О колониальной политике русского самодержавия

Работа т. Т. "Колониальная политика русского самодержавия" добросовестно сводит большой фактический материал, особенно по истории русских захватов в Сибири, но не дает к сожалению анализа русской колониальной политики XVI - XVIII вв. Отчасти этому помешало неправильное, неленинское понимание самого русского абсолютизма, которое усвоила себе т. Т. Этот абсолютизм вовсе не был только "политической организацией крепостников-помещиков". Ленин постоянно предостерегал против такого упрощения (см., например т. XV, изд. 3-е, стр. 304 и 309), которым страдали в особенности "отзовисты" 1908 - 1909 гг. Совершенно правильную формулу дает т. Т. на стр. 13 своего доклада, где она говорит о "сложной" русской системе сожительства помещика, купца и фабриканта. Если бы эта формула была положена в основу анализа, т. Т. не пришлось бы производить насилий над фактами, "забывая" например Ливонскую войну. Как раз Ливонская война дает уже картину "сожительства", ибо эта война велась одновременно и "за собственный порт" (Нарву) и за богатые земли ливонских рыцарей: первое отвечало интересам торгового капитала, второе - феодального дворянства, и эти интересы в данный момент отнюдь не мешали друг другу. Так было и в бесчисленном количестве других случаев.

Не пришлось бы т. Т. насильно втаскивать барщинное хозяйство в Сибирь, где этого хозяйства как массового явления все таки не было. Пример строгановских вотчин подходит для Сибири только в административном понимании этого названия, поскольку восточный склон Урала входил тогда в состав Тобольской губернии. Географически - это не Сибирь.

Неверна и формула о союзе "между торговым капиталом и помещичьим самодержавием". Самодержавие само было своеобразной формой союза между помещиком и купцом" (см. мою статью)¹.

В основу должно быть положено то, что говорит Ленин в известном месте "Развития капитализма": важность колоний для поддержания феодальных методов эксплоатации в метрополии. В этом, а вовсе не непременно в захвате земель, - увязка интересов феодального землевладения и торгового капитала. Захват земель есть частность, которая могла быть (Казань, Ливония, позже Башкирия и т. д.), могла и не быть (Сибирь). Притом подходить к этому вопросу нужно диалектически: то, что было главным в данный период, могло потом стать второстепенным и наоборот. Нижнее Поволжье захвачено сначала как торговый путь в Персию, а позже стало театром помещичьей колонизации (XVII - XVIII вв.). Сибирь не имела никакого сельскохозяйственного значения в момент ее захвата - и получила таковое в XIX в.

Специально в области национальной политики автор очень сузил поле своих изысканий, оставив вне поля зрения Украину, Белоруссию, Прибалтику... Это не дало ему возможности достаточно рель-

¹ Речь идет о статье: "О феодализме, происхождении и характере абсолютизма в России, напечатанной в "Борьбе классов", N 2 за 1931 г.

ефно выдвинуть основную черту национальной политики царизма - союз с верхами угнетенных народов против низов. Феодальная аристократия националов становится как бы вторым сортом господствующего класса "империи", постепенно перемешиваясь с великорусскими феодалами, а их "подданные" постепенно смешивались с общеимперской крепостной массой (закрепощение украинцев и т. д.). Автор приводит массу фактов такого смешения феодального и национального угнетения, но так как он оперирует исключительно с народностями Поволжья, Приуралья и Сибири, где феодализация стояла еще весьма низко (автор неправ, что ее совсем еще не было - приводимые им факты его опровергают), то эти классовые черты царистской-национальной политики стушевываются. Кроме того на Востоке царизм был настолько материально сильнее покоряемых, что ему и не приходилось искать здесь политической опоры на местах - голого насилия было достаточно.

Два слова относительно первоначального накопления. Автор прав, что оно у нас "растянулось", но он этой "растяжки" как раз не связал с колониальной политикой. На востоке, в Сибири и Средней Азии, первоначальное накопление продолжалось у нас еще и в XX в., тогда как в центре с начала XIX в. мы имеем образчики капиталистического накопления. Захват колоний не только помогал держаться в центре феодальным методам эксплоатации, но и консервировал во всей стране первоначальные формы капитала - купеческий и ростовщический, причем в деревне сохранению последних способствовали именно феодальные методы производства ("остатки крепостного права"). Тем не менее Ленин совершенно правильно подчеркивал, что даже в деревне в конце XIX в. эти феодальные методы не могли уже помешать развитию капиталистических методов эксплоатации. Центр (Великороссия, Запад, Украина) к началу XX в. был безусловно капиталистической страной. Это нет надобности доказывать какими-либо цитатами, ибо это доказало осуществление на практике большевистской схемы нашей революции.

О рабочем движении конца XIX в.

Главной бедой автора является его увлечение взглядами на русское рабочее движение В. И. Невского, - т. Ц. до того им увлечен, что склонен приписывать своему "любимцу" высказывания других авторов. Тов. Невскому принадлежат огромные заслуги в деле собирания материалов по истории нашего рабочего движения и нашей партии, но в области методологии он не вполне еще отделался от взглядов Точисского. А т. Ц. вдобавок вульгаризирует взгляды своего учителя. Участие интеллигента Заславского в образовании первой в России политической организации рабочих кажется т. Ц. каким-то грехом, который т. Ц. спешит затушевать ("Впрочем... наряду..."). Между тем участие революционной интеллигенции в создании социалистических организаций рабочих - факт, совершенно закономерный, давно подчеркнутый Лениным в "Что делать?" и абсолютно верный не только для России (Плеханов и вся группа "Освобождение труда", Ленин и "Союз борьбы" и т. д.), но и для всего мира (участие "людей 48-го года" с Марксом и Энгельсом во главе в деле образования германской социал-демократии; напротив, в Англии, самой старой стране рабочего движения в мире, но без революционной интеллигенции, социалистические организации рабочих возникли всего позже и до сих пор всего менее влиятельны).

Стремление все вывести непосредственно из рабочего движения, в тесном смысле слова, приводит автора к явному насилию над хронологией: Южнорусский союз рабочих 1874 г., оказывается, возник "на базе" рабочего движения второй половины 70-х годов. В этой же связи стоит и

утверждение, будто мелкая буржуазия, находясь "в оппозиции к правительству", не поддержала народнической революции: а из кого же состоял актив-то этой революции, как не из мелкой буржуазии? Причина неудачи народников-революционеров не в этом, а в том, что они не умели подойти к крестьянским массам и их поднять на восстание; причем давно пора перестать взваливать тут вину на крестьян, как делает это т. Ц (основываясь на объяснении самих революционеров-народников, повторявшемся без критики во многих старых работах, в том числе и у меня в "Русской истории с древних времен"). Ленин много раз повторял, что дело было в неумении именно самих революционеров связаться с классовой борьбой, происходившей в стране (см. мою статью о "Народной воле")¹ . Сваливать вину на крестьян нечего - их не умели организовать и поднять. Не умели потому, что сами были мелкие буржуа, неспособные к другой организации, кроме заговора.

К вопросу о народничестве

Тов. Н. начал за здравие, а кончил за упокой. Начал он с прекрасных, четких ленинских формулировок - оставалось только развертывать их дальше на конкретном материале. Но вдруг т. Н. испугался ленинской неумолимости и скатился почти к точке зрения т. Теодоровича: непримиримому до полной "полярности", противоположению революционных народников 1870 - 1880 гг. "легальным" народникам 1890 г. На стр. 32 он пытается даже доказать (со ссылкой на Ленина, жаль, без указания тома и страницы и без кавычек), что революционные народники вовсе и не мелкие буржуа, ибо, когда они зародились, в России и мелкой буржуазии-то никакой не было.

Мне не удалось найти того места у Ленина, которое имеет в виду т. Н. Но так как мы имеем одно место, прямо противоположное той интерпретации, какую он дает, то этого совершенно достаточно. В "Друзьях" мы читаем: "Разложение, раскрестьянивание наших крестьян и кустарей... дает фактическое доказательство верности именно социал-демократического понимания русской действительности, по которому крестьянин и кустарь представляет собой мелкого производителя в "категорическом" значении этого слова, т. е. мелкого буржуа. Это положение можно назвать центральным пунктом теории рабочего социализма по отношению к старому крестьянскому социализму, который не понимал ни той обстановки товарного хозяйства, в которой живет этот мелкий производитель, ни капиталистического разложения его на этой почве" (т. I, изд. 2-е, стр. 139; разрядка везде Ленина).

Таким образом толкование т. Н. было бы приемлемым лишь в том случае, если бы Ленин относил возникновение революционного народничества к эпохе до появления у нас товарного хозяйства. Но и на этот счет мы имеем категорическое утверждение Ленина в прямо противоположном смысле. В "Экономическом содержании народничества", оспаривая мнение Струве о происхождении народничества от славянофильства, Ленин говорит: "Народничество отразило тот факт русской жизни, который почти еще отсутствовал в ту эпоху, когда складывалось славянофильство и западничество: противоположность интересов труда и капитала. Оно отразило этот факт через призму жизненных условий и интересов мелкого производителя, отразило поэтому уродливо, трусливо..." (там же, стр. 279; разрядка Ленина).

¹ Имеется в виду статья по поводу юбилея "Народной воли", напечатанная в журнале "Историк-марксист" N 15 за 1930 г.

Тов. Теодорович пытался представить дело так, что были скверные народники ("бяки"), которых громил Ленин, и славные ребята ("цацы"), от которых пошли большевики. Но у Ленина никаких "цац" и "бяк" нету, и я в своей статье "О "Народной воле" привел яркую цитату из "Друзей", где Ленин народничество революционное берет в области теории за одну скобку с легальным народничеством. Он их противополагает политически как революционеров и оппортунистов, он доказывает, что от искреннего субъективного социализма первых у вторых уже ничего не осталось, но подчеркивает, что миросозерцание у них одно. Можно привести еще ряд цитат, ясно показывающих, как Ленин прослеживает далеко вглубь народнических поколений наклонность их подчиняться либеральной буржуазии и классовым анализом обосновывает эту печальную черту, которой не чужды конечно и народовольцы. Тов. Н. напрасно яростно защищает последних от этого обвинения.

По этому поводу есть богатые показания не только мемуарной литературы, но и документы (речь Веры Фигнер на суде, а в особенности знаменитое письмо Исполнительного комитета Александру III), документы, подложность которых т. Теодорович никак не докажет. Личного героизма народовольцев это ничуть не компрометирует: эсеры 1905 - 1907 гг. выдвинули ряд героических фигур (Сазонов, Каляев, Мария Спиридонова и др.), но все мы знаем, что такое были эсеры даже в то время: один эпизод, с тем, как они пытались подсунуть нам в "левый блок" (в 1906 г.) полукадетов - энэсов чего стоит! А т. Васильев-Южин рассказывает, что в декабре 1905 г. эсеровские представители воевали против слов "вооруженное восстание" и "республика": чего, говорят, пугать буржуазию?

Неустойчивость автора реферата сильно ослабляет его критику по адресу т. Теодоровича. В особенности, слабо звучит пресловутая "механистика", когда мы имеем печатные высказывания т. Теодоровича не только как исследователя "Народной воли", но и как председателя Земплана. Что т. Теодорович признал ошибочными эти высказывания, только облегчает наше положение, ибо дает возможность говорить о его (т. Теодоровича) классовой позиции как о прошлом. Это не значит, что я предлагаю привлечь эти высказывания как материал для доклада - отнюдь нет. Но в их свете особенно недостаточно, убого звучит "механистика". Механистом называли и покойного И. И. Скворцова-Степанова - неужели между ним и т. Теодоровичем нет никакой разницы? А вполне достаточный материал для классового анализа дают статьи т. Теодоровича о "Народной воле".

Из других отдельных ошибок доклада нужно отметить отнесение Ткачева к народникам, тогда как это был "якобинец", что есть русская разновидность бланкизма: бланкисты конечно мелкобуржуазные социалисты (и то с оговорками), но если все народники - мелкобуржуазные социалисты, то не все мелкобуржуазные социалисты - народники. Неверно приписывание организации террора "Народной воле", тогда как он был организован землевольцами и входил уже в их программу (см. документы, частично опубликованные мною в юбилейной статье о демонстрации 6 декабря 1876 г.).

О русском городе XVII - XVIII вв.

Работа т. Б. в общем очень хорошая работа, хотя в ней есть некоторые ошибки. Главной из них является пресловутая конкуренция крестьянского и купеческого торговых капиталов, пришедшая опять-таки от Меерсона. Прямо какая-то меерсоновская школа образуется. Из цитат, приводимых автором, яснее ясного, что "крестьянская" торговля фактически была помещичьей торговлей: барин или прямо выгонял своего "мужика"

торговать или слизывал весь торговый барыш последнего путем оброка. Крестьянин одинаково был объектом эксплоатации как со стороны помещика, так и со стороны купца, только эксплоатировали-то крестьянина разным манером (эксплоататорской роли купеческого капитала Маркс не отрицает, он отрицает лишь производственную его роль). Конкуренция купца и крестьянина на самом деле была конкуренцией купца и помещика.

Далее, неверно конечно, что уже в XVIII в. "подготовлялась почва для торжества и господства капиталистического способа производства"; если бы это было так, крестьян "освободил" бы Александр I, а не Александр II. Характеризуемый т. Б. процесс на полстолетия моложе, чем кажется автору. Напротив, первые десятилетия XIX в. - расцвет барщины.

Автор напрасно поддается административной точке зрения, объявляя "деревней" поселения городского типа, но не имевшие "прав" города. Очень удачное сравнение с Англией показывает в чем суть дела: была борьба старого средневекового города с поселениями нового типа. Но экономически и то и другое было городом. Неверно, что "самодержавная дворянская власть" (!) уже в XVIII в. опиралась (по смыслу "только", но автор поправился на "все более"...) на штыки, на разнузданные инстинкты военных людей, на аппарат полиции и жандармерии, т. е. не имела под собой более никакой экономической базы. Даже к 1861 г. барщина изжила себя не всюду и оставила по себе знаменитые "отработки". Описанная автором картина еще более "омоложена", чем то, что он говорит о развитии капиталистических методов производства выше: там было "омоложение" на 60 лет, здесь - на 70 - 80, если не на все 100.

Несмотря на эту модернизацию, в общем автор дает правильную картину русского города XVII - XVIII вв. И совершенно напрасно т. Б. обрушивается на его схему, сам усвоив архибуржуазную и совершенно устаревшую схему русского города как разросшейся боярской усадьбы. Это может быть верно для происхождения некоторых городов, но ведь ряд западноевропейских городов возник из монастырских ярмарок, ряд городов Южной и Западной Германии - из стоянок римских легионов, но разве этим определяется значение этих городов в XIII - XV вв.? Москва могла быть в XIII в. разросшейся княжеской усадьбой, и это могло сохраниться в ее топографической номенклатуре до наших дней, но в XVII в. это был крупный ремесленно-торговый центр.

Тов. Б. совершенно напрасно приписывает Энгельсу и Ленину чудовищную мысль о росте будто бы у нас натурального хозяйства в XVIII в. (за счет товарного?!) на основании роста барщины. Барщина консервировала, натуральное хозяйство в самой барщинной деревне, но в общей экономике страны развитие барщины (и ее интенсификация) во второй половине XVIII и первой XIX столетия было приспособлением к рынку. Противоречиво? Что же поделаете, такова история.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Минуло свыше года со дня смерти Михаила Николаевича Покровского. В его лице в могилу сошел исключительно богато одаренный человек, органически сочетавший в себе страстного революционера-большевика и крупнейшего в текущем столетии европейского ученого-историка.

Целая эпоха в развитии русской исторической мысли связана с именем Покровского, и какая эпоха! Эпоха глубокой, беспощадной критики и разрушения всех схем и теорий, созданных почти вековым развитием дворянской и буржуазной историографии.

Выступление российского пролетариата на историческую арену нашло свой отклик во всех областях идеологии, в том числе и в истории,

1905 год - год в который, по выражению Ленина, "родился на Руси революционный класс - пролетариат", - и был решающим в жизни Покровского. Этот год привел его в ряды величайшей из известных человечеству революционных партий, в партию Ленина. Октябрь - второй рубеж в его научной и политической деятельности.

Покровский только потому и мог стать подлинным революционером в области исторической науки, беспощадным и глубоким критиком псевдонауки, в какой бы костюм она ни рядилась, что он связал свою судьбу с судьбами единственно до конца революционного класса - пролетариата, что он был большевиком-ленинцем.

Покровскому принадлежит огромная заслуга в деле разоблачения и разрушения антипролетарских исторических теорий и теориек, призванных служить в качестве идейного оружия врагам пролетарской диктатуры, врагам коммунизма. Мастерски облекая в одежду исторических фактов ленинские идеи, он наносил сокрушительные удары дворянской и буржуазной историографии. Опираясь на работы Ленина и Сталина, он в ряде блестящих статей и брошюр разоблачал мелкобуржуазную, контрреволюционную сущность исторических писаний троцкистов и правых. Его обширные познания и блестящий талант всегда служили партии.

Непримиримый к ошибкам и заблуждениям других, он как подлинный большевик не останавливался и перед самокритикой - он подвергал суровому осуждению ошибки в своей прошлой партийной деятельности и в присущем ему резком тоне критиковал ошибочные положения в своих собственных исторических произведениях.

Но М. Н. Покровский не только революционер-ученый, совершивший огромную критическую работу, расчищавшую путь к созданию марксистско-ленинской истории, он начал создавать эту новую историю. И на этой стадии его настигла смерть.

В последние годы жизни Покровский, чуткий к запросам эпохи, одним из первых взявшийся за реализацию лозунга т. Сталина о ликвидации отставания теории от практики мирового коммунистического движения, от практики социалистического строительства в Советском союзе, настаивал на создании монументальной истории великой Октябрьской революции, истории класса, совершившего эту революцию. Под руководством партии исторический фронт должен справиться и справится с этой огромной задачей.

Но, строя новое, нужно подвергнуть тщательному и всестороннему анализу ушедшую теперь уже в прошлое полосу в развитии марксистской исторической мысли. В этом направлении одна из важнейших задач - исследование о Покровском как историке. Такого исследования еще нет, но оно должно быть создано и как можно скорее. Естественно, что необходимой предпосылкой этой работы является собрание всего, что написано М. Н. Покровским. В этом смысле публикуемые отзывы на работы слушателей Института красной профессуры истории несомненно имеют немалый интерес и значение.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - М. Н. ПОКРОВСКИЙ:

Комментарии: