Напечатанный в журнале "Россия" в 1924 - 1925 гг. роман Ольги Дмитриевны Форш "Одеты камнем" был первым советским историко-революционным произведением, проложившим пути советской исторической романистике. К сожалению, мы не располагаем высказываниями О. Д. Форш, раскрывающими ее взгляды на задачи исторического романа и принципы его построения, равно как нет в нашем распоряжении изложения конкретных задач, которыми руководствовалась писательница при создании романа "Одеты камнем". Почти ничего в этом плане не сделано и в нашей критической литературе, где анализ названного произведения обычно подменяется пересказом его содержания и отдельными замечаниями в адрес тех формалистических приемов, которые кое-где в нем сказываются. Между тем, зная круг источников, которыми пользовался автор, и имея в руках текст завершенного романа, мы можем попытаться теперь не только установить принципы отбора документов, но и реконструировать требования, которым, согласно О. Д. Форш, должно было отвечать любое историческое полотно.

Основным источником для О. Д. Форш при написании ею первого исторического романа явилась работа П. Е. Щеголева, который еще в 1919 г. опубликовал большую статью "Таинственный узник"¹ - отрывок из книги об Алексеевском равелине Петропавловской крепости, посвященный делу шестидесятника Михаила Бейдемана. Статья была написана темпераментно, образно и, будучи строго научной по содержанию, в то же время являлась сразу как бы своеобразным художественным этюдом и публикацией неизвестных ранее документов III отделения, Управления коменданта Петропавловской крепости и других материалов. Однако, сопоставляя работу П. Е. Щеголева с романом О. Д. Форш, сразу убеждаешься, что писательница на основе биографического очерка создала не просто историко-биографический роман, а широкое историко-революционное полотно. Но являлось ли подобное решение вынужденным или оно было обусловлено личными симпатиями писательницы к тому или иному жанру исторической романистики и ее взглядами на задачи советского исторического романа? Возможность вынужденного решения связана в данном случае с особенностями биографии Бейдемана. Изложенная П. Е. Щеголевым с исчерпывающей полнотой история его трагической жизни, на первый взгляд могущая служить хорошим материалом для историко-биографического романа, в то же время таит в себе ряд сложностей для того, кто попытается дать художественное воспроизведение событий. Жизнь Бейдемана, как отмечал П. Е. Щеголев, резко делится на две части: "Один год (1860/61) восторженных порывов, благороднейшего оживления и

¹ П. Е. Щеголев. Таинственный узник. "Былое", 1919, N 14, стр. 152 - 208.

пылких мечтаний" и "26 1/2 лет заключения за год революционных восторгов"² . Из документов периода пребывания Бейдемана в тюрьме в распоряжении О. Д. Форш имелось лишь несколько записок, относящихся к первым годам заточения, и медицинские справки, написанные уже в последние годы его жизни. В этих обстоятельствах, не погрешая против истины, весьма сложно было создать цельное историко-революционное произведение, посвященное лишь одной личности. Для этого надлежало преодолеть статичность почти трех десятилетий казематской жизни, начавшейся с бурного протеста и завершившейся тихим безумием.

Впервые О. Д. Форш столкнулась с этой проблемой еще при работе совместно с П. Е. Щеголевым над сценарием кинофильма "Дворец и крепость", который строился на тех же материалах, что и "Одеты камнем". Оба произведения создавались почти одновременно, но в первом явно сказывается примат историка, а во втором писатель уже выступает самостоятельно. Решение, предложенное П. Е. Щеголевым во имя сохранения биографического характера фильма, сводилось к тому, чтобы пробить брешь "тюремной статичности" вводом ряда эпизодов, действительно имевших место в Алексеевском равелине с другими лицами, например, попытка бегства С. Г. Нечаева³ . Таким образом было сохранено классическое требование к художественному произведению: единство места - Петропавловская крепость, единство времени - в плане совпадения этих событий с пребыванием Бейдемана в заточении, и единство действия - ввиду вовлечения в киноэпизоды, уже вопреки историческим фактам, главного героя. Но в романе "Одеты камнем" писательница поступила иначе. Она вывела сюжет романа за пределы рассказа о тюремных казематах и наряду с выдуманными героями ввела исторические личности, жизнь и деятельность которых на свободе как бы продолжала не только дело, но и биографию Бейдемана. Здесь "тюремная статичность" ломается уже не в Алексеевском равелине, а на городской площади. Таким образом, сопоставляя работу П. Е. Щеголева с романом О. Д. Форш, мы прежде всего можем отметить, что на основе статьи об одном герое-шестидесятнике писательница создала историко-революционный роман о героях- шестидесятниках вообще.

Решив вопрос о выборе темы, О. Д. Форш, прокладывая здесь пути для нового в советской литературе исторического жанра, неизбежно должна была столкнуться с проблемой взаимоотношения истории и современности. И если в дальнейшем, в других своих романах, писательница увязывала современность с историей путем раскрытия в художественной форме новейшей научной трактовки проблем прошлого, то в романе "Одеты камнем" она применила разнообразный круг приемов для "осовременивания" 60-х годов XIX века. Прежде всего она широко использовала принцип хронологической "перебивки" с целью ввода современного материала в историческую ткань повествования. Возможно, что толчком к этому послужила уже упоминавшаяся нами статья П. Е. Щеголева. Завершая в июле 1919 г. свою работу "Таинственный узник", П. Е. Щеголев писал: "1919-ый год. Свершились желания и надежды Бейдемана... С тягостным волнением читаем мы повесть беспримерных страданий во имя блага народа... Оторвемся на минуту от непрерывно бегущих интересов дня, задумаемся над книгой жизни Михаила Степановича Бейдемана, преклонимся перед подвигом его души и почтим его память"⁴ . Это обращение в статье историка к современности, по всей видимости, и привело писа-

² Там же, стр. 208.

³ См. П. Е. Щеголев, О. Д. Форш. Дворец и крепость (киносценарий). "Кинонеделя", 1924, N 1.

⁴ П. Е. Щеголев. Указ. соч., стр. 208.

тельницу к мысли о вводе в роман "сквозного" героя, сверстника и соученика Бейдемана, который, родившись еще при Николае I, пережил Октябрьскую революцию и умер в начале 20-х годов, когда уже были "собраны и оглашены подлинные архивные документы об особо важных, доныне таинственных узниках"⁵ . В свою очередь, то обстоятельство, что роман написан в форме исповеди Русанина, этого вымышленного друга Бейдемана, якобы работающего над своими записками уже после Октябрьской революции, предоставило возможность автору сразу же привнести в оценку излагаемых им событий современный критический аспект.

Итак, биение пульса современности в романе "Одеты камнем" ощущалось как вследствие непосредственного введения советской действительности в историческое повествование, так и путем последовательного прославления борцов за свободу и осуждения злодеяний царизма. Но, выступая в новом для советской литературы жанре и не располагая еще данными о характере его восприятия читателем, О. Д. Форш всячески стремилась использовать в своем романе те моменты прошлого, которые в первой половине 20-х годов уже завоевали ранее стойкий читательский интерес. В те годы проходил ряд судебных процессов над провокаторами, служившими в охранке. Своеобразному судейскому разбирательству преступлений предателя посвящен, в сущности, и роман "Одеты камнем". Однако Русанин, созданный фантазией писательницы и не раз по воле автора предающий Бейдемана, судится не судом народа, а собственной совестью. "Иной читатель, - писала О. Д. Форш от имени Русанина, - прочтя эти записки, скажет, что состав моего преступления, так сказать, психологический и что строжайший суд меня бы оправдал. Но разве не известен читателю случай, когда иной даже совсем безответственный человек, оправданный единогласно присяжными, кончал с собой, засудив себя судом собственной совести?"⁶ . Влияние обстановки первой половины 20-х годов на роман "Одеты камнем" сказалось и на несколько повышенном интересе автора к интимной жизни былых "хозяев Зимнего дворца" и на стремлении в связи с этим объяснить многое в поступках Александра II его личным столкновением с Бейдеманом. С этой целью автор сочинил рассказ о встрече царя с Бейдеманом, которая произошла в Смольном институте во время бала. Бейдеман, случайно оказавшийся рядом с комнатой, где находился царь, стал невольным свидетелем гнусных предложений, которые делались российским самодержцем одной из воспитанниц института. Глубоко потрясенный этой сценой, Бейдеман громко сказал вслед трусливо убегавшему Александру: "Это низость!". И злобный, мелочный правитель терпеливо ждал момента, чтобы расправиться со своим личным врагом.

После того как был решен вопрос об особенностях будущего исторического романа в том плане, что это будет не историко-биографическое, а историко-революционное полотно, и когда были намечены пути, связывающие в романе историю с современностью, возникла острая проблема "наращивания", "удлинения" усеченной казематом биографии Бейдемана. Этим "Бейдеманом середины 60-х годов", продолжившим борьбу, начатую деятелями конца 50-х - начала 60-х годов, стал в романе "Одеты камнем" Каракозов. В критической литературе с достаточной полнотой и точностью установлены исследования и источники, которыми пользовалась писательница, создавая образ Каракозова: работы А. А. Шилова, П. Е. Щеголева, записки Д. В. Стасова, сенатора Я. Г. Есиповича и некоторые другие⁷ . При этом, обращаясь к соз-

⁵ О. Форш. Одеты камнем. "Избранные произведения". М. 1953, стр. 7.

⁶ Там же.

⁷ Подробнее см. А. Тамарченк о. Ольга Форш. М. - Л. 1985, стр. 162.

данному О. Д. Форш образу Каракозова, критики неизменно отмечают его идеологическое и типическое родство с Бейдеманом, столь ярко раскрытое в романе. Например: "Михаил Бейдеман и Дмитрий Каракозов выступили первыми носителями идеи "возбуждения народа террором" (Ленин) и даже в этом смысле были первооткрывателями"⁸ .

Между тем в действительности Бейдеман и Каракозов - люди неодинаковых теоретических взглядов и диаметрально противоположных тактических воззрений. Ольге Форш, а это в литературоведческих произведениях еще не отмечалось, во имя создания столь впечатляющего "двуединого" образа Бейдеман-Каракозов, пришлось подчинить планы Бейдемана позднейшим замыслам Каракозова. Но почему писательница сочла все же необходимым подгонять Бейдемана под Каракозова, а не наоборот? Это решение, по всей вероятности, сложилось под воздействием двух обстоятельств: во-первых, акт, совершенный Каракозовым, явился как бы хронологическим завершением активной деятельности "двуединого" героя; во-вторых, убийство царя рассматривалось О. Д. Форш в те годы как кульминационный момент революционного героизма прошлого столетия. Вот почему подгонка биографии Бейдемана "под Каракозова" прежде всего потребовала превращения первого в последовательного террориста. С этой целью О. Д. Форш обошла или не развила ряд моментов в биографии Бейдемана, которые ярко показали бы его как последователя А. И. Герцена и Н. П. Огарева, особенно в тот период, когда колебания в сторону либерализма были ими преодолены и они открыто выступили с призывом к крестьянской революции.

И "Колокол", и Герцен, и Огарев упоминаются в романе неоднократно. Но развернутые характеристики великих русских революционеров и их деятельности встречаются по преимуществу в начальных главах, посвященных юношеским годам Бейдемана. Именно с "Колоколом" связано первое предательство Русанина, положившее начало той роковой роли, которую он якобы сыграл в жизни Бейдемана. В беседке, где Бейдеман, тогда еще воспитанник Константиновского офицерского училища, встречался с Верой Лагутиной, молодой смолянкой, решившей, как и ее возлюбленный, посвятить свою жизнь борьбе за народное дело, следивший за ними Русанин нашел под скамьей листы "Колокола". Случайно оброненное детище Герцена, на страницах которого Русанин обнаружил "почти дословные изречения" своего друга и личного соперника, вошло в роман как фактор, определивший политическое прозрение Бейдемана. Но чем ближе смыкаются жизненные пути Бейдемана и Каракозова, тем лаконичнее писательница повествует о всем том, что связывало Бейдемана и Герцена. О пребывании Бейдемана в Лондоне и о его работе в Вольной русской типографии О. Д. Форш только упомянула. И хотя несколько позже полубезумный Бейдеман, приведенный из Алексеевского равелина в Зимний дворец на свидание с царем, и восклицает: "Приказываю вернуть Чернышевского! Министрами - Огарева и Герцена!" - все же проблему идейного влияния Герцена и Огарева на Бейдемана автор во второй части романа обошел. Зато сохранился ряд записок, написанных Бейдеманом в тюрьме и полностью опубликованных П. Е. Щеголевым в статье "Таинственный узник", которая послужила, как мы уже отмечали, основным материалом для О. Д. Форш. Тщательно проанализировав эти документы, П. Е. Щеголев убедительно доказал влияние статей Герцена и Огарёва на оценку Бейдеманом как внешнеполитических, так и внутриполитических событий конца 50-х - начала 60-х годов XIX века. Прежде всего обращает на себя внимание оценка Бейдеманом сущности крестьянской реформы 1861 года. Манифест об освобож-

⁸ Там же, стр. 155.

дении крестьян, писал он, уже находясь в заточении, "подл ниже всякой подлости, скверен ниже всякой скверности, мерзок ниже всякой мерзости, нелеп ниже всякой нелепости и гадок ниже всякой гадости"⁹ . П. Е. Щеголев, безусловно, был прав, отмечая, что, "критикуя положение 19 февраля 1861 г. в своих признаниях из крепости, Бейдеман находился, несомненно, под влиянием статей Огарева"¹⁰ . Бейдеман, как указывал далее Щеголев, "продолжил те выводы, которые сделал "Колокол" из русских обстоятельств 1861 года: от крушения надежд на мирное преуспевание он перешел к новым и твердым надеждам на народную революцию, от мысли о необходимости разрыва с гнусным правительством он перешел к мысли об уничтожении правительства и о поражении его главы"¹¹ . Однако все эти важные умозаключения исследователя вследствие специфики авторского замысла не смогли найти раскрытия в творчестве романиста, поскольку все это помешало бы сращиванию образа Бейдемана с образом Каракозова.

Наиболее ярко подчинение биографии Бейдемана биографии Каракозова сказалось в романе при объяснении причин возвращения Бейдемана из Лондона в Россию. Отметив еще раньше, что, бежав из России, Бейдеман намеревался встретиться за границей с Верой Лагутиной, Ольга Форш в числе прочих причин, заставивших его вернуться, вновь упоминает о стремлении героя быть вместе со своей возлюбленной. А поскольку он узнал из газет о событиях, происшедших в имении Лагутиных (о восстании крестьян, закончившемся убийством отца Веры), Бейдеман сообщил ей, что он не будет ожидать ее в Париже, как было ранее условлено, и вернется в Россию, "тем более, что этого требует дело"¹² . Итак, зов сердца и зов дела, слившись воедино, заставили Бейдемана тайком пробраться на родину. Но если первый "зов" никаких уточнений не требует, то иначе обстоит дело со вторым. В чем же заключается сущность того дела, которое призывает Бейдемана в Россию?

Приводя отрывок, и при этом не из собственноручно написанных показаний Бейдемана, а из явно фальсифицированного доклада управляющего III отделением графа Шувалова о его свидании с арестованным, Ольга Форш усматривает причину приезда Бейдемана на родину в его намерении осуществить террористический акт против царя¹³ . А далее, словами уже Русанина, также являющимися повторением одного из положений шуваловского доклада, раскрывается сущность этого замысла. "Он хотел, - заявляет Русанин, слегка перефразируя Шувалова, - поднять страну против дворянства... Убийство государя дворянином могло быть понято как месть дворянина за освобождение крестьян"¹⁴ . Впрочем, следует отметить, что Шувалов для большей убедительности пользовался в своих докладах, пересылаемых Александру II в Ливадию, не только материалами личной беседы с арестованным, но и, соответственно, акцентированными отрывками из показаний. Именно в таком текстологическом сочетании Бейдеман и должен был предстать перед лицом монарха, то есть как цареубийца, а Шувалов - как спаситель империи. Материал же для подобного прочтения показаний Бейдемана найти было нетрудно, ибо в первых своих записках он действительно заявил, что приезд его в Россию связан с намерением "покончить одним ударом с тем гнетом деспотизма, самоуправства, рабства и позора, под которым задыхается русская жизнь"¹⁵ . Не отри-

⁹ П. Е. Щеголев. Указ. соч., стр. 175.

¹⁰ Там же, стр. ,194.

¹¹ Там же, стр. 195.

¹² О. Д. Форш. Указ. соч., стр. 73.

¹³ Там же, стр. 88; П. Е. Щеголев. Указ. соч., стр. 164.

¹⁴ О. Д. Форш. Указ. соч., стр. 89; П. Е. Щеголев. Указ. соч., стр. 165.

¹⁵ П. Е. Щеголев. Указ. соч., стр. 162.

цал он и того факта, что хотел "начать дело с вершины... правительственного кабака в том убеждении, что, разрушив и уничтожив ее", можно было бы поднять народ "на завоевание своих прав, человеческих и гражданских"¹⁶ .

Но в то же время внимательное изучение показаний Бейдемана, если согласиться с утверждением, что целью его приезда, является убийство царя, не может не вызвать ряда недоуменных вопросов. В первую очередь трудно будет объяснить, чем определялся намеченный им после перехода границы маршрут следования. Из Финляндии, как заявил Бейдеман, он намеревался отправиться не в Петербург, а в Архангельскую губернию. По каким-то обстоятельствам Бейдеман не направляется в столицу, где, как бывший офицер, знающий распорядок жизни двора, он мог бы одним выстрелом покончить с "кабатчиком", а стремится в глухие места, к крестьянам-раскольникам, и именно с их помощью рассчитывает покончить со "всероссийским кабаком". Шувалов, очевидно, хорошо понимал, что эта часть показаний Бейдемана явно мешает той стройной концепции, которая была им создана в связи с появлением нового узника в Алексеевском равелине. Вот почему всем этим фактам он дал весьма своеобразное, но в то же время малоубедительное объяснение. "Опасаясь приехать прямо в Петербург, - писал Шувалов в своем докладе о Бейдемане, - он предпочел направить путь через Финляндию в Архангельскую губернию, где бы он сблизился с раскольниками, от которых надеялся получить материальные средства и паспорт для прибытия сюда и здесь, не медля ни Минуты, посягнуть на жизнь его величества"¹⁷ .

Нельзя не признать, что для того, чтобы, пользуясь шуваловским определением, "не медля ни минуты", посягнуть на жизнь царя, Бейдеман избрал в высшей степени медлительный план действий. В самом деле, почему Бейдеману, связанному с русской и польской эмиграцией в Лондоне, понадобилось добывать себе паспорт и средства среди крестьян русского Севера? И вообще, чем он рассчитывал вызвать к себе доверие архангельских раскольников? Но, может быть, Бейдеман решил просто обмануть Шувалова, а "доверчивый" Шувалов по наивности поверил северным сказкам Бейдемана? В камере Алексеевского равелина встретились два человека, вышедших из одного сословия, однако оказавшихся непримиримыми классовыми врагами. Один находился в расцвете молодости, а о другом можно было сказать, что он еще молод: Бейдеману было около 23 лет, Шувалову - 33 года. Один - беглый поручик, работавший в Вольной русской типографии в Лондоне; другой - генерал, управляющий III отделением собственной его величества канцелярии. Оба хитрили; оба говорили не всю правду; обманутым же остался один. Генерал обманул поручика. Но не потому, что на его стороне оказалось умственное превосходство, а потому, что, получив в ходе следствия заведомо ложные данные, он использовал то превосходство, какое имеет тюремщик над арестованным. Он запер Бейдемана в тюремной камере впредь до особого распоряжения ни много, ни мало, а более чем на четверть столетия. Вот почему, пытаясь выяснить причину возвращения Бейдемана в Россию, не очень-то следует доверять шуваловскому докладу, равно как нельзя ограничиваться тенденциозно подобранными им репликами из показаний арестованного. И никак нельзя уж при этом пройти мимо того обстоятельства, что в начале 1863 г. Бейдеман заявил: мнимым признанием подготовки покушения на жизнь царя он стремился "замаскировать настоящее дело"¹⁸ .

¹⁶ Там же, стр. 159 - 160.

¹⁷ Там же, стр. 164.

¹⁸ Там же, стр. 188.

Объяснение причин, которые обусловили решение Бейдемана принять на себя столь тяжкое обвинение в цареубийстве, когда никаких прямых улик против него в этом плане не существовало, выходит за рамки избранной нами темы. Однако при изучении истории романа "Одеты камнем", а не истории жизни Бейдемана важно отметить, что это решение, по всей видимости, четко оформилось во время его личного свидания с Шуваловым, ибо все приведенные выше заявления о его стремлении "покончить одним ударом" в общем контексте его записок могли быть истолкованы иначе. И действительно, судя по всему, Бейдеман явился в Россию не стрелять в царя, а свергать царя. "Я воротился на родину для того, - высказывался Бейдеман в своей первой записке, - чтобы отомстить за все страдания, которые она переносит и перенесла... За пролитую и проливаемую кровь бедных крестьян, кругом ограбленных и обворованных гнуснейшим правительственным произволом, за подлейшим образом пролитую кровь поляков... одним словом, за все те мерзкие, нелепые и дико произвольные подвиги той разбойничьей шайки, которая начинается звездоносными тупыми негодяями и кончается несметною толпою рабского чиновничества, грабящего вдоль и поперек"¹⁹ .

Начать Бейдеман предполагал с "вершины" - признание, - за которое; и ухватился Шувалов. Но у Бейдемана в понятие "вершина" включалась вся верховная власть. Уничтожением же верховной власти, "т. е., слепого и ни на что не способного самодержавия", он "хотел достигнуть совершенного и повсеместного уничтожения помещичьего права на землю, а всю русскую землю обратить в народную общую собственность для общенародного пользования"²⁰ . Но где же та сила, которая способна преобразовать Россию? Убежденный последователь Герцена и Огарева, верный идеалу крестьянского социализма, видел таковую в первую очередь в крестьянской революции. "Моя цель, - откровенно заявлял Бейдеман, - поднять народ, поднять 40 милл. крестьян, перед которыми и тайная и явная полиция совершенно бессильна"²¹ . С этим непосредственно связана и его оценка крестьянских войн и их руководителей: "В нашем обществе, по его мнению, не может быть организованных оппозиций, и именно потому, что самое это общество слишком разделено. Оппозиция, сильная энергиею и единодушием, приходит он к выводу, возможна только в нашем народе: такою она действительно явилась при Стеньке Разине и Ем. Пугачеве"²² . При получении первых сведений о крестьянских выступлениях в Казанской и Пензенской губерниях (ответ на манифест от 19 февраля 1861 г.) Бейдеман решил проникнуть в районы крестьянских восстаний. Однако эти движения были быстро подавлены. И вот тогда-то в уме Бейдемана зародился новый план, который привел его в Россию.

Бейдеман не хитрил, когда утверждал, что намеревался пробраться в Архангельскую губернию. Стремился же он туда не за деньгами и не за паспортом, в чем так неуклюже управляющий III отделением пытался убедить царя. Там революционер хотел "начать дело". "Начать дело я предполагал между раскольниками Архангельской губернии, - заявил Бейдеман, - во-первых, потому, что необозримые леса - очень хороший театр для партизанских действий, а во-вторых, потому, что здесь за неимением помещиков восстание переставало быть движением социальным и получало характер восстания против правительства"²³ . Таким образом, не узко ограниченная цель - убийство царя, а надежда на крестьянскую революцию, следствием которой, если судить по от-

¹⁹ Там же, стр. 159.

²⁰ Там же, стр. 160.

²¹ Там же, стр. 171.

²² Там же, стр. 186.

²³ Там же, стр. 183.

рывкам подложного манифеста, обнаруженного у арестованного, явилась бы передача всей земли народу, областное самоуправление и осуществление верховной власти с помощью Земского собора, - вот во имя чего Бейдеман явился в Россию. Это, конечно, не исключало при соответствующих условиях и личную расправу с Александром II.

Итак, понимая в те годы историко-революционный роман как произведение, действующими лицами которого являются деятели, воплотившие в себе всю совокупность лучших черт своей эпохи, О. Д. Форш, характеризуя конкретных героев, порой отходила от исторической действительности. Но в то же время, характеризуя общие черты исторической эпохи, она нигде и никогда не отошла от исторической действительности. Именно в этом, в сущности говоря, заключается причина стойкого интереса к "Одеты камнем" как к историческому произведению, интереса, который неизменно проявлялся и проявляется советским читателем на протяжении вот уже сорока с лишним лет, прошедших со времени рождения этого первенца советского исторического романа. Для молодого читателя уже не имеет никакой актуальности проблема личной ответственности представителей дома Романовых за все происходившие в России злодеяния; утерян и злободневный интерес к личной ответственности провокаторов, предавших лучших людей 60-х - 70-х годов прошлого века. Ныне и цари и провокаторы давно уже осуждены историей. У нового читателя происходит сейчас некоторое смещение интереса ко всему, что излагалось в романе: теряет первостепенное значение все, что писателем было придумано, исходя из читательских вкусов 20-х годов; первенствующее место приобретают те разделы, которые в художественной форме объективно воссоздают обстановку революционной борьбы пореформенных лет, воскрешают историческое "ощущение" героической эпохи 60-х годов.

Вот почему "Одеты камнем" воспринимаются ныне не как личная трагедия узника, а как своеобразная попытка раскрытия целого исторического периода. В советской, не только литературоведческой, но и исторической науке с такой масштабностью и в монографическом плане в те годы ничто подобное еще не имело места. Это был в то же время своеобразный призыв, обращенный к историкам: изучать не отдельные явления, а эпоху в целом, "от царя до крестьянина", не забывая всего многообразия представителей различных категорий общества. В этом, в частности, и состояла заслуга О. Д. Форш не только как основоположника советского исторического романа, но и как художника, оказавшего определенное воздействие на мышление ряда представителей нашей исторической науки.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. Б. ОКУНЬ:

Комментарии: