Одним из малоизученных периодов в истории коммунистического движения в Китае является так называемый яньаньский период 1935- 1947 годов¹ . Маоистские историки изображают его как годы наиболее "плодотворного" развития теории и практики Мао Цзэ-дуна² . Почти в таком же апологетическом духе трактует этот период и буржуазная историография³ .

Советская наука сделала немало для того, чтобы вскрыть антимарксистскую сущность маоизма ⁴ , но выявление маоистских взглядов и концепций, имевших место до победы китайской революции, в частности в период китайско-японской войны, все еще требует ввода в научный оборот новых архивных источников и материалов. Их привлечение помогло бы глубже вскрыть исторические, социальные и идейно- политические корни современной антикоммунистической, антисоветской и националистической практики маоизма, а также опровергнуть пропагандируемый буржуазными историками маоистский тезис, будто вина за напряженность в советско- китайских отношениях лежит на Советском

¹ Хронологические рамки периода условны. Отсчет времени идет в данном случае с осени 1935 г., когда на стык провинций Шэньси-Ганьсу пришли части китайской Красной армии и .впоследствии образовали здесь освобожденный район Шзшьси - Ганьсу - Нинся с центром в Яньани. В марте 1947 г. этот район был занят войсками Чан Кай-ши.

² Отталкиваясь от навязанного Мао Цзэ-дуном "Решения по некоторым вопросам истории нашей партии", принятого VII пленумом ЦК КПК 6-го созыва 20 апреля 1945 г., в котором он изображен как "выразитель" марксистско-ленинских идей (Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 4. М. 1953, стр. 398), а его линия в ходе китайско-японской войны 1937 - 1945 гг. трактуется как "правильная" (там же, стр. 397), маоистские историки утверждают, что в этот период Мао Цзэ-дун будто бы вооружил партию и народ "могучим теоретическим оружием" (Мяо Чу-хуан. Краткая история Коммунистической партии Китая. М. 1958, стр. 176, пер. с кит. яз.) и, "применив ленинское учение", сформулировал программу "новодемократической политики, экономики и культуры" ("История современной китайской революции". М. 1959, стр. 410, 414 - 415, пер. с кит. яз.).

³ Главный итог VII съезда КПК (1945 г.) А. Л. Стронг увидела в том, что на нем была установлена "китайская форма марксизма", которая якобы имеет "свою теоретическую базу, свой практический опыт". (A. L. Strong. Dawn Comes up Zike. Thunder out of China. Bombay. 1948, p. 21. По мнению Хань-Сюинь, для Мао Цзэ-дуна яньаньский период был годами "его творческой мысли, его методологии революции", в эти годы его "идеи были впервые сконструированы, стали... наукой революции" (Han Suyin. The Morning Deluge. Boston-Toronto. 1972, p. 356). Е. Е. Раис с удовлетворением констатирует, что в это время "Мао Цзэ-дун был полон решимости в том, что его партия должна быть автономной, основанной на ...окитаизированном марксизме" (Е. Е. Rice. Mao's Way. Berkeley. 1972, p. 97).

⁴ См., например: М. Алтайский, В. Георгиев. Антимарксистская сущность философских взглядов Мао Цзэ-дуна. М. 1969; В. Сидихменов. Классы и классовая борьба в кривом зеркале. М. 1969; "Антимарксистская сущность взглядов и политики Мао Цзэ-дуна". М. 1969; "Критика теоретических концепций Мао Цзэ-дуна". М. 1970; О. Б. Борисов, Б. Т. Колосков. Советско-китайские отношения. 1945 - 1970. М. 1971; А. М. Румянцев. Истоки и эволюция "идей Мао Цзэ-дуна" (об антимарксистской сущности маоизма). М. 1972; "Критика теоретических основ маоизма". М. 1973.

стр. 93

Союзе. В этой связи заметное явление представляет собой издание яньаньских дневников П. П. Владимирова^* .

П. П. Владимиров прилетел в Яньань 11 мая 1942 года. Его командировка в качестве связного Коминтерна и корреспондента ТАСС была согласована с руководством Коммунистической партии Китая (КПК). В течение трехлетнего (1942 - 1945 гг.) пребывания в столице Особого района Шэньси - Ганьсу - Нинся П. П. Владимиров встречался с руководящими деятелями партии, с Мао Цзэ-дуном, фиксировал в своих дневниковых записях наиболее важные факты и события тогдашней идейно-политической жизни КПК. Дневник П. П. Владимирова свидетельствует о том, что в рассматриваемый период теоретическая и практическая линия Мао Цзэ-дуна и его сторонников, будучи направленной на подмену марксизма-ленинизма ревизионистскими идеями, узаконение их в качестве официальной идеологии КПК, расправу с инакомыслящими, откол от Коминтерна и СССР, подрыв единого антияпонского фронта, который вел к развязыванию гражданской войны, шла вразрез с марксистской идеологией.

Записки П. П. Владимирова показывают, как под флагом "творческого" применения марксизма-ленинизма Мао Цзэ-дун исподволь и открыто пытался привить КПК националистические взгляды и концепции, отрицающие единую сущность и всеобщность научного коммунизма и пролетарского интернационализма. Формирование мировоззрения Мао Цзэ-дуна началось еще до его вступления в партию. Когда на совещании в Цзуньи (январь 1935 г.) ему удалось укрепить свои позиции в КПК и ее вооруженных силах, Мао, расчищая путь для полной свободы действий, "повел борьбу с Коминтерном как силой, которая оказывала - влияние на КПК... Эта борьба вывела его на пересмотр марксизма и создание собственной мелкобуржуазной философии..." (стр. 613, 609).

Каковы же основные черты, присущие этой мелкобуржуазной философии? П. П. Владимиров обращает внимание на то, что Мао Цзэ-дун "в значительной мере воспринял" (стр. 356) осужденные в свое время Коминтерном анархистские взгляды Ли Ли-саня, возглавлявшего ЦК КПК в 1930 году⁵ . Основу этих взглядов составляло проникнутое антиисторизмом и национализмом представление, будто китайская революция идет "особым путем", и на нее не распространяются общие закономерности мирового революционного процесса. Разделяя это представление, Мао Цзэ-дун считал, что, поскольку китайская революция развивается "особым путем", марксизм для нее является "догматизмом" и "неприемлемой... западной классикой революционной философии и практики" (там же). На одной из встреч Мао Цзэ-дун заявил П. П. Владимирову, что "для руководства Китаем не обязательно знание марксизма-ленинизма. Главное, - подчеркнул Мао Цзэ-дун, - знание Китая, его нужд, обычаев..." (стр. 298). По его точке зрения выходило, что марксизм нуждался в пересмотре и в замене его иной концепцией. Такая замена должна была, по его мнению, учитывать специфические особенности страны и стать идеологической базой китайской революции. Мао Цзэ- дун сформулировал прагматическую, националистическую концепцию "конкретного марксизма", или "окитаизированного марксизма", суть которого была впервые изложена им на VI пленуме ЦК КПК (ок-

^* П. П. Владимиров. Особый район Китая. 1942 - 1945. Изд-во агентства печати Новости. М. 1973. 655 стр. Тираж 150 тыс. Цена 1 руб. 64 коп. (далее страницы книги указываются в тексте статьи).

⁵ По признанию самого Мао Цзэ-дуна, еще до "движения 4 мая" 1919 г. в Китае он находился под большим влиянием идеологии анархистов (см. автобиографический рассказ Мао Цзэ-дуна, записанный американским журналистом Э. Сноу в Баоане в 1936 г.: Е. Snow. Red Star over China. L. 1937, p. 149).

стр. 94

тябрь - ноябрь 1938 г.)⁶ . По поводу "конкретного марксизма" П. П. Владимиров справедливо заметил, что он выражает "презрение" к классикам марксизма и к Советскому Союзу (стр. 311 - 312). Такое отношение объяснялось тем, что СССР представлял марксистско-ленинскую идеологию и опыт ВКП (б), который, по мнению Мао Цзэ-дуна, "не пригоден и вреден для КПК" (стр. 122).

В теории и на практике Мао Цзэ-дун настойчиво добивался трансформации марксизма в "крестьянский марксизм" (стр. 557) путем ревизии марксистско-ленинского учения об исторической миссии рабочего класса, его решающей роли в революционном обновлении общества. Этому учению он противопоставлял мелкобуржуазный взгляд на крестьянство как на главную силу, способную изменить общественные отношения. Этот взгляд соответствовал позиции, на которой Мао Цзэ-дун стоял в 1925 - 1927 гг., когда, гипертрофировав роль и место крестьянского движения в общем революционном потоке тех лет, он пришел к ошибочному стратегическому и тактическому выводу, будто деревня, и только деревня, решает настоящее и будущее Китая⁷ . Вопреки историческому опыту, доказавшему, что "город неизбежно ведет за собой деревню. Деревня неизбежно идет за городом "⁸ , Мао Цзэ-дун ориентировал КПК на превращение деревни в центр революционного движения, призывал "окружать города победоносной крестьянской революцией... захватывать цитадели контрреволюции - города" (стр. 113).

В годы, к которым относятся записи П. П. Владимирова, Мао Цзэ-дун активизировал усилия по внедрению своих "идей" в КПК. Он, с одной стороны, учитывал такие благоприятствовавшие ему обстоятельства, как вызванные войной разобщенность мирового коммунистического движения и ослабление роли Коминтерна. С другой стороны, положение на советско-германском фронте в начале Великой Отечественной войны порождало у Мао Цзэ-дуна и его сторонников неверие в победу СССР. Немало беспокойства причиняла маоистам и блокада Особого района войсками гоминьдановского правительства. Ход мировой войны и обострявшиеся отношения между КПК и Гоминьданом заставляли Мао Цзэ-дуна думать о том, что в результате возможного поражения союзников возникнет реальная перспектива разгрома вооруженных сил КПК и ликвидации Особого района японскими оккупантами и кликой Чан Кай-ши. Мао Цзэ-дуну и его группе следовало заранее, с учетом исхода борьбы на Западе и Востоке, подготовиться к той идейно-политической роли, которую они собирались играть в послевоенном Китае. Речь шла о разработке маоистской платформы, с которой можно было бы выступить после окончания войны.

П. П. Владимиров подчеркивает, что "КПК возникла на базе идей Октябрьской революции, отражала ее принципы, идеи и методы" (стр. 557). В предвидении сложной послевоенной обстановки такая партия не устраивала Мао Цзэ-дуна. Ему нужна была партия, которая проводила бы его курс. Наличие инакомыслящих давало повод Мао Цзэ-дуну демагогически заявлять, что в "партии не все благополучно", и требовать "навести порядок" в ней, "очистить" ее от тех, кто якобы подменил "живой марксизм" "догмами" (стр. 55). В сущности это были призывы к тому, чтобы КПК отказалась от марксистско-ленинской идеологии и заменила ее "идеями Мао Цзэ-дуна".

⁶ "Конкретный марксизм, - говорил на пленуме Мао Цзэ-дун, - это марксизм, который воплощается в национальную форму... Поэтому китаизация марксизма означает, что в каждом своем проявлении она (китаизация. - Е. /С.) учитывает особый характер Китая..." (см. Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Харбин. 1948, стр. 928, на кит. яз.), П. П. Владимиров переводит китайский термин "цзюитиди макэсычжуи" ("конкретный марксизм") не точно - как "марксизм реальности" (стр. 275), "марксизм реальной жизни" (стр.311).

⁷ См. опубликованный в марте 1927 г. "Доклад об обследовании крестьянского движения в провинции Хунань" (Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 1. М. 1952, стр. 36).

⁸ В. И. Ленин. ПСС. Т. 40, стр. 5.

стр. 95

Формой наступления на марксизм-ленинизм и подмены его националистическими концепциями стала идеологическая кампания "исправления стиля" ("чжэнфын"), начало которой положило выступление Мао Цзэ-дуна "За правильный стиль в работе партии" 1 февраля 1942 года ⁹ . Чжэнфын, как вытекало из указанного выступления, означал борьбу с проявлениями "субъективизма", "догматизма" и "шаблонными схемами" в партии. Этой устремленностью чжэнфын создавал впечатление, будто его задача - поднять идейно-политическую и организационную боеспособность КПК в условиях тяжелой военно-политической ситуации в Китае. Дневниковые записи П. П. Владимирова, однако, говорят о том, что за внешне приемлемыми для партии установками чжэнфын скрывались совершенно другие цели: "замена марксистско-ленинских принципов принципами мелкобуржуазной революционности" (стр. 268) и утверждение в партии не дисциплины единомышленников, а "покорности, основанной на страхе" (стр. 182).

Мао Цзэ-дун не мог рассчитывать на незамедлительное принятие партией его линии. Для того чтобы проложить путь для проникновения своих "идей" в КПК, он должен был вначале преодолеть сопротивление коммунистов-интернационалистов, таких, как видные ее деятели Ван Мин, Бо Гу (Цинь Бан-сянь) и группировавшиеся вокруг них коммунисты, которые отстаивали союз с мировым коммунистическим движением в рамках Коминтерна, дружбу и сотрудничество с ВКП (б) и Советским Союзом. Этих коммунистов Мао Цзэ-дун окрестил "москвичами" и "догматиками", обвинив их в том, что они якобы превращают марксизм в "догму", слепо идут за Коминтерном, механически переносят опыт ВКП (б) и СССР на КПК и Китай, не учитывая особенностей последнего. Этим и другим коммунистам Мао Цзэ-дун навязывал "живой", "конкретный", "окитаизированный" марксизм, недвусмысленно подразумевая под ним свои "идеи". Борьба двух линий (мелкобуржуазной, националистической, с одной стороны, и пролетарской, интернационалистской - с другой) имела место в руководстве партии и до описываемых П. П. Владимировым событий, но она особенно обострилась в период чжэнфын, когда под предлогом "исправления стиля" КПК Мао Цзэ-дун начал расправляться со своими идеологическими противниками.

Чжэнфын осуществлялся в два этапа. На первом обрабатывалось общественное мнение. О борьбе в руководстве КПК рядовые коммунисты еще не знали. Велась кампания против "догматиков" вообще. Имена Ван Мина и других лишь глухо упоминались (стр. 243). На втором же этапе антиинтернационалистская и антисоветская направленность чжэнфын проявилась открыто.

П. П. Владимиров пишет, что китайские коммунисты в массе своей горячо симпатизировали ВКЩб) (стр. 123), а это подрывало "монополию авторитета" теории и практики Мао Цзэ-дуна. Поэтому в ходе чжэнфын преследовались все, кто был в Советском Союзе, поддерживал связи с ВКП (б), Коминтерном и советскими людьми. Еще до приезда П. П. Владимирова в Яньань правая рука Мао Цзэ-дуна начальник управления информационной службы, разведки и контрразведки освобожденных районов Кан Шэн неоднократно заявлял на заседаниях Политбюро ЦК КПК о нежелательности пребывания советских людей в Особом районе, не гнушаясь при этом прямой клеветой на СССР. Китайским коммунистам, прибывшим из Советского Союза, Кан Шэн заявил: "Забудьте, как вы работали там! У нас Китай, и я заставлю вас работать по-китайски! Вас там не учили, а портили! Запрещаю водить дружбу с советскими!.." (стр. 68).

Именно Кан Шэн и возглавил комиссию по проверке партийных и беспартийных кадров. Она проводилась под лозунгом "упорядочения

⁹ См. Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 4. М. 1953, стр. 57 - 87.

стр. 96

стиля" КПК, а на деле вылилась в массовую кампанию "поимки шпионов" и "раскаивания" тех, кто подозревался в инакомыслии. Первая волна арестов относится к осени 1942 г., "проверка кадров" - к зиме 1942/43 г., вторая волна арестов - к весне 1943 г. (стр. 288), третья, получившая название "разоблачение японских и гоминьдановских агентов", - к июню 1943 г. (стр. 289). Чжэнфын превратился в физическое и моральное подавление неугодных Мао Цзэ-дуну кадров. 19 августа 1943 г. П. П. Владимиров записал, что численность "разоблаченных" гоминьдановских и японских "агентов" во многих организациях Особого района достигла 90 - 100% (стр. 188). В аппарате самого Кан Шэна "созналось" в шпионаже 80% сотрудников (стр. 183). Летом 1943 г. в Яньани был созван партийный актив. Кан Шэн обвинил около тысячи коммунистов, находившихся в зале, в шпионаже на Гоминьдан. Присутствовавший на активе П. П. Владимиров пишет, что член Политбюро ЦК КПК Чжу Дэ выразил решительный протест против такого обвинения. "Неужели после этого собрания я должен потерять веру в своих товарищей и соратников? - говорил он. - Неужели я должен отныне смотреть и жить с опаской, ожидая ареста своего или товарищей? Как вы смеете подобным образом обращаться к партийному активу - лучшим людям партии, ее опоре?!" (стр. 174).

Впоследствии многие из арестованных были освобождены, но не из тех, кто был причислен к "догматикам" либо "запятнал" себя симпатиями к СССР, связью с Ван Мином или Коминтерном. Таким образом, заключает П. П. Владимиров, Мао Цзэ-дун отождествлял "догматизм" в партии с предательством и прислужничеством Гоминьдану, натравливал массы на "догматиков" и расправлялся с последними (стр. 178). Жертвой расправы стал Ван Мин. В записи от 24 июля 1943 г. П. П. Владимиров отметил, что "картина отравления Ван Мина совершенно ясна, и причастны к нему Мао Цзэ-дун и Кан Шэн. Лидера интернационалистов в КПК, члена ИККИ, уважаемого человека в Коминтерне, уничтожить открыто не представлялось возможным. А спешить, по мнению председателя ЦК КПК, следовало. Ситуация для расправы с несогласными на редкость благоприятная: в мире война, Коминтерн распущен. Яньань достаточно глухое место..." (стр. 179). Во время лечения Ван Мин получал ядовитые препараты, которые нанесли его здоровью непоправимый вред.

В ходе чжэнфын всем партийным организациям, учебным заведениям и учреждениям было предписано изучать 22 документа, включавшие главным образом решения ЦК КПК и выступления Мао Цзэ-дуна, а также произвольно надерганные извлечения из небольшого количества работ классиков марксизма-ленинизма. В добавление к этому вменялось обязательное чтение старинных китайских романов: "Саньгочжи", "Хун- лоумэн", "Шуйхучжуань" ("Троецарствие", "Речные заводи", "Сон в красном тереме")¹⁰ . В результате партийные кадры слабо знали марксизм-ленинизм, уровень внутрипартийной жизни был низким. Любая инициатива коммуниста рассматривалась лишь с точки зрения соответствия "идеям Мао Цзэ-дуна". А это способствовало бюрократизации КПК и утверждению культа личности Мао Цзэ-дуна. Он был объявлен "продолжателем" марксизма-ленинизма, и на этом основании его имя ставилось в один ряд с классиками научного коммунизма. Говоря о несостоятельности подобной пропаганды, П. П. Владимиров справедливо пишет, что Мао Цзэ-дуна нельзя было приравнивать к корифеям пролетарской идеологии хотя бы потому, что ему было неизвестно абсолютное большинство произведений К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. "Мао Цзэ-Дун, - сообщает П. П. Владимиров, - ...по-настоящему... не знаком с за-

¹⁰ См. русские переводы: Ло Гуань-чжун. Троецарствие. Тт. I-II. М. 1954; Ши Най-ань. Речные заводи. Тт. I-II. М. 1955; Цао Сюэ-цинь. Сон в красном тереме. Тт. I-II. М. 1958.

стр. 97

падной философией и вульгарно представляет марксизм... Для него свое, национальное, - безусловная вершина мировой культуры, так сказать, истина в последней инстанции" (стр. 205).

Отношение ко всему "некитайскому" накладывало определенный отпечаток на идейную направленность чжэнфын. Предлагавшиеся для изучения документы, работы Мао Цзэ-дуна и классические китайские романы прививали изучающим их националистическое высокомерие к культурному наследию мирового прошлого, научным и философским знаниям, накопленным на Западе, в частности в СССР, воспитывали у них веру в духовное превосходство Китая над остальными странами (стр. 275).

В записи П. П. Владимирова от 11 ноября 1942 г. говорится, что к чжэнфын добавилось движение "за изучение истории партии" (стр. 104). В нем не было места объективному изучению истории КПК. История ее пересматривалась с субъективистской позиции решающей роли в ней Мао Цзэ-дуна. Одновременно проповедовалось, что "в марксизме мы должны мыслить применительно к китайской действительности, а не как марксисты-западники", по поводу чего П. П. Владимиров справедливо заметил, что "национализм преподносится под видом творческой самостоятельности в марксизме" (стр. 463). "Изучение" завершилось принятием VII пленумом ЦК КПК 20 апреля 1945 г. антикоминтерновского националистического "Решения по некоторым вопросам истории нашей партии"¹¹ , в котором история коммунистического движения в Китае связывалась только с именем Мао Цзэ-дуна, что являлось откровенной ее фальсификацией.

В среде руководящих кадров КПК отношение к чжэнфын не было единодушным, как на то рассчитывал Мао Цзэ-дун. К вышеупомянутому выступлению Чжу Дэ на партийном активе Яньани можно добавить заявление члена Политбюро ЦК КПК Лю Шао-ци о том, что критику Ван Мина и других он "считает ошибочной" (стр. 139). Не следует представлять дело и так, будто мировое коммунистическое движение оставляло без внимания акции верхушки КПК. От имени Коминтерна в одной из телеграмм Г. М. Димитров указал Мао Цзэ-дуну на антимарксистскую сущность чжэнфына (стр. 449).

П. П. Владимиров справедливо отмечает, что подавляющее большинство яньаньских партийных кадров состояло из честных людей, но недостаточная политическая зрелость, оторванность от мира, незнание нужд собственной страны делали их податливым материалом для маоистской пропаганды. Паразитируя на дорогих для этих кадров идеалах отечества, Мао Цзэ-дун разрушал у них представление о марксизме- ленинизме как об интернационалистической по своей сущности идеологии, растлевал их идеей правомерности "окитаизированного марксизма" с его антикоммунистической, националистической и антисоветской направленностью, расправлялся с инакомыслящими.

Во время первой встречи П. П. Владимирова с Мао Цзэ-дуном (12 мая 1942 г.) последний заверил его в том, что "КПК верна пролетарскому интернационализму" и что он "ценит деятельность и заботу Коминтерна и товарища Сталина" (стр. 13, 15). Какими на деле оказались эти заверения, показала яньаньская действительность, очевидцем которой был П. П. Владимиров. Постепенно перед ним вырисовывались политическое лицемерие, антикоммунистическое, антисоветское и националистическое лицо Мао Цзэ-дуна. Да и трудно было сразу обнаружить эти черты, поскольку Мао Цзэ-дун прикрывал их маской верности марксизму-ленинизму и пролетарскому интернационализму, лояльности к Коминтерну, ВКП (б) и Советскому Союзу.

¹¹ Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 4, стр. 321 - 405.

стр. 98

Опираясь на факты, П. П. Владимиров убедительно раскрывает, враждебное отношение Мао Цзэ-дуна к Коминтерну, ВКП (б) и Советскому Союзу. Мао Цзэ-дун считал линию Коминтерна в Китае ошибочной ¹² (стр. 38), утверждал, что "Коминтерн и Москва плодят "догматиков" (стр. 634), и систематически вбивал клин между Коминтерном, ВКП (б) и СССР, с одной стороны, и КПК - с другой. Маскируясь, он говорил, однако, что "если бы не было СССР - не бывать Компартии Китая!.." (стр. 615). Примером политического лицемерия Мао Цзэ-дуна может служить и его отношение к руководству ВКП (б), к И. В. Сталину. И. В. Сталин, как известно, внес свой вклад в разработку стратегии и тактики коммунистического движения в Китае, который был взят на вооружение Коминтерном и КПК. До Великой Отечественной войны в официальных выступлениях Мао Цзэ-дун превозносил И. В. Сталина ¹³ . Но в первые же месяцы войны Мао Цзэ-дун резко изменил отношение к И. В. Сталину (стр. 63, 101). П. П. Владимиров считает, что Мао Цзэ-дун давно бы порвал с Коминтерном, если бы не "надежда на советскую помощь... и страх перед Гоминьданом" (стр. 190). Но, поддерживая связь с Коминтерном, он ложно информировал его о действительном положении в Особом районе, облагораживал чжэнфын и скрашивал свои разногласия с Ван Мином.

Роспуск Коминтерна в 1943 г. стал для Мао Цзэ-дуна предлогом для очернения деятельности ИККИ. Как только была получена телеграмма о роспуске Коминтерна, немедленно было созвано заседание Политбюро ЦК КПК под председательством Мао Цзэ-дуна. На заседании Мао Цзэ-дун грубо заявил, что Коминтерн "мешал и наносил вред нам непониманием сущности и особенностей условий деятельности Коммунистической партии Китая". В ответе на поставленный им же вопрос, нужен ли марксизм-ленинизм в связи с роспуском Коминтерна, Мао Цзэ-дун сказал, что "нужен, но его необходимо обязательно приспособить к сугубо нашим национальным и чисто китайским потребностям и условиям" и одновременно "бороться за подлинно национальный и независимый характер Компартии Китая" (стр. 151 - 152). Если в своих решениях подавляющее большинство коммунистических партий, выражая согласие с роспуском Коминтерна, отвечавшим тогдашней международной обстановке и стратегии коммунистического движения, одновременно в той или иной мере подчеркивало, что роспуск не означает ослабления общей идейной связи между национальными отрядами мирового коммунистического движения и верности их принципу пролетарской солидарности, то маоистское руководство националистически квалифицировало роспуск Коминтерна как основание для освобождения партии "от обязанностей, вытекающих из устава и решений конгрессов Коммунистического Интернационала" ¹⁴ , и для формирования такого "национального" характера партии, который отчуждал бы КПК от мирового коммунистического движения, от ВКП (б) и СССР.

У Мао Цзэ-дуна, отмечает П. П. Владимиров, было "самое искаженное представление" (стр. 63) о Советском Союзе. Он никогда не расспрашивал об СССР, избегал даже простого упоминания о ВКП (б) и не проявлял к ее опыту "ни малейшего интереса" (стр. 415).

До нападения Германии на Советский Союз Мао Цзэ-дун не раз давал высокую оценку советской политике помощи Китаю. Так, в сентябре

¹² Через 10 с небольшим лет эту оценку Мао Цзэ-дун подтвердил на партийном совещании в Циндао 20 июня 1957 г., заявив, будто "для китайской революции от Коминтерна не было никакого толка" (цит. по: А. М. Малухин. Пэн Бай. "Народы Азии и Африки", 1973, N 4, стр. 218).

¹³ См. Мао Цзэ-дун. Сталин - друг китайского народа (20 декабря 1939 г.). Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 3. М. 1953, стр. 187 - 191.

¹⁴ "Постановление ЦК КПК о решении Президиума ИККИ о роспуске Коминтерна". "Цзефан жибао", 27.V.1943.

стр. 99

1939 г. он писал, что "СССР действительно помогает Китаю". Затем он заявлял, что помощь "Советского Союза... является необходимым условием завоевания окончательной победы в войне против японских захватчиков" ¹⁵ . Нападение фашистской Германии на СССР, временное отступление советских войск вначале войны вызвали у Мао Цзэ-дун а растерянность и плохо замаскированное неверие в благоприятный для Советского Союза исход войны. А от этого зависело будущее Китая, в частности Особого района и КПК. Не случайно уже в первой встрече с П. П. Владимировым Мао Цзэ-дун проявил явно тенденциозный интерес к положению на советско-германском фронте. "Его особенно интересовала прочность нашего фронта", - записал П. П. Владимиров 11 мая 1942 г. (стр. 13). Этот интерес выдавал сильное беспокойство Мао Цзэ-дуна и его окружения, опасавшихся, как бы осложнение на советско-германском фронте не привело к прекращению советской помощи Китаю и не поставило под вопрос дальнейшее существование Особого района и КПК.

СССР рассматривал свою войну с гитлеровцами как интернациональный долг перед всем свободолюбивым человечеством. Хотя Советский Союз сам испытывал огромные лишения, он продолжал оказывать материальную и морально-политическую помощь китайскому народу и КПК в неравной схватке с милитаристской Японией ¹⁶ . Когда руководство КПК попросило СССР оказать давление на Чан Кай-ши, чтобы тот снял блокаду Особого района, то, как отмечает П. П. Владимиров 13 июля 1943 г., Советское правительство решительно "заявило Чунцину, что военная помощь (гоминьдановскому правительству. - Е. К. ) предоставляется в целях национально-освободительной борьбы китайского народа, но не для развязывания гражданской войны..." (стр. 171 - 172)'. Такую ли позицию пролетарской солидарности занимал Мао Цзэ-дун по отношению к Советскому Союзу? Забыв о том, что еще задолго до второй мировой войны и особенно с начала японо-китайской войны советские люди оказывали народу и коммунистам Китая "помощь оружием, деньгами, обучением студентов в московских высших учебных заведениях и академиях, мощную политическую поддержку, которая не позволила реакционным элементам Гоминьдана расправиться с КПК, в годы войны гитлеровской Германии против Советского Союза Мао Цзэ-дун занял позицию, граничащую с предательством" (стр. 506)'. Вот факты: "В самые тяжелые дни 1941 - 1942 годов, когда Японию отделяли всего какие-то часы от нападения на Советский Союз... Мао Цзэ-дун равнодушно следил за развитием событий, воспретив 8-й НРА активные военные действия против развертывающихся возле советских границ японских боевых соединений... Вскоре он вообще приказал свернуть боевые действия 8-й НРА против японцев, предоставив им возможность без помех готовиться к нападению на Советский Союз" (Там же,). В июле 1941 г. советское командование информировало руководство КПК о концентрации японских войск на советских границах и просило 8-ю НРА помешать сосредоточению японских войск на Бэйпин-Калганском и Баотоуском направлениях (стр. 57). Но эту просьбу, как и другие аналогичные просьбы советского командования, маоисты попросту игнорировали. 18 июля 1942 г. П. П. Владимиров записал откровенно циничное заявление Мао Цзэ-дуна о том, что "в случае войны японцев против СССР мы будем вести только мелкие операции, не применяя действия крупными силами, дабы сохранить собственные" (стр. 58).

На СССР Мао Цзэ-дун смотрел глазами потребителя, видел в нем не союзника и друга в общей борьбе с фашизмом на Западе и Востоке,

¹⁵ Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 3. стр. 87, 228.

¹⁶ Подробно см.: Б. А. Бородин. Помощь СССР китайскому народу в анти-японской войне 1937 - 1941. М. 1965; А. М. Дубинский. Помощь СССР китайскому народу в период японо-китайской войны и позиция руководства КПК. "Народы Азии и Африки", 1972. N 6.

стр. 100

а "бездонную бочку", из которой можно выкачивать финансовые и материальные средства для реализации своих планов. "Здесь (в Яньани. - Е. К. ) нет другого понимания интернационализма, как только выгоды для Особого района", - пишет П. П. Владимиров (стр. 574). В тех исторических условиях самая неотложная задача состояла в том, чтобы нанести сокрушительный удар по гитлеровской Германии. Имея это в виду, советский народ напрягал все свои силы, чтобы разгромить фашистские орды, победа над которыми означала и приближение краха японской агрессии в Китае. Пренебрегая этим и руководствуясь лишь узкоэгоистическими интересами самосохранения, маоисты настоятельно требовали от СССР незамедлительных и крупных поставок вооружения, демагогически заявляя: "Скажите Сталину: нам нужно оружие! Мы им будем бить японцев!.." (стр. 25). Требуя оружие, маоисты не считались с тем, что оно в первую очередь было необходимо Советскому Союзу.

Особенно настойчиво Мао Цзэ-дун требовал оружие в 1941 - 1942гг., когда "военное поражение СССР представлялось для него фактом бесспорным", а оружие нужно было ему для свержения Чан Кай-ши и "завоевания власти в стране" (стр. 284). П. П. Владимиров справедливо пишет, что "любые поставки оружия из СССР в Особый район означали бы нарушение договора с центральным правительством в Чунцине и распадение единого антияпонского фронта,., вызвали бы разрыв между Чунцином и Москвой и рассматривались бы в Чунцине как вмешательство во внутренние дела Китая. В перспективе это означало бы вооруженный конфликт Гоминьдана с КПК"(стр. 27). Именно на такой путь развития советско-китайских отношений и развязывания гражданской войны готово было тогда вступить маоистское руководство КПК. Этот опасный путь "был бы манной небесной для японских фашистов" (там же), так как облегчил бы им расправу с Китаем.

Вслед за провокационной западной и японской пропагандой, утверждавшей, что советская помощь рассчитана будто только на гоминьдановский Китай и что ради союза с Чан Кай-ши СССР якобы пожертвует интересами КПК, Мао Цзэ-дун выражал недовольство по поводу помощи СССР чунцинскому правительству, не учитывая того обстоятельства, что советская помощь предназначалась не лично Чан Кай-ши, а китайскому народу, который вел борьбу с агрессорами. Поддаваясь гоминьдановской пропаганде, настаивавшей на немедленном вступлении Советского Союза в войну с Японией и осуждавшей советско-японский пакт о нейтралитете, маоисты, по существу, разделили курс чанкайшистского правительства на втягивание СССР в преждевременную войну на Дальнем Востоке. В - этой связи П. П. Владимиров замечает, что Чан Кай-ши и Мао Цзэ-дун "добивались одного и того же - войны СССР с Японией" (стр. 210). Тот и другой хотели за счет усилий Советской страны выгнать японских оккупантов из Китая, а затем расправиться друг с другом. Но, натравливая СССР на Японию, Мао Цзэ-дун, однако, не верил, что Советский Союз, выполняя свои союзнические обязательства, объявит войну японским милитаристам и тем самым окажет решающую помощь Китаю. Даже после поражения гитлеровской Германии Мао Цзэ-дун на VII съезде КПК подверг критике тех, кто считал, что "СССР обязательно выступит (против Японии. - Е. К. ) и обязательно нам поможет..." (стр. 601). Такая позиция Мао Цзэ-дуна преследовала цель посеять в рядах КПК сомнение в искренности линии Советского Союза на всемерное укрепление братской солидарности с освободительной борьбой китайского народа.

Дневник П. П. Владимирова обнажает мало или почти неизвестные вопиющие аспекты неблаговидной политической игры Мао Цзэ-дуна с США на антисоветской основе. 30 августа 1943 г. П. П. Владимиров впервые отметил в своих записях, что Мао Цзэ-дун "всерьез занят поисками контактов с американцами" (стр. 192). 25 мая 1944 г. он записал,

стр. 101

что "Мао Цзэ-дун форсирует установление контактов с союзниками" (стр. 291). Что толкало Мао Цзэ-дуна на сближение с США? По мнению П. П. Владимирова, ориентация Мао Цзэ-дуна на США была следствием его неверия в победу Советского Союза и помощь последнего Китаю путем вступления в войну с Японией. В этой связи перед ним встал вопрос: "На кого ставить - на Америку или СССР?" (стр. 432).

Наступление японцев в провинциях Хунань и Хэнань (апрель - июнь 1944 г.) привело к крушению целых фронтов Чан Кай-ши. Спекулируя на поражениях чунцинских войск, маоисты усиленно формировали мнение в пользу ставки союзников на Особый район, аргументируя его полной неспособностью гоминьдановского правительства вывести Китай из военно-политического кризиса. Маоисты проявляли готовность предоставить союзникам вооруженные силы КПК для наступательных операций против японцев, но при условии получения американского вооружения и проведения курса "США на КПК как основную силу нынешнего и будущего Китая" (стр. 283). Антисоветизм - вот чем Мао Цзэ-дун расплачивался за то, чтобы "блокироваться... с США и Англией" (стр. 302). В угоду себе и союзникам он пытался "создать надежный политический противовес СССР на Дальнем Востоке" (стр. 285). Добиваясь поддержки этого "противовеса" союзниками, он шантажировал их "мифом об агрессивности СССР, который якобы мечтает поглотить Китай (особенно Маньчжурию)" (стр. 302). Более того, Мао Цзэ-дун хотел "признанием Америкой и Великобританией Особого района исключить сколько-нибудь эффективное участие СССР в решении дальневосточной проблемы ¹⁷ . И вообще нейтрализовать любые дипломатические усилия СССР" (стр. 303). Считая, что Советский Союз обескровлен борьбой с фашистской Германией и потому неспособен проводить активную политику на Дальнем Востоке, Мао Цзэ-дун намеревался путем сближения с США и Англией разрешить послевоенный вопрос за спиной СССР.

Первым шагом в политической игре Мао Цзэ-дуна с США было приглашение иностранных корреспондентов в Яньань. В числе первых сюда в июне 1944 г. прибыли американские журналисты, к которым маоисты отнеслись с большим вниманием¹⁸ , всячески убеждая их в своей лояльности к идее единого фронта борьбы с Японией. 29 июня 1944 г. Мао Цзэ-дун провел узкое совещание в связи с предстоящим приездом военной делегации США. Были намечены предварительные условия переговоров: для "начала - получение американского оружия для четырех пехотных дивизий¹⁹ , готовность сотрудничать сейчас и после победы, предоставление американцам права использовать военные и экономические ресурсы Особого района (стр. 299), установление независимых от Чунцина дипломатических связей Особого района с США и Англией (стр. 306). 22 июля в Яньань прибыли первая группа в составе девяти сотрудников американской военной миссии во главе с помощником военного атташе посольства США в Чунцине опытным разведчиком полковником Д. Барреттом и второй секретарь посольства Дж. Сервис, 7 августа - остальные члены "союзнической миссии наблюдателей" и второй секретарь посольства США в Чунцине Р. Лудден.

С чем американцы приехали в Яньань? Успешное продвижение Со-

¹⁷ Маоисты считали, что США сыграют решающую роль в разгроме Японии и что связь с Америкой ".поможет им встретить тот нежелательный день когда... Советский Союз 'вступит в Маньчжурию". Tachman. If Mao Had Come to Washington: an Essay in Alternatives. "Foreign Affairs", October 1972, Vol. 51, N 1, p. 51).

¹⁸ См. выступление начальника штаба 18-й армейской группы Е Цзянь-ина на пресс-конференции иностранных журналистов в Яньани 22 июня 1944 года. "Report on the General Military Situation of the Chinese Communist Party in the War of Resistance. By Yeh Chien-ying. Yenan. September 1944".

¹⁹ В ходе дальнейших переговоров Мао Цзэ-дун требовал, чтобы в распределении американского оружия между Чунцином и Яньанью на долю вооруженных сил Особого района приходилось 50% (стр. 338, 343).

стр. 102

ветской Армии на запад и близкий крах гитлеровской Германии вынудили США активизировать свою политику на Дальнем Востоке. Суть этой политики состояла в том, чтобы к моменту окончания мировой войны выдвинуться на роль решающей силы на Дальнем Востоке, блокировать СССР и поставить под контроль Китай. "...Американская политика в Китае, - пишет П. П. Владимиров, - вступила в новую фазу. Вашингтон ринулся в борьбу за ключевые позиции в стране. В этой борьбе он стремится поставить под свой контроль и Особый район. Администрация Рузвельта не видит препятствий для создания в Особом районе проамериканской группировки" (стр.336). Реализация этих задач требовала от США предварительного ознакомления с внутренней и внешней политикой Мао Цзэ-дуна, без чего не стоило начинать игру с Яньанью, которая задевала отношение американцев к Чан Кай-ши и к проблемам послевоенного устройства Китая. Они учитывали также, что китайские правительственные войска терпели одно поражение за другим, чем создавалась реальная угроза захвата всего Китая Японией. Такая перспектива на фоне успехов союзников в Европе и на Тихом океане нарушала стратегические планы США. Некоторым американским политикам казалось, что верхушка КПК является подходящим партнером, с которым "можно вести дело" (стр. 339). Они были не прочь использовать вооружейные силы коммунистов, не изменяя, однако, гоминьдановского режима. "Для них Чан Кай-ши - свой. Коммунистическая партия в качестве нового союзника пугает", - отмечает П. П. Владимиров (стр. 350).

Решение вопроса о сближении США с верхушкой КПК зависело также и от характера отношений маоистского руководства с Советским Союзом. Американцев беспокоила возможность развития связей Особого района с СССР. Поэтому главным условием своего сближения с маоистским руководством КПК они считали полный разрыв ее связей с Советским Союзом. Для американцев было крайне важно, подчеркивает П. П. Владимиров, чтобы КПК была "самостоятельной, независимой от Москвы" (стр. 370). Добиваясь этого, они полагались на "определенные националистические аспекты в политике КПК". Их устраивал "социализм националистический" (там же) в Особом районе или даже во всем Китае. Такой "социализм" не пугал США при решении вопроса о своем месте и роли в послевоенном Китае. Поэтому, отдавая себе отчет в том, что Мао Цзэ-дун не из тех, кто способен "продешевить" и запросит свою цену в случае переговоров с ним, американцы считали, что его националистическая амбициозность, вовремя и умело подогретая, - ключ к нему и его окружению. Играя на националистической амбиции маоистов, американцы стремились глубже вбить клин между КПК и ВКП (б), между Советским Союзом и Китаем. Американская официальная пропаганда с одобрением констатировала, что партийные руководители Яньани отказываются от "западных марксистских догм" (стр. 435, 437), не хотят, чтобы "молодые теоретики" КПК были "патефоном", повторяющим "зарубежные мотивы", имея в виду китайских коммунистов-интернационалистов, обучавшихся в СССР. Именно эти черты идеологии яньаньских лидеров дали основание американскому журналисту Т. Уайту заявить в журнале "Life", что США - друг КПК (стр. 436). Вместе с тем, добиваясь у Мао Цзэ-дуна условий наибольшего благоприятствования и для прикрытия своих истинных целей, американская пропаганда критиковала режим Чан Кай-ши, его неспособность контролировать военно-политическое положение в стране, выдавала США за "(радетелей" и "защитников" интересов Китая (стр. 341).

Первое время переговоры американцев с Мао Цзэ-дуном, как отмечает П. П. Владимиров, представляли, по сути дела, взаимную "притирку" политики США и маоистского руководства КПК, поиски "совместимости целей", "надежности" союза и выгод для обеих сторон (стр.

стр. 103

336). Но вот что примечательно: ради получения американского оружия Мао Цзэ-дун был готов пойти на беспринципную сделку - переименовать КПК. 12 августа 1944 г. он сказал П. П. Владимирову: "Мы подумываем о том, чтобы переименовать нашу партию. Именовать ее не "Коммунистическая", а как-то по-другому. Тогда для Особого района сложится более выгодная обстановка, особенно среди американцев..." (стр. 315).

Приветствуя заверения Мао Цзэ-дуна, американцы тем не менее хотели получить от него конкретные ответы на вопросы, от содержания которых зависели их отношения с Яньанью. Такие вопросы, косвенно раскрывающие цели политической игры военных кругов США, были поставлены 10 сентября 1944 г. Д. Сервисом в беседе с Мао Цзэ- дуном. Д. Сервис спросил Мао Цзэ-дуна: "На каких политических и экономических основах возможны вложения американского капитала (в Китай. - Е. К.), что он (Мао Цзэ-дун. - Е. К.) думает по поводу руководства американцами (или участия в таком руководстве) крупными промышленными комплексами" и перспективы "использования различного рода кадров из США", как Мао Цзэ-дун "представляет себе будущую государственную систему Китая... и каким образом руководство КПК намеревается добиться власти... Ваша экономическая программа?.. Будете повторять СССР... создавать индустрию, не считаясь с низким уровнем жизни?" (стр. 335). Из постановки этих вопросов можно сделать вывод, что США имели в виду долгосрочную программу экономического и политического проникновения в послевоенный Китай. Поэтому их интересовало, будет ли КПК ориентироваться на Советский Союз и тем самым помешает осуществлению программы США или пойдет навстречу капиталистическому Западу, и тогда экономическая и политическая организация китайского общества под флагом "националистического социализма" устроит американцев и их партнеров в Европе. Главным фактором, влиявшим на игру американцев с Мао Цзэ-дуном, был антисоветизм последнего, использовав который США, как казалось американцам, могли добиться успеха.

7 ноября 1944 г. в Яньань прилетел генерал-майор П. Хэрли, представитель президента Ф. Рузвельта, заявивший, что его главная задача состоит в урегулировании спорных вопросов между КПК и Гоминьданом (стр. 373). В результате переговоров в ночь с 9 на 10 ноября ЦК КПК утвердил проект соглашения между КПК и Гоминьданом, скрепленный подписями П. Хэрли и Мао Цзэ-дуна. По поводу соглашения состоялся обмен приветственными телеграммами между Ф. Рузвельтом и Мао Цзэ-дуном. Соглашение предусматривало образование объединенного национального правительства Китая, сформированного главным образом из представителей КПК и Гоминьдана. После победы это правительство должно было заняться строительством Китая на основе буржуазно-демократических принципов Сунь Ят-сена. П. Хэрли взял на себя миссию убедить Чаи Кай-ши поставить свою подпись под этим соглашением. Подписываясь под соглашением, Мао Цзэ-дун рассчитывал таким образом получить от американцев вооружение, а П. Хэрли -побудить Особый район к активным действиям против японцев и подорвать отношения КПК с ВКП (б).

Однако расчеты американских политиков провалились. Проект соглашения с КПК оказался неприемлемым для Чан Кай-ши. Он прислал в Яньань своей проект, не устраивавший Мао Цзэ-дуна. По мнению П. П. Владимирова, хотя союз с маоистами открывал американцам возможность через базы КПК продвинуться к советским дальневосточным границам и осуществить идею пресловутого "санитарного кордона против большевизма" (стр. 399), он был сопряжен с большим риском, поскольку США уже не могли не считаться с мощью вооруженных сил СССР. По этой причине под предлогом "неуступчивости руководства

стр. 104

КПК" (стр. 400) США и Англия предпочли в борьбе за господство в Китае ставку на Чан Кай-ши. Контакты с американцами не принесли успеха Мао Цзэ-дуну. Это обстоятельство вынуждало его к "новой переориентации на Москву" (стр. 401). Но он не желал порывать окончательно и с Белым домом (стр. 405) и пытался "переиграть" США путем личной - встречи с Ф. Рузвельтом ²⁰.

Таковы факты политической игры Мао Цзэ-дуна с США, о которых до сих пор умалчивают в КНР²¹ .

В ходе начавшейся в 1930-х годах японской агрессии против Китая, говоря о создании единого фронта борьбы с японским империализмом, Мао Цзэ-дун сводил его к союзу лишь четырех классовых и политических сил: рабочих, крестьян, Городской мелкой буржуазии и национальной буржуазии, под которой имелась в виду средняя торгово- промышленная буржуазия. Он считал, что вторжение империализма в Китай ударяло лишь по интересам трудящихся, городской мелкой и средней буржуазии, и не замечал, что японская оккупация страны ущемляла и крупную буржуазию, представителем которой было гоминьдановское правительство Чан Кай-ши. Исключая крупную буржуазию из единого фронта на том основании, что вся она находится в лагере "предателей родины", Мао Цзэ-дун утверждал в 1935 г., что тактическая линия партии должна заключаться в мобилизации сил страны не только против японского империализма, но и против Чан Кай-ши²² . В сложившихся исторических условиях линия Мао Цзэ-дуна, вытекавшая из ошибочной оценки развития Китая и расстановки классовых и политических сил в нем, по существу, была левосектантской, авантюристической линией одновременной борьбы на два фронта - с японскими захватчиками и с Чан Кай-ши. Не видя роста противоречий между китайской крупной буржуазией и японскими захватчиками, поведение которых не могло не подогревать антияпонские настроения отдельных слоев крупной буржуазии, ставя Чан Кай-ши в один ряд с оккупантами и призывая к борьбе с ним, Мао Цзэ-дун ориентировал КПК на гражданскую войну, которая была бы на руку только Японии. Эта вредная ориентация была осуждена Коминтерном. В сентябре 1937 г., когда японские войска вели активные наступательные операции против гоминьдановских соединений, КПК заключила с правительством Чан Кай-ши соглашение об антияпонском блоке.

Мао Цзз-дун заверял П. П. Владимирова, а через него и ИККИ в том, что "он (Мао Цзэ- дун. - Е. К.) искренний сторонник объединения всех национальных сил и делает все возможное для укрепления и развития антияпонского блока" (стр. 13, 251). Однако факты, приведенные П. П. Владимировым, и его наблюдения уличают Мао Цзэ-дуна в

²⁰ Б. Тачмэн утверждает, что в начале 1945 г. руководство КПК готово было послать Мао Цзэ- дуна и Чжоу Энь-лая в Вашингтон, чтобы уверить президента США в том, что КПК, а не Гоминьдан представляет будущее Китая, и получить американское вооружение. Предложение о поездке блокировал П. Хэрли, который убедил Ф. Д. Рузвельта в нежелательности его встречи с представителями КПК и в необходимости поддерживать Чан Кай-ши, а не КПК (см.: В. Tuchmаn. If Мао Had Come to Washington: as Essay in Alternatives. "Foreign Affairs", 1972, vol. 51, N 1, pp. 50, 54 - 55).

²¹ Долгое время и в американской историографии замалчивалась политическая игра определенных кругов США с Мао Цзэ-дуном. Но в конце 60-х - начале 70-х годов, когда обозначалось "потепление" в китайско-американских отношениях, отдавая дань буржуазному объективизму и пытаясь нажить внешнеполитический капитал, приемлемый для Пекина и Вашингтона, американские историографы развернули оживленную дискуссию по проблемам Китая. Были опубликованы документы и отдельные исследования, касающиеся истории американо- китайских отношений до, в ходе и после второй мировой войны, в частности, относящиеся к зондажу американцев в Яньани в 1944 г. (см., например: J. Service. The Amerasia Papers: Some Problems in the History of U.S. - China Relations. Berkley (California). 1971; К. Е. Shewmaker. Americans and Chinese Communists, 1927 - 1945. Ithaca and London. 1971).

²² Mао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 1, стр. 263.

стр. 105

обратном. Одержимый стремлением захватить власть, установить господство своих "идей" в Китае и считая, что Чан Кай-ши "а этом пути мешает ему, Мао Цзэ-дун на случай войны с Гоминьданом старался сохранить вооруженные силы КПК и ее базы путем пассивной обороны или прямого отказа от борьбы с Японией. "Части 8- й НРА, - говорится в записи П. П. Владимирова от 7 июня 1942 г., - вместо активных военных действий по сковыванию японских интервентов ограничиваются вялыми оборонительными боями местного значения" (стр. 36). И далее: "...руководство КПК сражаться с японцами не намерено, а войну рассматривает как благоприятный момент для создания своих баз" (стр. 94 - 95). "Поэтому, - подчеркивает П. П. Владимиров, - почти все операции японцев успешны. ...Армия пятится, хотя силы наступающего противника незначительны" (стр. 94). Данные о военных действиях армий КПК, предназначенные для внешнего мира, однако, сознательно преувеличивались Мао Цзэ-дуном²³ .

Готовясь к гражданской войне, Мао Цзэ-дун передислоцировал отдельные части войск КПК из Северного Китая на Сианьское направление, где размещались войска гоминьдановского правительства. А это вызывало у Чан Кай-ши желание любым способом подавить Особый район, 8-ю НРА и Новую 4-ю НРА. Около 440 тыс. человек (более 40 дивизий) из войск Чан Кай-ши вместо того, чтобы воевать с японцами, блокировали Особый район (стр. 260). В записи от 15 августа 1943 г. П. П. Владимиров приводит провокационные доводы Мао Цзэ-дуна, призванные оправдать подготовку к гражданской войне: "Мы честно и активно боролись с японской армией, не получая ни от кого никакой помощи. Гоминьдану помогали Советский Союз, Англия и США. Лучше мы накопим аилы, разгромим Чан Кай- ши, захватим власть в Китае и тогда с поддержкой указанных стран разгромим японских захватчиков" (стр. 187). Даже скрепив своей подписью проект соглашения с Гоминьданом 9 ноября 1944 г., Мао Цзэ-дун "распорядился ни в коем случае не вести против японцев крупные операции... по-прежнему ограничиваться только мелкими стычками" (стр. 385). Конечно, правительство Чан Кай-ши по природе своей было реакционно. Чан Кай-ши был врагом китайских коммунистов. Но, руководствуясь чисто националистическими соображениями, он стремился заручиться поддержкой СССР и шел на сотрудничество с КПК в деле сопротивления японским оккупантам. Поэтому, пока гоминьдановское правительство стояло на позициях освободительной войны, Советский Союз помогал ему.

В обстановке продолжавшейся войны с Японией раскол единого фронта, на который Мао Цзэ-дун толкал КПК, создал бы угрозу гражданской войны, дал бы японским оккупантам возможность разбить и проглотить Китай. Гражданская война в Китае и тем более захват последнего Японией поставил бы международную реакцию в более выгодные условия борьбы с СССР. От этого проигрывало международное коммунистическое движение и все прогрессивное человечество, для которого в то время главной задачей был разгром фашистской Германии и милитаристской Японии.

Через 17 лет после VI съезда состоялся VII съезд КПК, проходивший в Яньани с 23 апреля по 11 июня 1945 года. Мао Цзэ-дун всячески затягивал созыв съезда, полагая, что ему надо прийти на этот партийный форум, обладая всей полнотой власти в КПК. Основным вопросом съезда был политический отчет ЦК КПК, с которым выступил Мао Цзэ-дун²⁴ . Единственным советским наблюдателем, присутствовавшим на

²³ В записи от 30 августа 1943 г. П. П. Владимиров назвал завышенными данные о том, что 8- я НРА и Новая 4-я НРА сковывали 58% японских и 90% марионеточных войск в Китае (стр. 192).

²⁴ См. Мао Цзэ-дун. Избр. произв. Т. 4, стр. 457 - 576.

стр. 106

съезде, был П. П. Владимиров. Его подробная запись (стр. 510 - 529, 601 - 602) выступления Мао Цзэ-дуна, расходящаяся с письменным докладом председателя партии, розданным делегатам съезда, дала ему основание для резкой критической оценки этого выступления: "Чувствуется стремление докладчика обойти все принципиальные внутрипартийные вопросы... скрыть личную борьбу за власть под марксистскими лозунгами... замазать неблаговидные методы и мотивы чжэнфынного прошлого..." В докладе "провозглашается непримиримая борьба с ГМД (Гоминьданом. - Е. К. ),.. прежняя политика сохранения живой силы и вытеснения войск ГМД, вплоть до вооруженного захвата новых территорий" (стр. 525 - 526). Мао Цзэ-дун пытался также "обосновать отход от теории марксизма" (стр. 525). Ему удалось "опорочить как политическое значение Коминтерна, так и опыт ВКП (б)" (стр. 609), а в Уставе КПК, принятом съездом, приравнять свои "идеи" к марксизму.

Даже отрывочные замечания П. П. Владимирова об основных чертах "идей Мао Цзэ- дуна" убеждают в том, что они представляли собой лишь эклектическую мешанину чуждых марксизму-ленинизму теоретических построений, расцвеченных псевдомарксистской фразеологией. "Левая" по форме и правая по существу фраза соответствовала тому, что Мао Цзэ-дун неоднократно говорил: "Слова китайца - это одно, а его дела - совершенно другое" (стр. 267). Марксизма он не знал и толковал его грубо-вульгарно. Он, например, всерьез утверждал, что, "согласно учению Маркса, для жизни и борьбы прежде всего необходимо, чтобы сюда (Мао Цзэ-дун показал "а свой разинутый рот) что-то входило, а отсюда (он показал, откуда именно) выходило..." (стр. 117). Он также серьезно уверял, что революционер - это тот, кто... ест красный перец (стр. 80).

Читатель дневника П. П. Владимирова, возможно, спросит, как случилось, что у руководства КПК оказался человек, ничего общего не имевший с научным коммунизмом, являвшийся в теории и на практике националистом и антисоветчиком, шедший вразрез с интересами борьбы с фашистской Германией и милитаристской Японией, добивавшийся установления личной диктатуры, насаждавший в партии казарменные порядки? Отвечая на эти вопросы, П. П. Владимиров пишет: "Конечно, все не так просто. И этот человек (Мао Цзэ-дун. - Е. К. ) по-своему умен... Он сознает неизбежность развития революции в Китае и закрепляет свое положение именно с этих позиций. Он не может не выдавать свои антипартийные и оппортунистические действия. И в среде зарубежных компартий и в КПК эти действия не принимались да, пожалуй, и по сию пору не принимаются как умышленно враждебные. Их принимают за "ошибки", "уклоны", но в рамках марксистской идеологии. Надо отметить, что и "раскрывался" Мао Цзэ-дун прежде не столь откровенно и был гораздо осторожнее. И все его по сути дела враждебные действия против идеологии марксизма-ленинизма принимались за ошибки, более или менее серьезные, но все же ошибки в общем-то преданного революции коммуниста. И в Коминтерне, и в самой КПК на эти ошибки смотрели как на просчеты, которые будут самоизживаться самой логикой развития революции и по мере становления зрелости как самой еще молодой КПК, так и ее руководителей" (стр. 120 - 121).

Дневниковые записи П. П. Владимирова воспринимаются как остросовременные, имеющиеся в них обобщения созвучны соответствующим оценкам в документах мирового коммунистического движения. Дневник убеждает в том, что причины поворота маоистов конца 50-х - начала 60-х годов в сторону открытого социал- шовинистического, антисоветского курса наряду с другими факторами следует искать и в идейно-политическом поведении Мао Цзэ-дуна и его сторонников еще до победы китайской революции и образования КНР. Записи П. П. Владимирова приходятся на годы второй мировой войны, когда от всех отрядов миро-

стр. 107

вого коммунистического движения требовалось максимально гибкое сочетание национальных и интернациональных задач. Как видно из дневника П. П. Владимирова, маоисты грубо нарушали это сочетание. А отход от него вел к антикоммунизму, антисоветизму и национализму, что нашло свое проявление в теоретической и 'Практической деятельности Мао Цзэ-дуна.

Записи П. П. Владимирова не претендуют на всестороннее освещение жизни КПК, они относятся главным образом к поведению Мао Цзэ-дуна и его группы. Но это отнюдь не снижает их ценности. Концентрирование внимания на маоистском руководстве ярче и убедительнее подчеркивает беспочвенность попыток маоистской и буржуазной историографии выдать оппортунистическую линию Мао Цзэ-дуна и отход нынешних пекинских лидеров от принципов марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма за линию всей КПК и утверждать, будто эта линия проводится на "основе" и в "рамках" марксистской идеологии. Дневник П. П. Владимирова направлен против линии Мао Цзэ-дуна, а не против КПК. П. П. Владимиров отделяет его от партии, не отождествляет его поведение с поведением всей партии, хотя и считается с тем, что Мао Цзэ-дун, - стоявший у руководства КПК, навязывал ей свой курс, а это, разумеется, не могло не влиять на нее. Вместе с тем "партия была единственной силой, выступающей против иностранных и собственных угнетателей. Десятки тысяч коммунистов отдали за это жизни" (стр. 145 - 146), подчеркивает П. П. Владимиров.

Как бы Мао Цзэ-дун ни пытался превратить партию в инструмент для достижения своих личных целей, объективные закономерности общественного развития опрокидывали его планы. Решающим фактором, препятствовавшим ревизионизму Мао Цзэ-дуна, была правота марксистско-ленинского учения, прочность которого была проверена всем ходом исторического развития Советского Союза, его титанической борьбой с гитлеровской Германией. В самые тяжелые дни фашистского нашествия Страна Советов продемонстрировала всему человечеству силу и мощь своего народа, объединенного под знаменем самого передового мировоззрения. Все это не могло не служить вдохновляющим примером для китайского народа и для КПК в целом. При всей рыхлости этой партии, усугубленной чжэнфыном, Мао Цзэ-дуну не удалось поставить ее себе в полное услужение. Китайские коммунисты в массе своей глубоко верили в дело освобождения родины от японских захватчиков, в ее социалистическое будущее, в помощь СССР, и этой верой сдерживали стремление маоистов затянуть на КПК петлю оппортунизма. Все это дало основание П. П. Владимирову прийти к важному заключению, что объективная обстановка выводит КПК "на путь борьбы за социалистический Китай. Это движение впредь может оказаться сильнее оппортунизма отдельных руководителей" (стр. 358). С этим заключением нельзя не согласиться.

Постоянный адрес данной публикации: