Французская революция 1789 года "была победой третьего сословия, т. е. большинства нации, занятого в производстве и торговле, над до тех пор привилегированными сословиями - дворянством и духовенством"1 .

Эта победа оказалась возможной прежде всего потому, что в недрах старого, феодального общества уже в достаточной степени созрели новые, капиталистические производительные силы, которые, не вмещаясь более в рамки старых производственных отношений, должны были взорвать отживший общественный строй феодализма. Вместе с ростом новых, капиталистических отношений вырос и окреп новый, революционный класс общества - буржуазия, перед которой история поставила задачу - свергнуть прогнивший до основания феодальный строй и на его развалинах построить новую, буржуазную форму общества. Однако ни одна общественная формация никогда не падает сама собою, и ни один исторически отживший общественный класс не сходит добровольно с политической сцены, не уступает без борьбы дорогу новому, революционному классу. Борьба старых, реакционных сил с новыми, революционными ведется со все возрастающим напряжением в течение длительного периода разложения старой социальной формации и созревания новых общественных условий и завершается революцией, которая и есть наиболее острая и решающая стадия этой борьбы.

Громадную роль в революционной классовой борьбе играет идеологический фактор - философские, социальные и политические идеи и теории, революционизирующие сознание передовых классов общества и подготовляющие субъективные предпосылки для победы нового общественного строя. Эту колоссальную роль идеологии в общественной жизни всегда и неизменна подчеркивали классики марксизма.

"Общественные идеи и теории, - читаем мы в "Кратком курсе истории ВКП(б)", - бывают различные. Есть старые идеи и теории, отжившие свой век и служащие интересам отживающих сил общества. Их значение состоит в том, что они тормозят развитие общества, его продвижение вперед. Бывают новые, передовые идеи и теории, служащие интересам передовых сил общества. Их значение состоит в том, что они облегчают развитие общества, его продвижение вперед, причем они приобретают тем большее значение, чем точнее они отряжают потребности развития материальной жизни общества.

Новые общественные идеи и теории возникают лишь после того, как развитие материальной жизни общества поставило перед обществом новые задачи. Но после того, как они возникли, они становятся серьезнейшей силой, облегчающей разрешение новых задач, поставленных развитием материальной жизни общества, облегчающей продвижение общества вперед. Здесь именно и сказывается величайшее организующее, мобилизующее и преобразующее значение новых идей, новых теорий, новых политических взглядов, новых политических учреждений"2 .

Французская буржуазия XVIII века, являвшаяся в то время революционным и прогрессивным классом, выдвинула из своей среды ряд великих ученых в разных отраслях знания и целую плеяду блестящих писателей, философов и политических мыслителей. В числе естествоиспытателей, математиков, астрономов этого века мы встречаем такие крупнейшие имена, как Бюффон, Лавуазье, Лаплас, Лаланд, Д'Аламбер, Реомюр и др. В этом же веке французы дали миру таких гениальных писателей и мыслителей, как Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Гольбах, Гельвеции.

Всем этим ученым и мыслителям принадлежит громаднейшая роль в деле борьбы с феодальным строем и с его основным оплотом - католической церковью. Все они явились провозвестниками новых политических принципов, новой, революционной морали, новых форм общественной жизни.

"Великие люди, просветившие французские головы для приближавшейся революции, - писал Энгельс, - сами были крайними революционерами. Никаких внешних авторитетов они не признавали. Религия, взгляды на природу, общество, государ-

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч. Т. XIV, стр. 261.

2 "Краткий курс истории ВКП(б)", стр. 111.

стр. 55

Монтескье.

ство, - все подвергалось их беспощадной критике, все призывалось пред судилище разума и осуждалось на исчезновение, если не могло доказать своей разумности"1 .

Ленин подчеркивает, что французский материализм XVIII века оказался "единственной последовательной философией, верной всем учениям естественных наук, враждебной суевериям, ханжеству и т. п."2 , которая вела решительную борьбу против средневекового хлама и крепостничества в учреждениях и идеях.

Материализм XVIII века явился вместе с тем той философской основой, которую Маркс и Энгельс развили дальше, обогатили всеми приобретениями немецкой классической философии, углубили и довели до конца, распространив на познание человеческого общества.

Ленин говорит о просветителях XVIII века, что они своей борьбой с феодализмом и поповщиной обогащали общественную науку и двигали ее вперед.

Роль идей французских просветителей и французских материалистов в подготовке революции служит ярким примером организующего и преобразующего значения передовых идей в развитии общества.

1

В первой половине XVIII века (вплоть до второй половины сороковых годов) оппозиционная литература Франции была представлена лишь некоторыми выдающимися сочинениями сатирического и обличительного характера. К числу этих работ принадлежат "Персидские письма" Монтескье, вышедшие в 1721 году, и "Философские письма" Вольтера, первое издание которых вышло в 1733 году, а второе - в 1734 году. Оба, эти сочинения имели громаднейший успех.

В "Персидских письмах" Монтескье в остроумной и изящной форме высмеивает недостатки и пороки политической системы современного ему общества. Он язвительно подтрунивает над придворными паразитами, которые с "неутомимой храбростью" "искушали королевскую щедрость, выпрашивая себе пенсии", и "настолько же прославили двор своими интригами, насколько королевские полководцы прославили государство своими военными подвигами" (письмо 124-е). При этом Монтескье не побоялся также показать, сколь дорого обходятся стране и прежде всего крестьянству щедрости короля, которыми он осыпает придворных.

Монтескье едко высмеивает также фискальную политику короля, который в поисках источников дохода, не пренебрегает никакими средствами, вплоть до того, что дает дворянское звание не за заслуги, а за деньги.

Достается от Монтескье также и духовенству за то, что оно, сосредоточивая в своих руках "чуть ли не все государственные сокровища", отказывается от уплаты налогов и нерационально использует свои богатства. "Это, - пишет о духовенстве Монтескье, - общество скупых людей, которые вечно берут и никогда ничего не возвращают, они беспрестанно собирают доходы для того, чтобы наживать капиталы. И такие богатства поражены, если можно так выразиться, параличом; прощай, обороты, прощай, торговля, ремесло и фабрики" (письмо 117-е).

Критика Монтескье носила еще сравнительно, скромный и осторожный характер, но для своего времени это, несомненно, было смелым революционным выступлением, которое заставило насторожиться королевскую власть и католическую церковь по отношению к "опасному" писателю.

Еще более сильное впечатление на феодальную реакцию произвела книга Вольтера "Философские письма". Это сочинение, в котором автор с большим остроумием и наблюдательностью описывает порядки Англии (совершившей свою буржуазную революцию, как известно, еще в XVII веке), явилось косвенным обвинительным актом против феодального строя Франции, и поэтому книга была официаль-

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч. Т. XIV, стр. 17.

2 В. И. Ленин. Соч. Т. XVI, стр. 350.

стр. 56
но признана вредной и, согласно приговору парламента, подверглась сожжению.

В 1746 году появляется первая ласточка, предвещающая наступление материалистической и атеистической весны в философии, а именно "Философские мысли" Дидро. Это небольшое сочинение замечательно тем, что автор в нем не ограничивается только критикой религии, являвшейся идеологической базой феодальной реакции, а выдвигает целый ряд положительных философских тезисов. В частности заслуживает внимания защита, Дидро в этом сочинении тезиса о благотворной роли страстей, чем он бросал вызов католической церкви, осуждавшей страсти как греховное начало, и закладывал основы новой теории морали, базирующейся не на священном писании и учении отцов церкви, а на конкретном изучении реального человека.

"Люди, - питает Дидро, - постоянно восстают против страстей, они приписывают страстям все свои страдания, забывая, что те же страсти являются источниками их наслаждений... И однако только страсти, и притом сильные страсти, способны возвышать душу до величавых подвигов... Подавление страстей лишает человека его лучших способностей... Было бы в высшей степени неразумно помышлять об уничтожении страстей. Происхождение страстей оправдано самой природой".

Разумеется, книга, содержащая такие мысли, не могла не подвергнуться самому суровому осуждению со стороны церкви и парламента как работа, "наполненная ядом самых преступных и абсурдных взглядов, на какие только способен извращенный разум". Кроме того автору инкриминировалось, что "он ставит на одну доску все религии, чтобы в конечном счете не признавать ни одной из них".

Через два года после "Философских мыслей" Дидро вышли две книги, которые вызвали подлинный переполох в стане феодальной реакции. Первая книга - "Нравы" Туссена, а вторая - "О духе законов" Монтескье. "Нравы" не выделялись ни своими научными достоинствами, ни особой серьезностью содержания, но эта книга в полной мере отвечала революционным настроениям общества и в связи с этим имела громаднейший успех. Вслед за Дидро Туссен также защищает полезную роль страстей в жизни человека и общества и смело громит "лицемеров-ханжей, этих безжалостных ригористов в области нравственности, которые осмеливаются настолько чернить любовь человека к самому себе, что громко защищать ее считается постыдным". В этой же книге автор, находившийся под влиянием английского деизма1 , с необычайной для своего времени и для своей страны смелостью проводит ту "еретическую" мысль, что внешние культы безразличны для бога и что принципы добродетели надо искать не вовне, а в собственном сердце.

В "Нравах" резко осуждалась также смертная казнь, как наказание, противоречащее естественному закону.

Книгу, конечно, постигла участь всех революционных книг: она была подвергнута сожжению.

Несмотря на невысокую научную ценность книги Туссена последняя в свое время сыграла весьма положительную роль, поскольку она пропагандировала критическое отношение к вопросам религии и политики. Но "Нравы" Туссена по своему общественному значению и силе влияния не могут идти ни в какое сравнение с вышедшей в том же году книгой Монтескье "О духе законов". Насколько велик был успех этой книги, видно из того, что в течение полутора лет она выдержала 22 издания. Сила этой книги, являющейся замечательнейшим памятником политической мысли XVIII века, заключается в том, что она представляет собою не только публицистическое сочинение, но и серьезное научное исследование, опирающееся на громадный исторический и этнографический материал. В этой книге прежде всего ценна попытка создать методологию общественно-политической науки. Автор полностью порывает с теологической трактовкой истории и пытается вывести законы социальной жизни не на основе мертвых богословских догм беспочвенной спекуляции, а из конкретного изучения самой социальной действительности, или, как он выражается, "природы вещей".

"Я начал, - пишет Монтескье, - с изучения людей и нашел, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов не вызвано единственно их фантазией.

...Принципы свои я извлек не из своих предрассудков, а из самой природы вещей"2 .

Громадная заслуга Монтескье заключается, таким образом, в том, что он признавал закономерный характер социально-

1 Деизм (от латинского "деус" - бог) - учение, которое признает существование бога только в качестве безличной первопричины мира; в остальном, с точки зрения этого учения, мир предоставлен только действию законов природы. В условиях господства феодально-церковного мировоззрения деизм был во многих случаях скрытой формой атеизма. "Деизм, - писал Маркс, - не более чем удобный и легкий способ отделаться от религии - по крайней мере для материалистов".

2 Montesquieu "Esprit des lois". Preface, p. 1. 1860.

стр. 57
политических явлении и установил наличие связи между экономическими условиями и политическими учреждениями, нравами, обычаями и гражданскими порядками, что для того времени являлось открытием большой научной важности. Правда Монтескье не пошел дальше признания существования взаимодействия между воем" сторонами общественной жизни. Он не умел объяснить происхождения взаимодействующих сил. Монтескье, как и другие французские просветители, в своем объяснении истории развития человеческого общества оставался на идеалистических позициях.

Но уже сам по себе тот факт, что Монтескье сделал общество и политику объектом специального изучения и анализа, имел громадное революционное значение, так как он побуждал лучшие умы того времени к более критическому и серьезному отношению к существующим социальным порядкам.

Что же касается самого содержания книги, то оно всем своим острием направлено против системы феодального деспотизма, хотя автор в своем политическом радикализме и не шел слишком далеко и даже признавал необходимым сохранить дворянское сословие и ряд его привилегий. Деспотическую форму правления автор осуждает как систему, абсолютно противоречащую законам природы и общества.

"Когда дикари Луизианы, - пишет Монтескье, - хотят сорвать плод, они подрезают дерево у корня и затем собирают плоды. Таково деспотическое правительство"1 . Монтескье направляет ряд острых нападок против системы феодальной эксплуатации и паразитического образа жизни "высших" сословий, утопавших в роскоши, в то время как крестьянство корчилось в судорогах голода. "Когда столько людей заняты изготовлением одежды для одного, - пишет Монтескье, - то как же не быть людям, у которых вовсе нет одежды"2 .

Основным принципом правильного государственного устройства Монтескье считает разделение властей - законодательной, судебной и исполнительной. Ибо только такое разделение может, с его точки зрения, обеспечить свободу личности и силу государственного организма.

"Политическая свобода для гражданина, - говорит Монтескье, - есть то спокойствие духа, которое происходит от уверенности каждого в своей безопасности; для того чтобы обладать этой свободой, надо, чтобы правительство было таково, чтобы ни одному гражданину не пришлось бояться другого. Если в руках одного и того же лица или учреждения власть законодательная соединена с исполнительной, - свобода не существует, так как можно бояться, чтобы один и тот же монарх, пли один и тот же сенат не создавали тиранических законов для того, чтобы самим же их приводить в исполнение тираническим способом. Нет свободы и в том случае, если власть судебная не отделена от законодательной и исполнительной".

Появление этого монументального труда вызвало смятение среди феодальной аристократии и высшего духовенства.

Книга Монтескье, явившаяся первым научным обоснованием буржуазного либерализма во французской литературе, оказала громаднейшее влияние на последующее развитие социально-политической науки и в период революции широко использовалась идеологами и представителями "третьего сословия" для выработки основ буржуазной конституции.

Выход книги "О духе законов" положил прочное начало активизации буржуазной политической и философской мысли.

Вслед за книгой Монтескье вышло "Письмо о слепых" Дидро с явно выраженными материалистическими тенденциями3 .

В это же время появился первый том "Естественной истории" Бюффона, опрокидывавшей на основе научных данных библейский миф о сотворении мира. Эта книга также вызвала большое ожесточение церковников, и автор избег суровой кары только потому, что согласился подписать следующую навязанную ему декларацию:

"Я не имел намерения противоречить тексту св. писания. Я очень твердо верю во все то, что в нем говорится о творении, как в отношении порядка во времени, так и касательно обстоятельства дела. И я отрекаюсь от всего, что в моей книге сказано об образовании земли, и вообще от всего того, что могло бы оказаться в противоречии с повествованием Моисея. Я выдвинул свою гипотезу об образовании планет лишь в качестве философского предположения".

Вынужденное отречение, однако, не могло ослабить громадного впечатления этой интересной книги, отличающейся не только серьезным содержанием, но и своей блестящей формой изложения.

2

Не успела еще феодальная реакция придти в себя от смятения, вызванного

1 Montesquieu "Esprit des lois", кн. V, гл. XII, стр. 51.

2 Там же.

3 За эту работу Дидро поплатился тюрьмой; формальным поводом для заключения философа в тюрьму было то, что он нанес оскорбление любовнице одного сановника.

стр. 58
работами Дидро, Монтескье и Бюффона, как она получила еще более тяжелый удар. Этот удар нанесла ей знаменитая "Энциклопедия", создателем и вдохновителем которой был Дени Дидро. Уже самая идея "Энциклопедии" не могла не привести в отчаяние врагов прогресса и культуры. Ведь "Энциклопедия" ставила своей целью подвести итог завоеваний человеческого ума, итог всех достижений науки, которая по самой своей природе всегда была враждебна церкви и отстаивала свои позиции в тяжелой борьбе с религиозным и политическим мракобесием. Кроме того условия эпохи возлагали на "Энциклопедию" еще и другие задачи: она должна была, во-первых, стать систематизатором научных знаний и их рассадником среди широких масс и, во-вторых, - проводником новой, революционной идеологии. "Хороший энциклопедический словарь, - писал Дидро в своей статье "Энциклопедия", - должен иметь такой характер, чтобы он мог изменить общий способ мышления". И надо отдать должное громадной энергии Дидро, который, преодолевая неимоверные трудности, стоявшие на пути создания "Энциклопедии", с честью выполнил все те задачи, которые ставило себе это издание. Выход "Энциклопедии" был встречен с энтузиазмом всеми друзьями прогресса и нескрываемой злобою и шипением - всеми мракобесами.

Не успели еще выйти первые два тома этого издания, как рыцари черной реакции пустили в ход все средства, чтобы погубить это великое дело. По их настоянию королевским советом было вынесено следующее постановление: "Его величество признал, что в этих двух томах излагаются многие, положения, стремящиеся уничтожить королевский авторитет, укрепить дух независимости и возмущения и своими темными и двусмысленными выражениями заложить основы заблуждения, порчи нравов и неверия".

В результате этого первые два тома были запрещены, и на основе специального lettre de cachet Дидро должен был представить властям все имеющиеся у него издания рукописи. Опасаясь ареста, Дидро бежал из Парижа. Однако несмотря на все происки и козни врагов издание "Энциклопедии" не прекратилось. За период 1754 - 1756 годов вышли еще четыре тома, а в 1757 году вышел седьмой том. Вышедшие тома снова вызвали большое возбуждение в церковных кругах своими "еретическими" статьями, церковники опять повели усиленную кампанию за запрещение этого "богохульного" издания. Их домогательства увенчались успехом и на этот раз: решением королевского совета была воспрещена продажа вышедших томов и печатание новых томов "в виду того, что польза, приносимая искусству и науке, совершенно не соответствует вреду, наносимому религии и нравственности".

Но и это постановление не сломало вола и энергии Дидро. Он продолжал тайно готовить и печатать тома "Энциклопедии". В 1765 году все подписчики получили последние 10 томов. Кроме того к 1772 году Дидро было выпущено еще 11 томов гравюр.

Трудно переоценить громадное культурно-историческое и революционное значение "Энциклопедии". И не случайно, конечно, она имела такой громадный успех как в самой Франции, так и заграницей (в 1774 году были уже четыре иностранных перевода "Энциклопедии").

"Энциклопедия" Дидро и Д'Аламбера, бесспорно, является одним из монументальнейших памятников человеческой культуры. К сожалению, невероятно трудные политические условия и придирчивость цензуры вынуждали редакторов уродовать многие статьи, а также помещать некоторые статьи, не соответствовавшие ни духу, ни целям этого издания. "Время, - сказал однажды Д'Аламбер, - научит людей отличать то, что мы думаем, от того, что мы говорили". Так например "Энциклопедия" вынуждена была выдерживать благочестивый тон при помещении статей теологического содержания, однако и здесь авторы в большинстве случаев умудрялись влить изрядную дозу дегтя в сладкий богословский мед; так например объяснение какого-либо религиозного догмата обыч-

Дидро.

стр. 59
но сопровождалось нарочито обстоятельным изложением всех возражений, которые делались против него разными "ересями". При этом автор, сохраняя внешне беспристрастный тон и воздерживаясь от собственных выводов, давал читателю достаточный материал, чтобы самому опровергнуть или понять нелепость того или иного богословского тезиса.

Что же касается статей на социально-политические и злободневные темы, то все они были начинены революционным динамитом. Сотруднике "Энциклопедии" старались использовать каждую заметку, самый незначительный повод в интересах пропаганды своих революционных идей. Так например статья "Поденщик" дается в таком виде: "Поденщик - такой рабочий, который занимается ручной убогой и получает поденно заработную плату. Этого рода люди составляют большинство нации, хорошее правительство должно иметь главным образом в виду их положение. Если поденщик в нищете, и вся нация бедна".

В статье "Человек" мы находим следующее место: "Равномерно распределенные чистые прибыли всего общества должны быть предпочитаемы более значительным прибылям, неравномерно распределенным, так как эти последние разделяют народ на 2 класса - на людей, утопающих в избытке, и на людей, гибнущих в нищете".

В статье "Привилегия" автор резко критикует широко вошедшую в практику систему продажи должностей, дающих дворянское звание, в результате чего богатый буржуа освобождается от налогов и вся тяжесть последних ложится на плечи беднейшей части населения.

"Из такого злоупотребления привилегиями, - читаем мы в "Энциклопедии", - происходит двойной весьма значительный вред: беднейшая часть населения постоянно обременена непосильными налогами, несмотря на то, что она самая полезная для государства, так как этот класс состоит из тех, кто обрабатывает землю и доставляет пропитание для высших классов, другой происходящий отсюда вред заключается в том, что привилегии внушают талантливым и образованным людям отвращение к судебным должностям и ко всем другим профессиям, требующим трудолюбия и прилежания, и заставляют их предпочитать ничтожные занятия и пустые должности".

В "Энциклопедии" имеется также немало статей, авторы которых поднимаются на высоту самого смелого и сурового обличения и осуждения политики феодального деспотизма и пламенной защиты интересов неимущих масс. Так например Жан-Жак Руссо в своей известной статье "Политическая экономия" бросает по адресу феодального общества следующие гневные слова:

"Разве все выгоды общества не принадлежат одним сильным и богатым? Разве не им одним достаются вое доходные места, все преимущества и льготы от податей? Разве не остается почти всегда безнаказанным знатный человек, когда он обманывает своих кредиторов или совершает другие плутовства? ...Отправляется ли знатный человек в какое-нибудь опасное место, ему дают охранительную стражу; ломается ли ось его экипажа, тотчас же все бежит к нему на помощь; беспокоит ли его шум у его дверей, ему стоит только раскрыть рот, и все в минуту затихает; теснит ли его толпа, он делает только жест - все пугливо расступается перед ним; попадается ему на дороге телега, слуги готовы избить мужика до полусмерти, и пятьдесят почтенных пешеходов, идущих по своим делам, скорее должны позволить себя переехать, чем задержать экипаж гнусного ленивца. Как не сходно с этим положение бедняка! Чем больше человечество должает ему, тем меньше оно дает ему прав. Перед ним заперты все двери даже тогда, когда он имеет право отворить их, и если, он просит иногда справедливости, это стоит ему большего труда, чем если бы кто другой добивался себе милости. Конечно, ему всегда дают первое место, когда идет дело о барщине или поставке рекрутов. Кроме своего собственного бремени, он несет еще бремя своего соседа, который достаточно знатен и богат, чтобы отделаться от этого бремени. В каждом несчастье, которое с ним случается, он остается одиноким. Опрокидывается его тележонка, он не может рассчитывать на помощь и должен считать себя счастливым, если разукрашенные лакеи какого-нибудь молодого герцога не станут еще мимоходом грубо издеваться над ним. Но я считаю погибшим бедняка, если он так несчастен, что у него есть честное сердце, красивая дочь и еще сильный сосед".

Такого рода статьи способствовали революционизированию сознания общества к усилению "духа мятежа" среди "третьего сословия". Новые политические взгляды и теории, которыми была насыщена "Энциклопедия", играли мобилизующую и организующую роль, звали на борьбу с отжившими политическими учреждениями. Не удивительно, что "Энциклопедия" явилась объектом особенно яростных атак со стороны темных сил реакции.

Но "Энциклопедия" в течение сравнительно короткого срока превратилась в такую могучую силу, она завоевала себе

стр. 60
столь широкие симпатии и поддержку общества, что никакие гнусные интриги и происки ее врагов, никакие репрессивные меры со стороны деспотической власти не были в состоянии заставить ее умереть преждевременной насильственной смертью. "Энциклопедию" не только не удалось задушить, но она все более становилась тем центром, который объединял вокруг себя все лучшие умы века, все наиболее прогрессивные силы страны. И потому на энциклопедистов правильно стали смотреть как на особую группу, объединенную определенной программой, более или менее общим мировоззрением и единой враждой к системе феодального деспотизма. И если к началу второй половины века реакция имела дело с отдельными, разрозненными стрелками из прогрессивного философского лагеря, с которыми ей не так трудно было расправиться, то теперь ей приходилось выдерживать организованный натиск целой группы, сплоченной единством интересов и целей, - группы, которая и при наступлении и при обороне подавляла противников своим громадным интеллектуальным и моральным превосходством и которая своим сокрушительным комбинированным огнем приводила своих противников в состояние неистового смятения и панического страха.

Этот панический страх реакции перед "партией философов" нашел довольно яркое выражение в следующем заявлении генерального прокурора Жоли де Флери в связи с осуждением на сожжение в 1759 году книги Гельвеция "Об уме" и ряда других философских сочинений: "С болью мы вынуждены констатировать, - нечего скрывать это от себя, - что имеется определенная программа, что составилось общество для поддержания материализма, уничтожения религии, внушения духа независимости и для развращения нравов. Разве подобные крайности не требуют самых сильных мер борьбы с ними? Не должна ли юстиция проявить всю свою строгость, взять в свои руки меч и поразить без различия всех святотатцев, которых осуждает религия и от которых отрекается отечество"1 .

Жоли де Флери не зря призывал все небесные и земные громы и кары на революционных мыслителей, ибо за десятилетие, истекшее со времени появления книги Монтескье, до момента выхода книги Гельвеция на голову реакции, помимо 7 увесистых томов "Энциклопедии", обрушился еще целый ряд революционных книг огромной взрывчатой силы. В течение этого времени вышли 2 знаменитые диссертации Руссо: "Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов", "О причинах и основах неравенства среди людей", - несколько томов "Естественной истории" Бюффона, ряд сочинений Вольтера, "Базилиада" и "Кодекс природы" Моррели. В произведениях Моррели уже была выражена идея о том, что причиной общественного зла является имущественное неравенство, и выставлялось требование об установлении коммунистического строя, как наиболее соответствующего законам природы.

На угрозу Флери жестоко расправиться со всеми "святотатцами" Вольтер, живший в это время в Фернее (близ Женевы), ответил своим знаменитым лозунгом "Раздавите гадину!" Война между силами реакции и силами прогресса разгоралась все сильнее и сильнее. Общее руководство в борьбе с "гадиной", т. е. с католической церковью, взял на себя Вольтер, проявивший в этой схватке исключительную энергию и находчивость. "Фертейский патриарх" посылал своим друзьям для распространения одно сочинение за другим - каждое из них неизменно пользовалось большим успехом и наносило чувствительные удары врагам прогресса. При этом Вольтер, стремясь к наиболее широкой пропаганде своих идей, предпочитал маленькие брошюры большим книгам, ибо брошюры легче было распространять, легче прятать от полицейских ищеек, а главное, легче одолевать широкому читателю. Таких брошюр в форме памфлетов и сатир

Вольтер.

1 Felix Rocquain "L'esprit revolutionnaire", p. 213.

стр. 61

Гельвеций.

немало написал сам Вольтер. Но он же только сам давил "гадину" своими хлесткими и острыми сочинениями, но, как признанный авторитет философской партии, руководил деятельностью ее членов, распределял роли, давая указания, как использовать ту или иную политическую ситуацию, против кого надо открыть огонь, какой материал собрать, чьей поддержкой заручиться и т. д.

Вольтер учил также своих соратников тактике конспирации. "Мне хотелось бы, - говорил он, - чтобы каждый брат ежегодно пускал из своего колчана стрелы в чудовище, и притом так, чтобы оно не знало, какая рука наносит удары... Не следует ничего выпускать под своим именем".

В своих язвительных сатирах и публицистических творениях Вольтер с большой силой и блеском бичевал отвратительные стороны феодализма, произвол и честолюбие сановников, преступные махинации и коварное лицемерие служителей культа, низкие нравы и невежество высшего общества, хищную эксплуатацию феодалами крестьянства и т. д. Одной из основных причин всех социальных и политических зол Вольтер считал преступную политику церкви, которая, действуя в своих корыстных интересах, приносила стране и народу громадный вред.

"Паписты, лютеране, кальвинисты, - писал Вольтер, - все это одинаково кровавые религиозные клики. Паписты - это рабы, которые сражались под знаменами папы во имя своего тирана. Лютеране сражались за своих князей. Янсенисты и молинисты разыгрывали фарс во Франции. Лютеране, кальвинисты давали кровавые представления в Англии, Германии, Голландии... Догмат осудил на мученическую смерть десять миллионов христиан. Мораль не причинила ни единой царапины... Догмат вносит разъединение, ненависть, жестокость в области, в города, в семьи". Но если Вольтеру и принадлежит громадная заслуга в деле дискредитации религии и феодальных порядков, то все же надо признать, что в деле критики религии его радикализм не простирался дальше деизма, а в области политики он считал возможным примириться с просвещенным абсолютизмом, т. е. с монархией, опирающейся не на духовенство, а на образованную часть общества. Вольтер, ведя борьбу с католицизмом, все же горячо отстаивал тезис о существовании бога и видел в религии "узду" для низших классов общества. Ему принадлежит известное изречение, что "если бы бога не было, - его надо было бы выдумать". Для Вольтера, также характерно то, что он относился с недоверием к народу и был ярым противником демократизма.

Значительно радикальнее оказались младшие современники Вольтера как в своих взглядах на религию, так и по политическому мировоззрению. Так например Дидро очень скоро преодолел деизм, который он вначале исповедывал, и стал убежденным атеистом; его единомышленниками были Гельвеции и Гольбах, из которых первый поразил всю Францию и весь мир своей необычайно смелой для того времени книгой "Об уме", вышедшей в 1759 году, а последний начал развивать свою атеистическую пропаганду во второй половине шестидесятых годов XVIII века.

Книга "Об уме", написанная ярким, увлекательным языком, проникнутая революционным задором, пересыпанная блестками тонкого юмора, произвела впечатление разорвавшейся бомбы в лагере реакции. Это сочинение поразило современников ярко выраженными материалистическими тенденциями, острой критикой существующих порядков, необычайно смелыми нападками на религию и духовенство. Гельвеции не побоялся упрекнуть деспотов в том, что они "сами над собственной головой вешают меч, который должен их поразить", в связи с чем он предрекал им весьма печальную участь1 . Впику тупому и развращенному до мозга костей королю Людовику XV и его продажным и корыстным министрам Гельвеции приводил следующие слова Болингброка: "Я присмотрелся к тем лицам,

1 К. А. Гельвеций "Об уме", стр. 213. Соцэкгиз. 1938.

стр. 62
которые держали кормило правления в Англии, и увидел, что вельможи имели довольно большое сходство с теми финикийскими богами, на чьи плечи сажали голову быка в знак их высшей власти, и что вообще люди управляются наиболее глупыми из их среды" (там же, стр. 223).

Приведя эти язвительные слова английского писателя, Гельвеции сопровождает их следующим замечанием: "Эта истина, которую Болингброк может быть в досаде применил к Англии, неоспорима почти для всех империй Востока".

Читателю, конечно, нетрудно было сообразить, что истина Болингброка неоспорима не только для Англии и восточных стран, но прежде всего для самой Франции.

Особенно зло издевался Гельвеции над церковниками. С большим одобрением приводил он следующие слова Гордона: "Если бы чума раздавала ордена, ленты и пенсии, то, наверное, нашлись бы достаточно гнусные теологи и достаточно низкие юристы, чтобы утверждать, что царство чумы основано на божественном праве и что уклоняться от заразы ею значит совершать величайшее преступление". "Словом, - добавляет Гельвеции, - в этих государствах благоразумнее быть соучастником, нежели обвинителем мошенников: добродетели и таланты всегда служат здесь мишенью для тирании"1 .

Книга Гельвеция нанесла католичеству и феодальному деспотизму большое поражение, народ восторженно рукоплескал смелому философу, а реакция в испуге подняла невообразимый вой и резко усилила репрессии по отношению к философам.

3

Но все жестокие меры преследования авторов, издателей и распространителей оппозиционной литературы, равно как и неистовая строгость цензуры не в силах были приостановить прогрессивного развития революционной мысли. В начале шестидесятых годов XVIII века выходят главные сочинения Руссо: "Эмиль, или о воспитании" и "Об общественном договоре" (на основах учения Руссо мы остановимся ниже), - явившиеся еще одним чрезвычайно тяжелым ударом по феодальному деспотизму. В 1767 году начинают появляться сочинения Гольбаха ("Разоблаченное христианство", "Священный обман", "Священная зараза", "Очерк о предрассудках", "Карманная теология" и т. д.), в которых автор подвергает жестокому осмеянию все религиозные установления. В то время как Вольтер и другие деисты видели в религии узду, сдерживающую простой народ от преступлений и безнравственных поступков, Гольбах доказывает обратный тезис, что религия морально калечит человека, делает его ленивым, черствым, легковерным, нетерпимым, лицемерным и приносит пользу только власть имущим. "Везде, - говорит Гольбах, - священник заставляет дрожать и обезоруживает подданного, чтобы деспот мог с него безнаказанно сдирать шкуру".

В 1770 году вышла работа Гольбаха "Система природы", которая была написана еще более откровенно и смело чем "Об уме" Гельвеция.

В своих работах, вышедших до 1770 года, Гольбах еще не подвел твердой философской базы под атеизм. Это было сделано только в его фундаментальной книге "Система природы", вышедшей под псевдонимом "Мирабо - постоянный секретарь французской академии и наставник принца Орлеанского". В этом труде Гольбаха дается полное методологическое обоснование материалистического мировоззрения. Вопреки учению теологов о сотворении мира из "ничего" Гольбах выдвигает положение о вечном существовании материи и основным свойством последней признает движение. Он отрицает бессмертие души и независимость духа от материи и признает мышление, в полном соответ-

Гольбах.

1 К. А. Гельвеций "Об уме", стр. 25

стр. 63

Жан-Жак Руссо

ствии с данными науки, функцией особым образом организованной материи. Утвердившись на материалистической базе, Гольбах полностью отвергает всякую религию, считая ее порождением страха и невежества, с одной стороны, и орудием обмана - с другой.

Конечно, материализм Гольбаха, так же как я материализм Гельвеция, с точки зрения диалектического материализма, не может быть признан совершенным, так как он носит механистический и метафизический характер и остается на идеалистических позициях в области объяснения истории развитая человеческого общества. Гольбах не понимал диалектики бытия и сознания, так же как не мог понять определяющей роли экономической основы общества в создании вашей идеология. Тем не менее "Система природы" являлась для своего времени событием огромного научного и революционного значения и чрезвычайно важной вехой на пути движения философской мысли к диалектическому материализму.

Но если Гольбах (совместно с Дидро и Гельвецием) пошел дальше других своих великих современников (Вольтера, Монтескье, Руссо) в смысле разработки материалистического миросозерцания я радикального разрушения основ религия, то по политическому радикализму и философской глубине своей социальной концепции впереди всех, несомненно, стоит Жан-Жак Руссо. Еще в первых диссертациях Руссо с огромной силой прозвучал голос пламенного демократа, выступившего в защиту интересов "низших" классов против тирании феодальной аристократии и с большим блеском показавшего, что подлинную добродетель надо искать не среди великосветских тунеядцев, а в народных массах.

"Под деревенской одеждой земледельца, а не под золоченой мишурою придворного, - писал Руссо в своей первой диссертации, - скрывается сила и бодрость души".

Руссо с возмущением упрекал господствующие классы в том, что они, предаваясь всецело праздной и распутной жизни, полностью утеряли всякие гражданские доблести и думают только о себе, равнодушно относясь к судьбам страны.

Но если Руссо был вполне прав в своей критике гнусностей феодального режима, то причина падения нравов ему не была ясна. Этот мыслитель не понимал (и в условиях своего времени не мог понять), что ключ к объяснению нравов надо искать в экономике, и поэтому в некоторых местах своего первого сочинения он неправильно объявлял виновницей социального зла самую наужу. Впрочем, нужно оговорить, что сам Руссо чувствовал неудовлетворительность такого объяснения и в этом же сочинений, а особенно в последующих своих работах, подчеркивал, что он осуждает не науку, а порочный, антиобщественный характер ее использования.

Так например в заключительной части своей первой диссертации Руссо бросает королевской ) власти упрек в том, что она игнорирует науку и разум. "Пока власть, - пишет он, - будет с одной стороны, а просвещение и мудрость отдельно с другой стороны, ученым будут редко приходить в голову великие мысли, государи еще реже будут делать великие дела, а народ будет везде по-прежнему жалким, испорченным, несчастным".

Таково было первое сочинение Руссо, которое удостоилось премии Дижонской академии и сделало имя автора знаменитым. Спустя несколько лет последовало другое сочинение Руссо, "О причинах и основах неравенства", изобилующее целым рядом глубоких социальных обобщений и сокрушительными нападками на современный автору общественный строй. Мы не можем здесь заниматься подробным анализом этого замечательного произведения XVIII века, высокие диалектические достоинства которого в свое время отметил Энгельс в "Анти-Дюринге". Укажем только, что выдвинутая Руссо антитеза - естественный человек - и цивилизованный человек - вопреки существующему в буржуазной ли-

стр. 64
тературе мнению имела отнюдь не реакционный, а глубоко революционный смысл. Это противопоставление человека первобытного общества человеку цивилизованного общества ни в какой мере не означало (как это неоднократно разъяснял Руссо), что автор призывал общество вернуться в леса, в первобытные условия жизни. Теория "естественного человека" нужна была Руссо для того, чтобы показать, что 1) неравенство состояний не только не есть закон природы (как утверждали идеологи реакция), но и прямо противоречит последней; что 2) человек от природы не зол и не испорчен, и "цивилизованное" общество его развращает своими неправомерными общественными порядками, систематическими злоупотреблениями и тяжелым гнетом; что 3) добродетель не только не является характерным атрибутом цивилизованных людей, но общество все более и более деградирует в моральном отношении по мере того, как в нем усиливается неравенство состояний; что 4) тяжелый гнет и невзгоды, которые вынуждены претерпевать неимущие элементы современного общества, низводят их до такого жалкого состояния, что даже удел первобытного человека может вызвать у них зависть, и что 5) человек цивилизации, исковерканный ненормальными общественными условиями, дегенерирует как физически, так и морально. Он становится болезненным человеком, он теряет чувство человеческого достоинства и веру в свои силы, в нем воспитываются трусость, подозрительность, лживость и т. д.

В первых своих диссертациях Руссо ограничивался только критикой, разоблачением социальных зол и выявлением их причин, но не выдвигал еще никакой определенной социально-политической программы преобразования общества. Эту вторую задачу Руссо разрешает в двух своих главных сочинениях: "Эмиль, или о воспитании" и "Об общественном договоре", - вышедших в 1762 году.

В рамках настоящей статьи нет возможности останавливаться на всех сторонах социально-политического учения Руссо (в частности на, его революционных идеях о воспитании, оказавших громаднейшее влияние на дальнейшее развитие педагогической мысли). Приходится ограничиться только краткой характеристикой учения Руссо о государстве, изложенного им в "Общественном договоре". Центральной идеей этого произведения является учение о народном суверенитете. В основу этого учения Руссо положил теорию общественного договора. Эта теория была впервые разработана английским философом XVII века Томасом Гоббсом. Согласно учению последнего, люди в то время, когда они находились в естественном или первобытном состоянии, вели друг с другом постоянную войну ("война всех против всех"). Чтобы положить конец этой ужасной жизни, они вступили в договор с сувереном-королем, который взял на себя вооруженную защиту людей от взаимного нападения и истребления, а его подданные обязались беспрекословно подчиняться ему.

Для своего времени эта теория была прогрессивным явлением, хотя она и использовалась Гоббсом для обоснования королевского абсолютизма. Ее прогрессивность заключалась в том, что она наносила серьезный удар теологической концепции о божественном происхождении власти и рассматривала государство как установление людей. В дальнейшем эта теория получила более революционное истолкование в трудах Сиднея и Локка. Однако ни один из этих предшественников Руссо не сделал из теории общественного договора столь смелых революционных выводов и не дал столь глубокого обоснования народного суверенитета, как Ж.-Ж. Руссо.

Смысл учения Руссо, излагаемого в "Общественном договоре", сводится к тому, что он отвергает всякие попытки оправдать право государя распоряжаться судьбами народа по своему усмотрению и произволу, ссылаясь на то, что это право ему якобы даровано богом. Руссо считает, что всякая власть законна лишь тогда и постольку, поскольку она отвечает интересам народа, причем высшим судьей этого опять-таки может быть лишь народ. Все полномочия, которыми пользуется или может пользоваться монарх, исходят от народа и являются как бы результатом общественного соглашения. Из этого вытекает, конечно, целый ряд революционных следствий, а именно: 1) государь и все возглавляемые им государственные органы отвечают перед народом за свои действия, 2) народ-суверен имеет право свергнуть неугодного ему государя и изменить форму правления, 3) законодательная власть всецело принадлежит народу. "Парод, подчиненный законам, - говорит Руссо, - должен быть автором этих законов". Государь же - это только слуга народа или исполнитель его воли.

"Хранители исполнительной власти являются не господами народа, а его чиновниками: народ может назначить их и сменить, когда ему угодно; их роль вовсе не в том, чтобы договариваться, а в том, чтобы повиноваться".

При этом Руссо считал наилучшей формой правления демократию, а наихудшей - монархию. Руссо резко и язвительно возражает всем тем "ученым", которые доказывают, что монарху, как бы он ни злоупотреблял своей властью, надо безропотно

стр. 65
подчиняться. Эти ученые, саркастически замечает Руссо, утверждают, что "бог посылает дурных королей в гневе своем, и их следует переносить, как небесную кару. Это поучение, без сомнения, очень назидательно, но, оно, пожалуй, уместнее с кафедры проповедника, чем в политической книге. Что бы вы сказали о враче, который обещает чудеса и все искусство которого заключается в увещевании своего больного терпеть?"1 .

Признавая наилучшей формой правительства демократию, Руссо, однако, оговаривается, что демократия, в строгом смысле слова, не существовала и никогда не будет существовать. "Если бы существовал народ, состоящий из богов, - говори Руссо, - то он управлялся бы демократически. Такое совершенное правительство не годится для людей"2 . На основании этих слов идеологи реакции нередко ссылаются на то, что, мол, сам апостол демократии Руссо, противореча самому себе, сознавался в практической неосуществимости последней. Нетрудно, однако, установить, что реакционеры, преследуя свои классовые интересы, тенденциозно искажают Руссо. Говоря о демократическом управлении, Руссо имел в виду не участие народа в законодательной деятельности (принцип суверенности народа для него остается незыблемым), а форму исполнительной власти3 , т. е. форму правительства.

Вкладывая такое содержание в термин "демократия", Руссо отвергал практическую осуществимость участия всего народа в правительстве. "Не надо, - писал Руссо, - усложнять напрасно механизма, ни делать с двадцатью тысячами человек того, что сто избранных людей могут сделать гораздо лучше"4 .

Это его утверждение, конечно, ни в какой мере не противоречит основному его положению, что суверенитет должен принадлежать всему народу, и его горячей защите принципа демократии.

Феодальная аристократия и духовенство, разумеется, встретили "Общественный договор" и "Эмиля" в штыки. Парижский парламент ссудил "Эмиля" на сожжение и издал приказ об аресте автора. Парижский архиепископ Бомон выпустил особое послание, в котором оп осыпал Руссо руганью и клеветой. Тем же звериным воем встретил "опасные" книги Руссо богословский факультет Сорбоннского университета. Декан этого факультета выступил со специальным докладом о Руссо, в котором он приравнял этого мыслителя "к разбойникам и убийцам, которые только думают о том, чтобы грабить, убивать, жечь... чтобы насытиться своей злобой и удовлетворить прирожденную им наклонность вредить".

Но мракобесы всех мастей и феодальная аристократия бессильны были остановить триумф революционных идей, возвещенных Руссо. Через четверть с лишним века после появления "Общественного договора" во Франции грянула буржуазная революция, которая смела деспотический режим монархии, призвала к суровому ответу всех рыцарей черной реакции и высоко вознесла на пьедестал славы крупнейших вдохновителей революции - Вольтера и Руссо.

Уже в "Декларации прав человека и гражданина" чувствуется влияние великих идей "Общественного договора". Эти идеи продолжали оказывать все большее и большее влияние, по мере того как углублялась революция. Громадную силу воздействия идей Ж.-Ж. Руссо можно проследить и по отдельным сочинениям, трактующим социально-политические проблемы, и по целому ряду революционных памфлетов, и по выступлениям крупнейших деятелей революции, и по важнейшим законодательным актам, по петициям, наказам и резолюциям избирателей.

В числе восторженных учеников Руссо были и революционный трибун Марат, и вождь якобинского движения Робеспьер, и мужественный якобинец Сен-Жюст. Имя Руссо с благоговением произносилось с трибун Национального, а затем Законодательного собрания. Но особенно высок был культ Руссо в период Конвента, и наиболее близок к этому мыслителю был "неподкупный" Робеспьер, который во всей своей деятельности вдохновлялся и руководствовался идеями великого апостола демократии - Ж. -Ж. Руссо. "Общественный договор Руссо, - пишет Энгельс, - нашел себе применение в господстве террора"5 .

По постановлению Конвента, в 1794 году прах Жан-Жака Руссо был перенесен в Пантеон.

1 Жан-Жак Руссо "Об общественном договоре", стр. 66.

2 Там же, стр. 58.

3 "Суверен (в данном случае народ. - Л. Г.), - пишет он, - может, во-первых, возложить функции правительства на весь народ или на большую часть народа, так что окажется больше граждан-чиновников, чем граждан - простых частных лиц. Такую форму правительства называют демократией".

4 Жан-Жак Руссо "Об общественном договоре", стр. 60.

5 К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч. Т. XIV, стр. 259.

Постоянный адрес данной публикации: