XVI век является одним из наиболее ярких периодов в истории России. Именно в XVI веке сложилось нейтрализованное русское государство. Создание централизованного государства в России было следствием необходимости оборонять страну от внешних врагов: "В этих странах... интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия"¹ .

Для того чтобы закрепить превращение Руси из страны, раздробленной на удельные княжества, в единое, мощное государство, царская власть должна была провести энергичные мероприятия, решительно сломать многие традиции, взгляды, привилегии.

Московское правительство стало наносить удар за ударом по боярству - этому носителю феодальной раздробленности - и возвышать служилое дворянство, на которое опиралось в своей политике, начало вводить новые законы (решения "Стоглава"; "Судебник" Ивана Грозного), направленные к усилению централизованной власти, перестраивать административное управление и военную систему, уделять особое внимание вопросам культуры - грамоты, зодчества. В середине XVI века был построен первый печатный двор в Москве, тогда же был выстроен знаменитый собор Василия Блаженного на Красной площади.

В это время возникает и усиленно развивается публицистика, выделяется рад публицистов, произведения которых носят яркую политическую окраску и отличаются боевым полемическим тоном.

Лучшие, передовые публицисты XVI века выдвинули идею о великой будущности России, о том, что Россия должна стать могущественной мировой державой. В то время создание мощного централизованного государства возможно было только ввиде абсолютной монархии, подавляющей устремления бояр и князей к удельной раздробленности. Поэтому в важнейшей публицистике того времени прославляется твердая, неограниченная власть царя, отстаивается необходимость создания новой военной силы для обороны страны.

Существовавшая организация военных сил Московского государства не смогла удовлетворять потребности обороны страны. Основную военную силу поставляли бояре, стоявшие во главе своих отрядов. Боярин шел на войну вместе со своими людьми, которые подчинялись ему и были с ним более тесно связаны чем с командующим всем войском. Не один раз русские войска терпели поражения только из-за того, что "обиженный" боярин не хотел поддерживать другого в бою, предавал его противнику. Естественно, что на боярское войско нельзя было положиться. Нельзя было вести борьбу против удельных устремлений боярства и опираться на старое, боярское войско. Необходимо было избавиться от него и создать военные силы, целиком подчиненные царской власти. Такую военную силу русские цари и стали создавать в

¹ И. Сталин. "Марксизм и национально-колониальный вопрос", стр. 73. Госполитиздат. 1938.

лице служилого дворянства, поднимая и возвышая его.

Литературные произведения XVI века призывают к заботе о новом военном: сословии. Здесь первой заботой царского правительства было наделить служилое дворянство землей. Но для того чтобы расширить к укрепить этот военный служилый элемент, царь должен был располагать большим количеством земель, а земля эта находилась в руках бояр и монастырей. Наделяя землей служилых дворян, русские цари тем самым подрывали экономическую основу бояр. Возникла борьба мешу боярами и служилым дворянством, которая резко обострялась. Это ярко отражено в полемических произведениях публицистов XVI века.

Публицистика того времени подняла и другие важнейшие для укрепления централизованной государственной власти вопросы: об упорядочении судопроизводства, о правительственной администрации, о необходимости нового законодательства.

Наконец, публицистика конца XV - половины XVI века в небывалой до того времени блестящей форме отразила сложный переплет классовой борьбы и общественных отношений в современном ей обществе. Мы уже говорили о борьбе за землю между родовым боярством и служимым дворянством. Еще раньше на той же почве борьбы за землю столкнулись интересы боярства и монастырей, которые начали усиленно прибирать к рукам боярские вотчины. Но все группы господствующего феодального класса вместе беспощадно усиливали крепостническое угнетение крестьянства. Положение крестьянина становилось все тяжелее: именно ему приходилось нести тяготы войн, расплачиваться за увеличивающиеся военные расходы, обеспечивать существование все более разраставшегося служилого дворянства. Крестьянство все более закрепощалось, лишалось последних остатков былого права перехода от одного помещика к другому, еще неотрывней прикреплялось к земле. Монастыри, помещики не только путем открытого принуждения заставляли крестьян работать на барщине, но выступали в роли ростовщиков, разоряли крестьян ростовщическими процентами, закабаляли и эксплоатировали их еще сильнее прежнего.

Политическая литература XV - XVI веков знает ряд имен выдающихся публицистов с ярко выраженной так политической, так и литературной индивидуальностью. Правда, писатели сами еще, по старой традиции, стесняются своей роли, оправдываются в том, что вынуждены выступать на том поприще, где до них господствовало лишь "священное писание", и предупреждают читателя, чтоб их не заподозрили в гордыне. По этой же причине они выдают свои собственные мысли за древние церковные писания, которые "виде только собрали. Так, один из них писал: "Вы же все, кто прочитает сии писания, аще и груба есть, но по свидетельству божественных писаний, - да не мнит никтоже никакоже, будто тщеславия ради, или славу ловя от людей написал; несть сей, весть, свидетель Христос мой".

Но эти оговорки не меняли сути дела. Современники воспринимали писания каждого отдельного автора не как божественное слово, а как мнение живого человека, с которым одни могли соглашаться, а другие - нет.

Эти писатели представляли различные общественные труппы, выражали противоположные интересы, полемизировали, боролись друг с другом. Познакомимся ближе с некоторыми из них, именно с теми, кто сумел наиболее ярко выразить передовые, прогрессивные тенденции своего времени, сумел подняться над интересами отдельных групп до интересов всего государства.

1

Одним из первых публицистов, резко и ярко выступивших в литературе против монастырского землевладения, был Вассиан Косой.

Вассиан Косой принадлежал к знатному роду князей Патрикеевых, был в родстве с царской семьей, участвовал в придворной борьбе. Потерпев в ней поражение, он попал в шалу и насильно был пострижен Иваном III в монахи.

В монастыре Вассиан Косой стал: учеником старца Нила Сорского, также выходца из бояр, человека весьма, начитанного, побывавшего в Греции. Нил Сорский по возвращении из Греции поднял борьбу против крупного церковника, Иосифа Волоцкого, гонителя, еретиков, защитника монастырских владений, привилегий и вообще могущества и господства монастырей.

Нил Сорский в противоположность Иосифу Волоцкому, писавшему, что всякий человек должен отдавать церкви и монастырям "десятину не только от имений, но и от чад и от рабов", настаивал на том, что монастыри не должны владеть селами, а монахи должны кормиться собственным трудом: "Кто не хочет трудиться, тот пусть и не ест". Эти взгляды доставили Пилу Сорскому и его последователям прозвище "нестяжателей".

После смерти Ниша Сорского (1508 год) страстным защитником его взглядов стал Вассиан Косой. Стремясь наиболее убедительно обосновать свои взгляды, направленные против монастырского землевладения, он ярко и смело описал всю неприглядность монастырской жизни и нравов.

Монастырское землевладение, по его мнению, было причиной всех монашеских пороков. Достаточно было бы, по убеждению "нестяжателей", отказаться от землевладения, чтоб монастырская жизнь коренным образом переменилась и стала образцом нравственности и добродетели. Средство, как видим, достаточно наивное. Но дело не в нем. Важна та картина монастырских пороков и злоупотреблений, которую сумел очень реалистично изобразить Вассиан Косой. Произведения Вассиана явились по существу обличениями, направленными против церкви. Они били дальше, чем того хотели сами "нестяжатели": они били по основам церкви.

Нравственные сочинения, призывы к праведной жизни встречались в древней литературе издавна. Но то были отвлеченные поучения, не обличавшие конкретной действительности, они не давали острых практических выводов, не задевали авторитета церкви и монахов. В отличие от них произведения Вассиана Косого подрывали почву под церковью, раскрывали современникам глаза на деятельность монахов и откровенно осуждали ее.

Вассиан изобразил реалистическими штрихами погоню монастырей за богатствами, показал, что монахи, вступив в монастырь, продолжали оставаться прежними помещиками, больше того, они ловко использовали преимущество своего нового положения для еще больших накоплений, начинали жадно и нагло стяжать земля и богатства под предлогом того, что приобретают их для бота. С негодованием писал Вассиан по этому поводу: "...вступив в монастырь, не перестаем приобретать всячески чужие села и имения, бесстыдно выпрашивая их лестью у вельмож или окупая... беспрестанно об'езжаем города и в руки богатым смотрим, разным образом льстя им и раболепно угождая, в надежде получить от них село или деревеньку, или серебро или что-нибудь из домашней скотины..."¹ .

Перед богатыми монахи раболепствовали, лестью и угождением выклянчивая подарки, бедных же и слабых просто грабили и разоряли, насильно присваивая их имущество:

"Побуждаемые единственно сребролюбием и ненасытностью, мы живущих в селах наших (т. е. монастырских) различным образом оскорбляем, лихву на лихву на них налагаем, милость ж нигде к ним не показываем, когда же они не могут отдать лихвы, лишаем их имений немилосердно, коровку их и лошадку отымаем, самих же с женами и детьми далече от своих пределов, аки скверны, изгоняем..."

Монастыри превратились в гнезда ростовщиков, давали крестьянам ссуды под непосильные проценты, придерживали хлеб до голодного года, чтоб продать его но высокой цене. Часть хлеба, пишет Вассиан, вы продаете и вырученное серебро отдаете в рост, другую часть прячете до голодного времени: "Ова убо в сребро пременивше о согласии лихв в заим даете, ова же соблюдаете, да в времена скудости продаются, яко множайшая цены примете". Сутяжничеством, неправедным судом монахи разоряют крестьян, захватывают чужие имения: "Оле, вещи скверности! Иноки... своих обетовании забывши и всяко благоговеинство отвергше, от своих обителей в старости уже седой восстающе, в мирские судилища обращаются, с убогими человеки пряшеся о заимоданий многолихвенных, или судясь с соседями о пределах своих мест и сен".

А судиться бедняку при тогдашней продажности судей - значило заведомо проиграть дело. Недаром распространен был рассказ о взяточнике-судье, который говорил: "Я всегда сужу в пользу богатого. Ведь у богатого и так всего много, станет ли он красть у бедного? а бедняк ничего не имеет, он украдет у богатого".

Вассиан подчеркивал в своих произведениях резкий контраст между роскошной, паразитической жизнью монахов и бедствиями закрепощенных монастырских крестьян. В произведениях Вассиана, человека более наблюдательного и вдумчивого чем многие другие его современники, отражены недовольство и озлобление крестьянства монастырской кабалой.

Вассиан Косой, как и его учитель Нил Сорский, отразил также в своих произведениях недовольство боярства монастырским стяжательством, тем, что монастыри прибирали к рукам боярские земли, сманивали к себе боярских крестьян.

Борьба "нестяжателей" против монастырского землевладения встречала сочувствие и со стороны московских царей, которым именно в это время особенно понадобились земли для раздачи служилому дворянству.

Литературные произведения "нестяжателей" оправдывали стремление московских царей отнять у монастырей землю. Это был, пожалуй, единственный важный вопрос, на который бояре смотрели одинаково с царем; во всех других случаях бояре выступали против притязаний царской власти.

Сын Ивана III Василий приблизил к себе Вассиана Косого, своего родственни-

¹ См. П. Н. Полевой "История русской словесности". Т. I, стр. 135 - 144. II. 1903. В отдельных случаях цитаты в целях большей доступности читателю переведены с древнерусского на современный язык.

на, подчеркивая этим свое сочувствие взглядам "нестяжателей". В качестве родственника царя Вассиан скоро сделался "великим временным человеком", и его боялись больше чем самого Василия.

Еще Иван III пытался отнять землю у монастырей. Однако церковь оказала резкое сопротивление этим попыткам, и не только Ивану III, но даже его грозному внуку, Ивану IV, пришлось отступить перед ее упорный сопротивлением.

Царь Василий выдал Вассиана попам, которые ответили на обличения крутой расправой.

В 1531 году, собрав для суда над Вассианом собор, который, конечно, состоял из приверженцев известного уже нам Иосифа Волоцкого, попы пред'явили Вассиану саамов опасное по тем временам обвинение в ереси. Один из пунктов обвинения, между прочим, гласил, что чтимых церковью чудотворцев, владевших селами и крестьянами, Вассиан называл смутотворцами.

Попы присудили представшего перед собором Вассиана к заточению в монастырской тюрьме. Заключенный в подземелье, закованный в цепи, Вассиан не вынес тяжести заключения я вскоре умер.

Расправа над Вассианом как бы предвещала судьбу тех передовых русских писателей, которые на протяжении четырех столетий подвергались жестоким преследованиям за свою борьбу против самодержавия и церкви.

2

Иной, но не менее значительный круг вопросов охватил в своем творчестве другой выдающийся писатель, современник Вассиана Косого - Филофей. В его жизни многое осталось неизвестным; неизвестно, из какой среды он вышел, почему стал монахом. Судя по положению, какое он занял в монастыре, надо полагать, что, подобно Вассиану, он вышел из боярской среды.

Краткая биография Филофея дошла до нас вместе с рукописью его послания к псковитянам, "просившим слова на утешение".

Переписчик филофеева послания предпослал ему биографическую справку:

"Сего преподобного старца моляху (то есть молили) псковские некие христолюбцы, дабы к государю писанием молил о них, понеже той старец неисходен бе из "монастыря и добродетельного его ради жития и премудрости словес знаем бе великому князю и вельможам. Он же в сем послании аще и отречеся молити государя о их скорбех, смиряя себе, яко не имеет дерзновения, но после много показал дерзновения к государю и моления о людях також и боляром и наместником псковским и обличил их во многой неправде и насиловании, не убояся смерти. Великий же князь и вельможа его, ведуще (т. е. зная) его дерзость и беспопечение о сем веке, не смели ничтож ему зла сотворити"¹ .

Из этих лаконичных слов мы узнаем характерные черты биографии писателя. Прежде всего узнаем, что Филофей пользовался известностью именно как писатель: "Ради... премудрости словес знаем бе..." Что речь идет с "словесах" в смысле литературных произведений, явствует из того, что именно благодаря этой известности его просят обратиться к государю с "писанием", то есть со "словом", или "посланием". И действительно, послания излюбленная Филофеем форма его литературных произведений, форма, столь распространенная в его время, что тогда составлялись даже специальные сборники образцов посланий.

Далее, из этой биографии узнаем, что послания Филофея отличались "дерзновением" и обличением "многой неправды и насилования" со стороны бояр и царских наместников, заступничеством за "ладей", за народную массу. Характерно, что биограф даже не пытается против "поставить царя жестоким и несправедливым боярам и вельможам, не пытается изобразить дело так, будто боярские неправды творились без ведома царя. Наоборот, биограф откровенно признает, что царь гневался не на обличаемых, а на обличителя. Из этой небольшой биографической заметки ясно убеждение ее автора, что царь и не может не быть на стороне вельмож, притеснителей. В этом отношении автор ставит царя (великого князя) в одни ряд с его вельможами: и великий князь и вельможи его непрочь расправиться с Филофеем за дерзкие послания. Если они этого не сделали, то, по мнению биографа, лишь потому, что не решились, "не смели ничтож ему зла сотворити" ввиду его популярности.

Краткая биография Филофея, сочиненная, может быть, самим переписчиком филофеевых посланий, служит примером того, насколько распространенным явлением становилось литературное творчество в то время. Автор биографии может рассматриваться нами также как писатель, представитель литературы XV - XVI веков, имеющий свои собственные, определенные взгляды и убеждения. В его явно несочувственном отношении к московскому князю и вельможам видно недовольство человека, принадлежащего к другой классовой прослойке, к городским людям, купечеству,

¹ Цитируем по книге В. Малинина "Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания". Киев. 1901.

особенно сильному именно в таких крупнейших городских торговых центрах, как Псков, Новгород.

Знакомясь с рукописной литературой, убеждаемся, что вокруг крупных писателей оказывается немало других пишущих людей, подхватывающих и распространяющих идеи крупных писателей. Мы убеждаемся также и в том, что личность писателя и его литературная деятельность уже служат предметом внимания, обсуждения и изучения со стороны современников.

Некоторые биографические данные мы находим в сочинениях самого Филофея. Из них видно, например, что он был начитан в современной ему литературе, знал такие светские произведения, как космографию Козьмы Индикоплова, хронограф.

Филофей поддерживал связь с людьми, близкими к литературе. К ним он адресовал некоторые свои послания. В числе его адресатов находится, например, дьяк Михаил Григорьевич Мунехин. В посланиях к нему Филофей отвечает на вопросы, поставленные Мунехиным. Вопросы Мунехина показывают, что он был человеком широкого кругозора, был в курсе общественной жизни страны, думал над важнейшими ее проявлениями, равно как и над идеями и увлечениями, владевшими умами его современников. Ответа на свои вопросы Мунехин ищет уже в литературе и притом в новой, современной ему литературе. Его не может удовлетворить дедовский обычай искать ответа на свои думы в темных вещаниях церковной книги, в сомнительных аналогиях между библейскими пророчествами и современной ему действительностью. Он ищет ответа у своего современника. И хотя оба они живут в одном городе Пскове, Мунехин ищет не личной встречи, точно так же как и ответ получает не устный, а письменный, целое послание, подлинное литературное произведение. Дьяк Мунехин получает послания и от других авторов: Николая Немчина, Дмитрия Герасимова - толмача, то есть переводчика.

В ответах Мунехину, как и в других посланиях, Филофей развил стройную систему взглядов на русское государство.

Присоединение Пскова к Московскому княжеству вызвало бедствия и страдания местного населения. Простые и бедные люди пострадали гораздо сильнее чем та господствующая верхушка, которой невыгодно было об'единение с Москвой и которая противилась ему. Филофей, стремясь посланиями облегчить участь своих страдающих соотечественников, в то же время ясно видит необходимость присоединения Пскова к Москве и поддерживает политику московского князя. Больше того, он с большой силой убеждения пропагандирует идею создания могущественного русском государства. Филофей поддерживает об'единительную политику московского князя, понимает значение этого процесса и его положительные последствия. Он развивает свои взгляды в стройную систему.

Свои мысли он подкрепляет ссылкой на древнюю легенду о золотом веке. Эта легенда гласила, что различные древние монархии сменяли друг друга только до возникновения мировой Римской империи. Эта последняя будет существовать до самого "конца мира", вместе с которым должно придти и "царство божье". Но вот пала, и рассыпалась на части Римская империя, а обещанный легендой "конец мира" не наступил. Тогда взоры обратились к новой мировой державе-Византии. Вот, говорили, второй Рим существует; все остается по-старому. Но когда Византия пала под ударами турок, легенду снова вспомнили. "Конец мира", во исполнение ее, все не наступал. Почему же? Очевидно, потому, что Римская держава продолжает существовать. Где же она? Действительность сама, казалось, подсказывала ответ. Новым могущественным государством становилась Россия. Москва - вот третий Рим. Филофей придал этой легенде о золотом веке практический смысл, превратил в сильное, идеологическое орудие, позволявшее симулировать задачи строительства централизованного государства.

В этом новом истолковании русскими книжными людьми старой легенды нашли выражение глубокая их любовь к России, вера в нее, желание видеть ее могущественной, стремление именно для этой цели упрочить русское государство.

Эти идеи рождены были самими условиями действительности IV-XVI веков. Они овладели умами передовых русских людей, они существовали еще до Филофея, но он первый выразил их наиболее полно и ярко, развил в стройную систему.

Филофей отчетливо выразил эти щей в своих посланиях к московскому великому князю Василию Ивановичу, отцу Ивана IV, а затем в послании к Ивану IV. Ссылаясь на легенду о третьем Риме, Филофей в своих посланиях указывал царю на его назначение содействовать превращению русского государства в третий Рим, то есть укреплять государство. Филофей развивал те же взгляды и в других своих произведениях, в посланиях к другим адресатам, например к Мунехину, которому писал: "Малые некие слова изречем о нынешнем царствовании государя нашего, который во всей поднебесной единственный христианам царь, и о вселенской церкви, которая вместо Рима и Константинополя (Византии) в богоспасаемом городе Москве. Знай,

что все христианские царства пришли в конец и сошлись во единое царство нашего государя. По пророческим книгам, - пишет Филофей, указывая на легенду о третьем; Риме, - это есть росейское царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти".

Эту мысль Филофей настойчиво повторял и внушал, великому князю Василию Ивановичу в своих посланиях. Он обращался к великому князю с такими словами:

"Молю тя и паки премолю, внимай господа ради, яко вся христианская царства снидошася в твое царство; по сем чаем царства, ему же несть конца..."

Характерно, что, именно исходя из этой идеи, Филофей требует от царя заботы о подданных, о наведении порядка в стране, и в управлении: "Утеши плачущих и вопиющих день и нощь, избави обидимых из рук обидящих... Да аще добро устроиши свое царство, будеши сын света... якоже выше писах ти и ныне глаголю: Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти. Уже твое христианское царство инем не останется".

Столицей русского государства, то мысли Филофея, должна была быть Москва. Великий князь московский один во всей Руси должен был обладать полнотой государственной власти, не деля ее ни с кем из бывших удельных князей.

Существовали и другие произведения, провозглашавшие идею третьего Рима. Для обоснования притязаний московского князя на звание царя-самодержца писатели стали доказывать, что царский венец и прочие регалии русского царя получены были из Византии, что царский род берет начало в древних императорских фамилиях. "Сказание о князех Владимирских" доказывало, что московские цари ведут свой род от византийских и даже от римских императоров. Из произведений, выражавших те же взгляды, известны также "Повесть о Вавилоне", "Послание Спиридона Саввы", "Повесть о белом клобуке", написанная уже упоминавшимся Дмитрием Герасимовым. Эта повесть об'ясняла, откуда взялся белый клобук, который носили высшие сановники церкви. Белый клобук якобы послан был греческим императором в Рим, а оттуда попал в Новгород. Повесть, конечно, от начала до конца представляет собой выдумку автора, но в основе ее опять-таки лежит стремление к возвеличению" русского государства, наследующего величие предшествовавших мировых держав. Некоторые из этих произведений возникли еще до Филофея, другие были современны ему. Пропаганда этих идей особенно поддерживалась при Иване Грозном.

Литературная деятельность Филофея протекала в годы княжения Василия и захватила начало царствования. Ивана IV. Развитые Филофеем взгляды отразились в ряде произведений того времени; мы встречаем их в официальных актах московского правительства, в раде документов, рукописей.

Так, рукопись хронографа (летописи), переписанного, а в известной части и сочиненного в начале XVI вежа неизвестным русским автором, заканчивается послесловием: "Так вот все благочестивые царства: греческое, васаньское и араназское и многие иные - грехов ради наших по божьему попущению безбожные турки пленили, и в запустение привели, и покорили под свою власть. Наша же российская земля растет, младеет и возвышается. Ей же дай бог расти и младети и расширятися до окончания века".

Здесь легенда уже совершенно теряет свой церковный и мистический характер. "Скончание века" здесь уже - не центр тяжести всей легенды, как было прежде, а ходячая фраза вроде слов "дай бог", синоним понятия "всегда", "вечно". Патриотизм, любовь к родине здесь уже не облекаются в богословскую оболочку, не прячутся за рассуждениями о православной церкви и т. д. Автор прямо делится своим гордым чувством: "Наша же российская земля растет, младеет и возвышается".

Выразив свою любовь к родине, автор с тонким чувством такта и собственного достоинства заканчивает свою летопись художественным образом:

"Достоит же убо зде корабль разума управити ко пристанищу безмолвия, и словес весла свесити. И всяк, прочитаяй сие, полезным да ревнует..."

Из идеи о третьем Риме, о настоящем и будущем величии русского государства, вытекала необходимость определить и развить задачи государственного устройства, управления, отношений царской власти к подданным и т. д.

Сам Филофей этого еще не сделал и не мог сделать. Но эти идеи были блестяще развиты "другими публицистами XVI вежа, выступившими после него, - Иваном Пересветовым и Максимом Греком.

3

Биография Ивана Пересветова разительно отличается от известных уже нам биографий Вассиана Косого и Филофея. Иван Пересветов - выходец из Литвы, хотя по происхождению, судя по намекам в его челобитных, очевидно, русский, - настоящий "пройдисвет", успевший до появления в Москве служить в наемных вой-

сках и у венгерского (угорского) короля, и у чешского, и у молдавского. Он указывает на это сам в своей челобитной Ивану Грозному: "Служил, государь, у угорского короля, у Януша, на Бузыне граде службу дворянскую, а имел на всякого коня по семи золотых на двенадцать недель; а был там три года... Да служил ческому королю Фордыналу дворянскую службу на семь коней..." Затем Пересветов очутился на службе у молдавского властителя, откуда и приехал в Россию около 1537 - 1538 года. Такие переходы наемника с военной службы одному государю на службу другому происходили самым законным порядком.

Свой приезд в Россию Иван Пересветов об'яснил следующим образом: "Ехал из Угор на Волоскую землю (Молдавия) и был пять месяцев у Петра, у воеводы, у волоского, в Сочаве. И он про тебя, государя, про великого царя благоверного, и про твое царство государево говорит на всяк день... И яз, государь, потому, слышав те речи, у него, переписав, вывез к тебе, государю, служачи тебе, как тебе, государю, полюбится службишко мое..."

Приехав в Москву, Иван Пересветов предложил поставлять воинское снаряжение по виденному им в других странах и вывезенному оттуда образцу:

"Когда выехал на твое имя государево, и вывез образец той службы к тебе, к государю, и тот образец службы моей пред тобою, пред государем, клали". Это был воинский щит, так описанный Пересветовым: "...щиты гусарские доброго мужа косые сажени, с клеем и с кожею, с сырицею, с красками и с рожны железными; а те щиты... с македонское образца"¹ . Далее Иван Пересветов дает описание, как пользоваться щитом пешему и конному воину.

Спустя одиннадцать лет по приезде в Москву Иван Пересветов, напоминая о необходимости подготовки к войне с Казанским татарским царством, снова предлагает заказать ему триста щитов: "...тебе то, государь, вскоре надобе на недруги твои. А велел бы еси, государь, делати щиты на триста человек, да велел бы еси, государь, на триста коней юнацких делати щиты же, которые горазды играти смертною игрою против недруга за веру христианскую и за тебя, государя великого царя..."

Как видим, Иван Пересветов не принадлежит вельможной знати, как князь-инок Вассиан Патрикеев, ни к высшему духовенству, как Филофей. Он представитель служилого дворянства, живущий военной службой. В челобитной Ивану Грозному он пишет о себе: "Приезжему человеку без приказа и без бережения то-есть без назначения на службу и без жалованья прожити не мочно в твоем царстве". Это относилось и ко всему служилому дворянству. Бояре тоже должны были нести военную службу, но они не кормились ею. Они могли жить в своих вотчинах, ничего не делая. Служилому же человеку, чтоб прокормиться, нужна была государева служба и определенное жалованье. Служилых дворян возмущала беззаботная, обеспеченная жизнь боярства. В произведениях Пересветова мы находим резкие выпады против бояр.

Исходя из убеждения о великой исторической роли русского государства и необходимости укреплять его могущество, Пересветов подробно развивает свои взгляды на то, что должен делать царь, чтоб успешно решить эту историческую задачу. Чрезвычайно резко выступая против боярства, Перееветов противопоставляет ему служилое дворянство, воинников, как он называет их. В двух челобитных Ивану IV он призывает его к борьбе против бояр и к укреплению, возвышению служилого дворянства.

Челобитные Пересветова интересно построены. Иван Пересветов, по обычаю своего века униженно именующий себя холопом Ивана IV, конечно, не смел бы открыто поучать государя. Поэтому он прибег к остроумному и ловкому приему: свои мысли он вкладывает в уста своего бывшего господина, молдавского властителя Петра. Он делает вид, что только передает слова молдавского властителя, и, таким образом, в челобитной получается так, что с русским царем разговаривает молдавский король, равный с равным.

Что это не более как литературный прием, видно из того, что Пересветов передает, например, самые лестные характеристики Ивана IV как великого государя, которые он якобы слыхал от молдавского властителя, между тем как на деле этого не могло быть, ибо Иван IV был еще ребенком, когда Пересветов служил в Молдавии.

Впрочем, некоторые действительно восторженные высказывания, если не о самом Иване IV, то о русском государстве Пересветов мог услышать при молдавском дворе: эта небольшая страна, находившаяся под угрозой турецкого завоевания, с надеждой устремляла свои взоры на Россию.

Пересветов как автор скрывается за молдавского господаря, но, зная суеверия своего века, от которых был далеко не свободен и Иван IV, ссылается также на волхвов и философов, от которых он якобы соб-

¹ Сочинения Пересветова см. в приложениях к книге В. Ф. Ржига "И. С. Пересветов - публицист XVI века". М. 1908.

ственными ушами слыхал прорицания и предсказания великой славы Ивану IV, если только тот последует таким-то мудрым советам философов (на самом же деле, конечно, советам самого Пересветова).

И чем больше Иван Пересветов ссылался на авторитет молдавского государя и философов, тем смелее формулировал он свои взгляды. Пересветов не останавливается перед сортом применить к боярам самые лютые казни.

"Изначала не хвалят мудрые философы, - пишет Пересветов, - что которые вельможи к царю приближаются не от воинской выслуги, не от иной какой мудрости; ибо про тех говорят так мудрые философы: то есть чародеи и ересники, у царя счастье отнимают и мудрость царскую, и к себе царское сердце зажигают ересью и чародейством, и воинство кротят" (то есть мешают царю совершать воинские дела, сражаться с врагами).

Метко пустив эту стрелу, ибо царь Иван IV действительно верил в чародейство и боялся, чтоб его не околдовали, Пересветов продолжает: "И то говорит волосский воевода: таковых подобает огнем жещи и иные лютые смерти им давати, чтобы зла не множилось; без лица им вина, что воинство у царя кротят и мысль царскую отымают..."

В той же челобитной Пересветов уже отбрасывая в сторону всякие чары и ереси, указывает прямо причину своей нелюбви к боярству: "От богатых мудрость воинская не починается николи. Что их много, коли у них сердца нет доброго, и смерти боятся, и не хотят умереть за веру христианскую, и как бы им не" умирать всегда. Богатый о войне не мыслит, мыслит о упокое; хотя и богатырь обогатеет, и он обленивеет".

В этих словах отважена ненависть служилых дворян, не имевших тех привилегий, которыми незаслуженно, с их точки зрения, пользовалось боярство. Если Пересветов к этим достаточно убедительным доводам добавляет еще обвинения в чародействе, то в этом, конечно, оказывается его век, когда политическая мысль еще только пробивалась сквозь паутину и путаницу религиозных воззрений и неразлучных с ними суеверий.

Взгляды Пересветова, несомненно, отвечали и настроениям Ивана IV.

Пересветов не ограничился призывом к заботе о служилом дворянстве. Он видел, что укрепление государства, его рост требуют упорядочения администрации. Он выступает против "кормлений", этого чрезвычайно обременительного для народа способа содержания государственных чиновников, когда в вознаграждение за службу царь сажал человека управлять городом", волостью, чинить в них суд и расправу, давал ему право взимать с населения различного рода подати и платежи. Легко понять, какая масса злоупотреблений возникала при этом. Осуждая этот порядок, якобы от имени воеводы Волосского, Пересветов пишет: "Да и того не хвалит (волжский воевода), что особную войну на свое царство царь напущает: дает городы и волости держати вельможам, и вельможи от слез и от крови роду християнского богатеют нечистым собранием, и как с'едут с кормленей с городов и с волостей, и в обидах присуждают поля..."

Устами волосского воеводы Пересветов говорит, что, вместо того чтоб платить за службу кормлениями, следует поступать иначе: со всего царства своего доходы к себе в казну брать и "из казны своей воинникам сердца веселити". Тогда "казне его конца не будет и царство его не оскудеет".

Насколько близки были взгляды, выражавшиеся литературой того времени, к государственной жизни, видно из того, что кормления действительно были отменены через несколько лет.

Иван Пересветов выступал и против рабства. "Которая земля порабощена, в той земле все зло сотворяется: и татьба, и разбой, и обида, и всему царству оскудение великое", - писал он в челобитной. Характерно, что для подкрепления этой своей мысли он обратился не к церковной книге, а к апокрифу об адамовом рукописании дьяволу. Дьявол, дескать, "об'явил себя хозяином земли", взял с Адама расписку, по которой и земледелец становился рабом: землевладельца, но бог, гласил апокриф, об'явил такую расписку недействительной. Апокриф этот прекрасно отражает феодальные отношения: дьявол - это помещик, Адам - закабаленный земледелец, а царь, по мысли Пересветова, должен выполнить то, что приписал апокриф богу, - уничтожить рабство.

Мысль русских публицистов XVI века обращается к событиям западноевропейской жизни, к падению Византии. Русская публицистика интересуется судьбами других стран, международной политикой. Иван Пересветов пишет два сказания на эти темы: "Сказание о паве Константине" и "Сказание о царе Магмете-салтане". Пусть эти сказания еще наивны, пусть они по-религиозному - грехами и т. п. - об'ясняют падение Византийской империи и ее последнего царя Константина и успехи завоевателя - султана Магомета, - но важно то, что они обращаются те событиям мировой политики. Кстати, И. Пересветов дает не одно только религиозное об'яснение падению Византии: Византия, по словам Пересветова, пала из-за тех же знат-

ных вельмож, которые не хотели бремени ратных подвигов, а вместо того роскошествовали, вели праздную жизнь, всякими неправедными путями, притеснением народа собирая для нее богатства. А Магомет-султан победил потому, что он заботился о своем воинстве, неправедных вельмож преследовал, установил в своей стране порядок и правду. Здесь Иван Пересветов высказывает мысли, противоречившие взглядам официальной церкви. В то время как церковная догма гласит, что только вера может вести ко всем остальным добродетелям, а неверный не может ни быть добродетельным, ни служить образцом добродетели, образцом поведения, ни надеяться на божью помощь, Иван Пересветов прямо противопоставляет испорченным греческим (а на самом деле и русским) вельможам как образец поведение "неверного Магмета-салтана" и прямо говорит, что "за мудрость сажала, за установленную им правду в стране, бог помог салтану".

В другом случае, в челобитной, Иван Пересветов прямо выражается так: "Не веру бог любит, но правду..." "Ино у него (у вол осе кого воеводы) служил москвятин Васька Мерцалов, и он того воспрашивал: ты гораздо знаешь про то царство московское, скажи мне подлинно (есть ли в том царстве (правда?). И он стал сказывати Петру, волосскому воеводе: вера, государь, христианская добра, всем сполна, и красота церковная велика, а правды нет. И к тому Петр-воевода заплакал и рек так: коли правды нет, то всего нет..."

Такой взгляд коренным образом противоречил официальному взгляду церкви; чтоб решиться высказать его, нужны были смелость и глубокая убежденность. Ударяя по церкви и боярам, эти слова в то же время поддерживали царя в его начинаниях. Указание на отсутствие правды относится ведь ко времени малолетства Грозного, к периоду господства у трона бояр.

Иван Пересветов дает как прямое продолжение высказанной и мысли следующее утверждение: "Ино ныне пишут мудрые философы и докторы о благоверном цари великом князи Иван Васильевиче всея Руси, что он будет мудр и введет правду в свое царство..."

Характерно, что Иван IV впоследствии в официальных государственным актах называет себя царем правды. Нельзя утверждать, что царь находился под исключительным влиянием писаний Пересветова, но несомненно то, что Пересветов являлся выразителем прогрессивных для того времени взглядов, которым следовал Иван IV.

Произведений Пересветова в ряде случаев предвосхищали действительно проводившиеся Иваном IV мероприятия. Так, Пересветов настойчиво предлагал царю идти на Казань, указывая на необходимость ее завоевания еще до известных казанских походов Ивана IV. Точно так же резкие нападки Пересветова на боярство соответствовали отношению к боярам Ивана IV, который как бы применил в своей политике советы Пересветова. Эта близость произведений Пересветова к действительным событиям того времени заставила некоторых историков усушиться в том, когда и кем были написаны эти произведения. Карамзин, например, был убежден, что здесь имеет место тонкая мистификация. Он утверждал, что произведения, приписываемые Пересветову, написаны чьем-то уже после того, как Иван IV взял Казань, ввел опричнину, что какой-то ловкий мистификатор задним числом писал о происшедших уже событиях царствования Грозного как о том, чему предстояло свершиться в будущем. Однако позднейшие исследования показали, что автобиографические данные, приведенные Пересветовым в двух его челобитных, соответствуют действительности и что, таким образом, он выступил в качестве писателя именно в первые годы царствования Ивана IV и предлагал в своих произведениях мероприятия, многие из которых не до, а после того нашли свое отражение в государственной деятельности московского царя.

Пересветов выражал не только интересы служилого дворянства, к которому сам принадлежал: его взгляды являлись прогрессивными для своего времени: они формулировали требования и задачи создания централизованного русского государства.

Как литератор, Пересветов применил разнообразные литературные формы. В одних произведениях он выразил свои взгляды в форме, близкой к беллетристике (сказания), в других - выступал как острый публицист, с прямыми обличениями (челобитные).

В произведениях Пересветова гораздо меньше религиозных моментов чем у его предшественников; его произведения более злободневны, язык его гораздо понятнее, свежее, энергичнее. Пересветов-полемист, публицист, а не начетчик, не книжник, не келейный ученый.

Он обратился к. литературе, почувствовав ее силу. Эту силу Пересветов неоднократно подчеркивает в своих произведениях. Свое "сказание о книгах" он строит на том, как "Магмет-салтан" благодаря внимательному изучению захваченных в побежденной Греции книг становится мудрым правителем.

Иван Пересветов видит силу не только в "божественных" книгах, но и в книгах "неправильных". В "Сказании о царе Кон-

стантине" показано, что именно такие книги сыграли огромную роль. Сам царь Константин родился храбрым и счастливым воином. Но это страшило его вельмож, и они решили укротить его сердце. Что же они сделали? "...умыслили книги написати от бога (то есть тоже якобы священные. - И. Б.) с великою клятвою, что не достоит царю християнскому на иноплеменники ходити воевати... Так написали вельможи для своего упокою: есть ли царь христианский отведет воя своя на иноплеменники и тамо кровь пролиет, и та кровь на нем взыщется... И те книги пред царя положили. Царь же книги прочел, да и укротел". В результате Магмет-салтан царство греческое и победил.

Чтобы приписать такую роль книге, Иван Пересветов должен был наблюдать ее возросшую силу в окружающей его среде, должен был понять, что книги могут быть различных направлений, служить различным лагерям, быть оружием в их борьбе.

4

Еще более выдающейся, незаурядной фигурой был Максим Грек, крупный ученый, европейски образованный писатель.

Максим Грек родился около 1470 года. Он учился сначала у себя на родине, в Греции, а затем - в Италии. Здесь юношей он попал в кружок видного деятеля эпохи Возрождения - типографа Альда Мануция. Об этом своем друге и учителе Максим Грек всегда вспоминал с чувством любви и живейшей благодарности. И действительно: Альд Мануций представлял собой тип подлинного представителя эпохи Возрождения. Он прибыл в Венецию, чтоб открыть школу древних языков, но увлекся начавшим делать успехи книгопечатанием и открыл типографию. Своей типографской и издательской деятельностью Альд Мануций стяжал себе мировую, бессмертную славу. Он издал целую библиотеку древних писателей, сделав их, таким образом, достоянием общества, сбрасывавшего цепи средневековья, церковной схоластики.

В Италию Максим Грек, по его собственным словам, приехал, будучи весьма юн, и провел там "лета довольна", много учился, "многие и различные писания прочитал", причем это были не только обязательные по тому времени религиозные книги, но и светские, внешних мудрецов, внешних философов, как тогда говорили. Эти различные писания, изложенные внешними мудрецами, Максим Грек прочитал и "довольно душевную пользу оттуда приобрел".

Затеи Максим вернулся в Грецию, а оттуда вскоре отправился но приглашению царя Василия в Москву.

Максим Грек был приглашен специально для переводов греческих книг на русский язык. Василий показал ему свою библиотеку, которая привела в восторг Максима Грека. В библиотеке оказались редчайшие греческие рукописи. Максим Грек составил опись библиотеки, а затем занялся переводом некоторых книг.

Он быстро вошел в круг интересов русской жизни. Вначале надеялся по выполнении своей миссии вернуться в Грецию, но это ему не удалось: он остался в России, где дожил до глубокой старости (умер старше 80 лет), и Россия стала его второй родиной.

Он включился в дискуссии того времени о монастырском землевладении и стал на сторону Вассиана Косого, на сторону "нестяжателей".

Вместе с Вассианом он подвергся преследованиям и предстал перед собором. Ему предъявили много обвинений, в том числе обвинения в неправильном переводе книг. На самом деле Максим Грек внес в дело переводов много полезного. Его помощники говорили о нем, что только он дал правильный перевод, а до него переводчики по незнанию засоряли язык.

Максим Грек подходил к своей задаче чрезвычайно добросовестно и, не доверяя в первые годы своего пребывания в России своему знанию русского языка, создал целую группу переводчиков. Если в его переводе и были ошибки, то весьма незначительные, он их сам признавал и откровенно об'яснял случайным недосмотром.

Но признания Максима Грека и его просьбы о прощении не помогли, ибо дело было не в этих описках, а в его позиции "нестяжателя", и противники его, собравшиеся на собор, осудили его вместе с Вассианом. Как мы знаем, Вассиан не вынес тяжести заточения и вскоре умер. Максим Грек и в заточении не переставал высказывать свои взгляды. Его писания против монастырского землевладения характерны, как и писания Вассиана, ярким, реалистическим изображением угнетения крестьянства.

Яркими красками обрисовал Максим Грек гнет монастырей, насилие над народными массами. Он показал в чрезвычайно реалистических картинах, как монастыри закрепощали крестьян, как наживались на ссудах беднякам.

"Бесчеловечнейше напаствуем подручную нашу нищию братию, взыскивая (за долги) тягчайшие проценты ("тяжчайших ростов истязаний"), морим их беспрестанно всяческими работами внутри и вне монастыря, делая их житие горчайшим...

расхищаем их имущества, а самих с пустыми руками изгоняем вместе с детьми и женами далеко от их сел или порабощаем их вечным порабощением..."

Максим Грек как литератор выступил не только в споре "нестяжателей" со сторонниками монастырского землевладения. Он откликался на все вопросы, волновавшие тогдашнее общество.

Он развил идею об особом значении России, о роли государственной власти. Он не просто поддерживал политику русских царей, но с большой эрудицией в специальных произведениях обосновал правильность этой политики. Он обращался со специальными посланиями к Василию; большое влияние он имел на молодого царя Ивана IV. Некоторые свои произведения Максим Грек специально предназначал для него.

Через несколько лет, еще при Василии, участь Максима Грека была облегчена: с него сняли оковы, предоставили возможность писать; Иван IV освободил его от заточения и перевел ближе к Москве.

В произведениях Максима Грека мы находим немало передовых для его времени мыслей. Он говорит не только о правах, но и об обязанностях царской власти. Так, он требует от царя заботы о подданных, введения праведного суда.

Максим Грек в своих произведениях указывал, что назначение царской власти - ограждать страну от внешних врагов, доставлять народу безопасность; задача царской власти - оборона государства от внешних врагов и устройство мирной жизни. Поэтому Максим Грек считал для государства очень важной заботу о военных делах. Он подчеркивал, что это необходимо и для обеспечения мира: с сильной военной державой все соседи желают жить в мире. Военных людей Максим Грек ставил рядом с боярством в качестве советчиков и помощников царя. Как видим, он не относится к боярам с такой непримиримой ненавистью, как Иван Пересветов, выражавший настроения других общественных прослоек своего времени, но Максам Грек подымается над уровнем интересов боярства: он понимает растущее значение новой феодальной прослойки - служилого дворянства, - и призывает царя заботиться о воинстве, учитывая необходимость войны с царством казанских татар.

Уже в первое время своего пребывания в Москве, в 1521 году, Максим Грек в послании к Василию призывает его к войне против Казанского царства:

"Все нам богатства и обилие... дарованы суть потребные в ратное дело... усердия токмо требуем и бодрости. Сия же у нас суть, аще хощем... нападем на християно-убийц града Казани, не потеряем деланий время в неплодных деянии... Немощи" мужем спящим и возлежащим победы воздвигнута".

Характерно, что для подкрепления своего призыва к войне против Казанского царства Максим Грек прибегает к ссылке не только на религиозные книги, но и на "внешних" философов, то есть светских писателей: "Глатолаша бо и некий от внешних философ ко единому царю: "Сребряными копии ратуй, и вся победиши".

Точно так же он опирается на пример древних войн, чтобы призвать царя к заботе о воинстве. Он показал, как "великий в царях Ираклий, на Персиду устремившийся", "воскрылил дух" своих войск обращением к ним и щедрыми дарами. По его примеру должен, писал Максим Грек, поступать и московский царь.

Чрезвычайно любопытно, как об'ясняет Максим Грек назначение своего послания о воинстве, причину его написания: он надеется, что может "советовати, что полезно обществу и времени пристоящее".

Впервые в древнерусской политической литературе мы встречаем это упоминание о пользе обществу и требовании времени.

В самом деле, основное качество публицистики - злободневность - стало отличительной чертой произведении Максима Грека и его современников.

Русская публицистика XVI века сумела показать основные задачи, стоявшие перед страной, призвать к их осуществлению.

Передовые публицисты XVI века с первых шагов своей деятельности подвергались гонению и травле со стороны церкви, бояр, а, нередко и царей, хотя своими произведениями содействовали укреплению централизованной, а значит, по тем временам, царской власти. Но несмотря на все преследования они твердо и страстно отстаивали свои взгляды. Это были достойные основоположники передовой русской публицистики и политической литературы.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. БАС:

Комментарии: