"Не найдете ли Вы возможным издать роман Орлова, вещь, написанную весьма интересно и "фабульно"?" - обращался А. М. Горький из Сорренто к директору Госиздата И. В. Вольфсону 1 сентября 1926 года. Но фантастический роман "Диктатор" так и не был опубликован, ибо обласканный Горьким начинающий беллетрист, более известный большевистской верхушке как старый социал- демократ, кооператор и очень талантливый, хотя и вечно фрондирующий своей независимостью, экономист-продовольственник, основавший один из первых серьезных советских журналов и стоявший у истоков нэпа (В. И. Ленин назвал книгу Орлова "прекрасной" и использовал подготовленный им проект декрета "О потребительской кооперации"), ...вышел из рядов большевистской партии и, находясь на службе в берлинском торгпредстве, отказался вернуться в СССР. Известный эмигрантский прозаик и мемуарист Р. Б. Гуль назовет его позже "первым советским невозвращенцем".

Николай Афанасьевич Орлов родился 8(22) ноября 1888 г. в г. Камышлове Пермской губ. в семье сельского писаря, но еще трехлетним ребенком потерял мать, а в возрасте девяти лет - отца. "Вырос, - рассказывал он о себе Горькому, - "в чужих людях". По сибирским дебрям, по приискам таскался все детство. Как- то в Томске попал случайно на глаза местному покровителю "одаренных самородков" Вологодскому (известен как премьер Колчака). С этого времени попадаю в образованное общество". Будущий глава совета министров при "верховном правителе" России, а тогда - блестящий адвокат, успешно защищавший в суде ссыльных революционеров, П. В. Вологодский взял сироту под свою материальную опеку и дал ему возможность учиться. Однако уже из шестого класса гимназии юноша был исключен, поскольку, вступив в 1905 г. в ряды РСДРП, вел в Томске активную пропагандистскую деятельность, за что и поплатился полугодовым тюремным заключением и двухмесячной административной ссылкой.

"Вологодский помог мне выдержать экзамен за гимназию, послал в питерский университет, - с признательностью вспоминал Орлов. - В глухую пору 1908 - 1912 гг. я вел кружки, работал в клубах, кооперативах. Начал выдвигаться в кооперативной журналистике. Потом война, фронт. Кооператоры вытянули к 16 году в "Хлебармию" (созданную Министерством земледелия для заготовки продовольствия и фуража в тыловых районах. - В. Г.). Стал продовольственником" ¹ . Более подробно о своей

Генис Владимир Леонидович - публицист.

стр. 84

дореволюционной теоретической и практической подготовке Орлов напишет при поступлении на советскую службу в заявлении от 16 апреля 1918 г.:

"Прослушал курс юридич[еского] фак[ульте]та С[анкт]-П[етер]б[ургско-го] университета. Несколько лет работал на выборных и наемных должностях в рабочих кооперативах Петрограда, сотрудничал в "Вестн[ике] кооперации", "Союзе потребителей" и др[угих] кооперативных органах. Во время войны работал во фронтовых организациях Союза городов, с 1916г. служил в центральном управлении "Хлебармии", ведая последовательно водными перевозками, железнодорожными] нарядами и планом снабжения населения. Перед революцией перешел в Особое совещание по топливу и занимался разработкой анкетных данных. Когда Министерство продовольствия приступило к изданию популярного органа "Продовольствие и снабжение", был приглашен на должность секретаря редакции, но фактически исполнял обязанности редактора этого журнала. В ноябре месяце мин[увшего] года покинул службу в Министерстве, подчиняясь дисциплине социалистической группы служащих М[инистерст]ва, членом которой состоял, и перешел на должность секретаря Издат[ельского] отдела Петроградского] Союза Рабочих Потребительных] Обществ. В настоящее время состою сотрудником нескольких кооперативных органов и газеты "Новая жизнь". Являюсь автором нескольких брошюр по организации и теории кооперативов". Орлов имел в виду изданные в начале 1918 г. брошюры - "Кооператив в работе. (Правдивая глава из истории вымышленного потребительного общества)", "Клуб кооператоров, его задачи, организация, работа", "Библиотека-читальня кооператива" и "Как устраивать собрания и лекции потребительного общества".

Оказавшись волей судьбы на продовольственной работе, Орлов очень увлекся этой столь животрепещущей для воюющей России темой, и еще весной 1917 г. его статья "К вопросу о продовольствии" появилась на страницах возглавляемого Горьким престижного столичного журнала "Летопись" (N 2 - 4). Примыкая к группе умеренных социал-демократов "новожизненцев" и редактируя с апреля популярный печатный орган Министерства продовольствия Временного правительства, Орлов, конечно, не принял большевистский переворот, но позже объяснял Горькому, что "как интернационалист остался на работе".

Уже 23 марта, сообщал Орлов, "я был принят на службу Комиссариата Продовольствия членом коллегии Д. З. Мануильским и эвакуирован как служащий Комиссариата из Петрограда в Москву. Из личных переговоров с т. Мануильским устанавливалось, что на меня возлагается задача организовать экономический журнал по той схеме (приблизительно), какая была намечена мной и передана т. Мануильскому". Месяц спустя, по заявлению члена Малой коллегии Наркомпрода РСФСР А. И. Свидерского, Орлов задним числом, с 1 апреля, был зачислен на должность секретаря редакции журнала "Известия Народного Комиссариата по Продовольствию", в первых четырех книжках которого (NN 1 - 7 за май-июнь) значилось: "За редактора - Н. А. Орлов", а в следующих десяти книжках (NN 8 - 25 за июнь-декабрь) - "Редактор Н. А. Орлов". По собственному его признанию, "приходилось быть и редактором, и автором ответственных статей, и репортером, и корректором, и выпускающим, и администратором" ² .

Причем почти в каждой книжке журнала печатались всегда серьезные, эмоциональные и порой весьма нелицеприятные по отношению к новой власти статьи Орлова: "Продовольственная политика" (N 1), "Свобода хлебной торговли" (N 2 - 3), "Продовольственный вопрос и расслоение деревни" (N 4 - 5), "К итогам съезда советов народного хозяйства" (N 6- 7), "Сельскохозяйственные коммуны" (N 8), "Король умер - да здравствует король" (N 9), "Сельскохозяйственные коммуны или национальные латифундии", "Классовый паек" (N 10 - 11), "Национальные латифундии" (Х9 12 - 13), "Лавировать или бить" (N 16 - 17), "Накануне великих событий" (N 20 - 21), "Система продуктораспределения" (N 22 - 23), "Второе предостережение" (N 24 - 25).

стр. 85

Убежденный, что "не на полицейской системе собирается строить свое бытие новая Россия", Орлов по мере сил пытался противостоять большевистскому экстремизму и развеять все более утверждавшиеся тогда среди продовольственников "военно-коммунистические" иллюзии, будто "комбеды", насильственное изъятие хлеба продотрядами и ликвидация вольного рынка могут радикально разрешить проблему голода. Вопреки официальной линии своего ведомства Орлов доказывал, что "вооруженный поход в деревню" убивает охоту крестьян к севу, способствуя росту их антибольшевистских настроений, а, например, безумное желание немедленно "муниципализировать" всю торговлю ведет к заведомому расхищению товаров, пустым полкам магазинов и "форменной вакханалии спекуляции". "Положительно кажется, - восклицал Орлов, - что мы задались целью своими руками зажигать белогвардейские костры!" Горячо ратуя за создание крупных сельскохозяйственных экономии, он считал, что единственным "рычагом", позволяющим привлечь сердца крестьян на сторону государства, является всемерное развитие кооперации с ее коллективистскими идеями равенства в труде и распределении благ ³ .

В конце лета Орлов пишет солидный, почти в 400 страниц, основанный на большом фактическом и статистическом материале труд "Девять месяцев продовольственной работы Советской власти", в предисловии к которому Свидерский предупреждает читателя, что "многие соображения, высказываемые автором настоящей книги,.. не отвечают взглядам Народного Комиссариата по Продовольствию". Тем не менее труд Орлова был издан под заголовком "Продовольственная работа Советской власти. К годовщине Октябрьской революции", причем и спустя три года после выхода этой книги Ленин искренне хвалил ее и называл "прекрасной". Отвечая 12 ноября 1918 г. на записку Свидерского: "Говорят, что Вы недовольны выпущенной Компродом книгой Орлова?", председатель Совнаркома горячо возразил: "Напротив, очень доволен и крайне зол на Вас, что Вы вовремя этой книги и ее корректур мне не дали, о книге не кричали. На Компрод зол, что не умеете использовать людей вроде Орлова" ⁴ .

Однако тот был слишком независим, чтобы сделать карьеру, и несмотря на похвалу Ленина откровенная фронда беспартийного редактора по отношению к руководству ведомства не могла остаться безнаказанной. Уже в ноябре в журнале появилось официальное сообщение, что характер его, "ввиду событий, переживаемых Республикой, видоизменяется: из органа преимущественно академического "Известия Наркомпрода" превращаются в практически- инструкционный и боевой орган. Вместе с тем проводятся перемены в составе редакции журнала в сторону коллегиального руководства и более тесной связи ее с деловым аппаратом Компрода". С 1 декабря главным редактором стал некто И. В. Тейтель, занимавший, по свидетельству Орлова, "идейную позицию, близкую к компродовской" ⁵ . Хотя самого его назначили редактором теоретических изданий, из семи членов редакционно-издательского совета Орлову определили самый низкий оклад, а из трех его статей, появившихся в журнале в 1919 г., - "Переворот в продовольственной политике" (N 1 - 2), "Спор о кооперации" и "Натурализация заработной платы" (N 3 - 6), - две первые печатались "в дискуссионном порядке".

Тем не менее в своей очередной, вышедшей в начале лета 1919г., брошюре "Продовольственное дело в России во время войны и революции" Орлов вновь резко критиковал политику повального огосударствления частной и кооперативной торговли и без обиняков заявлял, что на местах продовольственная политика власти понимается "как хлебная война, как организованный поход не только против кулаков, но и против среднего крестьянства", вследствие чего происходит сплочение деревни для отпора "реквизиторам" и "голытьбе-лодырям". Хотя Орлов приветствовал новые правительственные декреты о снятии, как он выражался, "беззаконно поставленных заградительных отрядов и свободном провозе гражданами ненормированных продуктов", в примечании редакции недовольно указывалось, что "в оценке означенного постановления Компрод расходится с автором настоящей брошюры".

стр. 86

По мнению оппонентов Орлова, решение Совнаркома от 10 декабря 1918 г. о предоставлении рабочим и иным профессиональным объединениям права закупки и провоза ненормированных продуктов, равно как и резолюция ВЦИК от 17 января 1919 г. (и принятый на ее основе декрет Совнаркома от 21 января) о разрешении временной свободной торговли ими с широким привлечением кооперации к заготовкам и снятием заградительных отрядов, следовало "рассматривать как акты, изданные вразрез с основами советской продовольственной политики", что было-де вызвано в тот момент "слабостью" продорганов РСФСР. Поскольку подобная точка зрения активно пропагандировалась в советской прессе Свидерским, настаивавшим на введении монополии и на свободные пока от "нормирования" продукты питания, Орлов подготовил две большие контрстатьи для газет "Правда" и "Известия" - "Новые иллюзии на место изжитых" и "Каким же путем мы победим голод?".

В сопроводительном письме, от 17 февраля, в редакцию "Правды" он указывал, что резолюция ВЦИК признается "Свидерским и Компродом всего лишь "временной мерой", которую уже пора отменить", но что взамен - те же заградительные отряды и органический саботаж заготовляющих губпродкомов? Орлов с сарказмом замечал, что Свидерский, желая подарить населению "еще один десяток бумажных монополий", собирается, видимо, монополизировать сметану, творог, редьку, петрушку и т. д., потому что все другие продукты отнюдь не свободны от государственного нормирования, но "пока дело заготовок находится в руках канцелярий, а не кооперативно организованных потребителей, всякая новая монополия будет нашим очередным заблуждением".

Об этом же с негодованием писал Орлов и редактору "Известий" Ю. М. Стеклову: "Высоко официальные статьи А. И. Свидерского, повторяющие лишь то, что А есть А и что вне разбойничающих и решительно охулиганившихся заградительно-реквизиционных отрядов и жалких заготовительных органов Компрода нет спасения, повергают многих товарищей в истинное отчаяние. Прилагаемой статьей (по необходимости сильно разросшейся) я стараюсь открыть иные перспективы и обосновать точку зрения известной "мешочнической комиссии [ВЦИК под председательством Л. Б.] Каменева", членом которой я был. Я выражаюсь намеренно категорически и довожу до конца мысли, заложенные в резолюции ЦИК 17 января".

Орлов указывал на необходимость "как можно скорее рассеять туман дюжины фельетонов т. Свидерского" в "Правде", ибо рекомендуемое им "давным давно применено Компродом и на практике не оправдалось". А если столь видный член его коллегии снова ищет "спасение во всеобщей монополии и в мобилизации всех сил на помощь Компроду, то ...не означает ли это безвыходного тупика и растерянности руководителей продовольственного дела?" Ядовито предлагая Свидерскому ответить на этот вопрос, Орлов повторял то, о чем многократно заявлял на страницах официального органа ведомства: "практика Компрода ошибочна, ибо слишком поспешна". Раз, рассуждал он, монополия провалилась, значит целесообразно "синдицировать или трестировать частных предпринимателей или ограничиться контролем над каждым отдельным предпринимателем, установив норму капиталистической прибыли". В то же время закупочно-распределительные функции надо передать консорциуму кооперативных центров, а Наркомпрод будет контролировать их деятельность, содействовать в отношении перевозок, финансирования и т. д. Наше спасение, подчеркивал автор, не в диктатуре канцелярий и полицейской системе, а в "неограниченной кооперативно-социалистической самодеятельности масс" ⁶ .

Впрочем, ни в "Известиях", ни в "Правде", где Свидерский печатался чуть ли не ежедневно, статьи Орлова, конечно, не напечатали. Но если в официальных изданиях ему еще приходилось сдерживать свой критический пыл, то в кооперативном журнале "Рабочий мир" (N 4 - 5 за март 1919г.) в большой статье с символичиским заголовком "Продовольственный тупик"

стр. 87

автор не скрывал своих взглядов. "Во второй половине минувшего лета, - с горечью отмечал Орлов, - продовольственная политика Центра претворилась на местах в систематическое преследование имущего крестьянства (в том числе среднего), поголовную реквизицию и даже конфискацию хлеба (где были на то достаточные силы), неистовства заградительных отрядов на путях сообщения и ...крестьянские восстания". Предлагая честно признать, что "прежний путь строительства- исключительно через пролетарские органы - неправилен", автор выдвигал поистине крамольный для большевистских ортодоксов план реформирования хозяйственной системы РСФСР: "Все торговые предприятия, в которых органы власти не сумели организовать оборот на началах безубыточной эксплуатации, должны быть возвращены прежним владельцам. В области производства и транспортного дела мы должны приветствовать всякую инициативу - пусть и частнокапиталистическую. Ограничиваясь контролем и проведением известных условий в отношении эксплуатации существующих частных и кооперативных предприятий, всячески стимулируя открытие новых таких же предприятий, государство должно обратить самое серьезное внимание не на овладение уже действующими или возникающими фабриками, заводами, копями, путями сообщения, а на организацию новых социалистических государственных заводов и сельскохозяйственных крупных экономии. Все меры (экономические, а не полицейские, разумеется) должны быть приложены к синдицирова-нию крупной и средней частной промышленности и кооперированию ремесленных мастерских". Орлов считал, что только так можно остановить развал производительных сил страны, прекратить жизнь за счет печатного станка, штампующего все более обесценивающиеся бумажные деньги, и перейти от "солдатского" социализма к подлинному.

Хотя коллегия Наркомпрода в лице Свидерского не одобрила и следующую брошюру Орлова - "Мы не воюем с крестьянством", ее удалось напечатать в Киеве. В этой работе автор снова доказывал, что "если деревня решает выступить против советской власти, то тут, наверное, не "контрреволюция" и не "преступная агитация кулаков", а или неумные насадители насильственных коммун... или несоответствующие цены на хлеб или, наконец, подвиги какого- нибудь бравого "комиссарика", в восемнадцать лет постигшего всю науку старых полицейских крыс". Орлов считал, что надо втянуть крестьянские силы и средства в процесс социализации хозяйства, но, "конечно, не комбедами, не системой твердых цен в ее теперешнем виде, не построенными на запретительных началах монополиями- короче говоря, не усилиями сверху". Автор ратовал за полную свободу действий кооперативов и отказ от всякого насильственного извлечения продуктов из деревни, ибо "таким путем заготовляем мы очень мало, куда меньше мешочников, а тратим на заготовительный аппарат очень много, на усмирение же крестьянских восстаний - еще больше".

Твердая цена при падающей стоимости рубля, подчеркивал Орлов, является или лицемерием или тяжким налогом на товаропроизводителя, выступая "первым и, во многих случаях, единственным основанием крестьянского недовольства советской властью". Он повторял, что "все и всяческие запрещения и искусственные преграды частного продуктообмена должны быть сняты", а продразверстку следует рассматривать как "добровольную договорную поставку" продовольствия. "Запретительные меры, - подытоживал Орлов, - в виде застав, обысков, реквизиций, "национализации" магазинов, арестов торговцев никогда не приводили ни к прекращению спекуляции, ни к притоку продуктов на государственные ссыпные пункты. Они всегда имели последствием сокрытие продукта, рост цен (премия за риск) и ...замену профессионала-торговца профессионалом-мешочником".

Хотя стараниями Орлова к весне 1919г. вышло 15 книжек журнала и около 150 номеров печатавшегося на ротаторе "ежедневного" бюллетеня Наркомпрода, бывший главред указывал Свидерскому на наметившийся "упадок" работ издательского отдела, объясняя это неудачным подбором новых членов редсовета, техническими трудностями, мизерной оплатой

стр. 88

труда и, главное, "отсутствием надлежащей солидарности в тактических оценках продовольственного положения между большинством совета и руководящим членом коллегии Наркомпрода". Орлов заявлял, что успех дела будет зависеть от того, сможет ли отдел гарантировать авторам "известную свободу суждений", ибо, насколько ему известно, "тактическая линия т. Свидерского никем из журналистов и пишущих работников не разделяется".

Не желая более терпеть цензурный диктат и "издыхая с голодухи", Орлов обращается в апреле к Свидерскому и наркому продовольствия РСФСР А. Д. Цюрупе с просьбой отпустить его на Украину. "Вы знаете, - пишет он, - что я расхожусь с тактикой Компрода, почему я для Вас негоден, как боевой журналист и редактор. Но я обладаю некоторыми познаниями в экономике и продовольствии и некоторой способностью к анализу хозяйственных явлений. Если Вы считаете меня в этом смысле желательным сотрудником, поручите мне исследование тех или иных сторон местного хозяйства Украины" ⁷ . Естественно, Свидерский согласен на отчисление беспокойного Орлова, и тот уезжает в Киев, где, по поручению тогдашнего наркомпрода УССР А. Г. Шлихтера, начинает редактировать журнал "Известия Народного Комиссариата Продовольствия Украины". "В Киеве, - вспоминал Орлов в письме Горькому, - отсиживаясь с винтовкой от Струка, Соколовского и др[угих] героев повстанчества, я стал коммунистом - по совести, нельзя было иначе".

Но и на Украине взгляды Орлова не находят понимания у начальства. Так, в статье "Система заготовки хлебов", опубликованной в июньской книжке журнала (N 5 - 6), Орлов писал, что продразверстка вовсе не исключает "частный хлебооборот", ибо "то, что не настигнуто раскладочной ведомостью, остается у крестьянина и, если ненадобно владельцу, поступает неизбежно на частный рынок". Поэтому, резюмировал автор, "разверстка, как нам кажется, несовместима с практикой заградительных отрядов и с чисто внешней борьбой за главенство государства даже на толкучих рынках и обжорных рядах". Однако такая точка зрения вызвала резкое неприятие руководства Наркомпрода УССР и в примечании к статье говорилось, что "взгляд т. Орлова на заградительные отряды редакция считает устаревшим и расходящимся с нынешней практикой их работ".

Другая его статья "Предварительные итоги", которую автор рассматривал "как теоретические антитезы обычной практике" Наркомпрода, была опубликована в июльской книжке журнала (N 7 - 8) в порядке дискуссии. "По всей вероятности, - замечал Орлов, - истина лежит где-то посередине. Автору кажется, что она лежит ближе к его тезисам. Таким теоретикам как тов. А. И. Свидерский покажется, что она лежит в непосредственном соседстве с существующей практикой. Спор решат будущие исследователи". Орлов признавался, что его оппонентами являются почти все продовольственники, которые "враждебно смотрят на всякого, кто будет утверждать: не требуйте от мужика силой, платите ему столько, сколько он запросит".

Конечно, возражал Орлов, твердая закупочная цена означает дешевое продовольствие для города, но, если она принимается деревней с ненавистью и является скрытым лозунгом непрерывной борьбы против власти? К чему тратить десятки миллионов рублей и отвлекать в Продармию тысячи полезных работников (а к 1 мая 1919г. она насчитывала свыше 25 тыс. человек), "если кроме озлобления населения - и крестьянского и городского рабочего - мы от наших заградительных и запретительных мероприятий ничего не получаем, если полицейская борьба с мешочником ведет лишь к оживлению спекуляции и росту вольных цен!"

"Многим из нас кажется, - писал Орлов, - что ...надо немедленно все национализировать, социализировать, муниципализировать и монополизировать, главное же - разрушить буржуазный уклад до корней. Принимаются за работу, расколачивают все устои и фундаменты и превращают все в унылую груду обломков. Эти товарищи не подозревают очевидно простой вещи: трудовая масса ценит в советской власти не разрушительные ее начала, а созидательные. Народ хочет не уничтожить во что бы то ни стало

стр. 89

ненавистные институты капитализма, а приспособить их на служение себе, приспособить долгим кропотливым трудом, не устраняя даже на время ни одного из тех малых удобств жизни, какие имелись на лицо. Вот, почему не в меру усердные разрушители всегда встречают по своему адресу в мелочах - скептические улыбки, а в крупном - прямую ненависть и открытое сопротивление... Консерватизм пролетария, а особенно мужика, более глубок, чем нам кажется".

В августе упрямца "сослали" в Самару, где он заведовал информотделом Особой продовольственной комиссии Волжской военной флотилии. Но уже 12 ноября Оргбюро ЦК РКП(б) принимает предложение члена коллегии Наркомпрода М. И. Фрумкина "отозвать из Самары из опродкомфлота автора книги "10 месяцев продовольственной политики Советской власти" т. Орлова для литературной работы в Центросоюзе". В декабре вспоминает о нем и Ленин, который в связи с предполагающимся обсуждением вопроса об аппарате продорганов, помечает для себя: "Обязательно привлечь, без включения в комиссию, Орлова, автора книги "Продовольственная политика Советской власти" ⁸ . Однако тот по-прежнему пребывает в Самаре, где пишет новый большой труд "Система продовольственных заготовок. К оценке работ заготовительных экспедиций А. Г. Шлихтера".

Направляя свою рукопись на отзыв Ленину, Орлов пишет ему 4 февраля: "Вы как-то выражали недовольство, что моя книжка "Продовольственная] работа Советской] вл[асти]" не была показана Вам в корректуре. Вот почему эту вторую продовольственную книжку я посылаю Вам в рукописи. Буду очень рад, если Вы перелистаете первую и последнюю главы рукописи. В Наркомпроде меня ругают мешочником. Думаю, что ругают несправедливо. Полагаю также, что эта не совсем "продовольственно-ортодоксальная" книжка будет не бесполезной для рядового продовольственника, пребывающего - увы! - в глубоком невежестве. Надо ли говорить, как был бы важен для меня Ваш отзыв. Рецензия, данная Вами в заседании фракции ВЦИК о моей первой книжке, меня несказанно порадовала. К сожалению, я не рассчитываю на Ваши свободные десяток-два минут".

Увы, Орлов оказался провидцем, ибо нет каких-либо указаний, что Ленин смотрел его рукопись. Хотя она состояла из пяти глав (а именно: "I. Кредитующая деревня; II. Продовольственный налог и твердые цены; III. Методы советских заготовок; IV. Система разверстки А. Г. Шлихтера; V. Мы не воюем с крестьянством"), в книге, вышедшей в конце 1920 г. в Тамбове с предисловием и примечаниями тогдашнего председателя местного губисполкома Шлихтера, осталась ...лишь одна единственная глава! "Вторая моя книжка, провозвестник новой экономической политики, - с горечью указывал Орлов, - вообще не получила начальственного одобрения. Лихой наездник Шлихтер вырвал из нее главу о своих экспедициях и сделал из моей работы воровским манером рекламу. Между тем все предложенное мною в "опасной" запрещенной рукописи было осуществлено спустя несколько месяцев".

Хотя новообретенная партийность заставляла Орлова допускать в книге, что, "кажется, впервые в истории является правительство, которое может смело сказать: цель оправдывает средства" и ради ее достижения не останавливаться "перед святыней частных и групповых интересов", он тут же оговаривался, что "это нравственное оправдание агрессивных мер советской республики в отношении крестьянства мало, однако, облегчает самую задачу мобилизации крестьянских средств". Более того, Орлов заявлял, что группа образцовых хозяев "богатеев", имея наибольшие хлебные излишки, является самой ценной в деревне и ничем политически себя не скомпрометировала. Вина же ее заключается в том, что она упорно отказывается отдавать свои продукты по дешевым неэквивалентным ценам, но если действовать старыми насильственными методами и дальше, то вслед за богатеями "придется экспроприировать середняков, а там, пожалуй, и бедноту". Орлов призывал ввести договорную разверстку, превратить извлечение сельскохозяйственных излишков в налог, дабы "живое хозяйственное

стр. 90

тело деревни не разлагалось", и даже предлагал примерный текст договора с каждым сельским обществом о кондиции и цене поставляемых крестьянством продуктов ⁹ .

В начале 1920 г. Орлов перебирается в Ростов-на-Дону, где редактирует "Бюллетень Особой продовольственной комиссии Кавфронта и Уполномоченного Наркомпрода в Совете Кавказской Армии Трудфронта", то есть Фрумкина. "На протяжении всех лет нашего феодального быта, - вспоминал Орлов о периоде гражданской войны, - я шатался по республике в свитах то одного, то другого из "феодалов", потому что иначе я умер бы с голода". А в письме Горькому пояснял: "В разных качествах исколесил всю нашу РСФСР, пока жена не свалилась в чахотке" (их сыну было тогда три с половиной года). Приехав осенью в Москву с командировочным удостоверением Опродкавфронта, Орлов обращается к Свидерскому с просьбой вновь зачислить его на должность ответственного сотрудника издательского отдела. С 26 ноября он - помощник редактора "Известий Наркомпрода", а в январе 1921 г. назначается редактором отдела заменившей журнал "Продовольственной газеты" и, кроме того, заведует экономическим отделом Статистико-экономического управления Наркомвнешторга РСФСР.

"[Замнаркомвнешторга] тов. Лежава, - с признательностью отмечал Орлов, - дал мне возможность частным образом принять участие в работах по открытию нэповской эры. В известную комиссию я, однако, не был приглашен. Это не помешало тому, что исторический апрельский декрет наполовину- во всех "освободительных" пунктах- написан мною, ни одного слова из моего черновика не было выброшено ни в Политбюро, ни в Совнаркоме". О своем неофициальном участии в подготовке перехода России к новой экономической политике упоминал Орлов и в письме Горькому от 17 апреля 1924 г.: "Тот же А. М. Лежава дал мне возможность сразиться с моими друзьями-соперниками из Компрода в "интимной комиссии" по проведению нэпа. Моему перу принадлежат все освободительные пункты исторического декрета от 7 апреля 1921 г. [о потребительской кооперации]".

Хотя как ответственный сотрудник Наркомвнешторга Орлов был включен в состав Российской торговой делегации в Италию, поехать туда не удалось. Это объяснялось тем, что на состоявшемся 2 февраля заседании делегации - председатель А. Д. Нагловский (в будущем - тоже невозвращенец), его заместитель В. П. Орлов и члены И. М. Карахан, Н. А. Орлов и Я. М. Фишман - решается "поручить тов. Н. А. Орлову впредь до его отъезда в Италию быть представителем делегации в Москве с возложением на него обязанностей по организации отправки в Италию сотрудников и по сношениям со всеми ведомствами по делам делегации". А 21 апреля Лежава предписывает "расформировать оставшийся в Москве состав делегации и определить их в состав управлений на работу, а несогласных уволить".

Однако в соответствии с мандатом, подписанным тем же Лежавой еще 15 апреля, Орлов командируется в распоряжение уполномоченных Наркомвнешторга РСФСР в Латвии и Германии с целью создания там технического аппарата для сбора информации "по вопросам экономики внешних рынков". Орлову поручается ознакомиться с зарубежными изданиями на эту тему, организовав их закупку и транспортировку в Москву, и принять участие в советских изданиях за границей - "преимущественно в освещении вопросов народного хозяйства России". Как признавался сам Орлов, "одурев в Москве от голода, с чахоточной семьей я вырвался все-таки в Берлин". Впрочем, в полпредстве его встретили не особенно гостеприимно. "Мне, - вспоминал он, - тут просто сказали: "За каким чертом? Таких нам не надо..." Умолять не стал. Конечно, им виднее, кого тут надо. Пошел в нашу газету "Новый мир" (орган полпредства - В. Г.). В первый же день получил самый ответственный отдел и печатал программные статейки, одно время фактически редактировал газетку" ¹⁰ .

В конце 1921 г. Орлов обратился в ЦК РКП(б) с просьбой разрешить ему написать книгу "Экономическая история Советской России. (Опыт

стр. 91

исследования)" и издать ее за границей под псевдонимом на нескольких иностранных языках. Он считал, что такая работа должна быть написана не с открыто коммунистической точки зрения, а в тоне беспартийного, но объективного и благожелательно настроенного к РСФСР исследователя, ибо агитационная литература, носящая "явно апологетический характер", не производит должного впечатления в Европе. Ознакомившись 5 декабря с этим предложением, Ленин пишет секретарю ЦК РКП(б) В. М. Молотову, что он и наркомпрод А. Д. Цюрупа, который знает Орлова лично, согласны удовлетворить его "оригинальную просьбу", и если члены Политбюро не возражают, то надо послать Крестинскому депешу: "ЦеКа одобрил планы Орлова насчет его книги".

"Я - за", -соглашается В. М. Молотов. "Присоединяюсь", - одобряет И. В. Сталин, а Л. Б. Каменев помечает: "Не возражаю, хотя в программе много "чудачества". Однако поистине пророчески звучит отзыв Л. Д. Троцкого: "Я - за, так как книжка будет полезна. Но вообще-то дух Орлова - коммунистическое струвианство (может и так, может и этак). Опасаюсь, что автор дурно кончит, особенно за границей". Хотя 7 декабря предложение Ленина было единогласно принято членами Политбюро, из предприятия ничего не вышло. "В Берлине, - пояснял Орлов, - получив Вашу депешу, ответили: план принят, денег нет, да и вообще это намерение не одобряем. Позднее я обратился с аналогичным проектом к тов. Красину. Отнесся одобрительно, просил сообщить ему проект работы, а освободить меня от другой, менее важной, работы позабыл" ¹¹ .

После закрытия "Нового мира" Орлова, по его выражению, "сунули составлять бюллетени о голоде - на трех языках", но в своем тайном дневнике он уже писал о желании "изобличить" большевиков "за все их подлости, надувательства, подхалимство, за гибель нашего поколения, за надругательство над всем, во что мы верили". Ведь они, сокрушался Орлов, "замучили всех моих близких и дальних, они разорили великую страну... Мне кажется, я написал бы о них умную, гневную, бичующую книгу - такую, которая уничтожала бы их морально, окончательно разбила бы ряды всех этих чекистов и идиотов из III Интернационала. Ведь я знаю их душу - мелкую, холопскую". Замечая, что "коммунизм - это река крови", Орлов 7 февраля 1922 г. записывает в своем дневнике: "Дурак и личный враг мой - всякий приверженец социального переворота. Где переворот - там начинается ленинская фантазия с учетом, карточной повинностью и голодом". Вообще о Ленине он отзывается уж без всякого пиетета, называя его "политическим шарлатаном, несомненно проникнутым наилучшими намерениями", и даже "старым жуликом" и "ловким прохвостом" ¹² .

Скрывать свои истинные настроения становится все труднее, и уже в августе полпред Н. Н. Крестинский уведомляет секретаря ЦК РКП(б) В. В. Куйбышева о том, что Орлову было бы полезно вернуться на работу в Россию. "Это, - поясняет полпред, - необходимо не потому, что т. Орлов начал "разлагаться" в обычном смысле этого слова. Ничего подобного о нем сказать нельзя. С точки зрения моральной добропорядочности он остается таким же хорошим товарищем, каким и был. Но политически он как-то начинает терять чутье - понимание партийных настроений, с повышенной критичностью относится к большинству шагов Советской] власти и отчасти партии и, если останется еще значительный срок заграницей, то может, по-моему, совсем оторваться от нас. Мне кажется, что, если он вернется сейчас в Россию и в своей повседневной организационной и литературной работе будет связан с массой партийных товарищей, то переживаемый им кризис благополучно пройдет. Я не поднимал вопроса об отъезде тов. Орлова в Россию до окончания лета. Теперь же, когда семья его отдохнула в деревне и сам он использовал свой отпуск, я считаю себя вправе и обязанным поднять этот вопрос".

Узнав, что полпред добивается его отзыва в Москву, Орлов записывает в дневнике: "22-го Крестинский написал в Москву, что для моего настроения московский воздух будет лучше. Дело сильно подвинулось к разрыву с этими людьми. Ах, тем лучше. Кончается кровавая полоса- Россия,

стр. 92

начинается трудовая полоса - Европа. Я знаю, конечно, что будет тяжело добывать хлеб в этой переполненной Европе. Я знаю, что всякой скверны здесь не меньше, чем на родине, но бессмысленного хамства меньше, пустого круговращения для отдельной личности меньше. И нет этой крови, крови, крови, ужасов, насилий и идиотизма".

Две недели спустя, 11 сентября, Орлов с горечью продолжает: "Сегодня один из главных ищеек Чека устроил мне смотр, то есть, призвав меня под глупейшим предлогом в свой кабинет, показал мою физиономию трем чекистам. Отсюда вывод: за мной учредили надзор. Все это можно было предположить заранее... Господин Крестинский, делает свое государственное дело! Бог мой, и с этими людьми я прожил четыре года, предполагая, что у них за душой есть тот медный грош, какого я не видел за душой у других. Какой же я идиот! У Крестинского - охранка, у [торгпреда] Стомонякова - воровской притон. И над всем царит звезда идиотизма, узколобия, себялюбия мелких ничтожнейших мещанишек, нашедших в Ленине достойного пророка, а в Бухарине и Зиновьеве - блестящих апологетов".

Впрочем, в Москве у Орлова оказываются влиятельные защитники, и Куйбышев, ознакомившись 26 августа с письмом Крестинского, накладывает резолюцию: "Я знаю тов. Орлова еще по нелегальным временам и считаю, что в исправительном порядке его снимать из-за границы едва ли целесообразно. Но он сильно пригодился бы в России. Предварительно нужно сообразить, какую работу мы ему дадим". И хотя в январе 1923 г. Крестинский все же сговорился с Куйбышевым о том, что Орлов будет отозван в Москву не позднее начала лета, этот вопрос еще ...трижды рассматривался на заседаниях Оргбюро ЦК- 8 и 15 февраля и 5 марта, после чего было принято окончательное решение откомандировать Орлова из Берлина, согласовав вопрос о его новом назначении с членом Политбюро ЦК РКП(б) М. П. Томским.

Кстати, уже 30 марта Орлов обратился запросто к "милому Валериану Владимировичу" с просьбой дать рекомендацию на предмет поступления осенью (!) его жены на службу в полпредство или торгпредство. "Я - против этого, - пояснял Орлов Куйбышеву, - но она твердо решила служить". И далее продолжал: "Евлалия носит теперь двойную фамилию: Орлова - Ватман; политически она лояльна, но вопросами политики вообще мало интересуется. Живем тут довольно скверно. Я много работаю: учусь. Наш сын растет на славу. Если будет настроение, - черкните. Хотя Вы теперь - высокогосударственный муж, муж заседаний, муж совета - вероятно, все минуты у Вас на учете. Было бы очень полезно Вам приехать сюда- посмотреть Европу. Наша публика, по- моему, смотрит на нее сквозь очки. Вы- правители- должны же знать правду, черт возьми, и не писать то море чепухи, какое я вижу каждый день в московских газетах" ¹³ .

Похоже, упрямец вовсе не собирался возвращаться в Москву, и полпред Крестинский, отвечая 23 июля на запрос заведующего Учраспредотделом ЦК РКП(б) В. Г. Кнорина, с возмущением указывал, что Орлов, работающий в Берлине свыше двух лет, в последнее время - в экономической части торгпредства, уже много месяцев не появляется на заседаниях партячейки и в списках ее сейчас не числится. "Таким образом, - подытоживал Крестинский, - связь его с партией порвалась не только идейно, но и формально. То, ради предотвращения чего я стремился возвратить т. Орлова на русскую работу, уже произошло".

Однако Орлов продолжает выполнять задания Москвы и, например, 5 сентября К. Б. Радек сообщает В. В. Оболенскому (Н. Осинскому): "Мы дали задачу Орлову с Наркомпрода - Вы его наверное помните- попытаться дать хотя бы предварительный очерк развития продовольственного вопроса в Германии после революции 1918 года". Хотя 3 сентября Наркомвнешторг СССР обратился к партийному руководству с ходатайством оставить Орлова в Берлине, 21 сентября Секретариат ЦК по докладу Л. М. Кагановича отклонил эту просьбу. Когда же торгпредство

стр. 93

предложило Орлову безотлагательно выехать в Россию, то он, по свидетельству Крестинского, наотрез отказался и "вследствие этого приказом был уволен за грубое нарушение служебной дисциплины".

"На днях Орлов был у меня, - сообщал полпред Молотову, копия - замнаркомвнешторга СССР Фрумкину, 9 января 1924 г., - пытался убедить меня в том, что он остается коммунистом и советским человеком и что отказ его поехать в Россию является лишь естественной реакцией на то, что командировка в Россию не вызывается деловыми соображениями, что здесь он делает нужную и полезную работу, а поездка в Россию окончательно расстраивает его личные жизненные планы - желание поступить в Политехникум и сделаться полезным России инженером. Я разъяснил Орлову совершенную неправильность и некоммунистичность его поведения и предложил ему немедленно поехать в Россию. Обещал, если он это сделает, переговорить с Торгпредством об отмене приказа и о снятии таким образом с него пятна советского дезертира. Орлов от поездки отказался. Считаю, что этим он порвал и с партией, и в значительной мере с Совроссией. Это я ему разъяснил и в дальнейшие переговоры с ним вступать считаю невозможным.

Через два дня после визита Орлова [я] получил письмо от заместителя т. Стомонякова т. Турова, в котором последний, ссылаясь на телеграмму т. Фрумкина, просит меня принять меры к возвращению Орлова, так как Торгпредство никаких средств, кроме увольнения Орлова со службы, не имеет. По изложенным выше соображениям я тоже не считаю возможным делать какие-либо новые предложения Орлову и вступать с ним в дальнейшие разговоры. Считал бы только необходимым, чтобы советские учреждения в Москве и редакции газет не давали Орлову никаких экономических заданий и не числили его своим заграничным сотрудником, так как в противном случае он сможет спокойно продолжать жить за границей, и перед ним даже не станет в ближайшее время вопрос о необходимости пересмотреть всю линию своего поведения по отношению к нам".

Следствием письма Крестинского стало постановление Оргбюро ЦК от 4 февраля 1924 г., которое гласило: "Предложить всем советским кооперативным и хозяйственным учреждениям не давать Н. Орлову каких-либо деловых поручений заграницей". Любопытно, что накануне своего, видимо, последнего визита к Крестинскому, 11 декабря 1923г., Орлов обратился с пространным посланием в Секретариат ЦК, тщетно пытаясь уладить конфликт с Москвой и не желая, видимо, окончательно жечь за собой "мосты". Но попытка его уверить режим в своей лояльности не отличалась особой убедительностью.

"Видите ли, - с вызовом пояснял Орлов партийному начальству, - я страдаю маленьким недостатком. Крестинский называет его "интеллигентской гордыней". Какая там гордыня? Просто чувство собственного достоинства. Я понимаю, почему мои услуги бывают неприемлемы. Вы часто не хотели предвидеть "кронштадты", а я всегда считал нужным предвидеть и не доводить дело до крайности. Так было в Компроде с разверсткой, так было с нэпом. Вот еще пример: уже два года я твержу здесь товарищам, что никакой революции сейчас нет, идет мировая реакция. Мне не хотели верить. Многие верхогляды и теперь твердят Вам в Москву: не сегодня - завтра - пожар! В действительности - Муссолини, Де-Ривера, Зайпель, германская Каносса... Мы тратим время и деньги - большие народные деньги, потому что политику строим не на учете данных, а на простом желании... Слушая такие речи, местные махровые катастроф-политики констатируют: Орлов опасен!

То же - о монополии внешней торговли. В той форме, как она существует, она безусловно вредна, как всякий доведенный до абсурда протекционизм. Вы сами поймете это, если изучите вопрос. А если не поймете сейчас, факты заставят Вас понять через полгода, через год. Управлять значит предвидеть. Наша обязанность - предвидеть. Я, как скромный гражданин республики Советов, никогда не молчал в тряпочку и всегда не нравился генералам. В этом моя личная трагедия. Поймите,

стр. 94

товарищи, я переделать себя не могу. Молчаливых у нас - пруд пруди. Вся местная ячейка РКП- классические Молчалины. Я не хожу в местную ячейку: тошнит. И не хочу быть Молчалиным!"

Заявляя, что смертельно устал донкихотствовать, наживая себе врагов среди совчиновников, но не намерен снова пускаться "в плавание по канцелярии", Орлов просил оставить его в покое и позволить учиться, дабы вернуться в Россию "дельным инженером". При этом он был готов взять на себя посильную работу: например, составлять "беспристрастные точные грамотные компиляции по вопросам, выдвигаемым европейской социалистической и буржуазной мыслью", "давать монографии по вопросам экономики" и посылать в Москву "торговую информацию" и корреспонденции для периодических изданий ¹⁴ . Ответ на свое письмо Орлов, видимо, так и не получил, но его жена, по свидетельству Гуля, продолжала служить в торгпредстве на какой-то незначительной должности, а сам он зарабатывал корреспонденциями, которые посылал в одну из сибирских газет.

Поселившись в дачном местечке Фридрихсталь под Берлином, Орлов "крепко сдружился" с жившим там Гулем, который отзывался о нем и его жене - бывшей сотруднице журнала "Вестник Европы" Евлалии Георгиевне Ватман - как о редко встречающихся по одаренности, уму, нравственной чистоте и стойкости характеров людях. "Невысокий, кряжистый, с круглым лицом, курносый, с веселыми глазами", Орлов, по словам Гуля, был уже "крайним социалистофобом и еще пуще советофобом" и, называя Ленина "тушинским вором, демагогом и палачом", работал над "толстенным" фантастическим романом "Диктатор" (схожим по теме с "Мы" Е. Замятина), который читал своим берлинским знакомым, в частности - М. Ф. Андреевой, поэту В. Л. Корвин-Пиотровскому, редактору "Бюллетеня Дома искусств в Берлине" С. Г. Сумскому (Каплуну) и другим.

Решившись в апреле 1924г. послать роман на отзыв Горькому, Орлов признавался ему, что "начал писать - четыре месяца назад - из ребячьих фантастических побуждений нищего, очутившегося вдруг без гроша", ибо "люди моей складки больше не нужны ни партии, ни власти" и "порой хочется ахнуть башкой о мостовую". Хотя он выражал опасение, что его попытка "фантазировать по-уэльсовски - с примесью Эдгара По и Конан-Дойля" - может вызвать раздражение знаменитого писателя, которое увеличит еще и "слабая конструкция, растянутость, язык" рукописи, Горький отнесся к начинающему беллетристу очень внимательно.

"Так как Вы- человек, по-видимому, крепкий, - отвечал он ему в начале мая, - буду говорить с Вами, не стесняясь. "Диктатор" - вещь интересная, своевременная, даже необходимая, как, в свое время, был необходим фабульный роман и как нам, на переломе культуры, он становится вновь необходимым для воспитания тех "мечтателей", которые должны будут создавать какую-то новую культуру. "Диктатор" написан человеком явно талантливым, человеком хорошего ума, но не литератором или, точнее говоря, еще не литератором". Хотя Горький высказывал ряд критических замечаний, указывая, в частности, что "нельзя писать так импульсивно, в такой импрессионистской, рваной форме", о рукописи он отзывался явно доброжелательно: "Я уверен, что напечатают ее охотно. Для "Беседы" она велика, к сожалению. Искреннему. Пошлите рукопись по адресу: Ленинград. Александру Николаевичу Тихонову. Моховая, 36, редакция журнала "Русский Современник". Это - независимый, но, разумеется, подцензурный журнал". В случае неудачи Горький предлагал послать рукопись в редакцию "сменовеховского" журнала "Россия" - И. Г. Лежневу или в "Красную новь" - А. К. Воронскону.

Получив ответ Орлова, в котором тот не соглашался с критикой избранного им "рваного языка", отражавшего, по мнению автора, характер героя - "неврастеника жизнерадостного типа" инженера Дэвиля, Горький не обиделся и в послании от 16 мая замечал, что лишь утвердился в первоначальном своем мнении: "Вы суть человек не засоренный всяческим лукавством ума и, в то же время, смелый, прямой. Это очень хорошо для литератора, для художника". Более того, Горький отправил Орлову

стр. 95

рекомендательную записку для А. Н. Тихонова. "Вы наговорили мне, Алексей Максимович, столько комплиментов, что я растерялся, - с признательностью отвечал Орлов 26 мая. По поводу же реплики Горького - "Подумайте, что было бы, если б завтра все люди мира сего согласились, что самый мудрый человек- Муссолини?" - Орлов саркастически замечал: "Во всеобщем признании мудрости Муссолини просвечивал бы юмор, но во всеобщем признании бухаринско-сталинской мудрости отражается такая бездна подлости, какую даже Маяковский не в силах измерить до дна!"

Их переписка продолжается... "Комплиментов не говорю, - возражает Горький Орлову 31 мая, - а просто: чувствую запах здорового, талантливого человека и - рад". Что же касается желания молодого автора оказать ему какую-либо полезную услугу в Берлине, то Горький согласен:

"Предлагаю: нет ли у Вас рассказа в 1 1/2 - 2 листа? Или - не напишете ли такой? Дайте для "Беседы". Журнал сей наконец разрешили ввозить в Россию, издатель может повысить гонорар [...] Рукопись посылайте мне". Жалуясь Горькому на "легкость кармана", Орлов 16 июня отправляет ему в Сорренто свой рассказ, но издававшийся в Берлине "журнал литературы и науки "Беседа" (вышло всего семь его номеров) вскоре прекращает свое существование.

По цензурным соображениям не удалось издать и роман "Диктатор" ("Рукопись его оставалась у меня, но, к сожалению, погибла", - сообщал Гуль), а 24 марта 1926г. Николай Орлов ...скоропостижно скончался от инфаркта, не дожив и до 37 лет. "Под жарким солнцем, - вспоминал Гуль, - копал огород и вдруг - спазмы в груди. Вместо того, чтобы, как советуют врачи, сразу лечь и лежать, пока грудные боли не утихнут, он бросил лопату, взбежал в квартиру по крутой лестнице на третий этаж и, не дойдя до кровати, упал и умер" ¹⁵ .

Его жене пришлось вернуться в СССР и небезынтересно, что в 1973 г., когда она, наконец, передала хранившуюся у нее в семейном архиве (и многие годы служившую ей своеобразной "охранной грамотой") ленинскую записку в Центральный партархив при ЦК КПСС, газета "Правда" патетически писала: "Всей душой, всем сердцем Н. А. Орлов стремился быть полезным делу Коммунистической партии. И погиб он, как солдат на посту: переутомился и умер" ¹⁶ . Однако "Дневник разочарованного коммуниста", опубликованный Гулем еще в 1961 г. в нью-йоркском "Новом журнале", красноречиво свидетельствовал об истинных настроениях одного из творцов нэпа.

Примечания

1. Институт мировой литературы Российской Академии Наук. Архив А. М. Горького (ИМ-ЛИ АГ), ПГ-РЛ 9 - 24 - 3; КГ-П 55 - 22 - 1; Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 8, д. 339, л. 169; ГУЛЬ Р. Б. Я унес Россию. Апология эмиграции. Т. 1. Россия в Германии. Нью-Йорк. 1984, с. 304.

2. Российский государственный архив экономики (РГАЭ), ф. 1943, он. 17, д. 26126, л. 2, 4, 8; оп. 1, д. 471а, л. 11.

3. Известия Народного Комиссариата по Продовольствию, 1918, N 1, с. 2; N 12 - 13, с. 8 - 12; N 22 - 23. с. 4 - 8.

4. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 54; с. 59; АМИАНТОВ Ю., МОЛЧАНОВ В. Записка напомнила... Рассказ об истории ленинского документа. - Правда, 6.11.1973; В. И. Ленин. Биохроника. Т. 5, с. 203 - 204; т. 6, с. 210 - 211. 220.

5. Известия Народного Комиссариата по Продовольствию, 1918, N 22 - 23, с. 1; РГАЭ, ф. 1943, оп. 1, д. 471а. л. 14; оп. 2, д. 2949, л. 1.

6. ОРЛОВ Н. А. Продовольственное дело в России во время войны и революции. М. 1919, с. 25; РГАЭ, ф. 1943, оп. 1, д. 471а, л. 1 - 10, 16 - 26, 46.

7. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. Р-4359, оп. 1, д. 3, л. 29 - 55; РГАЭ, ф. 1943, оп. 1, д. 471а, л. 13 - 14, 11.

8. ИМЛИ АГ, КГ-П 55 - 22 - 1; РГАСПИ, ф. 17, оп. 112, д. Ю, л. 19; ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 39, с. 384.

стр. 96

9. РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 1621, л. 1, 29, 43, 46 - 48, 207; см. также ПАВЛЮЧЕНКОВ С. А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа... М. 1996, с. 124 - 126.

10. РГАСПИ, ф. 17, оп. 68, д. 489, л. 290; РГАЭ, ф. 1943, оп. 17, д. 26092, л. 2 - 5; ф. 413, оп. 8, д. 4814, л. 17, 126,145,238.

11. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 54, с. 59, 576; РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 223, л. 30; ф. 17, пор. 68, д. 489, л. 290.

12. N. N. [ОРЛОВ Н. А.] Дневник разочарованного коммуниста [за период с 1 августа 1921 г. по 11 сентября 1922 г]. - Новый журнал, Нью-Йорк, 1961, кн. 64, с. 200 - 202.

13. Там же, с. 203 - 204; РГАСПИ, ф. 17, оп. 112, д. 411, л. 3; д. 416, л. 3; оп. 68, д. 489, л. 200 - 201; ф. 79, оп. 1, д. 978, л. 39.

14. Там же, ф. 17, оп. 68, д. 489, л. 284 - 285, 288, 290 - 291; оп. 112, д. 512. л. 4; ф. 326, оп. 2, д. 49, л. 81.

15. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 307 - 308; ИМЛИ АГ, ПГ-РЛ 29 - 24 - 1, 2, 3; КГ-П 55 - 22 - 2, 3, 4.

16. Правда, 6.ХI. 1973.

Постоянный адрес данной публикации: