Научные труды Фюстель де Куланжа (1830 - 1889), одного из столпов буржуазной историографии, составляют заметный рубеж в развитии буржуазной науки о средних веках и древнем мире. Историческая теория и методы научного исследования Фюстель де Куланжа оказали огромное влияние на всё последующее развитие буржуазной историографии, как во Франции, так и за её пределами. Привлечённые им исторические документы прочно вошли в научный обиход. Умами буржуазных историков с тех пор владеет убеждение, что без трудов Фюстель де Куланжа нельзя изучать позднюю Римскую империю и историю средних веков.

Проповедниками идей Фюстель де Куланжа во Франции были многочисленные его ученики, среди которых наиболее известны Поль Гиро и Камилл Жюллиан. Влияние "куланжистских" идей чрезвычайно сильно сказывается во французской историографии и по сей день (Фердинанд Ло и др.). Фюстель де Куланж приобрёл многочисленных почитателей во всех странах, в том числе и в царской России. Русские "куланжисты" откровенно преклонялись перед своим учителем. Один из наших крупных дореволюционных историков, И. М. Гревс, в своём предисловии к русскому переводу главного труда Фюстель де Куланжа "История общественного строя древней Франции" писал: "Само положение нашей образованности среди других и наша сравнительно интеллектуальная юность побуждают нас черпать в глубоком и превосходном источнике западной науки и западной поэзии обильные и разнообразные элементы цивилизаций и вдохновения"¹ . И лучшим источником этой западной "цивилизации и вдохновения" И. М. Гревс считал Фюстель де Куланжа, который, по его мнению, "без всякого сомнения, принадлежит к числу таких первоклассных умов, работа которых могущественным образом двигает не только успехи избираемой ими отрасли науки, но и общее развитие идей, и теоретического мышления"² .

Но историческая теория Фюстель де Куланжа с самого начала встретила и прямые возражения. Против взглядов Фюстель де Куланжа во Франции выступила целая группа историков либеральной школы (Глассон, Жюбанвиль, Виолле и др.). Больше всего возражений вызвал тезис, занимавший центральное место в социальной теории Фюстель де Куланжа, - тезис об отрицании крестьянской земельной общины в средние века. Завязавшаяся по этому поводу дискуссия навсегда приковала Фюстель де Куланжа к раннему средневековью; его главный труд, который, по первоначальному замыслу автора, должен был включить всю историю Франции, на деле не вышел за рамки эпохи Каролингов, хотя и вырос до размеров шести больших томов.

Однако эти противники Фюстель де Куланжа были весьма непоследовательны в своей критике; существование крестьянской земельной общины они признавали фактически лишь для Меровингской эпохи"³ , кроме того эта община, по их мнению, не имела широкого распространения у народов Европы⁴ . "Ясно, что многие учёные, - писал главный оппонент Фюстель де Куланжа, Е. Глассон, - злоупотребляли вопросом об аграрном коммунизме и видели режим об" шины там, где его не существовало"⁵ . Они никогда не переставали доказывать, что их общинная теория не имеет ничего общего не только с коммунизмом, но даже с теорией Маурера.

Что касается немецких противников Фюстель де Куланжа (Вайц, Зомм, Бруннер и др.), то они критиковали его тезис об общине, как и всю его историческую теорию, с чисто националистических позиций: фальшивой романистической концепции Фюстель де Куланжа они противопоставляли свою, не менее фальшивую концепцию воинствующего германизма.

Наибольшие заслуги в критике реакционной исторической теории Фюстель де Куланжа принадлежат русской науке. Статьи таких русских учёных, как П. Г. Виноградов⁶ и М. М. Ковалевский⁷, представляют самое ценное, что имеется во всей обширной буржуазной литературе о Фюстеле. Дело в том, что русская либеральная школа историков не только не разделяла, по понятным причинам, шовинистических взглядов немецких учёных, но в отличие от всей зарубежной исторической науки она защищала "общинную" научную традицию, что было прямым выражением политической оппозиции русских либералов полукрепостническим порядкам в пореформенной царской деревне. Русские историки-либералы второй половины XIX и начала XX в. весьма настойчиво разрабатывали проблемы развития крестьянской общины не только в самой России, но и в других странах. Объектом их изучения сначала была община во Франции; именно на этой почве выросла известная "русская историческая школа" (Н. И. Кареев, И. В. Лучицкий, М. М. Ковалевский), создавшая науку об аграрном строе Фран-

¹ Фюстель де Куланж "История общественного строя древней Франции". Т. I. Предисловие И. М. Гревса, стр. VII. 1901.

² Там же.

³ Monod G. "Bulletin historique". "Revue historique", XI - XII, p. 350. 1890.

⁴ Glasson E. "Histoire de droit et des institutions de la France". T. I. 1887.

⁵ Glasson E. "Les communaux et le domaine rurale a l'epoque franque", p. 134. Paris. 1890.

⁶ Виноградов П. "Фюстель де Куланж. Итоги и приёмы его учёной работы". "Русская мысль" за январь 1890 года.

⁷ Ковалевский М. "Древнегерманская марка (ответ Фюстель де Куланжу)". "Юридический вестник" N 5 за 1886 год.

ции Старого порядка. Но, по мере того как русский либерализм становился всё более консервативным, интересы русской либеральной интеллигенции переместились в Англию; выражением этого явилась школа П. Г. Виноградова, давшая буржуазной исторической науке широко распространённую теперь теорию аграрного строя средневековой Англии. Не будет преувеличением сказать, что разработка аграрной истории этих двух стран была проделана, прежде всего, русскими историками под влиянием борьбы за буржуазное разрешение аграрного вопроса в России. Естественно поэтому, что теория Фюстель де Куланжа, начисто вычёркивавшая общину из истории, встретила со стороны русских учёных наиболее решительный отпор.

Однако буржуазно-либеральные критики Фюстель де Куланжа, в том числе и русские буржуазные историки, были неспособны, вскрыть действительные причины, породившие его реакционную теорию. Их не интересовали политические и методологические взгляды Фюстель де Куланжа, которые являлись основой его исторической теории. Борьба, которую вели с Фюстелем его буржуазные оппоненты, ограничивалась, в конечном счёте, критикой его исследовательского метода, его способов истолкования исторических текстов.

Обнажить основу реакционной исторической теории Фюстель де Куланжа, дать объективную оценку его политическим и методологическим взглядам и проследить историю их формирования в связи с политической обстановкой во Франции того времени возможно только с позиций марксистско-ленинской исторической науки.

*

Политическая концепция Фюстель де Куланжа формировалась в условиях второй половины XIX века. Этот период, особенно во Франции, существенно отличался от первой половины века, как по характеру классовой борьбы, так и по своей идеологии. Одним из важнейших этапов первой половины XIX в. во Франции, как известно, были годы феодальной реставрации, когда буржуазии приходилось вновь ставить вопрос о завоевании власти. Историческая наука в это время была главным идейным оружием буржуазии, подобно тому, как философия была таким оружием в эпоху Просвещения.

Именно в эти годы французские историки достигли идейной вершины буржуазно-исторической мысли: они создали свою буржуазную теорию классовой борьбы, на что в своё время обращал внимание Маркс в известном письме к Вейдемейеру⁸ . Осью идеологической борьбы буржуазии в этот период была французская буржуазная революция конца XVIII века. Значительная группа историков с Минье и Тьером во главе посвятила себя изучению этой революции. Другая группа историков, и, прежде всего О. Тьерри и Гизо, обратилась к изучению французского средневековья, поставив перед собой задачу, создать историю третьего сословия и тем самым исторически оправдать революцию 1789 - 1794 годов. У О. Тьерри и Гизо при этом их теория классовой борьбы выступала в тесной связи с расовой теорией: история Франции изображалась ими как история борьбы двух народов, образовавшихся в результате варварского завоевания Галлии в V в., - потомка порабощенных галло-римлян (буржуазия) и потомка завоевателей-франков (дворянство). О. Тьерри и Гизо были представителями романистической точки зрения в историографии, поскольку для них история Франции была историей борьбы и окончательной победы романского элемента, т. е. буржуазии. Этот романизм первой половины XIX в. по своей форме значительно отличался от буржуазного романизма XVIII века. Французские романисты века Просвещения (Фрерэ, аббат Дюбо и др.) исходили из отрицания "германского" завоевания Галлии, отвергая таким путем, исторические права дворянства на власть во Франции; в отличие от них О. Тьерри и Гизо признали это завоевание, но рассматривали его как причину для борьбы с дворянством.

Революция 1830 г., приведшая к окончательному свержению дворянской власти во Франции, внесла крупные коррективы в теории буржуазных историков периода Реставрации. Они всё с большей решительностью начинают выдвигать идею примирения с дворянством, ибо союз с этим вчерашним врагом был для них необходим для борьбы с врагом сегодняшним - пролетариатом. Наиболее отчётливо это выразил О. Тьерри, отстаивавший вначале антидворянскую и антимонархическую концепцию французской истории, какой она была в его "Подлинной истории Жака Простака", он перешёл к прославлению монархии и протянул руку примирения дворянству в своих поздних работах "Рассказы из времён Меровингов" и "История происхождения и успехов третьего сословия".

Революция 1848 г., когда впервые выступил пролетариат как самостоятельная сила в борьбе за власть, сломала все исторические схемы буржуазной науки и привела буржуазных историков Франции к окончательному отказу от теории классовой борьбы. Написанная под свежим впечатлением событий 1848 г. книга Гизо "De la democratie en France" и последние части его "Истории английской революции" являются ярким тому доказательством. Вместе с отказом от теории классовой борьбы исчезла во французской буржуазной историографии и германо-романская проблема как проблема антидворянская, служившая своеобразной формой для этой буржуазной теории.

Отказ буржуазных историков от теории классовой борьбы означал, что идейное восхождение буржуазной историографии закончилось. Не случайно рождение марксизма также датируется 1848 годом, когда вышел в свет "Манифест Коммунистической партии", содержащий основы марксистской теории классовой борьбы; не случайно первая крупная историческая работа К. Маркса называется "Классовая борьба во Франции" и посвящена революции 1848 г. - событию, которое привело к первому идейному кризису буржуазной исторической мысли и яви-

⁸ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XXV, стр. 145 - 146.

лось ярким доказательством величия марксистской теории классовой борьбы. С этого рубежа началась эпоха марксизма и его исторической науки.

Во вторую половину XIX в. французская буржуазия вступала под непосредственным впечатлением революции 1848 года. Монархия Наполеона III была прямой реакцией буржуазии против революции рабочего класса. Наступила реакция и в области идеологии; она чрезвычайно остро сказалась на таком участке, как историография. Основной чертой французской буржуазной историографии 50 - 60-х годов было резкое перемещение интересов с проблем революции 1789 - 1794 гг. и проблем средневековья в область истории религии и древней истории. Это было своего рода антитезой тому увлечению античностью, которое имело место во время буржуазной революции конца XVIII века. Если тогда Руссо, Мабли, Морелли и многие другие обращались к античности, чтобы черпать там аргументы в защиту равенства и справедливости, то историки второй половины XIX в. искали в античности оправдания для требования "порядка" и "социальной дисциплины". Если в своё время, готовя революцию, буржуазия, по выражению Маркса, "думала о религии лишь настолько, насколько религия загораживала ей дорогу"⁹ , то теперь она рассматривала религию как орудие охраны своей собственности и власти. Наиболее откровенно в начале 50-х годов выразил это настроение буржуазии один из влиятельнейших французских историков того времени, А. Токвиль: "Какой француз подписался бы теперь под произведениями Дидро и Гельвеция? Кто пожелал бы их читать? Я готов почти спросить - кто знает их заглавия? Даже той неполной опытности, которую мы приобрели за последние шестьдесят лет в политической жизни, было достаточно, чтобы оттолкнуть нас от этой опасной литературы. Посмотрите, как уважение к религии постепенно восстановило свою власть в различных классах общества, по мере того, как каждый из них приобретал этот опыт в суровой школе революций. Старое дворянство, бывшее самым неверующим классом до 89-го года, сделалось самым набожным после 93-го. Оно первое было поражено, и первое же обратилось. Когда сама буржуазия почувствовала себя поколебленной в своём торжестве, и она, в свою очередь, стала возвращаться к религиозным верованиям. Мало-помалу почтение к религии проникло повсюду, где у людей было, что терять в народных беспорядках, и неверие исчезло или, по крайней мере, стало прятаться по мере того, как выступала наружу боязнь революции"¹⁰ .

Наиболее крупным представителем этой тенденции во французской историографии очень скоро стал Э. Ренан, вошедший в буржуазную историографию как великий скептик и рационалист, но на деле являвшийся воинствующим реакционером, который пытался при помощи рационализма приспособить религию для политического служения буржуазии. "Отныне править миром либерализм будет не один, - писал этот потомок энциклопедистов. - Англия и Америка ещё надолго сохранят следы влияния библии, и даже у нас социалисты, чуждые учению еврейских пророков, должны будут считаться с их влиянием при проведении в жизнь своей рационалистической политики"¹¹ .

Такова была политическая обстановка во Франции, когда выступил как начинающий историк Фюстель де Куланж. В 1858 г. ой обратил на себя внимание двумя докторскими диссертациями; одна из них была посвящена вопросу о значении культа Весты в истории древнего Рима, другая - известному позднегреческому историку Полибию. Только учтя идейную атмосферу, царившую в тогдашней французской историографии, можно понять, что выбор этих тем был далеко не случайным. Фюстель де Куланж счёл себя обязанным поддержать обе модные тогда тенденции: рядом с сочинением на гражданскую тему из древней истории он поставил труд на тему из истории религии. В полном соответствии с господствовавшими тогда идеями находилось и самое содержание этих ранних работ Фюстель де Куланжа. В сочинении о Полибии Фюстель де Куланж ставил своей прямой задачей поднять на щит этого античного идеолога сильного государства в противовес тем греческим элементам, которые пытались отстоять независимость Греции против всеподавляющей мощи римской дисциплины. Как указывал Габриель Моно, Фюстель де Куланж в лице этих запоздалых защитников демократии "показал роль либералов между аристократической и демократической партиями, их слабость и непоследовательность"¹² . Он заставил Полибия вести дискуссию против своих "слабых и непоследовательных" соратников - французских либералов. Книга Фюстель де Куланжа о древних событиях была весьма недалека от событий его современности.

Что касается его сочинения о культе Весты, то оно явилось конспектом тех идей, которые составили потом содержание крупного труда Фюстель де Куланжа "La cite antique" (1864), принесшего автору мировую известность. Основная идея "La cite antique", по словам самого Фюстель де Куланжа, состояла в том, чтобы показать, что в основе всей древней истории лежит религия: "Мы изложили здесь историю верования, оно водворилось, и возникает известный строй человеческого общества. Оно начинает изменяться, и общество проходит ряд переворотов. Оно исчезает, и общество становится совсем не то. Таков был закон античной эпохи"¹³ . Фюстель де Куланж так сформулировал политический смысл своей книги: "В силу ошибочного взгляда на

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 656.

¹⁰ Токвиль А. "Старый порядок и революция", стр. 174. М. 1896.

¹¹ Ренан Э. "История израильского народа". Т. I, стр. 26. 1907.

¹² Monod G. "Fustel de Coulanges". "Revue historique", p. 279. Septembre - decembre, 1859.

¹³ Фюстель де Куланж "Гражданская община античного мира", стр. 536. М. 1867.

учреждения державного города древности, воображали, что можно воскресить их и ныне. Свобода новейших народов подвергалась опасности из-за того, что заблуждались насчёт значения свободы у древних. Последние восемьдесят лет французской истории показали ясно, что одно из главных препятствий, мешающих прогрессу нового общества, - привычка его всегда иметь перед глазами греческую и римскую древность"¹⁴ .

Иначе говоря, книга Фюстель де Куланжа была целиком направлена против античных идей, оказавших влияние на деятелей буржуазной революции 1789 - 1794 годов. Недаром Фюстель де Куланжа интересовали "последние восемьдесят лет французской истории". Своей "Cite antique" он давал бой тем демократическим идеям, которые питались античными традициями, - идеям Руссо, Мабли и Морелли. Апеллируя к античности, он пытался выбить историческую почву из-под самой идеи революции, доказывая, что все древние "перевороты" были порождены религией, а не движением масс. Это были те мнимые "перевороты" в прошлом, при помощи которых Фюстель де Куланж боролся против угрозы действительных переворотов в настоящем.

Нужно решительно отвергнуть тезис, который проповедывался во французской историографии почитателями Фюстель де Куланжа, о том, что период Второй империи был для него тем безмятежным временем, когда его не коснулись никакие политические страсти. Особенно настойчиво эту версию поддерживал Камилл Жюллиан. По его мнению, как Фюстель де Куланж, так и его современники И. Тэн и Э. Ренан стояли в тот момент "вне всякой политической борьбы; жизнь всех троих заключалась во внутренних размышлениях и бескорыстных исканиях... Не было в их жизни ни "молний июля", которые поразили Мишле в 1830 г., ни борьбы за свободу, которая сделала из Тьерри историка. Созревшие в эпоху политического затишья и всеобщей депрессии, все трое посвятили все силы своей молодости и стремления своего ума науке. Они занимались наукой для науки, как Флобер и многие другие в то же время и по тем же причинам занимались искусством для искусства"¹⁵ . Мы видим, насколько это было далеко от действительности.

В течение всего периода 50-х и 60-х годов Фюстель де Куланж был поглощён разработкой проблем древней истории. Эпоха средневековья не привлекала его внимания. Более того: судя по опубликованным П. Гиро отрывкам курса, который Фюстель де Куланж читал в течение десяти лет в Страсбурге, его отношение к средним векам было резко отрицательным. Средневековье для него было эпохой смут и завоеваний, где "как в победителях, так и в побеждённых всё печально, мелко, отвратительно. Велики одни страдания. Огюстен Тьерри рассказывает как художник; он вызывает в нас сочувствие к жертвам; он усыпает их могилы цветами. Я не стану подражать ему"¹⁶ .

В самом начале 70-х годов произошёл резкий поворот научных интересов Фюстель де Куланжа от древнего мира к средним векам. Причиной этого поворота явились изменения в самой политической концепции Фюстель де Куланжа. Именно в этот момент окончательно складываются те политические взгляды Фюстель де Куланжа, которым он остался верен до конца жизни, и основой которых была еще более обострившаяся ненависть к пролетариату и социализму.

Где лежали истоки этих перемен в политических взглядах Фюстель де Куланжа? Он никогда не уставал доказывать, что его политические воззрения родились из изучения опыта мировой истории. Из его французских биографов этот тезис особенно настойчиво поддерживал П. Гиро. По поводу исторических исследований Фюстеля начала 70-х годов он писал, что именно эти исследования дают нам "ключ к политическим доктринам Фюстель де Куланжа. Убеждённый в том, что политика есть наука опытная, он возводил в закон уроки прошлого, согласно которому определял будущее и настоящее"¹⁷ .

Не подлежит сомнению, что эту формулу П. Гиро следует перевернуть: не уроки прошлого возводил Фюстель в законы настоящего, а наоборот: уроки настоящего он возводил в законы прошлого. И этим уроком настоящего, событием, которое сыграло решающую роль в окончательном формировании политических взглядов Фюстель де Куланжа, была, прежде всего, Парижская коммуна. Фюстель де Куланж был очевидцем Коммуны, и это зрелище породило в нём страх и ненависть. Революция рабочего класса представлялась ему как борьба за народную диктаторскую монархию. "Он видел Францию, с завязанными глазами идущую навстречу демократии, а, следовательно, навстречу монархии, которая по его словам, составляет необходимое дополнение первой, и это зрелище причиняло ему сильнейшее беспокойство, так как та народная монархия, которую он примечал на горизонте, была далеко не успокоительного свойства. То будет не кажущаяся и фиктивная монархия, не декорация, прикрывающая собою свободу и республику. То будет настоящая монархия, угнетающая "свободу, деспотически властвующая над душой и телом, не признающая никаких ограничений и не слушающая возражений. То будет монархия, которая захочет сама всё устраивать, всё решать и все, делать, которая захочет по-своему организовать труд, уничтожит соревнование, заглушит всякую самодеятельность, понизит богатство страны до уровня общей бедности, сведёт к нулю всякое умственное и нравственное превосходство и водворит в печальной и мрачной Франции равенство невежества и нищеты"¹⁸ .

Смертельно напуганный Коммуной, Фю-

¹⁴ Фюстель де Куланж "Гражданская община античного мира", стр. 536.

¹⁵ Jullian C. "Extraits des historiens francais du XIX-e ciecle", p. LXXXVIII. Paris. 1913.

¹⁶ Гиро П. "Фюстель де Куланж", стр. 17. М. 1898.

¹⁷ Там же, стр. 54.

¹⁸ Там же, стр. 66.

стель де Куланж размышлял над созданием во Франции такого политического порядка, который не только сделал бы невозможным повторение пролетарской революции, но и поставил бы пролетариат вне политической жизни страны. В бумагах Фюстеля сохранился составленный им проект конституции Франции, в котором чётко сформулировано его политическое кредо. В противоположность "народной монархии", где господствует пролетариат, он рисует Францию республикой, где должна господствовать аристократия, богатство которой "порождает довольство трудящихся, её роскошь даёт хлеб беднякам"¹⁹ . Что же касается народных масс, то он считал, что не будет "несправедливостью отдалить от государственных дел всех тех, кого приниженность положения или ничтожество ума делают неспособными к роли деятельного гражданина. Право вотировать и управлять не таково, чтобы его следовало давать всем без различия; эту службу следует предоставлять достойнейшим, особенно же в республике"²⁰ .

Фюстель де Куланж допускал всеобщее избирательное право, но вместе с тем сводил его к пустой формальности. Помимо верхней палаты и президента, без которых уже не может быть принят никакой закон, он выдвигает верховный суд, которому принадлежит полный контроль над всей законодательной властью. Опорой верховного суда является мощный юридический корпус, охватывающий всю страну, задачи которого состоят в охране "того, что не должно уничтожаться или изменяться, чего не может касаться своеволие народа или случайности революций - охрана закона, т. е. уважение к чужой жизни, собственности, свободе и совести". Таким образом, "меньшинство было бы защищено от насилия большинства, а само большинство предохранялось бы от собственных увлечений"²¹ .

Образцом для Фюстель де Куланжа служили Соединённые Штаты Америки, которые против революции воздвигли надёжную стену в виде всесильной юридической корпорации с верховным судом во главе, и именно поэтому Соединённые Штаты могут "твёрдо держаться среди бурь: в этой стране всё может быть поставлено под вопрос, всё может быть потрясено и уничтожено, за исключением магистратуры и права"²² .

Для беспокойной Франции такой юридический порядок Фюстель считал тем более обязательным, ибо при наличии всеобщего избирательного права здесь было бы "большой неосторожностью отдавать в руки одних политических собраний власть издавать законы. Того, что должно меняться медленно, не надо доверять тому, что меняется почти каждый год... Не исключено, что политический корпус даст себя увлечь в ужасный риск, а есть вещи, которые следует поставить вне пределов его досягаемости. Всё предвидеть - значит, всё мочь"²³ .

Фюстель де Куланж устанавливает, далее, пропорциональный налог, который основной своей тяжестью падает на имущие классы, беднота же полностью освобождается от налога. Но подобная "демократическая" мера имела лишь ту цель, чтобы поставить неимущих в бесправное положение, ибо крупные налогоплательщики полностью контролируют казну при помощи счётной палаты, которую они выбирают; эти собственники "будут пользоваться особенным влиянием во всех делах, касающихся государственных финансов, они будут доставлять средства казне, но они же будут и управлять ею. Сверх того, казна будет избавлена от вожделений социализма, и налог не изменит своему нормальному назначению для того, чтобы, как желают некоторые, обратиться в средство для уравнения состояний между всеми людьми"²⁴ .

Фюстель де Куланж был озабочен не только тем, чтобы обезопасить от посягательств пролетариата государственные органы буржуазии, но и тем, чтобы устранить пролетариат даже из коммунальных учреждений. Это казалось ему тем более важным, что парижский муниципалитет был использован пролетариатом для организации своей, власти после восстания 18 марта 1871 года.

Организации муниципальных учреждений посвящена специальная статья Фюстель де Куланжа "Les libertes communales en Europe", опубликованная им 1 июля 1871 г. под свежим впечатлением Парижской коммуны. Фюстель де Куланж прежде всего настаивает на том, что лучший способ закрыть доступ в муниципалитеты для пролетариата - это следовать опыту англичан, которые давно научились устранять бедноту из своих муниципальных организаций. "На первый взгляд кажется, что там царит демократия со своими волнениями и со своим невежеством. Это не так. Против демократической опасности Англия имеет защиту - налог в пользу бедных. Этот институт полезен не только потому, что он позволяет хоть немного удовлетворить и усыпить аппетиты бедных, но это также чудесный предлог для того, чтобы устранить от руководства коммунальными интересами тех, кто мог бы внести в них потрясения. Действительно, чтобы быть членом прихода, недостаточно быть там только жителем, надо ещё быть внесённым в списки платящих налог в пользу бедняков. Таким образом, одним ударом... все неплательщики налогов, все неизвестные и бродяги лишаются права голоса. Что может быть более естественным?"²⁵ .

Устранив из муниципалитетов народ, нужно отдать их в руки имущих; англичане, по мнению Фюстеля, изобрели мудрый принцип, который применяется ими не только в коммунальных учреждениях, но даже в госу-

¹⁹ Гиро П. "Фюстель де Куланж", стр. 57.

²⁰ Там же, стр. 58.

²¹ Там же, стр. 62.

²² Fustel de Coulanges "L'organisation de la Justice dans l'antiquite et les temps modernes". "Revue des deux mondes", I octobre. 1871, p. 601.

²³ Там же.

²⁴ Гиро П. Указ. соч., стр. 63.

²⁵ Fustel de Goulanges "Les libertes communales en Europe". "Revue des deux mondes", I - VII, 1871, p. 236 - 237.

дарственном аппарате, - принцип неоплачиваемости должностных лиц. Поскольку в Англии крупные чиновники не получают жалования, то по необходимости их выбирают "из тех жителей графства, у кого материальное состояние обеспечивает досуг и независимость", иначе говоря, из числа наиболее богатых собственников"²⁶ .

Далее, коммунальные учреждения нужно отделить от центральной власти и оградить сферу политики от их вмешательства. Это нужно сделать, прежде всего, для того, чтобы гнев народа не мог обрушиться на центральное правительство. Следует учесть печальный опыт чрезмерной политической централизации во Франции: "Во Франции всё недовольство и все желания нововведений связываются в один узел против центральной власти и опрокидывают её каждые 15 - 20 лет"²⁷ . Именно это обстоятельство вызывает больше всего беспокойство Фюстель де Куланжа. Со всей страстностью он бранит французов, у которых бесконечные революции отняли, по его мнению, всякий здравый смысл: "Множество революций, которые мы пережили, потрясли наш ум; на каждой из этих революций, как на иглах кустарника, мы оставляли что-либо от нашего здравого смысла, от нашей чести, справедливости и ума, и сегодня я не уверен, что народ наш не утратил даже самого понятия о настоящей свободе"²⁸ .

В комментариях к своей конституции Фюстель де Куланж заявляет, что давно пора отбросить отживший лозунг буржуазной революции: "Свобода, равенство и братство!" По его мнению, свобода и равенство несовместимы, ибо свобода есть атрибут аристократии, а самое господство аристократии неизбежно отрицает равенство, являющееся конечной целью народных масс: в этих условиях братство на деле является лишь вредной фикцией. При помощи подобных лозунгов французы "отстраняют от дела высшие классы, которые одни только способны управлять ими, и отдают в руки невежественной и слепой толпы не только принцип, но и самое осуществление верховной власти"²⁹ .

Таким образом, политические требования Фюстель де Куланжа сформулированы им с предельной ясностью. Они сводятся к подавлению революции пролетариата, к устранению рабочего класса из политической жизни страны в рамках аристократической буржуазной республики.

Но следует иметь в виду, что как в своей ненависти к революции, так и в своей политической программе Фюстель был вовсе не оригинален. Его программа борьбы с революцией сложилась под прямым влиянием А. Токвиля. Последние два века французской истории представлялись Токвилю как история гибели политической свободы и роста политического равенства. Носителем идей равенства был сам французский народ - "чернь". Ещё в "Демократии в Америке" (1835) Токвиль писал: "Бедность, так же как и несчастье - самые лучшие защитники равенства"³⁰ . Наиболее простой путь достигнуть равенства - это установить деспотизм, ибо перед властью деспота все граждане государства выступают как единая бесправная масса, а всякие политические привилегии имущих классов теряют своё значение. Народ, заинтересованный в уничтожении привилегий богатых, всегда является сторонником деспотической монархии, которая выступает у Токвиля как демократическая тирания, опирающаяся на народное большинство.

Этой деспотической "народной" монархии Токвиль, как известно, противопоставлял аристократическую республику, где должно быть уничтожено равенство и где должна господствовать политическая свобода. Власть в такой республике принадлежит дворянско-буржуазной аристократии; эта власть строится на основе политической децентрализации государства при огромной роли местного самоуправления. В этом состоит гарантия того, что власть не может быть захвачена одним ударом, и поэтому устраняется опасность установления деспотизма. Органом охраны власти имущих классов в республике должен явиться мощный юридический корпус с верховным судом во главе. Идеалом такого порядка Токвиль считал Соединённые Штаты Америки.

Таковы основные положения политической теории Токвиля. В качестве отдельных мыслей мы встречаем их в его ранней работе "Демократия в Америке", а в качестве окончательно созревшей теории в применении к Франции они выступают в его "Воспоминаниях" и особенно в "Старом порядке и революции". Несомненно, крупнейшую роль в окончательном оформлении этой теории сыграл государственный переворот Наполеона III, когда республика во Франции "была уничтожена шестью миллионами крестьянских голосов"³¹ . Эти бонапартистские иллюзии французского крестьянства Токвиль перенёс на весь французский народ, и это послужило ему основанием считать народные массы носителем деспотизма. Именно поэтому Токвиль глубоко ненавидел монархию Наполеона III, а борьбу за республику, против деспотизма, провозгласил делом всей своей жизни. В этой концепции Токвиля нетрудно разглядеть схему политической теории Фюстель де Куланжа. Приверженность последнего к аристократической республике в противовес "народной" монархии, противопоставление свободы равенству, все атрибуты его республики - децентрализация власти, требование местного самоуправления, всесильный юридический корпус и т. д. - всё это заимствовано им у Токвиля.

Буржуазная историография³² не смогла

²⁶ Там же, стр. 236.

²⁷ Fustel de Coulanges "Les libertes communales en Europe". "Revue des deux mondes", I - VII, 1871, p. 238.

²⁸ Там же.

²⁹ Гиро П. Указ. соч., стр. 66.

³⁰ Токвиль А. "Демократия в Америке". Т. I, стр. 24. Киев. 1860.

³¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XV, стр. 405.

³² Кареев Н. "Французские историки второй половины XIX века и начала XX века". Л. 1924; Jacques H. "Alexis de

объяснить такого, странного на первый взгляд, явления: почему дворянин Токвиль получил огромную популярность во всей последующей буржуазной литературе? В самом деле, дворянские истоки политической теории Токвиля не подлежат сомнению. В наиболее законченном виде дворянские идеалы Токвиля выступают в его главном труде - "Старый порядок и революция". Здесь Токвиль ставит феодализм в политическом отношении выше капитализма, а феодальную аристократию - выше буржуазии. Основной политической функцией аристократии он считал общественное служение, а основную её цель видел в достижении политической свободы, ибо аристократия, борясь за свои вольности, не терпела никакого деспотизма. Идеал буржуазного общества - это погоня за наживой, поэтому здесь господствует частный интерес, безразличие к общественной деятельности и к политической свободе; для буржуазного общества гораздо важнее равенство. Победа капитализма над феодализмом в политическом отношении есть не что иное, как гибель свободы и торжество равенства. Токвиль никогда не переставал ненавидеть французскую буржуазную революцию 1789 - 1791 гг. за уничтожение аристократии, в которой он видел исконного носителя свободы. Токвиль не переставал упрекать буржуазию за то, что её идеал равенства стал лозунгом "черни" в борьбе за установление деспотической "народной" монархии.

Не в пример своим предшественникам Токвиль был восторженно принят буржуазной историографией, был ею канонизирован, потому что он выступил в тот политический момент французской истории, когда старые счёты между буржуазией и дворянством отошли на задний план и вчерашние враги сближались для борьбы против общего врага- пролетариата, составив две фракции правящего класса. Обе стороны спешили друг другу навстречу. Буржуазные историки, решительно выступавшие в годы реставрации против дворянства под знаменем буржуазной революции 1789 - 1794 гг., теперь, после революции 1848 г., в поисках мира с дворянством ниспровергли своего собственного кумира - революцию прошлого века. Гизо был признанным вождём этого течения буржуазной исторической мысли во Франции. В то же время Токвиль, дворянин по рождению и своим симпатиям, вовсе не был воинствующим дворянином времён Реставрации. Это уже был дворянин, который если и "ничего не забыл", то, во всяком случае, "многому научился": он был своего рода "дворянином в мещанстве", который становился в одну шеренгу с потомственными буржуазными историками. Его теория была модернизированной дворянской теорией, её остриё было направлено не против буржуазии, а против пролетариата. Токвиль был олицетворением гражданского мира между буржуазией и дворянством, символом их единого фронта против социализма; именно в этом кроется тайна огромной популярности Токвиля во французской историографии второй половины XIX века.

Но Токвиль был не только союзником буржуазии: он был её учителем. Как известно, французские буржуазные историки начала XIX в. являлись сторонниками монархия. Не случайно Маркс называл Тьера не иначе, как "неприкрытая монархическая реставрация"³³ . Токвиль был первый в правящих кругах, кто выдвинул идею республики, и именно с этих пор среди реакционной части буржуазии и буржуазной интеллигенции начинает крепнуть та республиканская традиция, которая в 70-х годах окончательно побеждает во Франции. Для буржуазной историографии причина этой победы республиканских идей во Франции XIX в. осталась полной загадкой. Причину этой победы республики открыла только марксистская наука. Наиболее исчерпывающее объяснение её дал Ленин, который, обозревая пути борьбы за республику во Франции, писал: "И демократия Франции, с рабочим классом во главе, вопреки колебаниям, изменам, контрреволюционному настроению либеральной буржуазии, создала, после долгого ряда тяжёлых "кампаний", тот политический строй, который упрочился с 1871 года. В начале эпохи буржуазных революций либеральная французская буржуазия была монархической; в конце долгого периода буржуазных революций - по мере увеличивающейся решительности и самостоятельности выступлений пролетариата и демократически буржуазных... элементов - французская буржуазия вся была переделана в республиканскую, перевоспитана, переобучена, перерождена"³⁴ .

Таким образом, не что иное, как борьба пролетариата, заставила буржуазию признать республику, а революция 1848 г. была одной из тех тяжёлых "кампаний" пролетариата, которые явились республиканской школой для правящих верхов Франции. Именно в этом состояла действительная причина появления республиканских идей Токвиля - политического учителя Фюстель де Куланжа.

Естественно, что буржуазия проходила республиканскую школу с большим сопротивлением, и как только представился удобный момент, она ухватилась за монархию Наполеона III. Однако рабочий класс свергнул эту монархию, а затем последовала Парижская коммуна. Несмотря на новое поражение пролетариата, буржуазия на этот раз не посмела отменить республику. Буржуазия, как подчёркивает Ленин, "должна была создать такой политический строй, который более угоден её антиподу"³⁵ . Теперь за республику вместе с пролетариатом выступила не только мелкая буржуазия города, но и крестьянство. Утеря французским крестьянством бонапартистских иллюзий имела огромное значение; по словам Энгельса, этот факт показал, что "всякая монархическая реставрация отныне во Фран-

Tocqueville...". W. 1876; Michel H. "L'idee de l'Etat", p. 1895. Эйхталь Е. "Алексис Токвиль и либеральная демократия". 1902 и др.

³³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VII, стр. 107.

³⁴ Ленин. Соч. Т. XV, стр. 342 - 343.

³⁵ Там же, стр. 343.

ции стала безнадёжной"³⁶ . Но и теперь буржуазия, как известно, принимала республику с большой осторожностью. Самая конституция 1875 года была воплощением этого страха буржуазии перед республикой. Введя республиканский строй, французская буржуазия в то же время не решилась его открыто провозгласить, и окружила республику целой стеной монархических институтов. Всё это должно было служить спасительным барьером на тот случай, если бы республика открыла дверь для революции. Республика для господствующей буржуазии ещё не была проверена политической практикой и не являлась единственной государственной формой для буржуазной Франции, потрясённой Парижской коммуной.

Политическая программа Фюстель де Куланжа явилась ярким отражением тогдашних политических настроений французской буржуазии. Только после анализа судьбы вопроса о монархии и республике во Франции на протяжении XIX в. становится понятным источник республиканских убеждений как самого Фюстель де Куланжа, так и его учителя Токвиля. Этим несомненным республиканцем Фюстель вошёл во всю буржуазную историографию. Но в этот установившийся канон необходимо внести существенный корректив, ибо Фюстель де Куланж был не только выразителем республиканских идей французской буржуазии: он отразил также и весь страх буржуазии перед республикой. Отстаивая республику, он не хотел вместе со всей буржуазией связывать себе руки в борьбе за укрепление буржуазного порядка во Франции.

Буквально вслед за своими республиканскими статьями Фюстель де Куланж писал: "Мнения людей по политическим вопросам очень изменчивы. Бывают эпохи, когда народ увлекается общим стремлением самостоятельно управлять своими судьбами, но бывают и другие, когда единственное его желание-быть управляемым. И то, и другое состояние умов может вызывать одинаково сильное воодушевление"³⁷ . Главным критерием, с точки зрения которого Фюстель де Куланж решал вопрос в пользу республики или монархии, была способность той или иной государственной формы обеспечить в данный момент прочный политический порядок. Таким образом, "ключ к политическим доктринам Фюстель де Куланжа" лежит вовсе не там, где его искала буржуазная историография: не в изучении опыта мировой истории, а в борьбе французской буржуазии за свои коренные политические интересы.

Другим важнейшим источником его основных идей была франко-прусская война 1870 - 1871 гг. и жажда реванша за поражение Франции. Фюстель де Куланж известен своими антинемецкими статьями, из которых наиболее значительными были статьи, написанные во время немецкой осады Парижа: "La politique d'envahissement", "A messieurs les ministres du culte evagelique de l'armee du roi de Prusse" и "L'Alsace est-ells allemagne ou francaise?"³⁸ . В них он в чрезвычайно острой форме высказал много верных суждений о воинствующем немецком шовинизме и немецкой агрессии; в них он скрещивает шлаги с Теодором Моммзеном по вопросу об Эльзасе и, безусловно, одерживает победу над своим немецким противником; в них, наконец, он определяет моральные и политические последствия немецкой агрессии для самой Германии. "Война, - пишет он, - причинила морали в Германии такое зло, последствия которого трудно учесть. Она изменила характер, привычки, образ мышления и манеру восприятия этой нации... Народ не втянули бы в такое предприятие, если бы не извратили глубоко его душу; на место духа труда поставили дух победы... народу привили болезнь честолюбия и лихорадочную жажду величия"³⁹ . Фюстель де Куланж убеждён, что в будущем на Германию неизбежно будет обрушен гнев миролюбивых народов, ибо "она не может больше рассчитывать на симпатии какого-либо народа. Никто с этого времени не будет радоваться её успехам; придёт момент расплаты, и никто не будет сочувствовать её страданиям"⁴⁰ .

Однако, разоблачая немецкий шовинизм, Фюстель де Куланж и сам остаётся на реакционных, шовинистических позициях; он изображает все воины Франции, начиная с Людовика XIV и кончая Наполеоном III, как войны во имя мира и справедливости; orf прилагает все усилия к тому, чтобы изобразить французскую буржуазию в роли постоянного миротворца и переложить вину за агрессивность официальной Франции на французские народные массы. "Надо было опуститься в самые низшие слои общества, - заявляет он, - чтобы среди наиболее невежественных и наиболее наивных найти ещё людей, мечтающих о захватнических войнах"⁴¹ .

Свои антинемецкие настроения Фюстель де Куланж перенёс и на всю немецкую историческую науку. Об этом свидетельствует его статья "De la maniere d'ecrire l'histoire en France et en Allemagne" (1872). Фюстель подчёркивает, что наука у немцев - "не цель, а средство. За наукой немцы видят родину; они делаются учёными только потому, что они патриоты. Интересы Германии - это конечная цель неутомимых изыскателей... Немец - во всём человек практичный, он хочет, чтобы его учёность служила чему-либо, чтобы она наносила удар"⁴² . Именно поэтому немецкая наука всегда была "одновременно средством властвовать и оружием войны. Внутри страны она заставляла молчать партии, сокрушала оппозицию, склоняла народ к повиновению и создавала моральный централизм... Вовне она расчищала дорогу к победе и ещё во время полного мира создавала врага для беспощадной войны"⁴³ . И Фюстель де Куланж изображает перед своими соотечертвенниками солдатскую

³⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XV, стр. 405.

³⁷ Фюстелъ де Куланж "История общественного строя древней Франции". Т. I, стр. 212 - 213.

³⁸ "Questions historiques". Paris. 1893.

³⁹ Там же, стр. 499.

⁴⁰ Там же, стр. 500.

⁴¹ Там же, стр. 487.

⁴² Там же, стр. 10.

⁴³ Там же.

поступь немецкой науки. "Этот народ, - указывает он, - обладает в науке теми же качествами, что и на войне... Его историки составляют единую организованную армию, где различаются начальники и солдаты... Дисциплина там чудесная - идут все в ряд, полками и ротами; каждый маленький отряд имеет свою обязанность, свой девиз, свою миссию, свою цель... Общая и единая воля циркулирует в этом огромном учёном теле, которое имеет единую жизнь и единую душу"⁴⁴ . Задача французской исторической науки - противопоставить организованности немецкой науки свои собственные организованность и единство.

Таковы политические взгляды Фюстель де Куланжа, навеянные франко-прусской войной⁴⁵ .

Политические идеи сыграли решающую роль в научной деятельности Фюстель де Куланжа; они круто повернули направление его исторических интересов от древнего мира к средним векам. Эпоха средних веков была историческим прошлым Франции, потрясённой гражданской войной, и именно там, в этом средневековом прошлом, лежали, по мнению Фюстель де Куланжа, главные истоки этой гражданской войны. Свою обязанность он видел в борьбе против революции и социализма при помощи истории. Историческую науку он считал важнейшим идейным средством в этой борьбе, ибо исторические взгляды людей определяли, по его мнению, их политические убеждения. "Посмотрите, - доказывал Фюстель, - почему два человека думают по-разному о вопросах государства и политики. Это почти всегда потому, что они имеют разную манеру судить о древних порядках"; если в наши дни люди "спорят об общественных делах, вы думаете, что у них речь идёт о современных интересах? Нет... именно потому, что у них разногласия относительно прошлого, у них нет согласия и в споре о настоящем... один увидел в истории права сеньёров, и он роялист, другой увидел в этих правах сеньёров что-то своё, и он республиканец. Итак, история формирует наши убеждения... Сколько манер рассматривать средние века, столько и партий во Франции. Наши исторические теории - это они нас разделяют, они отправная точка, из которой проистекает наша деятельность, они почва, на которой выросла наша ненависть"⁴⁶ .

Отсюда следовал вывод, что если эпоха средних веков является причиной классовой борьбы во Франции, то задача состоит в том, чтобы сделать наоборот - добиться того, чтобы средневековье стало источником классового мира среди французов. Для этого, по мнению Фюстель де Куланжа, нужно теориям предвзятым, сеющим ненависть, противопоставить теории "точные и научные" - и тогда наше прошлое, вместо того, "чтобы нас волновать, может быть, нас успокоит, потушит страсти, вспыхнувшие во имя его и претендующие во имя его иметь власть над нами. Когда мы увидим, как простыми и справедливыми идеями регулировалась жизнь в прошлом, мы, может быть, перестанем доверять сомнительным теориям и прекрасным принципам, которыми мы так страшно злоупотребляем. Когда мы увидим, при каких условиях и без громких фраз устанавливалась свобода в прошлом, у нас, может быть, появится вкус добиваться немногим больше этого, а не того, о чём мы слишком много говорим. Особенно, когда мы узнаем, как различные классы приходили к соглашению между собою и как, за очень редким исключением, они умели жить в гармонии, - это, без сомнения, нас научит не так сильно ненавидеть. Знание средних веков, точное и научное, искреннее и не предвзятое, имеет для нашего общества первостепенный интерес. Оно - лучшее средство положить конец бесконечным, сожалениям одних, пустым утопиям других, ненависти всех. Чтобы восстановить спокойствие в настоящем, необходимо сначала разрушить предвзятость и заблуждения о прошлом. История, изученная превратно, нас разделяет; дело примирения должно начаться с правильного изучения истории"⁴⁷ .

Виновниками того, что история Франции стала историей гражданской войны, были, по мнению Фюстель де Куланжа, историки времён Реставрации. Вина их, прежде всего, состоит в порочной теории германского завоевания. Это завоевание они изобразили как "источник, из которого произошёл весь старый порядок. Феодальные сеньёры являются потомками германцев, крепостные - потомками галлов. Иначе говоря, завоевание, этот жестокий акт, представлялось как единственное начало древнего французского общества. Все крупные факты нашей истории объяснялись и оценивались с точки зрения этой первопричины. Феодализм представлялся как господство завоевателей, освобождение коммун - как пробуждение побеждённых, а революция 1789 года - как их реванш"⁴⁸ .

⁴⁴ "Questions historiques", p. 7 - 8.

⁴⁵ Почти все французские биографы Фюстель де Куланжа или прямо отрицают влияние этих событий на политические взгляды Фюстеля или обходят этот вопрос, что также является своеобразной формой отрицания. Помимо упоминавшейся книги П. Гиро см. также Jullian C. "Extraits des historiens francais du XIX-e siecle". P. 1913; Seignobos Ch. "Fustel de Coulanges" в книге "Histoire de la langue et de la litterature francaise". V. VIII. P. 1899; Monod G. ""Portraits et souvenirs". P. 1897; Sorel A. "Notice sur les travaux de Fustel de Coulanges". "Seances et travaux de l'Academie des sciences morales et politiques". V. CXXXV; Dodu G. "Fustel de Coulanges" - "Revue des etudes historiques" N 166, 1933 и др. Не даёт ответа на эти вопросы и известная книга Е. Фютера "Geschichte der neueren Historiographie". Munchen. 1925.

⁴⁶ Fustel de Coulanges "L'organisation de la Iustice dans l'antiquite et les temps modernes". "Revue des deux mondes", I aout 1871, p. 536 - 537, 538.

⁴⁷ Там же, стр. 538.

⁴⁸ Fustel de Coulanges "L'invasion germanique en V-me siecle, son caractere et ses effets". "Revue, des deux mondess", 15 mai 1871, p. 241.

Эта теория, по мнению Фюстеля, причинила вред Франции в двух отношениях. Во-первых, она расколола Францию на два враждующих лагеря и на протяжении долгого времени служила поводом для классовой войны между французами. Она до сих пор тяготеет над их сознанием и "зарождает в сердцах худое чувство ненависти и мести"⁴⁹ . С другой стороны, она привела к подчинению французской исторической науки науке немецкой. Фюстель де Куланж бросает обвинение французским историкам в прямой измене родине. Он заявляет, что до сих пор историки Франции лишь славословили Германию и восторгались всем германским: "Восторгались вопреки документам, вопреки тому, что было написано на протяжении веков, вопреки общеизвестным фактам... Наши историки относились к Галлии только с презрением, а к германцам - с неизменной симпатией. Галлия была разложение и низость, а Германия - добродетель, чистота, бескорыстие, сила, свобода. В маленькой книжке Тацита мы не хотели читать ничего, кроме хвалебных строк германцам, наши глаза отказывались видеть, что говорит историк об их пороках... Если мы встречали факты, указывающие на их необузданность, мы говорили, что это любовь к свободе, и доходили даже до предположения, что парламентский режим нам достался от них, что именно они научили нас быть свободными. Их вторжение рассматривалось как возрождение человечества"⁵⁰ . Этим самым французская историческая наука "сражалась за Германию против Франции. Она уничтожила патриотизм у нас и укрепила его у наших врагов. Она научила нас разъединению и научила других объединяться против нас"⁵¹ .

Причину этой антипатриотической, позиции французской исторической науки нужно искать в самой Франции. "Это извращение наших историков, - доказывает Фюстель, - является следствием наших внутренних разногласий", ибо "мы всегда осложняем войну с чужеземцами войной гражданской, и это присуще всем нам, предпочитающим победу своей партии победе отечества. Мы это делаем и в истории... История сделалась у нас особой формой перманентной гражданской войны. Она научила нас, прежде всего, ненавидеть друг друга... Быть патриотом для многих из нас значило быть врагом прежней Франции. Наш патриотизм в большинстве случаев заключается в проклятиях королям, в ненависти к аристократии и в злословии на все наши учреждения. Этот вид патриотизма, по существу, - только ненависть ко всему французскому; он внушает нам лишь недоверие и неповиновение. Вместо того чтобы объединять нас против иностранцев, он толкает нас прямо в гражданскую войну"⁵² .

Фюстель де Куланж призывает "беспристрастным" изучением истории успокоить классовую ненависть среди французов, завоевать для французской исторической науки почётное место в Европе и доказать превосходство французской науки над наукой немецкой. Эта задача, по его мнению, может быть решена лишь при том условии, если французские историки объявят решительную войну пагубной теории германского завоевания. Нужно вернуться к исторической теории первого романиста XVIII в. - Фрерэ, ибо она, по мнению Фюстеля, есть "подлинная", "чистая" наука, она теория классового мира; её нельзя было бы "заподозрить в том, что она разделяет наши грустные чувства" или, служит "нашим законным сожалениям... Мы любим историю такой, какой она была во Франции прежде, эту истинную науку, такую простую, спокойную науку... История того времени не знала ни партийной, ни расовой ненависти, она искала только истину... Она не звала к захватам и реваншам"⁵³ .

Но что означала на деле эта "спокойная" романистическая теория Фрерэ, разъяснил сам же Фюстель де Куланж. Указав на тот факт, что после франко-прусской войны среди французских историков стало увеличиваться число противников теории германского завоевания, он пишет: "Сегодня мы живём в эпоху войны... Всё в борьбе вокруг нас и против нас, поэтому неизбежно, что наука вооружается мечом и щитом". Франция атакована толпой немецких эрудитов. "Можно ли злословить на неё за то, что она будет мечтать о парировании этих ударов? Законно, что наши историки отвечают, наконец, на эти бесконечные нападения... и защищают, пока не поздно, границы нашего национального сознания"⁵⁴ .

Так Фюстель де Куланж пришёл к романистической теории XVIII века. Он не называет аббата Дюбо, но называет его предшественника и единомышленника Фрерэ и призывает следовать за ним. Совершенно очевидно, что подобная теория понадобилась Фюстель де Куланжу потому, что она представляла для него весьма удобную форму для перенесения его политических идей на историческую почву. Теория Фрерэ - Дюбо была теорией непрерывного развития и поэтому не оставляла места для революции. Отрицая германское завоевание, она тем самым не оставляла места и для самих германцев, поэтому своим внешнеполитическим остриём она могла быть направлена против победившей Германии. Иначе говоря, она соответствовала обеим политическим задачам Фюстель де Куланжа.

Как такая теория должна была выглядеть в применении к истории Франции, говорит статья Фюстель де Куланжа "L'invasion germanique en V-me siecle, son caractere et ses effets", напечатанная в 1872 г. и представляющая как бы программную декларацию, в которой автор впервые воплотил в исторический материал свою политическую концепцию. Здесь он доказывает, что между Римской империей и франкской Галлией не было и не могло быть никакого германского завоевания, ибо варвары были слишком слабы для этого; они представляли собой не

⁴⁹ Там же, стр. 242.

⁵⁰ Fustel de Goulanges "De la maniere d'ecrire l'histoire en France et en Allemagne". "Questions historiques", p. 3 - 4.

⁵¹ Там же, стр. 7.

⁵² Там же, стр. 5.

⁵³ Там же, стр. 15.

⁵⁴ Там же, стр. 5.

народы и не армии, а обломки разгромленных Римом племён. Проникать в империю они могли лишь в качестве рабов, колонов или наёмных солдат. Во всех событиях V века современники видели не переворот и "не завоевание страны иностранцами; они скорее видели империю, завоевавшую подданных-иностранцев"⁵⁵ .

Приход варваров на территорию империи не вызвал никаких социальных перемен. "Ни порабощения, ни закрепощения не принесло с собою вторжение; они гораздо древнее самого вторжения. Были рабы у галлов, были рабы и у германцев... Что касается крепостничества... то оно в одинаково тяжёлой форме существовало по обоим берегам Рейна"⁵⁶ . Не принесли с собою варвары и никаких перемен политических, ибо у варваров не было никаких политических учреждений. Точно так же не принесли варвары и никакой свободы, ибо если она когда-нибудь и была у них, то давно покинувшие свою страну германцы успели забыть об этой свободе. Не могли они принести и какой-либо культуры, ибо нельзя принести того, чего не имеешь. Результатом варварского вторжения было лишь заметное понижение культурного уровня в Римской империи. Таким образом, история Франции есть прямое продолжение истории древнего Рима, и германцы в прошлом Франции не оставили никакого следа.

Такова романистическая концепция, представляющая собой результат применения к истории Франции политических идей Фюстель де Куланжа. Если поставить вопрос, какое из двух событий его современности - Коммуна или франко-прусская война - оказало решающее влияние на его политическую, а, следовательно, и на историческую теорию, то следует признать, что таким событием была Парижская коммуна.

Такой вывод прямым образом вытекает из анализа политических статей Фюстеля. Опасность народного восстания для него всегда была страшнее, чем немецкая победа над Францией. Реакцией Фюстель де Куланжа на седанский разгром была его статья "Les institutions militaires de la republique romaine", вышедшая в ноябре 1870 года. Это был период, когда пришли в движение огромные массы вооружённого французского народа, создававшего демократическую армию для защиты Франции. Фюстель де Куланжа в этот момент интересует вовсе не оборона Франции - в лице вооружённого народа он увидел, прежде всего, опасность революции и указал на это сам, определяя смысл своей статьи: "Есть обязательная связь между институтами военными и политическими. Согласие между ними, каково бы ни было правительство, обеспечивает прочность и устойчивость. Разногласия неизбежно ведут к революции. Если армия не устроена по образцу государства, она переделает государство по своему образцу"⁵⁷ .

В своих антинемецких статьях, написанных в осаждённом Париже, Фюстель не помышлял призывать на борьбу с немцами французский народ. Крайнее средство, на которое он решился, - это угрожать Германии судом истории. После 18 марта 1871 г. антинемецкие статьи Фюстеля вовсе обрываются, а предательская политика правительства "Национальной обороны", вступившего в прямой союз с немцами для подавления Коммуны, не встречает никакого протеста со стороны Фюстель де Куланжа. Весь 1871 год Фюстель был поглощён разработкой внутренних политических вопросов, поставленных Парижской коммуной. И только в 1872 г., когда прошёл первый испуг перед пролетарской революцией, Фюстель вспомнил о своих антинемецких настроениях. Но и теперь, противопоставляя французскую и немецкую науку, он, как мы видели, ищет причину слабости французской исторической науки в самой Франции, а именно в том, что здесь господствовала теория гражданской войны.

Наконец, на самой исторической теорий Фюстель де Куланжа антинемецкие мотивы сказались целым годом позже по сравнению с влиянием Коммуны. В 1871 г. в своей статье об организации юстиции, где Фюстель был занят проблемами борьбы с революцией и где была уже в достаточной мере очерчена его историческая теория, он был ещё далёк от той антинемецкой позиции, которую он сформулировал через год в статьях о германском вторжении V века и "О манере писать историю во Франции и Германии". В статье об организации юстиции в 1871 г. Фюстель ещё не отрицал варварского завоевания и крушения Римской империи. Говоря о разрыве между античной и средневековой юстицией, он писал: "Юридическая организация, которую Римская империя установила, не пережила империю. В тот день, когда германцы сделались господами Галлии, императорские должностные лица были удалены, а поскольку эти лица были одновременно и судьями, то весь юридический порядок был сразу уничтожен. Юстиция, которая была составной частью администрации, была опрокинута вместе с нею"⁵⁸ . Здесь, даже после своей военной полемики с немцами, Фюстель говорил о "германском достоинстве" и доказывал, что "не следует относиться презрительно к германской свободе"⁵⁹ .

Таким образом, антинемецкие взгляды Фюстель де Куланжа всегда выступали как нечто второстепенное, прямым образом подчинённое его основной политической идее - борьбе с революцией. Иначе говоря,

⁵⁵ Fustel de Coulanges "L'invasion germanique en V-me siecle, son caractere et ses effets". "Revue des deux mondes", 15 mas 1871, p. 244.

⁵⁶ Fustel de Coulanges "Linvasion Germanique en V-me siecle, son caractere et ses effets". "Revue des deux mondes", 15 mai 1871, p. 257 - 258.

⁵⁷ Fustel de Coulanges "Les institutions militaires de la republique romaine". "Revue des deux mondes", 15 novembre 1870, p. 314.

⁵⁸ Fustel de Coulanges "L'organisation de la justice dans l'antiquite et les temps modernes". "Revue des deux mondes", 15 mars 1871, p. 281.

⁵⁹ Там же, стр. 275.

приоритет Парижской коммуны по сравнению с франко-прусской войной в деле формирования политических и исторических взглядов Фюстель де Куланжа не подлежит сомнению. Это значит, что надо решительно покончить с легендой о Фюстель де Куланже как патриоте, которую создала французская буржуазная историография. Не патриотом был Фюстель де Куланж; он был ярким представителем той французской буржуазной реакции, которая с давних пор известна своим антипатриотизмом и которая всегда, когда грозила опасность со стороны пролетарской революции, предавала интересы своего собственного народа иноземному врагу.

*

Все шесть томов главного труда Фюстель де Куланжа "История общественного строя древней Франции" не вносят почти ничего нового в его теорию по сравнению с его политическими статьями начала 70-х годов. Методологически "сходным моментом его труда является тезис о том, что социальные и политические институты средневековой Европы есть не что иное, как прямое продолжение римских социальных и политических институтов, изменявшихся во времени, но остававшихся римскими по своему происхождению и по своей природе. Варварское завоевание не остановило традиционного романского развития Европы и не внесло в него почти никаких изменений. Этим самым Фюстель де Куланж наносил удар немецким расовым теориям, исходившим из того, что именно древние германцы создали средневековую Европу на развалинах завоёванной ими Римской империи. "Рим никогда не выдвигал в своей политике расовых противоположностей"⁶⁰ , точно так же как "жестокая и слепая национальная ненависть, к которой склонен германец наших дней, не была свойственна его предкам"⁶¹ .

Но этой односторонней германистической концепции Фюстель де Куланж противопоставлял не менее одностороннюю романистическую концепцию средних веков. Вместе с расовыми моментами Фюстель выбрасывал за борт истории и всё социально-политическое наследство варваров, сыгравшее, как известно, крупную роль в истории средневековой Европы. В особенности он стремился уничтожить все германские истоки происхождения Франции и связать её только с римской традицией. "Рим совершил политическое воспитание страны, которая должна была сделаться Францией"⁶² , - писал Фюстель о Галлии. Больше того: именно Галлия, по его мнению, была своего рода душеприказчиком и передатчиком римского наследия другим странам Западной Европы. Именно здесь, прежде всего "утвердились мнения, привычки, учреждения, которые должны были надолго пережить самоё Римскую империю и передаться через Галлию Германии и Англии"⁶³ .

Однако анализ трудов Фюстеля приводит к бесспорному выводу о том, что своим политическим остриём его историческая концепция была направлена не столько против Германии и немцев, сколько против революции в самой Франции. Его выпады против германизма вызваны главным образом тем, что с идеями "германского" завоевания Европы V века связывались идеи социально-политического переворота, идеи свободы и демократии. Опровергнуть германизм для Фюстель де Куланжа означало доказать, что история в своей естественной постепенности не знает скачков и революций. Романизм Фюстель де Куланжа был лишь оборотной стороной этой же идеи; сам Фюстель настойчиво подчёркивал, что его труд о средневековых учреждениях направлен пропив тех, кто считает, что "только грубая сила могла их установить, и что для их происхождения необходим был огромный переворот"⁶⁴ . В противоположность этому его задача состоит в том, чтобы доказать, что для происхождения этих учреждений не было необходимости" "в насильственной революции или завоевании одного народа другим"⁶⁵ .

Против какого класса, и против какой революции направлена историческая теория Фюстель де Куланжа? Бесспорно, нельзя игнорировать мнения, высказанного некоторыми биографами Фюстеля, и, прежде всего К. Жюллианом, что "История общественного строя древней Франции" - это полемический труд, направленный против историков периода Реставрации, против идей буржуазной революции. И действительно, Фюстель никогда не уставал бороться с концепцией О. Тьерри и Гизо, причём его полемика с ними шла в двух главных направлениях: во-первых, она была обращена против их теории классовой борьбы, составной частью которой было признание варварского завоевания как исходного момента истории Франции. Навязчивой идеей самого Фюстель де Куланжа была идея классового мира. Именно гармония между классами, по мнению Фюстеля, была залогом исторического прогресса, в то время как классовая борьба всегда была сильнейшим тормозом в историческом развитии и самой глубокой причиной трагедий в жизни народов. Стремясь показать всемогущество Римской империи, он рисует эту империю, как пример гражданского единства, а её успехи - как показатель того, "чего могла достигнуть дисциплина римского государства"⁶⁶ . Наоборот, прямой причиной бессилия Галлии перед Римской империей была в его глазах классовая борьба, и естественно, что подчинение Галлии Риму было неизбежным исходом для страны, "в которой утеряна социальная и военная дисциплина"⁶⁷ .

⁶⁰ Фюстель де Куланж "История общественного строя древней Франции". Т. II, стр. 487. 1904.

⁶¹ Там же, стр. 392.

⁶² Там же. Т. I, стр. 180.

⁶³ Там же.

⁶⁴ Там же, стр. XXXIII - XXXIV.

⁶⁵ Там же, т. II, стр. 240.

⁶⁶ Там же, т. I, стр. 77.

⁶⁷ Там же.

История германцев, по мнению Фюстеля, была историей непрерывной социальной и политической деградации, причиной которой была непрекращающаяся классовая борьба среди германцев. Германцы не могли, поэтому не только завоевать Римскую империю, но даже от неё защищаться. "Защиту народам дают сила их общественных учреждений и их социальная дисциплина"⁶⁸ ; утерявшие же своё гражданское единство германцы должны были неминуемо склониться перед Римом. Именно по этой причине Фюстель де Куланж приходил к отрицанию германского завоевания V века, служившего исходным пунктом для теории О. Тьерри и Гизо.

Во-вторых, полемика Фюстель де Куланжа была направлена против взгляда старого поколения историков на дворянство как на противника буржуазии. В противовес О. Тьерри и Гизо, Фюстель доказывал, что давно пора отрешиться от мысли, что дворянство "жестоко угнетало своих крестьян и во все времена мечтало только о том, чтобы раздавить буржуазию"⁶⁹ . Не осуждения, а хвалы достойно французское дворянство, ибо оно боролось, чтобы установить во Франции общественный строй, "подобный тому, что процветал по другую сторону Ламанша".

Фюстель чрезвычайно сожалеет о борьбе буржуазии против дворянства во французской истории; он упрекает французскую буржуазию в той, что она не последовала примеру буржуазии английской, которая была союзницей дворянства в своей стране. У палаты общин, где заседала буржуазия, "не было интересов или мнений собственно демократических. Одной своей стороной она примыкала к знати, составляя с ней одно целое. Она не помышляла становиться к ней во враждебные отношения; ни происхождение, ни права, ни интересы, ни чувства не ставили барьера между двумя палатами"⁷⁰ .

Вся эта дискуссия Фюстель де Куланжа с историками старого поколения, ещё вдохновлявшегося идеями буржуазной революции, показывает, как далеко ушла французская буржуазная историография второй половины XIX в. по пути реакции.

Но не борьба со старым поколением историков явилась главной целью Фюстель де Куланжа. Для него, как и для его современников - И. Тэна, Э. Ренана и др., - отрицание идей революции 1789 - 1794 гг. было не целью, а лишь средством в борьбе с социализмом. Начало этой борьбы во французской историографии положили, как известно, те же историки времён Реставрации, в том числе О. Тьерри и Гизо. Буржуазные биографы Фюстеля, указывая на его разногласия с О. Тьерри и Гизо, забывают признать, что Фюстель был не только их противником, но и ревностным учеником. Он вёл борьбу с ранними О. Тьерри и Гизо, как последними пророками буржуазной революции, но он был прямым наследником поздних Тьерри и Гизо - буржуазных историков, направивших свои удары против социализма. Борьба с социализмом является той общей почвой, которая объединяет Фюстель де Куланжа с его противниками, и его "История общественного строя древней Франции" явилась дальнейшим развитием реакционных идей предшествующего поколения французских историков.

Книга Фюстеля о древней Франции в действительности была книгой о Франции современной, средством борьбы за её буржуазный порядок. Это была попытка учёного-реакционера доказать, что извечными и естественными законами исторического развития являются незыблемость крупной собственности и нерушимость политического господства крупных собственников. Всё это должна было служить не чем иным, как исторической мотивировкой главного политического тезиса Фюстель де Куланжа - о том, что Парижская коммуна и её идеал - социализм - были резким нарушением естественных законов истории, и поэтому они - явления случайные, лишённые всякой исторической почвы.

Вначале была собственность - таков исходный тезис социальной теории Фюстель де Куланжа. "Историческая наука, - заявляет он, - не создаёт себе больше иллюзий о древнем праве предков. Она не верит больше в исконное равенство всех людей, в полюбовный раздел земель, в независимость и во все вообще добродетели, которые когда-то приписывались естественному состоянию"⁷¹ .

Таким образом, Фюстель де Куланж в своей книге не оставил места для общинно-родовых порядков, для коллективной собственности на землю, для общинных порядков вообще. Именно в этой связи он выдвигает свой знаменитый тезис об отсутствии крестьянской земельной общины в средние века. Он подчёркивает, что прочитал все исторические документы об аграрном строе эпохи Меровингов, "прочитал не один, а несколько раз, и не выдержками, а полностью, от доски до доски. После этого я могу твёрдо заявить, что в них нет ни одной строки, которая упоминала бы об общинном пользовании землёй или о сельской общине. Все законы регулируют частную собственность, ни один не рассчитан на общинное пользование"⁷² . Отсюда следовал вывод, что всякая теория, утверждающая существование как родовой собственности на заре истории, так и сельской марки в средние века, есть "чистый вымысел", и поэтому "этот роман, введённый в историю тридцать лет тому назад, должен быть отвергнут... всяким, кто согласно с нами считает историю наукой"⁷³ .

В противовес этому Фюстель выдвинул свою так называемую "вотчинную" теорию,

⁶⁸ Там же, стр. 102.

⁶⁹ Fustel de Coulanges "Rapport sur le concours relatif a la noblesse en France el en Anglettere". "Seances et travaux de l'Academie des sciences morales et politiques", t. C. IV, p. 419.

⁷⁰ Там же, стр. 420.

⁷¹ Фюстель де Куланж "История общественного строя древней Франции". Т. I, стр. 363.

⁷² Там же. Т. IV, стр. 209. 1910.

⁷³ Там же, стр. 240.

сущность, которой он выразил в краткой формуле "Вилла - противоположность сельской общины"⁷⁴ . При помощи этой теории он пытался доказать, что поместье (вотчина), приведшее из римской древности, явилось всеобъемлющим началом всего дальнейшего социального развития в средние века. Утверждение господства поместья и решительное отрицание всяких форм коллективной собственности составляют то двуединое основание, на котором покоится вся социальная теория Фюстель де Куланжа.

Социальное господство крупных собственников и полная зависимость низших классов послужили основой политического господства имущих верхов и политического бесправия народа. В изображении Фюстель де Куланжа французский народ в прошлом был не только бесправной, но и безмолвной массой. При всей своей социальной и политической приниженности он никогда не помышлял о востании: "В обществе, где права были так мало обеспечены, в низших классах должно было произойти большое движение, и именно бедные должны были отобрать имения у богатых. Случилось совершенно иначе"⁷⁵ . Больше того: если государственная власть была слабой, как, например, при последних Меровингах, то это вызывало всеобщее негодование народа: "Народ краснел за них, потому что они очень слабо давали чувствовать свою руку... Во всяком случае, люди VIII в. жаловались, по видимом у, на то, что короли у них были без власти, и свергли их, чтобы получить правительство более сильное, более способное заставить себе повиноваться"⁷⁶ .

Причину подобного явления Фюстель видел, прежде всего, в том, что в природе человеческой всегда "живёт инстинктивная потребность повиноваться. Когда власть исчезает, человек, прежде всего, ищет, какой власти ему подчиниться"⁷⁷ . Кроме того, восстание народа против господствующего класса было бы безнадёжно, ибо при всяких потрясениях государства низшие классы только проигрывают по той причине, что "государственная власть была благодетельнее для низших классов, чем для высших, и если эта власть исчезает, то больше всего страдают бедные и слабые"⁷⁸ . Всякое восстание, даже победоносное, было бы совершенно бесполезно для народа, так как невежественная масса не знала бы, что ей делать с политической свободой.

Так изображает Фюстель де Куланж традицию господства и подчинения в прошлом Франции. При этом он не связывает себя в оценке государственной формы господства класса собственников. Для него лучшей является та государственная форма, которая в данный исторический момент наилучшим образом обеспечивает социальную дисциплину и прочный государственный "порядок. Описывая завоевание Галлии Римом, он выступает апологетом республики, ибо римская республика несла Галлии прочный государственный порядок и гражданский мир. Римская общественная дисциплина воплощалась в республике; порядок и республика были синонимами. Но в последние века римской истории, когда Рим и Галлия обращены у Фюстель де Куланжа лицом в сторону зарейнского варварского мира, уже не республика, а римская монархия несла дисциплину и порядок в анархические массы варваров; и поэтому тон Фюстеля по отношению к республике резко меняется: он выступает как воинствующий монархист. Говоря теперь о республике, он подчёркивает, что все классы империи "были охвачены отвращением к этим порядкам", что же касается монархия, то "все устремились к ней с инстинктивной поспешностью; ей отдались сердца и воля людей, все прониклись к ней благодарностью за то, что она утвердилась над миром"⁷⁹ .

Такова историческая теория французского прошлого, которую создал Фюстель де Куланж после Парижской коммуны как теорию борьбы с идеями социализма в настоящем. Характерно, что и все исследования Фюстель де Куланжа по древней истории, к которой он теперь обращался как к источнику общественного строя средних веков, строятся также в плане прямой борьбы с социализмом. Чтобы оценить деятельность Фюстель де Куланжа как учёного в области древней истории, достаточно, как подчёркивал Ф. Пасси, вице-президент Академии моральных и политических наук, вспомнить статью, Фюстеля о собственности в Спарте, где он доказывал, что никакой общности земель, древняя история не знает. Стремясь воздать Фюстель де Куланжу высшую хвалу, Ф. Пасси воскликнул: "Как забыть... его прекрасный труд о собственности в Спарте, опровергнувший коммунистическую легенду, которой мы иногда позволяли овладевать собою!"⁸⁰ .

Таково политическое содержание той "спокойной" концепции Фрерэ - Дюбо, к которой Фюстель де Куланж призывал после Парижской коммуны. Не подлежит сомнению, что,_: апеллируя к этой старой теории, Фюстель де Куланж на деле создал совершенно, новую теорию; - между теорией Фрерэ - Дюбо и теорией Фюстель де Куланжа, разделёнными полутора веками, существует слишком большое различие и очень малое сходство: и та и другая были теориями романистическими, но по своему политическому содержанию они глубоко отличаются одна от другой. Теория Фрерэ-Дюбо была одним из орудий борьбы против тогдашнего врага буржуазии- дворянства, в то время как теория

⁷⁴ Фюстель де Куланж "История общественного строя древней Франции". Т. IV, стр. 252.

⁷⁵ Там же. Т. VI, стр. 699. 1916.

⁷⁶ Там же, стр. 260.

⁷⁷ Там же, стр. 819.

⁷⁸ Там же, стр. 699.

⁷⁹ Там же. Т. I, стр. 212 - 213.

⁸⁰ "Discours de m. Frederic Passy, vice-president de l'Academie a l'occasion de la mort de m. Fustel de Coulanges". "Seances et travaux de l'Academie des sciences morales et politiques", t. CXXXII, XI - XII, 1889, p. 870.

Фюстель де Куланжа обращена против теперешнего врага буржуазии - пролетариата, против пролетарской революции и социализма. Новые политические задачи французской буржуазии определили и новое содержание романистической концепции Фюстель де Куланжа.

И всю эту реакционную схему, целиком, извращавшую историческую действительность, Фюстель де Куланж настойчиво выдавал за объективную науку, свободную от классовых, националистических и всяких иных "предвзятых" мнений. Это - красноречивое свидетельство того, как далеко уже во времена Фюстеля ушла буржуазная наука в своей фальсификации истории.

На путь разрыва с исторической действительностью буржуазная историография вступила, как мы уже упоминали, сразу после революции 1848 года. Но это был только первый шаг. Когда Гизо, напуганный этой революцией, требовал отказа от теории классовой борьбы, у него ещё хватило мужества следующим образом оценить историю Франции: "Борьба различных классов, наполняет всю нашу историю. Революция 1789 г.: была всеобщим и наиболее мощным взрывом этой борьбы. Борьба дворянства и третьего сословия, аристократии и демократии, буржуазии и рабочих, собственников и пролетариев была различными формами и различными этапами той социальной борьбы, которая терзает нас столь продолжительное время"⁸¹ . И даже революция 1848 года, которая разбила все политические и исторические идеалы Гизо, рисовалась ему как вполне закономерный новый этап в развитии классовой борьбы, значение которого состояло в том, что "теперь выступил на сцену третий борец. Демократический элемент разделился. Против среднего класса выступил рабочий класс, против буржуазии - народ. И эта новая война есть такая же смертельная война, ибо новый претендент есть такой же надменный, такой же нетерпимый, какими были и другие. Только народ, по мнению этого нового претендента, имеет право на власть, и, никакому сопернику, старому или новому, дворянину или буржуа, он не позволит делить с собою эту власть"⁸² .

Когда Гизо писал это, он ещё находился во власти идей прогрессивного класса, который, даже- вступив на путь реакции, на первых порах не разучился в известной мере, видеть историческую действительность. Реакционная теория Фюстель де Куланжа явилась уже прямым походом против исторической действительности. При этом, усиление буржуазной реакции в исторической науке сопровождалось и усилением буржуазного лицемерия. Требование Гизо изгнать классовую борьбу из теории и политической практики, и установить всеобщий классовый мир на деле было не чем иным, как прикрытием для буржуазии в её попытке разгромить пролетариат. В ещё большей мере это относится к Фюстель де Куланжу, который своими декламациями о "чистой", безмятежной науке прикрывал воинствующую буржуазную реакцию, стремившуюся к беспощадному разгрому социализма. У Фюстель де Куланжа это лицемерие политическое нашло своё прямое продолжение в лицемерии научном. Общеизвестно, что Фюстель де Куланж, пытаясь обосновать свою искусственную реакционную схему, не останавливался перед сознательной фальсификацией исторических источников и в то же время всю жизнь не переставал твердить, что его толкование источников есть единственно научное, единственно объективное.

⁸¹ Guizot "De la democratie en France", p. 35. Paris. 1849.

⁸² Там же, стр. 36.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - М. АЛПАТОВ:

Комментарии: