Первый вопрос, который возникает при попытке осмысления образа М. Фуко, как ученого, философа с мировым именем - какими источниками мы располагаем, чтобы действительно осуществить эту весьма сложную задачу? Бесспорный интерес к творчеству М. Фуко (1926-1984) подтвержден тем количеством опубликованных сегодня на русском языке работ М. Фуко; большинство изданий сопровождены развернутые предисловия, комментарии, отдельные статьи, написанные такими авторами, как Н. С. Автономова, В. П. Визгин, З. Сокулер, С. В. Табачникова, А. Ш. Тхостов, М. Рыклин и др. Так, наиболее развернутую библиографию работ М. Фуко мы находим в изданиях его работ последних лет и в энциклопедии по культурологии [1]. Среди французских авторов, исследовавших творчество Фуко, можно назвать следующих: Ж. Кангилем, М. Бланшо, Ж. Делез, Д. Эрибон, А. Гидес, А. Кремер-Мариетти, С. Лебон, М. Дюфренн. Большинство работ этих авторов относятся к 60-м, середине 80-х годов XX в. [2]. В данной статье ставится задача прочтения и анализа более "свежих" (90-е годы) работ современных французских авторов: двухтомной книги Ф. Досса "История структурализма" и двух книг Б. Сишера "Пятьдесят лет французской философии" [3]. Эти издания не посвящены специально М. Фуко, но у Ф. Досса фигура этого философа рассматривается в общем контексте истории становления и развития структурализма, автор посвящает М. Фуко пять глав, хотя это имя упоминается довольно часто и в других разделах книги [4]. У Б. Сишера вклад М. Фуко осмысливается в общем русле развития французской философии за пятьдесят лет XX столетия (с 1945 г.), разрешения несостоявшихся пророчеств ее смерти. Б. Сишер, автор ряда философских работ о М. Мерло-Понти, П. Сартре, очерков, нескольких романов, преподает философию в Университете Пари-Vll имени Д. Дидро. По предложению Министерства иностранных дел Франции и издательства ADPF он провел выставку (1994 г.) "каталога" книг современной французской философии. Желание продолжить эту работу вылилось в подготовку четырех книг - аналитического текста-комментария. При работе над статьей использовались два первых издания (1996, 1997).

По мнению Ф. Досса, творчество М. Фуко "проблематизирует изнанку западной мысли, создавая историю безумия... За торжествующим разумом он усматривает подавленные проявления неразумия. Умело владея отцов-

стр. 38

ским скальпелем, в плане идей, философ сразу же находится в границах западной мысли, в пределах ее собственной истории" [5, 181].

История эта начинается со своеобразной интеллектуальной обстановки, сложившейся во Франции к 60-м годам. В среде философов доминировали экзистенциализм (Ж.-П. Сартр и др.), феноменология (М. Мерло-Понти) и марксизм (Л. Альтюссер). В беседе с Ж. Роле М. Фуко признается, что "все, что происходило в 60-е годы шло от этой неудовлетворенности перед феноменологической теорией субъекта" [6].

Объектами исследования М. Фуко станут малоизученные явления, обыденные, старательно обходимые философией - безумие, сексуальность, тюрьма, приют, трансгрессия, дисциплинарные институты власти. Не говорит ли это в пользу связи творчества Фуко с экзистенцией его собственного жизненного опыта? Как отмечает С.В. Табачникова, путь Фуко как мыслителя подтверждает неразделенность его "жизни" и его "творчества", но вопрос лишь в том, в какой форме эту связь мыслить и артикулировать, ибо сумасшедших и гомосексуалистов много, а Ницше и Фуко - по одному [7, 404- 405].

Как всякий ученик в начале своей научной карьеры М. Фуко не избежал увлечения идеями своих учителей, например, М. Хайдеггера, Ж. Ипполита, Ф. Ницше; у последнего он заимствует идею генеалогии как исторического изучения и познания человека, человека как такового, исторического, и понятие воли, как воли к истине, знанию. Общая тема творчества М. Фуко обозначается определенно: исследование генезиса современного западного человека.

Некоторые моменты личной биографии М. Фуко (отношения с отцом, неприятие фамильного имени Поль, неуживчивый характер) дополняются "драматическим опытом войны, а значит смерти". Именно "размышление о войне было у него главным; оно создавало центральную парадигму в его произведениях вокруг понятий стратегии, тактики власти, разрывов, отношений силы" [5, 185]. Теоретические шатания - увлечение марксизмом, вступление в ряды КПФ, в которой он состоял чуть более двух лет, слезы по поводу смерти Сталина (свидетельство О. Р. д'Алонне), попытка самоубийства и психическое расстройство, уговоры Д. Лагаша о начале курса психоаналитического лечения, отсюда двойственное (амбивалентное) отношение к учению 3. Фрейда, влияние Ж. Дюмезиля - привели М. Фуко к окончательному выбору между философией, психологией и литературой. В выборе философии неоценимую роль сыграл Ж. Ипполит, переводчик, комментатор трудов Гегеля, много сделавший для "гегельянизации" послевоенной французской философской мысли. По мнению биографа М. Фуко Д. Эрибона, именно Ж. Ипполит первым обратит внимание на связь темы безумия с идеей отчуждения, на то, что эта тема является предметом антропологического изучения человека.

стр. 39

Находясь в ссылке в Швеции, М. Фуко пишет диссертацию "Безумие и неразумие. История безумия в классическую эпоху", используя медицинские книги XVII-XVIII в. библиотеки "Каролина редивива". Руководителем М. Фуко в подготовке диссертации на столь необычную для европейского обывателя тему - история безумия - был Ж. Кангилем. Защита диссертации состоялась 20 мая 1961 г. Как отмечает Ф. Досс членами жюри были: Генри Гуйе - председатель - историк философии, профессор Сорбонны с 1948 г., Даниэль Лагаш, Жан Ипполит и Морис де Кандиллак, которые были просто "сражены" [5, 191]. С выходом в свет "Безумия и неразумия" началась эпоха Фуко, но мысли этого выдающегося философа предстояла еще долгая дорога совершенствования "опыта" как опыта изменения самого себя. Но тогда еще молодой Фуко высказывает сомнение: "Чтобы говорить о безумии, необходимо иметь талант поэта", "но он у Вас есть", - ответил ему Кангилем.

Выбрав объектом своего исследования безумие, Фуко тем самым приоткрывает завесу молчания над этой проблемой. Он делает парадоксальный вывод: вплоть до XIX в. не было безумия, безумия в качестве объекта исследования психиатрии, медицины. Фуко заимствует от своих предшественников Г. Башляра и Ж. Кангилема идею исторического разрыва в знании, в истории науки. Знание не есть просто кумуляция предшествующего ряда идей, ибо познающий дух изменяется в процессе познания, и каждая дисциплина формирует свой объект исследования. Ведь признается очевидным тот факт, что, независимо от психиатрических и иных концептуализации, человек обладает сознанием, а "коль скоро есть такая функция, как сознание, то может быть и дисфункция - безумие. Именно против' таких совершенно очевидных для здравого смысла представлений и выступает Фуко в своей работе. Он стремится показать, что психиатрия не просто стала по-новому изучать психические болезни, но что она создала их" [8, 6]. По Ф. Доссу "объект исследования, безумие, должен быть освобожден от плюрализма дискурсов, которые держат его в плену: все знания с претензией на научность -юридическое, медицинское, политическое - названы по очереди в ряде того штурвала, чтобы лучше удержать ту манеру, с которой они породили этот облик Другого разума" [5, 191]. Этот поиск объекта предполагает структуралистский метод исследования различных нулевых уровней письменности, языка, родства с бессознательным. По признанию самого М. Фуко, изучение безумия еще являлось (до него) "недифференцированным опытом; опытом этого же неразделенного разделения" [5, 192]. Если, рассуждает Фуко, в эпоху Возрождения облик безумца был неразрывен с обликом разума, Эразм открывает имманентное разуму безумие, Паскаль утверждая, что люди "необходимо безумны", то рационализм XVIII в. утверждает свою претензию на разграничение этих объектов; безумие из объекта исключения становится

стр. 40

объектом заключения, заточения. "Переход от недифференцированности к спецификации безумия, помещение его снова во временность, принимая во внимание как новый взгляд, так и новые практики, которые приводят к рождению безумия как необычного явления, как диалектических отношений между знанием и властью, с подменой юридической власти медицинской" [5, 194] - таковы главные линии подхода Фуко к феномену безумия.

В интервью журналу "Le Monde" M. Фуко скажет: "...своей идеей структуры... я пытался открыть структурированные нормы опыта, чья схема могла бы находиться с некоторыми модификациями на всех противоположных уровнях" [9].

Р. Барт одним из первых приветствовал применение структурализма к истории: "...история, описанная Мишелем Фуко, есть структуральная история. Эта история структуральна на двух уровнях: анализа и проекта" [5, 196]. М. Бланшо тоже приветствовал работу Фуко, в которой он признал (узнал) свой почерк опыта границ, определения нового литературного пространства: "... приготовить по ту сторону культуры отчет с тем, что эту культуру отторгает: слово на границах вне прочтения. Читаем, перечитываем эту книгу в этой перспективе" [5, 196]. Как свидетельствует Б. Сишер, М. Бланшо писал фантастические рассказы и философские эссе ("Произведение будущего", "Литературное пространство") и считал, что ничто, как именно произведения современной литературы не перестают передавать субъективное переживание пустоты, молчания или смерти более, чем иные дискурсы [10, 88]. Кроме того, работа Фуко тепло принимается в среде литературного авангарда, историков (Р. Мандру), эпистемологов (М. Серрес), но у философов и психиатров она воспринималась как простое упражнение в стиле литературы и метафизики. Ф. Досс отмечает, что работа М. Фуко воспринималась изначально как оригинальная, но академическая, ибо анализ структуры, своего рода деконструкция разума, должна была привести к загадочному образу своего Другого, поколебавшим знания эпохи Просвещения, чтобы затем разоблачить (девуалировать) угнетающие и дисциплинарные основания общества [5, 198]. И так как поиски истины находились в то время в невысказанности, "в пробелах и молчании общества, то безумие и есть тот идеальный объект, взятый под опеку исторической антропологией и психоанализом" [5, 199]. Позже, в своей следующей работе "Слова и вещи. Археология гуманитарных наук", наделавшей "большой шум" (Б. Сишер), в Главе X " Гуманитарные науки", говоря о психоанализе и этнологии (исторической антропологии), М. Фуко заметит: "... это было очень необходимо, что эти две науки были бы науками бессознательного, не то чтобы они задели в человеке то, что есть подсознательное, но потому, что они направлены к тому, что вне человека, что дозволяет позитивное познание того, что дается или избегает его осознания" [11, 390].

стр. 41

Поставленная М. Фуко задача создания "антропологии конкретного человека" становится особого рода задачей провести обстоятельный исторический анализ и осуществить критику мыслительного и культурного материала. Действительно, Фуко "более охотно определяется как историк мысли (или "дискурса"), чем как профессиональный философ" [12, 27]. Задача эта не могла не привести к формулировке философской субъективности, задач "критической истории" или "археологии". Первым таким объектом, взятым не только как равный самому себе объект, в наличии, а рассматриваемый в историческом ракурсе своего конституирования, как феномен различных практик (недееспособность, отчуждение, интернирование, дисциплинарный контроль) и дискурсов (знаний, институций) и было безумие. Феномен этот определяется в установленных границах, правилах или в опыте "трансгрессии" (Ж. Батай). М. Фуко все чаще говорит о носителе этого опыта: не отдельный человек (субъект), а, например, язык. В "Предисловии к трансгрессии" (1963) он отметил: "Крах философской субъективности, ее рассеивание внутри языка, который ее лишается, но ее умножает в пространстве пробела, возможно, является одной из фундаментальных структур современной мысли" [12, 27]. И далее, "дискурс, представленный таким образом, не является проявлением субъекта, величественно введенным в заблуждение, который думает, знает, и который говорит это: наоборот, это есть совокупность, где могут определяться рассеивание субъекта и его прерывность вместе с ним самим" [12, 47]. Сам Фуко вслед признается, что в данный момент главным является освобождение истории от трансцендентальной зависимости. Археология знания Фуко отличается от традиционной истории кумулятивистского типа тем, что ищет в историческом процессе предзаданного единства субъекта, но стремится сохранить индивидуальную неповторимость отдельных исторических событий, какими бы малыми и незначительными они ни казались [13, 55-56]. Цель археологии в том, чтобы в "духе эпохи" найти такие концептуальные средства для их фиксации, понятия, соизмеряющие явления разного порядка (язык, идея, юридический акт, религиозная проповедь). Структуралистский метод преследует цель найти эти основания внутри форм общественного сознания (исследование форм языка Р. Бартом, бессознательного в языке и речи - Ж. Лаканом, эпистем, "исторического a priori", "эпистемологической диспозиции" - М. Фуко). По М. Фуко, "структурализм не есть новый метод, он есть пробужденное и беспокойное осознание современного знания" [11, 221]. Симптоматично, но первоначально работа "Слова и вещи. Археология гуманитарных наук" должна была носить название "Археология структурализма", что было подтверждено во время телевизионной литературной передачи "Lecture pour tous" (1966) самим Фуко.

стр. 42

М. Фуко, таким образом, занимается поиском исторических закономерностей производства и трансформации высказываний во всех формах знания. Понятие "эпистема" Фуко аналогично абсолютному пространству И. Ньютона, априори И. Канта, парадигме Т. Куна. В гносеологическом плане эпистемы аналогичны абсолютной идее Гегеля как самопознания, но не нуждающейся в своем носителе - субъекте познания, так как часто находятся в сфере бессознательного, недоступны носителям мышления. Это своеобразные поля-системы классификации и порождения высказываний. В основе их лежат различные отношения "слов" и "вещей". В европейской культуре М. Фуко выдвигаются три эпистемы: возрожденческая ("слова" и "вещи" связаны непосредственно, взаимозаменяемы; язык еще не стал независимой системой знаков), классическая (связь "слов" и "вещей" опосредована человеческими представлениями и мышлением; язык становится автономной системой знаков, совпадает с мышлением и знанием), современная ("слова" и "вещи" опосредованы основными формами гуманитарного знания). Большую роль в последней эпистеме выполняют такие отношения, как связь языка, жизни и труда, разворачивающиеся не в пространстве представления, но в истории (времени). Современная эпистема - эпистема систем и организации, создания новой науки. Язык, с одной стороны, становится строгой системой формальных элементов, замыкаясь на самом себе, развертывая свою собственную историю, с другой стороны - он объект познания таких категорий, как жизнь, производство, стоимость. Роль языка возрастает. Современная антропологическая эпистема, где труд, язык, сама жизнь являются основными феноменами, выносит на вершину самого человека, образовывает его, но одновременно - производит "двойников" человека - структуры.

Когда М. Фуко писал "Археологию знаний" в Тунисе (1968 г.), он, как отмечает Ф. Досс, пытался ответить на многочисленные возражения со стороны эпистемологического кружка Эколь Нормаль, с новым поколением альтюссеровцев, выбравшим политическую деятельность, общественно- политическую позицию разрыва с аппаратом КПФ. "Привилегированные слушатели, к которым обращается Фуко в 1968-1969 годах, были, в самом деле, альтюссеровцами второго поколения, теми, кто не участвовал в Чтении Капитала и были более заинтересованы политической значимостью философской ориентации, чем определением общей методологической рамки современного рационализма" [15, 297]. Как заявлял Д. Лекур, предыдущее, т. е. первое поколение альтюссеровцев (марксистов), читавших "Капитал" К. Маркса, были заражены, испорченны (contaminer) структурализмом. Таким образом " великий переворот, предшествовавший маю 1968 и продолжившийся после него, благоприятствовал расколу структурализма" [15, 296]. М. Фуко сближается с историками Анналов, которые совершенно

стр. 43

разбили три традиционных идола: биографический, событийный и политической истории, подтверждает свою приверженность структуралистской парадигме [15, 298]. "Эта историчность структурализма образует второй период истории структурализма, начиная с 1967 года" [15, 300].

В "Археологии знания" М. Фуко критикует исторический подход, принятый в теории исторического материализма, когда история понимается как переход на более высокие уровни развития устойчивых систем знания. Фуко заметно уклонился от примата субъективности ради невидимых объективных отношений, уровней архивов и институтов, от того, что Фуко назовет "диспозитивами" и приматом истории, как развертывание кумулятивного сознания, в 60-е годы формулируемого как "историческое a priori". На деле, считает Фуко, в истории существуют прерывности, смещения, трансформации. Место "эпистемы" занимает "дискурс" (высказывание, речь, говорение), "дискурсивная практика". "Дискурсивное событие" разворачивается в пространстве дискурса как связи и отношения между высказываниями, означающими правила и закономерности "архива". Последний содержит в себе, таким образом, закон функционирования высказывания ("историческое a priori") и ограниченное поле высказываний ("позитивность"), а не совокупность документов и текстов, как воспринимается на обыденном уровне. Для Фуко в понятии "архива" важны структуры, законы, лежащие в его основе и управляющие появлением высказываний, как единичных событий. По мнению Ф. Досса, путь Фуко, определяемый им как "археология", может быть представлен как "возможный третий путь между способами лингвистической формализации: семиотика, с одной стороны, философская интерпретация, герменевтика - с другой. Археологический путь находится также на полпути между структурализмом, чьим теоретическим обрамлением он является, и историческим материализмом"[15, 305]. Дискурс (le discours) Фуко находится между структурой и событием, он содержит правила языка, одновременно соединяя структуральные изменения и события.

"Дискурсивные практики" проходят через конкретные науки и дисциплины, не совпадая с ними, но придают им единство, создают знания. Как отмечает М. Фуко, "задача состоит не в том - уже не в том, чтобы рассматривать дискурсы как совокупность знаков (то есть означающих элементов, которые отсылают к содержаниям или к представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят"[14, 66-67]. Описательный (дескриптивный) уровень остается первой задачей археологии, которая не должна устанавливать систему каузальности между словами и вещами. Излагаемые правила такие же неосознанные, как и эпистемы, но их позитивность более исторична; она соотносится с пространством, данным временем, с социальной, географической, экономической или лин-

стр. 44

генетической средой. Дискурсивная деятельность больше вписывается в интерьер социальных реальностей своим органическим отношением к общественному установлению, который ее формирует и разграничивает одновременно. Археология, следовательно, должна устанавливать единство высказываний, поскольку они зависят от той же дискурсивной формации. Пространство говорения, по Фуко, предполагает некое количество правил, и Жиль Делез различает последовательность трех кругов высказываний: коллатеральное пространство, прилегающее, коррелятивное пространство, которое организует, намечая место и точки видения, - и, наконец, комплементарное пространство, пространство недискурсивных практик: общественные институты, политические события и экономические процессы. Третье пространство, ни коим образом не составляющее у Фуко причинный уровень, представляет собой важный этап для выхода из несомненного структурализма, замкнутого на концепции, закрытой для речи [15, 307].

М. Фуко вопрошает, определяя место говорящего: ""Кто говорит? Кто есть в штате?". Тогда медицинское знание не действует неизвестно как и не соотносится только с логикой интерна. Статус врача заключает в себе критерии компетенции. Профессор или терапевт, интерн или экстерн, доктор или чиновник министерства здравоохранения: каждый статус соответствует применяемому знанию или знаниям- действиям в медицинской иерархии, которая в то же время является и иерархией социальной" [15, 308].

Так конструируется пространство мысли и действия (эпистемы, дискурсивные практики, диспозитивы), но, замечает Ф. Досс, у Фуко "человек - субъект своей истории, деятельный, осознающий свои действия, исчезает. Его облик появляется только в недавнее время и его открытие объявит о его близком конце. Его центральное положение в западной мысли есть только иллюзия, отвлекающая от изучения многочисленных психологических воздействий, которые он испытывает. Фуко, таким образом стремится придать историчность наступлению этой иллюзии, которой мог бы быть человек, и которая могла бы родиться только в XIX в. [5,404].

Это сообщение Фуко о "смерти" человека может показаться парадоксальным, в час бурного роста гуманитарных наук, тем более удивительно, что именно этнология и психоанализ, занимающие предпочтительное место в современном знании, разрушают человека, становясь "contre-науками" [11, 391].

Парадоксальность заключена в общем структуралистском выводе М. Фуко: "науки о человеке" отказываются от человека ради науки. Объектом гуманитарного знания не является уже "человек", "сознание", а нечто другое, лежащее и существующее в другом месте (например, "эпистема", "диспозитивы" Фуко, "безотчетно-побудительные диспози-

стр. 45

тивы" Лиотара, "проблематика" Башляра, "типы словесности" Барта), т. е. формы, типы и способы духовно-практического бытия человека или продукты внешней безличной системы, несущие определенный смысл. Получается парафраз: человек - не объект социо гуманитарного знания, объект социогуманитарного знания - не человек. М. Фуко, значит, под понятием "смерть человека" понимал "смерть" индивидуалистически понимаемого человека. Следует брать широкий контекст данностей - до и над-индивидуалистических детерминаций. Именно таким образом человек "появился во всей своей обнаженности в XIX веке, в соединении трех форм знания, как конкретный объект, ощутимый с появления филологии Пропа, политической экономии Смита и Рикардо, биологии Ламарка и Кювье. Появляется тогда особенная фигура живого, говорящего и работающего субъекта. Человек мог бы быть, таким образом, рожденным от этого тройного результата, занимая центральное место в этих новых науках как личность, вынужденная свои приспособления знания строить как общее означаемое. Он смог бы тогда восстановиться на высшей позиции по отношению к природе" [5, 405].

Ф. Досс убеждается в структуралистских основаниях философии М. Фуко, ссылаясь на его биографа Д. Эрибона, но уточняет, что "речь идет об особенном структурализме, потому что структурализм Фуко не основан на существовании структур" [5, 403]. Фуко сам возражал против причисления его самого к структуралистам. В беседе с Франсуа Эвальдом он подчеркивал идею структуры как формы исторического субъекта, великой идентичности, проходящей через историю, это то, что он хотел разрушить [5, 403].

Опрокидывание исторической преемственнности есть необходимое завершение децентрации субъекта. В отличие от Леви-Стросса, считает Ф. Досс, М. Фуко не уклоняется от историчности, которая часто нерациональна, а берет ее в качестве особого поля анализа, прежде всего из-за приверженности археологическому расследованию, идее прерывностей, переломов. Субъект архива включает все исследуемое. Завершается самая структуралистская фаза Фуко, фаза науки систем символов, где за описательной сменой противоположных эпистем он исследует немысленное каждого из этих этапов западной культуры, их историческое a priori.

Основными темами, разрабатываемыми М. Фуко в последующих работах ["Порядок дискурса" (1971), "Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы" (1975), вновь изданная "История безумия в классическую эпоху" (1972), три тома "Истории сексуальности": "Воля к знанию", "Пользование удовольствиями", "Забота о себе" (1976, 1984, 1984)] являются во-первых, вопросы формирования классического субъекта и альтернативы современного человека; во-вторых, сексуальность и безумие как производные социальных сил; в- третьих, концепция "власти-знания" и "биовласти".

стр. 46

Принцип единства логического и исторического пронизывает все творчество М. Фуко. Мы находим здесь широкий охват медицинских, культурологических аспектов философского анализа науки, практики, знания. Общий фон философского рассуждения Фуко о предмете, объектах дискурса, связь тем, меняющихся от ранних работ к поздним остается непрерывным, даже оригинальным. Так, осмысление таких социальных отношений, как именно властных между врачом и пациентом, учителем и учеником, тюремщиками и заключенными, мы находим именно в трудах Фуко, а в ни каких других.

В фокусе внимания Фуко появляется, точнее развивается тема "субъекта". Влияние Ф. Ницше становится все более объемлющим. У Ницше он заимствует идею генеалогии морали, как исторической формы опыта субъекта, соответственно анализа таких понятий, как чувство вины, совесть и др. В то же время, отдавая дань уважения Ж. Ипполиту, стороннику гегелевской философии, М. Фуко пишет работу "Ницше, генеалогия, история" (1971), в которой прослеживает связь индивида (субъекта) с историей.

Фуко устанавливает различные формы подчинения, раскрывает способы видимости. С точки зрения генеалогии, знание не является основанием объективного и субъективного, и необходимо об этом спрашивать науку, чтобы задаться вопросом, как эффекты истины науки являются в главном эффектами власти [15, 314]. Следовательно, в методологическом плане он дополняет археологию генеалогией.

В практическом плане Фуко будет участвовать в работе Группы информации о тюрьмах (le Groupe informations prisons), соединяя свои теоретические позиции и свою политическую деятельность. Кроме того, он делает еще один практический шаг, определяет программу обучения по поводу начала своей преподавательской работы в Коллеж де Франс. Он выскажет ряд идей о роли образования и системы образования в обществе. В целом в этой инаугурационной лекции от 2 декабря 1970 г., опубликованной позднее под названием "Порядок дискурса", он определяет смешанную программу идей, связанных с предыдущими рассуждениями, но в новой генеалогической перспективе. Фуко выражает критическое отношение к науке, знанию, отдавая предпочтение полиморфным (неопределенным) дискурсивным практикам. "И нет никакого вопроса об отношении между дискурсивными и не дискурсивными практиками. Фуко отдает предпочтение единственному уровню дискурса, связывая его на этот раз с индивидуумом. Его генеалогическая программа всегда находится на территории истории, которая будет привилегированным объектом его критического анализа" [15, 313].

Активное участие М. Фуко в событиях 1968 г., его руководство деятельностью GIP дополнится практикой обсуждения реформы исправительной системы, поддержкой группы советских диссидентов. Во всем

стр. 47

этом виделась цель его жизнедеятельности - борьба за права человека. Ибо политика и язык, считал Фуко, не менее важные основания в социуме, нежели экономика. Свою концепцию "власть - знание", "биовласть" он основывает на взаимопроникновении властных отношений с когнитивными, политической материи и эпистемологической (знаниевой).

Особенно может быть выделена последняя глава "Истории безумия" - "Антропологический круг", которую сам автор не называет "заключением". Фуко рассуждает в русле герменевтического круга: формирование представлений о безумии и психической болезни способствует определенному представлению о человеке, а "человек становится природой для самого себя лишь в той степени, где он способен к безумию. Безумие как спонтанный переход к объективности есть конститутивный момент человека как становления-объекта" [16, 544]. Восставшая мысль Фуко, "мысль, которая параллельно со спокойствием знания структур (этому "счастливому позитивизму ") ...утверждает... что надо думать по-другому о человеке, понимать, каким образом современный индивид производится в недрах многообразия сил, в очаге массы сетей власти, а также для морали и для разума" [12, 51].

Взяв сексуальность, которую стараются скрыть и обойти молчанием, за предмет изучения, Фуко в "Воле к знанию" критикует теорию психоанализа, устанавливая историческую преемственность между исповедальной и диваном, смеясь над теми, кто "сдает свои уши внаем" (практика выслушивания врачем-психиатром пациента). На самом деле, сексуальность выступает как опыт, задаваемый конкретным обществом, системой отрицания, запретов, подавлений, в том числе через семью. Фуко показывает, что в обществе прогрессируют дискурсы по поводу секса. "Запад для Фуко далек от подавления сексуальности, он помещает ее в центре механизма производства истины [15, 429]; сексуальность также связана с механикой власти. "Отсюда же проистекает и важность знания о том, в каких формах и по каким каналам, скользя вдоль каких дискурсов, власть добирается до самых тонких и самых индивидуальных поведений" [17, 109], достигает форм желания, как ей удается контролировать все с помощью действия (отказ, заграждение, дисквалификация, побуждение, интенсификация), т. е. "полиморфных техник власти".

Ведущим видом техники власти является "дисциплинарная власть", или дисциплина. Эта тема подробно разрабатывается в работе "Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы". В этой работе на критике дисциплинарных форм власти, включая институты образования (школы, интернаты), Фуко разработает философию образования. В области отношений между учителями и учениками, родителями и детьми превалируют замкнутые пространства, в которых главенствуют законы "дисциплинарной монотонности", подчинения, страха. "Муштра школьников должна производиться так... мало слов, никаких объяснений,

стр. 48

полная тишина, прерываемая лишь сигналами - звоном колокола, хлопаньем в ладоши, жестами, просто взглядом учителя", "школа стала учебной машиной, где каждый ученик, каждый уровень и каждый момент, если они должным образом соединены, постоянно используются в общем процессе обучения" [18, 243, 242]. Дисциплина, рассуждает Фуко, требует "отгораживания, спецификации места, отличного от всех других и замкнутого в самом себе" [18, 206], т. е. отведение строго определенного места ученику, безумцу, заключенному, чтобы максимально ранжировать каждого в зависимости от поведения, успеваемости, проводить тотальный контроль. Человек в больнице, приюте, казарме, школе - не свободен, он является объектом отношений власти.

Распространение дисциплинарных методов идет в русле широкого исторического процесса, развития еще и других технологий власти: агрономических, промышленных и экономических. "Генеалогия власти" М. Фуко раскрывает механизмы, принципы, методы власти, реализующиеся неразрывно со знанием, организует социальное пространство "всеподнадзорности", например, образ "паноптикона" Бентама. Несмотря на то, что власть реализуется во всем социальном пространстве, в любом учреждении, идеальным пространством ее остается тюрьма. "Удивительно ли, что тюрьмы похожи на заводы, школы, казармы и больницы, которые похожи на тюрьмы?" [18, 334].

Специфические практики власти конституируют тело человека, обосновывают его в анатомо-метафизическом (Р. Декарт, медики), технико-политическом (военные, школьные и больничные уставы) плане. Власть порождает познающего субъекта, объект познания, способы познания. Сознание человека выстраивается "научными дискурсами", властью. Как справедливо считает Б. Сишер, вопрос не в том, чтобы знать, являются или нет Фуко или Делез "структуралистами", вопрос в том, чтобы понять, каким способом они трактуют вопрос на исследования ряда "гуманитарных наук": то, что зовут человеком, является ли он чистым результатом всех этих диспозитивов, формаций, или человек располагает способностью действия, что позволяет ему активно вмешиваться в эти сети знания и власти? [12, 50].

Но вопрос о человеке (субъекте, сознании) можно начинать не с анализа и рассмотрения теоретических построений, как это сделал Фуко в начале своего научного пути, а отталкиваясь от техник, практик, от изучения институтов, сделавших из отдельных субъектов объекты знания, подчинения. Фуко рассматривает различные типы таких видов управления: с помощью производства вещей, с помощью средств коммуникации, знаков, с помощью подчинения. К четвертому типу техник или видов управления можно причислить "управление собой", идущие от субъекта. Такая эволюция отражает переход М. Фуко от структуралистских позиций к постструктуралистским.

стр. 49

"Возврат к самому себе, - считает Ф. Досс, - вытекает из двойственного побуждения, которое держится на его новом отношении к политике, но еще из-за личной спешки, так как он знает, что серьезно болен и приговорен своей болезнью" [15, 433]. Поэтому, будучи философом настоящего, актуальности, он черпает из современности объекты проблематизации, придавая им автобиографическое отношение.

Общая проблематика всего творчества М. Фуко - генезис современного человека, "способов субъективации человеческого существа в нашей культуре" [15, 435] - остается в его последних работах. Им выделяются следующие эпохи формирования субъекта: сократо-платоновская, эллинистическая, христианская, новоевропейская. В античности "забота о себе" - основа человеческого опыта вообще. В классической Греции забота о себе - это забота о другом, об обществе и истине. Такая модель разрушается в эпоху эллинизма, и это -достижение индивидуализации субъекта как уникального. В христианской культуре "искусства существования" перерабатываются в практике религиозной жизни, а в современной культуре субъект теряет власть над практиками заботы о себе, препоручая ее медицине, педагогике, государству. И только лишь за счет исчерпанности новоевропейских систем нормирования задается возможность возвращения к "искусствам существования", касающимся конкретных поступков, а тем самым - возможность индивидуальной свободы. Таким образом, ситуацию возвращения должна подготовить мыслительная деструкция этих систем и поиск осмысленных альтернатив, так как любой другой ход рискует модернизировать традиционную систему установлений [19, 782-783].

На пути индивидуальной свободы, изнутри субъекта можно ухватить его отношение к самому себе и к другим, а не простым средоточием внешних трансформаций. "Прогрессирующая патологизация индивидов, признание возрастающей вины, которую вскоре довершит христианская патристика, страх, охватывающий сексуальные практики, стремящиеся к моногамии: вся эта обстановка кризиса ведет нас к тому, с чем спорит Фуко, начиная с начала обнаружения своего гомосексуализма" [15, 440].

Таким образом, в исследовании Ф. Досса, образ М. Фуко как философа укоренен в его жизнедеятельности, парадоксальности его взглядов, в конце жизни пришедшего к этике, поиску духовного аскетизма, компенсирующего близкий отказ от своего тела, к освобождению от чувства вины, изменению самого себя, а не другого, приводит к примирению с самим собой. "Решительно, субъект возвращается" [15, 440].

-------

1. См.: Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер с франц. М.: Касталь, 1996. С. 444-447; Фуко М. II Культурология. XX век. Энциклопедия. СПб., 1998. Т. 2. С. 320-321; Фуко М. Забота о себе. Киев-M.: Дух и литера; Грунт; Рефл-бук, 1998. С. 280-282.

стр. 50

2. Blanchot M. Michel Foucault tel que je I' imagine. Paris:Fata Morgana,1986; Canguilhem G. Mort de l' homme ou epuisement du cogito, Critique, n 242, juillet 1967; Deleuze G. Foucault. Paris: Minuit, 1986;Dufrenne M. La philosophic du neopositivisme // Esprit. 1967, N 360; Eribon D. Michel Foucault. Paris: Flammarion, 1989; 2 e ed., 1991; Guidez A. Foucault. Paris, 1972; Kremer-Marietti A. Foucault et Farcheologie du savoir. Paris, 1974; Le Bon S. Un positiviste desespere: Michel Foucault. Les temps modernes. 1967. N 248. v

3. Dosse F. Histoire du structuralisme. tome 1: Le champ du signe, 1945-1966. Pari: Decouverte, 1991; Dosse F. Histoire du structuralisme. tome 2: Le chant du cygne, 1967 a nos jours. P, Decouverte, 1992; Sichere B. Cinquante ans de philosophic francaise. 1, 2. Paris, adpf, 1996, 1997.

4. Примечательно, что название каждого тома Ф. Досса звучит фонетически одинаково, как своеобразная игра слов- предложений - "le champ du signe" и "le chant du cygne".

5. Dosse F. Histoire du structuralisme. tome 1. Le champ du signe, 1945-1966. P., Decouverte, 1991.

6. Foucault M. Structuralism and Post-Structuralism. Telos, Vol XVI, N 55, 1983. P. 195-211, entretien avec Georges Raulet.

7. Табачникова С. В. Мишель Фуко: историк настоящего // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер. с франц. М., 1996.

8. Сокулер З. Структура субъективности, рисунки на песке и волны времени // Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.

9. Foucault M. Le Monde, 22 juillet 1961.

10. Sichere B. Cinquante ans de philosophic francaise. 1. Paris.adpf, juillet 1996.

11. Foucault M. Les mot et les choses. Une archeologie des sciences humaines. Paris, Gallimard, 1966.

12. Sichere B. Cinquante ans de philosophic francaise. 2. Paris, adpf, mai 1997.

13. Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. (Критический очерк концепций французского структурализма). М.: Наука, 1977.

14. Foucault M. L' Archeologie du savoir. Paris, Gallimard, 1969.

15. Francois Dosse. Histoire du structuralisme. tome 2: Le chant du cygne, 1967 a nos jours. Paris, Decouverte, 1992.

16. Foucault M. Histoire de la folie a l' age classique. Paris, Gallimard, 1972.

17. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996.

18. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.

19. Майборода Д. В. Фуко // Новейший философский словарь. Мн.: Изд. В. М. Скакун, 1998.

Постоянный адрес данной публикации: