Новое издание Института истории Академии наук СССР не нуждается в многословных оправданиях. Ни "Вопросы истории" с их всеобъемлющей тематикой, ни другие периодические издания по истории не могут, естественно, посвятить свои страницы целиком или даже по преимуществу проблемам новой и новейшей истории. Между тем публикация научных исследований в этой области представляет одну из наиболее неотложных задач советской исторической науки.

Предисловие к рецензируемому изданию правильно подчёркивает, что в центре исследований по новой и новейшей истории должна стоять эпоха империализма.

В соответствии с этим программа "Трудов по новой и новейшей истории" сформулирована его редакцией (акад. А. М. Деборин - ответственный редактор; члены редколлегии: гл. корр. АН СССР С. Д. Сказкин, доктора исторических наук Л. И. Зубок, Ф. И. Нотович, Ф. В. Потёмкин) следующим образом: в "Трудах" будут освещаться вопросы истории капитализма и особенно последней фазы его - империализма. Большое внимание предлагается уделить современному этапу мировой истории, доказательству неизбежности крушения умирающего капитализма и победы социализма, а также особой роли в этом всемирноисторическом процессе первой в мире социалистической державы - СССР (стр. 4). Можно лишь пожалеть, что программа эта сформулирована недостаточно полно и чересчур общо. В ней не указана, например, такая важная область исследовательской работы, как история прогрессивных демократических движений в капиталистических странах в эпоху империализма и в особенности история рабочего движения, история лево-социалистического и коммунистического движения современности.

Предисловие к первому тому "Трудов" не проясняет вопроса о специфическом профиле нового издания Института истории АН СССР. "Труды" - не журнал и вряд ли предназначены дублировать издания журнального типа. Надо думать также, что это и не сборник случайных статей - издание, выходящее без определённого плана. В редакционном предисловии этот вопрос обойдён молчанием, в самом же содержании первого тома "Трудов" трудно распознать наличие такого плана или даже общего признака, объединяющего его статьи. Одни из них носят характер более или менее законченных детальных научных исследований, другие - отрывков, своим содержанием далеко не охватывающих названия своей темы; третьи - докладов, сводящих воедино в общем уже известный материал. Вследствие этого читателю первого тома "Трудов" трудно отделаться от впечатления, что перед ним наспех составленный сборник статей, некоторые аз которых явно выпадают из рамок издания, предназначенного, само собой разумеется, для публикации новых научных исследований.

Удачным образчиком таких исследований является статья А. С. Ерусалимского. "Трансваальский кризис 1896 г. и германские планы "континентальной лиги", опубликованная в первом томе "Трудов". Исследование А. С. Ерусалимского проливает новый свет на мало изученный, интересный сам по себе и по своим последствиям эпизод из начальной стадии развития англо-германской империалистической борьбы в конце XIX века. Пресловутая телеграмма Вильгельма II трансваальскому президенту Крюгеру и развязанный ею дипломатический кризис получили в работе А. С. Ерусалимского объяснение как явления, связанные с попыткой осуществить германский план изоляции Англии путём сближения Тройственного союза с франко-русским союзом и создания антианглийской "континентальной лиги". Эта задуманная известным Гольштейном дипломатическая комбинация должна была помочь Германии достичь двоякой цели: с одной стороны, германской гегемонии в Европе, с другой - создания "палки", с помощью которой немецкая дипломатия могла бы выколачивать из Англии колониальные уступки в пользу Германии. Шантажистский характер гольштейновского плана было нетрудно разглядеть, и он быстро потерпел неудачу, натолкнувшись на непримиримые империалистические противоречия среди великих держав, и в первую очередь Германии и Франции. Интересны материалы статьи, показывающие, что Россия отказалась поддерживать германский план и подчинять свою политику в отношении Англии интересам Германии. Последнюю не поддерживали, впрочем, даже её собственные союзницы - Австро-Венгрия, и Италия, - совсем не воодушевлявшиеся перспективой германской гегемонии в Европе. Статья А. С. Ерусалимского, помимо своего научно-исторического значения, не лишена и актуально-политического интереса для наших

Академия наук СССР. Институт истории. "Труды по новой и новейшей истории". Т. I. Издательство Академии наук СССР. 1948. 331 стр.

дней, когда роятся всякие шантажистско-фантастические планы утверждения гегемонии американского империализма над Европой под флагом какой-либо "пан-Европы".

Актуальностью тематики привлекают внимание и статьи Н. А. Ерофеева "Соединённые Штаты Америки и Англия в период войны 1914 - 1917 гг.", Л. И. Зубока "Оккупация Соединёнными Штатами Гаити (1915 - 1932)", А. Я. Гуральского "Французский фашизм и его попытка захвата власти а 1934 г.", Ф. И. Нотовича "Немецко-фашистский "Дранг пах Остен" после Мюнхена". Разумеется, статьи эти различны и по своему значению, и по качеству, и по степени законченности исследования. О последнем приходится упоминать отдельно, так как недостатком некоторых из перечисленных статей является именно известная незавершённость исследовательской работы, предпринятой их авторами.

Этим недостатком страдает, например, статья Н. А. Ерофеева об американо-английских отношениях в 1914 - 1917 гг., которая далеко не охватывает своей темы. Столь широкий вопрос, как взаимоотношения США и Англии в первые три года первой мировой войны, автор пытается изобразить на узком полотне почти что журнальной статьи в 25 страниц. В силу этого в ряде случаев автор отделывается мазками там, где следовало бы углублённо и обстоятельно исследовать. Его статья скорее может быть озаглавлена "Вильсон и Англия в 1914 - 1917 гг.", чем "Соединённые Штаты и Англия". Н. А. Ерофеев правильно подчёркивает решающее для внешней политики США значение того обстоятельства, что "победа германского империализма в Европе означала бы не только колоссальное его усиление, но и вместе с тем большую опасность для империалистических интересов США в западном полушарии" (стр. 64). Продолжая эту мысль, автор говорит: "Многие американцы ещё в самом начале войны пришли к заключению, что победа Германии противоречит интересам США: она положила бы конец экспансии США и поставила бы под угрозу их существование как великой державы" (там же). Но кто эти "многие американцы"? Какое влияние они оказывали на внешнюю политику США? Читатель напрасно искал бы ответа на эти вопросы в статье Н. А. Ерофеева.

Не получила в его статье правильной оценки и политика Вильсона. Автор статьи не удержался от дани буржуазно-апологетической легенде о Вильсоне-миротворце, искреннем "пацифисте" и т. д. и впал в явные противоречия с самим собой. Н. А. Ерофеев правильно считает, что вильсоновская политика нейтралитета в первый период войны 1914 - 1918 гг. "имела целью использовать создавшееся положение в интересах американского империализма" (стр. 61). Н. А. Ерофеев правильно подчёркивает: "Европейские державы должны были истощить друг друга для того, чтобы дать американскому империализму ключ к преобладанию в мировых делах" (стр. 61). Как же примирить с этими верными положениями утверждение автора, что вильсоновская политика нейтралитета в начальный период войны выражала взгляды и настроения американского народа и определялась этими, настроениями? Но именно это и утверждает Н. А. Ерофеев, когда он пишет: "В основе американского равнодушия (к событиям на европейском театре военных действий в 1914 - 1915 гг. - Н. З. ) лежало убеждение большинства американского народа, что война, возникшая в Европе, - дело совершенно чуждое, никак не затрагивающее интересов США. Эти взгляды хорошо выразил президент в своём послании конгрессу от 8 декабря 1914 г... Такое отношение к войне определяло характер американского нейтралитета на протяжении всей первой военной зимы 1914 - 1915 гг." (стр. 69).

Это не единственный случай противоречия, в какое впал автор статьи вследствие некритического отношения к апологетическим измышлениям буржуазной историографии о политике Вильсона. Вот ещё один пример путаного, противоречивого утверждения, обязанного своим происхождением тому же источнику: "Дальше Вильсона в стремлении сохранить ровный и беспристрастный нейтралитет не шёл ещё ни один президент США. Этот "беспристрастный" нейтралитет был орудием империалистической ПОЛИТИКИ США" (стр. 65). Приходится удивляться тому, что автор статьи не заметил, как вторая фраза его утверждения опрокидывает первую и, наоборот, как первая зачёркивает вторую.

Непродуманность мыслей автора выдаёт и неясная трактовка им вопроса о борьбе империализма США за мировую гегемонию в период первой мировой войны. Читатель остаётся в недоумении, идёт ли речь о стремлении США к этой гегемонии или же о том, что США уже фактически достигли этой гегемонии и стремились лишь сохранить её - "сохранить существующее расположение сил на международной арене... сохранив за ними (США. - Н. З. ) преобладание в мировых делах" (стр. 64). Последняя фраза грешит явным антиисторизмом: перепрыгивая через целый исторический этап, автор относит к периоду первой мировой войны положение, какое США приобрели в капиталистическом мире лишь четверть века спустя, в результате ослабления мировых позиций Великобритании и событий второй мировой войны. Объективистские ошибки, а также явные противоречия значительно обесценивают и портят статью Н. А. Ерофеева, посвященную важному и интересному вопросу.

Статья Л. И. Зубока об оккупации Соединённым" Штатами Гаити впервые в нашей литературе изложила более или менее обстоятельно эту поучительную главу из истории империалистической экспансии США в странах Караибского моря. Содержащиеся в его статье многочисленные факты ярко иллюстрируют' приёмы и методы действия империалистов США, употреблявшиеся ими при порабощении народов западного полушария, - потрясающий цинизм и вероломство, соединённые с не менее потрясающим лицемерием. Американский империализм предстаёт с этих страниц своей кровавой истории в своём истинном свете - наглым, жесто-

ким агрессором, злейшим врагом свободы и независимости народов Америки. Эти факты многое объясняют и в сегодняшней политике американских империалистов, которые, распоясавшись, решили перенести свои разбойничьи ухватки, выработанные при закабалении и порабощении Гаити, Кубы, Панамы и других слабых государств Центральной и Южной Америки, на свободные и независимые народы всего мира.

Большое научное и политическое значение статьи Л. И. Зубока только увеличивает чувство досады у читателя из-за неряшливого, сбивчивого изложения, которым грешит, к сожалению, эта статья. Изложение хода событий носит, так сказать, летописный характер, страдает многими пропусками и неясностями. На какие слои местного населения Гаити (а не отдельные только лица) оккупанты опирались? Какие экономические позиции, кроме финансов, они захватывали? Какой "временной междоусобицей в Гаити" (стр. 168) США воспользовались? Что это за "хорошо известный в Гаити "клуб Бельвю" (стр. 177)? Что за "законодательные функции по избранию законодательного собрания" (стр. 178) должен был выполнять государственный совет Гаити? Кто такой Луис Борно, избранный в 1922 г. президентом Гаити в качестве "более преданного ставленника США" (стр. 177)? Что это за "корпорация Гаити", которой после избрания Борно была передана хартия национального банка Гаити (стр. 179)? Легко можно было бы умножить описок таких вопросов, по которым автор статьи отказывает читателю в элементарных справках.

Неясность изложения ряда вопросов дополняется небрежными объективистскими формулировками, вроде: "Во время президентства Вильсона американские моряки оккупировали негритянскую республику Гаити и установили здесь своё военное правительство, которое вряд ли может быть названо законным" (!) (стр. 172). Американскую систему управления Гаити, при которой вся фактическая власть была сосредоточена в руках верховного комиссара США и назначенных им чиновников, автор без тени юмора называет "даже менее демократичной (!?), чём система, установленная американцами в Порто-Рико и на Филиппинах" (стр. 179). После отозвания в 1935 г. американских войск и заключения с Гаити нового соглашения, по мнению автора, "американская интервенция на Гаити фактически закончилась. Остался только (!) финансовый представитель, действовавший скорее (?) от имени кредиторов Гаити, чем от правительства Соединённых Штатов" (стр. 184).

Слабым местом статьи является также объяснение внутренних пружин американской политики по отношению к Гаити. Какие капиталистические группы и интересы в самих США определяли эту политику? Чем объясняются многочисленные зигзаги политики интервентов на Гаити в период до президентства Ф. Рузвельта? Читатель не найдёт, к сожалению, ответов на эти вопросы в статье Л. И. Зубока.

Если в рассмотренных выше статьях мы встретились с серьёзными ошибками в освещении внешней политики американского империализма, то в статье З. К. Эггерт "Борьба за реформу прусского избирательного права в годы первой мировой войны" мы имеем дело с порочной концепцией истории Германии в годы первой мировой войны. В обширной статье З. К. Эггерт подробно прослеживает политику германского правительства и борьбу партий в прусском ландтаге и рейхстаге по вопросу об уничтожении - пресловутой прусской трёхклассной избирательной системы-этого оплота юнкерского господства в Пруссии, а следовательно, во всей Германской империи. История этой борьбы начинается, как известно, ещё в довоенный период, когда в 1906 - 1910 гг. под влиянием русской революции 1905 г. в Германии развернулось массовое народное движение во главе с рабочим классом, требовавшее введения всеобщего избирательного права в Пруссии. З. К. Эггерт исследует дальнейшую историю этого вопроса в период войны 1914 - 1918 гг. вплоть до запоздалого - за две недели до ноябрьской революции 1918 г. - согласия прусского ландтага на введение так называемого всеобщего избирательного права в Пруссии. При этом автор статьи совершенно не замечает коренного отличия борьбы за демократизацию Пруссии в предвоенные годы от политической возни юнкерских и буржуазных партий Германии и социал-шовинистической социал-демократии вокруг реформы прусского избирательного права в годы мировой империалистической войны. Политическую возню вокруг этого вопроса в годы войны среди партий господствующих классов автор выдаёт за действительную борьбу, за демократическое преобразование Германии. Поразительную слепоту автора, принявшего за борьбу за демократию то, что было лишь борьбой за маневр, долженствовавшей спасти и укрепить кайзеровскую империю от нарастающего революционного кризиса в стране, ярче всего показывает его оценка политики германской социал-демократии. Именно её, германскую социал-демократию военных лет, социал-националистов, позорно изменивших рабочему классу и перешедших на позиции социал-шовинизма и защиты германского империализма, - именно её автор и ставит во главе тех елевых" партий, которые якобы боролись за демократизацию Германии в 1914 - 1918 годах!

В глазах З. К. Эггерт, 4 августа 1914 г. ничего не изменило в этой позиции социал-демократии; последняя попрежнему играла в лагере сторонников реформы ту "ведущую роль", какую она играла "с самого начала борьбы за реформу, с 1906 г." (стр. 95). Более того, автор усмотрел в шовинистической политике социал-демократической партий даже новый стимул её борьбы за демократизацию Германии, "дополнительные доводы, которые она почерпнула из" опыта войны" (стр. 96). Эти "доводы" состояли в том, что, во-первых, социал-демократическое руководство, "отдавшее с начала войны германский рабочий класс в полное распоряжение германского империализма, с особой силой чувствовало необходимость добиться проведения реформы, чтобы, с одной стороны, как бы вознаградить рабочих за лишения и бедствия войны, а, с другой, - оправдать свою

политику соглашений с буржуазией и правительством" (стр. 96). Во-вторых, здесь действовали и внешнеполитические мотивы германской социал-демократии. "Стремясь с известного момента к "миру по соглашению", социал-демократы понимали, что они могут добиться его только при устранения или, по крайней мере, ослаблений влияния реакционных милитаристических Элементов на политику Германии и усилении влияния элементов демократических, прежде всего социал-демократии" (стр. 96).

Таковы фальшивые рассуждения автора статьи. Пытаясь соединить несоединимое, он не замечает тех кричащих противоречий, в какие впадает на каждом шагу. Предатели рабочего класса, отдавшие, как признаёт автор статьи, пролетариат в полное распоряжение буржуазии и юнкерства, в то же время представляли "демократический элемент", чувствовавший, и притом "с особой СИЛОЙ", необходимость демократических реформ, более того, понимавший необходимость устранить, - не более, не менее, - влияние реакционно-милитаристических сил на политику Германии! Но ведь даже школьник понимает, что последнее означало, по Меньшей мере, отстранение от власти юнкерства, военщины, Круппа и кайзеровского окружения, т. е. тех самых сил, в чьё полное распоряжение социал-демократические вожди отдали рабочий класс!

Пытаясь примерить признание предательства рабочего класса социал-демократией с одновременным признанием её демократической силой в Германии в годы войны, автор дал, по сути дела, социал-реформистскую трактовку всего данного вопроса.

В этом убеждает нас также и та печальная последовательность, с какой автор статьи нагромождает одну фальсификацию на другую. Он утверждает, что социал-демократия большинства "вела парламентскую борьбу за равное избирательное право" довольно энергично" (стр. 140), причём в роли этих "энергичных борцов" автор изображает не кого иного, как Носке и Шейдемана, Эберта и Давида (стр. 116, 126, 133). Если эта "энергичная" борьба социал-демократии не увенчалась успехом, то это объясняется, по мнению автора, тем, что "без поддержки буржуазных партий она парламентским путём ничего добиться не могла, а к внепарламентским действиям прибегать не желала" (стр. 140), Автор не только не вскрываем но затушёвывает подлинный смысл этой политики социал-демократии, политики, продиктованной стремлением спасти кайзеровскую империю от революции и поражения, политики, рассчитанной на обман масс на удержание их от борьбы при помощи парламентской кампании в пользу реформы прусского избирательного права. Ничего иного не могут означать упрёки автора по адресу социал-демократии в "непоследовательности борьбы", в "слабости борьбы" (стр. 97), тогда как дело шло о предательстве и рабочего класса Германии и дела демократии в Германии.

Отмечая, что не социал-демократы и прогрессисты, а прусские юнкеры и верховное командование решили вопрос об избирательной реформе в Пруссии, автор приходит к тому выводу, что "левые упустили из своих рук инициативу разрешения этого вопроса, одного из важнейших для демократического преобразования кайзеровской Германии" (стр. 140). Порочность всей концепции З. К. Эггерт ярко проявилась в этой сентенции. Если представители прусской реакции перехватили у "левых" инициативу и разрешили сами "один из важнейших вопросов демократизации Германской империи", то это доказывает только, что реформа прусской избирательной системы превратилась в ходе войны в спасительную для реакция меру, в "реформу для предотвращения революции". Страх перед ней объединял и шейдемановцев, и Людендорфа, и Макса Веденского; разница была лишь в силе предвидения и в политической гибкости: политический маневр, который одни предлагали ещё в самой начальной стадии нарастания революционного кризиса, другие решились осуществить лишь тогда, когда кризис разразился. Из этого видно, насколько ошибочно поставлен автором статьи вопрос об "инициативе правых или "левых" элементов буржуазно-юнкерского лагеря в разрешении вопроса о прусской избирательной реформе.

Автор статьи ищет "инициатора" не по адресу если бы он не утратил революционно-марксистского понимания событий, он припомнил бы ту историческую истину, что реформа есть побочный продукт революции. Исследуя борьбу за демократизацию Германии во время войны 1914 - 1918 гг., он обратился бы туда, где эта борьба - действительная, а не показная - происходила, - к рабочему движению военных лет, к растущим антивоенным настроениям масс, к огромному влиянию русской революции на немецких рабочих и солдат, к борьбе революционного авангарда немецкого пролетариата против всего империалистического лагеря Германий - от правых консерваторов до социал-демократов включительно. Разве не характерно для Порочных позиций автора статьи, что он оставил без внимания эти решающие для борьбы за демократизацию Германии силы, что он отделался от спартаковского движения парой строй, что он едва упоминает об Октябрьской революции и её влиянии на Германию?

Автор статьи, нашедший возможным излагать и сочувственно комментировать "боевые" выступления в пользу прусской реформы предателей рабочего класса - Носке и Шейдемана, - не нашёл ни места, "и времени, чтобы оценить тот тезис, который выдвигал "Спартак" и который, собственно, и был ключом к пониманию всего исследуемого автором вопроса: "Тут нечего реформировать и класть заплаты. Или Пруссо-Германия останется такой, какая она есть: несравненным сокровищем юнкерско-спекулянтской, полицейско-бюрократической, военно-полуабсолютистской реакции, или весь этот старый хлам должен быть выметен вместе с прусским партикуляризмом, монархией и господством штыка". При всех полуцентристских ошибках "Спартака", его колебаниях и непоследовательностях здесь было правильно охарактеризовано, как в действительности обстояло дело с реформой прусского избирательного права. Изысканиями

об "инициативе" автор подмену основной исторический вопрос, что демократизация Германии была невозможна без уничтожения кайзеровской империи. Ход истории подтвердил этот вывод и на примере рассматриваемого вопроса о реформе прусского избирательного права. Не инициативе левых лакеев германского империализма, как и не инициативе правых юнкеров был обязан своим решением вопрос о прусском избирательном праве, а инициативе германской революции.

Отказавшись от марксистско-ленинского анализа этого вопроса, автор статьи и по другим вопросам неизбежно перешёл на буржуазно-объективистские позиции. Возьмём, например, его характеристику каутскианской независимой социал-демократии. Всё, что автор счёл нужным сказать об этой особо опасной разновидности оппортунизма и социал-шовинизма, укладывается в двусмысленную, уклончивую фразу о выделении в январе 1917 г. из социал-демократической партии "довольно значительной группы, которая имела большое влияние среди масс и явно не обещала (?!) сотрудничества с правительством" (стр. 113). Другой пример того же рода представляет характеристика канцлера Бетман-Гольвега. Этого ограниченного прусского бюрократа, увековечившего своё имя циничной фразой о "клочке бумажки", как он назвал гарантированный Германией и нарушенный ею договор о нейтралитете Бельгии, автор статьи возводит на пведестал "мудрого", прогрессивного государственного деятеля. "Широко образованный человек, "канцлер-философ", как его презрительно именовали правые, имевший большой опыт работы на разного рода правительственных должностях, Бетман-Гольвег понял невозможность дальнейшего сохранения отживших форм государственного устройства, учитывал непреодолимость демократических стремлений народных масс" (стр. 99). В этой характеристике что ни слово, то перл. Её автору видимо, невдомёк, что отжившей формой государственного устройства в Германии была не только "прусская избирательная система, но и кайзеровская империя и прусская монархия, верным слугой которой провозгласил себя и был герой нашего автора Бетман-Гольвег.

Вся статья З. К. Эггерт проникнута объективизмом, аполитичностью. Так, по поводу клеветнических измышлений правых противников прусской реформы, будто массы не интересуются ею, будто массы поглощены повседневными заботами и интересуются лишь вопросами желудка, автор статьи не нашёл других слов, как "противники реформы были неправы" (стр. 100).

Статья З. К. Эггерт является, как мы уже говорили, в целом порочной. Автор отошел в ней от ленинского анализа расстановки классовых и политических сил в Германии в период мировой Империалистической войны 1914 - 1918 годов. Ложная, фальшивая позиция привела его к порочным историческим и политическим выводам. Автор не смог преодолеть влияние буржуазной, в том числе и социал-демократической, литературы и, оказавшись в плену её схем, скатился к оппортунистической концепции истории Германии в 1914 - 1918 годах.

Следует остановиться на следующей статье тома - работе С. Ленчнер "Буржуазные партии и ноябрьская революция 1918 г. в Германии". Статья эта также носит слишком отрывочный, фрагментарный характер, чтобы быть в состоянии охватить свою обширную тему. Но и в этой небольшой работе приходится отметить ряд существенных пороков и ошибок. Автор изображает перестройку буржуазных и юнкерских партий в ходе ноябрьской революции в Германии как эволюцию этих партий влево. "Революция обусловила медленный и постепенный поворот политических представителей буржуазии влево", -утверждает С. Ленчнер (стр. 146). Таким образом, С. Ленчнер принимает за эволюцию то, что было лишь вынужденным приспособлением буржуазно-юнкерских партий к совершившимся, вопреки их воле, событиям, что было занятием! новых позиций для борьбы с революцией. Ошибка эта во многом объясняется тем, что автор избрал критерием оценки политических партий Германии навязанный ему буржуазной литературой вопрос о кайзере и монархии. Другие основные вопросы ноябрьской революции, поставленные революционным движением масс и демократическими и социалистическими устремлениями пролетариата: уничтожение основ политического и социального могущества юнкерства, ликвидация засилья военщины, борьба с виновниками империалистической войны, с ее затягивателями-аннексионистами, с нажившимися на войне капиталистами и спекулянтами, переход в руки народа важнейших рычагов хозяйственной жизни страны и т. д. - автором оставлены без внимания. То же произошло и с изложением хода событий. За рамками изложения, в сущности, осталось то, что заставляло маневрировать буржуазные и юнкерские партии, равно как и социал-демократов, - революционное движение пролетариата, рост влияния спартаковцев и левых независимцев, огромное и всё нарастающее влияние Великой Октябрьской социалистической революции. В связном виде эти факторы революционного процесса фигурируют лишь в конце статьи, в своего рода послесловии к ней, плохо согласующемся с основным текстом статьи.

Кроме этой основной ошибки статья С. Ленчнер грешит и некоторыми другими ошибками объективистского порядка. При характеристике ряда партий - независимой социал-демократии, народной партии, демократической партии - автор смазывает их контрреволюционную роль: независимцы у него только "колебались" (стр. 150, 153), демократы и народная партия "признавали социализацию", правда, "только в пределах необходимости" (!) (стр. 157). Нетрудно заметить, что это соскальзывание к объективистской оценке политических партий тесно связано с основной ошибкой статьи и проистекает из одного и того же источника.

В статье А. Я. Гуральского "Французский фашизм и его попытка захвата власти в 1934 г." впервые в нашей исторической литературе сделана попытка исследовать процесс возникновения и развития фашизма

во Франции, а также выяснить идеологические источники французского фашизма. Статья А. Я. Гуральского бесспорно интересна и по собранному в ней материалу и по острой, боевой трактовке темы, однако, не касаясь здесь всех затронутых и поставленных в ней вопросов, мы не можем обойти молчанием один из них - вопрос об условиях возникновения фашизма. Мы имеем в виду выдвинутое в статье положение о том, что возникновение фашизма во Франции датируется лишь 1924 г., периодом, когда после русских событий Франция потеряла своё преимущественное положение в Европе. Доказывает А. Я. Гуральский своё положение следующими соображениями: "Международное и внутриполитическое положение Франции в послевоенные годы также не могло содействовать возникновению фашизма. Не было, казалось, почвы для национальной демагогии. Франция вышла из первой мировой войны победительницей" (стр. 196). Кроме того, указывает автор, разорение мелкой буржуазии не приняло во Франции таких размеров, как в Германии и Италии, революционный подъём был во Франции меньшим, демобилизованные офицеры находились в неизмеримо лучшем положении, и к власти после войны пришёл национальный блок. "В таких условиях, - утверждает автор статьи, - французская буржуазия не строила своих расчётов на создании фашистских организаций, по возможности избегая острых классовых столкновений" (стр. 196).

Теоретическая и политическая ошибка автора статьи становится из этих строк вполне ясной. В поисках национально особенного, национально специфического в развитии французского фашизма А. Я. Гуральский выдвигает совершенно неправильную теорию, по которой фашизм был якобы плодом развития стран побеждённых, как Германия, или "потерпевших победу", как Италия. Исторический опыт, как и историческая действительность, опровергает подобный близорукий взгляд на фашизм. Самым убедительным примером здесь могут СЛУЖИТЬ современные Соединённые Штаты Америки, которым победа во второй мировой войне не мешает развивать на наших глазах фашистские организации и вполне фашистские тенденции во внутренней и внешней политике. Неверно рисует автор и политическую обстановку во Франции при господстве "национального блока". Французская буржуазия в эти годы вовсе не избегала "острых классовых столкновений"; достаточно только вспомнить французскую антисоветскую интервенцию, борьбу со стачечным движением первых послевоенных лет, бешеную расправу со стачкой железнодорожников в феврале 1920 г. и с первомайской забастовкой того же года и тому подобные всем известные факты. Они говорят и о том, что правительству "национального блока", Пуанкаре и Мильерану, были вовсе не чужды фашистские способы расправы с революционным рабочим движением. Автор забывает, что почву для развития фашизма создаёт развитие кризиса капитализма, острота классовых противоречий в стране, а не международное положение страны - фактор, значение которого автор так преувеличивает. Ошибочная и порочная теория об условиях возникновения фашизма повлекла за собой и серьёзный недостаток в статье А. Я. Гуральского: отказ от исследования послевоенного революционного кризиса во Франции и содержащихся в нём зародышевых явлений и тенденций развития фашизма в Третьей республике.

Последняя из работ по новейшей истории, помещённых в данном томе "Трудов", статья Ф. И. Нотовича "Немецко-фашистский "Дранг нах Остен" после Мюнхена", также страдает серьёзными пороками. Статья эта рассматривает ход развития гитлеровской агрессии в послемюнхенский период, кончая захватом и расчленением Чехословакии в марте 1939 года. Статья Ф. И. Нотовича старается дать читателю в связном историческом изложении многочисленные фактические и документальные данные, материалы печати, дипломатической переписки и мемуарные сообщения по истории гитлеровской агрессии в указанный отрезок времени. Само собой разумеется, что такая сводная работа не может считаться сколько-нибудь исчерпывающей в то время, когда появляются новые и новые материалы по истории возникновения второй мировой войны и в особенности когда начата советская публикация ценнейших "Документов и материалов кануна второй мировой войны". В этом смысле работа Ф. И. Нотовича, написанная до появления новейших данных, нуждается в ряде существенных дополнений и уточнений. Но дело не столько в том, что материалы данной статьи неполны, сколько в том, что Ф. И. Нотович почти совершенно обходит в ней документы советской внешней политики и материалы Совинформбюро и не использует их в анализе и оценках событий. В ряде случаев это приводит к тому, что автор даёт ошибочные и путаные оценки, которые противоречат точным научным оценкам советских документов. Так, автор изображает мюнхенский сговор Англии и Франции с Гитлером как "капитуляцию демократических держав", тогда как в действительности этот сговор был завершением той постыдной сделки, которая ещё ранее была полностью согласована между основными участниками сговора против мира" ("Фальсификаторы истории". Справка Совинформбюро).

Не меньшую ошибку допускает автор и в конце статьи, где он пишет: "В Лондоне и Париже гадали: куда бросится Гитлер - на запад или на восток? Гитлер пришёл на помощь Чемберлену и Боннэ. Он сам раскрыл свои карты" (стр. 285).

Здесь совершенно извращена историческая правда: как известно, "в Лондоне и в Париже" не гадали, а активно помогали Гитлеру выбрать направление его агрессии. Так что не столько Гитлер "пришёл на помощь" англо-французским империалистам, сколько они, поощряя гитлеровскую Германию, пришли к ней на помощь, раскрыв ей свои карты, карты политики "провокационного натравливания гитлеровской Германии на Советский Союз" (Справка Совинформбюро). В статье Ф. И. Нотовича содержится и ряд других путаных и неправильных формулировок, свидетельствующих о нечётких, порой ошибочных представлениях автора об англо-

французской, американской и немецкой политике рассматриваемого периода.

Несколько особняком стоят в "Трудах" две небольшие рабству посвященные более ранним периодам новой истории: статья А. И. Молока "Европа и Парижская коммуна 1871 г"., представляющая доклад, прочитанный автором в связи с 75-летием Парижской коммуны на заседании отделения истории и философии Академии наук СССР, и статья Ф. В. Потёмкина "Легенда и действительность в истории происхождения и распространения станка Жаккарда". Рассмотрение этих работ вышло бы за рамки основного направления нашей рецензии. Мы хотели бы лишь обратить внимание специалистов-историков на скрупулёзное исследование Ф. В. Потёмкина, в котором частный вопрос истории техники решается в историко-экономическом плане, дающем автору статьи возможность высказать ряд интересных и плодотворных соображений по общему ходу экономического развития Франции в конце XVIII и начале XIX века.

*

Рассмотрение основного содержания первого тома "Трудов по новой и новейшей истории" показывает неудовлетворительную во многих отношениях работу их редакционной коллегии. Редакция "Трудов" не нашла ещё решения вопроса о собственном лице нового издания, о характере публикуемых в нём работ. Но каково бы ни было это решение, бесспорно одно важнейшее требование, которое редакция должна была предъявить к ним, -требование боевой, большевистской партийности, непримиримой борьбы со всеми разновидностями буржуазной, в том числе, конечно, и с правосоциалистической фальсификацией истории.

Именно в недостатке боевого духа исследования, большевистской заострённости и воинственности мы видим главную слабость первого тома "Трудов". В этом недостатке партийности следует искать причину многих допущенных в нём ошибок и того налёта "нейтральности", буржуазного объективизма, который портит ряд опубликованных в нём статей. В отдельных случаях, как мы видели, это привело к объективистским и социал-реформистским концепциям, к раболепию перед социал-демократической историографией и, следовательно, к отказу от боевой марксистско-ленинской оценки изучаемых событий. Крупные недостатки рецензируемого издания нельзя, конечно, оторвать от состояния и направления работы в области изучения новой и новейшей истории в Институте истории Академии наук СССР. Критика этих недостатков должна послужить сигналом для серьёзного улучшения научного качества, политической направленности и целеустремлённости исследовательской работы руководящего научного центра советской исторической науки.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. ЗАСТЕНКЕР:

Комментарии: