"Сия неистребимая мерзость"

В результате 20-летней кровопролитной войны крестоносцы истребили в Лангедоке свыше миллиона мирных жителей, превратив его цветущие города и селения в руины. Катары были в буквальном смысле стерты с лица Земли. Почему же ряд исследователей утверждает, что альбигойская война "все еще продолжается"?¹ Потому, что и в наше время находятся сторонники "истинной веры", которые осуждают катаров, клевещут на них, пытаясь таким образом оправдать их палачей, а может быть, и самый принцип истребления всех тех, кто оспаривает угодный церкви социальный порядок. Еще церковник Вакандар в начале XX в. оправдывал истребление катаров тем, что их вероучение носило якобы "антисоциальный" характер. Подобного рода оправдания геноцида, учиненного церковью и ее союзниками, приводятся и в наше время. Так, французский историк Фернан Ниэль считает, что доктрина катаров была "опасной, аморальной, антисоциальной", что альбигойцы были "анархистами, угрожавшими обществу", что их "истребление спасло человечество"² . Невольно возникает вопрос, а не стремились ли авторы такой аргументацией натолкнуть своих читателей на мысль, что и сегодня можно "спасти" эксплуататорский социальный порядок, уничтожая "анархистов"?

Итак, кровопролитная война в Лангедоке закончилась полной победой папского престола, вынудившего светскую власть участвовать в искоренении ереси, чему она долго сопротивлялась, потому что истребление части населения не отвечало ее материальным интересам. Однако династические расчеты и стремление расширить свои владения одержали верх над соображениями морального и иного порядка. Кроме того, светские правители обрели в инквизиции инструмент, способствовавший укреплению их собственного влияния. Это понял Людовик IX, которому церковь в знак признательности присвоила звание "святого". К такому же выводу пришел император Фридрих II Гогенштауфен (1212 - 1250 гг.), внук Барбароссы. Фридрих II был просвещенным человеком и весьма критически относился к вопросам веры. Ему даже приписывали авторство еретического памфлета "О трех обманщиках", в котором подвергались едким насмешкам Моисей, Христос и Мухаммед. Папский престол непрестанно враждовал с Фридрихом II, видя в нем серьезного соперника в борьбе за политическое влияние в христианском мире. Григорий IX, племянник Иннокентия III, избранный папой в 86-летнем возрасте и доживший до ста лет, дважды отлучал Фридриха II от церкви. Одолеть интриги Рима Фридрих II оказался не в силах. Относительное спокойствие он купил себе обещанием расправиться с еретиками. Такое обещание было дано императором в 1224 г. в Падуе, когда он огласил эдикт о борьбе с ересью, предусматривавший наказание различными карами, вплоть до смертной казни, еретиков, осужденных церковью и переданных на расправу светскому правосудию. Светская власть должна была по требованию церковников или просто ревностных католиков арестовывать и судить всех, подозреваемых в ереси. Еретики, примиренные с церковью, принуждались участвовать в розыске других еретиков; совершивший отречение от ереси перед казнью, а затем вторично, по "выздоровлении", впавший в нее безотлагательно предавался смертной казни. Преступление в оскорблении божия величества сильнее преступления в оскорблении человеческого величия, гласил эдикт. Так как бог наказывает детей за грехи отцов, чтобы научить их не подражать своим "преступным" родителям, то и дети еретиков до второго поколения лишались права занимать общественные или почетные должности. Исключение делалось только для детей, сделавших донос на своих отцов.

Существенным с точки зрения истории инквизиции элементом эдикта было согласие императора оказывать всемерную поддержку и покровительство доминиканским монахам в преследовании ереси. "Мы хотим, - заявлял император, - чтобы все знали, что мы взяли под свое особое покровительство монахов ордена проповедников, послан-

Продолжение. Начало см. "Вопросы истории", 1968, N 10.

¹ E. Fornairon. Le Mystere Cathare. P. 1964, p. 7.

² F. Niel. Albigeois et Cathares. P. 1955, pp. 7 - 8.

ных в наши владения для защиты веры против еретиков, а также и тех, кто будет им помогать в суде над виновными, будут ли эти монахи жить в одном из городов нашей империи, или переходить из одного города в другой, или сочтут нужным возвращаться на прежнее место; и мы повелеваем, чтобы все наши подданные оказывали им помощь и содействие. Поэтому мы желаем, чтоб их принимали всюду с благорасположением и охраняли от покушений, которые еретики могли бы против них совершить; чтобы та помощь, в которой они нуждаются для выполнения своего дела в миссии, порученной им ради веры, была им оказана нашими подданными, которые должны арестовывать еретиков, когда они будут указаны в местах их жительства, и держать их в надежных тюрьмах до тех пор, пока они, осужденные церковным трибуналом, не подвергнутся заслуженному наказанию. Делать это надо в убеждении, что содействием этим монахам в освобождении империи от заразы новой установившейся в ней ереси совершается служба богу и польза государству"³ . Этот эдикт явился большой победой церкви, ибо распространял на всю Священную Римскую империю сформулированное на IV Латеранском соборе положение об ответственности светской власти за искоренение ереси. Теперь обязанность преследовать еретиков была возложена на всех, начиная от императора и кончая крестьянином, под угрозой всевозможных духовных и телесных кар, какими располагала церковь в XIII веке⁴ . Поощрение Фридрихом II и Людовиком IX преследования еретиков создало благоприятные условия для учреждения инквизиционных трибуналов, действовавших под непосредственным контролем папского престола. В феврале 1231 г. Григорий IX издал очередной эдикт ("генеральную конституцию"), вновь отлучавший еретиков от церкви и призывавший церковные и светские власти преследовать и подавлять их. В том же году римский сенатор (губернатор Рима, подчиненный папе) Аннибале назначил специальных инквизиторов с полномочиями арестовывать и судить еретиков. Вскоре папа послал инквизиторов с такими же полномочиями в Майнц, Милан и Флоренцию. Следующим этапом в установлении инквизиции были две буллы Григория IX, датированные 20 апреля 1233 года. В них преследование еретиков во Франции возлагалось на монахов доминиканского ордена. Первая из этих булл была обращена к епископам Франции. "Видя, что вы поглощены вихрем забот, - писал в ней папа, - и что с трудом можете дышать под гнетом тяготящих вас тревог, мы находим полезным облегчить ваше бремя, чтобы вы могли легко переносить его". "Облегчение" заключалось в посылке на подмогу епископам доминиканских монахов с неограниченными полномочиями по преследованию еретиков. Епископы, считавшиеся по церковной традиции неограниченными хозяевами своих епархий, не желали разделять власть с нищенствующими монахами, не говоря уже о том, что они сами испытывали немалый страх перед этой тайной папской полицией, которая при желании могла зачислить в еретики не только строптивых, но и недостаточно ретивых епископов. Поэтому папа увещевал епископов "во имя уважения, которое вы питаете к св. престолу", дружески принять его посланцев и помогать им, "дабы они могли хорошо выполнить свою задачу". Вторая булла предназначалась "приорам и братьям ордена проповедников, инквизиторам". В ней Григорий IX уполномочивал доминиканцев "во всех местах, где вы будете проповедовать, в случае, если грешники, несмотря на предупреждение, будут защищать ересь, - навсегда лишать духовных их бенефициев и преследовать их и всех других судом безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в этом встретится надобность, и прекращая их упорство, если нужно, посредством безапелляционного наложения на них, духовных, наказания"⁵ . Эта булла фактически уполномочивала доминиканский орден вести борьбу с ересью во всем христианском мире. Обе буллы Григория IX подтверждались последующими папами, вносившими в их тексты лишь частичные изменения и уточнения.

В современной католической литературе утверждается, что инквизиция якобы была учреждена папством только после того, как "традиционные" для церкви методы убеждения еретиков путем увещевания и отлучения не оправдали себя. Согласно Шэннону, папы Иннокентий III, Гонорий III и Григорий IX пытались бороться с ересью и восстановить единство церкви через "укрепление епископальной бдительности. Однако все традиционные методы были исчерпаны, не принеся желаемых результатов"⁶ . Приведенные факты опровергают подобного рода измышления. Именно упомянутые выше папы были застрельщиками физического истребления катаров, сторонниками насильственных способов борьбы с ересью. Более того, инквизиция оформлялась не в процессе борьбы с ересью, а после разгрома катаров, когда последние уже перестали представлять какую-либо опасность для церкви. В 1252 г. папа Иннокентий IV (1243 - 1254 гг.) издал буллу, оформившую создание инквизиционных трибуналов. Булла учреждала в епархиях специальные комиссии (по борьбе с ересью) в составе 12 правоверных католиков, двух нотариусов и двух или более служащих, возглавляемые епископом и двумя монахами нищенствующих орденов. Расходы по работе этих комиссий ложились на светскую власть. Комиссиям поручалось арестовывать еретиков, допрашивать их,

³ Х. -А. Льоренте. Критическая история испанской инквизиции. Т. I. М. 1936, стр. 66.

⁴ Г. -Ч. Ли. История инквизиции в средние века. Т. I. СПБ. 1911, стр. 144.

⁵ Там же, стр. 210.

⁶ A.C. Shannon. The Popes and Heresy in the Thirteenth Century. Villanova. 1949, p. 25.

конфисковывать их имущество. Приговор выносили епископ и два монаха, они же по своему усмотрению могли менять состав комиссий. Светская власть и все верующие были обязаны содействовать деятельности этих инквизиционных трибуналов. Если при задержании еретиков местное население оказывало сопротивление, то за это отвечала вся община. Дома еретиков подлежали разрушению. По требованию инквизиторов светские власти были обязаны пытать тех, кто отказывался выдавать еретиков. Светским властям вменялось вносить эти распоряжения в сборники местных законов, изъяв из последних все то, что противоречило булле. Властям предписывалось под присягой и под угрозой отлучения от церкви соблюдать указания последней по искоренению ереси. Всякая небрежность в их исполнении квалифицировалась как клятвопреступление, ответственные за нее предавались "вечному позору" и наказывались штрафом в 200 марок, им угрожало "подозрение" в ереси, что было чревато потерей должности и лишением права занимать какую-либо должность в будущем. Эта булла также подтверждалась последующими папами, причем папа Климент IV (1265 - 1268 гг.) уже титуловал руководителей комиссий епископа и его коллег - монахов инквизиторами, непосредственно возлагая на них всю ответственность за борьбу с ересью.

Этим законодательным актам папского престола по созданию органов инквизиции и определению их полномочий сопутствовала бурная практическая деятельность по подавлению еретиков во всех странах, на которые простиралось влияние католической церкви. Все недовольные существовавшим порядком, любой человек, осмелившийся критиковать распущенность, продажность и алчность духовенства, всякий, кто высказывал сомнение по поводу истинности церковных догм, - всем им инквизиция угрожала беспощадной расправой. В XIII в. не было такого уголка в католической Европе, где бы не пылали костры, на которых сжигались мнимые или подлинные еретики. В Южной Франции папские инквизиторы продолжали выкорчевывать ересь на протяжении всего XIII столетия. Не менее энергично действовали они и в городах Северной Франции. Королевская власть постепенно взяла под свой контроль их деятельность: инквизиторы были подчинены высшим королевским судам, к которым со временем перешли полностью функции инквизиторских трибуналов. Таким образом, во Франции инквизиция превратилась в послушное орудие королевской власти, способствуя укреплению абсолютизма. Такой же процесс подчинения инквизиции королевской власти имел место и в некоторых иных странах. Так, в Венеции и других итальянских республиках светская власть также подчинила своему контролю деятельность этого террористического органа.

Необходимость введения инквизиции для борьбы с еретиками обосновывалась теологами при помощи различного рода богословских аргументов и ссылок на библейские тексты. За применение к еретикам силы, вплоть до их физического уничтожения, ратовал еще "блаженный" Августин (354 - 430 гг.), возведенный церковью в ранг "святого" и почитаемый ею по сей день как непреложный богословский авторитет. Его доводы были двоякого вида: церковные и светские. С одной стороны, ссылаясь на библейские тексты, свидетельствующие о расправах с божьего "попущения" с вероотступниками, Августин присовокуплял от себя следующее соображение: христианская любовь к ближнему обязывает не только помогать, но и принуждать вероотступника спасти самого себя, если он добровольно не отрекается от своих пагубных воззрений. Августин уподоблял еретиков заблудшим овцам, а церковников - пастухам, обязанность которых - вернуть этих овец в стадо, пуская в ход, если надо, кнут и палку. Порка не такое уж строгое наказание; ведь порют же своих непокорных детей родители, а непослушных учеников - воспитатели; даже епископы, возглавляющие, светские суды, присуждают к порке некоторых правонарушителей⁷ . Законно поэтому применять и пытки, наносящие вред лишь грешной плоти - "темнице души", если с их помощью можно возвратить еретика на путь истинный. Согласно библейскому учению, неверная жена подлежит наказанию. С тем большим основанием следует наказывать изменяющего церковным догматам вероотступника. Неважно, что еретик откажется от своей ложной веры из-за страха перед наказанием: "Совершенная любовь в конечном счете победит страх". Церковь вправе заставить силой своих блудных сынов вернуться в ее лоно, если они понуждают других губить свои души. Логический вывод из такого умствования: лучше сжечь еретика, чем дать ему возможность "костенеть в заблуждениях". "Они (еретики. - И. Г .) убивают души людей, в то время как власти только подвергают пыткам их тела; они вызывают вечную смерть, а потом жалуются, когда власти осуждают их на временную смерть"⁸ . По Августину, наказание ереси не зло, а "акт любви". Исчерпав таким образом богословские аргументы в пользу своего тезиса и как бы сомневаясь, все же в их убедительности, Августин рассматривал этот тезис и с практической, точки зрения. О действенности мер судят по их результатам. Применять насилие к вероотступникам церкви выгодно, ибо это приносит желаемый эффект. Создай умному человеку благоприятные возможности, и он станет еще умнее. Угроза пыток и смерти ставит вероотступника перед выбором: пребывать в своем заблуждении, пройти "через горнило мучений" и лишиться жизни или "стать умнее", то есть отречься от ложных учений и подчиниться авторитету церкви. Многие еретики избегают сделать такой выбор из-за свойственной людям в делах веры нерешитель-

⁷ E. Vacandard. The Inquisition. A Critical and Historical Study of the Coercive Power of the Church. N. Y. 1940, p. 13.

⁸ Ibid., p. 15.

ности или опасений заслужить презрение своих сторонников. Чтобы решиться на такой шаг, им нужен толчок, а его можно вызвать с помощью "сильных лекарств", рекомендуемых Августином.

Эта аргументация в пользу применения насилия против еретиков была существенно дополнена другим крупнейшим церковным авторитетом, Фомой Аквинским (1225 - 1274 гг.), удостоенным, как и его предшественник, звания "святого". Фома Аквинский в сочинении "Сумма богословия" утверждал, что еретиков законно принуждать к соблюдению тех обязательств, которые они с крещением приняли на себя по отношению к церкви. Ибо если принятие веры есть акт свободной воли, то сохранение этой веры - дело необходимости. Ересь есть грех: те, кто его совершает, заслуживают не только отлучения от церкви, но и смерти. Извращать религию, от которой зависит вечная жизнь, поучал этот теолог, гораздо более тяжкое преступление, чем подделывать монету, которая служит для удовлетворения потребностей временной жизни. Следовательно, если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские государи наказывают смертью, то еще справедливее казнить еретиков, коль скоро они уличены в ереси. Церковь, убеждал Фома Аквинский, исполненная христианского милосердия, дважды увещевает еретика раскаяться. "Если же еретик и после этого продолжает упорствовать, церковь, не надеясь на его обращение и заботясь о спасении других, "отсекает" его от себя посредством отлучения, а затем передает его светскому суду, чтобы он устранил его из мира, предав смерти... Если бы и все еретики были истреблены подобным образом, это не было бы противно велениям божьим"⁹ . Фома Аквинский создал свою теорию добра и зла, посредством которой пытался объяснить, каким образом "всемогущий" вообще мог допустить появление ересей. Зло - словно рана в теле человека, утверждал Фома. Оно сопутствует совершенству. Наличие зла позволяет различить добро, а искоренение зла укрепляет добро. Подобно тому, как лев питается ослом, так и добро питается злом. Вот почему богу невозможно создать человека без червоточинки, как нельзя создать квадратный круг. Из этого следовал вывод: с одной стороны, ересь - "неистребимая мерзость", а с другой - церковь должна "питаться еретиками во имя спасения всех верующих".

К концу XIII в. католическая Европа была покрыта сетью инквизиционных трибуналов. Их деятельность была не только непрерывна, но и постоянна. Эти два обстоятельства отнимали у еретиков надежду выиграть время и скрыться, переходя из одной страны в другую. Инквизиция представляла собой настоящую международную полицию в ту эпоху. "Руки инквизиции были длинны, память ее непогрешима, и мы без труда понимаем, какой мистический ужас внушала инквизиция благодаря, с одной стороны, таинственности, окружавшей ее деятельность, а с другой - благодаря своей сверхъестественной бдительности... Один удачный арест еретика, сопровождаемый признанием, вырванным пыткой, мог раскрыть следы сотен людей, считавших себя до того времени в безопасности; и каждая новая жертва давала новый ряд разоблачений. Еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его"¹⁰ . В глазах многих людей инквизиция стала как бы всеведущей, всемогущей и вездесущей.

Система и аппарат

Инквизиция была создана для искоренения ереси средствами насилия. "Задача инквизиции, - писал французский инквизитор XIV в. Бернар Ги, - истреблений ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики; еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники"¹¹ . Церковный историк Шэннон утверждает, что ересь понималась церковью как намеренное отрицание артикулов католической веры и упорное отстаивание "ошибочных воззрений". Еретиком же считался верующий, знакомый с католической доктриной и тем не менее отрицавший ее и проповедовавший нечто, ей противоречащее¹² . Однако официального определения, что считать ересью и кого следует именовать еретиком, в средние века не существовало. Эти понятия произвольно толковались инквизиторами, которые преследовали как "подлинных" еретиков, так и тех, кто по самым разнообразным причинам был не угоден церкви или светским правителям. Кроме того, тысячи ни в чем не повинных людей становились жертвами инквизиции в результате политических интриг, наговоров, чрезмерной подозрительности инквизиторов, их алчности или карьеристских побуждений.

Деятельность инквизиции еще раз опровергала культивировавшуюся в течение столетий богословами легенду о христианской религии как религии всеобщей любви, милосердия и всепрощения. Подвергая свои жертвы чудовищным пыткам, сжигая их на костре, обвиняя их часто без всякого основания в нелепых преступлениях и пороках, церковь тем не менее утверждала, что она делает это во имя христианского милосердия, спасает самое ценное в человеке - его душу и обеспечивает ей вечное, хотя и потустороннее, блаженство. Это было "новое" издание традиционного христианского

⁹ М. Покровский. Средневековые ереси и инквизиция. "Книга для чтения по истории средних веков". Вып. II. М. 1897.

¹⁰ Г. -Ч. Ли. Указ. соч., стр. 232 - 233.

¹¹ Bernardi Guidonis. Practica Inquisitionis haereticae pravitatis. P. 1886, p. 217.

¹² A.C. Shannon. Op. cit., p. 4.

учения о достижении царства небесного путем принятия мук и страданий на Земле: разве Христос, проповедовала церковь, не взошел на Голгофу, не дал себя распять, чтобы искупить грехи человеческие? Что же щадить еретиков, агентов дьявола, врагов христианского благочестия? Так поступала та самая церковь, которая во время своего зарождения и становления обещала добиться всеобщего счастья путем непротивления злу и любви к ближнему. Теперь же она следовала доктрине, согласно которой цель оправдывает средства.

Как же была устроена эта дьявольская машина, именовавшаяся инквизицией? "Устройство инквизиции, - писал Г. -Ч. Ли, - было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором"¹³ . Верховным главой инквизиции являлся папа римский. Ему служила и подчинялась эта машина, созданная церковью и существовавшая с ее благословения. "Монахи и инквизиторы, - признает Шэннон, - хотя и назначались на эти должности своим непосредственным начальством, в правовом отношении зависели непосредственно от папства. Инквизиционный же трибунал как чрезвычайный суд не подлежал цензуре и контролю ни со стороны папских легатов, ни со стороны руководителей монашеских орденов, назначавших инквизиторов"¹⁴ . Даже в таких странах, как Испания и Португалия, где инквизиция непосредственно зависела от королевской власти, ее действия были немыслимы без одобрения папского престола. Если бы эти действия не совпадали с интересами и политической ориентацией папства и шли с ними вразрез, то, разумеется, "святой" престол не преминул бы заявить об этом во всеуслышание. Однако с такими протестами папы римские никогда не выступали. Более того, публично или тайно Рим всегда одобрял деятельность инквизиции в католических странах, и не было случая, чтобы папа предпринял какие-либо меры для защиты ее многочисленных жертв. Когда же инквизиция прекращала по тем или иным причинам свою деятельность, то это происходило, как правило, не по воле папства, а вопреки ей.

Папство породило инквизицию, и оно же при желании могло бы ее уничтожить. Но, произведя это чудовище на свет, римские папы не думали от него избавляться. Уж слишком удобным оказался для них "священный трибунал", террористическая деятельность которого упрощала до предела отношения церкви с ее паствой. Однако действенность инквизиции таила в себе серьезную опасность для церковного организма. В самом деле, если с враждебными, недовольными, сомневающимися элементами можно было расправиться при помощи насилия, то отпадала необходимость в обновлении и пересмотре уже отживших церковных доктрин и понятий. Инквизиция, заменившая полемику с противником физической расправой с ним, способствовала идейному окостенению церкви, лишала ее мировоззрение динамичности и возможности маневра. Церковь побеждала, но отставала от жизни. Ее победы производили на первый взгляд внушительное впечатление, но это была опасная иллюзия, ибо победоносные действия инквизиции не разрешали существовавших противоречий, а только загоняли их в глубь церковного организма. Там они копились, подготавливая новый мощный взрыв - протестантскую ересь, более грозную и опасную для церкви, нежели "еретическая революция" XIII века.

Инквизиторы назначались папой римским и подчинялись только ему одному. Руководить армией инквизиторов, рассеянных по христианским странам, наводнявших с середины XIII в. своими сообщениями Рим и запрашивавших его инструкций, самому папе практически было невозможно. Еще Урбан IV (1261 - 1264 гг.) назначил своего приближенного кардинала Каэтано Орсини главным инквизитором и поручил ему решать все текущие дела, связанные с деятельностью инквизиций в разных странах. Этот пост позволил Орсини сосредоточить в своих руках столь огромную власть, что после смерти Урбана IV он через некоторое время добился своего избрания в папы, приняв имя Николая III (1277 - 1280 гг.). Орсини, став папой, в свою очередь, назначил главным инквизитором своего племянника кардинала Латино Малебранку, которого он готовил себе в преемники. Это ожесточило других кардиналов, и на очередных выборах папы Малебранка не был избран. После его смерти пост главного инквизитора оставался некоторое время свободным. Он был занят еще только один раз, при Клименте VI в середине XIV столетия. Под давлением соперничавших кардиналов папство было вынуждено отменить эту должность, дававшую слишком большую власть ее обладателю. После этого деятельностью инквизиции стали руководить различные учреждения римской курии. В ответ на протестантский раскол в XVI столетии в системе курии было создано в 1542 г. папой Павлом III специальное учреждение - Верховная конгрегация священного трибунала инквизиции, которая возглавила борьбу с ересью в мировом масштабе. Она быстро превратилась в первую не только по рангу, но и по подлинному значению и влиянию конгрегацию в системе римской курии и просуществовала, меняя наименования, вплоть до II Ватиканского вселенского собора, решением которого была преобразована в 1966 г. в Конгрегацию вероучений.

Что же представляли собой инквизиторы? Их поставляли главным образом два монашеских "нищенствующих" ордена - доминиканцы и францисканцы. Климент V установил минимальный возраст инквизитора - 40 лет. Как правило, это были коварные, жестокие, беспощадные, тщеславные и алчные на мирские богатства фанатики

¹³ Г. -Ч. Ли. Указ. соч., стр. 234.

¹⁴ A.C. Shannon. Op. cit, p. 30.

и карьеристы. Происхождения они были самого разного. Доминиканец Роберто ле Бург, раскаявшийся катар, был назначен в 1233 г. инквизитором в район Луары и отличился особой кровожадностью. Два года спустя он был повышен в должности и стал инквизитором всей Франции (за исключением южных провинций). За массовые казни и грабежи его прозвали "антиеретическим молотом". Возникла опасность, что жестокости, чинимые ле Бургом, могут вызвать всеобщее восстание в стране, и это вынудило папу римского сместить его. Ле Бург был арестован и осужден на пожизненное заключение за свои преступления. В истории инквизиции это был единственный случай, когда церковные власти наказали инквизитора. С некоторыми инквизиторами расправлялось само население. В 1227 г. рыцарь Конрад де Марбург был назначен инквизитором в Германию. Шесть лет свирепствовал этот изувер, пока не был убит родственниками одной из своих многочисленных жертв. Такой же конец был уготован выступавшему в 1232 г. в роли инквизитора на севере Италии доминиканцу Петру Веронскому, на совести которого были тысячи загубленных жизней. Церковь провозгласила его "императором мучеников", возвела в ранг "святого" и объявила наравне со "святым" Домиником учредителем одноименного ордена, покровителем инквизиционных палачей.

Доминиканец Бернар Ги в 46-летнем возрасте стал инквизитором в Тулузе в 1306 году. Он вошел в историю как "теоретик" инквизиторов, автор руководства для этих изуверов, в котором рекомендовал при допросах обвиняемых пользоваться различными коварными приемами с целью вынудить их к признанию. Особенно жестоко Ги преследовал иудеев. Николас Эймерич, также из доминиканцев, испанец, служил во второй половине XIV в. инквизитором в Тарагоне (Испания). Он был ревностным последователем Фомы Аквинского. Эймерич написал 37 богословских трактатов, в том числе знаменитое инквизиционное "Наставление инквизиторам", состоящее из подробного описания всевозможных ересей и практических советов коллегам по профессии, касающихся розыска, допросов, пыток и казни еретиков. Однако всех церковных палачей затмил своей жестокостью первый испанский генеральный инквизитор Томас да Торквемада, который за 18 лет своей "деятельности" (1480 - 1498 гг.) сжег 10220 человек живыми и 6860 изображений отсутствующих либо умерших еретиков, 97321 человека осудил на ношение позорного платья "санбенито", конфискацию имущества, пожизненное тюремное заключение и прочие кары¹⁵ .

Инквизиторы были наделены практически неограниченными полномочиями. За свои действия они отвечали только "перед богом", то есть ни перед кем. В 1245 г. Иннокентий IV предоставил инквизиторам право прощать друг другу и своим подчиненным все проступки, связанные с их "профессиональной" деятельностью. Они освобождались от повиновения своим руководителям по монашескому ордену, им разрешалось по их усмотрению являться в Рим с докладом папскому престолу. Согласно каноническому праву, всем, кто препятствовал деятельности инквизитора или подстрекал к этому других, грозило отлучение от церкви. "Ужасная власть, - отмечает Г. -Ч. Ли, - предоставленная, таким образом, инквизитору, становилась еще более грозной благодаря растяжимости понятия "преступление, выражавшееся в противодействии инквизиции"; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией. Если смерть освобождала обвиненных от мщения церкви, то инквизиция не забывала их, и гнев ее обрушивался на их детей и внуков"¹⁶ .

Действовали инквизиторы в тесном контакте с местным епископом, который освящал их террористические акции и всемерно содействовал им. Обращаясь к епископу, папа называл его "мой брат", а к инквизитору - "мой сын". Таким образом, инквизитор приходился как бы племянником епископу. Эти "племянники" получили с введением инквизиции такую власть над верующими, о которой раньше епископы и не мечтали. Однако, как ни привлекала инквизиторов власть над людьми, как ни велики были материальные выгоды, связанные с их палаческой работой, все-таки пост епископа являлся более почетным и приносил больший доход, а главное, был пожизненной синекурой, в то время как должность инквизитора считалась временной. Инквизиторы сменялись со сменой пап, которые, в свою очередь, долго не задерживались на "святом" престоле, так как избирались в преклонном возрасте. Обычно инквизитор мечтал завершить свою карьеру получением епископской кафедры.

В тех случаях, когда у инквизиторов было много дел, соответствующий монашеский орден выделял в их распоряжение помощников, выступавших в роли их заместителей. Инквизитор имел также право назначать в другие города своего округа уполномоченных, которые вели слежку и осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, допрашивали, пытали и даже выносили им приговоры. В XIV в. в помощь инквизиторам стали назначаться советники- юристы (квалификаторы), как правило, тоже церковники, в задачу которых входило так составить обвинение и приговор, чтобы они не противоречили светскому законодательству. По существу, квалификаторы служили ширмой для беззаконий инквизиции, прикрывали юридически ее преступления. Они были лишены возможности ознакомиться с делом подсудимого: им давалось только краткое резюме показаний его и свидетелей, часто без упоминания имен якобы для того, чтобы "эксперты" могли высказать более объективно свое мнение. В действительности это делалось с той целью, чтобы скрыть имена доносчиков. Квалификаторы ука-

¹⁵ Х. -А. Льоренте. Указ. соч., стр. 200.

¹⁶ Г. -Ч. Ли. Указ. соч., стр. 223.

зывали, являются ли высказывания, приписываемые обвиняемым, еретическими или они только приближаются к ереси. Они же устанавливали, следует ли считать автора высказываний еретиком либо лишь подозревать его в этом преступлении и в какой степени. От заключения квалификаторов зависела судьба подследственного. Но даже если бы квалификаторы и захотели высказать объективное суждение о том или другом деле, они были лишены этой возможности ввиду полной своей зависимости от инквизитора. По сути дела, квалификаторы являлись служащими трибунала инквизиции, от которого получали жалованье, и принадлежали к одному и тому же ордену, что и инквизиторы. Эти "boni viri" ("надежные мужи", как их называли) были сообщниками палачей инквизиции. И тем не менее церковные историки пытаются превратить их чуть ли не в прообраз присяжных заседателей. Такое мнение высказывает, например, французский аббат Э. Вакандар. Правда, он вынужден признать, что учрежденный папами институт квалификаторов не дал положительных результатов. Но это не помешало ему присовокупить: "И все же мы должны во имя справедливости признать, что папы делали все возможное, чтобы оградить трибуналы инквизиции от несправедливых действий его отдельных судей, требуя от инквизиторов советоваться как с "boni viri", так и с епископами"¹⁷ . Приходится только удивляться "благородству" римских пап, породивших чудовище в виде трибунала инквизиции и пытавшихся, правда безуспешно, превратить его в эталон справедливости и праведности...

Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они, пользуясь отсутствием какого-либо контроля, фальсифицировали показания обвиняемых и свидетелей. Поэтому папы римские ввели в аппарат инквизиции новых персонажей - нотариуса и понятых, должных якобы способствовать беспристрастности следствия. Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей, что делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало следствию видимость законности и беспристрастия. Нотариус, как правило, принадлежал к духовному званию и, хотя его должность утверждалась папой, находился на жалованье у инквизитора; понятыми выступали чаще всего монахи из доминиканского ордена. Они, как и все подвизавшиеся на инквизиционном поприще, обязывались под угрозой жестоких наказаний сохранять в строгой тайне все касающееся деятельности "священного трибунала". Находясь, таким образом, в полной зависимости от воли инквизитора, нотариус и понятые ставили свою подпись под любым составленным инквизицией протоколом.

Другими важными звеньями в аппарате инквизиции были прокурор, врач и палач. Прокурор, один из монахов на службе инквизиции, выступал в роли обвинителя. Врач следил за тем, чтобы обвиняемый не скончался "преждевременно", во время пыток. Врач также полностью зависел от инквизиции. По существу, он был помощником палача, от искусства которого часто зависели результаты следствия. Роль палача в комментариях вряд ли нуждается. Кроме руководящего аппарата трибунала, имелся подсобный, состоявший из тайных доносчиков, тюремщиков, слуг и другого обслуживающего персонала. Их называли "родственниками", или фискалами. Тайные доносчики, соглядатаи, шпионы рекрутировались из всех слоев населения. Их можно было найти в королевской свите, среди торговцев и военных, в среде художников и поэтов, дворян и простолюдинов. В это число входили также почтенные аристократы и горожане, принимавшие участие в аутодафе. Их задача заключалась в том, чтобы уговаривать осужденных публично покаяться, исповедоваться, примириться с церковью. Они сопровождали жертвы инквизиции на костер, помогали его разжечь, подбрасывали хворост в огонь. Подобная "честь" оказывалась только особо достойным прихожанам. Ряды добровольных сотрудников инквизиции исчислялись тысячами. "Родственники" инквизиции, как и все ее служители, фактически пользовались правом безнаказанности. Им разрешалось всегда носить оружие, они были неподсудны светскому и духовному судам. Всякое оскорбление, оказанное служителям инквизиции, рассматривалось как попытка помешать ее деятельности и как поступок в интересах распространения еретической "скверны". Поставленные, таким образом, в исключительное положение, "родственники" могли делать с беззащитным народом все, что угодно. Легко представить себе, какими вымогательствами занимались они, угрожая арестами и доносами. Ведь попасть в руки инквизиции было величайшим несчастьем как для правоверного католика, так и для еретика¹⁸ . В сельской местности роль ищеек выполняли приходские священники, которым помогали два помощника из мирян. Инквизиция считалась тогда высшим органом государства. Ей были обязаны повиноваться все духовные и светские власти. Любое промедление в исполнении ее приказов или сопротивление ее деятельности могли привести виновного на костер.

Донос и самообвинение

Чтобы искоренить вероотступников, следовало прежде всего их обнаружить. В первой половине XIII в., когда инквизиция начала террористическую деятельность, поиск еретиков не представлял большого труда, ибо катары, вальденсы и другие еретики не скрывали своих взглядов и открыто выступали против официальной церкви. Однако после массовых казней альбигойцев, сопровождавшихся кровавыми распра-

¹⁷ E. Vacandard. Op. cit., p. 101.

¹⁸ Г. -Ч. Ли. Указ. соч., стр. 241 - 242.

вами над последователями еретических учений на севере Франции, в Италии и на землях Священной Римской империи, еретики вынуждены были скрывать свои подлинные убеждения и даже соблюдать католические обряды. Выражаясь современным языком, еретики стали конспирироваться, ушли в подполье. Инквизиторам было уже не просто обнаружить врагов церкви под личиной правоверных, а иногда даже и ревностных католиков. Но с течением времени инквизиторы и их помощники приобрели навыки сыска и сноровку, накопили опыт по раскрытию врагов католической церкви, изучили их уловки, посредством которых те скрывали свою деятельность от бдительного ока церковных преследователей. Для привлечения еретиков требовались основания. Таким основанием в делах веры служило обвинение одним лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи еретикам. Кто и при каких обстоятельствах выдвигал подобного рода обвинения? Допустим, в определенную область, где, по имевшимся сведениям, еретики пользовались большим влиянием, посылался инквизитор. Он извещал местного епископа о дне своего прибытия с тем, чтобы ему была оказана соответствующая торжественная встреча, обеспечена достойная его ранга резиденция, а также подобран обслуживающий персонал. В том же извещении инквизитор просил назначить по случаю его прибытия торжественное богослужение и собрать всех прихожан, обещая им индульгенции за присутствие. На этом богослужении местный епископ представлял населению инквизитора, а последний обращался к верующим с проповедью, в которой объяснял цель своей миссии и требовал, чтобы в течение шести или десяти дней все, имеющие сведения о еретиках, донесли ему об этом. За отказ сотрудничать с инквизицией верующий автоматически отлучался от церкви. Снять же такое отлучение имел право только инквизитор, которому, естественно, виновный должен был оказать за это немало услуг. Тот, кто откликался в установленный срок на призыв инквизитора и доносил на еретиков, получал награду в виде отпущения грехов сроком на три года. В той же проповеди инквизитор объяснял верующим суть различных ересей; признаки, по которым можно обнаружить еретика; хитрости, на которые последние пускаются, чтобы усыпить бдительность преследователей; наконец, способ или форму доноса. Инквизиторы предпочитали лично получать от доносчиков информацию, обещая держать в тайне имя фискала, что имело свое значение, ибо доносчику часто грозила смерть от руки родственников или друзей загубленных им жертв.

Печальная слава, сопутствовавшая инквизиции, создавала среди населения атмосферу страха, террора и неуверенности, порождавшую волну доносов, подавляющее большинство которых было основано на вымыслах или нелепых, а порой и смехотворных подозрениях. Люди спешили "исповедаться" перед инквизитором, желая оградить в первую очередь самих себя от обвинений в ереси. Многие использовали эту возможность для мести, сведения счетов со своими противниками, конкурентами и соперниками. Особенно старались доносчики, действовавшие из корыстных побуждений в надежде получить за выдачу еретиков часть их состояния. Немало поступало и анонимных доносов, которые также учитывались инквизитором. В тех местах, где инквизиция превращалась в постоянно действующий трибунал, отпущение грехов верующим сопровождалось требованием разоблачения врагов церкви. В Испании доносы никогда не сыпались так часто, как во время пасхальных причастий, к которым допускались только исповедовавшиеся, получившие отпущение грехов после выдачи еретиков или подозреваемых в ереси. "Эта эпидемия доносов, - пишет Х. -А. Льоренте, - являлась следствием чтения предписаний, производившихся в течение двух воскресений великого поста в церквах. Одно предписание обязывало доносить в шестидневный срок под страхом смертного греха и верховного отлучения на лиц, замеченных в проступках против веры или инквизиции. Другое объявляло анафему на тех, кто пропустит этот срок, не являясь в трибунал для подачи заявлений, и все ослушники обрекались на страшные канонические кары..."¹⁹ .

Приходские священники и монахи также были обязаны доносить инквизиции о всех подозреваемых в ереси. Исповедальня служила неисчерпаемым источником для такого рода доносов. Подобного же рода рвение должны были проявлять и светские власти. Инквизиция делила доносчиков на две категории: на тех, кто выдвигал конкретные обвинения в ереси, и тех, кто указывал на подозреваемых в ереси. Разница между этими видами доноса заключалась в том, что первые были обязаны доказать обвинение, в противном случае им угрожало как лжесвидетелям наказание; вторых это не касалось, ибо они, выполняя свой долг правоверных сынов церкви, сообщали лишь свои подозрения, не вдаваясь в их оценку. О последнем заботилась инквизиция, решая, заводить ли дело на основе таких подозрений или оставить их временно без внимания. Отказ доносчика в пользу обвиняемого от своих показаний не учитывался; учитывалось только его предыдущее показание, враждебное обвиняемому. Хотя доносчиками, как и обвиняемыми, могли стать мальчики с 14 лет и девочки с 12 лет, в действительности же принимались показания и малолетних, которые тоже могли быть обвиненными в ереси. К ответственности привлекали и беременную женщину, и глубокую старуху, и ребенка, и всех их могли подвергнуть пыткам и бросить в костер. Инквизиция вовлекала, по существу, все слои населения и людей всех возрастов в преследование и травлю инакомыслящих. Бесконечная цепь обвинений, питавших инквизицию делами против еретиков, возникала потому, что почти каждый донос имел

¹⁹ Х. -А. Льоренте. Указ. соч., стр. 208.

своим следствием арест подозреваемого в ереси, допрос которого за редчайшими исключениями наводил на след других мнимых или подлинных еретиков (или им сочувствовавших) и сообщников, а их арест, в свою очередь, вовлекал еще новые имена, и так далее.

Был еще один источник, питавший "делами" ненасытное чрево "священного трибунала", - художественные, философские, политические и другие произведения, в которых высказывались "крамольные" мысли и идеи. Несоответствие этих произведений принципам католической ортодоксальности служило основанием для привлечения их авторов к судебной ответственности. Таких авторов допрашивали, пытали, осуждали и весьма часто сжигали, как об этом свидетельствует, например, судьба Джордано Бруно. Считалось, что наиболее богоугодный способ обезвредить еретика - заставить его самого добровольно явиться в инквизицию, покаяться, отречься от своих заблуждений и в доказательство своей искренности выдать известных ему единомышленников. Но как добиться этого? При помощи тех же испытанных средств: страха, запугивания, угроз, террора. Инквизитор в обращении- проповеди, призывая верующих посылать ему доносы на вероотступников, одновременно объявлял для последних "срок милосердия", который длился от 15 до 30 дней. Если в течение этого "льготного" периода еретик добровольно отрекался от ереси в пользу католической церкви и выдавал своих сообщников инквизиции, то он мог спасти свою жизнь, а может быть, и имущество. Правда, если он обладал крупным состоянием, то инквизиция под предлогом, что вероотступник раскаивался не по велению совести, а по "низменным" соображениям, из-за страха быть разоблаченным или из желания обмануть церковь неискренним признанием с целью сохранить свое имущество, обирала его до нитки. И все же инквизиция всегда находила слабых и трусов, готовых добровольно каяться не только в своих собственных грехах, но и возводить напраслину на своих родственников, друзей и знакомых, лишь бы самим спасти собственную жизнь и состояние. "Легко представить себе, - пишет Г. -Ч. Ли, - какой ужас охватывал общину, когда в ней неожиданно появлялся инквизитор и выпускал свое обращение. Никто не мог знать, какие толки ходили о нем; никто не мог знать, к чему прибегнут личная вражда и фанатизм, чтобы скомпрометировать его перед инквизитором. И католики и еретики имели равное основание волноваться. Человек, который почувствовал склонность к ереси, не имел уже более ни минуты покоя при мысли, что слово, сказанное им мимоходом, могло быть перенесено во всякое время его близкими и его самыми дорогими друзьями; под влиянием этой мысли он уступал перед чувством страха и выдавал другого из боязни быть выданным самому. Григорий IX с гордостью вспоминает, что в подобных случаях родители выдавали своих детей, дети - своих родителей, мужья - жен, жены - мужей. Мы смело можем верить Бернару Ги, что всякое разоблачение вело за собой новые, пока в конце концов вся страна не покрывалась невидимой сетью; он добавляет при этом, что многочисленные конфискации, бывшие следствием этой системы, также играли здесь видную роль"²⁰ .

Для инквизиции было характерно преследование инакомыслящих и по этническому признаку. Так, в Испании и Португалии иудеи и арабы, принявшие христианскую веру, а впоследствии и их потомки подвергались преследованиям и гонениям только на основании их национальной принадлежности. Их не спасало ни верноподданническое отношение к королевской власти, ни искренние усилия ассимилироваться с местным населением, переняв не только его веру и обряды, но также язык и обычаи. Если они не могли заполучить сертификат "чистоты крови", свидетельствовавший, что среди их предков не было иудеев и арабов, инквизиция в любой момент могла привлечь их к ответственности и лишить состояния. Такие сертификаты можно было купить за очень большие деньги. Но это таило в себе другую опасность. Инквизиция знала о продаже подобных свидетельств, и ложный сертификат мог сам по себе служить вещественным доказательством виновности его обладателя.

Наконец, неисчерпаемым источником для сочинительства дел по обвинению в ереси служили сами архивы инквизиции. Николас Эймерич поучал: "Если донос лишен каких бы то ни было признаков истины, инквизитор все равно не должен вымарывать его из своей книги, ибо то, что нельзя обнаружить сегодня, можно обнаружить завтра"²¹ . Дела всех, кто попадал в поле зрения инквизиции, заносились в специальные списки, или реестры. Составлялись списки на подозреваемых в ереси, на осужденных, на раскаивавшихся и примирившихся с церковью, на беглецов. Копии этих списков рассылались по католическим странам и использовались местными инквизиторами для фабрикации новых дел. Подобного рода информация представляла для инквизиторов особую ценность в периоды спада их деятельности. Когда в той или другой стране или районе "священный трибунал" в действительности искоренял ересь, его непомерно разросшийся аппарат оставался фактически не у дел. Тем не менее он не только не прекращал террористической деятельности, а продолжал, используя вы-

²⁰ Г. -Ч. Ли. Указ. соч., стр. 236.

²¹ "Le Manuel des Inquisiteurs, a l'usage des Inquisitions d'Espagne et de Portugal. Un abrege de l'ouvrage intitule: Directorium inquisitorium compose vers 1358 par Nicolas Eymeric, Grand Inquisiteur dans le Royaume d'Arragon. On y a joint une courte Histoire de l'etablissement de l'lnquisition dans le Royaume de Portugal, tiree du latin de Louis a Paramo". Lisbonne. S. a., p. 31.

шеупомянутые списки, изыскивать себе новую работу, чтобы оправдать свое существование. Именно тогда наступала пора всевозможных выдуманных дел, воскрешались старые, не доказанные ранее обвинения, вновь арестовывались выпущенные в прошлом на свободу лица, использовались слухи, сплетни, "косвенные улики" для осуждения ни в чем не повинных людей. Даже устраивались процессы над давно умершими, которые, естественно, не могли защитить или оправдать себя. Однажды запущенная, инквизиционная машина уже не могла не работать. Как ненасытный Молох, она требовала все новой и новой крови, которую ей поставляли еретики, подлинные или сфабрикованные ею же самой.

Предварительное следствие

Получив донос или показания арестованного против третьего лица, инквизитор начинал предварительное следствие. Он вызывал на допрос свидетелей, могущих подтвердить обвинение, собирал сведения о преступной деятельности подозреваемого и его высказываниях, направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления дополнительных улик. После этого собранный материал передавался квалификаторам, которые формулировали обвинение против подозреваемого в ереси. Следовал затем арест подозреваемого. Обвинение в ереси, основанное на предположениях и косвенных уликах (например, случайное общение с еретиком, проживание с ним в одном доме), служило достаточным поводом для ареста. В Испании на арест "влиятельных лиц" требовалось предварительное согласие Верховного совета инквизиции. Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался в полной изоляции от внешнего мира, в сыром и темном каземате, часто закованный в кандалы или посаженный на цепь. Смерть обвиняемого или его сумасшествие не приостанавливали следствия.

Донос (и тем более самообвинение) являлся для инквизиторов доказательством виновности обвиняемого. Церковь рассматривала каждого верующего потенциальным еретиком, ибо, по ее мнению, дьявол пытался под покровом ереси сбить всех верующих с истинного пути. Донос же считался чуть ли не мистическим актом провидения. Доносчик выступал в роли оракула, глаголящего истину. Конечно, можно было бы рассуждать и иначе. Ведь доносчик мог действовать тоже "по наущению дьявола". Но такая интерпретация доноса лишила бы инквизицию ее многочисленных жертв. Поэтому целью следствия было не проверить донос, а непременно добиться признания обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, его раскаяния и "примирения" с церковью. Если же инквизиция и собирала улики, то только для того, чтобы убедить обвиняемого в необходимости признания собственной вины и раскаяния. Иначе говоря, фабрикуя улики, изобличавшие арестованного в ереси, инквизиторы действовали "в его же интересах", трудились во спасение его души. Спасти же свою душу, а тем более жизнь еретик мог только путем безоговорочного признания своей вины, путем подтверждения выдвинутого против него обвинения. Иначе говоря, улики были нужны инквизиторам и для того, чтобы лишить обвиняемого всяческой надежды на спасение иным способом, кроме чистосердечного раскаяния и "примирения" с церковью. Улики в виде свидетельских показаний, ложных или соответствовавших действительности, должны были сломить заключенного, лишить его воли к сопротивлению, заставить его сдаться на милость своего истязателя- инквизитора.

Откуда брались такого рода улики? Их, кроме доносчиков, поставляли лжесвидетели, являвшиеся тайными осведомителями инквизиции. То были убийцы, воры и другие деклассированные элементы, показания которых не имели юридической силы в светских судах даже в средневековье. Против обвиняемого принимались свидетельства его жены, детей, матери, отца, братьев, сестер и прочих родственников, а также слуг. Однако их показания в пользу обвиняемого не учитывались, ибо считалось, что благожелательные показания могли быть порождены родственными узами или зависимостью свидетеля от обвиняемого. Показания раскаявшихся еретиков, а также лиц, отлученных от церкви, и сообщников обвиняемого принимались во внимание лишь в том случае, если они подтверждали обвинение. "Ибо, - как объяснял Николас Эймерич, - показания еретика в пользу обвиняемого могут быть вызваны ненавистью к церкви и желанием помешать наказанию преступлений, совершенных против веры. Подобные предположения не могут возникнуть, если еретик дает показания против обвиняемого"²² . Имена доносчиков и свидетелей держались в тайне не только от квалификаторов, но и от подсудимых и их защитников, если таковые имелись. Если им и сообщались данные обвинения, то в измененной форме, не позволявшей установить подлинного имени свидетеля или доносчика. Например, если свидетель показал, что ему обвиняемый высказывал еретические взгляды, то последнему это сообщалось так: имеются показания какого-то лица, которое слышало, как обвиняемый высказывал еретические взгляды третьему лицу²³ .

Современные апологеты инквизиции не в состоянии отрицать эти факты, обличающие далеко не "священные" методы деятельности "священного трибунала". Но

²² Ibid., p. 36.

²³ Ibid., p. 43.

они все же пытаются оправдать эти методы. Например, испанский иезуит Бернардино Льорка, автор книги об испанской инквизиции, рассуждает таким образом: вопрос заключается в том, признаем ли мы законной необходимость насильственного преследования ереси путем различного рода наказаний, включая пытки и казнь виновного. Если на этот вопрос дать положительный ответ, то следует признать законной деятельность инквизиции во всех ее неприглядных деталях. Теперь эта деятельность кажется чудовищной, ибо в настоящее время отрицается необходимость в инквизиции и в насильственном преследовании ереси. Подавляющее же большинство богословов прошлого считали инквизицию нужной, защищали и оправдывали ее методы, в частности утаивание имен доносчиков и свидетелей и полных текстов их показаний. "Инквизиция, - заявляет иезуит Льорка, - не может быть подлинно действенной, если не держит в тайне своих свидетелей. Это было очевидным с самого начала ее деятельности"²⁴ .

Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запрещались. Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная "смертельная" вражда. Для этого перед началом следствия обвиняемому предлагали составить список его личных врагов, которые могли бы из соображений мести дать против него ложные показания. Если среди названных лиц значилось имя доносчика или свидетеля, то их показания теряли силу. Однако арестованному инквизиторы этого не сообщали. Они продолжали настаивать на обвинениях даже в тех случаях, когда выяснялось, что это клевета или вымысел доносчиков. К тому же со временем право отвода было обставлено такими рогатками, что воспользоваться им обвиняемому практически не представлялось возможным. Обвиняемый должен был доказать, что доносчик действительно находился с ним в отношениях смертельной вражды. А в роли судей, решавших, была ли между ними такого рода вражда, выступали те же инквизиторы, которые рассматривали все попытки арестованного отвести свидетелей обвинения как коварные увертки и хитроумные трюки с целью запутать следствие и скрыть правду. Все свидетели были, по существу, свидетелями обвинения. Обвиняемый не мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция обвинила бы их в потворстве и в сочувствии ереси. Правда, случалось, что свидетель менял свои показания, но инквизиция принимала во внимание только такие изменения в показаниях, которые отягощали вину обвиняемого. Необходимо отметить и то обстоятельство, что строптивый свидетель, действовавший вопреки указаниям инквизиторов, сам мог стать жертвой обвинения в ереси. Любой свидетель находился всецело во власти инквизиции, он давал клятвенное обещание, что будет хранить свои отношения с инквизицией в строгой тайне. Ему не у кого было искать помощи и защиты. Инквизиторы под предлогом, что он нарушил обет молчания или пытался ввести следствие в заблуждение, могли подвергнуть его пытке, чтобы добиться угодных им показаний. Строптивого свидетеля инквизиция могла обвинить в лжесвидетельстве и осудить на тюремное и даже пожизненное заключение или на ношение на одежде позорных знаков, изображавших чертей и языки "адского пламени". Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не существовало. Инквизиторы имели право держать обвиняемого в тюрьме до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь. К тому же он сам обязан был оплачивать свое пребывание здесь из своих же средств, секвестр на которые накладывался инквизицией при его аресте. Разумеется, если арестованный не представлял особого интереса для инквизиторов или у него не было состояния, позволявшего длительное время содержать его в тюрьме за его же счет, то судьба его решалась без особых проволочек. Защитники инквизиции утверждают, что ее методы соответствовали обычаям эпохи. Но это неверно. Достаточно указать хотя бы на практику светских судов в Милане в первую половину XIV века. Истец был обязан дать подписку и представить ручательство, что в случае недоказанности обвинения он сам будет наказан и возместит обвиняемому убытки. Последний имел право взять себе защитника и потребовать сообщения имен свидетелей и их показаний. Начав дело, судья под угрозой штрафа в 50 ливров должен был окончить его в течение 30 дней.

(Окончание следует.)

²⁴ B. Llorca. La Inquisicion en Espana. Madrid - Barcelona. 1936, p. 174.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. Р. ГРИГУЛЕВИЧ:

Комментарии: