Одним из философов XX в., оставивших глубокий след в философии и методологии науки, был "ровесник века" К. Поппер. Значительный вклад в издание произведений К. Поппера на русском языке и в их критическое осмысление внес В. Н. Садовский (см., в частности, [1, 2]). Творчество К. Поппера многообразно, нас в данной статье интересуют его работы по проблемам логики научного исследования.

Важная заслуга К. Поппера в методологии науки состоит в том, что его концепция обозначила закат эпохи классического эмпиризма. Вопреки давней традиции искать подтверждение научных гипотез Поппер принципиально возвысил методологический статус процедуры их опровержения. Есть, правда, основания считать, что он односторонне преувеличил роль этой процедуры.

Как подчеркивал И. Лакатос, методологическая концепция Поппера отвечает выдвинутому им самим критерию научности - она опровержима. Но она согласуется с его критерием научности и в другом отношении: прежде чем она будет опровергнута, должен состояться творческий процесс ее осмысления, в ходе которого должны быть проанализированы серьезные проблемы логики и методологии науки, теории познания.

Логика и рациональность. Поппер обратил на себя внимание книгой "Логика научного исследования" [3]. Еще в те годы, когда на пике популярности были идеи Венского кружка с его культом эмпирической верификации, Поппер заявил, что им решена наконец проблема логической индукции.

Еще со времен Ф. Бэкона и Д. Локка "Сторонники эмпиризма утверждали: если первоисточником знания является чувственный

опыт, то должен существовать и формально-логический путь выведения общих принципов теории из опытных данных - метод логической индукции. Однако многочисленные попытки указать строго логический путь выведения общих принципов теории из частных фактов не приводили к успеху. Решение этой проблемы, заявил Поппер, состоит в том, что она принципиально не имеет решения. Формально-логических правил выведения общих принципов из частных опытных фактов, по его мнению, не существует.

Отрицательное решение проблемы индукции было неожиданным, противостояло многовековой традиции и означало, помимо всего прочего, ниспровержение знаменитого принципа верификации, в котором члены Венского кружка видели важнейший критерий научности теоретического знания, разделительную линию между наукой и лженаукой (метафизикой). Нет логикинаучного открытия, заявил Поппер в книге, которая называлась "Логика научного исследования" (20 лет спустя во втором издании книги на английском языке она стала называться "Логика научного открытия"), есть только психология открытия (интуиция, творческая фантазия и другие, не подчиняющиеся правилам логики средства, помогающие ученому изобрести гипотезу). Не существует и формальной логики подтверждения принципов теории фактами, ибо правила логики не имеют временного вектора: если бы какие-то факты могли однозначно по формальным правилам подтверждать теорию, то можно было бы по этим же правилам выводить принципы теории из частных фактов.

Остается, полагает К. Поппер, только одна формальнологическая процедура, спасающая идеал рациональности научного знания, известная в логике еще со времен Аристотеля, - процедураопровержения общих принципов единичными фактами. Чтобы опровергнуть некоторое обобщение, достаточно привести один пример, противоречащий ему. Схема Поппера выглядит следующим образом: пусть имеется некоторая гипотеза H, изобретенная кем-то из ученых, и пусть n_i - наблюдаемые факты, согласующиеся на данный момент времени T₀ с этой гипотезой (назовем их в отличие от Поппера относительным подтверждением гипотезы H). Поппер предполагает, что в некоторый последующий момент времени Т₁ может появиться новый факт n_k+1, противоречащий данной гипотезе. Он и выступит в качестве экспериментального опровержения данной гипотезы.

Поппер с формалистской позиции игнорирует методологическое значение относительного подтверждения гипотезы ограничен-

ным количеством фактов. Он требует абсолютного подтверждения, которое, по его мнению, невозможно в силу неразрешимости проблемы индукции.

Рациональность принципа опровержения. Возможность опровержения научной теории Поппер считал критерием научности, критерием различения науки и "метафизики". Одновременно добросовестные поиски опровержения только что выдвинутой гипотезы следует считать критерием научной честности. Процесс выдвижения гипотез и поиска опровержений Поппер считает основным механизмом эволюции научного знания (он не любил слово "развитие" и предпочитал говорить о "росте" научного знания). Не случайно в 1963 г. (возможно, в связи с его 60-летием) вышел в свет своего рода итоговый сборник ряда его работ по проблемам логики науки под выразительным заголовком "Предположения и опровержения" [4]. В отличие от участников Венского кружка, которые исследовали логическое строение существующих научных теорий, Поппер отчетливо сформулировал новую задачу методологии науки - исследовать процесс сменыодних теорий другими, т. е. динамику научного знания, закономерности его "роста".

Заметим, кстати, что операции опровержения и подтверждения не являются абсолютными противоположностями. Наблюдение в эксперименте распада протона опровергает прежнее убеждение, что протон абсолютно стабильная частица, и подтверждает (и притом достаточно определенно, если не сказать - однозначно) гипотезу о возможности распада протона. Наблюдение черного лебедя опровергает эмпирическое обобщение "Все лебеди белые" и подтверждает обобщение "Все австралийские лебеди черные". Поппер, придерживаясь формальных позиций, явно недооценил внутреннюю методологическую связь этих противоположных операций, которые в научном исследовании не исключают, а взаимно дополняют и обогащают друг друга.

В период революции в естествознании XVII в. выдвинутый Аристотелем идеал создания доказательной науки был реализован в двух вариантах - в виде эмпирического варианта Ф. Бэкона (содержание научного знания доказательно обосновывается наблюдениями) и рационалистического варианта Р. Декарта (содержание научного знания доказательно обосновывается логическими выводами из самоочевидных аксиом). Поппер, явно находясь под влиянием эмпирической методологии, вариант Декарта не принимает. Но, отвергая индуктивные умозаключения, он отбрасывает и эмпирический вариант, оставаясь, по сути дела, у разбитого корыта.

С его точки зрения, перед исследователем остаются две возможности: если гипотеза не опровергнута, он имеет предположение, гипотезу, которая ничем не доказана и доказана никогда не будет. Если гипотеза опровергнута - метод опровержения торжествует победу, но исследователь остается ни с чем, его знания на нуле. Методология Поппера в итоге отрицает возможность обладания достоверным научным знанием.

Если теорию нельзя однозначно вывести из фактов и невозможно однозначно подтвердить фактами, то ее нельзя оценивать как истинную. О ней можно сказать только то, что ее опровержение старательно ищут, но пока не нашли. Теорию, пока еще не опровергнутую и согласующуюся с фактами, Поппер предлагает называть "правдоподобной". Потеря понятия истины в науке - это была та цена, которую заплатил Поппер за введение своей концепции. При этом сама концепция представлялась не очень "правдоподобной", поскольку она явно противоречила давней традиции ученых, убежденных, несмотря на отсутствие формальнологического оправдания этого убеждения, что теории выводятся из фактов и подтверждаются фактами. Поппер сам оказался под влиянием формального подхода, который еще раньше породил те трудности в понимании логики естественных наук, которые он и пытался преодолеть.

Конвенционализм А. Пуанкаре - первый шаг в опровержении принципа опровержения. В рамках формальных правил логики Поппер прав: единственный противоречащий пример опровергает общее правило. Например, обыденное житейское обобщение "Все лебеди белые" опровергается единичным контрпримером: "Смотрите, вот плавает черный лебедь". В рамках научного знания даже на уровне эмпирических обобщений все обстоит не так просто. В природе ученые-орнитологи обнаружили несколько видов лебедей. В рамках науки суждение "Все лебеди [данного биологического вида] белые" вовсе не опровергается суждением "Лебеди [другого биологического вида, обитающего в Австралии] черные". Обыденное опровержение снимается уточнением терминов в рамках научного языка.

В 1902 г., год рождения Поппера, А. Пуанкаре выпустил в свет книгу "Наука и гипотеза", которая сразу стала бестселлером. Пуанкаре обратил внимание на особую роль определений в научном познании. Время от времени, в том числе под влиянием новых фактов, возникает необходимость пересмотреть определения основных понятий, эта работа, как считал Пуанкаре, выполняется

через посредство соглашений, конвенций, которые в определенной степени подсказываются фактами, но являются условными, зависят от договоренности между учеными. В самом деле, чтобы ответить на вопрос, сколько планет в Солнечной системе известно в настоящее время, надо предварительно договориться, какие небесные тела правомерно считать планетами. В последние годы в Солнечной системе были открыты небесные тела довольно больших размеров, которые, однако, по решению специалистов не были признаны новыми планетами, поскольку их размеры оказались меньше размеров Плутона, который считают предельно малой планетой (предполагают даже вычеркнуть его из списка планет Солнечной системы).

Если обобщение "Все лебеди белые" хотят опровергнуть демонстрацией черной птицы, напоминающей в других отношениях лебедя, то, в согласии с идеями Пуанкаре, можно предложить научному сообществу сначала уточнить понятие "лебедь". Если сообщество ученых-орнитологов примет соглашение включить белый цвет в определение понятия "лебедь", то с этой минуты все лебеди будут считаться белыми по определению, и никакие наблюдения каких-либо птиц иного цвета не смогут опровергнуть это суждение. В этом случае обнаруженную в Австралии птицу другого цвета, напоминающую лебедя, придется (по соглашению!) назвать как-то иначе.

По сути дела ученые-орнитологи так и поступили, отнеся обнаруженный в Австралии вид птиц к другому биологическому роду (Chenopsis в отличие от лебедей настоящих, которых называют лебедями рода Cygnus). Все австралийские лебеди оказались черными, в то время как все остальные лебеди, обитающие в других местах, белые (только у лебедей одного вида черная полоса на шее слегка нарушает их белизну).

Таким образом, вопреки мнению Поппера, опровержение эмпирического обобщения единичным примером может и не состояться, если использовать по конвенции уточнение терминов. Поппер, разумеется, об этом прекрасно знал, но его отношение к этой процедуре, предложенной конвенционалистами, было отрицательным. В одной из своих работ он назвал такие манипуляции "конвенционалистским твистом". Его можно понять: после того, как он провозгласил первой заботой честного ученого опровержение гипотез, действия, направленные наспасение опровергаемого положения, он должен был признать неправильными.

"Твист" в исполнении крайних конвенционалистов, конеч-

но, возможен, но неправильно было бы отрицать роль в науке конвенциональных определений. Так, А. Эйнштейн при создании специальной теории относительности столкнулся с тем неудобным обстоятельством, что сравнить скорость света, движущегося в одном направлении, с его скоростью в противоположном направлении экспериментально оказалось невозможно. Для измерения соответствующих промежутков времени понадобилось бы использовать световые сигналы, идущие сначала в одном направлении, а затем в обратном. Эйнштейн предложил принять по соглашению, что скорость света "туда" равна скорости света, движущегося обратно. Эта конвенция была оправдана тем, что с ее помощью была построена непротиворечивая теория, согласующаяся с наблюдениями.

Формалистский подход Поппера, требующий, чтобы по отношению к гипотезе, каким-то образом рожденной на свет, в дальнейшем разрешалось применять только операцию опровержения, не соответствует реальным историческим фактам, реальной практике ученых и, таким образом, сам опровергается.

Открытие Нептуна и тезис Дюэма-Куайна: опровержение принципа опровержения. Поппер должен был знать интересные обстоятельства открытия планеты Нептун в 1846 г. В середине XIX в. астрономы с волнением обсуждали проблему, возникшую, когда выяснилось, что фактическое положение планеты Уран на фоне звезд не согласуется с теоретическими предсказаниями. Что именно опровергалось этими наблюдениями - закон всемирного тяготения, основные законы динамики Ньютона или то и другое вместе? Это было непонятно. Впоследствии выяснится и неточность ньютоновского закона всемирного тяготения, и неточность законов динамики Ньютона, но в данном случае проблема решалась иначе. Выход был найден с помощью введениядополнительной гипотезы: быть может, в Солнечной системе есть еще одна неизвестная нам планета, которая в точном соответствии с известными законами Ньютона своим притяжением изменяет орбиту Урана. Были выполнены сложные математические расчеты, и планета Нептун в самом деле была открыта в указанном месте. Заметим, что открытию Нептуна благоприятствовали некоторые объективные обстоятельства: как раз в эти годы планеты Уран и Нептун находились на относительно близком расстоянии друг от друга. При другом расположении планет влияние Нептуна на орбиту Урана было бы крайне незначительным и едва ли могло быть обнаружено.

Позже на эту тему писали П. Дюэм и У. Куайн: любую теорию, но их мнению, можно сколь угодно долго спасать от опровержения

фактами путем введения дополнительных гипотез. Отношение Поппера к методу введения дополнительных ("спасающих") гипотез было, как нетрудно догадаться, отрицательным. Он писал, что желающие могут этим заниматься, но при этом научный статус теории неизбежно снижается: теории надо опровергать, а не спасать. Конечно, когда спасающих гипотез "накручивают" очень много, вся конструкция становится сомнительной, и тогда Поппер прав. Но в пределах меры дополнительные гипотезы ведут к реальному прогрессу знания. Известно, что открытие планеты Нептун "на кончике пера" стало настоящим триумфом классической механики, и ее научный статус необычайно возрос после этого. Заметим, однако, что в XX в. при запуске космических аппаратов, например, к Венере, пришлось для расчета их траекторий применять формулы общей теории относительности. Уравнения классической механики и ньютоновский закон всемирного тяготения уже не могли обеспечить достаточную точность управления космическими аппаратами, которые надо было посадить в заданном районе Венеры в условиях достаточно сильного тяготения Солнца, влияющего согласно общей теории относительности на свойства пространства-времени.

"Изобретение" нейтрино: опровержение принципа опровержения. Если в случае Урана речь шла о предсказаниях, относящихся к единичному объекту, то проблема нейтрино в физике XX в. затронула ситуацию, относящуюся к применению общих законов физики.

В конце 20-х годов XX в. физики были взволнованы непонятным поведением частиц, испускавшихся в самых различных вариантах радиоактивного распада атомных ядер с участием электронов. Под вопрос были поставлены фундаментальные для физики законы сохранения энергии и импульса. Была даже выдвинута гипотеза, что эти законы нарушаются в микромире. Чтобы найти выход из сложившейся ситуации, В. Паули в 1930 г. выдвинул гипотезу: во всех распадах с участием электронов возникает еще одна частица, которая не была до тех пор известна и которая к тому же не оставляет следов в фотоэмульсии и в других регистрирующих приборах, поскольку не имеет электрического заряда. Эту частицу предложили назвать нейтрино. Гипотетическое существование ненаблюдаемого нейтрино продолжалось около четверти века: хотя частицу эту никто не наблюдал, она должна была существовать во имя спасения важных законов физики от опровержения.

Поппер должен был бы знать об этих вопиющих нарушениях

физиками его принципа опровержения! Но он промолчал... Только в 50-е годы, используя мощные потоки нейтрино от ядерных реакторов, физики смогли уверенно зарегистрировать взаимодействия нейтрино с другими частицами, подтвердив, вопреки методологической позиции Поппера, гипотезу о существовании нейтрино. Заметим, что при этом был плодотворно применен принцип единообразия природы, о котором мы скажем несколько позже.

И. Лакатос: усовершенствованный конвенционализм против фальсификационизма. Поппер явно недооценил изменчивость, динамичный характер научных теорий. Единичные примеры могли бы опровергать целые научные теории, если бы эти теории были лишены каких бы то ни было внутренних изменений. Хотя Поппер - и в этом его важная заслуга в методологии науки - сам поставил вопрос о том, как сменяют друг друга научные теории с течением времени, он, однако, не предполагал изменений в самой теории, ее внутренней, так сказать, эволюции.

И. Лакатос осуществил важный сдвиг в методологии исследования эволюции научного знания: он стал анализировать научные теории как динамично изменяющиеся во времени сложные системы знания. С его точки зрения, научная теория включает в себя инвариантное "твердое ядро", защищенное от опровержения эвристикой - подвижной изменчивой оболочкой. Эвристика как раз и включает в себя динамично меняющееся множество дополнительных гипотез, о которых Поппер принципиально не хотел ничего слышать. Дополнительные гипотезы, естественно, не противоречат "твердому ядру", они опираются на основные принципы теории, входящие в это ядро, хотя и не вытекают из них автоматически, отдельно конструируются и присоединяются к эвристике в ходе деятельности ученых. Так, развивая идеи П. Дюэма, Лакатос объяснял, почему каждую теорию можно долго спасать от опровержения противоречащими ей фактами - ее спасают дополнительные гипотезы, которые обогащают эвристику, сохраняя в неприкосновенности "твердое ядро". Как поясняет Э. Захар [6], "твердое ядро" и эвристика вместе составляют, по Лакатосу, методологию исследовательской программы (МИП) тех ученых, которые стоят на данных позициях.

Таким образом, с точки зрения Лакатоса связь экспериментальных фактов и теорий принципиально неоднозначна: с одними и теми же известными сегодня фактами могут в определенный момент истории науки согласовываться несколько альтернативных по внутреннему содержанию теорий. Такие теории Лакатос

называет эквивалентными (разумеется, они эквивалентны только эмпирически, тогда как логически они альтернативны). Принять или отвергнуть ту или иную из эквивалентных теорий на основании наблюдений и экспериментов невозможно на данном этапе эволюции науки: теории не выводятся однозначно из фактов, не подтверждаются однозначно фактами (здесь Лакатос присоединяется к позиции Поппера), но они, вопреки Попперу, и не опровергаются однозначно фактами.

История науки показывает, что с течением времени одна из эквивалентных теорий все же побеждает другие. В силу каких факторов это происходит? Лакатос справедливо упрекает многих методологов науки (и Поппера в том числе) в том, что они пытались строить модели научного познания, не считаясь с реальной историей науки. Он призывает обратиться к историческому методу исследования науки, рекомендуя при этом пользоваться методом рациональной реконструкции истории науки. С точки зрения Лакатоса, в истории науки победу одерживает та из конкурирующих теорий, с которой связана более прогрессивная МИП. Конкретные примеры такой исторической реконструкции вызвали многочисленные критические замечания специалистов - Лакатос как минимум нарушал реальную хронологию в своих исследованиях смены научных методологий.

В науке, однако, давно применяется метод теоретической идеализации. Главное в данном случае, что Лакатос в самом деле предложил интересную модель эволюции научного знания, это "одно из наиболее важных событий философской мысли в Европе в последние 25 - 30 лет", - писали Б. С. Грязнов и В. Н. Садовский [7. С. 32]. В отличие от Поппера и его позитивистских предшественников Лакатос обратил принципиальное внимание на роль философских (метафизических в его терминологии) положений в составе методологии исследовательских программ. Они также вносят свой вклад в обеспечение победы одной из конкурирующих теорий над другими.

Таким образом, критерии эмпирической методологии в науке не работают, одна из нескольких конкурирующих теорий побеждает с течением времени не в силу эмпирических подтверждений или опровержений, а в силу выбора, по сути своей, конвенционального (по мнению Лакатоса!), который делают ученые под влиянием эффективности определенной МИП. Критерии прогрессивного характера МИП Лакатос понимает так:

1. Теория в ходе своей эволюции не плетется вслед за фак-

тами, вводя все новые и новые вспомогательные гипотезы, чтобы избегать противоречий с фактами; она, наоборот, способна давать прогнозы, опережающие наблюдения. (Этот критерий едва ли выполним в рамках методологии Ф. Бэкона, который не случайно не поверил в концепцию Коперника.)

2. В рамках данной МИП и на ее основе появляется целая серия новых теорий. Например, на основе МИП Коперника появились механика Галилея-Ньютона, молекулярная физика, можно сказать, вся классическая физика. На основе МИП птолемеевской картины мира ничего нового появиться не могло, поскольку она была не прогрессивной, а вырождающейся.

Эти преимущества не являются вечными, успешные МИП со временем теряют свой прогрессивный характер и должны смениться другими, более прогрессивными.

Таким образом, Лакатос не только окончательно подорвал доверие к догматам классического эмпиризма, но и отверг негативную методологию Поппера, противопоставив ей позитивную методологию разработки и применения научных программ, создающих новые научные теории. Однако и он не смог полностью освободиться от груза некоторых догматов классического эмпиризма, прежде всего - догмата, утверждающего, что теории призваны систематизировать и прогнозировать факты, т. е. выражать лишь эмпирическое содержание знаний.

Представляется интересным попытаться применить к МИП самого Лакатоса те критерии, которые он предлагает применять к МИП физиков. Лакатос принимает тезис, что теории не выводимы однозначно из фактов и не опровергаются однозначно фактами. Возникает вопрос: для чего же нам рациональная реконструкция истории науки, если из исторических фактов мы не в силах ничего доказательно вывести и не в силах что-либо доказательно опровергнуть? Модель Лакатоса может только согласовываться с историческими фактами, но при этом термин "согласование" выглядит достаточно неясным. Наметился интересный исторический парадокс: классики эмпиризма призывали всех ученых исходить только из фактов, но сами в своих обобщениях, относящихся к логике науки, мало обращали внимание на факты из истории наук. Лакатос обратил внимание на необходимость анализировать реальные факты из истории науки для решения проблем логики науки, но сделал это тогда, когда усилиями Поппера и его самого методология эмпиризма была существенно поколеблена, выведение обобщений из фактов скомпрометировано.

Дает ли модель Лакатоса возможность опережающего прогнозирования фактов? Лакатос сам признает, что только спустя продолжительное время преимущества новой МИП проявляются достаточно отчетливо. В таком случае остается непонятным, почему ученые уже на раннем этапе формирования новой МИП начинают активно ее развивать, как это, например, делал Галилей в отношении идей Коперника.

Ученик и последователь Лакатоса Э. Захар опубликовал обстоятельный анализ перехода от МИП классической физики к МИП специальной теории относительности А. Эйнштейна [6]. Позже Лакатос и Захар опубликовали совместную работу, посвященную анализу перехода от картины мира Птолемея к картине мира Коперника [5]. Эти публикации вызвали активную дискуссию. Остановимся кратко на проблеме Птолемей - Коперник.

Заголовок публикации Лакатоса и Захара "Почему Коперник превзошел Птолемея?" не вполне точен. Побеждал Птолемея не Коперник, который получил в руки свою книгу уже на смертном одре, а Галилей в следующем столетии. Обращает на себя внимание и следующее обстоятельство: Лакатос создавал свою модель, анализируя такую развитую форму научного знания, которая представлена в механике Ньютона и в последующих физических теориях. Пи в системе представлений Птолемея, ни у Коперника и даже у Галилея эти развитые формы, позволяющие говорить о "твердом ядре" и эвристике, еще не присутствуют. Мы имеем дело с еще одним вариантом "рациональной реконструкции" истории, предполагающей то, чего исторически не было.

Тем не менее историческая ситуация во времена Коперника и Галилея в известной мере соответствовала модели Лакатоса. Картины мира Птолемея и Коперника были альтернативными и, в то же время, не существовало известных фактов, которые могли бы одну из них непосредственно опровергнуть или подтвердить. Однако в отличие от модели Лакатоса ни сторонники Птолемея, ни сторонники Коперника не рассматривали эти картины мира как эквивалентные, они их рассматривали под углом зрения истинности или ложности. Мы сразу же чувствуем, что у Лакатоса, как и у Поппера, не все ладно с понятием истинности научной теории, что методология, основанная на понятии эквивалентности, а не истинности, является вырождающейся, так как она никого не побуждает искать новое знание. Примером такой методологии может служить позиция А. Осиандера, написавшего предисловие к книге Коперника, в котором утверждалось, что модель Коперника

независимо от своей истинности может быть полезной для упрощения вычислений.

Вводя понятие эквивалентности теорий, Лакатос унаследовал от Поппера отказ от понятия научной истины. Получается, что исследовательские программы, сменяющие друг друга, вовсе не приближаются к некоей научной истине, они только совершенствуют эффективность методов предсказания фактов на основе наблюдения предшествующих фактов. Хотя Лакатос высказал критические замечания в адрес сторонников инструментализма, его собственная позиция сближается с ним.

Если обратиться к самоотверженной борьбе Галилея за утверждение картины мира Коперника, то сразу же становится очевидным, что ни Галилей, ни его противники отнюдь не считали конкурирующие картины мира эквивалентными. Так не считал даже Осиандер, который рекомендовал читателям модель Коперника не как истинную, а только как удобную при вычислениях. Борьба шла за научную истину.

Первое возражение против Коперника состояло в том, что довольно быстрое движение, в котором участвуют все тела на поверхности Земли в силу суточного вращения Земли и ее годичного движения вокруг Солнца, не приводит к наблюдаемым эффектам, т. е. противоречит опытным данным. Противники Коперника предлагали, в частности, провести следующий эксперимент: стрелять из пушки на восток, а потом на запад. Если Земля вращается, ядра будут лететь не одинаково. В обычных условиях мы замечаем движение со скоростью бегуна или со скоростью всадника, почему тогда мы не замечаем своего движения со скоростями, гораздо большими? Парадокс состоит в том, что наблюдаемые следствия суточного и годичного движения Земли существуют, но они гораздо меньше по величине, чем следствия более медленных наших движений в повседневной жизни.

Галилей отвечает на эти возражения тем, что открывает (хочется сказать - буквально изобретает!) важнейший закон механики - принцип относительности. Согласимся с Лакатосом: тот, кто принимает новую прогрессивную методологию, должен участвовать в открытии целой серии новых теорий, в данном случае - законов теоретической механики. Галилей сделал в этом направлении важный шаг, продолжать будут Ньютон и другие выдающиеся физики. По Галилею, если система движется с постоянной скоростью, все механические процессы будут в ней происходить точно так же, - как если бы система покоилась. Не надо стрелять из пушек, считает

Галилей, ядра будут лететь совершенно одинаково и на восток и на запад, как если бы Земля покоилась. Вопрос о вращении Земли, полагает Галилей, невозможно разрешить экспериментом.

Галилей совершает здесь ошибку, считая принцип относительности применимым к круговому движению, которое он полагал идеальным типом движения, в то время как на самом деле принцип относительности применим только к равномерному прямолинейному движению. Но нас интересует методология Галилея: если вопрос нельзя решить экспериментом, то его можно и нужно решать, обращаясь к фундаментальным принципам философского характера (Лакатос в полном согласии с историческими фактами включил философские положения в состав МИП!). Если сравнить модель Птолемея, согласно которой вся Вселенная за одни сутки оборачивается вокруг Земли, с моделью Коперника, согласно которой лишь сама Земля оборачивается за сутки вокруг своей оси, то неизбежен вывод, считает Галилей, что модель Коперника гораздо проще, а модель Птолемея неправдоподобно сложна. Для Галилея это решающий аргумент в пользу научной истинности картины мира Коперника, а вовсе не в пользу конвенционализма в духе А. Пуанкаре. Сегодня физическая наука не сомневается, что вращение всей Вселенной за 24 часа вокруг Земли с точки зрения законов динамики физически невозможно, и поэтому выбор в пользу Коперника давно уже однозначен. Этот вопрос не надо путать с вопросом о правомерности выбора любой удобной системы отсчета при кинематическом описании небесных тел. Да и сам принцип простоты, на Который ссылается здесь Галилей, для него общий закон природы, а не просто условное основание для принятия конвенции.

Лакатос признает, что преимущества новых программ выявляются не сразу, так что причины их победы можно выяснить только задним числом. На примере Галилея можно видеть, что он одновременно, в одном труде "Диалог о двух главнейших системах мира - птолемеевой и коперниковой", защищает идеи Коперника и обосновывает новые принципы теории механического движения (принцип относительности, закон инерции, закон свободного падения, обосновывает целый набор методов физического исследования, которые войдут затем в арсенал новой физики). Галилей интуитивно чувствовал взаимосвязь идей Коперника и новых законов движения и именно это, видимо, было для него побудительным мотивом к самоотверженной защите новой картины мира.

Гипотезы ad hoc и проблема научной истины. Поппер и Лака-

тос уделили большое внимание важному критерию, применяемому для оценки вводимых в науку гипотез, - они не должны быть гипотезами ad hoc. Это означает, что гипотеза не должна быть искусственной, объясняющей чисто формально только тот факт, ради которого она и была введена. Классическим примером гипотезы ad hoc могут служить знаменитые слова классика сатирической литературы: "Опий усыпляет потому, что обладает усыпляющим свойством". Подобная "гипотеза" абсолютно ничего не объясняет в отношении загадочного "усыпляющего свойства".

Лакатос и Захар обстоятельно анализируют понятие ad hoc и приходят к выводу, что оно может употребляться в трех различных смыслах (при этом три варианта Захара не вполне совпадают с тремя вариантами Лакатоса - см. [6]). Соглашаясь с тем, что вводить гипотезы ad hoc методологически некорректно, обратим внимание на то, что оценка "адхокности" не может заменить собой оценку гипотезы с точки зрения научной истинности. Захар посвящает немало страниц своей работы [6] анализу знаменитой гипотезы Лоренца-Фицджеральда, объяснявшей сокращением длины стержня при его перемещении в эфире отрицательный результат эксперимента Майкельсона-Морли, в котором ставилась цель выявить скорость движения Земли сквозь мировой эфир. Захар хочет доказать, что эта гипотеза не была гипотезой ad hoc ни в одном из трех рассмотренных им смыслов, и поэтому методология Лоренца была прогрессивной с самого начала и до появления общей теории относительности, когда методология Эйнштейна определенно доказала свою прогрессивность. Захар не хочет при этом принять во внимание, что МИП Лоренца с самого начала, еще до появления статьи Эйнштейна 1905 г., была ошибочной, не истинной, поскольку была построена на идее существования эфира как физической среды с определенными физическими свойствами, в то время как такая среда не существовала в реальности. С таким же успехом можно было бы доказывать, будто гипотеза о существовании теплорода была прогрессивной до начала XX в., поскольку она, якобы, не была гипотезой ad hoc. (С формальной точки зрения это можно было бы доказывать, поскольку из нее вытекали наблюдаемые в эксперименте следствия, и на ее основе можно было доказывать подтверждаемые опытом теоремы, например, о коэффициенте полезного действия тепловых машин, как это делал С. Карно.) Однако гипотеза теплорода не была истинной с самого начала, такой субстанции просто не существовало в природе. Оценка гипотез на истинность, без

сомнения, должна быть первичной, а оценка их "адхокности" - только вторичной.

Исследовательская программа Лакатоса, обозначившая конец фальсификационизма Поппера, в свою очередь оказалась внутренне противоречивой и противоречащей реальной истории науки, точнее сказать, реальной практике ученых. Тем не менее, на наш взгляд, в ней есть "твердое ядро" и эвристика, которые можно было бы сохранить и развить при существенных изменениях этой исследовательской программы и не менее существенных дополнениях к ней.

Дж. Стюарт Милль и принцип единообразия природы. Дж. Ст. Милль еще в конце XIX в. указал на возможность индуктивного обоснования общих положений на основе небольшого числа фактов, если предположить существование принципа единообразия природы. Если событие A следует за событием B здесь и сейчас, есть основания считать, что такое же событие будет следовать за таким же событием в другое время и в другой области пространства. Такая повторяемость и выступает как общий закон.

Критики увидели в этом подходе порочный круг: существование закона природы обосновывается с помощью частных фактов тем, что общий закон в рамках принципа единообразия природы заранее предполагается существующим. На самом деле Милль, в сущности, указал принцип, по которому реально работают все естествоиспытатели: достаточно, например, обнаружить в эксперименте несколько единичных случаев распада протона, чтобы доказать важную, с точки зрения современных физиков, общую закономерность природы именно в силу принципа единообразия природы. Если распад протона произошел здесь и сейчас, то он с такой же вероятностью происходит в других местах и в другие моменты времени. Принцип, который Милль стыдливо назвал единообразием природы, на самом деле есть не что иное, как принцип детерминизма, провозглашенный еще Демокритом: все процессы природы всегда происходят по законам, предопределяющим результат.

По сути дела без принятия принципа детерминизма невозможно каким-либо образом реализовать метод индуктивных умозаключений. Это обстоятельство не учли критики Милля: всякое конкретное применение индуктивного умозаключения на основе принципа единообразия природы представляет собой применение общего принципа детерминизма к частному случаю его проявления. Отрицая общее, невозможно найти обоснование частного.

Классики науки смело применяли миллевский принцип задолго

до Милля. Так, Кеплер, имея в своем распоряжении данные Тихо Браге, относящиеся к наблюдениям планеты Марс, пришел к выводу, что орбита Марса не является окружностью. Свое умозаключение Кеплер формулирует так: "Все планеты Солнечной системы движутся вокруг Солнца по эллипсам...". Мы видим здесь смелое применение принципа единообразия природы. Ньютон, имея первоначально в своем распоряжении данные об ускорении свободного падения тел на Земле и данные о движении Луны вокруг Земли, формулирует закон всемирного тяготения. Опять-таки принцип единообразия природы выступает здесь логической основой восхождения от единичного к общему и даже всеобщему.

Не все законы природы являются законами однозначной детерминации. Но и там, где перед нами вероятностные законы, мы обнаруживаем проявление принципа единообразия природы с соответствующей спецификой. Вероятность смерти человека от болезней, связанных с курением, составляет по данным медицинской статистики пять десятитысячных в год - эта цифра устойчиво повторяется из года в год, от страны к стране, и это тоже проявление принципа единообразия природы, позволяющее делать индуктивные обобщения на основе частных статистических данных.

Таким образом, в отличие от Поппера и Лакатоса, мы имеем вполне определенные основания рассматривать индуктивные обобщения на основе принципа единообразия природы как методологическую основу достоверного подтверждения истинности обобщенных результатов, полученных с помощью единичных наблюдений и измерений.

ЛИТЕРАТУРА

1. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

2. Садовский В. Н. Логико-методологическая концепция Карла Поппера // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

3. Popper K. Logik der Forschung. Wien, 1935.

4. Popper K. Conjecktures and Refutations. London, 1963.

5. Lakatos I., Zahar E. Why did Copernicus's Programme supersede Ptolemey's? // Lakatos I. Philosophical Papers. Cambridge, 1978. Vol. I.

6. Zahar E. Why did Einstein's Programme supersede Lorentz's? // The British Journal for the Philosophy of Science. 1975. Vol. 25. N 2, 3.

7. Грязнов Б. С., Садовский В. Н. Проблемы структуры и развития науки в "Бостонских исследованиях по философии науки" // Структура и развитие науки. М., 1978.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Б. Я. Пахомов:

Комментарии: