Имя Николая Васильевича Устрялова (1890 - 1937), блестящего публициста и оригинального политического мыслителя XX в., долгое время находилось в забвении. Только в последние годы наметился интерес к личности идеолога национал-большевизма¹ и его работам, которые впервые издаются в России² . Однако в целом его творческое наследие остается практически неизвестным научной общественности.

Одним из важнейших аспектов творчества Устрялова является русская революция 1917 г., осмысление ее истоков, сущности и влияния на судьбы страны. В отечественной историографии эта тема остается практически неисследованной. За рубежом она лишь косвенно была затронута в статье М. Агурского, посвященной истокам национал-большевизма³ .

К началу 1917 г. Н. В. Устрялов, один из видных представителей молодого поколения российских интеллектуалов, преподает государственное право в Московском университете, участвует в заседаниях московских научно-философских объединений, является ведущим публицистом газеты "Утро России". Ряд крупных публикаций Устрялова, напечатанных ранее в журналах "Русская мысль" и "Проблемы Великой России", получили общественный резонанс. Как политику ему были свойственны умеренно либеральные воззрения с яркой патриотической, государственно-национальной окраской. Он тяготеет к правому крылу кадетской партии, разделяет основные положения национального (консервативного) либерализма П. Б. Струве, соединившего важнейшие элементы классического либерализма (права и свободы личности) с требованиями построения сильного национального государства. Идеи лидера правого кадетизма о приоритете государственных интересов, строительстве "Великой России" находят живой отклик в душе патриотически-настроенного Устрялова, который проникается пониманием огромной и творческой ценности государства в истории и жизни народов.

Именно с позиции национал-либерала и патриота-государственника он подвергает критике царизм в годы войны за поражение на фронтах, безответственные действия министров, ослабление государственной власти, национальное унижение. "Кабинет бессилен, царь слеп, бестолков и безволен, царица полна религиозным помешательством, Россией правят пройдохи, темные проходимцы, безграмотные мужики и Бог знает кто" - констатирует Устрялов в декабре 1916 года⁴ . Незадолго до февральских событий 1917 г. Устрялов (иногда он подписывает свои статьи псевдонимом П. Сурмин) приходит к заключению, что "трагедия России - это прежде всего трагедия власти". Стране давно необходимы новые формы государственного устройства, которые основывались бы на доверии народа. России предстоят, уверен он, "грандиозные задачи полного преображения"⁵ .

Февральскую революцию Устрялов встречает с энтузиазмом и надеждой на разрешение жгучих проблем, стоявших перед Россией. Но вместе с тем он очень тревожен и обеспокоен, чем все это закончится. "...Что же дальше? Завершилась ли революция? - задается он вопросом в ночь с 1 на

Романовский Вячеслав Константинович - кандидат исторических наук, доцент Нижегородского института развития образования.

стр. 150

2 марта 1917 г. - Тогда она - едва ли не самая блистательная из всех мировых революций. Или не кончилась?.. Боже, Ты избавил Россию от Протопоповых. Теперь избавь ее от "товарищей"! Спаси нас от нового деспотизма! ...Есть тревожные опасения, что левые элементы будут пытаться использовать переворот в пользу старых своих лозунгов..."⁶ .

Устрялову понятны причины и главное назначение Февральской революции, которая была вызвана "великой европейской войной" и неспособностью царской власти "отстоять мировое достоинство родины". Правительство "губило государство", "позорно проигрывало войну". Война "доказала всем негодность старого порядка". Полусамодержавная Россия не смогла справиться с теми огромными задачами, которые были поставлены перед нацией мировой войной. Революция стала "делом общенародным, всероссийским", поэтому и свершилась "быстро", "с редким успехом". Царь был "свергнут прежде всего за то, что при нем страна переставала верить в грядущее торжество над внешним врагом". Революция "превратилась в патриотический символ, национальный долг" всех русских людей, стала "актом воли страны к победе"⁷ . Таким образом, для Устрялова революционная смена власти- объективная необходимость, продиктованная требованиями утверждения в России сильного, дееспособного правления, способного отстоять честь и достоинство страны.

В результате победы революции перед свободной Россией, указывает Устрялов, открываются возможности, "исключительные по своей грандиозности". История "вверила, наконец, русское государство самому русскому народу", который должен быть готов к осуществлению своей национально-государственной миссии. Каков же главный смысл революции, куда должны направляться "национальные стремления" России? В области внешней политики гражданам свободной России необходимо "напрячь все силы для победоносного завершения войны" и "достичь такого мира, который прочно обеспечивал бы наше национальное развитие и процветание". Цели войны остаются "неизменными". Необходимо положить конец наступательной политике германизма на Балканах, оградить Сербию от захватных вожделений Австрии, обеспечить свободу русской торговли на юге. Проливы должны перестать быть германо-турецкими. Революция, подчеркивает Устрялов, "не изменила и не могла изменить общего направления нашей международной политики". Она лишь скрепила Россию "новыми узами" с державами Согласия, окончательно превратив "противогерманскую коалицию в коалицию великих демократий". Победа над врагом и успешное будущее страны, указывает Устрялов, во многом зависят от боеспособности армии и духа нации. России необходимы мощные вооруженные силы. Всякие попытки внести расстройство в ряды армии - "есть покушение на русскую свободу". Русское общество, по мнению Устрялова, должно осознать, что "враг могуч, храбр, умен" и может нанести непоправимый удар освободившейся от самодержавия стране. "Нужно уметь защищать свободу, - заявляет он, - нужно уметь ее спасти. Лишь тот народ воистину велик, который не только добывает, но и удерживает свою свободу". Но любовь к свободе не противоречит любви к отечеству. Состоявшаяся революция прибавила "новый импульс борьбе за отечество", потому что в России уже нет пропасти между властью и обществом. "Русское правительство и русский народ" теперь единая русская нация, которая понимает, что "война ведется всей Россией и победа нужна всей России"⁸ .

Огромной важности задачи стоят в области внутренней жизни страны. Необходимо "укрепить государство, создать единую и твердую власть", "положить конец разрухе". Но самое главное - настало время строительства демократической России, утверждения в ней народовластия. Россия "вступила на новый путь своей государственной жизни" и отныне, убежден Устрялов, "народ сам будет создавать новые формы жизненного уклада, новый строй существования". Особо важная миссия предстоит Всероссийскому Учредительному собранию - "авторитетному органу народной мысли и народной воли". Оно призвано разработать "русскую конституцию", заложить основы "правового строя", "выработать новые основы исторической жизни народа" на принципах демократии⁹ .

"Наша демократия должна доказать свою жизнеспособность", - пишет он. Наиболее предпочтительна для России парламентская форма правления, которая позволит "обеспечить участие народа не только в делах законодательства, но и в делах управления государством". Необходимо, считает Устрялов, парламенту страны предоставить широкие полномочия, в том числе и право контролировать правительство. Только Государственная дума - выразитель воли народной - вправе формировать правительство, которое, в свою очередь, должно быть ответственным перед представительной властью. Необходимо учиться демократии у европейских стран. Западный парламентаризм оправдал себя в истории. "В некотором отношении, - полагает Устрялов, - Россия счастливее Запада: ведь перед нами весь его многовековый опыт, нам предстоит пройти то, что им уже давно пройдено. Перед нами его ошибки, и в нашей власти их не повторять"¹⁰ .

Россия, считает Устрялов, "приобщилась к стану великих мировых демократий", а это ко многому обязывает. Русской нации необходимо осознать масштабность "своих задач и целей", скорее

стр. 151

впитать "в себя сознание основных начал демократического строя", суметь "защитить и оправдать свое национальное достояние перед грозным трибуналом всемирной истории". При этом благо государства должно стать для нации высшим законом. Демократизация страны не должна привести к ослаблению государственной власти. Хорошая власть (избранная народом и ответственная перед ним) не может не быть уверенной в себе, твердой, сильной и единой. Особенно в условиях общенациональных испытаний и внешней опасности¹¹ .

Однако реальная действительность никак не соотносилась с национально-либеральным проектом Устрялова. Усугублялся целый комплекс экономических, социальных и политических проблем, положение в стране обострялось. В обществе набирали силу левые настроения и радикальные лозунги. В лице большевиков и Ленина, вернувшегося из-за границы, Устрялов видит серьезную угрозу кадетским планам победоносного завершения войны и либеральных преобразований. Большевистский лидер и его сторонники, по мнению Устрялова, - догматики, утописты, "политически мало воспитанные", "невежественные", антипатриотично настроенные люди, представляющие "крайне уродливое явление русской жизни". Их предательские лозунги антивоенного характера "гибельны для государственно-национального дела России"¹² .

К лету 1917 года тревога Устрялова за судьбу страны возрастает. Он с горечью признает, что "от первоначального величия нашего освобождения не осталось почти ничего". К позору распутинщины и выродившегося царизма прибавился позор ленинщины, гиммеровщины и взбунтовавшегося плебейства. Если "старый режим называли "тимократией", правлением худших, - замечает Устрялов, - то теперешнее положение есть своего рода "хамократия" - засилие хама...". Он убежден, что в России вместо февральских надежд на укрепление государственного порядка, консолидацию нации определяющее значение приобретают негативные тенденции (разрушение государственности, рост классовой ненависти, ослабление патриотического духа и т. п.). "Нарастание бедствий не прекращается, чем дальше, тем хуже..., - констатирует Устрялов, - ...Революция... не разрешила еще ни одной из великих творческих задач, стоявших перед нею.."¹³ .

Летом 1917 г. в политическом сознании Устрялова происходит серьезный сдвиг вправо. Спасение России он начинает искать не в народоправстве, а в сильной диктаторской власти. Разочарование в демократии и ориентация на диктатуру в то время становится вообще характерным для определенной части российского общества. В дни выступления Л. Корнилова Устрялов солидарен с ним, но в победу генерала не верит: "Он хочет стать диктатором, и он в тысячу раз прав. Но есть ли у него реальная сила? Дай ему Бог успеха, давно пора взять Россию в руки. Дай Бог, чтобы в нем Россия нашла своего Наполеона Бонапарта. Но что-то мало верится. Он непопулярен в войсках..."¹⁴ . Сомнения Устрялова вскоре оправдались.

Переживая неудавшуюся попытку восстановления государственного порядка с помощью военной диктатуры, Устрялов все более пристально присматривается к левому лагерю, действиям большевиков. Он вынужден признать, что над ними, еще недавно "униженными и оскорбленными", "как будто восходит звезда исторического успеха". Ухудшение ситуации в стране лишь укрепляет позиции большевиков. Пророчески звучит вывод Устрялова, сделанный им уже в начале сентября 1917 г.: "Мы явно идем к якобинству"¹⁵ .

Неудача Корнилова, растерянность в либеральном лагере, разрушительный революционный "романтизм" эсеров и меньшевиков, растущее влияние большевиков заставляют Устрялова обратиться к анализу пути, пройденного Россией после свержения царизма. В еженедельнике "Народоправство", он открыто признает: ожидания и надежды Февраля, увы, не оправдались, вместо созидательного строительства повсеместно доминируют разрушительные начала, между надеждами и результатами революции - дистанция огромного размера. "Хотели дать указующий урок миру, - признается Устрялов, - а дали устрашающий пример. Мечтали о земном рае, а создали нечто, весьма похожее на ад. Думали перерасти в "правовое" государство, а на деле выходит, что еще как следует не доросли до него". "Мы стояли внизу, на низшей ступеньке, - пишет в заключении недавний сторонник Февраля, - Мы были подданными, рабами. Мы захотели стать не гражданами свободного государства, а сразу товарищами, братьями всемирного братства. И в результате остались рабами. Только взбунтовавшимися. Таков наш рок"¹⁶ . Обращаясь к причинам негативных последствий Февральской революции, Устрялов серьезный счет предъявляет эсерам и меньшевикам. Именно так называемая центристская "революционная демократия", считает он, довела государственный организм страны "до болезни позорной и тяжелой", привела к развалу армии и к анархии в стране. Эта группа людей, фактически стоящая во главе России, продолжает призывать к "миру и братству между народами", окутывать страну "призрачными политическим снами" и многочисленными "бредовыми идеями". Простые люди, как марионетки, находятся во власти этих демагогов¹⁷ .

стр. 152

В этих условиях, полагает Устрялов, Учредительному собранию нереально стать творческой государственной силой, способной изменить жизнь страны. Избирательное право не стало в России "результатом сложной культуры", органического развития общества. Поэтому на выборах в Учредительное собрание, "будет лежать печать исторической случайности", ибо трудно утверждать, что 70 - 80 миллионам избирательных бюллетеней "будет соответствовать такое же количество политически грамотных граждан". В подавляющем большинстве "опускание бюллетеня в урну будет не политическим актом, а физиологическим". И можно ли в таком случае, задается вопросом Устрялов, считать Учредительное собрание, выразителем собирательной, коллективной воли? "Власть тьмы, - заключает Устрялов, - не есть власть демократии"¹⁸ .

Недавний почитатель Февральской революции и ее лозунгов Устрялов становится их критиком. Он будет не раз возвращаться к Февралю 1917 г. и жестко, бескомпромиссно его оценивать. "Когда вспоминаешь теперь эти нелепые, взлохмаченные, наивные дни, - писал он уже в середине 1920-х годов, - ощущается в душе осадок досады и грусти одновременно... Все мы, даже самые трезвые, были хоть на миг, хоть на пару дней опьянены этим хмельным напитком весенней революции... Революцию воспринимали как спасение от катастрофы... Между тем, на самом деле это и была в образе грозы и бури пришедшая катастрофа. "Февраль" весь был соткан из противоречий, фатально влекших его к гибели"¹⁹ .

Падение Временного правительства, захват власти большевиками не стал для Устрялова неожиданностью. Накануне петроградских событий он констатирует полное наступление диктатуры толпы. На фронте падает воинская дисциплина, наблюдается пресловутое "братание". В тылу фабрики и заводы в руках рабочих. Экономика разваливается. Крестьяне грабят помещичьи усадьбы. Государство разрушается. Ружье становится "лучшим политическим аргументом". Происходит "не демократизация, а варваризация" России. Революция оказалась "великой силой разрушения". Но диктатура многомиллионной толпы, предупреждает Устрялов, "лишь путь к диктатуре немногих - быть может одного"²⁰ .

С первых дней большевистского переворота он обрушивается с жесткой критикой в адрес новой власти. Большевики - демагоги, они пришли во власть, используя такие настроения в обществе как "страх голода", "страх нищеты" и "страх смерти", их сила и мощь "призрачна", сама же большевистская революция - "шутка исторического календаря", она не "политическая", не "буржуазная", не "социалистическая", а "биологическая" революция. "Во имя питания творили ее городские петроградские толпы, во имя самосохранения ее поддержали солдаты. Проста, до элементарности проста тайна всенародного движения"²¹ . Для Устрялова нет сомнения: приход большевиков к власти -случайность, поддержка их народом (рабочими, солдатами) вызвана прежде всего продовольственными трудностями, нежеланием умирать на фронте. Сила политических экстремистов основывается на иллюзиях и стихийных эмоциях простых людей.

Деятельность большевиков он оценивает как антипатриотическую, антинациональную, деструктивную. Они "направляют внимание народа не на созидание новых ценностей, а на распределение "нищенского достатка страны". Их главный лозунг: "Отбирай, захватывай!" Известные лозунги февральско-мартовской революции оказались забыты, подменены "новыми". "Вместо победы, - отмечает Устрялов, - военный разгром и преддверие сепаратного мира. Вместо "Великой России"

- призывы к "интернационалу" и объявление патриотизма буржуазным предрассудком. Полное презрение к Учредительному собранию и нежелание считаться с ним. Вместо власти, покоящейся на доверии народа, - власть, покоящаяся на штыках. Вместо социального мира - классовая борьба, вместо национального единства - гражданская война. Вместо развития производительных сил - "убийство частной инициативы и фактическая гибель промышленности". Плоды пролетарского правления бесславны: "гибель промышленности", "неслыханное падение производительности труда", "военное, административное и судебное бессилие" и т. п. Термин "революционный порядок" стал в стране "синонимом разрухи, бесчинства, безобразия". Большевики живут "не для своего народа", а для "всемирной революции", для всего "человечества"²² .

Устрялов находит самые резкие и нелицеприятные слова в адрес большевиков, их лидера, а также народных масс, терпящих новую власть. Он называет Ленина "великим разрушителем России", "императором бедноты", а его соратников - "пигмеями по духу". Большевики для него - "типичные якобинцы". Им свойственны такие черты как "непогрешимость", фразерство, самонадеянность. Они ведут себя столь уверенно потому, что им никто не противостоит. Ни Ленин, ни Троцкий не могли бы быть столь влиятельными в стране, считает Устрялов, "если бы нация не молчала"²³ .

Его, сторонника сильной государственности, патриота и гражданина, более всего удручает то, что носители новой власти не только не принимают необходимые меры по защите отечества от

стр. 153

внешней опасности (германской армии), но проводят фактически предательскую политику в отношении своей родины. Уже в первые дни после падения Временного правительства со страниц газеты "Утро России" Устрялов обращается к ним с призывом: "Господа большевики, приступайте к обороне!" Внешнеполитические действия советского руководства (сепаратные переговоры между Москвой и Берлином) он оценивает как "преступление большевистских временщиков перед Россией", капитуляцию "перед германским империализмом". Большевикам-интернационалистам, заявляет Устрялов, необходимо понять, что "борьба с Германией - национальное дело" и только "всенародное единение...может спасти Россию". Вместе с другими русскими патриотами Устрялов глубоко переживает подписание Брестского мира. Но несмотря на горечь национального унижения он призывает соотечественников "бороться с психологией покорности, смирения, непротивленства". И в цепях, пишет он, "надо мечтать о свободе". Россия завоевана немцами с точки зрения военной, экономической, географической. Это так. Но она никогда не покорится им духовно²⁴ .

Оптимизм Устрялова не ограничивается верой в национальное освобождение России, но и пронизан искренним убеждением в скорой и неминуемой гибели самого большевистского режима. Большевики, пишет он, станут банкротами, у них нет будущего. Они "будут забыты, осуждены, прокляты народом". Россия обязательно "скоро стряхнет с себя власть ее ненавидящую". Крушение советской власти "неизбежно". В связи с этим он возлагает большие надежды на зарождающееся антибольшевистское движение на Юге, идею национального возрождения России, любовь к отечеству. Устрялов убежден, что патриотизм "станет общерусским государственным лозунгом" и спасет Россию²⁵ .

Анализируя насыщенный бурными политическими событиями революционный 1917-й год, Устрялов отмечает, что русская революция в процессе своего развития прошла ряд этапов, и на каждом из них "поглощала" как Сатурн своих "детей" - героев политического процесса. Начавшись в марте 1917 г. как общенациональное движение, русская революция со временем отказывается от своей "прежней идеологии", от "мартовских лозунгов" (защиты отечества, преодоления кризиса, преобразования страны и др.) и превращается в движение "классовое по преимуществу". На первом этапе господствовали "вожди Думы", лидеры русского общественного мнения, "цвет страны". Эти первые деятели революции, выступавшие с общероссийских, национально-государственных, внеклассовых позиций, стали ее же первыми жертвами. На втором этапе в революцию "пришли новые люди" - социалисты. Весь характер революции "радикально изменился": идеи "общенационального единства" и классового сотрудничества, сменяются лозунгами, направленными на углубление и обострение классовых противоречий. Всю пестроту и неустойчивость этого времени воплощает роковая для России личность председателя правительства - А. Керенского На этом этапе революции страна оказалась "на распутье" и такое состояние не могло продолжаться долго. И снова "Сатурн поглотил свое порождение"; очередные "герои" были сметены революцией. На третьем этапе революции явились опять "новые люди" "с новыми яркими лозунгами, с новыми планами" классовой борьбы. Они отлучили от революции прежних героев и вождей (Милюкова, Родзянко, Львова, Керенского, Церетели и др.) В стране утвердилась диктатура пролетариата и "беднейшего" крестьянства, которая на практике вырождается, по словам Устрялова, в худший вид деспотизма: в деспотизм невежества и плебейского озлобления против культуры. Такая диктатура "вредна прежде всего для господствующего класса, ибо нет силы более развращающей, нежели власть в руках недостойного власти". Она же - "великое национальное бедствие, разрушающее самые основы государственной жизни", угрожающее интересам самого российского государства. Анализ революционных событий 1917 года Устрялов завершает прогнозом: вдохновители и организаторы "классовой" войны будут сметены той же революцией²⁶ .

Таким образом, публикации Устрялова свидетельствуют об отрицательном отношении его к большевистскому режиму. Он обращает внимание на абсурдный, гибельный для страны характер программы политических экстремистов, обвиняет их в неспособности защитить страну от внешних врагов, подвергает резкой критике практические действия властей, ведущие, по его мнению, к расстройству экономики, развалу российской государственности, распаду великой державы. Большевистская диктатура для него - великое национальное бедствие, разрушающее государство и культуру.

Вместе с тем при более тщательном анализе публицистических и дневниковых материалов Устрялова можно заметить, что его отношение к большевизму и Октябрьской революции было не столь однозначно негативным, как это может показаться на первый взгляд. Заметную симпатию у него, например, вызывает та твердость и решительность, с какой большевики добиваются цели. Так, 3 ноября 1917 г. после получения известий о полной победе сторонников Ленина в Москве, в его дневнике появляется запись: "Конечно, большевики не хуже меньшевиков. Даже лучше: они энергичнее, прямее, тверже. Но... их программа на деле безумна". Спустя полтора месяца, 16 декабря 1917 г. он записывает в свой дневник: "Большевики крепятся. Нельзя не признать, -

стр. 154

их энергия изумительна. Положительно, они занятны, эти якобинцы двадцатого века, они любопытны..."²⁷ .

Весьма чутко Устрялов реагирует на "национально" окрашенные действия советских властей. Мимо него не проходит незаметной попытка большевиков оказать сопротивление германской армии, отстоять "свое отечество". И они, по словам Устрялова, "вдруг оказываются патриотами", объявляют "священную войну Германии", "стремятся... продержаться на фронте". Для Устрялова "удачным и ловким" оказывается "маневр Троцкого", не принявшим на Брест-Литовских переговорах грабительские немецкие условия и выступившим с лозунгом "ни мира, ни войны". Его вариант оценивается как "единственно последовательное и принципиально выдержанное разрешение создавшегося кризиса"²⁸ . Из двух зол (агрессия Германии и большевистская власть) Устрялов однозначно не приемлет немецкое нашествие. Для него власть Германии "страшнее всякой советской власти". "Можно ненавидеть красный флаг, - замечает он, - но нельзя изменять национальному знамени". Гибель большевизма он приветствовал бы только при одном условии: "если бы он пал от русской руки, под ударами здоровой разумной национальной реакции"²⁹ .

Довольно необычным для политической ситуации того времени (нарастающего гражданского противостояния) следует считать выдвижение Устряловым тезиса об объединении нации и общественных сил для выхода из кризиса. Оздоровление страны, заявляет Устрялов, это дело не одного класса - пролетариата или буржуазии, а всех классов и слоев общества, всей русской нации. Ни у одной социальной группы страны, по его мнению, нет реальных сил для того, чтобы справиться с кризисом, а "классовая борьба лишь довершит наш государственно-экономический развал". "Возрождение возможно только на почве внеклассовой, вернее, сверхклассовой солидарности... Возрождение России может быть только национальным возрождением"³⁰ .

Важно также, что Устрялов со временем признает не случайным поддержку широкими массами октябрьских событий и большевиков. Между ними, приходит он к выводу, существует природная, духовная связь. В большевистской революции проявляется та подлинность и закономерность, каким может быть подлинным и закономерным народный бунт. В статье "Русский бунт", опубликованной в конце ноября 1917 г., он пишет, что большевики и их деяния есть не что иное как отражение народного духа, проявление народной стихии и анархии. Большевистская стадия русской революции - "истинно народна", стихийна. Души большевиков родственны "русской душе" и в этом заключается опасность и непредсказуемость русской революции. Вождь пролетариата Ленин "братается" с мужиком: их объединяет "страсть к разрушению". Среди тех, кто обосновался в Смольном, немало, по словам Устрялова, "наших национальных типов", известных из русской литературы. Именно они - Рудины, Верховенские, Смердяковы, Хлестаковы, Молчалины - "выдвинулись на авансцену русской жизни". Советские вожди, все их "нелепые" и "безграмотные" декреты "подлинно народны". Большевизм, приходит к выводу Устрялов, - порожден русской интеллигенцией и бессознательно подхвачен русским народом, сбросившим с него его "идейную", "интернационалистическую" оболочку, но с радостью оценившим его разрушительный пафос"³¹ .

Устряловскую мысль "о национальных типах", выдвинувшихся в результате революции на авансцену русской жизни, позднее почти дословно повторит философ Н. А. Бердяев. "На поверхности все кажется новым в русской революции, - отмечает он в сборнике "Из глубины" - новые выражения лиц, новые жесты, новые костюмы, новые формулы господствуют над жизнью... Но попробуйте проникнуть за поверхностные покровы революционной России в глубину. Там узнаете вы старую Россию, встретите старые, знакомые лица. Бессмертные образы Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова на каждом шагу встречаются в революционной России и играют в ней немалую роль, они подобрались к самым вершинам власти..."³² .

По мнению Устрялова, русская душа двойственна по своей природе: в ней присутствуют как разрушительные, так и созидательные начала. В большевизме "как в фокусе сконцентрировались пороки русской души, послужившие источником и основой нынешней катастрофы". Поэтому борьба с большевистской властью есть борьба с бунтарской, анархической частью русской души. Но у русской души, замечает Устрялов, есть и другая, созидательная "часть", создавшая Великую Россию, способная предотвратить ее разрушение, преодолеть "исконный русский хаос". Борьба с теперешней властью, таким образом, есть борьба со всеми негативными сторонами русской души. Эта борьба отражает дилемму: или культ анархического бунта, или путь великого государства³³ .

Продолжением подобных мыслей Устрялова была его статья "В Рождественскую ночь" с весьма серьезной переоценкой своих прежних толкований и оценок российской революции. Он осмысливает ее на фоне более широкого исторического контекста, чем прежде. Его размышления о русской революции, большевизме, роли отечественной интеллигенции в революционных событиях отличаются новизной и во многом противоречат общепринятым либеральным трактовкам обще-

стр. 155

ственных процессов, происходивших в России в 1917 году. В них содержится немало мыслей, созвучных будущему сменовеховству. "Как бы то ни было, - отмечает Устрялов, - мы имеем перед собою настоящую, подлинную русскую революцию, развернувшуюся во всю ширь... Реализуется известный комплекс идей, пусть ошибочных, пусть ложных, пусть диких, но все же издавна присущих нашему национальному самосознанию... Идет процесс отбора крепких, жизнеспособных, здоровых идей. Народ на опыте проверяет себя... Нужно пройти через большевизм. Нужно испытать все искушение этой тяжелой кары..." Во время господства меньшевиков и эсеров Россия пережила период "русской аморфности, пассивности..., неопределенности и беспринципного безразличия". Теперь же на новой стадии "мы обрели, наконец, начало активное", хотя и "в образе темном и страшном". В душе народа некий "хаос" - "древний, подлинный", который должен будет изжит, преодолен, но в русской истории "сыграет и великую положительную роль". В условиях "величайшего национального падения, глубочайшего духовного и физического кризиса" русская интеллигенция должна "чувствовать нравственную ответственность за совершающееся". Большевистская власть "не с неба слетела, а органически из жизни выросла". Большевики - кара за грехи русского самодержавия и "за грехи русской интеллигенции". Ленин и Троцкий -"подлинные русские интеллигенты". Программа большевиков - "бред,.. .но ведь нужно же признать, что это - бред больной родины, больной России...". Устрялов уверен, что раны, нанесенные революцией, страна залечит. Она выздоровеет, но "страшное потрясение наших дней послужит ей на пользу". Россия "покупает" свою зрелость "великими муками, и в том залог грядущего здоровья". Революция, несмотря на свои разрушительные последствия, обладает, по словам Устрялова, огромным созидательным потенциалом и может быть началом возрождения страны. Она "породит расцвет национального творчества... Родится новая национальная культура, закаленная революционным пламенем, и она будет достойна великого народа". В обществе произойдет большая переоценка ценностей, интеллигенция отречется от многих увлечений и привычек и, умудренная опытом горя и крови, "пересмотрит свою историю и покается". Вслед за эпохой разрушения наступит творческая эпоха и в муках возродится "новая Россия, новая нация, новая культура"³⁴ .

В этих размышлениях, несомненно, проявляется влияние идей Н. Я. Данилевского, позволяющих Устрялову объяснить многое из того, что происходит в стране. Россия, полагает он, как национальный организм, переживает болезненный процесс своего "жизненного роста". Переход ее в качественно новую стадию "возрастного" развития сопровождается тяжелой, длительной болезнью, проявляющейся в революции, "страшных потрясениях". Русская нация в болезненных муках "покупает" грядущее свое выздоровление. Таковы законы природы. Но эта болезнь полезна России. Она выйдет из кризиса обновленной и окрепшей. Наступит эпоха расцвета русской нации и культуры. Россия будет способна решать любые задачи и отвечать на любые вызовы истории.

Подобные оценки явно противоречат тому, что высказывалось в то время представителями либеральной мысли. Например, тот же Бердяев, оценивая все происходящее на родине западно-европейскими мерками, вообще отказывался признать, что Россия охвачена революцией. В России никакой революции нет, заявлял он на страницах "Народоправства", русская революция "есть чистейший призрак". В том, что происходит в стране, "нет существенных признаков революции в западноевропейском смысле этого слова", а есть лишь продолжение разрушительного процесса, вызванного распадом монархической власти. "Вот эти процессы гниения старой России, - утверждал Бердяев, - и принимают у нас за "развитие и углубление" революции. ...В России пала власть и не заменилась никакой новой властью. Наступило безвластье, межцарствие, анархия, бесплодная и не творческая... Катастрофу, происходящую в России, также неверно называть революцией, как неверно было бы называть революцией пугачевщину..."³⁵ .

Устрялов расходится с привычной для него либеральной средой не только по оценкам революции, но и по вопросу о демократии и ее судьбе в России. В статье "Уроки революции", опубликованной в марте 1918 г., он открыто заявляет, что провозглашенная на начальном этапе русской революции идея демократии ("чрезмерно широко и несколько бестолково понятого демократизма"), оказалась скомпрометированной и от нее следует отказаться. Ее невозможно навязать той нации, которая исторически не достигла необходимого социального и культурного уровня развития. Государственный строй страны "должен соответствовать правосознанию и уровню культурного развития ее народа". Плохо, когда по каким-то причинам сдерживается его развитие, но не менее опасны, "когда неразвитому, незрелому и отсталому народу навязывают совершенный политический строй, абсолютно ему чуждый". Политические формы жизни, подчеркивает Устрялов, "создаются не логикою, а историей". Следует заботиться не о том, как бы "перегнать Запад", "удивить собою мир", а о том, "чтобы дать русскому народу тот политический строй, который соответствует переживаемому периоду русской истории и отвечает реальным интересам русского государства"³⁶ .

стр. 156

Особое внимание обращают на себя публикации Устрялова на страницах еженедельника "Накануне", который фактически под его редакцией издавался в Москве весной-летом 1918 года. В них Устрялов предстает не только публицистом, по горячим следам анализирующим события, но и мыслителем, который, продолжая традиции русской общественной мысли, мучительно ищет (в новых исторических условиях) ответы на вызовы истории. Он предлагает всем болеющим за Россию соотечественникам осмыслить "горький, но поучительный опыт русской революции", в корне пересмотреть "каноны традиционных верований русской интеллигенции", совершить "радикальный поворот к трезвому политическому реализму, свободному...от всяких утопий", обозначить базовые ценности, объединяющие, а не раскалывающие русское общество в условиях масштабного кризиса. По сути, шел поиск путей развития России альтернативных как кадетизму (с его идеями обязательного соблюдения формальной демократии и права), так и большевизму (идеям классовой борьбы и интернационализма).

Русская революция, утверждает Устрялов в статье "На перевале", имевшей для еженедельника программный характер, показала "всю бездну нашего национального несовершенства", недостаточного уровня правосознания и культуры все классов и общества в целом. Народ оказался не готовым для решения "великой задачи", поставленной историей перед русским государством. Русская революция с первых дней оказалась отравленной "ядом злых и пагубных иллюзий". Совершенно преждевременной оказалась "несчастная идея" обязательного созыва Учредительного собрания, которая в тех условиях лишь "парализовала силы правительства", придав ему характер "временного", а не верховного государственного института". Не менее абсурдной, "роковой для России" стала идея "демократического контроля" за деятельностью Временного правительства со стороны советов, окончательно подорвавшая в государстве "принципы законной власти". В то время необходимо было сохранить "естественный и чрезвычайно необходимый принцип преемственности власти": Четвертая Государственная дума, под флагом которой совершалась революция, должна была "провозгласить себя верховным и полновластным Учредительным собранием России", а созданное думой Временное правительство обязано было взять под свой контроль высшее государственное управление страной, исключив какое-либо влияние на это сферу советов. Но общественность по такому пути не пошла и судьба страны оказалась в плену совершенно новых факторов и сил.

Не решив проблему преемственности власти, инициаторы революции взялись "до основания" перестраивать русское государство в условиях "небывалого военного испытания и все растущей военной усталости". Но необходимых "национальных сил для создания обновленного,...здорового и мощного государственного организма" в ту пору не было. Выдвижение вождями революции "слишком широких целей" и отсутствие "трезвого политического чутья", как и малая опытность привели к тому, что вместо реформирования государства началось его разрушение.

В российском обществе, по его мнению, доминировали две политические силы, по-разному относившиеся к государству как институту власти: с одной стороны - "государственно-мыслящие круги", которые группировались вокруг Временного правительства, с другой - "русская революционная демократия", зараженная "тлетворными антигосударственными тенденциями". К сожалению, министры-кадеты "в большинстве своем не проявили ни достаточной дальновидности, ни надлежащей твердости" в отстаивании линии на укрепление государственной власти. Руководствуясь идеями "близоруко понятого гражданского мира", они постоянно шли на уступки Петросовету. В результате такой политики Временного правительства российским национальным интересам был нанесен серьезный ущерб, а руководящая роль в нем перешла к социалистам.

В "керенщине" и ее центральной фигуре, по словам Устрялова, "воплотились все худшие стороны интеллигентской психики": "фраза и поза вместо знаний и опыта, прекраснодушие вместо государственной мудрости, политический импрессионизм вместо политической программы". Вследствие этого и в стране, и в армии усилился процесс разложения, а престиж власти падал. Большевизм явился достойным венцом русской революции: "он довершил разрушительное дело своих предшественников, им замкнулся роковой круг злосчастной революции,...окончательно выявлен ее лик". Таким образом, главным итогом революции стало ослабление, а затем разрушение русской государственности.

Из этих негативных процессов, считает Устрялов, обществу, отечественной интеллигенции следует извлечь серьезные уроки. Для этого "нужен великий сдвиг в нашем сознании", нужно пережить катарсис (жертвенное самоочищение, покаяние). В русском обществе "правда государственности должна быть непререкаемо признана высшим принципом политического созерцания". Всей нации необходимо осознать, что "торжество государственного начала немыслимо без наличия твердой, сильной и принудительной государственной власти". Государство, разъясняет Устрялов, "ценно

стр. 157

как совершенная форма национального бытия". В нем и через него конкретно воплощаются идея Отечества и идея нации; нация есть условие возможности развития культуры, а следовательно прогресса. В переживаемом периоде мировой истории утверждаются, "заслуживают бытия лишь те народы, которые ценят свое национальное достояние и отстаивают свой национальный образ". Следовательно, твердая и сильная государственная власть необходима для сохранения Отечества и русской нации, для успешного развития отечественной культуры и прогресса. Устрялов вновь напоминает, что государственный строй вытекает из народного правосознания и неразрывен с ним. Строй, чуждый народу, отстающий от культурного развития страны, или, напротив, чрезмерно его опережающий, вреден и "заведомо обречен на неминуемый крах". Это положение особенно внимательно следует соотнести с русской действительностью. С одной стороны, Россия "переросла абсолютизм" и "возврата к той эпохе быть не может". Но, с другой стороны "русский народ явно не созрел для тех объективно высоких форм политической жизни, которая провозгласила и стремилась навязать ему русская революция". Если Россия "переросла неограниченную монархию", то "она еще далеко не созрела для неограниченного народоправства". "В силу этого, - обращается Устрялов к либерально-кадетским кругам России, - государственно-правовая идеология русской революции должна быть в корне пересмотрена в духе отказа от иллюзий чрезмерного демократизма".

Текущий период всемирной истории, по его убеждению, есть "период собирания, сплочения народов в крупные и мощные государственные образования". В этой связи должен быть отвергнут изначально "фальшивый и нелепый лозунг "самоопределения вплоть до отделения" народов". "Интересы России, как великого государства, настоятельно требуют, чтобы не было нарушено ее единство, чтобы не было допущено ее расчленение. ...Должна быть бесповоротно осуждена, как пагубная, тенденция русской революции к раздроблению России..." Русскому народу, его авангарду - интеллигенции, настаивает Устрялов, необходимо, покончив с романтикой и утопией русской революции, вернуться к исконным ценностям, всегда объединявшим соотечественников. Настала пора "восстановить в своем незыблемом значении великие идеи государства, нации, отечества, культуры - эти неиссякаемые источники всечеловеческого творчества"³⁷ .

Для Устрялова становится очевидным, что идея государственности, которой пронизана вся история России и имеющая особое значение для русской нации, и впредь будет иметь приоритетное значение. Он формулирует главную проблему русской нации на ближайшую перспективу, независимо от того, в чьих руках окажется власть: "какова бы ни оказалась организация государственной власти России в результате переживаемого сейчас хаоса, ясно одно: основной задачей этой власти будет задача воссоздания великого русского государства, потрясенного и расколотого войною и революцией"³⁸ .

Эта проблема, убежден Устрялов, рано или поздно встанет и перед большевиками. Сама жизнь заставит их вернуться к разумным началам. Констатируя в еженедельнике "Накануне" банкротство большевистского эксперимента по "строительству социализма", он впервые (весна 1918 г.) отмечает признаки отступления большевиков от своих принципов и допускает возможность их перерождения. По его мнению, после их банкротства "одно из двух неминуемо должно произойти: либо "коммунисты окончательно смирятся, "полиняют" и, шествуя по пути компромисса, на который уже несомненно выступили, кончат тем, что станут строить обыкновенное буржуазное государство, либо жизнь реально порвет с ними... Tertium non datur". Вскоре он вновь повторяет, что большевики "идут на уступки, они соглашательствуют, вступают в компромиссы, они все менее и менее похожи на себя..."³⁹ . Таким образом, Устрялов впервые выступает с необычным для того времени прогнозом, что большевики, несмотря на невероятный фанатизм, способны к трансформации.

Устрялов не приемлет позицию тех, кто считает, что "нет почвы для желанных перемен". Завершение "обанкротившейся", "выродившейся" революции, ее смерть не есть, отмечает он, "в моих глазах явление особенно удручающее и я не вижу оснований впадать в отчаяние". За эпохой разрушения, заявляет он, всегда следуют творческие эпохи, "болезнь пройдет, выздоровление наступит". В этой связи он, кажется, впервые обращается к "термидорианскому" перевороту. Тогда во Франции, пишет он, тоже не наблюдалось "видимых, конкретных "элементов" оздоровления", не было "почвы для перемен". Однако они произошли, потому что во французском обществе "была страшная усталость от террора и жажда порядка". Настрой людей на восстановление разумных жизненных правил, их желание, "жажда порядка" - это, считает Устрялов, "великий фактор" его утверждения. "Не класс и не классовый диктатор породил термидорианскую "реакцию" (в сущности реакцией в настоящем смысле этого слова и называть-то нельзя), а нация", - констатирует он. И в России не так все мрачно и безнадежно. В сердцах людей, в "душе" страны, надеется Устрялов, "зреют благие возможности" и "достаточно лишь слабого толчка", чтобы начался "национальный ренессанс"⁴⁰ .

стр. 158

Первопричиной русского кризиса Устрялов считает явления "духовного, морального порядка". Военное поражение, крушение политических форм правления, расстройство хозяйственной жизни и многое другое есть не источник нашей болезни, а лишь существеннейший ее симптом. Масштабный кризис обусловлен моральным падением, духовным ослаблением русской нации. Поэтому "возрождение должно начаться с основы", "должен быть исцелен больной дух России". "А для этого, - заключает Устрялов, - прежде всего она должна познать себя как целостное национальное единство. Лишь вернувшись к себе, лишь заменив красное знамя национальным флагом, а "интернационал" и "марсельезу" - национальным гимном, обретет она достойную ее призвания форму бытия. Наш ренессанс может быть только ренессансом культурно-национальным"⁴¹ .

Итак, Устрялов приходит к пониманию того, что русская революция -многоликое явление, в ней отражается противоречивый русский характер, разрушительные и творческие начала национальной души, переживающей кризисный, болезненный период своего "возрастного" развития. Он признает национальную природу русской революции, видит в ней прежде всего проявление духовного кризиса нации, который, помимо разрушительных последствий, должен оказать благотворное влияние на последующее развитие отечества.

Русскую революцию 1917 г. Устрялов оценивает с этатистских позиций. В ходе ее, считает он, решается судьба русской государственности. В обществе, охваченном революцией, отчетливо противостоят друг другу силы, по разному относящиеся к государству как институту власти - прогосударственные и антигосударственные. Революция проходит разные этапы в своем развитии. Каждый из них имеет свои особенности и по мере "углубления" революции возрастает угроза русскому государству. На первом этапе доминируют либеральные лозунги и думские "вожди", которые хотя и являются носителями государственной идеи, но не проявляют достаточной твердости в ее отстаивании и совершают множество ошибок. В это время и сам Устрялов, верный национал-либеральным установкам, связывает с Февралем большие надежды на появление в стране сильной государственной власти, решение внешнеполитических задач, утверждение основ демократического строя в России. Но в стране развиваются негативные тенденции. Революция, инициированная либеральными силами, выходит из заданных границ, сметает думских вождей с их лозунгами и вступает в новую полосу развития.

На втором этапе революции господствуют социалисты (эсеры и меньшевики), зараженные "тлетворными" антигосударственными тенденциями. Они заменяют прежние общенациональные лозунги на классовые, социальные. Характер революции радикально изменяется: усиливаются разрушительные тенденции во всех сферах. Противогосударственные силы во главе с "центристами" фактически одерживают победу - государственные институты разваливаются, наступает безвластие, а ослабленные и разобщенные сторонники государственной идеи безуспешно пытаются остановить революцию и развал государства. На этом этапе происходит серьезный перелом в политическом сознании Устрялова: разрушаются его "февральские" иллюзии о возможности либерального преобразования России, об установлении народоправства в стране. Спасение России ему видится на путях утверждения сильной диктаторской власти во главе с русским Наполеоном. Революция тем временем приобретает все более радикальный характер, "проглатывает" своих недавних кумиров и сметает их "аморфные", "неопределенные" лозунги.

На большевистском этапе в революцию вливаются широкие массы и она проявляет свой истинный лик: народный, бунтарский, разрушительный. Процесс распада русской государственности приобретает угрожающие масштабы и последствия. Большевистская диктатура становится великим национальным бедствием, ведущим к гибели России как государства. Октябрьские события и их катастрофические последствия заставляют Устрялова по-новому осмыслить и оценить весь революционный процесс 1917 года. Предшествующие этапы, приходит он к выводу, оказались лишь прелюдией, не очень выразительным началом русской революции, которая, следуя по своим собственным законам, только при большевиках проявляет свою сущность, глубинный смысл - народный дух и национальный характер. Эта революция не случайна, она "органически из жизни выросла", вызвана моральным, духовным ослаблением русской нации и связана со всем ходом предшествующей русской историей. Русская интеллигенция, приближавшая ее своими действиями, в ответе за то, что происходит в стране. В революции отчетливо отражается противоречивая, двойственная природа русской души с ее и разрушительными, и созидательными началами. Поэтому как бы ни казалась революция разрушительным, страшным, негативным явлением для страны (что и проявилось в полной мере), она, тем не менее, обладает и созидательным потенциалом. Революция завершится термидором и вызовет его "жажда порядка", настрой людей на восстановление нормальных жизненных правил. У большевиков два пути - либо продолжение своей утопической политики и гибель, либо перерождение и возвращение к нормальной жизни. Ослабление и разрушение государ-

стр. 159

ства в процессе революции должны стать уроком для русской нации, ее передовой и образованной части - интеллигенции. Пора покончить с романтикой и утопией русской революции. Не следует обществу, народу навязывать чуждые идеи и политические формы жизни, необходимо отказаться от иллюзий демократии. Страна, пережив период "болезненного роста" (революцию), независимо от того, в чьих руках окажется власть, вновь должна вернуться к исконным ценностям, решать задачи воссоздания великого русского государства, восстановления единства нации, возрождения патриотизма и культуры.

Устрялов продолжает считать большевиков разрушителями государства, но к революции у него неоднозначное отношение. Его размышления о происходящих в России процессах отличаются от позиции всеобщего и полного отрицания революции и большевизма, которая господствовала в либеральных кругах того времени. Осознание революции как противоречивого, исконно русского явления с разрушительными и созидательными началами, понимание большевизма как отражения народного духа, ожидание русского термидора после завершения "обанкротившейся" революции, обращение к русской интеллигенции, ответственной за происходящее в России, с предложением расстаться с прежними ее иллюзиями и утопиями, выдвижение идеи объединения нации во имя возрождения отечества, утверждение того, что Россия не созрела для неограниченного народоправства, а демократия не соответствует переживаемому периоду русской истории - все эти положения, сформулированные Устряловым в конце 1917-го - первые месяцы 1918 г., во многом близки сменовеховским идеям и настроениям. Таким образом, с этого времени начинается процесс постепенного вызревания сменовеховской или национал-большевистской идеологии, основанной, по словам самого Устрялова, на примирении русских патриотов с большевиками и "использовании большевизма в национальных интересах"⁴² . Эта идеологическая доктрина, основателем которой является Устрялов, получит распространение в советской России и русском зарубежье уже после гражданской войны.

Примечания

1. См.: БЫСТРЯНЦЕВА Л. А. Мировоззрение и общественно-политическая деятельность Н. В. Устрялова. - Новая и новейшая история, 2000, N 5 и др.

2. УСТРЯЛОВ Н. В. Итальянский фашизм. М. 1999; его же. Германский национал-социализм. М. 1999; его же. Национал-большевизм. М. 2003.

3. АГУРСКИЙ М. Идеология национал-большевизма. Париж. 1980; ejusd. The Third Rome. National Bolschevism. Boulder. 1987; его же. У истоков национал-большевизма. - Минувшее: Исторический альманах. Вып. 4. М. 1991.

4. УСТРЯЛОВ Н. В. Былое - Революция 1917 г. (1890-е - 1919 гг.) Воспоминания и дневниковые записи. М. 2000, с. 130.

5. СУРМИН П. Стесняются. - Утро России, 20.I.1917; его же. О путях власти; его же. Во Франции. - Утро России, 22.X.1917.

6. УСТРЯЛОВ Н. В. Былое - Революция 1917 г., с. 135.

7. УСТРЯЛОВ Н. В. Революция и война. М. 1917, с. 1 - 8; его же. Что такое Учредительное собрание. М. 1917, с. 3.

8. УСТРЯЛОВ Н. В. Революция и война, с. 7 - 9, 21 - 27.

9. УСТРЯЛОВ Н. В. Революция и война, с. 21, 22; его же. Что такое Учредительное собрание, с. 3, 9, 10, 31; его же: Ответственность министров. М. 1917, с. 29.

10. УСТРЯЛОВ Н. В. Революция и война, с. 21; его же. Ответственность министров, с. 2 - 11, 29; его же. Что такое Учредительное собрание, с. 31.

11. УСТРЯЛОВ Н. В. Ответственность министров, с. 17, 31; его же. Революция и война, с. 28.

12. УСТРЯЛОВ Н. В. Революция и война, с. 23; его же. Вождь подполья (Н. Ленин - В. И. Ульянов). - Утро России, 6.IV.1917.

13. УСТРЯЛОВ Н. В. Угроза свободе. - Калужская жизнь, 11.VII.1917; его же. О положении момента. - Там же, 16.VII.1917; СУРМИН П. Революция на распутье. - Утро России, 10.VIII.1917.

14. УСТРЯЛОВ Н. В. Былое-Революция 1917 г., с. 140,142.

15. СУРМИН П. Манифест большевиков. - Утро России, 20.VIII.1917; его же. Сила и слабость революции. - Там же, 3.IX.1917; его же. Народ и власть. - Там же, 9.IX.1917.

16. УСТРЯЛОВ Н. В. Товарищ и гражданин. - Народоправство, 1917, N 12, с. 16 - 17.

17. СУРМИН П. Ненавидящие России. - Утро России, 4.X.1917; его же. Закат Петербурга. -Там же, 8.X.1917; УСТРЯЛОВ Н. В. Мания величия. - Там же, 11.X.1917.

18. УСТРЯЛОВ Н. В. Строитель государства. - Утро России, 18.X.1917.

стр. 160

19. УСТРЯЛОВ Н. В. Под знаком революции. М. 1927, с. 204 - 205.

20. УСТРЯЛОВ Н. В. Революционный фронт. - Народоправство, 1917, N 15, с. 13 - 16; СУРМИН П. Ненавидящие России. - Утро России, 4.X.1917; его же. Строитель государства. - Там же, 18.X.1917; УСТРЯЛОВ Н. В. Диктатура пролетариата. - Там же, 21.X.1917.

21. СУРМИН П. Еще о революции. - Утро России, 16.XI.1917.

22. УСТРЯЛОВ Н. Сатурн. - Утро России, 28.XI.1917; СУРМИН П. Сомнение. -Там же, 23.XII.1917;УСТРЯЛОВ Н. Классы и нация в революционной России, -Там же, 3.III.1918.

23. УСТРЯЛОВ Н. Якобинцы. - Утро России, 15.III.1918; СУРМИН П. Мири большевики. - Там же, 16.III.1918; его же. Когда спящий проснется. - Там же, 17.III.1918; его же. Пепел. - Заря России, 20.IV.1918; УСТРЯЛОВ Н. Гонения на церковь. - Утро России, 24.I.1918.

24. СУРМИН П. О мире. - Утро России, 17.XI.1917; УСТРЯЛОВ Н. У врат мира. - Там же, 17.I.1918; его же. Итоги. - Там же, 15.II.1918; СУРМИН П. Новая война, - Там же, 20.II.1918; УСТРЯЛОВ Н. Конец большевизма. - Там же, 28.II.1918; СУРМИН П. Мы в России - все! - Заря России, 20.IV.1918.

25. СУРМИН П. Сомнение. - Утро России, 23.XII.1917; УСТРЯЛОВ Н. Итоги. - Там же, 15.II.1918; его же. Конец большевизма. - Там же, 28.II.1918; СУРМИН П. Начало конца. - Там же, 7.XII.1917; его же. Что нас ждет. - Там же, 27.II.1918; УСТРЯЛОВ Н. Север и Юг. - Там же, 23.XII.1917.

26. УСТРЯЛОВ Н. Сатурн. - Утро России, 28.XI.1917; его же: Классы и нация в революционной России. - Там же, 3.III.1918.

27. УСТРЯЛОВ Н. В. Былое - Революция 1917 г., с. 154, 157.

28. УСТРЯЛОВ Н. У перевала. - Утро России, 21.I.1918; его же. Итоги. - Там же, 15.II.1918.

29. УСТРЯЛОВ Н. У перевала. - Утро России, 21.I.1918; СУРМИН П. Немцы и мы. - Там же, 21.II.1917; УСТРЯЛОВ Н. Конец большевизма. - Там же, 28.II.1918.

30. УСТРЯЛОВ Н. Классы и нация в революционной России. - Утро России, 3.III.1918.

31. УСТРЯЛОВ Н. Русский бунт. - Утро России, 26.XI.1917.

32. Из глубины. М. 1990, с. 55 - 56.

33. УСТРЯЛОВ Н. Русский бунт. - Утро России, 26.XI.1917; его же. Русская звезда, 24.XII.1917; его же. Конец большевизма. -Утро России, 28.II.1918.

34. УСТРЯЛОВ Н. В Рождественскую ночь. - Утро России, 24.XII.1917.

35. БЕРДЯЕВ Н. Была ли в России революция? - Народоправство, 1917, N 15, с. 5.

36. УСТРЯЛОВ Н. Уроки революции. - Утро России, 16.III.1918.

37. Накануне, 1918, N 1, с. 1,2.

38. Там же, с. 5 - 6.

39. УСТРЯЛОВ Н. В. Банкротство. - Накануне, 1918, N 5, с. 1; его же. Ликвидация большевизма, - Там же, 1918, N 7, с. 1.

40. Накануне, 1918, N 2, с. 1,5 - 6; N 3, с. 1.

41. Там же, N 2, с. 1.

42. Государственный архив Российской Федерации, ф. 5912, оп. 1, д. 143, л. 237.

Постоянный адрес данной публикации: