена, Белинского и Грановского.

От пасквилей Языкова был вынужден отмежеваться даже Аксаков.

Такое отношение к западникам было свойственно не только Языкову, но и многим другим славянофилам, а также органу славянофилов - "Москвитянину". Герцен называл этих людей "образованными шпионами".

О "народолюбии" славянофилов можно сузить по их отношению к крестьянскому вопросу. Если славянофилы поднимали вопрос о крепостном праве, то причиной этого были не их убеждения, а неумолимый ход экономического развития страны, на который даже при желании нельзя было дольше закрывать глаза. Сами славянофилы, в большинстве своем помещики-крепостники, в своих имениях жестоко эксплоатировал крестьян. Некоторые из них уже пытались применять в своих усадьбах капиталистические методы ведения хозяйства, которые па практике доказывали свое превосходство над прежними, феодальным методами эксплоатации.

Но выдвинутая славянофилами программа крестьянской реформы была крайне умеренной. Хомяков в 1842 году выступал как противник специальных законов, определяющих повинности крестьян, на том основании, что среди помещиков найдется много расчетливых и хороших людей, которые сумеют договориться с крестьянами и без специальных законов.

Из 78 имений того уезда, где находилось имение Хомякова, лишь в 12 имениях душевой надел был ниже чем у него; в большинстве же имений этого уезда крестьянский надел превышал в 2 - 2,5 раза надел в имении Хомякова. То же самое можно оказать и о денежных повинностях и его имении, которые взимались, весьма сурово. Хомяков предлагал в случае отмены крепостного права применять при взимании выкупных платежей чрезвычайно строгие меры, вплоть до конфискации имущества, продажи земли и высылки в Сибирь.

Не лучше было положение крестьян и в поместьях Кошелева, Киреевского и других славянофилов.

Если судить о взглядах славянофилов на крепостное право не по их разглагольствованиям, а, по поступкам и позиции, занятой ими в вопросе об отмене крепостного права, то становится совершенно очевидной их крайняя реакционность. Иного поведения от крепостников и нельзя было ожидать. "...Прихлебателям и приживальщикам крепостников-помещиков, попам, под'ячим, чиновникам из гоголевских типов, "интеллигентам", ненавидящим Белинского, тоже было "трудно" расстаться с крепостным правом"1 - писал Ленин.

Эти ленинские строки можно полностью отнести к славянофилам.

После революции 1848 года в Европе славянофилы окончательно высказались против освобождения крестьян. А после реформы 1861 года начинается распад славянофильства.

* * *

В начале 50-х годов фактически перестало существовать течение западников. В 1847 году уехал заграницу Герцен, а в 1848 году умер Белинский.

После июльских дней 1848 года в Париже наступил, как отмечал Ленин, духовный крах Герцена. Это станет понятным, если вспомнить, что "революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела"2 .

Однако, говорит Ленин, "у Герцена скептицизм был формой перехода от иллюзий "надклассового" буржуазного демократизма к суровой, непреклонной, непобедимой классовой борьбе пролетариата"3 .

За год до своей смерти, в 1869 году, Герцен порвал свою до сих пор тесную связь с анархистом Бакуниным. И хотя в это время он еще не освободился окончательно от идеи утопического социализма, тем не менее, как подчеркивает Ленин, он повернул не к либерализму, а к интернационалу, "к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, - к тому Интернационалу, которым начал "собирать полки" пролетариата"4 .

Но несмотря на то, что взгляды Герцена на возможность перехода к социализму через общину являлись реакционной утопией, он не переставал быть революционером-демократом.

После кровавого подавления бездненского восстания крестьян, которое было реак-

1 В. И. Ленин. Соч. Т. XXII, стр. 162.

2 В. И. Ленин. Соч. Т. XV, стр. 465.

3 Там же.

4 Там же.

стр. 80
цией на грабительскую реформу 1861 года, Герцен на страницах "Колокола" писал, обращаясь ко всему русскому крестьянству, что оно должно презирать "духовных пастырей", поставленных над ним петербургским синодом и немецким царем".

Когда либерал Кавелин приветствовал арест Чернышевского, Герцен резко выступил против него: "...люди-трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку разбойников и негодяев, которая управляет нами"1 .

'Герцен в "Колоколе" выступил и против либерала И. С. Тургенева, одобрявшего подавление польского восстания 1863 - 1864 годов, называя его "седовласой Магдалиной мужского рода". На этой почве произошел разрыв между ним и Тургеневым. Герцен возмущался и поведением славянофилов, сочувственно относившихся к подавлению польского восстания, говоря о славянофильстве, что "оно как-то всегда противно помахивало ладаном с рясой, а теперь еще противнее выпачкалось в кровь"2 .

Герцен был одним из немногих, кто приветствовал польскую революцию. Этим он, по выражению Ленина, "спас честь русской демократии".

Революционная агитация Герцена была подхвачена и расширена революционерами-разночинцами, в первую очередь Чернышевским.

Ленин считал Герцена и Белинского наряду с Чернышевским "предшественниками русской социал-демократии".

Герцен и Белинский были носителями передовых идей своего времени. Они горячо любили русский народ и свою родину и ненавидели "истинно-русских" Баронов, Минихов, Бенкендорфов и других, выпячивавших свой "квасной патриотизм" и презиравших русский народ, русский язык. "Протестация, отрицание, ненависть к родине, если хотите, имеют совсем иной смысл, чем равнодушная чуждость, - писал Герцен. - Байрон, бичуя английскую жизнь, бегая от Англии, как от чумы, оставался типическим англичанином. Гейне, старавшийся из озлобления за гнусное политическое состояние Германии офранцузиться, оставался истым немцем"3 .

Герцен много скорбел о том, что ему пришлось покинуть свою родину, но он не желал быть, как он говорил, "немым и праздным свидетелем" угнетения своего народа. Белинский менее любил русский народ и верил в его будущее. "Это (народ. - И. Б. ) пока "эмбрион", - писал он Боткину, - который должен развиваться в гиганта".

Ошибки западников заключались в том, что они не верили в активную силу самого народа, но заслуга их в том, что они сумели "противопоставить нашу народность против онемеченного правительства и своих ренегатов"4 .

Историческая заслуга западников заключается в том, что они, как подчеркивал Ленин, внимательно следили за всем новым, что появлялось в области революционной теории в Европе, и пропагандировали свои идеи несмотря на все преследования николаевской реакций.

Слова Ленина о большинстве представителей русской литературы 1860-х годов можно полностью отнести к Герцену и Белинскому. Они дают замечательно глубокую характеристику западников и вскрывают их историческое значение.

Просветитель "...одушевлен горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической социальной и юридической области. Это первая характерная черта "просветителя". Вторая характерная черта, общая всем русским просветителям, - горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России. Наконец, третья характерная черта "просветителя" это - отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние, и искреннее желание содействовать этому"5 .

Борьба западников со славянофилами была по существу борьбой за интересы народа, за полную отмену крепостного права, за просвещение народных масс. В этом историческая заслуга западников.

1 Цитируется по Ленину. Соч. Т. XV, стр. 466 - 467.

2 А. И. Герцен. Собр. Соч. Т. XVII, стр. 1.

3 А. И. Герцен. Собр. Соч. Т. XIII, стр. 29 - 30.

4 Там же, стр. 121.

5 В. И. Ленин. Соч. Т. II, стр. 314.

Постоянный адрес данной публикации: