Ленин указывал, что социализм Маркса ставит вопросы "на историческую почву не в смысле одного только объяснения прошлого, но и в смысле безбоязненного предвидения будущего и смелой практической деятельности, направленной к его осуществлению"¹ . Только с этой точки прения можно правильно понять интерес Маркса я Энгельса к изучению истории Великой французской революции, особенно в 40-х годах, когда история Французской революции была главным источником, из которого можно было черпать опыт для определения тактики в надвигавшейся революции.

"Когда вспыхнула февральская революция, - писал Энгельс, - все мы, само собой разумеется, находились в отношении оценки этого события и всех революционных движений вообще под влиянием прежнего революционного опыта Франции. Ведь, именно она играла главную роль во всей европейской истории с 1789 г... Было неизбежно, что наши представления о ходе и характере провозглашенной в Париже в 1848 г. "социальной" революции, революции пролетариата, были в значительной степени окрашены воспоминаниями об образцах 1789 - 1830 гг."² .

Смешно, когда Олар упрекает Маркса в том, что ему нехватало терпения для изучения истории революции³ . Конечно Маркс не имел возможности заниматься, как Олар, 40 лет подряд исключительно историей революции. Вообще изучение истории революции никогда не было для Маркса гелертерским занятием. Точно также не отвлеченный "книжный" интерес руководил Лениным, когда в преддверии 1905 г. он тщательно изучал опыт 1793 г., штудировал того же Олара, вдумывался в детали "муниципальной революции" лета 1789 г. Интерес Маркса и Ленина к истории Французской революции тот же, что у руководителя генерального штаба, который, вырабатывая стратегический план новой военной кампании, обязан изучать опыт предыдущих кампаний. Именно этот подход революционных вождей, которые в свете передовой революционной теории глубже, зорче, яснее, острее схватывают особенности ситуации, чем это посильно ученым специалистам, пасующим перед стихией революции, объясняет, почему Маркс, Энгельс и Ленин несравненно больше сделали для правильного понимания и изучения истории буржуазных революций, чем весь сонм буржуазных историков. Ленину вплоть до 1917 г., не доводилось писать о Луи Блане и его тактике в 1848 г., но уже "Письма из далека" показали, как гениально сумел Ленин использовать опыт Французской революции 1848 г.

¹ Ленин, т. XVIII, стр. 26.

² Энгельс, Предисловие к "Классовой борьбе во Франции" (Партиздат, 1932 г., стр. 7 - 8).

³ "La revolution franchise" за 1928 г., замечания Олара по поводу III тома сочинений Маркса.

Публикуемое выше письмо Энгельса к Каутскому по поводу его статьи к столетию Французской революции, появившееся в 1889 г. в "Neue Zeit" (в связи с готовившимся выпуском в отдельном издании), служит еще одним доказательством того, как исключительно глубоко и ясно Маркс и Энгельс понимали ход и особенности истории Великой французской революции.

I

Значение письма Энгельса состоит прежде всего в том, что он дает чрезвычайно ясный ответ на вопрос о движущих силах Французской революции, в частности о роли плебса. В то время как Каутский в "Nene Zeit" в главе о санкюлотах очень неясно и сбивчиво характеризовал их роль, сравнивая "санкюлотизм" с антисемитизмом, Энгельс, критикуя особенно подробно именно эту главу работы, писал: "....Буржуа на этот раз, как и всегда, были слишком трусливы, чтобы отстаивать свои собственные интересы; что, начиная с Бастилии, плебс должен был выполнять за них всю работу; что без вмешательства 14 июля, 5 - 6 октября, 10 августа, 2 сентября и т. д. старый порядок неизменно одерживал бы победу над буржуазией, коалиция в союзе с двором подавила бы революцию, и что, таким образом, только эти плебеи и совершили революцию, что при этом однако плебеи неминуемо вкладывали в революционные требования буржуазии смысл, которого там не было, довели равенство и братство до крайних выводов, поставив буржуазный смысл этих лозунгов на голову, так как, доведенный до крайности, этот смысл обратился в свою противоположность".

Несмотря на то, что Каутский под влиянием письма Энгельса, внес целый ряд изменений в отдельное издание своих статей, подчеркнул в частности роль плебеев 14 июля и 5 - 6 октября, почти дословно заимствовав формулировки из письма Энгельса, в следующей же своей исторической работе "Предшественники новейшего социализма" он повторил ту же ошибку, Энгельс снова подчеркнул тогда, что коренным недостатком исторических работ Каутского являются непонимание "главной основы" - роли плебса. "Очень мало исследовано, - писал он Каутскому в 1895 г., - развитие и роль элементов, стоявших вне феодального сословного строя, находившихся в состоянии почти что париев, элементов деклассированных, которые неизбежно должны были образовываться вместе с возникновением городов, - тех элементов, которые составляли самый низший, бесправный слой населения всякого средневекового города, слой, находившийся вне событий, вне феодальной зависимости и вне цехового союза. Такое исследование очень трудно, но это является главной основой, потому что постепенно с разрушением феодальных связей эти элементы становились тем предпролетариатом, который в 1789 г. произвел революцию в парижских предместьях"⁴ .

Указания Энгельса чрезвычайно важны для обоснования одного из коренных положений марксизма-ленинизма, - о необходимости геге-

⁴ См. "Neue Zeit" за 1895 г. Характерно, что в своей последней работе "Krieg und Demokratie", в главе о французской революции Каутский уже вовсе не упоминает о плебеях. Он целиком становится на либеральную точку зрения, что в первый период революции, до начала, войны (1889 - 1903 гг.) ее вела буржуазия, пользовавшаяся полным доверием масс и в свою очередь чувствовавшая к ним полное доверие "Krieg und Demokratie", S. 226).

монии пролетариата в буржуазно-демократических революциях XIX-XX вв. Энгельс прямо устанавливает, что французские буржуа уже тогда, в 1789 - 1793 гг., были слишком трусливы, для того чтобы отстаивать революцию, что, начиная с 14 июля, с взятия Бастилии, всю работу должны были за них всякий раз выполнять плебеи. Несколькими годами позже, в предисловии к английскому изданию "От утопии к науке", Энгельс вернулся к обоснованию этой же мысли письма, доказывая, что и в английской революции XVII в. и в Великой французской революции основными движущими силами, обеспечивающими доведение революции до решительной развязки, выступили крестьянство и плебс.

"Во всех трех великих буржуазных революциях (Германия XVI в., Англия XVII в., Франция XVIII в. - В. Д. ) крестьяне доставляют боевую армию, и они же являются тем именно классом, который после одержанной победы неизбежно разоряется вследствие экономических результатов этой победы... Во всяком случае только благодаря вмешательству этих иоменри и плебейских элементов городов борьба была доведена до решительного конца, и Карл I был возведен на эшафот. Чтобы пожать даже те плоды буржуазии, которые тогда вполне созрели для жатвы, понадобилось, чтобы революция зашла значительно дальше цели, - совершенно так же, как в 1793 г. во Франции..."⁵ .

На эту неспособность буржуазии подлинно революционными методами уничтожить остатки феодализма, на необходимость перехода руководства в руки крайних демократических - "якобинских" - элементов для осуществления "плебейских" методов ликвидации феодализма указывал Маркс уже в 40-х годах, ссылаясь на опыт Французской революций.

"Господство террора во Франции, - писал он в 1847 г., полемизируя с Гейнценом, - могло послужить лишь к тому, чтобы ударами своего страшного молота стереть сразу, как по волшебству, все феодальные рутины с лица Франции. Буржуазия с ее тревожной осмотрительностью не справилась бы с такой работой в течение десятилетий"⁶ .

Эти мысли Маркса и Энгельса блестяще развил Ленин. Характеризуя роль русского контрреволюционного либерализма, который "никогда не сможет сыграть роль гегемона в победоносной революции", Ленин, подчеркивая все различие эпох, часто ссылался однако на пример французской революции, поскольку даже тогда бывшая еще передовым, прогрессивным классом буржуазия показала свою неспособность довести буржуазно-демократическую революцию до конца. "Припомним историю Франции, - писал Ленин в 1911 г., - буржуазный либерализм уже во время Великой революции обнаружил свою контрреволюционность - см. например об этом в очень хорошей книге Кунова о революционной газетной литературе Франции"⁷ .

В полемике с Мартовым Ленин подчеркивал: "Либеральная буржуазия во Франции начала обнаруживать свою

⁵ Энгельс, Предисловие к английскому изданию "Развитие социализма".

⁶ Маркс и Энгельс, Соч. т. V, стр. 206.

⁷ Ленин, т. XV, стр. 283.

вражду к последовательной демократии еще в движении 1789 - 1793 гг. Задачей демократии было создание вовсе не буржуазной монархии, как прекрасно знает Мартов. И демократия Франции с рабочим классом во главе, вопреки колебаниям, изменам, контрреволюционному настроению либеральной буржуазии, создала после долгого ряда тяжелых "кампаний" тот политический строй, который упрочился с 1871 г. В начале эпохи буржуазных революций либеральная французская буржуазия была монархической; в конце долгого периода буржуазных революций - по мере увеличивающейся решительности и самостоятельности выступлений пролетариата и "демократически-буржуазных ("левоблокистских", не во гнев будь сказано Л. Мартову) элементов - французская буржуазия вся была переделана в республиканскую, перевоспитана, переобучена, перерождена"⁸ .

Ленин целиком разделял положение Маркса и Энгельса о роли плебса в ранних буржуазных революциях, происходивших "в условиях мануфактурного периода" (Сталин), когда не было еще пролетариата и крупной машинной индустрии. "Именно... союз городского "плебса" (=современного пролетариата) с демократическим крестьянством придавал размах и силу английской революции XVII в., французской XVIII в. Об этом Маркс и Энгельс говорили много раз не только в 1348 г., но и гораздо позже"⁹ .

Подчеркивая эту роль плебса и крестьянства в революциях XVII-XVIII вв., Ленин указывал на коренное различие в соотношении классовых сил в этих революциях и революциях XIX и особенно XX вв.

Если в революциях "Германии XVI в., Англии XVII в. и Франции XVIII в. крестьянство можно поставить на первый план, то в России XX в. безусловно необходимо перевернуть отношение, ибо без инициативы и руководства пролетариата крестьянство - ничто"¹⁰ . Ссылаясь на указанное предисловие Энгельса, Ленин писал, что особенности русской революции состоят в том, что "вместо бывшего на втором месте в XVI, XVII и XVIII вв. плебейского элемента городов (разрядка моя - В. Д. ) в XX в. выступает на первое место пролетариат"¹¹ .

Письмо Энгельса является очень важным документом, подтверждающим, насколько последовательно Ленин и большевики защищали и развивали точку зрения Маркса и Энгельса в своей борьбе против меньшевизма по вопросу о движущих силах и тактике пролетариата в русской революции. Если уже в XVIII в., в эпоху еще неразвернутых классовых противоречий между буржуазией и пролетариатом, "буржуа были слишком трусливы", чтобы защищать свои собственные интересы, и всю работу, начиная со взятия Бастилии, "должны были выполнить за них плебеи", насколько правы были большевики, когда перед лицом надвигавшейся великой революции 1905 г., происходившей в эпоху империализма, защищали необходимость борьбы за гегемонию пролетариата в буржуазно-демократической революции, с тем чтобы

⁸ Ленин, т. XV, стр. 342 - 343.

⁹ Там же, стр. 347.

¹⁰ Ленин, т. XII, стр. 211.

¹¹ Ленин, т. XIV, стр. 50.

"сейчас же... в меру нашей силы, силы сознательного и организованного пролетариата" (Ленин), от революции буржуазно-демократической перейти к революции пролетарской.

II

Письмо Энгельса дает очень отчетливую характеристику классовых и политических группировок в Великой французской революции, особенно в якобинский период.

Уже в 40-х годах, в преддверии новой революции, когда Маркс и Энгельс, закладывая основу своей теории, особенно внимательно изучали французский опыт, они выработали определенные оценки партий и группировок, боровшихся в ходе революция. При этом уже в 1843 - 1844 гг. Маркс и Энгельс пристально изучают не только якобинцев, но с особым вниманием прослеживают образование крайнего левого фланга, противостоявшего не только буржуазии, но и мелкобуржуазным якобинцам. В "Немецкой идеологии", разъясняя Штирнеру, что в Генеральных штатах "собственники осуществляют этим сознание того, что они больше не подданные", Маркс подчеркивает, что "это было тотчас же понято вначале революций, например Бриссо, Фоше, Маратом, в "cercle social" и всеми "демократическими противниками Лафайета"¹² .

Известно знаменитое место из "Святого семейства", где Маркс указывает путь формирования левого фланга от "бешеных" - Ру, и Леклерка - к бабувизму. Точно так же Энгельс в корреспонденции 1844 г. в парижской " Vorwars " отчетливо проводит разделение между тремя партиями английской революции - пресвитерианами, индепендентами и левеллерами, - и тремя партиями Французской революции - жирондистами, якобинцами и эбертистами с бабувистами¹³ . Этой оценки Маркс никогда не изменял, и в своем конспекте прений в рейхстаге об исключительном законе 1878 г. он в тех же выражениях, что и Энгельс, пишет о борьбе Лютера и Мюнцера, пресвитериан и левеллеров, якобинцев и эбертистов¹⁴ .

Энгельс отчетливее всего сформулировал тот вывод, к которому пришли Маркс и он в "Анти-Дюринге": "При каждом крупном восстании горожан вспыхивало самостоятельное движение того слоя, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата. Таково было движение перекрещенцев и Томаса Мюнцера в эпоху реформации и крестьянских войн в Германии, левеллеров - во время английской революции, Бабефа во время французской"¹⁵ .

Маркс и Энгельс всегда подчеркивали, отдавая должное огромной революционной роли Робеспьера, его мелкобуржуазную ограниченность. 30 января 1865 г. Маркс писал Энгельсу: "Прусский закон против союзов, как и все аналогичное континентальное законодательство, ведет свое начало от декрета Учредительного собрания; от 14 июня 1791 г., в котором французские буржуа очень сурово, - напри-

¹² Маркс и Энгельс, Соч., т. IV, стр. 179

¹³ Маркс и Энгельс, Соч., т. II, стр. 351.

¹⁴ "Архив Маркса и Энгельса", I (VI) стр. 396.

¹⁵ Маркс и Энгельс, Соч. т. XIV, стр. 18.

мер потерей гражданских прав на один год, - карали всякого рода рабочие ассоциации под тем предлогом, что они представляют собой восстановление цехов и противоречат конституционной свободе и "droits de l'hommes". Весьма характерно для Робеспьера, что, в то время когда "конституционность" в духе Собрания 1789 г. считалась преступлением, достойным гильотины, все законы этого Собрания против рабочих продолжали сохранять свою силу"¹⁶ .

Подчеркивая; роль плебеев в революции, Маркс и Энгельс видели выразителя их интересов и требований в Парижской коммуне. Когда у Маркса и Энгельса идет речь об "эбертистах", они имеют в виду именно представителей парижских плебеев, Парижскую коммуну 1793 - 1794 гг.

Энгельс считает в своем письме ошибочным утверждение Каутского, что требованием санкюлотов было "благосостояние всех на основе труда". Энгельс полагал, что этим дается слишком определенная формулировка тех неясных стремлений к равенству, которые имелись у плебейских масс (и Каутский исключил из отдельного издания своих статей эту формулировку). Требования тех слоев, которые стояли за Коммуной, ясно выразил только Бабеф. Энгельс уже в 1845 г. указывал, что "заговор Бабефа сделал во имя равенства заключительные выводы из идеи демократии 1793 г.". Идеологическую зрелость плебеев, Парижской коммуны Маркс и Энгельс не преувеличивали ни в какой мере. Но вместе с тем именно они настойчиво подчеркивали необходимость изучения этого важнейшего для нас движения, именно они показали его самостоятельную роль.

Мелкобуржуазные и с. -д. историки Великой французской революции до сих пор оказались неспособными подняться до того анализа классовых лагерей и группировок, который дан был Марксом и Энгельсом. В качестве образца можно было бы сослаться на Матьеза.

Энгельс уже в 1846 г. очень ярко показал значение продовольственной нужды, связь между массовым движением в эпоху Великой французской революции и продовольственным вопросом, "связь между большинством восстаний тога времени и голодной нуждой, значение, которое имело снабжение провиантом столицы и распределение запасов, уже начиная с 1789 г.; декретирование максимума цен, законы против скупщиков жизненных припасов; свидетельство карманьолы, по которому республиканец, наряду с du fer et du coeur (железом и сердцем), должен иметь также хлеб"¹⁷ . А Матьезу понадобился опыт мировой империалистической войны, для того чтобы в лучшей своей работе "Борьба с дороговизной" дать исследование, написанное как бы по той канве, которую Энгельс гениально набросал еще в 40-х годах. Только в этой работе Матьез собрал богатый фактический материал, характеризовавший роль Парижской коммуны, роль "бешеных" и эбертистов в 1793 - 1794 гг., показал роль "эбертистской революции" 4 - 5 сентября 1793 г. Но Матьез оказался не в состоянии дать ясную картину основных движущих сил революции, исторической роли отдельных группировок. В заметках "О значении пролетариата накануне революции"¹⁸ Матьез подчеркнул значение именно тех элементов, оказавшихся

¹⁶ Маркс и Энгельс, Соч. т. XXIII, стр. 233 - 234.

¹⁷ Маркс и Энгельс, т. V.

¹⁸ A. Mathiez, Notes sur l?importance du proletariat en France ("Annales Historiques de la revolution francaise" за 1930 г.).

вне феодального общества, о которых пишет. Каутскому Энгельс. Работа Матьеза является интересным дополнением к приложению о Bettler" (нищих), которое Энгельс составил на основе данных из книги Кареева. Но Матьез, которому понадобились годы работы в архивах, чтобы эмпирически прощупать важнейшую классовую прослойку тогдашней Франции, проявил полную беспомощность, охарактеризовав эти миллионы "отверженцев феодального и цехового общества" как... пролетариат XVIII в.! И тот же Матьез, набрасывая в последний раз попытку синтеза, общий отчерк истории революции, исключает этот миллионный "пролетариат" из поля своего зрения¹⁹ .

Классовой природы различий между якобинцами, с одной стороны, и эбертистами с бабувистами - с другой, как представителями плебса (а бабувизмом как "литературой пролетариата"), которую вскрыли Маркс и Энгельс, мелкобуржуазный историк Матьез до конца так и не понял. В своей последней статье Матьез считает, что выступление Бабефа было запоздалым, "потому что якобинская партия была уже устранена от власти",²⁰ т. е. пепрежнему рассматривает Бабефа, как "последнего якобинца".

С другой стороны, взгляды Маркса и Энгельса были вульгаризированы с. -д. историками. Характерно, что и Кунов, хотя он писал книгу "Борьба классов и партий в Великой французской революции" в бытность свою на левом фланге германской социал-демократии, чем объясняется ряд достоинств работ (правильная в общем оценка либеральной буржуазии), принизил значение левых группировок - "бешенных", шометистов и эбертистов и рассматривал их, особенно последних, как люмпенпролетарскую интеллигентскую фракцию.

Письмо Энгельса дает возможность правильно подойти к оценке этого левого фланга революции. Конечно никакой идеологической зрелости искать здесь нельзя, - это очень отчетливо подчеркивает Энгельс. Плебейская масса, поставившая "на голову" буржуазный смысл лозунга "равенство и братство", выражала свой стихийный протест против складывавшегося капиталистического порядка. Но объективное значение ее борьбы состояло в том, что плебейское понимание буржуазных лозунгов было "могущественнейшим рычагом для осуществления своей противоположности", обеспечивавшим более решительную расчистку, создание более широкой базы для развития капитализма.

Оценка этого движения, лозунгов борьбы как "реакционных" целиком противоречила бы указаниям, данным; в письме Энгельса. Вот почему неправильно было бы например оценивать как реакционные "вантозовские декреты" весны 1794 г. о раздаче имущества "подозрительных" (особенно первого декрета, намечавшего безвозмездную раздачу земель и шедшего навстречу, как указывает Лефевр в своей последней работе "Аграрный вопрос во время террора", требованиям деревенской бедноты). Конечно осуществление этих декретов не было, бы началом царства мелкобуржуазного равенства. Но реальным их результатом было бы создание еще более широкой базы для развития капитализма во Франции.

¹⁹ A. Mathiez, La revolution francaise "Annales" за 1933 г.

²⁰ A. Mathiez, La revolution francaise ("Annales" за 1930 г.)

III

Совершенно несомненно, что изучение опыта революционной диктатуры 1793 - 1794 гг., революционных войн, применения террора, выяснение тех причин, которые создали возможность перехода власти в руки якобинцев, - в значительной степени влияли на выработку стратегического плана Маркса и Энгельса в революции 1848 г. Разумеется, Маркс несколько не собирался механически переносить французский опыт, и недаром он так издевался впоследствии над запоздалыми монтаньярами типа Ф. Пиа. Но гениальное усвоение опыта Великой французской революции позволило Марксу и Энгельсу предвосхитить целый ряд сторон будущей революции. Энгельс писал, что опыт Французской революции был использован для выработки лозунга "непрерывной революции". "Для нас, - писал он в статье "Маркс и "Новая рейнская газета", - февраль и март (1848 г.) могли иметь значение действительной революции только в том случае, если бы они были не завершением, а, наоборот, исходным пунктом длительного революционного движения, в котором - как во время великого французского переворота - народ в ходе своей борьбы развивался бы дальше, партии рее резче обособлялись бы друг от друга, пока они не стали бы совпадать с крупными классами: буржуазией, мелкой буржуазией, пролетариатом, - революционного движения, в котором пролетариат постепенно завоевывал бы в ряде битв одну позицию за другой... Когда впоследствии я прочел книгу Бужара о Марате, я увидел, что мы бессознательно подражали во многих отношениях великому образцу подлинного (не фальсифицированного роялистами) "Друга народа" и что все яростные вопли и вся фальсификация истории, исказившие на целых сто лет истинный облик Марата, объясняются только тем, что он безжалостно совлек покрывало с тогдашних кумиров - Лафайета, Бальи и других, разоблачив в них уже готовых изменников революции, и тем еще, что, подобно нам, он не считал революцию завершенной, а хотел сделать ее перманентной"²¹ .

Особенно внимательно Маркс и Энгельс, в особенности последний, изучали вопрос о революционных войнах. Известно, что и этот опыт сугубо интересовал их в связи с перспективой неизбежных революционных войн против реакционной России, а в дальнейшем и против Англии за восстановление Польши, за создание единой германской республики, - войн, которые должны были в конечном итоге привести к социалистической революции. Рукопись Энгельса "Возможность и предпосылки войны Священного союза против Франции в 1852 г." показывает, насколько детально изучал Энгельс опыт революционных войн именно под углом зрения использования его в новом туре революционных войн²² .

В своем письме Каутскому Энгельс подробно останавливается на выяснении слабых мест работы Каутского по этому вопросу. Каутский почти совершенно не остановился на необходимости террора для успешного ведения революционной войны. Исправляя его ошибки, Энгельс особенно подробно останавливается в данной связи на необходимости террора для победоносного ведения войны: "Класс или фракционная группа класса, - пишет он, - которая одна могла обеспечить победу

²¹ Маркс и Энгельс, Соч., т. VI, стр. 8 - 9.

²² Маркс и Энгельс, Соч. т. VII; см. также письмо Энгельса Марксу, Соч., т. XXI, стр. 280.

революции, путем террора не только удерживала власть (после подавления восстаний это было нетрудно), но и обеспечивала себе свободу действий, "elbow room", возможность сосредоточить силы в решающем пункте, на границе".

Маркс и Энгельс изучали историю Французской революции, чтобы извлечь с большей уверенностью "истинный лозунг борьбы". Современная же социал-демократия может использовать опыт Французской революции только в целях прикрытия своего предательства. Нет, разумеется, ничего удивительного в том, что с. -д. историография полностью изменила взглядам Маркса и Энгельса на роль революционных войн. Но чрезвычайно характерно то, что дело зашло уже так далеко, что историкам из лагеря II Интернационала пришлось поднять на щит не кого иного, как Жорж-Жака Дантона. Работа Германа Венделя "Дантон" преследует ту же цель реабилитации Дантона, что и книгам самого растленного буржуазного политика, человека, прославившегося своим хамелеонством даже среди видавших виды французских буржуазных капиталистических дельцов, - Луи Барту. Что эта позиция Венделя продиктована интересами сегодняшнего дня германской социал-демократии, открыто признает он сам. "Тот, кто принимает обвинение против. Дантона за чистую монету, - пишет он, - так же заблуждается, как будущий историк, который вынес бы приговор о социал-демократических лидерах 1932 г. исключительно по нападкам прессы советской звезды и фашистской свастики"²³ . Каутский в своей "Войне и демократии" в свою очередь присоединяется к позиции Венделя, доказывая, что дантонисты, добиваясь мира и терпимости, защищали "наиболее разумную политик у", тогда как Робеспьер, "стремился к миру не на основе соглашения, а на основе победы"²⁴ .

Вендель и Каутский извращают прежде всего факты. Энгельс в публикуемом письме, как и в ряде других, указывает, что и Робеспьер - правда, в иной форме, чем Дантон, - оставался противником войны в целях революционной пропаганды и стремился к заключению мира, что в вопросе о внешней политике и войне боролись три направления: Робеспьера, Дантона и Парижской коммуны.

"Дантон хотел мира с Англией, т. е. с Фоксом и английской оппозицией, которая надеялась в результате выборов получить власть. Робеспьер в Базеле надувал (mogelte) Австрию и Пруссию и хотел притти к соглашению с этими странами". Энгельс считал чересчур умеренной и неправильной позицию Робеспьера. В этой борьбе трех направлений Энгельс безоговорочно высказывается за политику Парижской коммуны. "Парижская коммуна и Клооц, - писал Энгельс в конце того же 1889 г. В. Адлеру, рекомендуя ему заняться обработкой книги Авенеля и тем самым подчеркивая, что книга Каутского ке осветила как раз главного, "критического периода Французской революции", - были сторонниками войны с целью революционной пропаганды (Propaganda krieg), считая ее единственным средством спасения, тогда как Комитет общественного спасения занимался дипломатией, боялся европейской коалиции, искал мира путем разделения союзников". И Энгельс считает совершенно правильной именно позицию Парижской коммуны: "Трагично то, что пар-

²³ N. Wendel, Danton und Robespierre, "Gesellschaft N 12, за 1932 г., стр. 527.

²⁴ K. Kautsky, Krieg und Demokratie, S. 204.

тия войны до конца (a outrance), войны за освобождение народов, оказывается вполне права, и республика побеждает всю Европу, но только уже после того, как эта партия сама давно обезглавлена, и вместо войны для революционной пропаганды наступают базельский мир и буржуазная оргия диктатуры"²⁵

Энгельс осуждал позицию Робеспьера как умеренную. Маркс и Энгельс считали совершенно неизбежным, что германскому и европейскому пролетариату придется пройти целую полосу революционных войн, чтобы разгромить русскую, прусскую и английскую реакцию. Еще в 90-х годах Энгельс писал: "Мы еще не забыли славного примера французов 1793 г., и если нас к тому вынудят, то может случиться, что мы отпразднуем столетний юбилей 1793 г., показав, что немецкие рабочие 1893 г. достойны санкюлотов того времени".

Но для историков современной контрреволюционной социал-демократии неприемлема позиция не только Парижской комммуны, но и Робеспьера, - они защищают Дантона против Робеспьера! И чрезвычайно показательно, как мелкобуржуазный историк Матьез презрительно отнесся к союзнику Луи Барту из лагеря II Интернационала²⁶ . С. -д. историки Французской революции оказываются на правом фланге современной буржуазной историографии.

IV

Статьи Каутского, опубликованные в 1889 г., являлись уже зрелым ею произведением, написанным после ряда лет непосредственного общения с Энгельсом. Письмо показывает, как много слабостей нашел Энгельс в этих статьях. Достаточно сравнить отдельные издания книжки, вышедшей в том же 1889 г., со статьями в "Neue Zeit", чтобы убедиться в том, какие значительные изменения внес Каутский после письма.

Характерны прежде всего общие замечания Энгельса, вполне совпадающие с известными теперь, после опубликования тома I (VI) "Архива Маркса и Энгельса", отзывами на все без исключения предыдущие литературные работы Каутского. Энгельс подчеркивает, что работа написана на основании материалов из вторых рук, не использованы были первоисточники. Но одновременно с этим, несмотря на то, что статьи написаны на основе скудного материала, Каутский слишком торопится с обобщениями, делает абсолютные, окончательные выводы там, где необходима наибольшая гибкость, "всесторонность понятий", наибольшая относительность. Замечания Энгельса имеют в виду таким образом не только поверхностность, работу над недостаточным материалом. Они указывают на неумение применять диалектический метод. Это очень ясно сказалось в вопросе об абсолютизме. В статьях Каутского этой главы не было вовсе; он вставил ее в книжку по прямому указанию письма. Но блестящие замечания Энгельса Каутский исказил диалектическое развитие политической надстройки охарактеризовать не сумел и в результате пришел к определению абсолютизма как "независимости государственной власти от господствующих классов"²⁷ .

²⁵ См. В Адлер, Статьи, речи, письма, вып. 1-В. Адлер и Ф. Энгельс. Москва 1924 г., стр. 16 - 17; "Письма" под ред. В. Адоратского.

²⁶ См. неоконченные предсмертные заметки Матьеза на книгу Венделя ("Annales Historiques, de la revolution francaise" за 1932 г.).

²⁷ Каутский, Классовые противоречия, Москва, 1923 г., стр. 13.

Известно, что эти указания Маркса и Энгельса о классовой природе абсолютизма сумел применить именно Ленин, который, с одной стороны, в противовес Плеханову в спорах с ним еще в 90-х гг. определял самодержавие не как надклассовую азиатскую деспотию, а как "диктатуру крепостников". Но вместе с тем, особенно в борьбе против отзовистов, Ленин неизменно подчеркивал, что "классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти и "бюрократии", от Николая II до любого урядника. Эту ошибку - забвение самодержавия и монархии, сведение ее непосредственно к "чистому" господству верхних классов - делали отзовисты в 1908 - 1909 гг. (см. "Пролетарий", приложение, к N 44), делал Ларин в 1910 г., делают некоторые отдельные писатели (например М. Александров), делает ушедший к ликвидаторам Н. Р-ков"²⁸ . По поводу одного из тезисов питерских отзовистов в 1909 г., что предстоит столкновение "с правящим блоком крупной буржуазии и помещиков-крепостников", Ленин писал: "а не с самодержавием? Отзовисты не умеют отличать абсолютизма, лавирующего между указанными двумя классами, от прямого господства этих классов, и у них выходит абсурд, исчезает куда-то борьба с самодержавием"²⁹ . Ленин развивал и применял указания Энгельса о классовой природе абсолютизма, когда вскрывал, какими классовыми интересами определяется политика царской бюрократии: "Получая мотивы для своей деятельности" в значительной степени от верхов буржуазии, бюрократия дает чисто крепостническое, исключительно крепостническое направление и облик буржуазной деятельности". Но, вскрывал этот классовый характер монархий, Ленин тут же напоминает, что "забвение громадной самостоятельности и независимости "бюрократии" есть главная, коренная и роковая ошибка например М. Александрова в его известной книжке, а Н. Р-ков в N 9 - 10 ликвидаторской "Нашей зари" доводит эту ошибку до абсурда"³⁰ .

Чрезвычайно важны также методологические указания в письме Энгельса на то, что Каутский не умеет охватить всех связей, не умеет проследить форм классовой борьбы, которые складываются на основе определенного способа производства. Энгельс ставит Каутскому в вину, что од слишком часто вместо объяснения апеллирует прямо и непосредственно к "способу производства". "Он каждый раз отделен огромным расстоянием от тех фактов, о которых ты говоришь, и, таким образом, готовый способ производства непосредственно появляется, как чистая абстракция, которая не разъясняет дела, а скорее затемняет его". Энгельс в частности обращает внимание на следующее место в статьях Каутского. "Они (подмастерья - В. Д. ) шли рука об руку с нецеховыми мастерами... Они добивались не изменения способа производства, но устранения ограничений закона, направленных против них; не перехода от земледелия к высшему способу производства, но просто Изменений в организации ремесла"³¹ . Каутский устранил это место в отдельном издании, исправил ряд других, но эти вскрытые Энгель-

²⁸ Ленин, т. XV. стр. 304.

²⁹ Ленин, т. XIV.

³⁰ Ленин, т. XV, стр. 309.

³¹ K. Kautsky, Klassengegensatze vor 1789. Zur hundertjahrigen, Gedenkfeier di grossen Revolution, "Neue Zeit", 1889, S. 53.

сом слабости свидетельствуют, что уже и тогда Каутский допускал грубейшие промахи в применении диалектического метода к истории.

Наконец в конкретной истории революции основная, крупнейшая ошибка в статьях Каутского состояла в неправильном понимании роли плебейства, санкюлотов. Достаточно для этого привести сделанное им сравнение "санкюлотизма" с антисемитизмом: "Несмотря на эту ненависть, несмотря на резкие формы, в которых она потом проявлялась, эти санкюлоты так же мало были социалистами, как наши современные антисемиты, чем мы вовсе не хотим сравнивать их в других отношениях. Антисемитизм относится к санкюлотизму, как беспомощная злоба, сварливого старика к брызжущему жаждой деятельности, полному сил юноше"³² . Самое понятие плебса неясно было для Каутского. Характеризуя санкюлотов, он имел в виду преимущественно подмастерьев, нецеховых ремесленников и т. д. Самостоятельной роли плебса Каутский также не сумел достаточно правильно объяснить. Под влиянием письма Энгельса Каутский почти целиком переделал главу о санкюлотах. В частности, следуя прямым указаниям Энгельса, он вставил характеристику роли плебса в дни 14 июля, 5 - 6 октября, тогда как в первоначальном тексте роль санкюлотов по существу начиналась лишь в дни Конвента. Но все эти исправления яснее всего свидетельствовали о том, как существенны были недостатки первоначальной работы, как важно было влияние критики Энгельса.

Под ее влиянием Каутский внес помимо изменений в главе о санкюлотах ряд изменений и в другие части работы, перестроил порядок глав, написал ряд новых (IV главу - "Чиновная аристократия" - и V "Возмущение привилегированных"), иногда дословно заимствуя формулировки из письма (например там, где пишет, что "Мемуары" Бомарше беспощадным образом раскрывали картину полной коррупции тогдашнего судейского сословия" или что "по колоссальной иронии истории то, чего капиталисты не в состоянии были сделать сами, сделали для них против своей воли их злейшие враги"). Без изменений осталась только глава о крестьянстве: Каутский ограничился только внесением в виде примечания "приложения" Энгельса³³ . Разумеется, после всех этих исправлений работа, несмотря на ряд недостатков, на вульгарную трактовку абсолютизма, сыграла известную полезную роль, но только сейчас, когда можно точно установить, каковы те изменения, которые Каутскому пришлось внести в свой первоначальный текст, становится ясным, как нуждался он в критике уже тогда, как существенны были ошибки, устраненные только при помощи Энгельса, в произведении, написанном в лучший период литературной деятельности Каутского, насколько первоначальный набросок этого произведения, по мнению Энгельса, далеко отстал от требований,

³² K. Kautsky, Klassengegensatze u. s. w., S. 54.

³³ Каутский перепечатал в главе, о буржуазии также приложение о четвертом сословии, сопроводив его указанием, что представление о четвертом сословии уже очень рано появляется в революции, но очень редко под этим обозначением понимают рабочий класс. "Один из моих друзей сообщил мне следующие интересные данные из недоступной мне русской книги Кареева "Крестьяне и крестьянский вопрос". Во втором издании 1908 г. Каутский, умолчав в предисловии о существовании письма Энгельса, заменил в примечании слова "Один из друзей" прямой ссылкой на Энгельса (K. Kautsky, Klassengegensatze u. s. w., Stuttgart, 1908, S. 34): "Энгельс сообщил мне следующие интересные данные". Русский перевод 1923 г. сделан со старого издания.

предъявляемых к действительно ценной марксистской исторической работе.

Как известно, контрреволюционер Каутский решил до конца уничтожить всю ту полезную работу, которую он проделал в лучший период своей жизни. Об этом наглядно свидетельствуют главы, посвященные Великой французской революции в его последней работе "Krieg und Demokratie"³⁴ .

Каутский целиком солидаризируется, как мы видели, с работами Венделя. Этот защитник Дантона, точно так же отрицая наличие классовых расхождений между дантонистами и робеспьеристами, доказывает, что у Дантона имелось верное инстинктивное понимание того, что "Гору и Жиронду не отделяет ничто суш, ест венное (разрядка моя - В. Д. ) и что сила революции покоится на единстве Горы и Жиронды". Вендель защищает Дантона, будучи преисполнен тех же симпатий по отношению к жирондистам, что и Каутский. Он считает, что исторически Дантон торжествует над Робеспьером, "потому что преисполненное слепого бешенства преследование Жиронды, соответствовавшее желаниям "Неподкупного", развязала (!) гражданскую войну, которая разорвала на части Республику, и ослабило ее"³⁵ . То, что было ясно даже Олару, тот несомненный факт, что именно жирондистская буржуазия начала гражданскую войну, пробуют сейчас отрицать с. -д. историки. Причина этого ясна: германская социал-демократия, предавшая германскую пролетарскую революцию, пытается всячески изворачиваться, свалить на кого-нибудь свою вину. Поведение лидеров социал-демократии так напоминает роль жирондистов, предавших интересы буржуазной революции, что историки германской социал-демократии вынуждены откатиться на самые реакционные позиции, опровергать факты, которых не отрицали уже даже умеренно либеральные буржуазные историки. Вендель доходит до того, что ссылается совершенно серьезно на книгу Гентцига "Психопатология стремления к власти", который видит в Робеспьере патологический тип, рассматривает его отношения с Сен-Жюстом как... гомосексуальные, пацифизм Робеспьера объясняет тем, что он был кастратом, и т. д. и т. п.³⁶ . Герман Вендель не гнушается извлекать аргументы против Робеспьера из этого злобного и просто глупого пасквиля на Робеспьера. Наконец основным аргументом Венделя в пользу Дантона является то, что он ближе всего стоял к "победителям Термидора", что он радостно приветствовал капиталистическое развитие производительных сил, тогда как "мелкий буржуа" Робеспьер стремился к их "усыханию", защищал реакционную утопию эгалитарного аграрного государства и т. д. Для вантозовских декретов (социальное острие которых Вендель отрицает, считая их чисто политической мерой) он не находит другого сравнения, как раздел Суллой награбленных имуществ среди солдат римской армии.

Дантон был и остается кумиром всей плеяды политически: дельцов III Республики. Разумеется, то что пленяло в Дантоне, было не его революционное мужество, не бессмертные "смелость, смелость", о которых Ильич напоминал еще накануне Октября. Их прельщало то, что Дантон был первым буржуазным республиканцем-оппортунистом, пе-

³⁴ См. разбор этой книги в отдельной статье Н. М. Лукина в настоящем номере журнала.

³⁵ H. Wendel, "Gesellschaft", 1932, S. 535.

³⁶ H. v. Hentzig, Robespierre. Studien zur Psicho-Patologie des Machtbetriebes, Stutgart, 1924.

реступившим в вопросах личного обогащения тот порог, который никогда не переходил "неподкупный" Робеспьер. Вот за что оппортунисты III Республики превозносили "вождя Болота" I Республики. Вот почему в Париже есть бульвары и статуи Дантона и; нет ни одного памятника, ни одной улицы, носящей имя Робеспьера. Германская социал-демократия изо всех сил пересаживала в Веймарскую республику нравы III Республики. Для этой плеяды неудавшихся политических дельцов более чем характерна и естественна попытка возрождения культа Дантона. Перед лицом этого трогательного актиробеспьеристского "сердечного согласия" величайшего хамелеона III Республики, Луи Барту, с историками германской социал-демократии публикация письма Энгельса будет более чем когда-либо своевременна.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. ДАЛИН:

Комментарии: