С. А. ПИОНТКОВСКИЙ "Очерки истории СССР XIX и XX веков". Соцэкгиз. 1935. 528 стр. 9 р. 50 к. 20000 экз.

"Учебник история должен стать любимой, увлекательной книгой, такой, слова и образы которой врезываются глубоко в память... Конкретная история - это непременно история в образах" ("Правда" от 7 марта 1936 года).

"Факты - это воздух ученого, без них вы никогда не сможете взлететь. Без них ваши "теории" - пустые потуги. Но, изучая, экспериментируя, наблюдая, - старайтесь не оставаться на поверхности фактов. Не превращайтесь в архивариусов фактов. Пытайтесь проникнуть в тайну их возникновения. Настойчиво ищите законы, ими управляющие" (из посмертной статьи академика И. П. Павлова).

Рецензируемая книга не отвечает ни одному из вышеуказанных требований.

Книга С. А. Пионтковского очень скучна, местами, как сказал бы Чехов, скучна до смешного. Навряд ли найдется человек, который прочтет ее от начала до конца. Нет ни одной главы, которую можно было бы прочесть с увлечением, "залпом", "не переводя дыхания".

Если это сочинение попадет в руки не специалиста-историка, а человека, который горит желанием получить необходимый минимум исторических знаний и расширить свой исторический кругозор, то можно наверняка предсказать, что у этого человека надолго, если не навсегда, отпадет охота заниматься историей. Если эта книга попадет в руки школьника, который, кончая десятилетку и собираясь в высшее учебное заведение, долго думает над тем, какую специальность ему выбрать, в какой вуз ему пойти, можно гарантировать, что он пойдет куда угодно, но только не в исторический... Таково первое впечатление от рецензируемой книги.

Книга С. А. Пионтковского представляет собой беспорядочное нагромождение фактов и цифр, статистических таблиц и цитат, без какой бы то ни было попытки со стороны автора их проанализировать и обобщить под углом зрения марксистской методологии.

Но и факты, которыми книга перегружена доотказу, причем факты, нередко очень мелкие и незначительные, которые все равно не останутся в памяти читателя, довольно часто либо извращены, либо приведены в таком несуразном контексте, что ничего, кроме недоумения, у читателя не вызывают.

Книга тов. Пионтковского характерна тем, что в ней, что ни глава, то целая куча принципиальных и конкретно-исторических ошибок или утверждений, противоречащих предыдущему изложению. Почти ни об одном крупном историческом явлении не рассказано просто, ясно, занимательно. На всем этом издании лежит печать исключительной неряшливости и сумбура, методологического нигилизма и крайней безответственности.

Задача дальнейшего изложения - показать и доказать правильность этой оценки.

*

Рецензируемые "Очерки" вышли третьим изданием. Выход в свет двух первых изданий относится к 1928 - 1930 гг.¹ . В свое время эта книга прослыла как одна из самых ярких и достопамятных по методологическому невежеству ее автора.

Вот что, например, писалось в этих "Очерках":

"Фоном, на котором выросла вся новейшая история России, был торговый капитал, который, переливаясь в новые формы (?), создавал (?) ряд (?) промышленно-капиталистических формаций (?) и, социально трансформируясь (?), захватил с собою из эпохи своего первоначального существования и сохранил социальные формы (?), свойственные исключительно торговому капиталу (?), в виде самодержавия (?) и помещичьей монополии на землю" (?). И на следующей странице: "Самодержавие вырастало в России на питательных дрожжах (?) торгового капитала. Торговый капитал в процессе обмена оплодотворял (?) одинаково и самодержавие и владельцев товаров (?) - земельных собственников. Количественный рост торгового капитала качественно менял классовые формации (?) и формы власти (?) как их оболочку, сохраняя все время свою сущность торгового капитала"² .

Подобных теоретически безграмотных и невежественных формулировок можно было найти в двух первых изданиях сколько угодно.

С того времени до выхода в свет нового издания этой книги, в 1935 г., прошло несколько лет. За эти годы на историческом фронте произошел ряд крупнейших событий, главнейшие из которых - письмо товарища Сталина в "Пролетарскую революцию", решение ЦК ВКП(б) и Совнаркома Союза ССР от 16 мая 1934 г. и замечания товарищей Сталина, Кирова и Жданова на конспекты учебников в августе 1934 года. Поскольку тов. Пионтковский входил в авторский коллектив, возглавлявшийся тов. Ванагом, постольку, естественно, он еще в 1934 т. был в курсе замечаний товарищей Сталина, Кирова и Жданова, сделанных ими на конспекты учебников. Все эти перечисленные нами важнейшие партийные документы должны были для тов. Пионтковского, собравшегося переиздавать свои "Очерки", послужить руководящей нитью, подлинной партийной директивой. Без переработки "Очерков" под углом зрения именно этих директивных партийных указаний выпускать новое издание было грубой, непростительной ошибкой автора. Если с тому же учесть то обстоятельство, что книга сдана в производство 29 декабря 1934 г., а подписана к печати 7 июля 1935 г., т. е. примерно через год после замечаний товарищей Сталина, Кирова и Жданова, которые в книге совершенно не учтены, то мы поймем и должным образом оценим то легкомыслие и ту безответственность, какие были проявлены тов. Пионтковским.

Но, спросит читатель, неужели автор действительно не извлек из вышеназванных документов всех уроков, которые подобает извлечь каждому большевику-историку? В том-то и дело, что совершенно не извлек. Мы об этом судим не только по тому, что в предисловии от автора, предпосланном третьему изданию, ни слова не говорится об этих величайших директивных документах, но и по существу книги, по ее содержанию.

¹ Насколько велика небрежность автора, можно судить по следующему незначительному, но любопытному факту. В предисловии к данному, третьему изданию автор указывает, что "Очерки" являются "расширенным и переработанным изданием вышедшей в 1929 г. книги". Здесь автор допускает две ошибки: во-первых, читатель может подумать, что книга имела всего только одно издание, в то время как она уже выходила дважды. Во-вторых, к сведению тов. Пионтковского, его книга в 1929 г. не выходила; первое издание вышло в 1928 г. в издательстве "Пролетарий", второе издание вышло в там же издательстве в 1930 г.

² С. Пионтковский "Очерки истории России в XIX - XX вв.", стр. 6 - 7. 2-е изд. М. Изд. "Пролетарий". 1930. Курс лекций (разрядка наша. - И. Ф. )

Начнем с указания на то, что в "Очерках" излагается история России, но нет истории народов, входящих в СССР. Правда, автор в предисловии готов утверждать, что "еще до сих пор мало разработана история отдельных народов нашего Союза, история колониальной политики царизма - части настоящего очерка в этих разделах будут (расширяться и дополняться"., Из этого как будто вытекает, что история народов СССР все же дана, но дана недостаточно. С этим никак нельзя согласиться. Отрывочные сведения в главе III (стр. 63 - 75) о завоевании и колонизации Кавказа, о завоевании и колонизации Средней Азии, о колонизации Крыма и в главе VI (стр. 132 - 139) о колониальной эксплоатации Закавказья, Среднего Поволжья, Средней Азии и Сибири - еще не есть история народов СССР. Такой истории СССР, "где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР"¹ , в книге тов. Пионтковского нет и в помине.

В книге почти не приводится данных, говорящих о национально-освободительном движении покоренных царизмом народов, и, следовательно, "Октябрьская революция, "как революция, освободившая эти народы от национального гнета, остается немотивированной, равно как немотивированным остается создание Союза ССР"² .

Ссылку же тов. Пионтковского на неразработанность истории отдельных народов СССР нельзя считать вполне обоснованной. Как раз по истории угнетенных народов царской России в XIX - XX вв. опубликовано довольно много материалов по разным специальным изданиям, которые автор "университетского курса" во всяком случае обязан был использовать.

История СССР XIX и XX вв. в "Очерках" дана в значительной мере изолированно от истории общеевропейской и вообще мировой истории. Трактовка важнейших событий России в рамках всеобщей истории в книге Пионтковского, как правило, отсутствует.

Так например в ней не найдешь ясного, четкого всестороннего освещения влияния на ход русского исторического процесса Великой французской буржуазной революции, революционных событий в Западной Европе первой половины XIX в., влияния Парижской коммуны и т. д. С другой стороны, почти совершенно не показано влияние на Запад и Восток таких событий, происшедших в России, как революция 1905 года или Великая пролетарская революция.

Товарищи Сталин, Киров и Жданов в своих замечаниях на конспект учебника, представленный тт. Ванагам, Пионтковским и др., со всей ясностью и категоричностью указали, что "в конспекте не подчеркнута контрреволюционная роль русского царизма во внешней политике со времен Екатерины II до 50-х годов XIX столетия и дальше ("царизм как международный жандарм")³ . Тов. Пионтковский, которому это указание вождей партии было известно за год до подписания его "Очерков" к печати, не только не показывает роли царизма как "международного жандарма", но, наоборот, открыто ревизует по данному вопросу указания товарищей Сталина, Жданова и Кирова. У Пионтковского выходит, что Россия выступала на европейской арене, например в конце XVIII и в начале XIX в., не в качестве международного жандарма, а в качестве придатка Англии в борьбе последней с революционно-буржуазной Францией.

Имея в виду конец XVIII и начало XIX в., тов. Пионтковский пишет:

"Таким образом, Европа переживает жестокую борьбу двух развивающихся в этот период промышленно-капиталистических систем - французской и английской. В эту борьбу вовлекаются и отсталые в экономическом отношении полуфеодальные хозяйственные организмы Германии, Австрии, России. Экономические связи приковывают Россию к английской колеснице"

¹ Замечания товарищей Сталина, Кирова, Жданова по поводу конспекта учебника по "Истории СССР". Цит. по сборнику "О преподавании истории в школе"", стр. 8. Изд. Учпедгиза. 1936. (В дальнейшем цитируется сборник).

² "Сборник", стр. 7.

³ Там же.

(стр. 7. Разрядка наша - И. Ф. ). И в другом месте: "Борьба между Англией и Францией шла не на жизнь, а на смерть... Россия приняла участие в войнах начала XIX в., конечно, не даром. Хозяйственные, торговые интересы привязывали ее к Англии, кроме того англичане не поскупились на субсидию русскому правительству за участие в войнах с Наполеоном" (стр. 6. Разрядка наша. - И. Ф. ).

Разве это имеет что-либо общее с утверждением вождей партии о "царизме как международном жандарме"?

Следует отметить еще и то, что тов. Пионтковский участие России в международных событиях вообще и особенно в борьбе с Великой французской буржуазной революцией выводит из голых экономических фактов и прежде всего из экспорта русского сельскохозяйственного сырья. Не даром один из параграфов, озаглавленный "Экспорт и внешняя политика в начале XIX в.", начинается так:

"За границу отправляли лен, пеньку, шерсть, сало, кожу, щетину, железо, хлеб. Вывоз льна с половины XVIII в. к 1810 г. возрос на 173%, с 671 тыс. до 1836 тыс. пудов. Вывоз шерсти особенно увеличился во второй четверти XIX в., но он рос и первые два десятилетия: в 1800 - 1814 гг. вывозилось по 20 тыс. пудов, а в следующее десятилетие - до 36 тыс. пудов" (стр. 5).

Затем идут занимающие полстраницы колонки цифр вывоза сала, пшеницы, ржи, ячмени и овса.

И сейчас же, после этих цифр, как бы ввиде обобщения, автор пишет: "В конце XVIII и начале XIX вв. Франция и Англия вели непрерывные войны, и России пришлось играть в них немаловажную роль... То, что совершалось в Европе, естественно, привлекло к себе внимание поставщиков российского сырья. Экономическая связь имела своим следствием живейшее участие дворянско-феодальной России в борьбе, которая происходила вначале XIX в. в Европе" (стр. 6. Разрядка наша - И. Ф. ). Этим, собственно, и исчерпывается глава "Экспорт и внешняя политика в начале XIX в.".

Как все это назвать, если не ярким образчиком грубого экономического материализма в духе Богданова и Рожкова, в духе так называемой "исторической школы Покровского", сводивших историю, все ее сложные, противоречивые процессы к автоматическому действию экономических сил. Можно было бы привести десятки примеров из "Очерков", где тов. Пионтковский при выяснении того или иного исторического явления вместо анализа целой совокупности факторов ограничивается голым механистическим подходом, отрывая экономику от политики, от классовой борьбы, от роли государства и других надстроек.

Тов. Пионтковский совершенно не выполнил требований товарищей Сталина, Кирова и Жданова о том, что необходимо показать роль и влияние западноевропейских революционно-освободительных движений на формирование русского революционного движения. В книге тов. Пионтковского, например, почти ничего не говорится о громадном влиянии Великой французской революции на декабристов и русских просветителей 40 - 60-х годов XIX века. Нет, например, указаний и на то, что декабристы усердно изучали произведения великих просветителей: Вольтера, Дидро, Гельвеция, Гольбаха, Руссо и др. Среди декабристов пользовались популярностью такие экономисты, как Адам Смит и др. Декабристы очень интересовались социально-политической жизнью западноевропейских стран. На вопрос следственной комиссии Александру Бестужеву, откуда был им заимствован свободолюбивый образ мыслей, он отвечал: "Свободный образ мыслей заимствован из книг и, восходя постепенно от мнения к другому, пристрастился к чтению публицистов французских и английских до того, что речи в палате депутатов и House of Commons (палата общин) занимали меня как француза и англичанина". Значительную роль в оформлении идеологии декабристов сыграли и те революционные события, которые произошли в двадцатых годах заграницей. Мы имеем в виду революционные события в Испании,

Неаполе, в Пьемонте, в Португалии. Особо большое влияние оказала на декабристов, "частности на Пестеля, "военная революция" в Испании. Тов. Пионтковский же ограничивается по данному вопросу следующей курьезной фразой: "Во время знаменитого похода Черниговского полка (по показаниям барона Соловьева) руководители славян вспомнили об испанском революционере Риего, который с сотней человек произвел революцию в Испании" (стр. 34). Пора бы тов. Пионтковскому знать, что испанская революция была очень популярна во всех слоях декабристов задолго до восстания Черниговского полка и что, например, Пестель строил тактику Южного общества, исходя из уроков "революции наподобие испанской".

Товарищи Сталин, Киров и Жданов протестовали в своих замечаниях против употребления затасканных, трафаретных, совершенно ненаучных определений, заимствованных у буржуазных историков, вроде "пугачевщина" и т. д. Но это категорическое требование вождей партии не смущает нашего автора. Везде, где тов. Пионтковский говорит в той или иной связи о крестьянской войне 70-х годов XVIII в. под руководством Пугачева, он обязательно употребляет термин "пугачевщина" (стр. 4, 93 и др.).

Нам кажется, что сказанного достаточно, чтобы сделать следующий вывод: тов. Пионтковский, выпуская в свет третье издание своих "Очерков", не перерастал их в духе руководящих партийных директив, которые были даны работникам исторического фронта. Он игнорирует эти директивы.

*

Один из самых значительных недостатков книги - сумбурность и неряшливость ее композиции.

В качестве одного из ярких примеров крайней безответственности автора при построении книги укажем на главу XII. Эта глава называется так: "Рабочее движение 90-х годов". Она состоит из следующих подразделений или параграфов:

"Стачки 90-х годов.

Петербургский и Московский союзы борьбы.

Первомайские демонстрации.

I съезд РСДРП. Зубатовщина.

Рабочее движение в 900-х годах.

II съезд РСДРП.

Крестьянское движение в начале XX века.

Организация партии социалистов-революционеров.

Российский военно-феодальный империализм.

Русско-японская война и ее последствия".

Комментировать подобный план главы, носящей заглавие "Рабочее движение 90-х годов", вряд ли есть необходимость...

Если мы возьмем, к примеру, VII главу "Крестьянское движение и революционное народничество", то и она также, с точки зрения архитектоники, достаточно сумбурна. В начале главы автор подробно рассказывает о взаимоотношениях Маркса и Энгельса с деятелями русского революционного движения в 70 - 80-х годах, лотом идут параграфы: "Крестьянское движение 60 - 80-х годов", "Народничество", "М. А. Бакунин", "П. Л. Лавров". А потом тов. Пионтковский опять возвращается к 60-м годам, ибо следуют такие (параграфы: "Ищутинский кружок", "Революционное движение в конце 60-х годов" и т. д., и т. о.

Закончив VII главу описанием деятельности "Народной воли" и "Черного передела", а VIII главу - описанием рабочего движения и социал-демократических кружков конца 80-х годов, то". Пионтковский X главу начинает параграфом "Внешняя политика правительства Александра II", т. е. снова возвращается к 60 - 70-м годам. Русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. рассматривается, таким образом, в главе, которая идет гораздо позже главы, посвященной "Народной воле".

Если вчитаться в XIII главу - "Революция 1905 - 1907 гг.", то в ней такой же сумбур. Глава начинается с наложения ленинского учения о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую без всякого предварительного анализа конкретно-исторической картины борьбы в годы первой революции, без анализа ее конкретных этапов. Такой ход изложения исторических событий в учебном пособии вреден, схоластичен, целиком идет от исторической школы Покровского, от "социологизма", осужденного партией. После первого параграфа "Большевики и сущность (?) движущих сил революции 1905 г." (хотя добрая половина этого параграфа посвящена и позиции меньшевиков) идет не менее "социологизированный" параграф - "Пролетариат, крестьянство, армия в 1905 г.", где приводится бесчисленное количество цифр и таблиц о количестве стачек, крестьянских восстаний, солдатских и матросских выступлений и т. д., где конкретно говорится о выступлениях броненосца "Потемкин", восстании в Кронштадте (в октябре 1905 г.), восстании в Севастополе (в ноябре 1905 г.) и т. д. И только после всего этого идет параграф "9 января" (стр. 277).

Подобных примеров антиисторического подхода к построению книги, характерного для "исторической школы М. Н. Покровского", можно было бы привести очень много, но и сказанного достаточно, чтобы сделать еще один очень важный вывод о том, что тов. Пионтковский грубо нарушил указание партии и правительства о том, что "решающим условием прочного усвоения учащимися курса истории является соблюдение историко-хронологической последовательности в изложении исторических событий"¹ .

*

Если второе издание "Очерков", как нами уже указывалось выше, начиналось (да и в целом (пронизывалось) безответственными "методологическими" рассуждениями, вроде того, что торговый капитал создавал "ряд промышленно-капиталистических формаций", создавал самодержавие и помещичье землевладение, то третье издание "Очерков" внешне избавлено от подобных "теорий". Но точно внешне, ибо, по существу, и в нем также довольно много ошибочных формулировок подобного рода. Марксистско-ленинское учение о формациях и роли торгового капитала тов. Пионтковским так и осталось до сих пор не понятным. В противном случае он не писал бы таких бессодержательных фраз, что "Исторические письма" Лаврова "появились в тот момент, когда процесс развития капитализма беспощадно раскалывал старые хозяйственные формации" (стр. 153. Разрядка наша. - И. Ф. ).

Автор не понял марксистско-ленинского учения о переходе от феодализма к капитализму, он не сумел показать и объяснить в своей книге глубоких противоречий, которые существовали в социально-экономической жизни России в конце XVIII и в первой половине XIX в. и которые привели к разложению феодально-крепостнического способа производства и возникновению капитализма.

Читатель не найдет в книге и ясного марксистского ответа на вопрос о том, что такое промышленный переворот, какие своеобразные формы он принял в России, какие стадии или периоды он прошел.

Нельзя целиком согласиться и с такими, например, утверждениями автора, что промышленный переворот - причем уже в 40-х годах - "подчинял себе всю хозяйственную систему страны. Промышленный переворот был тем основным звеном, которое тащило за собой всю цепь хозяйственных изменений в стране" (стр. 53).

Тов. Пионтковский в "Очерках" даже не попытался вскрыть основные черты феодально-крепостнической системы хозяйства конца XVIII и первой половины XIX в. и показать закономерности, приведшие к разложению этой системы.

¹ "Сборник", стр. 4 - 5.

Вот почему изложение "Очерков" начинается с "прозаических" слов о том, что прямым ответом на крестьянское восстание под руководством Пугачева была реорганизация Екатериной II государственного аппарата; вот почему часто говорится об "экономическом кризисе" (стр. 10, 11 и др.), но в чем суть этого кризиса, читатель так и не узнает. Правда, много раз на десятках страниц "по поводу" и "без повода" приводятся цифры ввоза и вывоза, увеличения оброка и барщины, роста мануфактур и рабочих, цены ржаной муки в Москве и роста населения в Петербурге, роста крестьянских выступлений внутри страны и хлебных цен на мировом рынке и т. д., и т. п. Но все это не дает читателю ясного представления о причинах и основных закономерностях разложения крепостной системы хозяйства и возникновения капиталистического способа производства. В книге тов. Пионтковского факты оторвались от обобщений, экономическая история оторвана от истории политической, хронологическая последовательность событий часто грубо нарушается. Ярче всего это показано в первой главе "Экономика России и политика самодержавия в конце XVIII и в начале XIX в." (стр. 3 - 25), где уже действительно "смешались в кучу кони, люди". Читая эту главу, невольно вспоминаешь слова Энгельса, который в предисловии к "Анти-Дюрингу" писал: "Конечно, можно в одном широком обобщении охватить корову и сапожную щетку, но от этого щетка не будет давать молока".

*

Рассмотрим теперь более подробно содержание некоторых отдельных глав, заранее оговариваясь, что ряд глав за недостатком места придется оставить без рассмотрения.

Одна из самых путаных и теоретически безграмотных глав - это глава о декабристах.

Она начинается с совершенно неправильного утверждения, что "рост капиталистических отношений изменил всю социальную физиономию помещичьей России первой четверти XIX в." (стр. 26. Разрядка наша. - И. Ф. ). Утверждать, что в первой четверти XIX в. капитализм уже изменил "всю социальную физиономию помещичьей России" - значит чудовищно извращать историческую действительность.

Как выглядит классовый состав и основные цели декабристского движения в книге тов. Пионтковского? На этот вопрос он дает следующий, совершенно неправильный ответ: "Буржуазные и аграрно-капиталистические группировки, мелкобуржуазная интеллигенция и мелкая буржуазия деревни - все одинаково стремились прежде всего оформить свое существование в рамках дворянско-феодального общества, приспособить институт и учреждения этого общества к своим интересам, заставить их служить себе. Поэтому все эти группы одинаково защищали идею законности, прежде всего идею законодательского регулирования растущих капиталистических отношений" (стр. 26). В этом утверждении две крупнейшие ошибки: первая - в неправильном (понимании классового состава декабристского движения, что находится в явном противоречии с ленинской характеристикой декабристов как дворянских революционеров¹ ; вторая крупнейшая ошибка состоит в том, что будто бы "все одинаково стремились прежде всего оформить свое существование в рамках дворянско-феодального общества", хотя фраза, предшествующая приведенной цитате, гласила: "Именно эти элементы ставят задачу изменения окружающего мира". Хорошо намерение изменить окружающий мир, оставаясь "в рамках дворянско-феодального общества"!

На самом же деле Южное общество декабристов и Общество соединенных славян (как и отдельные представители Северного общества) стремились к уничтожению, "феодально-дворянского" строя, к ликвидации самодержавия и всех "институтов и учреждений этого общества", выставляя на своем знамени борьбу

¹ Ленин. Соч. Т. XVI, стр. 575.

за республику. Не даром Ленин в своей работе "Аграрная программа русской социал-демократии" говорил о "давно забытых республиканских идеях декабристов"¹ .

С. Пионтковский проявил полную неосведомленность в вопросе о конкретной истории существования тайных обществ. Он утверждает, что организацией, "из которой впоследствии выделились и Южное и Северное общества", был "Союз спасения" в то время, как он уже в 1817 году распался и только через известное время был создан "Союз благоденствия", на базе которого впоследствии и образовались Южное и Северное общества.

Автор совершенно запутался в вопросе о характере и классовой сущности "Русской правды" Пестеля и "Конституции" Никиты Муравьева. То Пестель на страницах "Очерков" является представителем "мелкобуржуазной потребительской точки зрения" (стр. 28), то выражающим "интересы и чаяния великорусской буржуазии" (стр. 32), то Пестель выступает "представителем радикальных слоев мелкой буржуазии" (стр. 31) и "мелкобуржуазным якобинцем" (стр. 35), то Пестель намечает мероприятия, "свойственные всем буржуазным трактатам и программам".

Так же противоречивы высказывания автора и о "Конституции" Никиты Муравьева. С одной стороны, С. Пионтковский видит в этой конституции "классически буржуазные черты" (стр. 29), "общебуржуазные требования" (стр. 31), ибо Муравьев "старался всесторонне разрешить проблему ликвидации крепостнических отношений" (стр. 30); с другой же стороны, по мнению Пионтковского, Н. Муравьев намеревался так все это разрешить, "чтобы предохранить при этом помещиков от возможного ущерба", "резко подчеркивая интересы дворянского землевладения, нуждающегося в капитале и рабочих руках, старался обеспечить привелегированное положение дворянства и удержать в руках цензовых собственников государственный аппарат" (стр. 31). Выставляя подобные, противоречивые положения, автор, однако, не пытается развернуть перед читателем аргументацию в объяснение этих друг друга исключающих положений.

Картина восстания 14 декабря автором показана также чрезвычайно путано и неправильно. В книге совершенно не показана борьба, какая велась накануне восстания в Северном обществе по вопросу о том, выступать утром 14 декабря на Сенатской площади или не выступать. Больше того, С. Трубецкому приписывается роль главного вдохновителя и организатора этого восстания. Как это ни странно, но Пионтковский ни одним словом не говорит о предательстве С. Трубецкого, а, наоборот, всячески стремится его обелить. Отметив, что "Трубецким был окончательно выработан технический план восстания" (стр. 35 - 36), что "по настоянию Трубецкого, к участию в руководстве восстанием был привлечен полковник Булатов", что "под давлением восставших Трубецкой должен был обнародовать манифест, написать который он поручил 14 декабря утром барону Штейнгелю", автор продолжает: "Весь день 14 декабря Трубецкой ходил вокруг Зимнего дворца и, только увидев, как Московский полк, проскочив мимо Зимнего, остановился на Сенатской площади, понял, что его план сорван. После срыва основного плана Трубецкой к восставшим не пришел, но не примкнул и к сторонникам Николая; он ожидал в помещении генерального штаба, против Зимнего дворца, развертывания событий" (стр. 36 - 37. Разрядка наша. -И. Ф. ).

Что ни фраза - то ошибка. В своих записках С. Трубецкой сам рассказывает, что о привлечении Булатова к участию в руководстве восстанием он узнал от Рылеева² . Как видно из показаний Трубецкого от 15 февраля 1826 г., он утром 14 декабря на квартире Рылеева услышал из уст барона Штейнгеля, что последний пишет манифест, "сам ли от себя или по определению других - он сие делал мне неизвестно"³ . Когда в 10 часов утра к Трубецкому зашли

¹ Ленин. Соч. Т. V, стр. 98. Примечание. (Разрядка наша. - И. Ф. ).

² Сборник "Декабристы", стр. 289. Изд. Центроархива. 1926.

³ Там же, стр. 290.

Рылеев и Пущин, то, по рассказу Трубецкого, Пущин, выходя, сказал: "Однако ж, если что будет, то к нам придете?" "Я признаюсь, что не имел духу просто сказать - нет, и сказал: "Иного не может быть, если выйдет какая рота или две". Он отвечал: "мы на Вас надеемся!"... После сих слов Пущина я стал более бояться, что будет еще что-нибудь, и боялся, что если они придут на Сенатскую площадь, то придут за мной, почему я и ушел из дому; взял извозчика и поехал в канцелярию дежурного генерала Главного штаба и его величества, чтобы там опросить, где мне присягать, и если можно, то хотелось тотчас присягнуть, надеясь, что если что будет или что откроется, то мне поспешность моя к принятию присяги во что-нибудь вменится". Потом он пошел по домам родственников ^{и знакомых, где читал манифест Николая и, "увидя, что уже первый час, я ободрился надеждою, что все уже кончено, что полки все присягнули и что все прошло тихо; тогда я поехал домой с намерением одеться и ехать во дворец"1 .}

*

Не лучше написана и IV глава, посвященная революционному движению 30 - 60-х годов. Прежде всего надо отметить как "крупную ошибку то, что тов. Пионтковский дает только революционное движение, а не общественно-политическое движение в целом. Вот почему мы не находим ни одного слова о западниках и славянофилах, о Чаадаеве и Печорине, о Писареве и Добролюбове и т. д. Но даже и то, что написано в этой главе, явно недоброкачественно.

Одной из самых ярких эпох, богатых замечательнейшими историческими личностями, бесспорно, является эпоха 40 - 60-х годов. А что нам дал тов. Пионтковский? Он на пяти страницах ухитрился дать "портреты" Герцена, Белинского, Чернышевского - трех величайших русских просветителей, которыми по праву гордится наша социалистическая родина. Но что это за убогие портреты! Это издевательство над блестящей плеядой мыслителей и революционеров - и ничего больше. Кроме того пять страниц, посвященных великим русским просветителям, переполнены целой кучей грубейших фактических и принципиальных ошибок.

Известно, что Герцен умер в 1870 г., а по Пионтковскому, - в 1871 г. (стр. 81). Белинский родился в 1811 г., а по Пионтковскому, - в 1810 г. (стр. 84). Гоголь издал книгу "Выбранные места из переписки с друзьями Николая Гоголя" в 1847 г., а по Пионтковскому, она издана в 1842 году. Пионтковский пишет, что Герцен в 1835 г. был выслан в Вятку, в то время как сначала он был выслан в Пермь. Пионтковский пишет, что "Герцен с 1842 по 1847 г. занимался в Москве литературной работой" (стр. 84), в то время как в 1842 г. он находился в Новгороде в ссылке, и только в июле 1843 г. ему было разрешено поселиться в Москве. Пионтковский отмечает, что Герцен участвовал в 1829 г. в кружке, но не указывает, какой это был кружок, кто в него входил и что именно Герцен был его организатором и руководителем. Отметив, что Герцен организовал в 1853 г. в Лондоне "Вольную русскую типографию", в которой с 1857 г. начал издавать "Колокол", автор, однако, забыл сказать, что еще с 1855 г. Герцен издавал знаменитый журнал "Полярная звезда". Отметив, что между Герценом и Чернышевским произошло серьезное расхождение по важнейшим вопросам, связанным с крестьянской реформой, Пионтковский пишет: "В 1854 г. "Колокол" напечатал статью против кружка Чернышевского, для личных объяснений Чернышевский выехал к Герцену в Лондон". Во-первых, читателю не сказано, какая именно статья Герцена была напечатана и в связи с чем она была написана; и, во-вторых, эта статья "Very dangerous!!!" ("Весьма опасно!!!") была напечатана не в 1854, а в 1859 г., и Чернышевский ездил в Лондон в июне 1859 года. Пионтковский утверждает, что Чернышевский в 1862 г. был арестован и просидел в каторжной тюрьме до 1883 года. На самом деле, Чернышевский до

¹ Сборник "Декабристы", стр. 290. Изд. Центроархива. 1926.

1864 г. просидел в Алексеев оком равелине Петропавловской крепости, потом был на каторге и с 1872 г. был на поселении в Вилюйске.

Таковы ошибки фактического характера, замеченные на пяти страницах текста. Еще больше здесь содержится ошибок принципиального характера.

Герцен характеризуется как "убежденный социалист" (стр. 82), в то время как Ленин отмечал, что в "учении Герцена, как и во всем русском народничестве... нет ни грана социализма"¹ .

Параграф о Белинском начинается следующей путаной и несуразной фразой: "В 40-х годах Герцен занял уже враждебную самодержавию позицию. Опоры с ним (кого с кем? - И. Ф. ), а особенно рост крестьянских волнений и рост разложения феодализма нарушили прежнее воззрение Белинского" (стр. 84). Неверно, что Герцен только в 40-х годах занял враждебную самодержавию позицию. Неизвестно кто с кем спорил: Герцен с самодержавием или Белинский с Герценом? Из-за чего шел спор? Каково было прежнее воззрение Белинского, которое теперь нарушено? Также неверна фраза Пионтковского, что "в Чернышевском Ленин видел две чрезвычайно ценных стороны: Чернышевский был социалистом-утопистом и в то же время революционным демократом" (стр. 88). Как раз первая сторона - утопические взгляды Чернышевского - была, по Ленину, не "чрезвычайно ценной" и не сильной стороной его мировоззрения, а слабой, которой (в основном идеалистическое понимание истории, учение о некапиталистической фазе развития и т. д.) он вошел в историю как родоначальник народничества. Чернышевский сильными сторонами своего мировоззрения (материализм) и революционной практической деятельностью в борьбе с самодержавием вошел в историю как предшественник русской социал-демократии.

Говоря о влиянии на Чернышевского Фурье и Бланки, Пионтковский совершенно не говорит о влиянии на него Гегеля и Фейербаха, влияние которых было неизмеримо сильнее. К тому же совершенно неверна характеристика Чернышевского как "убежденного бланкиста" (стр. 89). Ленин писал: "Бланкизм есть теория, отрицающая классовую борьбу. Бланкизм ожидает избавления человечества от наемного рабства не путем классовой борьбы пролетариата, а путем заговора небольшого интеллигентного меньшинства"² .

Разве это ленинское определение бланкизма приложимо к величайшему идеологу крестьянской революции?

Центральный комитет ВКП(б) в своем решении от 14 июня 1935 г. "О пропагандистской работе в ближайшее время" со всей силой подчеркнул, что "необходимо особенно разъяснить, что марксизм у нас вырос и окреп в борьбе с народничеством (народовольчество и т. п.) как злейшим врагом марксизма и на основе разгрома его идейных положений, средств и методов политической борьбы (индивидуальный террор, исключающий организацию массовой партии)". Эту важнейшую партийную директиву должен был учесть тов. Пионтковский в своей книге, которую он подписал к печати 7 июля 1935 года.

Однако, к сожалению, автор и эту партийную директиву грубо нарушил. VII глава "Крестьянское движение и революционное народничество" оказалась одной из самых политически вредных и в научном отношении несостоятельных глав. В книге нет ясной и четкой характеристики народничества как определенного, насквозь враждебного марксизму мировоззрения. На одной странице автор утверждает, что в "народничестве Ленин видел до известной степени цельное и последовательное учение " (стр. 148), а на следующей странице он пишет, что "народничество развилось в 70-х годах в путаную, полную противоречий теорию и утратило свое революционное содержание тогда, когда капиталистическая система развилась и сложилась" (стр. 149). А на стр. 150 Пионтковский утверждает, что только "в 90 - 900-х годах народничество теряет свой революционный ха-

¹ Ленин. Соч. Т. XV, стр. 466.

² Ленин. Соч. Т. IX, стр. 237.

рактер". Знаменитое ленинское определение народничества как определенной теоретической доктрины, сформулированное в знаменитой статье "От какого наследства мы отказываемся?", Пионтковским не приведено. А если бы наш автор не занимался систематическим игнорированием ленинского наследства ив частности перечитал бы вышеуказанную ленинскую статью, то он не писал бы, например, того, что "народничество развилось в 70-х годах в путаную, полную противоречий теорию и утратило свое революционное содержание". Можно подумать, что теоретическая доктрина народников до 70-х годов была революционной и отличалась гораздо большей стройностью чем в 70-х годах. На самом же деле ленинское определение народничества как определенной системы воззрений целиком относится как к 60-м годам, так и к 70 - 80 - 90-м; оно относится ко всему народническому движению в целом, независимо от наличия в нем различных фракций, течений, групп, этапов движения. Ленин говорит, что он употребляет "термин "народничество" в широком смысле слова, как употребляют его и все "русские ученики", выступающие против целой системы воззрений, а не против отдельных представителей ее"¹ . А в статье "О народничестве", относящейся к 1913 г., Ленин писал: "Народничество очень старо. Его родоначальниками считают Герцена и Чернышевского. Расцветам действительного народничества было "хождение в народ" (в крестьянство) революционеров 70-х годов. Экономическую теорию народников разрабатывали всего цельнее В. В. (Воронцов) и Николай он в 80-х годах прошлого века"² . Пионтковский на разные лады идеализирует Бакунина, перечисляя в ряде страниц его заслуги. Чего, например, стоит следующий панегирик: "В 1868 г. Бакунин вступил в Женевскую секцию Интернационала и организовал "Международный альянс социалистической демократии"! В эти годы Бакунин начинает развивать энергичнейшую литературную и организационную деятельность в разных странах (стр. 150. Разрядка наша. - И. Ф. ). Зато в книге вы не найдете ясной, четкой марксистской критики дезорганизаторской деятельности Бакунина в I интернационале, не найдете указаний на то, что классики марксизма резко отрицательно относились к Бакунину, не найдете указаний о борьбе Маркса и Энгельса с Бакуниным, вплоть до исключения последнего из I интернационала. Желая во что бы то ни стало возвысить в глазах читателей Бакунина, Пионтковский утверждает, что "без народа и помимо народа, по учению Бакунина, никакое освобождение, никакая революция немыслимы", что "без народа революционеры - ничто" (стр. 151). А Бакунин, как бы издеваясь над своим панегиристом, писал, что "Для международной организации во всей Европе достаточно ста крепко и серьезно связанных революционеров. Двух-трех сотен революционеров достаточно для организации самой большой страны"³ .

Тов. Пионтковский не показал читателю, что Бакунин пренебрежительно относился к пролетариату и его роли в революции, выступая против захвата рабочим классом политической власти, что Бакунин основной, решающей силой исторического процесса считал интеллигенцию, активное незначительное меньшинство.

Тов. Пионтковский всячески идеализирует и Ткачева. О Ткачеве как об одном из виднейших идеологов народничества почти не оказано ни слова, зато много раз он выставляется как "представитель российского якобинства" (стр. 109). Совершенно не указывается, что Энгельс вел ожесточенную полемику с Ткачевым, в которой последний был идейно разоблачен и уничтожен. Также совершенно не упоминается переписка Маркса с редакцией журнала "Отечественные записки".

Автор не дал правильной картины отдельных этапов народнического движения, фракций и групп (бакунисты, лавристы, ткачевцы), боровшихся в дви-

¹ Ленин. Соч. Т. II, стр. 322.

² Ленин. Соч. Т. XVI, стр. 283.

³ Цит. по Ю. Стеклову "М. А. Бакунин". Т. III, стр. 71. Изд. 1927 года.

жении, и т. д. Читатель из "книги не узнает, когда была создана "Земля и воля", кто были ее организаторы и руководители, какова была ее программа, как менялась ее тактика, но зато читатель точно узнает, что "с октября 1878 г. по 10 августа 1879 г. приход организации равнялся 6426 р. 45 к." (стр. 166). Автор не дает полной и правдивой картины "хождения в народ", организации "революционных поселений", нарастания террористических настроений в партии "Земля и воля" и победы этих настроений, закрепленных на Воронежском съезде, что и привело к расколу партии. Неправильно утверждение Пионтковского, что "землевольцы все же еще в 1879 г. отрицательно относились к террору, и покушение Соловьева "а жизнь Александра II было совершено им самостоятельно" (стр. 169). На самом же деле уже с 1878 г. в партии "Земля и воля" все больше и больше брали верх те элементы землевольцев, которые считали необходимым перейти к активной политической борьбе с правительством и в частности к индивидуальному террору. Народниками овладевало отчаяние, особенно после неудачного второго похода к деревне. Они окончательно разочаровались в массах и, как политические банкроты, хватались за последнее средство - кинжал и револьвер.

В течение одного только 1878 г. членами партии "Земля и воля" совершен ряд террористических актов. Не считая выстрела В. Засулич, которая формально еще не входила в "Землю и волю", на юге землеволец Попко убивает жандармского офицера Гейкинга; В. Осинский покушается на жизнь царского прокурора Котляревского. Эти два террористических акта уже санкционируются партией "Земля и воля" и получают освещение в партийных прокламациях, подписанных "Исполнительным комитетом русской социально-революционной партии". 4 августа 1878 г. Степняк-Кравчинский в Петербурге убивает кинжалам шефа жандармов Мезенцева. В конце марта 1879 г. на заседании исполнительного комитета "Земли и воли", вопреки утверждению Пионтковского, официально обсуждался план убийства Александра II, предложенный землевольцем Соловьевым. Последний стрелял в Александра II 2 апреля 1879 г., но безрезультатно.

Таковы факты.

Тов. Пионтковский не разоблачил террористической деятельности "Земли и воли" и "Народной воли" и не показал .марксистско-ленинского отношения к индивидуальному террору как тактике одиночек, тактике, которая предполагает игнорирование масс в борьбе, ослабляет существующие революционные настроения в народе, мешает созданию массового революционного движения и массовой политической партии и, в конечном счете, приводит к политическому банкротству самих террористов. Тов. Пионтковский и здесь прошел мимо указаний Ленина и Сталина о необходимости полного разоблачения практики индивидуального террора народовольцев и эсеров.

Тов. Пионтковский совершенно обошел борьбу Ленина с либеральным народничеством и тем самым не доказал, что "марксизм у нас вырос и окреп в борьбе с народничеством"; не показал всемирноисторического значения таких работ Ленина, как "Что такое "друзья народа"? "Экономическое содержание народничества", "Развитие капитализма в России" и др. Читатель не узнает из книги тов. Пионтковского, что Ленин с первых же шагов своей политической и теоретической деятельности поднял марксизм на более высокую ступень, а также боролся за создание пролетарской партии нового типа.

Зато тов. Пионтковский так представил народовольцев, что выходит, будто бы последние прекрасно отдавали себе отчет в исторической роли пролетариата. В ряде мест он доказывает, что "выступив на историческую арену в период развернувшегося рабочего движения, "Народная воля" должна была поставить перед собой вопрос о роли рабочего класса в революции", и дальше наш автор пытается доказать, что народовольцы основную ставку ставили на рабочих (стр. 170), что, по мнению народовольцев, "город даст первый лозунг восстанию", что "в своей практической и политической борьбе народовольцы пытались опираться... на пролетариат и буржуазию" (стр. 172, также стр. 179, 186).

Не отрицая того, что народовольцы вели работу среди рабочих, организовывали среди рабочих кружки, выпускали для них газеты, иногда готовы были печатаю подчеркнуть большую революционность рабочих чем крестьян, все же не надо забывать главного, а именно того, что народовольцы считали, что самостоятельной и решающей силой в предстоящей революции будет интеллигенция, которая борется во имя крестьянской социалистической революции.

Считая, что человек будущего в России - "мужик", утверждая, что "рабочий, способный к классовой диктатуре, почти не существует", народовольцы смотрели на рабочий класс как на подсобную для крестьянства и народнической интеллигенции силу. И одна из основных ошибок нашего автора состоит в том, что он не сумел подчеркнуть те о обстоятельства, что народовольцы не видели и не хотели видеть в лице нарождающегося, организующегося и растущего рабочего класса той главной, решающей силы, которая только одна, идя во главе всех демократических элементов, сможет довести до конца борьбу с самодержавием и с капитализмом во имя подлинного, научного, пролетарского социализма.

С другой стороны, Пионтковский чрезвычайно переоценил политическую зрелость и сознательность первых рабочих организаций, в частности "Северного союза русских рабочих".

"Северный рабочий союз", - пишет Пионтковский, - развертывал знамя политической борьбы пролетариата, - он стоял на ярко выраженной классовой позиции... Он формулирует цели пролетарского движения, ставит вопрос о переходе от стихийных выступлений к организованным и сознательным действиям, от чисто экономических требований улучшения условий труда и быта на фабрике к широкой политической борьбе рабочего класса в связи с рабочим движением всего мира, "Северный рабочий союз" в своей практической борьбе вплотную подошел " необходимости для пролетариата революционной теории. Задачи, которые ставил русскому рабочему классу "Северный рабочий союз", стали боевым знаменем российского пролетариата, когда революционная практика объединилась с революционной теорией Маркса и Энгельса и пролетариат, под руководством партии, стал бороться против дворянского и буржуазного мира, за установление диктатуры пролетариата" (стр. 183).

Что может быть вреднее и антиисторичнее этого утверждения? Не отрицая большого исторического значения первых революционных организаций русского рабочего класса, мы все же не должны забывать, что эти организации не могли еще отрешиться ют народнических взглядов и от влияния лассальянства. Не даром в программе "Северного союза русских рабочих" наряду с указанием на то, что союз тесно примыкает "по своим задачам к социально-демократической партии Запада" и ставит своей задачей "ниспровержение политического и экономического строя государства", говорится следующее:

"2) учреждение свободной народной федерации общин, основанных на полной политической равноправности и с полным внутренним самоуправлением на началах русского обычного права; 3) уничтожение поземельной собственности и замена ее общинным землевладением; 4) правильная ассоциационная организация труда, предоставляющая в руки рабочих-производителей продукты и орудия производства"¹ .

В этой же программе историческая роль рабочего класса сводится к тому, чтобы "обновить мир, возродить семью, установить собственность, как она должна быть, и воскресить великое учение Христа о братстве и равенстве". "Мы тоже зовемся к проповеди, мы тоске призываемся быть апостолами нового, но в сущности только непонятого и позабытого учения Христа"² .

¹ "Историко-революционная хрестоматия". Т. 1, стр. 192 - 193. Изд. "Новая Москва". 1923.

² Там же, стр. 194.

*

Глава тринадцатая, посвященная революции 1905 г., также полна грубейших ошибок политического и конкретно-исторического характера.

Неправильно трактуется ленинско-сталинское учение о перерастании. Сославшись "а эту теорию, тов. Пионтковский в доказательство своей мысли пишет: "В России, говорил Ленин, "чисто капиталистические отношения придавлены еще... в громадных размерах отношениями крепостническими" (стр. 265). Спрашивается: какое отношение имеет только что приведенная цитата Ленина, относящаяся " характеристике буржуазно-демократической сущности революции 1905 г., к ленинской теории перерастания?.. Ответ может быть только один: цитата приведена совершенно не к месту. Автор, как это видно на всем протяжении его книги, не различает буржуазной и буржуазно-демократической революции, о чем писали в своих "Замечаниях" товарищи Сталин, Киров и Жданов.

Извращенно трактуется ленинское учение о двух путях развития капитализма. По мнению тов. Пионтковского, Ленин рассматривал аграрный вопрос и крестьянское движение в революции 1905 - 1917 гг. "с точки зрения борьбы двух путей развития капитализма". "С точки зрения борьбы этих двух путей Ленин рассматривал эволюцию сельского хозяйства после революции 1905 г. С этой же точки зрения он расценивал и аграрную политику правительства после 1905 года" (стр. 356). Эта точка зрения, сводящаяся к тому, что Ленин был, по сути дела, не пролетарским революционером, а "крестьянским философом", сводившим борьбу рабочего класса в союзе с крестьянством только к победе "американского" пути капитализма, а не к исчерпанию революционных возможностей (крестьянства в борьбе за диктатуру пролетариата, уже давно разоблачена на историческом фронте. У Пионтковского совершенно отсутствует разоблачение теории перманентной революции Троцкого и борьба большевиков во главе с Лениным против этой меньшевистской теории.

Заодно отметим также, что, говоря о созыве Троцким в августе 1912 г. совещания в Вене (стр. 387), автор, однако, не упоминает о главном, а именно, о том, что на этом совещании под руководством Троцкого был создан пресловутый августовский блок для борьбы против ленинской партии. В ряде мест Пионтковский неверно толкует борьбу большевиков с меньшевиками, затушевывая центральный пункт борьбы, а именно вопрос о гегемонии пролетариата, о власти, о вооруженном восстании, о демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Упоминания по этому вопросу носят сбивчивый характер и не дают читателю ясного, четкого и стройного представления о двух линиях в революции. Величайшие революционные события 1905 г. (9 января, восстание "Потемкина", октябрьская всеобщая стачка, декабрьское вооруженное восстание, создание и деятельность советов и т. д.) показаны очень плохо, противоречиво, сухо. Вместо того чтобы ясно и просто сказать, что пролетариат своими боевыми выступлениями смел булыгинскую думу, сорвал ее созыв, тов. Пионтковский пишет: "Дума по этому закону не собралась. Революция изменила соотношения классовых сил и заставила самодержавие через два месяца пересмотреть свое отношение к буржуазии и пролетариату, но, меняя свои позиции, самодержавие сохранило привилегированное положение помещиков" (стр. 291). Совершенно не говорится о бойкоте большевиками выборов в 1 государственную думу. Читатель из книги не узнает, когда, например, заседала II дума и т. д. и т. п.

Советы 1905 г. тов. Пионтковский называет "зачаточными органами пролетарской диктатуры" (стр. 325), а не демократической диктатуры пролетариата я крестьянства, как учил Ленин. Петербургский совет показан только в отрицательном свете, и его борьба с самодержавием совершенно смазана. Московскому совету посвящено 5 строк (стр. 297), из которых читатель узнает, что во главе Совета стоял президиум из 6 человек, но кто они были, - неизвестно.

Об Иваново-Вознесенске и Костроме сказано, что там "руководство стачкой осуществлялось стачечным комитетом, так называемым советом рабочих депу-

татов" (стр. 286). Автор дал неленинскую характеристику социальной основы кадетской и октябрьской партии, охарактеризовав октябристов и кадетов "капитализировавшимися помещиками и промышленной буржуазией" (стр. 317).

Ленину социальная основа, например, кадетской партии представлялась гораздо сложнее, чем это выходит по книге тов. Пионтковского. Ленин в своей работе "Победа кадетов и задачи рабочей партии" писал, что кадеты "соединяют в себе, поистине, лебедя, рака и щуку - болтливую, чванную, самодовольную, ограниченную, трусливую буржуазную интеллигенцию, контрреволюционного помещика, желающего за сходную цену откупиться от революции, и, наконец, твердого, хозяйственного, экономного и прижимистого мелкого буржуа"¹ .

В то время как дворянско-монархическим и буржуазным организациям, партиям и деятелям уделено в этой главе довольно много места, роли партии большевиков и ее вождей уделяется чрезвычайно мало внимания, причем яркой, живой, запоминающейся в сознании читателя характеристики таких гигантов революционной мысли и революционного действия, как Ленин и Сталин, совершенно нет ни в этой главе, ни в книге в целом.

I и II съездам партии посвящено не больше 3 - 4 страниц. О III съезде бегло упоминается на странице 269. Когда и где он был созван, какая борьба происходила вокруг его созыва, какие вопросы на нем обсуждались, какое историческое значение он имеет в истории большевистской партии, - нет "и слова. Партия большевиков характеризуется как "организационный аппарат" рабочего класса" (стр. 350 - 351).

*

Образцом антиисторичности, голого схематизма и грубого социологизирования могут служить последние три главы книги: "Февральская революция", "От февраля к Октябрю" и "Октябрьская революция". Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на параграфы первой из этих глав: "Пролетариат в февральские дни", "Самодержавие в февральские дни", "Буржуазия в февральские дни", "Ленин о сущности февральской революции", "Международная буржуазия и февральская революция".

Такой "проблемный" разрез привел к тому, что читатели не получают из этих глав ясной и стройной картины событий в историко-хронологической последовательности. Автор бесконечное число раз то повторяется, то забегает вперед и повторяет по нескольку раз одни и те же фразы и выражения.

Особенно выпукло и ярко выступают научная несостоятельность, теоретическая убогость и политическая безответственность этих глав книги Пионтковского при сопоставлении их с соответствующими главами первого тома "Истории Гражданской войны" - этого подлинно научного исторического произведения, которым по праву гордится наша ленинско-сталинская партия и советская историческая наука.

Пионтковский не сумел вскрыть и показать всю совокупность величайших классовых сдвигов, происшедших за годы мировой войны, и острейших классовых противоречий, приведших к февральской буржуазно-демократической революции. Автор не дал правильного разрешения вопроса о движущих силах февральской революции, считая основной движущей силой только пролетариат (стр. 443). Вообще февральская революция показана так, что можно подумать, что она произошла самотеком. Смазана роль восстания рабочих и солдат ("крестьян, одетых в солдатские шинели") против самодержавия.

С другой стороны, автор не сумел показать читателю, почему после февральской революции власть оказалась в руках буржуазии, а советы - в руках меньшевиков и эсеров.

¹ Ленин. Соч. Т. IX, стр. 98.

Тов. Пионтковский очень безответственно подошел к изложению событий периода от февральской буржуазно-демократической революции до Октябрьского переворота, этого самого ответственного периода русской революции, когда решался вопрос о дальнейших судьбах всего человечества.

Автор ухитрился в главе "От февраля к Октябрю" посвятить параграфу "Основные этапы революции 1917 г." всего 9 страниц (стр. 472 - 481), причем и эти 9 страниц наполнены общими фразами и сугубо ошибочными формулировками, вроде того, что массы после апрельских событий "двинулись к социалистической революции, а меньшевики и эсеры - от социалистической революции" (стр. 474. Разрядка наша. - И. Ф. ).

Июльским дням посвящено всего 15 строк, и одна страница - общим рассуждениям о их роли и значении в русской революции. На многих страницах автор бесчисленное количество раз повторяет, что после февральской революции в порядок дня встал вопрос о перерастании буржуазно-демократической революции о социалистическую, но совершенно не дает конкретно-исторической картины этого перерастания. Эта центральная проблема "затерялась" среди цифрового материала, характеризующего упадок экономики (стр. 462, 464), и общих рассуждений о "рабочей, крестьянской и национальной политике Временного правительства", "всех видов и составов" (стр. 465, 466).

О сущности знаменитых апрельских тезисов Ленина, в которых с такой гениальной прозорливостью намечен конкретный план перерастания, тов. Пионтковский ухитряется рассказать читателю в двенадцати строчках и, конечно, в совершенно извращенном виде (стр. 454 - 455).

Историческому значению апрельской конференции, конкретно наметившей пути перерастания революции, пути борьбы за диктатуру пролетариата, автором уделено 18 строк (стр. 455 - 456). Сухо и схематично показаны работа VI съезда партии (стр. 481 - 482) и роль товарища Сталина, руководившего работой съезда.

В книге нет серьезной попытки показать роль миллионных масс рабочих, солдат и крестьян в революции на различных ее этапах, не вскрыта классовая почва мелкобуржуазных настроений, которые на первом этапе революции даже идейно захлестнули известные слои рабочего класса; в книге не говорится об имевших место соглашательских иллюзиях, о добросовестном оборончестве; в книге нет ясной, точной, развернутой характеристики эсеров и меньшевиков как предателей революции, приказчиков буржуазии, лакеев генералитета. В книге не вскрыты классовые источники бонапартизма Керенского и корниловщины, не показаны подлинные причины краха политики мелкобуржуазной партии.

Роль большевистской партии и ее вождей - Ленина и Сталина - в 1917 г. автором показана бледно и схематично. Великая пролетарская революция, ее подготовка, ход и результаты для читателя остаются немотивированными.

Тов. Пионтковский в главе "Октябрьская революция" не показал на конкретно-историческом материале значения Великой пролетарской революции "как освободительницы России от ее полуколониального положения", не показал значения "советов с точки зрения мировой истории как носителей пролетарской демократии и органов освобождения рабочих и крестьян от капитализма"¹ . Тов. Пионтковский не показал международного значения Октябрьской социалистической революции, которая "разбила все и всякие цепи и освободила народ от всех форм эксплоатации" и которая открыла "новую эру в истории человечества"² . И здесь автор не выполнил указаний вождей нашей партии.

¹ "Сборник", стр. 8.

² Там же, стр. 9.

*

Мы остановились, притом довольно бегло, только на некоторых главах. Это не значит, что другие главы выглядят лучше. Совсем нет. Нет ни одной главы, про которую можно было бы оказать, что вот эта глава является и в теоретическом и в политическом отношении удовлетворительной.

На каждом шагу в "Очерках" встречаются ненаучные, неграмотные с точки зрения марксизма определения. На 56-й странице один из абзацев начинается словами "быстро росли новые капиталистические формы" (разрядка наша. - И. Ф. ).

Без достаточных данных и без соответствующих разъяснений читателю автор часто оперирует такими выражениями, как то: происходил "процесс некоторого сращивания между русским и татарским капиталом" (стр. 135), хотя на предыдущей странице говорилось, что шла борьба между русским и татарским капиталом за Среднюю Волгу, Прикамье и часть Сибири. На Украине, по мнению автора, борьба шла между "великорусским капиталом" и "еврейским капиталом" (стр. 132) и т. д., и т. п.

На стр. 72 мы встречаем такую бессодержательную фразу: "Изменение структуры капитала Центральной России меняло систему связей между русским капиталом и степью".

В начале XIX в., но мнению автора, у власти стоял "объединенный блок дворянско-феодальной реакции" (стр. 13, 15, 24), хотя каждому историку известно, что власть находилась в руках крупных помещиков-крепостников. Иногда из слав автора можно предположить, что он стоит на той точке зрения, что феодалы и дворяне - это два различных класса (стр. 9).

То автор говорит о победе "объединенного дворянско-феодального блока", то он "декретирует" о разложении "феодально-дворянской системы", то эпоха царствования Николая I характеризуется тов. Пионтковским тем, что будто бы происходило "окончательное формирование и укрепление крепостнической монархии Николая I" (стр. 49).

Имея в виду реформу 1861 г., тов. Пионтковский пишет, что "дворянские проекты разнятся друг от друга не качественно, а количественно" (стр. 93); "дворянские проекты выставляли мысль о том, что крестьян необходимо освободить миром. Эту же мысль развивал и Кошелев" (стр. 93). Как будто проект Кошелева не был дворянским! Тов. Пионтковский то готов уверять читателя, что "самое настоящее крепостное право продержалось после реформы еще 23 года" (стр. 102), то он убеждает читателя, что "освобождение крестьян открывало российскому капиталисту широкий рынок" (стр. 94), а крестьянство в результате реформы 1861 г., видите ли, "частично было обезземелено" (стр. 97, 98, 99). Правда, в других местах автору не мешает утверждать прямо противоположное: "В результате крестьянской реформы помещичьи крестьяне, по сравнению с государственными, потеряли от 9 до 89% земли" (стр. 124). Или в другом месте: "Крестьянская реформа 1861 г., приведшая, по существу, к обезземелению крестьянства" (стр. 174). Пойми, "то может! Судебной, земской, городской и военной реформам посвящено всего только две страницы (стр. 116 - 118), из которых читатель так и не узнает, в чем же была суть этих реформ.

Священный союз, по Пионтковскому, был создан в 1816 г. (стр. 23). Пионтковский думает, что военные поселения организовались "по инициативе Аракчеева" (стр. 23), в то время как они организовались по инициативе самого Александра I, а в лице Аракчеева он нашел "первоклассного" организатора и исполнителя. Внутренняя политика Николая I, по Пионтковскому, продолжалась до 1856 г. (стр. 40), в то время как Николай умер в 1855 году.

Николай послал войска в Венгрию в 1849 г., а не в 1848 г., как об этом может заключить читатель (стр. 47, 76).

Образование группы Благоева автор относит то к 1880 г. (стр. 184), то к 1883 - 1884 годам (стр. 194). Конец ее существования Пионтковский относит то к 1887 (стр. 194), то к 1889 (стр. 195), то к 1888 годам (там же).

На стр. 221 тов. Пионтковский пишет: "В конце XIX в. монопольное владение землей выражалось в том, что 28 тыс. помещиков сосредоточили в своих руках 68 млн. десятин земли, т. е. такое же количество, какое было в руках 10 млн. крестьянских хозяйств". На самом же деле Ленин говорил, что 28 тыс. помещиков владеют 62 млн. десятин, а 10 млн. крестьянских хозяйств владеют 72,99 млн. десятин земли¹ .

Имея в виду Бруснавскую группу, тов. Пионтковский пишет, что "у этой группы мы встречаем отчетливо выраженные социал-демократические взгляды, хотя по вопросу о терроре программа Брусневской группы дает чисто народовольческую формулировку" (стр. 196. Разрядка наша. - И. Ф. ).

Особо надо подчеркнуть, что наш автор в явном неладу с правилами русского языка.

Книга начинается параграфом, озаглавленном "На грани XVIII века". Для всякого здравомыслящего человека это означает, что дело идет о конце XVII века. Но, оказывается, что автор говорит об эпохе Екатерины II, конец царствования которой, как известно, был на "грани XIX века". Что это не случайная обмолвка автора, можно судить и по следующему: "Александр II чувствовал себя в осаде, был окружен со всех сторон стражей и охраной. В дневнике Валуева сохранилось описание положения представителей высшей власти на исходе 80-х годов". Потом идет цитата из дневника Валуева об обеде у государя, которая кончается словами: "Таково теперь положение самодержца, царя-освободителя, обожаемого монарха".

Итак, по Пионтковскому, "царь-освободитель" еще на исходе 80-х годов занимался чаепитием с Валуевым, а мы до сих пор думали что он уже в 1881 г. был убит бомбой Гринев никого.

Говоря о правом крыле Кирилло-Мефодиевского общества, тов. Пионтковский пишет, что оно "относилось отрицательно к мысли о крестьянской революции в лице Кулиша" (стр. 87), причем Кулиш, как узнает читатель, принадлежит к правому крылу.

На стр. 102 мы находим такую фразу: "По вычислению Ходского статистика 70-х годов, из бывших владельцев крестьян, в результате реформы "щедро" наделенных землей, оказалось только 13,96%, недостаточно наделенных землей, по данным официальной статистики, уже в момент освобождения было 42,6%" (стр. 102). Вы понимаете, читатель, о чем идет речь?

Цитируя письмо Кошелева к Погодину, заимствованное Пионтковским из труда Барсукова "Жизнь и труды Погодина", тов. Пионтковский, делая ссылку на источник, пишет: "Цитирую Барсукова" (стр. 115), в то время как надо сказать "цитирую по Барсукову". А как вам, читатель, понравится следующая фраза: "Ишутинский кружок образовался в Москве в 1863 году. Одним из руководителей был Ишутин" (стр. 154)? Или: "В 1891 г. в Петербурге работала группа Бруанева, названная по имени одного из ее членов" (стр. 196)!

Тов. Пионтковский очень любит "красиво выражаться". Так например на первой же странице, желая подчеркнуть, что помещики усиливают крепостническую эксплоатацию крестьянства, он пишет, что помещики пытаются "все больше нажимать педали (!) крепостнического пресса" (!). Педали есть, например, у велосипеда, но, чтобы они были у пресса, - мы что-то не слыхали! На стр. 56 помещик, по словам Пионтковского, также "давит на крепостные педали". Из всего сказанного напрашивается еще один вывод. Об "Очерках" тов. Пионтковского можно сказать то же, что сказано партией и правительством о конспекте учебника, представленного тт. Ванагом, Пионтковским и др., а именно то, что он "изобиловал большим количеством ненаучных, неграмотных, с точки зрения марксизма, определений, страдал крайней неряшливостью, особенно недо-

¹ Ленин. Соч. Т. XII, стр. 219, 221.

пустимой при создании учебника, где должно быть взвешено каждое слово и каждое определение"¹ .

*

С. Пионтковский дал советскому студенчеству книгу, представляющую из себя идеологический брак. Рецензируемые "Очерки", претендующие на учебное пособие по истории СССР, на самом деле быть учебным пособием ни в коем случае не могут.

"Очерки", как мы видели выше, не могут быть даже справочником, ибо книга полна не только крупнейших ошибок теоретического и политического характера, но и множеством ошибок чисто фактического характера.

Нам кажется, что уместно будет напомнить еще вот о чем. Тов. Пионтковский в течение многих лет издает книги, которые в идейно-научном отношении в значительной мере недоброкачественны, несмотря на то что советская общественность неоднократно указывала на крупнейшие недостатки его произведений. Первое издание "Очерков" тов. Пионтковского получило в свое время на страницах "Историка-марксиста" отрицательную оценку. Второе издание очень резко было раскритиковано на страницах журналов "Под знаменем марксизма" (N1 за 1931 г.) и "Историк-марксист" (N1 - 2 за 1932 г.); третье издание - на страницах "Большевика" (N7 за 1936 т.).

Кроме того тов. Пионтковский является автором ряда глав коллективной четырехтомной работы по истории ВКП(б) под редакцией тов. Ярославского. Главы, принадлежащие перу тов. Пионтковского, подверглись особенно резкой критике ("Большевик" N22 за 1931 г. и N1 - 2 за 1932 г., см. также резолюцию фракции общества историков-марксистов по докладу тов. Кнорина "О политических уроках письма товарища Сталина и задачах исторического фронта" - "Историк-марксист" N1 - 2 за 1932 г.).

И несмотря на все это тов. Пионтковский прошел и проходит мимо всех указаний "партии и советской общественности. Его последняя книга - яркий тому пример. Не пора ли положить предел подобному игнорированию указаний партии и советской общественности? Не пора ли тов. Пионтковскому прислушаться к голосу и требованиям большевистской критики? Пора, наконец, отдать себе отчет в том, что без коренной и решительной перестройки в духе требований и указаний партии и лично товарища Сталина, без решительной самокритики своих старых теоретических установок в духе "исторической школы Покровского" он своими трудами будет приносить "партии вред, а не пользу.

К автору рецензируемой книги целиком относится следующая характеристика, данная в решении ЦК ВКП(б) и СНК СССР: "Среди некоторой части наших историков, особенно историков СССР, укоренились антимарксистские, антиленинские, по сули дела ликвидаторские, антинаучные взгляды на историческую науку. Совнарком и ЦК ВКП(б) подчеркивают, что эти вредные тенденции и попытки ликвидации истории, как науки, связаны в первую очередь с распространением среди некоторых наших историков ошибочных исторических взглядов, свойственных так называемой "исторической школе" Покровского"² .

Тов. Пионтковский в предисловии к третьему изданию "Очерков" выражает уверенность, что "дальнейшая разработка конкретного материала откроет возможность перестроить и дополнить и другие части книги". Следовательно, тов. Пионтковский имеет намерение переиздавать эту книгу. Наш совет тов. Пионтковскому будет иной: сдайте, тов. Пионтковский, "в архив" эту антинаучную, антиленинскую книгу. Ее "перестроить", "улучшить", "исправить" невозможно. Пишите книгу заново, исходя ив указаний партии историческому фронту!

¹ "Сборник", стр. 5.

² "Сборник", стр. 6.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. ФРОЛОВ:

Комментарии: