В последнее время в советской востоковедческой литературе уделяется много внимания проблеме взаимоотношений Китая с сопредельными странами и народами в древности и средневековье¹ . Работы советских авторов вносят существенный вклад в освещение теории и практики внешних сношений китайского правительства с иноземцами. Между тем указанная общая проблема имеет еще один важный, но пока еще малоизученный аспект: китайская политика в отношении различных племен и народов, которые в течение длительного периода существования Китайской империи попадали под ее непосредственную власть, то есть, с точки зрения императорского правительства, превращались в "иноплеменных подданных".

Как известно, колыбелью китайской цивилизации был бассейн среднего и нижнего течения реки Хуанхэ. Отсюда китайская государственность и культура в течение многих веков постепенно распространялись вширь в разных направлениях, преимущественно на юг. Границы империи и ареала преобладания китайской культуры со временем претерпевали многие изменения. В связи с этим некитайские племена и народы, населявшие обширные районы Центральной и Восточной Азии, могли оказываться под властью императорского Китая. Одни из них в той или иной степени сохраняли свои национальные черты, другие постепенно ассимилировались. Расширение пределов империи сопровождалось процессом внутренней колонизации китайцами территорий, ранее занятых некитайским населением. В этих условиях китайским властям неизбежно приходилось сталкиваться с проблемой управления инонациональными, не населенными или не в достаточной степени заселенными

¹ Не ставя целью привести полный перечень работ по данной тематике, отметим для примера такие исследования, как: "Китай и соседи в древности и средневековье". М. 1970; В. А. Александров. Россия на дальневосточных рубежах. М. 1969; А. А. Бокщанин. Китай и страны Южных морей в XIV-XVI вв. М. 1968; И. С. Ермаченко. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в. М. 1974; И. Я. Златкин. История Джунгарского ханства (1635- 1758 гг.). М. 1964; Г. В. Мелихов. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII век). М. 1974; В. С. Таскин. Материалы по истории сюнну. Т. I. М. 1968; т. 2. М. 1973; Л. И. Думан. Традиции во внешней политике Китая. "Роль традиций в истории и культуре Китая". М. 1972; Ю. Л. Кроль. О концепции "Китай - варвары". "Китай: общество и государство". М. 1973, а также доклады и сообщения Л. И. Думана, В. С. Кузнецова, Г. П. Супруненко, М. Сушайло и Н. Мадеюева, К. Ш. Хафизовой, И. И. Хвана опубликованные в материалах ежегодного симпозиума: "Научная конференция "Общество и государство в Китае" (М. 1970; М. 1971; М. 1972; М. 1973; М. 1974, М. 1975).

стр. 68

ханьцами (китайцами) районами. Иными словами, требовалась выработка определенных принципов национальной политики.

Формирование такой политики было тесным образом связано с отмеченной выше проблемой отношений Китая с внешним миром. Вполне естественно, что во многих случаях, особенно на ранней стадии развития китайской государственности, весьма трудно проследить четкие грани между подходом к "внешним" и "внутренним" иноземцам. Нивелирующее влияние в этом плане оказывала широко распространенная в идеологии древнего и средневекового Китая догма, согласно которой все некитайские народы рассматривались как дикие, некультурные и необузданные варвары и одновременно как потенциальные подданные единственного на земле полноправного владыки - китайского монарха. Тем не менее процесс выделения национальной политики в особую сферу внутренних дел неизменно шел, диктуемый практическими потребностями.

Этот процесс в целом пока еще мало изучен. В советской литературе он получил частичное освещение лишь применительно к самому позднему, подводящему к истории нового времени рубежу, то есть периоду господства в стране династии Цин, а точнее - XVII - началу XIX века² . Однако это была маньчжурская династия, укрепившаяся в Китае после долгого сопротивления китайского народа. Поэтому национальной политике императорского двора в данный период (и более всего в конце XVII - начале XVIII в.) был свойствен ряд особых черт. Что же касается более раннего времени, то в какой-то мере пробел в исследованиях восполнен монографией Р. Ф. Итса, посвященной южнокитайскому региону и охватывающей III в. до н. э. - XVI в. н. э.³ . Но основное внимание в работе уделено этнической истории обитавших здесь народов, а не политике китайского правительства на национальных окраинах страны.

Поэтому в данной статье, отнюдь не претендуя на всестороннее освещение поставленного выше вопроса, мы попытаемся рассмотреть наиболее характерные черты политики императорского двора в отношении своих некитайских подданных в начале XV века. Этот период, ограниченный в целом первой четвертью названного столетия, избран не случайно. До этого времени значительные пространства нынешней территории Южного и Юго-Западного Китая фактически не принадлежали ему, хотя формально и включались в административную систему империи в VII-XIV веках⁴ . Лишь в начале XV в. здесь окончательно утверждается китайское господство и складывается во многом новая политическая ситуация⁵ . С указанного момента императорское правительство вплотную сталкивается с проблемой "освоения" данных районов. Кроме того, в конце XIV - начале XV в. происходит определенная стабилизация китайских рубежей на севере и северо-западе империи. После длительного господства иноземных завоевателей (XII - середина XIV в.) северные ее районы вновь интенсивно осваиваются китайскими властями. И здесь опять-таки встает необходимость регулировать отношения с оставшимся там инонациональным населением.

В документах начала XV в. (императорских указах и инструкциях двора генералам и местным властям) сохранились некоторые высказывания, дающие представление о тех основных принципах, которыми китайское правительство намеревалось руководствоваться в своих отноше-

² Л. И. Думан. Аграрная политика цинского (маньчжурского) правительства в Синьцзяне в конце XVIII в. М.-Л. 1936; И. С. Ермаченко. Указ. соч.; В. С. Кузнецов. Экономическая политика цинского правительства в Синьцзяне. М. 1973; Г. В. Мелихов. Указ: соч.

³ Р. Ф. Итс. Этническая история юга Восточной Азии. Л. 1972.

⁴ Там же, стр. 268.

⁵ Там ж , стр. 244, 259.

стр. 69

ниях с некитайским населением страны⁶ . В наиболее общем виде эти принципы отразились, например, в инструкции императора Чжу Ди (1402 - 1424 гг.) от 12 марта 1403 г. по поводу действий китайской администрации в Юньнани. Ее текст, в частности, гласил: "Путь к удержанию иноплеменников ⁷ в повиновении заключается в том, чтобы они знали о своей подчиненности⁸ императорскому двору и не утрачивали способности оставаться в рамках подданных"⁹ . Подобная "способность" поддерживалась тем, что военные наместники китайского двора в отдаленных от центра провинциях получали полномочия и приказания "держать инородцев в страхе и покорности"¹⁰ .

Однако наряду с этим можно проследить стремление правительства не злоупотреблять чисто военными методами удержания в покорности некитайского населения. В этом отношении весьма характерна следующая инструкция двора от 4 мая 1409 г.: "Издревле велось у нас убивать врагов- иноплеменников. Однако непременно ставить задачей убивать их - это не путь к умиротворению далеких краев. Хоть они упорны и жестоки и с трудом обращаются к цивилизации, однако натура у них не звериная и их можно приручить..."¹¹ . Такой подход был продиктован отнюдь не гуманными или же филантропическими соображениями. Просто к описываемому времени китайское правительство на опыте убедилось, что методы неприкрытого подавления не всегда приносят ожидаемые плоды и что только с их помощью справиться с освободительными стремлениями иноплеменного населения весьма трудно. Прямым подтверждением этого может служить инструкция двора от 11 октября 1402 г. генералу Хань Гуану, направляемому в Гуандун и Гуанси для "умиротворения" края. В ней говорилось: "Иноплеменники... легко поднимают бунты. За ними трудно усмотреть. Чем больше их убивают, тем труднее ими управлять"¹² .

"Мягкий" подход отнюдь не означал полного отказа от применения жестких и крутых мер в отношении некитайского населения. В той же инструкции 1402 г. говорится: "Вам надлежит, прибыв на место, усмирять их (иноплеменников. - Л. Б.). Опирайтесь на тех из них, кто добродетельно исполняет свой долг, тех же, кто не предан единственно долгу- убивайте"¹³ . Военная сила и методы прямого подавления широко практиковались в национальной политике Китая в начале XV века. Следовательно, речь шла о намерениях сочетать подобные меры с более гибкими средствами "приручения" некитайского населения. Но и такой

⁶ Основным источником для написания данной статьи послужила "Мин Тай-цзун ши лу" ("Хроника правления Тай-цзуна из династии Мин"), составленная в 1430 г. и охватывающая события с 1399 по 1424 год. Этот источник, так же как и аналогичные хроники правления других императоров из династии Мин (1368 - 1644 гг.), является одним из наиболее полных и ценных пособий для изучения политической истории Китая в XIV-XVII веках. Были также использованы разделы о "местном управлении" ("ту сы"), то есть некитайских народах на юго-западе страны, из династийной истории "Мин ши", составленной в 1678 - 1739 годах.

⁷ В собирательном плане китайские источники не разделяют некитайские народы на "иноземцев" и "иноплеменных подданных", обозначая их терминами "и" (как в данном случае), а также "мань", "маньи" и прочими. Поэтому, если национальная принадлежность в тексте конкретно не указывается, то эти собирательные термины можно переводить и как "иноземцы" и как "иноплеменные подданные" в зависимости от того, идет ли речь о народах, живших в пределах империи или вне ее.

⁸ Для обозначения подчинения инонационального населения в китайских источниках чаще всего употребляются термины "гуй хуа", "гуй сян" (как в данном случае), "гуй фу", "лай гуй" и другие, которые точнее всего можно перевести как "обратиться к цивилизации", но которые несут в себе конкретный смысл "покориться" или же "подчиниться".

⁹ "Мин Тай-цзун ши лу". Сянган. 1964 - 1966, цз. 17, стр. 311.

¹⁰ Там же, цз. 15, стр. 277; цз. 103, стр. 1340.

¹¹ Там же, цз. 90, стр. 1189 - 1190.

¹² Там же, цз. 12-второй, стр. 216.

¹³ Там же.

стр. 70

подход сам по себе заслуживает внимания. Культивируемое в Китае веками отношение ко всем иноземцам, будь то "внутренние" или "внешние", как к варварам, сопоставление их природы со звериной порождали у некоторых китайских политиков мнение, что с этими людьми не может быть иных отношений, кроме враждебности и подавления силой. Например, в ноябре 1406 г. Чжу Ди говорил придворным: "Иноплеменники добывают средства к существованию грабежами и убийствами. Разве подозревают они о существовании этикета и долга? Поэтому мудрецы считали, что этими людьми не следует управлять"¹⁴ . Однако император не соглашался полностью с упомянутым мнением "мудрецов". Смысл всего высказывания сводился к тому, что управлять некитайским населением можно и нужно, но опять-таки применяя гибкую тактику.

Осуществление подобных принципов зависело от конкретной ситуации в тех или иных районах империи. В национальной политике китайского правительства начала XV в. можно условно выделить два основных направления: на северных и северо-западных рубежах, где в пределах империи проживало определенное количество чжурчжэней (протоманьчжур), корейцев, монголов (дадань), западных монголов-ойратов (вацзэ), уйгур, и в юго-западных провинциях, где значительные пространства были заселены племенами и народами чжуан, мяо, ицзу, яо, ли и прочими народностями.

Различия в подходе китайского правительства к этим двум направлениям обусловливались, во-первых, военно-стратегическими целями. На северо- западных рубежах были сосредоточены основные военные силы империи - как оборонительные, так и наступательные. Юго-западные провинции играли гораздо меньшую роль в этом плане. Например, Гу Чэн - военный наместник двора в Гуйчжоу - в своем докладе императору о ситуации на окраинах страны в октябре 1403 г. писал: "Я полагаю, что когда в Юньнани и Лянгуане, лежащих на далеких рубежах, иноплеменные разбойники время от времени поднимают воровские мятежи, то это подобно яду от пчелиных укусов и не стоит обращать на это внимания... Только лишь новые поколения северных иноземцев, чьи номады сильны и воинственны, таят в душе коварные намерения и исподволь подкарауливают подходящий момент для нападения на наши границы. Строя государственные планы дальнего прицела, следует глубоко побеспокоиться о северных иноземцах..."¹⁵ . Хотя здесь заметно нарочитое пренебрежение к освободительной борьбе народов Юго-Западного Китая (постулат о безопасности во вверенных Гу Чжэну районах должен был укрепить его репутацию при дворе), господствующие умонастроения китайских политиков отразились в докладе довольно четко. Во-вторых, к описываемому времени границы империи Мин на севере охватывали лишь часть Южной Маньчжурии, а на северо-западе шли к югу от монгольских степей. Поэтому под контролем китайских властей еще не жило сколько-нибудь значительное число чжурчжэней, монголов и других народов, а национальный вопрос еще недостаточно отделился от внешнеполитических проблем. Наоборот, на юго- западе страны некитайские народности составляли значительную часть населения. В XV в. здесь продолжался процесс внутренней колонизации, и национальный вопрос стоял очень остро.

Для северо-западного региона (или же направления национальной политики) была характерна подчиненность основных целей военно-стратегическим расчетам. Китайские власти охотно принимали монголов, чжурчжэней, уйгур и представителей прочих народностей, желавших поселиться на территории империи. Это диктовалось двояким стремле-

¹⁴ Там же, цз. 60, стр. 875.

¹⁵ Там же, цз. 23, стр. 422.

стр. 71

нием: с одной стороны, ослабить сопредельные племена, а с другой - получить новых солдат для пограничной службы, ибо все "пришедшие и присоединившиеся" зачислялись в войска. Таким путем китайское правительство пыталось использовать феодальную раздробленность монгольских, чжурчжэньских и других племен и создать определенную буферную зону на границах империи¹⁶ . Наличие инонациональных воинских контингентов на северо-западных границах (в особенности монгольских конных отрядов) многократно зафиксировано в "Мин Тай-цзун ши лу". В частности, императорский указ от 31 октября 1403 г. говорит о многочисленности монгольских воинов, служащих империи¹⁷ .

Обычно оказывавшиеся в пределах досягаемости китайских местных властей или же добровольно пожелавшие поселиться в империи монгольские, чжурчжэньские, уйгурские и прочие феодалы и племенные вожди должны были сделать специальное представление двору. Для этого либо они сами или их подчиненные направлялись в столицу, либо местные китайские власти докладывали в центр об их желании. Посланцев "милостиво" принимали при дворе. Затем следовал приказ о присвоении этим феодалам и вождям китайских званий. Это, в свою очередь, сопровождалось вручением (или передачей) соответствующей китайской парадной одежды и регалий, а иногда еще и дарами. Получавшие звания "назначались" императором командирами отрядов, состоявших из их сородичей и подчиненных. Число людей, зависимых от "приходящих и присоединявшихся" феодалов и вождей, могло, как свидетельствуют источники, колебаться от десятка до нескольких тысяч человек. Они получали право жить на указанной территории. Формируемые таким путем из инонационального населения воинские подразделения вливались в состав местных китайских военно-административных единиц - вэев ¹⁸ .

Описанная процедура титулования не отнимала у представителей инонациональной знати права быть полновластными хозяевами среди "приводимых" ими подчиненных. Китайское правительство предпочитало не посягать на своеобразную внутреннюю автономию клановых, племенных и других объединений некитайского населения, попадавшего на территорию империи. Зависимости иноплеменных "глав" придавался характерный для периода феодализма личностный характер: император выступал сюзереном, принимающим их на службу. В этом свете важно подчеркнуть, что монгольским, чжурчжэньским и прочим командирам, служившим в китайских войсках, в отличие от китайских офицеров и военных чиновников разрешалось подносить императору "дань" и получать ответные дары от двора.

Во всей этой структуре прослеживается прямое сходство с принятой в рассматриваемое время в Китае практикой отношений с зарубежными племенами и народами на северо-западе. Китайское правительство всемерно поощряло и провоцировало прибытие оттуда посланцев с подарками, именовавшимися данью императору. В ответ на это двор посылал свои дары и назначал тех, от чьего имени приходили посланцы, командирами местных, зарубежных вэев. При этом китайцев мало интересова-

¹⁶ Г. В. Мелихов. Политика Минской империи в отношении чжурчжэней (1402 - 1413 гг.). "Китай и соседи в древности и средневековье", стр. 258.

¹⁷ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 24, стр. 442.

¹⁸ Вэй - китайское воинское соединение, юридически состоявшее из 5600 солдат и командиров. Вэи размещались на определенной территории и носили названия по месту своего расположения. Командование вэя пользовалось здесь определенными административными полномочиями. Поэтому вэй был не только воинским соединением, но отчасти и военно- административной единицей. Этот факт подтверждается и тем, что личный состав вэев практически никогда не соответствовал указанной юридической цифре, намного отклоняясь от нее в ту или другую сторону (см.: Н. П. Свистунова. Организация пограничной службы на севере Китая в эпоху Мин. "Китай и соседи в древности и средневековье", стр. 218, 222, 226, 228).

стр. 72

ло как местоположение этих вэев, так и реальный статус назначаемого "главы" в местной социальной иерархии. Последние автоматически причислялись китайской стороной к числу вассалов императора и получали положенные начальнику вэя чины и регалии. Естественно, что такие зарубежные вэи практически ни в какой степени не были подчинены имперским властям ¹⁹ . Это осознавалось и в самом Китае. Недаром, чтобы не путать отмеченные единицы с настоящими, китайскими вэями, эти зарубежные образования именовались "цзими вэй", то есть "вэй, связывающий (силы иноземцев)"²⁰ . Такая тактика внешних отношений преследовала определенные цели. Во-первых, в ней отражались соответствующе упомянутой теории "связывания иноземцев" (цзими) принципы типа "разделяй и властвуй". Во-вторых, здесь содержались элементы задабривания иноземной знати, "привлечения ее к Китаю добрым отношением". Наконец, в-третьих, система номинально подвластных императору зарубежных владений при случае могла служить (и служила) оправданием агрессивных акций в зарубежных краях.

Очевидное сходство в обращении китайского двора со своими "внутренними и внешними вассалами" приобретает в этом свете глубокий смысл. Отрыв отдельных групп от своих единоплеменников и использование "пришедших" в китайских войсках служило усилению междоусобной розни среди сопредельных народов; "милостивое" отношение двора к "присоединившимся" (чины и регалии, дары, невмешательство в прерогативы местной верхушки) - поощрению перехода под власть империи, "привлечению сердец" к Китаю; кажущаяся унификация в обхождении с "внутренними" подданными, как с "внешними" - облегчению реального подчинения последних.

Однако наряду с этим, при всем внешнем сходстве в отношениях с "иноплеменными подданными" и иноземцами на северо-западе, здесь можно проследить и некоторые различия. Несмотря на сохранение известной внутренней автономии среди инонациональных подданных в пределах империи, идеалом китайских политиков было достичь с ними полного "единения", то есть в конечном итоге ассимилировать их. В одной из инструкций, посланных из столицы главнокомандующему войсками в Ганьсу Сун Шэну, говорилось: "Единение с пришедшими и присоединившимися является особой заботой императорского двора. Отсутствие единения ведет к стыду и огорчениям, а также к несоблюдению сдавшимися и присоединившимися к нашим пределам пути покорности"²¹ . Такое единение понималось, естественно, как постепенное приобщение инонациональных подданных к китайским нормам и обычаям, ибо перенятие китайцами чужих нравов и образа жизни издавна приравнивалось к аморальным поступкам.

Конкретные шаги, предпринимаемые китайскими властями для этого, в описываемое время еще не были систематическими, но тем не менее их можно обнаружить. В октябре 1403 г. император дал распоряжение "даровать" китайские фамилии служившим в китайских войсках монгольским воинам ²² . Впоследствии присвоение китайских фамилий инонациональным подданным производилось и за определенные заслуги и без особого повода²³ . Данная мера, несомненно, была направлена к большему "единению" с некитайцами. В том же русле шло распростра-

¹⁹ Подробнее см.: Г. В. Мелихов. Политика Минской империи в отношении чжурчжэней (1402 - 1413 гг.), стр. 251 - 274.

²⁰ Политика "связывания сил иноземцев" была разработана в Китае еще в древности. Она заключалась, с одной стороны, в разжигании распрей и вражды среди зарубежных племен и народов, а с другой - в задабривании иноземной знати: подарках, династийных браках, клятвенных обязательствах и так далее.

²¹ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 43, стр. 681.

²² Там же, цз. 23, стр. 427 - 428.

²³ Там же, цз. 44, стр. 692; цз. 107, стр. 1380 - 1381.

стр. 73

нение на них порядка наследования сыновьями младших и средних офицеров должностей и званий своих отцов²⁴ . Этот порядок был принят в описываемое время в китайской армии. Заслуживает внимания упоминание в источнике о попытках сажать солдат некитайского происхождения на землю, то есть распространить на них порядок содержания войск, поддерживаемый в то время в Китае²⁵ .

В 1407 г. в источниках зафиксирован единственный в описываемый период случай создания на северо-западе страны гражданской административной единицы из инонационального населения - чжангуаньсы ("управления старшего чиновника"). Оно было учреждено в Яньтуне в провинции Шаньси. В него вошло 47 укрепленных оборонительными сооружениями поселков с населением в 1100 дворов (домохозяйств). Начальником управления - "старшим чиновником" - был назначен местный командир одного из упомянутых укрепленных поселков. Весьма важно подчеркнуть, что вошедшие в управление дворы должны были нести налоги и повинности в пользу китайского вэя Укай ²⁶ . Подобные "управления старшего чиновника" культивировались китайским правительством на юго-западе империи. Они не были характерны в рассматриваемое время для северо-западного направления национальной политики. Поэтому данный факт представляет интерес, ибо свидетельствует об известной общности конечных целей этой политики в обоих регионах. В свете достижения "единения" с инонациональным населением любопытно также привлечение контингентов монгольской конницы к походам китайских войск в Монголию²⁷ . Демонстрируя свое расположение к "пришедшим и присоединившимся", императорский двор предписывал местным властям внимательно относиться к нуждам некитайского населения. В связи с этим последнему мог выдаваться из казны скот, продовольственная помощь и ссуды ²⁸ .

В то же время китайские власти не переставали испытывать недоверие к инонациональному населению на северо-западе страны. Опасения и подозрения отразились во многих документах, направлявшихся в начале XV в. из столицы местному высшему военному начальству. Один из указов командованию в Ганьсу, например, гласил: "Местные монгольские правительственные (то есть служащие Китаю. - А. Б.) войска - все подстрекаются людскими речами на смуту. Боюсь, что они дезертируют или восстанут"²⁹ . Другой аналогичный указ предостерегал: "Военные люди из местных монголов в Ганьсу в глубине души питают мятежные намерения"³⁰ . Эти опасения имели основания, ибо, несмотря на попытки китайского правительства "привлечь сердца" инонациональных подданных к Китаю, реальная обстановка, в которую попадали "пришедшие и присоединившиеся", побуждала их подниматься на освободительную борьбу. В качестве мер предосторожности против волнений инонациональных отрядов китайское правительство прибегало к переселению их на другие, не обжитые ими места и к размещению рядом с ними китайских воинских соединений для большего контроля и устрашения³¹ . Но подобные действия лишь усиливали недовольство некитайского населения. Например, поводом к восстанию в апреле 1410 г. мон-

²⁴ Там же, цз. 77, стр. 1041.

²⁵ Там же, цз. 130, стр. 1610. В Китае в конце XIV-XV вв. была распространена система военных поселений (туньтянь), подразумевавшая привлечение солдат к обработке земли и снабжение их сельскохозяйственным инвентарем, чтобы они могли "и пахать, и сражаться".

²⁶ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 66, стр. 933.

²⁷ Там же, цз. 107, стр. 1380 - 81, 1386 - 87, 1391.

²⁸ Там же, цз. 43, стр. 681; цз. 44, стр. 695; цз. 129 , стр. 1598 - 1599.

²⁹ Там же, цз. 119, стр. 1504 - 1505.

³⁰ Там же, цз. 130, стр. 1610.

³¹ Там же.

стр. 74

гольских отрядов, служивших в вэях Лянчжоу и Юнчан в Шэньси, явилось намерение властей переселить их в другие районы³² .

Освободительное движение некитайского населения на северо-западе страны наиболее отчетливо прослеживается в 1410 - 1413 годах. Можно предположить, что причиной этого, кроме притеснений со стороны местных китайских властей, послужило начало в 1409 - 1410 гг. серии крупных походов китайских войск в Монголию и связанное с этим пробуждение национальных чувств у находившихся в пределах империи монголов. Так или иначе вслед за отмеченным восстанием в Шэньси, подавление которого затянулось до конца года, последовали новые выступления. В августе 1411 г. отмечено движение монголов в Нинся, длившееся до марта следующего года³³ . В марте 1412 г. начался мятеж под начальством Коточи в Ганьсу, продолжавшийся до лета этого года³⁴ . Наряду с ним в апреле 1412 г. зафиксирован еще один очаг восстания некитайского населения в Ганьсу³⁵ . В августе того же года вспыхнуло новое восстание монголов в Нинся, а в сентябре вторично взбунтовались инонациональные войска в вэях Лянчжоу и Юнчан³⁶ . Подавление различных очагов этого последнего из перечисленных движений стоило китайцам немалых усилий и затянулось до лета 1413 года³⁷ . В июне 1410 г. и мае 1412 г. происходили восстания мусульманского (уйгурского) населения в районе расположения вэя Сучжоу в Ганьсу³⁸ .

Характерно, что все описанные движения подавлялись силой оружия без каких- либо попыток вступать с восставшими в переговоры. Такие попытки неизменно предпринимались в, случае восстаний китайского населения. Даже при неповиновении некитайского населения на юго-западе страны императорское правительство не всегда и не сразу прибегало к военной силе. На северо-западе, напротив, в инструкциях двора указывалось, что при малейшем противодействии следует сразу же усмирять непокорных при помощи войск. Предписывалось даже "уничтожать на месте" всех некитайцев, которые так или иначе оказывают содействие восставшим³⁹ . Таким образом, освободительное движение некитайских народов на северо-западных рубежах империи подавлялось более жестоко, чем восстания китайского населения внутри страны и даже чем в других национальных районах.

В юго-западных районах империи, населенных различными некитайскими народами, минское правительство преследовало не военно-стратегические цели, а решало задачу расширения и упрочения своей административной системы управления. Это требовало немалых усилий и применения несколько иных, чем на северо-западе, методов национальной политики. Как уже отмечалось, значительные районы Южного и Юго-Западного Китая к началу XV в. фактически оставались полностью вне контроля китайских властей. В первую очередь это относится к горным районам современных китайских провинций - Гуйчжоу и западной части Хунани. Попытки предшествующих властителей Китая из династий Сун и Юань (монгольской) установить здесь свое господство не имели успеха. Неудачной была и аналогичная попытка основателя династии Мин Чжу Юань-чжана, предпринятая в конце XIV века⁴⁰ . Помимо того, много "диких", как определяют китайские источники, а на деле не под-

³² Там же, цз. 102, стр. 1324.

³³ Там же, цз. 117, стр. 1492; цз. 124, стр. 1559.

³⁴ Там же, цз. 125, стр. 1567; цз. 128, стр. 1593.

³⁵ Там же, цз. 126, стр. 1575.

³⁶ Там же, цз. 130, стр. 1612; цз. 131, стр. 1619.

³⁷ Там же, цз. 131, стр. 1621; цз. 134, стр. 1635; цз. 135, стр. 1650 - 1651; цз 135, стр. 1657 - 1658; цз. 140, стр. 1682.

³⁸ Там же, цз. 104, стр. 1352 - 1354; цз. 127, стр. 1534.

³⁹ Там же, цз. 119, стр. 1504 - 1505; цз. 103, стр. 1342 - 1343.

⁴⁰ Р. Ф. Итс. Указ, соч., стр. 268, 276,

стр. 75

чиненных китайским властям районов оставалось в провинциях Сычу-ань, Юньнань, Гуанси и на о. Хайнань.

Намереваясь активно освоить упомянутые районы, китайское правительство в начале XV в. прибегало к тактике сочетания военного вмешательства и угроз с "привлечением сердец" инонационального населения мирным путем. При этом инструкции из столицы предписывали отдавать предпочтение последнему. Например, в октябре 1403 г. двор рекомендовал военному наместнику в Юньнани Му Шэну: "Если возможно, берите за образец привлечение сердец иноплеменников к цивилизации, а не непременно посылайте войска"⁴¹ . Причины приверженности к такой гибкой политике, как уже отмечалось, заключались в понимании несовершенства методов исключительно военного подавления для закрепления своего господства в осваиваемых районах. К тому же, действия войск в труднодоступных и отдаленных от центра империи местах зачастую, как показывал предшествующий опыт, были малоэффективны. "Сначала они (инонациональные подданные. - А. Б.) все обращаются к цивилизации, а затем - снова становятся разбойниками; правительственным войскам трудно их искоренить"⁴² , - писал в конце 1403 г. один из чинов военного ведомства в своем докладе двору о положении в Гуанси. Помимо того, император рекомендовал Му Шэну придерживаться мирной тактики лишь по возможности, отнюдь не сковывая его полномочий переходить в случае необходимости к прямому подавлению.

В чем же конкретно выражалось "привлечение" некитайского населения юго- западных окраин "к цивилизации"? Местные китайские власти, как гражданские, так и военные, силой, угрозами или же по взаимной договоренности заставляли ранее самостоятельные поселения и прочие инонациональные объединения признавать свое подданство императору. Обычно к обнаруженным "диким иноплеменникам" посылался манифест от имени китайской администрации, где предлагалось принять такое подданство и содержались завуалированные угрозы на случай неподчинения. Затем в случае надобности пускались в ход войска, а при "согласии" включался механизм, уже знакомый по северо-западному региону: в столицу направлялся либо представитель подчинившихся, либо посылался доклад местных китайских властей об их желании "придти и присоединиться". В ответ следовало высочайшее утверждение, и "местные главы" получали китайские чины, титулы и регалии. При этом в юго-западном регионе гораздо чаще прослеживается последний вариант- именно доклад китайских властей о присоединении новых инонациональных подданных, а не поездки их посланцев ко двору. Число подчиняемых могло колебаться от нескольких десятков до нескольких десятков тысяч человек. Подобная картина наблюдается в начале XV в. в отношении самых разнообразных народов в различных провинциях юго-запада страны ⁴³ .

Во многих случаях одновременно с направлением "привлекающих" манифестов стягивались войска для подавления возможного сопротивления⁴⁴ . В свою очередь, применение армии не исключало дальнейших попыток "привлечения иноплеменников" манифестами. В этом случае в обмен на покорность давалось обещание приостановить военные действия и отвести войска⁴⁵ . Иначе говоря, при всем отмеченном предпочтении мирного "умиротворения" некитайского населения, последнее практически осуществлялось с позиции силы и органически сочеталось

⁴¹ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 23, стр. 425.

⁴² Там же, цз. 25, стр. 460.

⁴³ Там же, цз. 43, стр. 688; цз. 44, стр. 701; цз. 52, стр. 777; цз 55, стр. 816 - 818; цз. 73, стр. 1015 - 1016; цз. 101, стр. 1318; цз. 122, стр. 1540; цз. 139, стр. 1676, цз. 141, стр. 1692.

⁴⁴ Там же, цз. 141, стр. 1693.

⁴⁵ Там же, цз. 51, стр. 767.

стр. 76

с методами прямого давления. Центральное правительство поощряло старания местных властей по "привлечению" инонационального населения "к цивилизации", о чем свидетельствуют распоряжения практиковать рассылку "привлекающих" манифестов⁴⁶ . За успехи в приобретении новых подданных китайские чиновники и военные получали награды и поощрения.

Что же касается административного устройства "присоединившихся" в юго- западном регионе, то оно не было единообразно. В некоторых случаях их могли просто вливать в состав китайских уездов, практически почти уравнивая в обязанностях с местным китайским населением⁴⁷ . Но чаще инонациональные подданные получали своеобразную автономию. На первых порах императорское правительство было готово довольствоваться общим, пусть даже формальным выражением подчинения с их стороны. Это четко отразилось в словах императора, произнесенных в конце 1406 г.: "Путь управления иноплеменниками таков: как только они подчиняются, то можно оставлять их в покое"⁴⁸ . Такой подход был до известной степени продиктован реальной обстановкой в указанном регионе. Китайская колонизация южных и юго-западных провинций страны, хотя и шла уже многие столетия, но все же не была столь глубока и широка, чтобы послужить достаточным основанием для быстрого и повсеместного внедрения чисто китайских порядков. Даже к началу XVI в. китайская переселенческая колонизация здесь еще не была достаточной⁴⁹ . Поэтому, административно осваивая данные провинции, китайцы нуждались в определенном союзе с социальной верхушкой местных племен и народов. Отражением этого и явилось сохранение некоторых ее прерогатив, к чему и сводилась упомянутая автономия.

При учете отмеченной обстановки становится более понятна та осторожность, которую центральное правительство настойчиво советовало соблюдать местным китайским властям в отношениях с "пришедшими и присоединившимися". Например, одна из инструкций императора по этому поводу гласила: "Поскольку иноплеменники обращаются к культуре, следует действенным образом поддерживать их в этом. При малейшем посягательстве на их интересы они перестанут быть искренними по отношению к императорскому двору. Следует немедленно направить распоряжение... оберегать их. Еще следует предусмотрительно дать приказание местным властям, что их долг - до конца идти по пути сердечности и мирных отношений с ними"⁵⁰ . Американский исследователь Ч. О. Хакер называет такую тактику "затягивающе-вежливой"⁵¹ .

Конкретное выражение упомянутая автономия находила в применении известной системы "ту сы" ("местных управлений"). Ее сущность весьма точно отражена в китайских источниках, где говорится: "Со времени Хуньу (конец XIV в. - А. Б.) для управления теми юго-западными иноплеменниками, которые приходили в подчинение, использовались их собственные прежние чиновники"⁵² ." Уточнения требует лишь следующее: под чиновниками здесь подразумевается племенная и феодальная верхушка некитайских народов, получавшая, как отмечалось выше, чины и регалии от императорского двора. Учитывая суть данной системы, исследователи приходят к справедливому выводу, что она консервировала социальные отношения у некитайских народов ⁵³ .

⁴⁶ Там же, цз. 41, стр. 673.

⁴⁷ Там же, цз. 55, стр 816 - 817; цз. 122, стр. 1540.

⁴⁸ Там же, цз. 60, стр. 875.

⁴⁹ W. Eberhard. Social Mobility in Traditional China. Leiden. 1962, p. 20.

⁵⁰ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 38, стр. 647 - 648.

⁵¹ Ch. O. Hucker. The Traditional Chinese State in Ming Times. Tucson. 1961, p. 21.

⁵² "Мин ши", - "Эршиу ши". Т. 9. Шанхай. 1935, цз. 310, стр. 7867 (4).

⁵³ Р. Ф. Итс. Указ. соч., стр. 277; Ch. O. Hucker. Op. tit., pp. 21 - 22.

стр. 77

Метод оставления во главе покоряемого инонационального населения местных вождей и князьков при условии их подчинения императорской власти прослеживается, согласно китайским источникам, еще с конца II - начала I в. до н. э.⁵⁴ . Однако именно в рассматриваемый период, а точнее, в конце XIV - начале XV в., система "ту сы" приобретает черты особого и разработанного направления внутренней политики. Создается целая градация "местных управлений". Наиболее низкой единицей было уже упоминавшееся "управление старшего чиновника" ("чжангуаньсы"). Возглавлявший его "местный управитель" получал полный шестой чиновный китайский ранг⁵⁵ . Следующей, более высокой ступенью служили "управления умиротворения" (аньфусы), возглавлявшиеся людьми, получившими пятый вспомогательный чиновный ранг. Еще выше стояли "управления полного умиротворения" (сюаньфусы), во главе которых должны были находиться чиновники четвертого вспомогательного ранга. На вершине этой пирамиды стояли "управления полного успокоения" (сюаньвэйсы), руководимые чиновниками третьего вспомогательного ранга. Кроме того, в "Мин ши" называется еще один разряд подобных управлений - "управления привлечения и возмездия" (чжаотаосы)⁵⁶ . Практическое применение их на материале источников начала XV в. не прослеживается и ранг возглавлявших их чиновников не называется. Но судя по тому, что при соблюдении в "Мин ши" отмеченной градации эти управления поставлены источником выше "управления умиротворения", но ниже "управления полного умиротворения", они должны были возглавляться чиновником полного пятого ранга.

При всей кажущейся стройности обрисованной системы ее применение на практике не было столь определенно. Образование той или иной из перечисленных административных единиц не имело четких критериев и диктовалось конкретными обстоятельствами. Единообразного порядка подчинения вышеозначенных единиц также не существовало. Как наглядно прослеживается по источникам, "управления старшего чиновника" могли, например, подчиняться либо военному командованию провинции⁵⁷ , либо "управлениям полного успокоения"⁵⁸ , либо расквартированному поблизости военному гарнизону⁵⁹ . При этом вид подчинения мог изменяться в зависимости от распоряжений китайских властей⁶⁰ . Само существование таких "управлений" не было стабильно. Правительственная администрация могла произвольно менять статус отдельных единиц, например, преобразовывать "управления полного успокоения" в "управления старшего чиновника" и так далее⁶¹ . Помимо того, китайские власти были вольны вообще упразднять подобные автономные образования, подчиняя инонациональное население контролю обычной китайской администрации⁶² . Исчезали автономные "управления" и по собственной воле: население иногда просто разбегалось⁶³ . Наконец, образование перечисленных выше единиц на территориях расселения некитайских народов сочеталось с учреждением здесь обычных форм имперского административного деления - уездов, округов, областей и так далее. Причем во главе их могли ставиться не только китай-

⁵⁴ "Мин ши", цз. 310, стр. 7867 (4).

⁵⁵ В традиционной китайской табели о рангах было 9 градаций (начиная с первого как с высшего ранга). Но каждый ранг имел две ступени-"полный" (более высокий) и "вспомогательный" (то есть неполный). Таким образом, пирамида рангов практически была восемнадцатиступенчатой.

⁵⁶ "Мин ши", цз. 310, стр. 7867 (4).

⁵⁷ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 44, стр. 689; цз. 60, стр. 874; цз. 75, стр. 1033.

⁵⁸ Там же, цз. 44, стр. 689; цз. 67, стр. 938.

⁵⁹ Там же, цз. 63, стр. 907.

⁶⁰ Там же, цз. 78, стр. 1053.

⁶¹ Там же, цз. 52, стр. 792 - 793.

⁶² Там же, цз. 145, стр. 1717; цз. 147, стр. 1729.

⁶³ Там же, цз. 64, стр. 912; цз. 66, стр. 932; цз. 175, стр. 1920 - 1921.

стр. 78

ские, но и "местные" чиновники, облеченные соответствующей должностью ⁶⁴ .

Весьма интересен вопрос, насколько далеко распространялась, или, наоборот, насколько ограничивалась самостоятельность "местной" администрации в рамках обрисованной системы автономии. Как уже отмечалось, китайцы сохраняли определенные прерогативы социальной верхушки некитайского населения. Отсюда не исключено, что в некоторых случаях их могло удовлетворять чисто формальное признание верховной власти императора местными вождями. Получение китайских чинов и регалий в этих обстоятельствах никак не ограничивало их власти над соплеменниками. Признание такого положения содержится в китайских официальных источниках. Например, о некитайских народах в Сычуани записано: "Сообщают, что они сами имеют своих тиранов и, хотя принимают титулы и звания от императорского двора, но на деле сами являются правителями тех земель"⁶⁵ . В пользу определенной свободы рук "местной администрации" говорит и такой факт, как арест и ограбление одним из таких "чиновников" императорского посланца, проезжавшего через его территорию⁶⁶ .

Подчеркивая особое положение "местных чиновников", императорский двор практиковал поддержание с ними "даннических отношений", то есть "разрешал" им присылать в столицу "дань из местных товаров" и посылал ответные дары. Распространение этого принятого во внешнеполитических отношениях империи порядка на инонациональных подданных также свидетельствует о том, что их ставили в особое от прочих положение, продолжая считать до некоторой степени "иноземцами". Как и в случае с зарубежными странами, для отдельных групп некитайских чиновников устанавливались определенные нормы отдаривания за доставляемую "дань"⁶⁷ . Назначались и сроки присылки ими "дани", часто совпадавшие с периодичностью, требуемой китайцами от иностранцев, - раз в 3 года⁶⁸ . В начале XV в. двор устраивал пышные приемы "посольств" от "местных чиновников" в составе нескольких десятков и даже сотен человек⁶⁹ . В то же время, не желая чтобы "дань" служила обузой для инонациональных вождей, Чжу Ди высказывался за то, что "в посольском деле не стоит быть слишком требовательным"⁷⁰ . Такое подчеркнутое приближение некитайских подданных к иностранцам, несомненно, способствовало закреплению особых прав местной социальной верхушки.

Вместе с тем во многих конкретных случаях выражение покорности инонационального населения китайскому двору могло сопровождаться вполне ощутимыми ограничениями власти прежних вождей. В этом плане весьма симптоматичен такой шаг, как предписание от 5 ноября 1404 г. поставить при всех "иноплеменных главах" в Юньнани китайских "помощников", которые были бы "искушены в делах" управления⁷¹ . Официально это мотивировалось незнанием такими главами китайского языка и норм делопроизводства. Но значение данного шага от этого не меняется: таким путем местные племенные объединения включались в орбиту китайского административного аппарата. Вполне вероятно предположить, что нечто подобное могло практиковаться не только в пределах одной Юньнани. Сами китайцы были не склонны расценивать учреждаемые ими автономные административные единицы как пустую

⁶⁴ Там же, цз. 30, стр. 551; цз. 31, стр. 560; цз. 52, стр. 777; цз. 76, стр. 1039.

⁶⁵ "Мин ши", цз. 311, стр. 7870 (1).

⁶⁶ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 114, стр. 1454.

⁶⁷ Там же, цз. 19, стр. 346 - 347.

⁶⁸ Там: же, цз. 54, стр. 806; цз. 177, стр. 1933 - 1934.

⁶⁹ Там же, цз. 87, стр. 1156, 1158; цз. 16, стр. 296, 297.

⁷⁰ Там же, цз. 86, стр. 1137.

⁷¹ Там же, цз. 35, стр. 610.

стр. 79

формальность, ничего не менявшую в жизни инонационального населения. Упомянутая административная система рассматривалась сама по себе как фактор, сдерживающий и ограничивающий некитайские народы империи. В "Мин ши", например, по этому поводу записано: "Учреждали... различные военные и гражданские чины начальников управлений полного успокоения и сами такие управления, чтобы связывать силы (цзими) иноплеменников" ⁷² . Там, где обстоятельства позволяли это, китайская администрация не упускала случая усилить свой контроль в автономных единицах.

Характерно также отношение китайского правительства к той фактической самостоятельности "местных тиранов", которая отмечена, в частности, в приведенной выше цитате о положении в Сычуани. Констатируя такую самостоятельность, источник продолжает: "Поэтому вплоть до конца правления династии Мин часто приходилось утруждаться карательными походами против них"⁷³ . Иначе говоря, имперские власти отнюдь не были склонны довольствоваться таким положением и стремились активно бороться с проявлениями реального неподчинения под маской признания покорности. В рассматриваемом аспекте ограниченности прав некитайской администрации в рамках автономии показательны и такие факты, как прецедент безнаказанного избиения до смерти палками "местного чиновника" китайским офицером или же превращение другим военным иноплеменных подданных в своих рабов ⁷⁴ .

Наконец, немалое значение в решении затронутой проблемы имеет вопрос о налогообложении "приходящих и присоединившихся". Выше уже говорилось о предоставлении ими "дани" двору. Помимо престижного момента, этот порядок мог нести и определенные экономические функции⁷⁵ . Не исключено, что в некоторых случаях китайское правительство ограничивалось лишь поставляемыми "в дань" местными товарами. Но наряду с этим уже с 1403 г. в источниках встречаются сведения о включении некитайского населения в налоговые списки-реестры, что прослеживается затем на примере многих народов юго-западных провинций Китая⁷⁶ . Одновременно начинают фиксироваться данные о недоимках в основных и дополнительных налогах с некитайского населения этого региона⁷⁷ . В Гуйчжоу после подчинения этой территории в 1414 г. стали создаваться специальные налоговые управления, "шуйкэсы"⁷⁸ . Таким образом, "дань" отнюдь не везде и не всегда заменяла тяжелое ярмо китайского налогообложения, которое несли "присоединявшиеся" народы. Правда, желая приспособить систему налогов к специфическим местным условиям, китайские власти практиковали здесь изъятие основного налога не только зерновыми, как это было обычно в собственно Китае, но и другими местными продуктами: золотом, серебром, киноварью, чаем, лошадьми, продуктами моря и так далее⁷⁹ . Но это не меняло сути. При всей возможной приспособляемости налогообложение национальных окраин в пользу китайской казны было существенным ограничением их автономии и оказывало значительное влияние на положение некитайских народов и племен в юго-западных провинциях страны.

__ ⁷² "Мин ши", цз. 316, стр. 7888 (4).

⁷³ Там же, цз. 311, стр. 7870 (1).

⁷⁴ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 47, стр. 720; цз. 87, стр. 1158.

⁷⁵ Например, установленная в 1403 г. с управления полного умиротворения Пуань "дань" должна была состоять из 3000 даней (около 310 т) зерна ("Мин Тай-цзун ши лу", цз. 16, стр. 298).

⁷⁶ Там же, цз. 20, стр. 364; цз. 55, стр. 816 - 817; цз. 81, стр. 1089; цз. 149, стр. 1743; цз. 150, стр. 1745; цз. 161, стр. 1825; цз. 182, стр. 1963.

⁷⁷ Там же, цз. 17, стр. 311.

⁷⁸ Там же, цз. 154, стр. 1776.

⁷⁹ Там же, цз. 17, стр. 311; цз. 56, стр. 829; цз. 116, стр. 1479; цз. 125, стр. 1568; цз. 155, стр. 1788.

стр. 80

Исходя из вышеизложенного, вряд ли можно согласиться с мнением, что китайская система управления инонациональным населением полностью оставляла без вмешательства извне существовавшие у них порядки⁸⁰ . Как явствует из источников, в начале XV в. описанная автономия в одних случаях могла иметь реальный смысл, а в других - быть сильно ограниченной. Такое различие зависело от конкретных обстоятельств: соотношения сил, географического положения (труднодоступности местности), местных традиций, традиций освободительного движения, стратегических расчетов китайцев и так далее. В частности, многое могло зависеть от характера подчинения автономных административных единиц. Если они отдавались в распоряжение аналогичных, но более высоких по китайской иерархии автономных образований или же подчинялись непосредственно императору, то автономия могла сохраняться в большей степени. Если же попадали под контроль военного командования провинции или ближайшего военного гарнизона, то условия для самостоятельных действий значительно суживались. Даже оставляя (в немалой степени вынужденно) определенную свободу местной социальной верхушке, императорское правительство не переставало стремиться к тому, чтобы его власть в окраинных национальных районах страны была вполне реальной. Задача "приручить иноплеменников" не снималась, хотя для достижения этой цели китайское правительство было вынуждено прибегать к различной тактике.

Наглядным свидетельством того, что императорское правительство не желало ограничиваться описанной системой автономии и стремилось к дальнейшей китаизации национальных районов, является образование в 1413 - 1414 гг. новой китайской провинции Гуйчжоу на территории, издавна заселенной народом мяо. Этот шаг можно считать кульминационным: в национальной политике в описываемое время. Здесь отразились многие характерные для нее черты и методы. Попытка покорения Гуйчжоу в конце XIV в. была, как отмечалось, неудачной. Более того, на рубеже следующего столетия из-под китайской власти освободились те районы Гуйчжоу, которые ранее считались включенными в состав империи. Но уже весной 1403 г. правительство Чжу Ди вновь подчиняет их, учредив здесь 14 управлений старшего чиновника ⁸¹ . В дальнейшем междоусобная борьба племен мяо была использована для вооруженного вмешательства и захвата всей их страны. В 1413 г. сюда вторглась китайская армия в 50 тыс. человек⁸² . Уже 3 марта этого года Гуйчжоу получила "вспомогательный" статус провинции империи, а через год, в марте 1414 г., этот статус был окончательно утвержден⁸³ . Здесь были созданы обычные для Китая органы провинциальной власти - общеадминистративные, военные и судебные, проведено новое территориальное районирование. В последнем случае наблюдалось сочетание традиционных китайских административных единиц и отмеченных выше автономных образований.

Первоначально Гуйчжоу разделили на 8 областей (фу) и 4 округа (чжоу), сохранив в их подчинении 75 управлений старшего чиновника. Характерно, что все эти единицы были подведомственны имперскому ведомству налогов, то есть приобщены к китайской системе налогообложения. Кроме этих "гражданских" территориальных делений, в новой провинции были организованы 18 воинских вэев, подчинявшихся центральному военному ведомству. Оно же распоряжалось еще 7 управлениями старшего чиновника в Гуйчжоу, имевшими военизированный характер (то есть их население было приписано к военному сословию). В дальнейшем чиновные учреждения и посты, а также административное

⁸⁰ Ch. O. Hucker. Op. cit., pp. 21 - 22.

⁸¹ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 16, стр. 298.

⁸² "Мин ши", цз. 316, стр. 7888 (4).

⁸³ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 137, стр. 1661; цз. 149, стр. 1735.

стр. 81

деление в Гуйчжоу неоднократно менялись. В целом правительство пыталось придерживаться порядка, чтобы в каждой области было по 6 округов и по 4 управления старшего чиновника. Но, как сообщает источник, эти единицы "то разделяли, то соединяли и реформировали по-разному"⁸⁴ . К управлению местными делами на уровне ниже областного могли привлекаться и "местные чиновники"⁸⁵ . Это облегчалось тем, что к описываемому времени у мяо уже достаточно четко выделилась социальная верхушка, приобретшая определенные административные функции⁸⁶ . "Местные чиновники" сохраняли "право" посылать "дань" императору. Но контроль за их назначениями на должность и преемственностью их функций был передан в руки столичного ведомства чинов. Высшее командование над всеми "местными войсками", то есть отрядами, состоявшими из воинов-мяо, поручалось центральному Военному ведомству⁸⁷ .

Таким образом, в системе организации управления и районирования новообразованной провинции были использованы некоторые черты автономии, оставлявшиеся за местной некитайской социальной верхушкой. Но они тесно переплетались с ординарными китайскими порядками и осуществлялись при сохранении высшего контроля в руках китайской администрации. Отсюда можно заключить, что отмеченная автономия играла вспомогательную роль и использовалась императорскими властями как орудие для закрепления своего господства. Покорение Гуйчжоу и организация здесь провинции были осуществлены с помощью прямого военного давления. Это лишний раз говорит о том, что китайское правительство в начале XV в. при всей рекомендуемой им осторожности в подходе к инонациональному населению и стремлении "привлекать сердца добрым отношением", отнюдь не ограничивалось подобными методами и при возможности прибегало к грубой силе.

Образование провинции Гуйчжоу и связанное с этим еще большее укрепление китайского господства на юго-западе империи завершает собой многовековую борьбу китайских властей за прочное овладение территориями, населенными местным некитайским населением⁸⁸ . Но это отнюдь не означает, что инонациональное владычество не встречало сопротивления. Вся первая четверть XV в., как до, так и после 1413- 1414 гг., заполнена героической освободительной борьбой коренных жителей юго-западных провинций империи против установления китайского господства. Уже в январе 1403 г. правительство Чжу Ди было вынуждено признать, что "различные иноплеменники юго-запада с трудом покоряются и с легкостью поднимают мятежи"⁸⁹ . Это, естественно, не было новостью для китайцев. Указ, посланный военным властям в Сычуани в мае 1409 г., констатировал: "Такое положение, что иноплеменники бунтуют, тянется издавна"⁹⁰ .

Рассматриваемый период в этом плане не являлся исключением. В комментариях китайских хронистов к одному из указов императора по поводу национальной политики дана следующая обобщенная характеристика описываемого момента: "В те времена иноплеменники восставали и не подчинялись, по временам приходя в ярость"⁹¹ . Официальная китайская идеология относила упомянутую ярость за счет естественных дурных качеств всех "варваров". "В сердце у иноплеменников измена"⁹² , - писал военный из Гуанси в уже цитированном докладе двору

⁸⁴ "Мин ши", цз. 316, стр. 7888 (4).

⁸⁵ Там же.

⁸⁶ Р. Ф. Итс. Указ. соч., стр. 271.

⁸⁷ "Мин ши", цз. 316, стр. 7888 (4).

⁸⁸ Р. Ф. Итс. Указ. соч., стр. 244, 277.

⁸⁹ "Мин Тай-цзун ши лу", цз. 15, стр. 277.

⁹⁰ Там же, цз. 90, стр. 1191.

⁹¹ Там же, стр. 1190.

⁹² Там же, цз. 25, стр. 460.

стр. 82

в конце 1403 года. На деле же такая "измена" имела вполне реальные основания. В этой связи следует вспомнить приведенные выше слова того же военного из Гуанси о том, что некитайские подданные сначала приобщаются к "цивилизации", а затем снова бунтуют. Здесь заключен глубокий смысл: первоначально, выражая номинальную покорность далекому императорскому двору, некитайское население еще не сталкивалось непосредственно с гнетом китайских властей. Позже, испытав на себе этот гнет, оно поднималось на борьбу. Возможно, конечно, и другое объяснение: пока китайские войска действовали или угрожали "присоединяемым", последние подчинялись, но после ухода войск и ослабления давления - вновь стремились обрести независимость.

Правительству Чжу Ди уже с первых месяцев своего существования пришлось столкнуться с освободительным движением некитайских народов в юго- западных провинциях. В сентябре 1402 г. началось движение среди инонационального населения в Гуанси. Повстанцы "оказывали сопротивление, убивали китайских чиновников и солдат". Для подавления применялись и дипломатические и военные средства. В декабре 1403 г., истребив около 1200 человек местного населения, китайцы овладели положением⁹³ . В мае 1405 г. из Гуанси поступил доклад о подавлении нового восстания, а буквально через несколько дней - о начале следующего⁹⁴ . Аналогичная картина наблюдалась здесь два года спустя: в феврале 1407 г. пришло донесение об усмирении "иноплеменных разбойников", а в марте началось новое движение ⁹⁵ . Оно быстро разрасталось, так как в это время значительная часть китайских войск из Гуанси была переброшена во Вьетнам. В результате императорским властям пришлось срочно стягивать войска из Хугуана, Юньнани, Гуй-чжоу и даже отозвать часть солдат из Вьетнама⁹⁶ . Восстание было подавлено к ноябрю 1407 года. Освободительное движение народов яо и мяо в Гуанси вновь вспыхнуло в октябре 1412 года. Его непосредственной причиной послужил рост налогового гнета. Китайским властям удалось справиться с ним где-то в конце того же года⁹⁷ . Восстания инонациональных подданных в Гуанси происходили также в 1415 и 1423 годах⁹⁸ . Вооруженные выступления некитайского населения Юньнани зафиксированы в 1405 и 1423 годах⁹⁹ . Установление китайского господства в Гуйчжоу сопровождалось вспышками сопротивления народа мяо в 1404 г., дважды в 1408 г. и еще раз в 1410 году¹⁰⁰ . Вооруженной борьбой отмечено и провозглашение Гуйчжоу провинцией в 1413 - 1414 годах. В декабре 1415 г. здесь началось новое восстание¹⁰¹ . В 1413-1414 гг. шло освободительное движение народа мяо в Сычуани. Для его подавления туда были переброшены войска из Хугуана и Гуйчжоу¹⁰² . В середине 1415 г. в Сычуани вспыхнуло восстание народа жун¹⁰³ . Волнения некитайского населения в Хугуане отмечены в 1405 г., 1410, дважды в 1414 и еще раз в 1420 году¹⁰⁴ .

Все эти движения можно рассматривать как закономерную реакцию на усиление китайского гнета в национальных районах на юго-за-

⁹³ Там же, цз. 11, стр. 191; цз. 15, стр. 274 - 275; цз. 25, стр. 457.

⁹⁴ Там же, цз. 41, стр. 671 - 672, 672 - 673.

⁹⁵ Там же, цз. 62, стр. 896; цз. 64, стр. 910.

⁹⁶ Там же, цз. 70, стр. 982; цз. 72, стр. 1011 - 1012.

⁹⁷ Там же, цз. 132, стр. 1624; цз. 135, стр. 1645.

⁹⁸ Там же, цз. 162, стр. 1837; цз. 256, стр. 2370; цз. 263, стр. 2403.

⁹⁹ Там же, цз. 49, стр. 737 - 738; цз. 254, стр. 2362.

¹⁰⁰ Там же, цз. 80, стр. 1075; цз. 84, стр. 1120; цз. 151, стр. 1760.

¹⁰¹ Там же, цз. 170, стр. 1899.

¹⁰² Там же, цз. 138, стр. 1671; цз. 142, стр. 1699, 1707; цз. 144, стр. 1710; цз. 147. стр. 1727.

¹⁰³ Там же, цз. 166, стр. 1859 - 1860.

¹⁰⁴ Там же, цз. 38, стр. 647; цз. 105, стр. 1360 - 1361; цз. 155, стр. 1789; цз. 157, стр. 1800; цз. 225, стр. 2212,

стр. 83

паде империи. Но в целом правительству Чжу Ди удалось справиться с сопротивлением подчиняемых народов. Дело здесь не только в перевесе сил и превосходстве китайской армии, но и в известной заинтересованности социальной верхушки некитайских народов в союзе с китайскими феодалами. Такой союз помогал местной знати закрепить свое господствующее положение и приобщиться к новым, характерным для китайцев, способам эксплуатации основной массы населения. Закреплению китайского влияния способствовала также племенная и национальная разобщенность народов, населявших юго- западные провинции. Источники свидетельствуют, что китайцы умело использовали в своих интересах подобную рознь.

При возникновении междоусобных конфликтов среди своих инонациональных подданных правительство Чжу Ди предпочитало воздерживаться от непосредственного вмешательства. Несмотря на просьбы враждующих сторон о помощи, императорский двор ограничивался лишь манифестами с рассуждениями о благости мира. Официально такая тактика объяснялась двором следующим образом: "Нападения южных иноплеменников друг на друга случаются издавна. Схватить одного-двух из них и наказать - не будет достаточно для преобразования их грубых нравов... А если торопиться с наказанием,., то это лишь помешает обращению сердец людей из далеких краев к Китаю"¹⁰⁵ . Главное, на что местным китайским властям предписывалось обращать внимание при такого рода конфликтах, - это повиновение всех враждующих сторон императорской администрации. Например, на запрос Му Шэна относительно позиции во время междоусобиц в Юньнани в 1403 г. последовал ответ двора: "И нападающие и пострадавшие уже платят налоги в императорскую казну, что свидетельствует об отсутствии зла в их сердцах"¹⁰⁶ . Единственное, что пугало правительство, - это возможность перерастания мелких распрей в острые конфликты, грозившие свергнуть китайскую власть. Поэтому местным войскам предписывалось быть в постоянной готовности при междоусобных столкновениях инонационального населения¹⁰⁷ .

Таковы основные направления и методы национальной политики императорского правительства Китая в первой четверти XV века. Они были весьма неоднородными. В зависимости от обстоятельств мог варьироваться ряд средств: от номинального провозглашения верховенства императора, предоставления своеобразной автономии и культурного проникновения до прямого воздействия силой и военного подавления. Но все эти методы преследовали одну общую цель - всемерное закрепление китайской власти и влияния на национальных окраинах империи.

¹⁰⁵ Там же, цз. 30, стр. 545.

¹⁰⁶ Там же, цз. 23, стр. 424 - 425.

¹⁰⁷ Там же, цз. 44, стр. 699 - 700.

Постоянный адрес данной публикации: