Ю. ГОЛУБИЦКИЙ, старший научный сотрудник ИСПИ РАН

МЕЛКАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ, ДИКОВИНКИ И СТАТИСТИКА МОСКОВСКАЯ, ИЛИ КАК ЗАРОЖДАЛСЯ В СТОЛИЦЕ МАЛЫЙ БИЗНЕС (русский физиологический очерк 1830 -1840-х годов)

Первым российским писателем, которого без оговорок можно отнести к очеркистам физиологического направления¹, стал Николай Алексеевич Полевой. Он в большей мере, чем кто-либо из современных ему отечественных литераторов, опирался на достижения французских "физиологии"².

Достоверно известно, что Полевой внимательно читал и изучал альманах "Le diable boiteux, ou le live de 101", вышедший в 1831 г. в Париже, из которого в издаваемые им журналы перекочевали в переводах статьи Ж. Жанена об "уличной промышленности" Парижа ("Московский телеграф") и очерк о мелкой промышленности Парижа, объединенный с оригинальным очерком самого Полевого в единый журнальный раздел "Москва и Париж в мелкой живописи нравов" ("Новый живописец").

Подобно высоко чтимому им Галлю, Полевой стремится "судить о человеке по черепу", то есть о целом по его значимой детали. Подробно и всесторонне изучает он с этой целью метафорический "череп" Парижа - его "мелкую промышленность", живописуя при этом специфику парижских улиц, экзотических профессий парижского дна и промыслов полууголовных личностей.

Столь же остроумно и увлекательно Полевой изобразил в аналогичном ракурсе современную ему Москву. В очерке "Мелкая промышленность, шарлатанство и диковинки московские"³ он одним из первых предложил читателю данные московской статистики (см. табл. 1), характеризующие исследуемый город⁴. Как видно из таблицы, "потерянными", не учтенными в ней оказались 98 000 человек, треть заявленного населения Москвы. Их Полевой относит к тем, "кто живет в Москве, не имея ни перед собой, ни за собой ни приюта, ни какого средства жить, кроме двух рук с прибавкою желудка, который надобно чем-нибудь насытить, и головы, которую надобно преклонить куда-нибудь"⁵.

¹ В те времена понятие "физиологический" чаще употреблялось в значении "правдивый", "естественный", даже "натуральный" в смысле "антиромантический". Понятия "физиологического" и "социального" были практически тождественны, в том числе и по причине недостаточной развитости понятий собственно социального и литературоведческого блоков.

² Первым в русской литературе отметил и четко определил эту традицию И. Т. Кокорев (Кокорев И. Т. Москва сороковых годов XIX в. М.: Московский рабочий, 1959).

³ Новый живописец общества и литературы, составленный Николаем Полевым. Ч. 6. М., 1832. С. 256.

⁴ Большое значение для становления отечественного обществоведения имело использование статистических данных. См., например: Осипов Г. В. Введение в социологическую науку // Осипов Г. В. Рабочая книга социолога. М.: УРСС, 2008. С. 64 - 66.

⁵ Новый живописец общества и литературы... С. 266.

Таблица 1

Данные московской статистики

Исследуя мелкую промышленность, Полевой, подобно социологу более поздних времен, делил эту промышленность, по собственному меткому выражению, "на три этажа", создав убедительную и запоминающуюся социально-художественную метафору⁶. Наиболее престижный бельэтаж занимают "большие торговцы, фабриканты, заводчики, поставщики, откупщики, подрядчики со своими огромными капиталами, обширными заведениями, превосходными изделиями, конторами, магазинами"⁷. На первом этаже, в низу социальной лестницы, процветает "деятельность мелкая, часто одноручная, всегда пестрая, подстрекаемая нуждою, голодом, холодом, жаждою: тут цеховой, ремесленник, кустарник, разносчик, развозчик, переносчик, лоскутник - копейка вертится, катится ребром; телега заменяет обоз; короб служит магазином"⁸. Верхний этаж, согласно Полевому, занят шарлатанством всякого рода, "всем тем, что промышляет без миллионов и копейки, без магазинов и телеги, без станка и шила. Тут фокусники тела и ума, аферисты, плясуны, прыгуны на карман ближнего и на веревке, прожектеры на деле и на бумаге... комнаты бывают убраны хорошо и худо; пьют то шампанское, то воду; торгуют всем - даже смехом и слезами ближнего, веселятся в печали, печалятся в радости"⁹.

После такой экспозиции Полевой приглашает читателя на прогулку по центру московской торговой жизни: Китай-город, Воскресенские ворота с облюбовавшими это место "ходателями", Охотный ряд и другие рынки. Он вводит читателя в московские дома, дает меткие характеристики учителям, представителям других профессий, живописует натюрморт изысканных яств на званом обеде.

Важно отметить, что русский физиологический очерк именно в 1830 - 1840-е годы освободился от установки на сенсации, на отыскание "тайн" в духе романов популярного у русского читателя француза Э. Сю, его основным предметом стало исследование общественной жизни. Объясняется это тем, что социальные контрасты изображались не со снобистских позиций аристократа-филантропа, как у Сю, а с позиций русского писателя, тяготеющего если не к выраженной демократичности, то, по крайней мере, к весьма прогрессивному народничеству. При

⁶ Плодотворным оказалось сравнение социально-производственной структуры общества с домом. До Полевого это сравнение использовал В. Одоевский в своей "тройчатке" - описании петербургского трехэтажного дома, а еще ранее - француз Жанен, изначальный автор идеи.

⁷ Новый живописец общества и литературы... С. 259.

⁸ Там же. С. 260.

⁹ Там же.

таком ракурсе тайны оказывались весьма простыми, будничными, без нагнетания приключенческой, уголовной атмосферы¹⁰.

О Кокореве, сыне бедного крепостного-отпущенника, Н. Добролюбов писал с глубоким почтением: "Он не издали, не в качестве дилетанта народности, не в часы досуга, не для художественного наслаждения наблюдал и воображал жизнь бедняков, с горем и часто грехом пополам добывающих кусок хлеба. Он сам жил среди них, страдал с ними, был с ними связан кровно и неразрывно"¹¹.

Если добавить, что и Полевой был купеческим сыном и прекрасно разбирался в особенностях торговли и ремесел, то станет очевидным, что такие русские писатели просто не могли в качестве литературного метода отражения отечественной реальности предпочесть очерковому реализму заимствованные у иностранцев фантастику и мистицизм.

Полевой раскрывает природу мелкой московской промышленности в блестящем, на наш взгляд, социально-психологическом пассаже, который мы приведем целиком.

"По Ильинке, между входами в ряды и большими лавками, везде втиснуты маленькие убежища мелкой промышленности: лавки аршина по два ширины... за... прилавками расставлены чай, сахар, кофе, китайские ящики, сделанные в Москве. Каждый проходящий носом уткнется в них, и ловкий оборотливый продавец не пропустит мимо себя мухи, не только человека... В такой лавке всего товара бывает на тысячу рублей... продавец от лавки своей сам сыт, прокармливает семью, держит мальчика - ловца проходящих, прекрасно одет, и если вы купите у него что-нибудь, он пошлет с чайником в трактир, за горячею водою, попотчивает вас чаем, и вы можете беседовать с ним, как древний афинянин на торжище, о городских новостях, о политике, о театре, смотреть между тем на проходящих и в то же время вкушать китайский нектар, как будто в диванной богача.

Прибавьте, что за наем такой лавки платят по 1000, по 2000 рублей в год. Вот промышленность, возможная только в Москве! Она основана на лености человеческой, потому что покупатель всегда попадает в первое место, куда его приглашают, и при бесчисленном множестве маленьких продаж тысяча рублей вертится колесом и в год окупит двухтысячную лавку и все расходы торговца. Не с одним чаем и сахаром есть в городе такие лавочки, прилавки и шкапики; их найдете с галантереею, лентами, игрушками, стальными вещами, шелковыми, бумажными товарами. Ловкость, умение торговать - непостижимые!

Тамбовская помещица в первый раз с роду приехавшая в Москву, подходит к такой лавочке: ей кланяются, называют ее по имени, которое успели уже выспросить у Фалалея, слуги ея; она спрашивает товара, которого никогда не было в лавочке. Тотчас посылают за им в запасную палатку, которая вовсе не существует: товар возьмут у соседа, в другом ряду и продадут за свой, а с соседом после сочтутся.

Чутьем узнают: любите ли вы торговаться, умеете ли покупать, знаете ли толк в товаре, и будут с вами честны, тихи, болтливы, решительны, медленны, распознавши ваш характер, склонности и способности..."¹².

Сама собой напрашивается, по крайней мере, внешняя аналогия изображенной Полевым торговой Москвы с тем торжищем, в которое

¹⁰ И. Т. Кокорев иронизировал по этому поводу: "Со времени появления "Парижских тайн" у многих появилась смертная охота бродить по самым глухим закоулкам, в надежде натолкнуться на какую-нибудь "тайну" и испытать сильное ощущение, которое они находят только за карточным столом да в опекунском совете" (Кокорев И. Т. Москва сороковых годов XIX века. С. 73).

¹¹ Добролюбов Н. А. Очерки и рассказы И. Т. Кокорева // Поли. собр. соч. Т. V / Под ред. Е. В. Аничкова. СПб., 1911 - 1913. С. 287 - 295.

¹² Новый живописец общества и литературы... С. 287 - 290.

превратилась русская столица в 1980 - 1990-е годы. Повсюду - кооперативные ларьки и будочки, бессчетное количество новых магазинов, принимающих на комиссию от "челноков" практически любой товар, снующие взад-вперед новые коробейники, торгующие с рук вразнос, менялы с пачками сомнительной валюты под полой. В центре города - вавилонское столпотворение с утра до ночи. Вдоль тротуаров центральных улиц плечом к плечу стоят хмурые, поникшие вчерашние врачи, учителя, инженеры, вынужденные промышлять, торгуя чем попало. С ухмылкой передают нам привет из XIX века "китайские ящики, сделанные в Москве". Каждая вторая пара обуви, кофточка, юбка, брюки якобы известных европейских фирм - на самом деле китайский контрафакт, а китайский ширпотреб - контрафакт отечественный, сделанный "на живую нитку" в подпольных подмосковных артелях. Аналогия эта обусловлена схожими социально-политическими условиями - временем перемен.

Напомним, что период, который живописует Полевой, - это время, "заключившее в себе и концы и начала"¹³. "Внутреннее положение страны из рук вон плохо, - писал М. А. Бакунин. - Под покровом строжайшего иерархического формализма скрыты отвратительные язвы: наша администрация, наша юстиция, наши финансы - сплошная ложь, придуманная для обмана заграничного общественного мнения, для успокоения внутренней тревоги монарха... действительное положение дел его страшит"¹⁴.

Одновременно с массовой апатией и пессимизмом наметились и быстро созрели противоположные тенденции в общественном развитии, которые с каждым годом все больше доминировали в обществе. К 1840-м годам прогрессивная Россия созрела для протеста. Резонно предположить, что начальную стадию такого социального пробуждения и движения и наблюдал Полевой.

Статистика, систематизированные наблюдения, классификация составляющих исследуемого явления, выводы экономического свойства, психологические характеристики персонажей... Если текст Полевого о мелкой промышленности еще и не социологическое исследование само по себе, то, бесспорно, почти вплотную приблизившаяся к нему социологизированная документальная проза, которую В. Канторович называет социографией¹⁵.

В физиологическом очерке И. Т. Кокорева "Мелкая промышленность в Москве" конкретизируются изыскания Полевого на эту тему. "Две промышленности ведутся в Белокаменной: одна - блестящая... занимающая сотни тысяч рук, двигающая сотнями миллионов рублей; другая, не в обиду ей сказать, грошовая; одна одевает и убирает почти всю Россию, шлет свои изделия к "стенам недвижного Китая" и в "пламенную Колхиду"; знают о ней и степной хивинец, и красноголовый... персиянин; другая идет лишь для домашнего обихода, известна одним коренным жителям столицы". Такую картину промыш-

¹³ Сарабьянов Д. В. Павел Федотов. М.: Изобразительное искусство, 1969. С. 11.

¹⁴ Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. Т. 3. М.: Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльно-переселенцев, 1935. С. 275 - 276.

¹⁵ Речь идет о рассказах и очерках, посвященных исследованию современного общества (Канторович В. Социология и литература // Новый мир. 1967. N 1. С. 169).

ленности московской пишет очеркист и сразу заявляет, что предмет его исследования - другая промышленность, та, "которая, отроду не учась ничему, берется почти за все, у которой нет ни фабрик, ни заводов, что, впрочем, не мешает ей быть необходимым чернорабочим для многих из них, которая, наконец, существуя везде, нигде не оставляет прочных, явных следов своего бытия, не подлежит никакому контролю, не упоминается ни в одной статистике"¹⁶.

Мелкая промышленность, по классификации Кокорева, - это даже не сословное ремесленничество, само по себе занятие жалкое и малоприбыльное. Но даже этому жалкому положению, как уверяет очеркист, завидуют сотни и тысячи деятелей мелкой промышленности (см. табл. 2).

Таблица 2

Род деятельности и сбыт мелкой промышленности московской

¹⁶ Кокорев И. Т. Мелкая промышленность в Москве // Очерки Москвы сороковых годов. Л., 1932. С. 65.

"В дополнение к перечисленным в таблице занятиям мелкой промышленности московской отметим, что цивилизация лишила ее двух постоянных отраслей летнего дохода: до изобретения фосфорных спичек мелкая промышленность московская собирала в лесах трут, запасалась кремнями, делала нехитрые серные спички и снабжала этими товарами по крайней мере половину столичных хозяек"¹⁷.

Важно отметить, что, показывая во всей неприглядности не работу даже, а каждодневную борьбу за выживание агентов мелкой московской промышленности, автор, где только удается, отмечает их природную домовитость, строгость при исполнении религиозных обрядов и уважительное следование исконно русским нравственным императивам.

Интересны рассуждения Кокорева о том, почему они столь консервативны в своем промысле. "...Почему же мелкая промышленность не возьмется за разные фиглярства, не вступит в компанию с штукарями, не выдумает каких-нибудь представлений? Ответ будет решительный и ясный. "Это дело тальянцев и немцев: они облизьяну выдумали, блох обучили плясать, лошадь часы узнавать, собак муштруют, свинок морских, словно невидаль какую показывают, шарманкой да волынкой кормятся; а русский человек, как ни беспечен, совестится быть дармоедом, приобретать хлеб подобными средствами, считает недостойным себя пуститься в комедиянство""¹⁸. Видно, что автор, в целом беспристрастный, в данном вопросе сочувствует обездоленным соотечественникам, способным и на социальном дне сохранять человеческое достоинство и гордость, с уважением воспринимает их взращенное на национальной традиции мировоззрение.

Отметим также важный момент: позицию своих героев к участию в "райках" автор очерка берется выяснить, прибегнув к опросу. Это дает нам основание утверждать, что русский физиологический очерк в отношении отечественной социологии и гуманитарных наук в целом выполнял роль не только литературного документа, но и первоначальной формы социологического исследования.

Впрочем, ошибочно и преувеличивать "социологичность" очерков. В нашем случае автор ограничился получением первичной информации. Он не стал выяснять причины столь необычного для низших сословий "национального изоляционизма" в трудовых отношениях. Не стал интерпретировать полученные данные, выявлять, в чем заключен социальный интерес исследуемой им страты, оставил без анализа присущую ей культуру труда и т. д. В случае с очерком Кокорева мы имеем дело лишь с описанием мнения населения по конкретному вопросу.

О близости литературного творчества Кокорева исследовательскому методу, который позже назовут "социологией", свидетельствуют его статьи "Успехи образованности в Новороссийском крае"¹⁹ и "Разыскания в архивах об Архангельском порте"²⁰. Статьи эти по какой-то причине вышли в свет без указания фамилии автора, но из переписки Кокорева с редактором "Москвитянина" М. П. Погодиным²¹ ясно, что именно он был их автором.

¹⁷ Кокорев И. Т. Мелкая промышленность в Москве. С. 77.

¹⁸ Там же. С. 72 - 73.

¹⁹ Москвитянин. 1849. N 2, кн. 2. С. 49 - 52.

²⁰ Там же. N 7, кн. 1. С. 99 - 101.

²¹ ГБЛ ОР. Ф. 231 (арх. Пог./П). Карт. 15. Ед. хр. 104. Письмо N 5.

Кокорев отдавал себе отчет в том, что очерк его неполон, что созданная им картина мелкой промышленности весьма фрагментарна. Впрочем, заключает очеркист, таковой и была его задача. "Я хотел изобразить только тех людей, которых "нужда научает и калачи печь". У кого есть одно постоянное занятие, ремесло ли, торговля ли, кто, как говорится, век свекует в одном гнезде, - те не входили в мою раму, ибо об них следует говорить наряду с крупною промышленностью"²².

Жизнь социальных пластов, которые изображались Полевым и Кокоревым, впоследствии более полно будет представлена в текстах беллетристов-народников - "художников-социологов", по определению Г. В. Плеханова. Демократизм русского физиологического очерка, не просто возможность, но желательность (В. Белинский) героя из народа роднит это литературное направление с отечественными социологическими исследованиями. В. В. Берви-Флеровский в первом отечественном прикладном социологическом исследовании²³ "Положение рабочего класса в России: наблюдения и исследования" (1869) попытался препарировать с помощью социологического инструментария труд и бытование русских аграриев - тех современных ему сельских тружеников, внимание к которым привлекал Белинский.

Обратил пристальное внимание на обездоленное сословие представителей мелкой промышленности и один из выдающихся русских экономистов М. И. Туган-Барановский в своем фундаментальном труде "Русская фабрика в прошлом и настоящем". Это еще раз свидетельствует о важности данного предмета для становления российской общественной науки.

²² Кокорев И. Т. Мелкая промышленность в Москве. С. 77.

²³ В этой работе, "несмотря на урбанистическое название, автор исследовал условия труда, быта сельскохозяйственного населения, особенно батрацкого, и анализировал общественные типы организации аграрного труда, производственных отношений в сельском хозяйстве, прежде всего в помещичьем, крестьянско-общинном и кулацком хозяйстве". Староверов В. К истории возрождения российской сельской социологии (Заметки участника) // Социологические исследования. 2008. N 10. С. 41.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Ю. ГОЛУБИЦКИЙ:

Комментарии: