Иллюстрации:
Libmonster ID: RU-7165
Автор(ы) публикации: В. ВОЛГИН

Академик В. Волгин

I

Элементы буржуазного мировоззрения зарождаются значительно раньше XVIII века. Но не подлежит сомнению, что именно в предреволюционной Франции XVIII в. буржуазное мировоззрение достигает наибольшей выразительности и завершенности. Это высший пункт в развитии буржуазной мысли.

Рост классового самосознания происходят неравномерно. Наибольшей интенсивности он достигает тогда, когда дальнейшее развитие производительных сил и соответственных им производственных отношений становится невозможным в рамках старой социальной структуры, - в периоды предреволюционные и революционные. В XVIII в. французская буржуазия переживала именно такую стадию интенсивного роста своего классового самосознания. В XVIII в. процесс формирования буржуазной идеологии - во всех ее областях - выступает поэтому перед нами с исключительной отчетливостью. Подходя к решительным боям с феодально-абсолютистским порядком, буржуазия в области идеологии как бы синтезирует достижения предыдущих веков, разрывая радикально с мировоззрением, характерным для старого, феодального общества. Изучая историю Франции XVIII в., мы наблюдаем, как складывается новая, буржуазная мораль, как возникают и развиваются новые представления о мире и человеке, об обществе и государстве, как новые, буржуазные вкусы и потребности проникают в искусство и литературу, как, наконец, вырабатываются политические системы и лозунги предстоящего великого переворота.

Отдельные части того сложного комплекса, который представляет буржуазная идеология XVIII в., складываются не одновременно. Изменение общественных отношений, повышение общественного удельного веса буржуазии, раньше всего сказывается в изменений норм морали. Новый, полный жизни, подымающийся к господству класс приносит с собою новый быт и новую, светскую, жизнерадостную личную мораль, оправдывающую человеческие потребности и их удовлетворение. К середине XVIII в. новые нравственные понятия не только формулированы, но и находят весьма широкое распространение. Параллельно идет соответствующий процесс в художественном творчестве, вдохновляемом новыми отношениями и новыми моральными стимулами. Конец 40-х годов, 50-е и 60-е годы - время усиленной разработки философских и социальных теорий. К этим годам относятся основные произведения великих французских материалистов, начало издания "Энциклопедии", экономические работы физиократов, рассуждения и романы Руссо. Практические выводы из этой громадной работы вызревают лишь в 70-х и 80-х годах. Лишь в эти годы приобретают полную конкретность политические требования буржуазии.

стр. 13

Буржуазная идеология развивалась в сложных взаимоотношениях с культурой феодальной. Борьба между силами нового, буржуазного общества и силами отживающего феодализма находила свое выражение в борьбе идеологий. Но эта борьба не всегда и не у всех ее участников носила одинаковый характер. Революционное отношение к феодализму, к феодально-абсолютистскому государству, к освящавшей его религии далеко не было на протяжении XVIII в. господствующим у представителей буржуазного миросозерцания. Тенденции оппозиционные, тенденции к компромиссу со старым миром, были весьма сильны даже во время революции. Мы знаем прекрасно, как были влиятельны группировки, тяготевшие к компромиссу с монархией, в первый период революции в Учредительном и в Законодательном собраниях. Верхние слои буржуазии не хотели доводить революцию до конца. В предреволюционный период эти умеренные оппозиционные группы создавали как бы правый фланг "Просветительства". На противоположном, левом его фланге выступали представители интересов и настроений мелкой буржуазии. Испытывая на себе отрицательное воздействие роста капиталистических отношений, мелкая буржуазия в ряде вопросов вносила в литературу "Просветительства" самостоятельную струю. В XVIII в. она выдвигает последних своих крупных теоретиков, как во время революции она выдвигает последних своих крупных политических вождей1 .

Пути развития идеологии определялись, помимо наличия различных по положению и по настроению группировок в среде буржуазии, также и другим моментом большого исторического значения: в своей борьбе с феодализмом французская буржуазия была не одинока. Противоречие между развитием производительных сил и устарелыми производственными отношениями и политическими формами остро ощущалось буржуазией: оно било буржуазию по ее материальным интересам. Но несравненно сильнее отсталость производственных отношений чувствовалась низшими слоями населения. И если буржуазия в известной своей части и в известной мере могла приспособляться и действительно до поры до времени приспособлялась к условиям феодализма и абсолютизма, то для низших слоев - деревенской бедноты, полупролетарских и пролетарских масс - таких путей приспособления не существовало. В низах французского населения неуклонно росло революционное настроение. Эта стихийная революционность масс редко выражалась непосредственно в литературной форме, но она составляла как бы фон, без учета которого нельзя понять полностью "Просветительства" XVIII века.

Острие народного гнева было направлено по преимуществу против феодально-абсолютистской системы. Немногочисленный французский пролетариат XVIII в. был еще далек от сознания своих классовых интересов. Теоретические построения с социалистическими выводами в большинстве своем не имели действенного характера, не объединяли вокруг себя масс: социализм оставался утопической мечтой немногочисленных интеллигентов. С этой стороны буржуазии опасности еще не угрожало, Грань, отделявшая интересы буржуазии от интересов широких народных масс, была гораздо менее заметной, чем в революционное время конца века. То, что их сближало, - общая потребность в устранении феодально-абсолютистского режима, - ощущалось весьма остро. Так создавались предпосылки для выступления буржуазии как класса, борющегося не только за свои классовые интересы, но и за интересы народа в целом. "Класс, совершающий революцию... выступает не как класс, а как представитель всего общества"2 . Именно поэтому так громадно


1 "В 1789 году мелкие буржуа могли еще быть великими революционерами; в 1848 году они были смешны и жалки". Ленин. Соч. Т. XXVI, стр. 346.

2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. IV, стр. 38.

стр. 14

историческое значение этой борьбы. Подготовляя ликвидацию феодализма, буржуазия делала большое прогрессивное дело, исторически необходимое для дальнейшего развития производительных сил, а следовательно, для движения вперед всего человечества.

Это своеобразное положение французской буржуазии XVIII в. не могло не сказаться на ее идеологическом творчестве. Не связанная страхом перед пролетариатом, вдохновленная своей ролью всенародного руководителя, буржуазная мысль XVIII в. могла достигнуть больших высот. Отсюда та смелость и решительность в разрыве со старыми традициями, та последовательность, тот радикализм в развитии новых положений, которые свойственны лучшим представителям буржуазной мысли XVIII века. На дальнейших стадиях исторического развития, в послереволюционное время, для буржуазии, самой превратившейся в один из господствующих классов, для буржуазии, почувствовавшей возможность революционного движения, направленного против ее господства, эти высоты были уже недоступны.

Но этот радикализм все же, конечно, имел свои пределы. И эти пределы тем более определенны, чем ближе мы подходим в нашем изучении буржуазной идеологии к практическим проблемам социального строя. Исключительно смелая в вопросах теории, в своей критике основ старого строя, буржуазная мысль XVIII в. по самому своему классовому существу не может в своих представлениях о социальном строе будущего выйти за пределы буржуазных отношений. Этим обусловлено характерное для нее противоречие: в борьбе за общенародные интересы, против феодального строя, она подымается до теоретических положений, как будто подрывающих самые корни всякого строя, сохраняющего эксплуатацию и классовое строение общества. Верная интересам своего класса, она предлагает на практике все же лишь идеализированное классовое общество, в котором неизбежно, как бы это ни было завуалировано, сохраняется, хотя и не в феодальных формах, эксплуатация.

Свободной от подобного противоречия может быть лишь идеология пролетариата, как класса, интересы которого требуют полной ликвидации классов и уничтожения эксплуатации человека человеком, а следовательно, истинного освобождения всего человечества. Лишь в идеологии пролетариата классовые интересы совпадают полностью с интересами общечеловеческими в подлинном смысле этого слова.

II

Официальной политической доктриной французского абсолютизма была в XVII - XVIII вв. сложившаяся еще со времени Ришелье теория неограниченной королевской власти, получаемой королями непосредственно от бога. Власть короля на земле подобна власти бога на небе; король - живой образ бога, его представитель. Воля короля не имеет других границ, кроме присущего ему сознания долга. Индивид, подданный, обязан беспрекословно повиноваться. Интересы подданного всецело подчинены, как высшему принципу, благу государства. Индивид может противопоставить этому принципу в случае столкновения с ним лишь "молитвы и терпение". Божественная по своему происхождению, олицетворяющая мощь государства, королевская власть, по существу, является властью деспотической, хотя ее теоретики этого слова и избегают.

Симптомы протеста против этой системы освященного религией деспотизма достаточно четко проявляются во французской политической литературе уже в царствование Людовика XIV. В оппозиционной литературе этого времени мы находим целый ряд положений, резко расходящихся с господствующей политической теорией и намечающих новые пути, на которые французская политическая мысль решительно вступила во второй половине XVIII века. Здесь есть уже и представление о легальной монархии, связанной законами, и идея ограничения королевской

стр. 15

власти, и защита прав личности, и, наконец, учение о народном суверенитете и о возникновении власти из договора. Но все эти положения даны в элементарной форме, без глубокого обоснования и без должного раскрытия всех вытекающих из них выводов. К тому же они зачастую связаны с идеализацией старых, отживших форм сословного представительства и с аристократическими тенденциями. Тем не менее историческое значение этих предшественников, расшатывавших своей критикой стройное и казавшееся неприступным здание абсолютизма и подготовлявших почву для восприятия новых, буржуазных политических идей, не следует преуменьшать.

Еще большее значение для развития французской буржуазной мысли XVIII в. имела английская политическая литература. В Англии политические теории, соответствующие интересам буржуазии, сложились на столетие раньше, чем во Франции. В многочисленных трактатах и памфлетах времени английской буржуазной революции конституционные, республиканские и демократические идеи нашли достаточно яркое выражение. Нельзя себе представить, чтобы при широких культурных связях между Англией и Францией эти идеи не проникали во Францию в XVII веке. Не случайным является тот факт, что пропаганду демократического устройства мы находим в XVII в. в утопическом романе Верасса - французского писателя, ряд лет проведшего в Англии. Но если влияние английских революционных идей первой половины XVII в. находило лишь слабое и косвенное отражение во французской литературе, то гораздо более сильным и непосредственным было влияние английских буржуазных политических мыслителей конца столетия, в первую очередь весьма популярного во Франции в XVIII в, Локка. В своих трактатах о гражданском управлении (1689) Локк лишь систематизировал достижения английской политической мысли XVII в., "очистив" их в интересах буржуазии от революционно-демократических тенденций. Но во Франции XVIII в., в абсолютной монархии, основанной на "божественном праве" королей, распространение его идей имело большое революционизирующее значение.

Недовольство внутренней и внешней политикой монархии было широко разлито во Франции уже к концу "великого царствования" Людовика XIV, доведшего страну до крайнего истощения. Оно углубилось и обострилось в результате бездарного и беспутного управления регента и Людовика XV. Недовольство охватывало не только низы общества, но и буржуазию, толкая ее в сторону враждебных абсолютизму идей. Однако было бы совершенно неверным представлять победу новых понятий о государстве над старыми, абсолютистскими принципами легкой и быстрой.

Весьма характерно для политических настроений французской буржуазии, что еще в 60 и 70-х гг. XVIII в. влиятельная группа буржуазных писателей, провозвестников буржуазной политической экономии (физиократы), выступает с настойчивой и убежденной защитой абсолютизма. Политическая доктрина физиократов значительно отличается от доктрины официальной. Это - теория "просвещенного", буржуазного абсолютизма, или, как физиократы иначе его называют, "легального деспотизма". Идеи "просвещенного абсолютизма" имели, несомненно, распространение задолго до возникновения физиократической школы. Они нашли свое отражение в многочисленных политических произведениях и исторических трудах Вольтера несмотря на его платонические симпатии к английской конституции. Сторонники "просвещенного абсолютизма" считали себя очень трезвыми политиками. Осуществление их программы не требовало как будто никаких насильственных переворотов, не требовало даже никаких существенных изменений в установившееся политической системе. Но именно потому эта программа была программой наивно-утопической, и жизнь очень скоро это доказала.

стр. 16

Идея ограничения королевской власти несмотря на пример Англии, несмотря на распространение английской политической литературы находит лишь слабые отклики во Франции первой половины XVIII века. Четкой и последовательной защиты конституционной теории мы у писателей этого периода не находим. На этих первых этапах своего развития конституционная теория причудливо сплетается с теорией "просвещенного абсолютизма".

Для буржуазных оппозиционных кругов XVIII в. авторитетнейшим политическим мыслителем был, несомненно, Монтескье. Буржуазная конституционная мысль Франции считает его своим родоначальником. И действительно, его "Дух законов", появившийся в 1748 г., сыграл большую роль в распространении и популяризации во Франции умеренных, конституционных идей. Монтескье следует признать величайшим представителем, быть может, единственным действительно крупным представителем теории политического компромисса. Тенденция к компромиссу с существующим порядком проходит красной нитью через весь труд Монтескье. Не случайно в качестве примера наиболее целесообразной политической организации он берет английскую конституцию, сложившуюся в результате компромисса между верхами буржуазии и землевладельческой аристократией. Монтескье, - несомненно, сторонник буржуазных "свобод", но он хотел бы, чтобы эти "свободы" осуществились не путем подавления высшего класса феодального общества, а путем соглашения с ним, с наименьшим для него ущербом. "Дух законов" появился раньше основных работ физиократической школы. Тем не менее он отразил более высокую ступень в росте буржуазного самосознания. Для определенного слоя буржуазии, тесно связанного своими частными экономическими интересами с монархией и дворянским землевладением, изображение политических порядков Англии в "Духе законов" сохранило значение политического идеала вплоть до эпохи революции. Но задачи, стоявшие перед буржуазией как классом, не могли быть разрешены во Франции путем компромисса. Революция неизбежно должна была пойти значительно дальше умеренной, конституционной программы Монтескье.

III

Исходным пунктом радикального, республиканского течения во французской политической мысли XVIII в. следует считать политический трактат Руссо - "Общественный договор". "Общественный договор" был опубликован в 1762 году. Характерно, что эта книга, которой суждено было стать политическим евангелием для республиканцев эпохи революции, сначала привлекла к себе несравненно меньше внимания чем другие произведения Руссо. Сам Руссо отнюдь не был склонен противопоставлять свою теорию теории Монтескье. Ни он, ни современные ему публицисты отнюдь не считали, что "Дух законов" и "Общественный договор" выражают резко различающиеся между собой политические установки. Вплоть до 80-х гг. политический радикализм не выделяется четко в общем потоке буржуазной оппозиционной литературы. Радикальные тенденции переплетаются у отдельных авторов с тенденциями умеренно-конституционными, как тенденции конституционные переплетаются с концепцией просвещенного абсолютизма. Их размежевание происходит лишь в процессе революции; лишь во время революции получает и "Общественный договор" значение основного документа республиканской политической философии.

В "Общественном договоре" почти совершенно отсутствуют черты исторического реализма: все его положения выводятся дедуктивно из основных определений, исторические примеры имеют характер иллюстративный. В этом отношении трактат Руссо примыкает к длинному ряду естественно-правовых построений XVII и XVIII вв. Последнее из предше-

стр. 17

ствовавших "Общественному договору" произведений этого рода - "Принципы политического права" женевского ученого Бюрламаки (1751) - было, несомненно, хорошо известно Руссо и оказало на формирование его политических идей непосредственное влияние. Для надлежащего понимания политического учения Руссо необходимо припомнить основные черты теории естественного права.

Исходным пунктом этой теории является понятие природы. Основной метод теории - рационалистический метод, метод дедукции из общих аксиоматических понятий. Обе эти черты свойственны почти всем социальным учениям XVIII века. Все они отвергают существующие отношения как "неестественные", "неразумные", противопоставляют им свой идеал как нечто естественное, логически вытекающее из природы, как нечто разумное, доказуемое логическим рассуждением, убедительным для всех разумных людей. Природа при этом понимается не диалектически, а метафизически, как нечто неизменное, а законы природы трактуются не как законы ее движения, а как нормальные соотношения, отнюдь не всегда и не везде находящие реальное применение. В этом понимании "естественные законы" ближе к законам, издаваемым государственной властью, чем к законам природы, в современном смысле этого слова. Не удивительно, что в XVIII в. мы встречаем режущие теперь наш слух выражения: "законодательство природы", "кодекс природы".

Учение о естественном законе в указанном его толковании и о естественном праве как системе естественных законов унаследовано мыслителями XVIII в. непосредственно от более ранних теоретиков права: Гроция, Пуффендорфа и др. Корни этого учения восходят к античной древности. Но идеологической формой широкого общественного движения естественное право становится только в XVIII веке. В это время оно используется как орудие борьбы с исторически сложившимися, традиционными отношениями - социальными, политическими и моральными. Противопоставляемое праву положительному, оно приобретает большое прогрессивное, а в работах некоторых теоретиков - и революционное значение.

Антиисторическому, метафизическому пониманию природы вообще соответствует в теории естественного права столь же антиисторическое понимание природы человека. Эта природа едина, постоянна, неизменна. В человеке может быть выделена эта неизменная природа, всегда имеющаяся в нем несмотря на все те наращения, которыми он обязан прогрессу культуры и развитию общественных учреждений. В результате такого выделения получается некий человек вообще - отвлеченный "человек"; наклонности и потребности этого отвлеченного "человека" и составляют основу всех дальнейших логических построений. Потребности и склонности, данные самой природой, не могут быть оспариваемы. Таким образом, из них само собою вытекает право на их удовлетворение. Это право присуще человеку вне всякой зависимости от писанных законов. Его оправдание и обоснование в природе.

Так рядом с системой "положительного" права воздвигается здание права естественного. Естественное право как вытекающее из природы, конечно, ставится выше права положительного, представляющего собою человеческое изобретение, которое может быть удачным (когда его нормы согласны с нормами естественного права), но может быть и неудачным. Дальнейший этап в развитии теории состоит в том, что естественный порядок, т. е. порядок, в котором царят естественные законы, находит себе место в истории человечества на ее первых ступенях, когда человек всего ближе к природе, когда он свободен от привитых ему в дальнейшем свойств, "случайных" по отношению к его естественному существу. Так возникает понятие естественного порядка как исходного,

стр. 18

пункта истории, так возникает широко распространенное в XVIII в. представление о "добром дикаре", живущем по законам природы.

Ставя перед собой задачу выяснения и исследования принципов политического права, Руссо разумеет под этим отнюдь не исследование закономерностей исторической действительности, определяющей конкретные, исторически существующие формы права. Принципы политического права - это "принципы законного и надежного правления"1 . Иными словами, Руссо интересует не то, что есть, а то, что должно быть. Система "Общественного договора" - не обобщение существующего, не философия истории, а идеал, облеченный в одежды естественно-правовой теории. Противоречие между этим политическим идеалом и политической действительностью Руссо прекрасно понимает. Наиболее резко характеризует он существующие общественные отношения в другом своем произведении - "Происхождение неравенства". В "Общественном договоре" Руссо более сдержан, но его отношение к существующему порядку несмотря на все смягчающие оговорки остается тем же. "Человек рожден свободным, а он всюду в оковах" - с этого положения начинает Руссо первую книгу своего исследования. И заканчивает он эту книгу противопоставлением общественного договора фактическим законам неравенства2 .

Общественный строй не есть нечто, данное человеку природой, утверждает Руссо. Если это так, если нормы общественного порядка не могут быть выведены непосредственно из природы, то возникает вопрос: что же лежит в их основе? Ни один человек не имеет естественной власти над себе подобным. Свобода - следствие природы человека, она должна сохранять силу и в общественных условиях. Власть не может поэтому основываться на так называемом праве сильнейшего. Самый термин "право сильнейшего" страдает внутренним противоречием. Сила - это физическая мощь, и из ее проявлений не может быть выведено никакого права. Когда разбойник нападает на меня в лесу и отбирает кошелек, пистолет, который он держит, есть власть. Мы повинуемся ему, но не потому, что обязаны повиноваться. Мы обязаны повиноваться только законной, власти. Так как основанием законной власти не может быть ни природа, ни сила, то остается придти к заключению, что таким основанием является соглашение, договор3 . Народ становится народом лишь в результате договора, лишь этот акт создает общество. Одно лицо может подчинить себе множество других лиц и господствовать над ними. Это будет скопление людей, в котором можно различить господина и рабов. Но такое скопление людей нельзя считать ни народом, ни ассоциацией, ни политическим телом4 .

Общественный договор - необходимое условие законной власти, необходимая предпосылка нормальной политической системы. Но в то же время для Руссо заключение договора есть определенный момент исторического развития, момент, отмечающий переход из первобытного состояния в состояние гражданское. Эта теория договорного происхождения гражданского общества - теория, характерная для всех естественно-правовых учений при всем различии их понимания основного договора, - в "Общественном договоре" занимает подчиненное положение: понятие договора как политической нормы оттесняет на второй план понятие договора как исторической гипотезы.

В естественном состоянии, говорит Руссо, человек противопоставляет враждебной ему среде только свои индивидуальные силы. Но насту-


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, p. 7. 1790.

2 Ibidem, p. 8. 44.

3 Ibidem, pp. 14 - 15.

4 Ibidem, p. 25.

стр. 19

пает момент, когда этих индивидуальных сил оказывается уже недостаточно для преодоления препятствий, вредящих существованию людей. Тогда естественное состояние не может уже более сохраняться: "Род человеческий погиб бы, если бы не изменил образа своего существования". Люди оказываются вынужденными соединить свои силы, образовать сумму сил, которая могла бы, повинуясь единому двигателю, обеспечить жизнь человечества1 . Это соединение сил и достигается путем общественного договора. Таким образом, переход в гражданское состояние спасает род человеческий от гибели. Договор производит в человеке замечательные превращения. Его поступки приобретают впервые нравственный характер. Справедливость заменяет место инстинкта, голос долга - место физического импульса, право - место вожделения. Человек теряет естественную свободу и безграничное право на все, что его прельщает; он выигрывает гражданскую свободу и право собственности на все, чем он владеет. Наконец, человек получает моральную свободу, ибо подчиняться своим вожделениям есть рабство, повиноваться закону, предписанному себе самому, есть свобода. Человек должен был бы без конца благословлять тот счастливый момент, когда он вышел из естественного состояния, когда он из тупого и ограниченного животного превратился в разумное существо и человека2 .

Задача, которую должен разрешить общественный договор, дана у Руссо как задача, вытекающая из некоторых гипотетических потребностей определенного исторического момента. Но ее условия формулированы так, что в них уже содержатся основные положения нормального, с точки зрения Руссо, политического порядка: "Найти форму ассоциации, которая всеми общими силами охраняет и защищает личность и имущество каждого своего члена и в которой каждый, соединяясь со всеми, повинуется все-таки только себе самому и остается таким же свободным, как раньше"3 .

Этими положениями определяются природа и содержание общественного договора. Хотя они и не выражены нигде формально, они, утверждает Руссо, всегда молчаливо признаются. С их нарушением каждый вновь вступает в свои первоначальные права, возвращает себе свою естественную свободу. Сущность общественного договора сводится к следующему: "Каждый из нас отдает свою личность в общее владение и всю свою силу подчиняет верховному распоряжению общей воли; и в общем организме мы получаем каждого члена как неразрывную часть целого"4. Каждое лицо отчуждается в пользу общины целиком со всеми его правами. Но, отдавая себя целиком всем, человек не отдает себя никому. Эквивалент того, что личность теряет, уступая общине право над собою, она получает как член общины в виде прав общины над всеми другими. В результате рождается моральный и коллективный организм, имеющий свое я, свою жизнь и волю. Это и есть гражданская община, или республика. Верховная власть не есть нечто отличное от гражданской общины: это та же община в активном состоянии5 .

Верховная власть по существу своему неограниченна. Никакое решение не может обязать ее по отношению к ней же, ибо она тождественна с народным организмом. Не может быть никакого основного закона, связывающего народный организм. С другой стороны, нет никакой нужды в гарантиях, защищающих подданных от верховной власти. Невозможно, чтобы политическое тело пожелало вредить своим членам. Наоборот, необходимы гарантии, обеспечивающие выполнение подданными их обяза-


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, p. 27.

2 Ibidem, pp. 37 - 38.

3 Ibidem, p. 28.

4 Ibidem, pp. 29 - 30.

5 Ibidem, p. 31.

стр. 20

тельств по отношению к верховной власти, так как у индивидуума есть частные интересы, которые могут не совпадать с интересами общими. Поэтому общественный договор предусматривает молчаливо, что верховная власть принуждает подчиниться общей воле гражданина, который отказывается ей повиноваться. "Это означает, - говорит Руссо, - лишь то, что его заставят быть свободным"1 .

Общественный договор дает политическому телу неограниченную власть над всеми его членами. Эта власть распространяется и на самую жизнь гражданина. Жизнь в гражданском состоянии не есть уже простой дар природы, она - условный дар государства. Целью общественного договора является сохранение жизни договаривающихся. Но если вы хотите сохранить свою жизнь при помощи других, то вы должны быть готовы также и отдать ее за других, когда это понадобится. Если гражданину говорят: для государства необходимо, чтобы ты умер, - он должен умереть2 .

Отдавая себя целиком общине, индивидуум тем самым отдает ей и принадлежащее ему имущество. Таким образом, в силу общественного договора государство является хозяином имущества всех своих членов. Но, принимая имущество частных лиц, государство не отнимает его у них, но обеспечивает за ними законное владение. Только государство превращает захват в право, а пользование - в собственность. Право собственности - создание государства, и оно всегда подчинено верховному праву на все земли, которое остается за общиной3 .

Таким образом, Руссо в противоположность защитникам капиталистического прогресса - физиократам - не признает собственность естественным правом. Собственность для него - право социальное, следовательно, государство, поскольку оно является верховным распорядителем всего имущественного фонда, вправе вмешиваться в отношения собственности и изменять ее формы. Это положение имело большое значение в социальной теории Руссо. Для Руссо и для его учеников эпохи революции оно служило теоретическим оправданием уравнительных мероприятий, ограничивающих экономическую свободу в интересах малоимущих.

Целью государства является общее благо; направлять государство может поэтому только общая воля, которая никогда не может быть отчуждаема. Верховный властелин, являющийся коллективным существом, может быть представлен только самим собою, он никому не может передоверить свою волю. Всякое передоверие означало бы замену общей воли частной. А частная воля не может в течение длительного периода совпадать с общей, так как она неизбежно стремится к преимуществам, тогда как общая воля стремится к равенству. Народ, передающий свою волю кому-либо, обещающий кому-либо слепо повиноваться, уничтожает себя как народ. "Как только появляется повелитель, нет больше верховного властелина, и тем самым политический организм разрушен"4 .

Отрицая возможность передоверия воли суверенного народа, Руссо последовательно приходит к отрицанию идеи народного представительства. В нормальном государстве граждане всегда отдают предпочтение общественным делам перед частными; каждый гражданин "летит" на собрание. Упадок интереса к общественным делам есть симптом охлаждения патриотизма, роста влияния частных интересов, вообще разложения государства. Тогда-то и изобретается народное представительство - национальные собрания депутатов. Закон, утвержденный представителями и не утвержденный народом, - не закон. "Английский народ


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, pp. 33 - 35.

2 Ibidem, pp. 61 - 63.

3 Ibidem, pp. 38 - 44.

4 Ibidem, pp. 45 - 47.

стр. 21

считает себя свободным и очень ошибается; он свободен только во время выборов членов парламента; как только они избраны, он раб, он ничто"1 .

Воля суверена, или "общая воля", может быть выражена, таким образом, только при помощи непосредственного решения всей совокупности граждан. Но "общая воля" не есть простая сумма частных желаний, не есть воля всех. Воля всех неизбежно отражает наряду с общими также и частные интересы. Для пояснения того, как из воли всех получается "общая воля", отражающая общий интерес, Руссо прибегает к математическому сравнению. Отнимите, говорит он, от суммы частных желаний плюсы и минусы, которые взаимно уничтожаются, и в сумме разностей получается "общая воля"2 . Как происходит этот мистический процесс элиминации частных интересов, почему в конце концов из большого числа различий получается "общая воля", - остается неясным. На практике для выявления общей воли Руссо предлагает простой и общераспространенный способ решения вопросов путем голосования.

Для того чтобы из соединения частных стремлений получилась действительно "общая воля", необходимо, чтобы каждый гражданин входил в эту сумму со своими желаниями как отдельный индивидуум. Лучше всего, чтобы граждане перед вынесением решения не имели между собою никакого общения. Объединения граждан, стоящие между сувереном и индивидуумами, вредны. При наличии союзов между гражданами множество мелких индивидуальных различий заменяется небольшим числом более крупных различий. Их сложение не приводит к взаимному уничтожению, и получается менее всеобщий результат. Так, в своем гипертрофированном индивидуализме Руссо приходит к принципиальному отрицанию системы политических партий3 . С точки зрения Руссо, это вполне последовательно. Для него борьба "частных интересов" не есть сила, определяющая "общую волю", это - препятствие, которое должно быть устранено, чтобы "общая воля" получила свою реализацию. Следовательно, политические партии, объединяющие частные интересы, не содействуют, а противодействуют выявлению "общей воли". Само собою разумеется, что в основе всего этого рассуждения лежит совершенно утопическое представление о политической жизни. В этой утопии подлинное содержание политической жизни классового общества - борьба интересов - путем некоторой математической манипуляции приводится к нулю, ее место занимает абстрактная "общая воля", объединяющая всех, каково бы ни было различие их реальных стремлений.

Целью "общей воли" является общее благо. Всякое законодательство должно стремиться к этой цели. Общее благо в первую очередь выражается в двух вещах: в свободе и равенстве. Свобода и равенство должны быть, следовательно, руководящими принципами хорошего законодательства4 . Однако из этого не следует, что законодательство должно быть одинаковым для разных стран. Наоборот, оно должно приспособляться к местному положению и к характеру обитателей каждой страны. Законодательная система неизбежно содержит ряд правил, общих для всех, но наряду с этим в ней должны быть особенности, делающие ее пригодной именно для данного народа5 .

IV

Таковы основные требования, предъявляемые к хорошему законодательству. Но Руссо не считает, что хорошее законодательство возможно в любой стране, при любых условиях. Он принимает теорию климата Мон-


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, pp. 174 - 177.

2 Ibidem, pp. 61 - 62.

3 Ibidem, pp. 52 - 53.

4 Ibidem, p. 95.

5 Ibidem, p. 98.

стр. 22

тескье, разумея под климатом природные условия вообще. Развивая мысль о влиянии климата, Руссо дает ей своеобразную и интересную экономико-материалистическую интерпретацию. Гражданская община как коллективный организм потребляет, но ничего сама не производит. Она получает все потребляемое ею посредством труда своих членов. Следовательно, для того чтобы она существовала, этот труд должен давать больше того, что необходимо для самих трудящихся. Государство существует на излишек производимого гражданами, а этот излишек различен в разных странах и зависит от природных условий1 . Там, где продукты земли не оправдывают затраченного труда, могут жить только дикари. Где труд дает лишь необходимое, могут жить варвары, но гражданский порядок там невозможен. Таким образом, самое существование общества, основанного на общественном договоре, мыслимо лишь при наличии определенных географических предпосылок.

Помимо условий географических возможности законодательства ограничены также условиями историческими. Рассуждение об исторических условиях - одно из немногих мест "Общественного договора", где сквозь толщу рационалистических рассуждений пробивается струя исторической диалектики, столь сильная в других произведениях Руссо. Каждое общество, рассуждает Руссо, переживает жизненные периоды, аналогичные возрастам у индивидуума. Политический организм начинает умирать со дня своего рождения и в себе самом носит причины своего разрушения. Этот процесс неизбежен. Наилучше устроенная конституция может лишь продлить жизнь государства, но не может спасти его от смерти. На различных ступенях своего развития народ не одинаково способен к усвоению хороших законов: наиболее восприимчивы народы в своей молодости; чем ближе к старости, тем более они неисправимы. Изменять установившиеся обычаи и укоренившиеся предрассудки - бесполезное и опасное дело2 .

К этому пессимистическому ряду мыслей Руссо возвращается неоднократно. Тем более интересно, что в "Общественном договоре" он делает попытку найти и для старых народов выход к "хорошему" законодательству. Этот выход он открывает в революции. Руссо оценивает здесь революцию не с точки зрения причин, ее вызывающих, а с точки зрения ее возможных результатов - и приходит к положительному выводу. Революции производят на народы такое же действие, как кризисы, связанные с болезнью, на отдельных лиц. Государство, охваченное гражданскими войнами, как бы возрождается и, вырвавшись из объятий смерти, вновь приобретает силу молодости. В такие моменты государство, забыв о предрассудках, может усвоить хорошие законы. В качестве примеров Руссо указывает не только Спарту времен Ликурга или Рим времен Тарквиниев, но и более достоверные и близкие по времени перевороты в Голландии и Швеции3 . Историческое оправдание революции в "Общественном договоре", несомненно, сыграло свою роль в революционном ' воспитании радикальной части французской буржуазии.

Руссо считает верховную власть неделимой. Она принадлежит суверену - народу - и может принадлежать только ему. С этой точки зрения он критикует теорию разделения властей Монтескье. Но это отнюдь не значит, что он объединяет законодательную власть с исполнительной. У него понятие верховной власти целиком сливается с понятием законодательной власти. Верховная власть, или "общая воля", принимает решения, имеющие всеобщее значение. Именно такие решения называются законами. Но политическое тело должно обладать как волей, так и силой. Последняя есть власть исполнительная. Ее действия не имеют всеобщего


1 Rousseau J. -J "Oeuvres completes". T. VIII, pp. 144 - 145.

2 Ibidem, pp. 80 - 81, 164 - 165.

3 Ibidem, p. 81.

стр. 23

значения, они состоят из отдельных актов, которые не входят в компетенцию верховной власти. Агент общественной силы, приводящий ее в действие согласно общим решениям общественной воли, - такова исполнительная власть. Ее нельзя смешивать с верховным властелином, по отношению к которому она является простым исполнителем. Отправление исполнительной власти называется правительством; человек или орган, на который она возложена, называется государем или магистратом. Акт, которым учреждается правительство, не есть договор между народом и государем. Не мыслим договор, в котором одна сторона обязуется повелевать, а другая - повиноваться. Есть лишь один договор - договор, образующий гражданскую общину. Всякий договор, который ограничивал бы верховную власть народа, уничтожил бы основной общественный договор. Носители исполнительной власти - не начальники народа, а его чиновники; он может назначать и сменять их, когда ему угодно; их функции основываются не на договоре, а на повиновении долгу, возложенному на них государством1 .

Формы правления для Руссо - лишь формы организации исполнительной власти. Верховная власть принадлежит народу при любой форме правления. Но народ может вручить исполнительную власть большей части народа, или небольшому числу людей, или одному человеку. В первом случае мы имеем демократию, во втором - аристократию, в третьем - монархию. Руссо утверждает, что каждая из этих форм может быть наилучшей при одних условиях и наихудшей при других. Для государства при данных отношениях может быть хорошей только одна форма правления, но при изменении этих отношений изменяется и наилучшая для этого государства форма правления. Народ вправе всегда отменить существующую форму и учредить новую2. Отказываясь от абсолютной оценки форм правления, Руссо тем не менее не скрывает своих собственных политических симпатий.

Демократию, в точном смысле слова, т. е. отправление исполнительной власти самим народом, он считает невозможной. Она "никогда не существовала и никогда не будет существовать". Народ создает законы, - нецелесообразно, чтобы он же их и исполнял. Нельзя себе представить, что народ все время собран для отправления функций исполнительной власти. К тому же занятие правительственными делами может отвлечь внимание народа как законодателя от общих целей. Демократический способ правления пригоден не для людей, а для богов3 .

Монархия - самая мощная форма правления. В ней все пружины государственного механизма сосредоточены в одной руке. Но зато ни при какой другой форме частная воля не обладает такой большой силой. Частная воля может легко все себе подчинить и направить силу администрации во вред государству. Монархи никогда не довольствуются той властью, которую дает им любовь народа. Они всегда отдают предпочтение принципу, который приносит им непосредственную пользу. Поэтому они стремятся не к тому, чтобы народ был цветущим и грозным, а к тому, чтобы он был слаб я беден, чтобы он не мог им противостоять. Главный недостаток монархии состоит в том, что при ней возвышаются обычно плуты, проныры и интриганы, которые, достигнув своими происками высоких должностей, сразу же обнаруживают перед обществом свою глупость. Народ при выборе ошибается гораздо реже чем монарх и обычно выбирает просвещенных и умных людей. "Человек с настоящими достоинствами почти так же редок в министерстве, как дурак во главе республиканского правительства"4 .

При выборной монархии в управлении нет последовательности, а вы-


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, pp. 103 - 105.

2 Ibidem, pp. 121, 107, 109, 105.

3 Ibidem, p. 125.

4 Ibidem, p. 135.

стр. 24

боры сопровождаются опасными смутами. При монархии наследственной всегда есть риск, что во главе правления окажутся дети, или изверги, или идиоты. Обычно сторонники монархии исходят из предположения, что монарх именно таков, каким он должен быть. Но это значит - сознательно обманывать себя. "Чтобы узнать, что представляет собою эта форма правления, ее надо рассматривать, имея в виду ограниченных и дурных государей, так как такими они вступают на престол или такими их делает престол"1 .

Наряду с суждениями, подобными вышеприведенным, у Руссо можно найти целый ряд смягчающих оговорок. Тем не менее его отрицательное отношение к монархии совершенно бесспорно. Во всяком случае для развития политической мысли предреволюционной Франции резко-отрицательные оценки Руссо имели несравненно большее значение, чем его почтительные и явно неискренние заявления, приравнивающие приказания монархов к общей воле на том весьма сомнительном основании, что "всеобщее молчание необходимо предполагает народное согласие"2 . Положения подобного рода должны были восприниматься как своеобразная защитная маскировка, искусно прикрывающая подлинные тенденции автора. А эти тенденции были, несомненно, республиканскими.

Наилучшей формой правления Руссо считает ту, при которой должностные лица избираются народом. Общественное уважение создается честностью, просвещением, опытом. Поэтому народное избрание гарантирует мудрость правительства. А управление мудрых есть, несомненно, наилучшее и наиболее естественное управление. Такое управление Руссо называет выборной аристократией. Он знает, конечно, и другие виды аристократии: патриархальную и наследственную. Патриархальная, или власть старейших, годится только для первобытных народов; наследственная, при которой власть переходит от одного к другому в пределах богатых, патрицианских фамилий, есть наихудшая форма правления. Выборная аристократия есть аристократия в настоящем смысле слова, т. е. правление лучших3 .

Правительство, даже избранное народом, осуществляет исполнительную власть в пределах существующих законов. Правительство получает свое существование от верховного властелина - народа. Господствующей волей правительства как органа подчиненного должна быть всеобщая воля, т. е. закон. Когда правительство управляет государством не по законам, оно захватывает верховную власть. А захват правительством верховной власти есть нарушение общественного договора и разрушение государства. В подобных случаях граждане возвращаются к своей естественной свободе. Они могут быть вынуждены повиноваться, но они уже не обязаны повиноваться.

Правительства имеют как бы естественную тенденцию к узурпации. Под предлогом охраны общественного спокойствия им очень легко расширить свои права и страхом наказаний заставить народ молчать, чтобы затем истолковать это молчание в пользу своей узурпации. Чтобы противодействовать этой опасности, Руссо рекомендует установить законом определенные сроки для особых периодических народных собраний, сроки, которых никто не мог бы отменить и отложить. Во время деятельности народных собраний исполнительная власть вообще прекращает свое существование: где есть представляемый, т. е. народ, там нет представителя, т. е. правительства. Но указанные периодические собрания имеют по отношению к форме правления учредительные функции. На каждом таком собрании должны быть прежде всего поставлены два вопроса: угодно ли верховному властителю сохранить существующую форму правления?


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, p. 141.

2 Ibidem, p. 47.

3 Ibidem, p. 127.

стр. 25

Угодно ли народу оставить заведывание в руках тех, на кого оно возложено в данное время?1 .

Таким образом, Руссо стремится поставить исполнительную власть в условия, которые затруднили бы для нее вторжение в сферу компетенции народа-законодателя. Тем не менее он признает, что бывают исторические моменты, когда исполнительной власти могут быть предоставлены полномочия управлять, не считаясь с законами, и приостанавливать на время деятельность верховной власти народа. В эпоху кризисов, рассуждает Руссо, когда дело идет о опасении отечества, недостаточная гибкость законов может явиться причиной гибели государства. В таких случаях строгое соблюдение всех форм, требующих слишком большого времени, было бы недопустимо. Если опасность так велика, что законы служат препятствием для спасения от этой опасности, то необходимо избрание достойного лица, которое заставляет смолкнуть все законы. Первое желание народа - предотвратить гибель государства. Поэтому чрезвычайные права такого диктатора не стоят в противоречии со всеобщей волей. Диктатура должна, однако, устанавливаться на определенный, по возможности короткий срок. Если диктатура остается в силе после того, как вызвавшая ее опасность миновала, она становится бесполезной и возникает новая опасность - образования тирании2 .

Идеальное государство Руссо имеет свою санкцию в свободном, разумном соглашении индивидуумов, движимых общим интересом. Основы этого государства, казалось бы, не нуждаются в санкции религиозной. Все частные интересы при образовании общей воли взаимно уничтожаются, всеобщая воля, естественно, складывается из воль индивидуальных без вмешательства внешних сил. Построение Руссо не предполагает необходимости иных мотивов у индивидуума, кроме мотивов рациональных. Однако убеждение в их достаточности для преодоления частных интересов, очевидно, не было у Руссо совершенно незыблемым. Во всяком случае, в заключительной главе "Общественного договора" он считает необходимым для прочности государства ввести дополнительно мотивы религиозные. Законы сверх той силы, которую они извлекают из них самих, должны иметь еще и другую силу. Эту силу и дает им религия. Руссо опровергает Бейля, доказывавшего, что религия бесполезна для государственного организма. Наоборот, нет, по его мнению, ни одного государства, основой которого не служила бы религия. "Государство чрезвычайно заинтересовано в том, чтобы каждый гражданин исповедовал религию, которая заставляет его любить свой долг"3 .

Христианство не может быть такой религией. Для конституции государства христианство скорее вредно. Римское христианство, т. е. католицизм, дает людям два закона, возлагает на них противоречивые обязанности по отношению к светской и духовной власти, нарушает единство общества. Чистое христианство евангелия также непригодно для общественной жизни: "Общество настоящих христиан не было бы обществом людей". Родина христианина не от мира сего; ему свойственно безразличие к делам мира. Он благословляет карающего господа, когда его государство разрушается. "Христианская республика" невозможна. Настоящие христиане созданы для рабства. Дух христианства благоприятствует тирании, и она всегда им пользуется4 .

Для государства догмы религии представляют интерес лишь постольку, поскольку они имеют отношение к морали и обязанностям граждан. Другой мир не подлежит компетенции верховной власти, ее не касается судьба ее подданных в будущей жизни. Но догмы, от которых зависит общественное поведение, без которых нельзя быть хорошим гражданином,


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, p. 189.

2 Ibidem, pp. 230 - 231, 235.

3 Ibidem, pp. 248, 257.

4 Ibidem, pp. 252, 255.

стр. 26

должны устанавливаться верховной властью. Их совокупность составляет "гражданскую религию". Эти догмы очень просты: существование всемогущего, разумного, благодетельного и заботливого божества, будущая жизнь, блаженство праведных, наказание злых, святость общественного договора и законов. Во всем остальном каждый может держаться какого угодно мнения. Но того, кто не верит в положения гражданской религии, государство вправе изгнать не как неверующего, но как антиобщественного человека. Того же, кто публично заявляет, что он верит, а ведет себя так, как неверующий, - государство должно предать смерти, ибо он солгал перед законами1 .

Политическая теория Руссо представляет крайнее выражение радикализма XVIII века. Идеи общественного договора и народного суверенитета проведены в ней с исключительной последовательностью. Именно в той форме, какую им придал Руссо, эти идеи были усвоены французскими республиканцами эпохи революции. Теоретические основы их политических воззрений формировались под преимущественным влиянием "Общественного договора". Не менее бесспорно влияние на них Руссо и в вопросах практической политики. У Руссо черпали они аргументы в пользу выборности должностных лиц; но у Руссо же находили они доводы и в пользу революционной диктатуры. Учением Руссо о собственности как социальном праве оправдывали якобинцы такие меры, как законы о максимуме и законы против спекуляции. Руссо же вдохновлял Робеспьера в его борьбе с "атеистами" и в организации культа "верховного существа". Политические идеи Руссо сыграли в XVIII в. крупнейшую революционную роль. В развитии республиканско-демократической мысли "Общественный договор" является весьма значительным этапом.

Историческая роль "Общественного договора" и характерные особенности его построения в равной мере обусловлены социальным генезисом политической философии Руссо. Крупнейший представитель мелкобуржуазной идеологии предреволюционной эпохи, Руссо создал в "Общественном договоре" политическую концепцию, в которой он достиг предела радикализма для политической мысли, не выходящей за грани буржуазного кругозора. В течение первого периода революции французская буржуазия делала ряд попыток разрешения стоявших перед нею исторических задач на путях компромисса. Все эти попытки были обречены на неудачу: задачи буржуазной революции могли быть разрешены во Франции лишь путем радикальной ломки всех старых форм. После того как подымающаяся все выше революционная волна смела сторонников компромисса, после того как теории компромисса были дискредитированы ходом революционных событий, "Общественный договор" Руссо, естественно, должен был стать и действительно стал теоретическим знаменем революции.

Руссо не смог подняться до исторического обоснования демократического идеала. Несмотря на гениальные проблески диалектического и материалистического понимания общественных явлений Руссо строит свою политическую систему строго рационалистическим методом, господствовавшим в буржуазной общественной науке его времени. В результате получается некая политическая утопия, резко противостоящая реально существующему политическому порядку и потому становящаяся в эпоху революции великолепным орудием борьбы с этим порядком. Эта утопия при всем радикализме предлагаемых ею политических форм покоится, однако, на очень неустойчивом основании. Государство, изображаемое Руссо в "Общественном договоре", строится в классовом обществе, где существуют противоречия классовых интересов, подходящих, очевидно, под категорию "частных интересов" по терминологии Руссо.


1 Rousseau J. -J. "Oeuvres completes". T. VIII, p. 258 - 259.

стр. 27

Противоречия интересов могут исчезнуть лишь с исчезновением классов. Идея взаимо-уравновешивающихся противоположных интересов, приводящих к утверждению всеобщей воли, есть прикрытая математической формулировкой мелкобуржуазная идея примирения классовых противоречий.

Столь же мелкобуржуазна по своему социальному генезису идея гражданской религии. Общество Руссо, если отрешиться от политических форм, совершенно аморфно: оно не знает никаких общественных организаций, оно простая совокупность индивидуумов. Это - представление, в полной мере соответствующее психологии независимого товаропроизводителя. Но индивидуумы, не связанные ни узами классовой солидарности, ни единством политических целей, даже не имеющие права совещаться друг с другом, в то же время вопреки "частным интересам" образуют в утопии Руссо единое политическое тело с единой волей. Вполне естественно стремление скрепить это лишенное внутренней связи сооружение цементом религиозных стимулов. В бесклассовом обществе религиозная санкция совершенно излишня, для пролетариата система "гражданской религии" столь же чужда, как и система религии "откровения". Для мелкобуржуазной индивидуалистической утопии гражданская религия необходима как противовес сохраняющим свою силу капиталистическим тенденциям, непрерывно угрожающим самому существованию мелкобуржуазной демократии. Закономерность религиозной санкции в системе Руссо была наглядно и убедительно подтверждена религиозной политикой робеспьеровского Комитета общественного спасения.

V

Рост недовольства существующим политическим порядком находит свое отражение во второй половине XVIII в. в самых разнообразных литературных формах. Из десятилетия в десятилетие растет по мере приближения к революции число политических трактатов и брошюр. Враждебные абсолютизму настроения окрашивают исторические и философские труды. Политические сюжеты проникают в художественную литературу. В наступлении на позиции монархического строя принимают участие все виды литературного оружия.

По своему историческому значению и по своему влиянию "Общественный договор" резко выделяется среди всей этой литературы. Однако в деле распространения новых политических идей, в деле разрушения авторитета старой теории монархии "божией милостью" мыслители второго ранга, публицисты и популяризаторы сыграли громадную роль. Нельзя также игнорировать политико-воспитательное воздействие в том же направлении философской, исторической и художественной литературы века "Просвещения". Вольтер отнюдь не был политическим теоретиком. Он был, как мы уже отмечали, очень умерен в своих политических пожеланиях. Он боялся участия в политической жизни широких народных масс. Однако его резкая критика христианства и божественного происхождения власти, защита "естественных" прав личности, свободы совести и свободы мысли, равенства граждан перед законом, популяризация английских учреждений - содействовали уяснению политических задач предстоящей революции не в меньшей мере чем глубокомысленные и малодоступные рассуждения "Духа законов" и "Общественного договора". Политические статьи "Энциклопедии" в большинстве очень сдержанны, отрицание прикрыто в них маской уважения. Но произведенное "Энциклопедией" сокрушение всех старых авторитетов, пропаганда неограниченных прав человеческого разума и принципа полезности как критерия всех человеческих отношений разрывали старые путы политических предрассудков не в меньшей мере чем предрассудков религиозных, намечали новые вехи политической мысли не в меньшей мере чем мысли философской.

стр. 28

Литературная деятельность Вольтера и "Энциклопедия", - конечно, явления исключительные по универсальности своего влияния. Но новая политическая идеология проникает в сознание все более широких масс также через каналы несравненно меньшего масштаба. Делу политической пропаганды служат и такие многотомные исторические работы, как "Философская история обеих Индий" Рейналя, и романы Мерсье, и гениальная комедия Бомарше - "Свадьба Фигаро". А наряду с этим в 70-х и особенно в 80-х гг. XVIII в. растут в числе и становятся все более резкими по тону популярные политические памфлеты. В теоретическом отношений эта памфлетная литература давала мало нового. Тем не менее ее непосредственное политическое влияние было очень велико. Она переводила рассуждения теоретиков на язык, более доступный массам, она ставила политические вопросы более конкретно, как практические вопросы текущего дня, наконец, в ней уже очень отчетливо звучал голос политической страсти, предвестие бурь революционного периода. Идеологическая подготовка великой буржуазной революции шла сложными и многообразными путями.

Среди дореволюционных политических писателей большим авторитетом пользовался в последние десятилетия перед революцией и в первые годы революции аббат Мабли. Современники ставили его имя рядом с именами Монтескье и Руссо. И действительно, Мабли внес в складывающуюся политическую идеологию буржуазии ряд новых черт. Теоретические основы политической системы Мабли, как и его социальные идеи, позволяют сблизить его со школой Руссо. Однако политические взгляды Мабли сложились у "его, повидимому, совершенно независимо от влияния Руссо. Во всяком случае, они изложены с достаточной полнотой в произведении, написанном еще в 1758 г., т. е. за несколько лет до выхода в свет "Общественного договора" ("О правах и обязанностях гражданина").

Единственным источником верховной власти для Мабли, как и для Руссо, является народ. Но общественный порядок не отделяется у Мабли от естественного порядка резкой гранью, какой служит в учении Руссо общественный договор. Люди предназначены природой к общественной жизни1 . Единственной целью, ради которой они образуют общественный союз, является их благо. Общественный порядок отнюдь не отменяет естественных прав человека - свободы и равенства: их не вправе отнять никакая власть. Лишение человека его естественных прав противоречит той цели, для которой люди вступили в общество. Функции общественной власти аналогичны функциям разума в человеке. Разумное начало в человеке нередко уступает влечению страстей. Правительства создаются для укрепления разумного начала. Законы должны служить уздой и руководителями страстей2 . Из этого следует, что правительства должны действовать сообразно требованиям разума, имея в виду обеспечение естественных прав и счастья граждан. Если же правительство принимает меры неразумные, вредные, то каждый гражданин вправе требовать изменения состава правительства. Это - не только неотъемлемое право, но и долг гражданина. Неповиновение, ведет к смутам; но слепое повиновение ведет к рабству3 . Был бы совершенно бессмысленным договор, отдающий народ полностью во власть правителя; такой договор не может связывать разумное существо. Такого, договора никогда не было. Первоначально народы давали своим вождям лишь временную и малоопределенную власть. Они повиновались вождям, отнюдь не считая себя ниже их. Лишь постепенно эти вожди узурпировали абсолютную власть4 .


1 Mably "Oeuvres completes". T. IX, p. 24, 56 - 57. 1732.

2 Ibidem. T. IX, p. 24 - 25.

3 Ibidem. T. XI, p. 340 - 341.

4 ibidem. T. XII, p. 42 - 43.

стр. 29

Законодательная власть, естественно, принадлежит суверенному народу. Передача ее в руки монарха или аристократии всегда ведет к превращению законодательства в орудие личных страстей. Но, защищая законодательную власть народа, Мабли в отличие от Руссо не считает целесообразной систему прямого народного законодательства. Интересно, что он отвергает эту систему не из-за технических неудобств, но по соображениям существа дела. История Греции, заявляет Мабли, учит тому, что масса капризна, неустойчива и тиранична. Масса, сама создавая законы, склонна относиться к ним с известным презрением, так как она знает, как влияют на их принятие интриги, сговоры, партийный дух, опрометчивость решений. Поэтому Мабли защищает идею народного представительства. Органом, законодательствующим от имени народа, должно быть собрание избранных народом представителей, которое способно выносить продуманные решения. Деятельность этого представительного собрания должна быть обставлена рядом строго соблюдаемых формальностей1 . Каждый депутат должен быть связан обязательным для него мандатом избирателей, которые во всякое время могут дезавуировать своего представителя.

Несмотря на то что принцип равенства Мабли ставит впереди принципа свободы, несмотря на то что Мабли защищает уравнительное социальное законодательство, в вопросе об избирательном праве он занимает нечеткую, колеблющуюся позицию. По природе все люди имеют равные права2 . Это для него бесспорно; и в то же время в большинстве своих произведений он высказывается против всеобщего избирательного права. По его мнению, те, кто живет за счет заработной платы, получаемой от богатых, неизбежно духовно принижены своим трудом. Закон должен признавать и в них некий "род граждан". Но они не должны быть допускаемы к участию в народных собраниях политического значения3 . Крайняя демократия может легко выродиться в тиранию. Поэтому допускать к управлению государством надлежит лишь тех, кто чем-либо владеет4 .

Мабли высказывается против соединения исполнительной и законодательной властей. Такое соединение ведет к крайнему угнетению. Но Мабли - отнюдь не сторонник равновесия властей. Исполнительная власть является у него подчиненным органом власти законодательной. Исходя из принципа народного суверенитета, он, естественно, защищает выборность должностных лиц. Но он против непосредственного избрания органов исполнительной власти народом, ибо это может, по его мнению, создать для магистратов независимое положение по отношению к законодательному собранию. Должностные лица должны быть избираемы законодательным собранием и подотчетны ему5 . Как гражданин обязан повиноваться исполнительной власти, так исполнительная власть обязана повиноваться законодательной. Во избежание опасности чрезмерного усиления исполнительной власти ее функции должны быть по возможности коротки и не возобновляемы6 . Исполнительная власть не должна быть представлена единой корпорацией. Это-совокупность отдельных лиц, получивших от законодательного собрания отдельные поручения и между собой не связанных. Совершенно ясно, что принцип разделения властей имеет в системе Мабли одностороннее значение. Это - лишь средство, препятствующее вторжению исполнительной власти в сферу законодательства.

Политический идеал Мабли - республика. Он горячо приветствует


1 Mably "Oeuvres completes". T. IX, p. 244.

2 Ibidem. T. XI, p. 173.

3 Ibidem. T. X, p. 84 - 85.

4 Ibidem. T. VIII, p. 307.

5 Ibidem. T. VIII, p. 317.

6 Ibidem. T. XII, p. 52 - 53.

стр. 30

торжество республиканских принципов в Соединенных штатах Америки. Наследственная или пожизненная власть всегда имеет тенденцию превратиться в тиранию. Но Мабли считается с укрепившимися взглядами, с многовековым господством монархического порядка. К тому же он боится слишком крутых поворотов. Он склонен поэтому сохранить монархию там, где она существует, лишив, однако, монарха всякой реальной власти. Английская конституция, как она изображена в "Духе законов", его совершенно не удовлетворяет. Утверждают, говорит Мабли, что существующее будто бы в Англии равновесие властей обеспечивает свободу. Но это совершенно неверно. О равновесии не может быть и речи хотя бы уже потому, что король может по своему произволу созывать и распускать парламент. Король многое может сделать без согласия парламента; парламент ничего не может сделать без короля. Король может приостановить действия парламента, а парламент не в состоянии заставить короля утвердить принятые парламентом билли. Где же здесь равенство, спрашивает Мабли. И не ясно ли, что та власть, которая имеет перевес, имеет возможность все более расширять сферу своих полномочий? Законодательная власть подчинена в Англии власти исполнительной - отношение, губительное для государства. Действительно, обеспечить свободу англичане смогут, лишь отняв у королевской власти ряд ее преимуществ. Необходимо лишить короля права распоряжаться деньгами, возможности подкупа посредством почестей, права объявлять войну и заключать мир, власти над войском, права созыва и роспуска парламента, права налагать свое вето на решения парламента1 . Таким образом, король сохраняет в системе Мабли лишь декоративно-символическое значение. Не удивительно, что за теорией Мабли утвердилось наименование теории республиканской монархии.

Мы знаем, что Мабли признает право народа на восстание против вредных правительств - право на революцию. Но революции всегда противостоит инерция духа - традиция. Против привычки революционный энтузиазм бессилен. Удачные революции возможны лишь тогда, когда они давно подготовлены2 . Есть надежда на успешное преобразование, если государству грозит гибель от плохих законов3 . Во всяком случае Мабли считает необходимым, чтобы народ пользовался своим правом на революцию очень обдуманно и осторожно. В деспотиях он не считает возможной удачную революцию; в умеренных монархиях не всегда революция является единственным выходом, так как можно надеяться на реформы со стороны доброжелательного государя4 .

Очень интересно, как представляет себе Мабли перспективы политических преобразований во Франции. Он предполагает, что инициатива преобразований будет принадлежать парламенту, который возглавит, таким образом, движение за свободу и против деспотизма. Надо пользоваться существующими правами, чтобы приобретать новые. Парламент, пользуясь своим правом протеста, сможет противодействовать установлению новых налогов без согласия Генеральных штатов5 . Если народ твердо поддержит парламент, то Генеральные штаты будут созваны. Тотчас же появится тысяча брошюр, разъясняющих народу его интересы. Первой задачей Генеральных штатов будет упрочить свое собственное существование путем выработки основного закона, предусматривающего обязательный созыв в определенные сроки народных представителей. Этот созыв не должен зависеть от произвола монарха. Никто не должен иметь возможность распустить Штаты или прервать их работу. Задача составления основного закона - первоочередная задача. Если ее не удастся


1 Mably "Oeuvres completes". T, XII, p. 197 - 210

2 Ibidem. T. IX, p. 204 - 207

3 Ibidem, p. 131.

4 Ibidem, p. 231.

5 Ibidem. T. XI, p. 400.

стр. 31

разрешить, - все потеряно. Утвердив права народного представительства, нетрудно будет далее их укреплять и, расширять мирным путем, без всякого насилия. Если же Генеральные штаты вместо выработки основного закона возьмутся сразу за устранение всех злоупотреблений, то все, чьи интересы нарушены этим, соединятся для того, чтобы помешать преобразованиям1 .

Как мы видим, в прогнозе Мабли немало черт, свидетельствующих о незаурядной тонкости наблюдения и предвидения. Но при всем том этот прогноз окрашен в тона утопии, поскольку он предполагает возможным преобразование французского абсолютизма в конституционную монархию мирным путем и без нарушения интересов тех классов, на которые абсолютизм опирался.

VI

В последних своих произведениях Мабли имел уже возможность учесть опыт не только английской конституционной монархии и старых европейских республик, но и образовавшихся на его глазах Североамериканских соединенных штатов. Конституции отдельных штатов с их декларациями прав, декларация независимости, наконец, конституция Соединенных штатов произвели во Франции большое впечатление. Американские конституционные документы подвели известные итоги процессу развития буржуазной политической мысли XVII-XVIII вв., оформили эти итоги как нормы действующего государственного права. Их теоретические основы не представляли ничего нового: они были даны английской буржуазной революцией XVII в., английскими политическими теоретиками XVII-XVIII вв., частично - теоретиками французскими (Монтескье и теория разделения властей). Но факт юридического оформления положений, которые до того находили место лишь на страницах политических трактатов, сам по себе имел громадное историческое значение, особенно для буржуазии Франции, страны, стоявшей на пороге буржуазной революции. Американские документы давали как раз то, чего не могли дать великие французские теоретики, - не теоретические аргументы, а практические образцы.

Значительная часть конституций Североамериканских штатов, как и федеральная конституция, были переведены на французский язык и могли, таким образом, непосредственно влиять на французское буржуазное общественное мнение. Но наряду с этим пропаганду американских порядков вели и французские публицисты 80-х годов, будущие деятели революции. Американский конституционный опыт отразился на очень многих предреволюционных политических проектах, в частности на проектах Кондорсэ (1743 - 1794). Крупный ученый-математик, универсально образованный человек, секретарь Академии наук, тесно связанный лично и идейно с энциклопедистами и физиократами, Кондорсэ выступил в качестве политического писателя лишь в последние годы феодально-абсолютистского режима.

В политических произведениях Кондорсэ очень сильно чувствуется влияние физиократов. Как и физиократы, он идеализирует буржуазное общество, провозглашает собственность естественным правом, оправдывает неравенство, являющееся результатом накопления собственности, защищает полную свободу торговли и единый поземельный налог. Но Кондорсэ - физиократ, разочаровавшийся в утопии "просвещенного абсолютизма", убедившийся в невозможности буржуазного прогресса без решительных перемен в политическом строе. Его проекты представляют для нас интерес как симптом решительного сдвига в политических настроениях буржуазии в последние годы абсолютизма.

Как и вся памфлетная литература последних предреволюционных лет, политические работы Кондорсэ уделяют очень мало внимания общим


1 Mably "Oeuvres completes". T. XV, p. 415, 418 - 420.

стр. 32

вопросам теории. Время абстрактного теоретизирования прошло, наступало время политического действия. Если уже Мабли считал необходимым наряду с теоретическими рассуждениями дать нечто вроде практической программы для предстоящего преобразования политического строя Франции, то Кондорсэ всецело сосредоточивается на разрешении именно последней задачи.

Мы знаем, что Мабли связывал свои надежды на политические преобразования с такими традиционными учреждениями, как парламенты и Генеральные штаты. Кондорсэ совершенно чужда эта тенденция искать точки опоры для политического преобразования в тех или иных формах старого, отживающего порядка. Его политическая программа, резко разрывая все связи с политическими традициями, отражает более высокий уровень в развитии классового самосознания буржуазии, рост уверенности буржуазии в своей социальной мощи, в своей способности построить политическое здание заново, совершенно игнорируя материал, накопленный предшествующей историей. Характерно, что Кондорсэ, как и Сийес, объявляет третье сословие подлинной нацией. По поводу конфликта между королевской властью и парламентом Кондорсэ высказывается решительно против парламента1 . Парламентская аристократия, пополняющаяся путем покупки должностей, хотела бы, по его мнению, путем приобретения права вето в вопросах законодательства установить свою тиранию. Кондорсэ считает эту аристократическую тиранию более опасной чем тиранию одного лица. Явно имея в виду концепцию Монтескье, Кондорсэ заявляет, что "совместное владычество духовенства, дворянства и тридцати верховных судов" является худшим видом деспотизма, ибо это деспотизм анархический. С недоверием и опаской смотрит Кондорсэ и на решение созвать Генеральные штаты. Его отталкивает сословный принцип, по которому они строятся. Он боится, что они могут закрепить сословные привилегии, вместо того чтобы их уничтожить. Он предпочел бы Национальное собрание, избранное на основе всесословных выборов по округам, без деления на курии.

Первой задачей Национального собрания должно быть составление декларации естественных прав человека по примеру американских деклараций. В декларации должны быть фиксированы "неотъемлемые" права человека, предшествующие положительным законам и стоящие выше их. К таким "естественным" правам Кондорсэ относит прежде всего свободу и неприкосновенность личности, свободу распоряжения собственностью и естественное равенство. Под последним Кондорсэ разумеет политическое равенство перед законом, отсутствие сословных и корпоративных привилегий и изъятий. Неравенство, вытекающее из отношений собственности или из отправления общественных обязанностей, не противоречит естественному праву2 . Декларация прав как основной конституционный закон не должна подлежать изменению в обычном законодательном порядке.

Понятие естественных, неотъемлемых прав человека не было, конечно, новостью во французской политической литературе. Не ново и то содержание, которое Кондорсэ вкладывает в это понятие: его отдельные составные элементы можно найти и у физиократов и у Мабли, если ограничиться лишь наиболее близкими Кондорсэ писателями. Но мысль о необходимости формулировать естественные права в особой декларации, о необходимости закрепить их путем изъятия из нормальной законодательной процедуры, - эту мысль дал ему, несомненно, пример Америки.

Кондорсэ относится совершенно отрицательно к той оценке, которую дал Монтескье английской конституции. Эта конституция не есть осуще-


1 Condorcet "Oeuvres completes". T. XII, p. 137 ss. 1804.

2 Ibidem, p. 230 - 238, 323 - 324.

стр. 33

ствление продуманной системы. Она результат определенных условий, политических и социальных, результат исторических случайностей и компромиссов. Систему разделения властей, как она применяется в Англии, Кондорсэ осуждает: она ведет лишь к анархии или инерции. Англичане обязаны своей свободой вовсе не конституции, а отсутствию цензуры, акту "habeas corpus", суду присяжных1 . Кондорсэ указывает не только на те недостатки английской конституции, которые были отмечены уже Мабли право короля и палаты лордов не допустить отмену любого вредного закона и вообще парализовать законодательную деятельность народных представителей. Он ясно видит также недостатки самой системы народного представительства в Англии. Палата общин, говорит Кондорсэ, должна бы представлять нацию, но в действительности этого нет: палата общин - аристократический корпус, решения которого диктуются сорока - пятьюдесятью лицами. Таким образом, в Англии наряду с прямым деспотизмом короля и палаты лордов существует деспотизм косвенный, действующий через палату общин2 .

Несмотря на всю резкость выпадов против деспотизма, Кондорсэ в дореволюционный период считал необходимым сохранить во Франции наследственную монархию. Монархическую форму он признает наиболее соответствующей богатству Франции и количеству ее населения. В этом вопросе Кондорсэ, очевидно, очень близок к Мабли. С другой стороны, он согласен с Мабли в отношении к двухпалатной системе: вторая палата в лучшем случае - тормоз законодательства, в худшем - источник аристократических притязаний. Законодательная власть должна быть сосредоточена в единой, избираемой народом законодательной палате.

Но Кондорсэ не является в изучаемое нами время сторонником всеобщего избирательного права. Подлинными гражданами государства могут быть признаны, по его мнению, только собственники. Если несобственники имеют какие-либо права, помимо права на жизнь и свободу, рассуждает Кондорсэ, то они получают эти права от собственников. Если всем предоставить право голоса, то это только облегчит установление влияния богатых. Такому влиянию легче смогут противодействовать собственники. Наконец, собственники имеют равный интерес с несобственниками в вопросах законодательства и больший - в вопросах налогового обложения. Таким образом, не будет несправедливости в том, чтобы возложить на них представительство интересов всего населения3 .

Кондорсэ считается с возможностью перерождения законодательного собрания, захвата им верховной власти. Чтобы устранить эту возможность, Кондорсэ настаивает на кратком сроке полномочий представителей (два года), требует особых условий (большинство в три четверти избирателей) для продления этих полномочий, наконец, сохраняет за избирателями (точнее - за их окружными собраниями) право законодательной инициативы и право окончательного утверждения принятых Национальным собранием законов4 . Комбинируя, таким образом, представительство с прямым народным законодательством, Кондорсэ пытается придать впитанным им идеям Руссо форму, практически осуществимую в большом государстве. Очень вредной считает Кондорсэ, и в данном случае повторяя Руссо, систему политических партий. Судя по примеру Англии, он утверждает, что эта система создает благоприятные условия для подкупа и опасна для свободы. Законодательное собрание, во избежание его превращения в деспотическую власть, должно быть лишено всяких исполнительных функций. Более того, представители не должны занимать никаких административных и судебных должностей.


1 Condorcet "Oeuvres completes". T. XII, p. 107 ss., 131 - 132.

2 Ibidem, p. 205, suiv.

3 Ibidem, p. 16.

4 Ibidem, p. 56, suiv.

стр. 34

В этом вопросе Кондорсэ, несомненно, находится под влиянием американских конституционных документов.

Подводя итоги обзору развития политического радикализма во Франции XVIII в., необходимо констатировать, что идеологами третьего сословия была проделана в этой области за четверть века - с 1762 по 1789 гг. - громадная работа. Их критика не оставила камня на камне в старой политической доктрине, обосновывавшей абсолютистский порядок. Впротивовес этой доктрине они выдвинули ряд новых построений, отражавших различные этапы развития и различные оттенки буржуазной политической мысли и образовавших богатый идейный арсенал, из которого брали свое оружие вожди и борцы всех политических группировок эпохи буржуазной революции. Однако наряду с этим надо отметить границы, перед которыми останавливались, не решаясь их перешагнуть, радикалы XVIII века.

"Общественный договор" Руссо, пропагандируя идеи неотчуждаемого народного суверенитета, прямого законодательства народа и выборности магистратуры, тем самым пропагандировал основные принципы республиканской теории. К республиканским выводам ведет логически аргументация Мабли и Кондорсэ. Если Руссо вдохновляет пример Женевской республики, конечно, очень им идеализированной, то Мабли в последние годы его деятельности и Кондорсэ накануне созыва Генеральных штатов превозносят республиканские учреждения Соединенных штатов. Тем не менее ни Руссо, ни Мабли, ни Кондорсэ не считают возможным предлагать республиканский строй для Франции. Наоборот, все они специально оговаривают, что для Франции этот строй не подходит. Республиканские идеи все же, несомненно, просачивались в народные массы. Их распространению содействовали, отнюдь не ставя себе этой цели, даже такие умеренные писатели, как Монтескье и Вольтер, сочувственно описавшие республиканские порядки: первый - в "Духе законов", второй - в "Республиканских идеях". Вопреки представлению о прочности монархических традиций республиканские идеи не могли не находить отклика в угнетенных и обездоленных низах народа. Республиканское движение 1792 - 1794 гг. было бы не мыслимо без предварительных молекулярных изменений в политической психологии масс. Но эти изменения происходили без сознательного участия политических идеологов.

Таково же отношение радикальных политических мыслителей XVIII в. к практическому применению принципа демократии. Опять-таки и Руссо, и Мабли, и Кондорсэ теоретически стоят на позициях абсолютного политического равенства. Однако, как мы видели, Мабли и Кондорсэ высказываются против предоставления избирательного права лицам, не владеющим собственностью. Того же взгляда держится радикальнейший из философов-материалистов XVIII в. д'Ольбах в его "Социальной системе". Даже Руссо в своих "Рассуждениях о правительстве Польши" предостерегает от демагогов, требующих свободы для людей, сердца которых исполнены всеми пороками рабов1 . Таким образом, от участия в народном суверенитете пролетаризированных слоев населения отказываются не только писатели, выражающие интересы верхов торгово-промышленной буржуазии, - ученики физиократов и Монтескье, - но и признанный основоположник теории демократического государства.

Наконец, - и это наиболее поразительно, - никто из авторитетных политических мыслителей XVIII в. не только не призывает к насильственному перевороту, но и не считает такой переворот практически целесообразным. И в этом вопросе мы видим тот же разрыв между теоретическими предпосылками и практическими выводами. Мы знаем, что Руссо считает революцию при известных условиях весьма плодотворной в политическом, отношении. Он предвидит наступление века революций. Но тот


1 Rousseau "Oeuvres completes". T. VIII, p. 312 - 313. 1790.

стр. 35

же Руссо протестует против внутренних беспорядков, производимых "отупевшей чернью, сначала раздраженной нестерпимыми обидами, а затем втайне побуждаемой к мятежу ловкими смутьянами". Мы видели, что Мабли признает право народа на восстание. Но тот же Мабли боится смут, связанных с народными восстаниями, боится "подонков человечества", боится непрерывных революций, которые могут закончиться лишь установлением тирании1 . Именно поэтому он призывает не к восстанию, а к осторожности.

Идея насильственной революции, провозглашенная в начале XVIII в. в ненапечатанном "Завещании" Мелье, появляется вновь в литературе лишь в последние годы перед революцией в памфлетах малоизвестных и маловлиятельных авторов вроде Карра или Сильвен Марешаля, притом в весьма неопределенной форме2 . Точно так же лишь в нескольких памфлетах 1789 г. находим мы защиту избирательных прав для людей, лишенных собственности. Эту половинчатость политических писателей XVIII в. в вопросе о практической цели и практических методах необходимого политического преобразования нельзя отнести исключительно за счет боязни цензуры и правительственных репрессий или боязни оттолкнуть читателя слишком резким разрывом с укоренившимися монархическими традициями. В основе ее лежит действительный и остро ощущаемый страх перед теми глубокими социальными катаклизмами, которыми грозит выступление угнетенных и доведенных до отчаяния масс.

Осторожность идеологов не могла, конечно, предотвратить это выступление, исторически неизбежное. Социальная революция, в процессе которой происходила смена феодальной формации формацией капиталистической, не могла не пробудить к политической жизни все слои населения. Разрешить свои исторические задачи революция могла лишь в ожесточенной борьбе с силами старого, феодального общества. Без участия широких народных масс, деревенских и городских, она не могла победить. Но вступившие в борьбу крестьянские, мелкобуржуазные, полупролетарские и пролетарские массы принесли революции не только необходимую ей физическую силу: они принесли также свои социальные настроения, свою непримиримость со старым порядком, свои политические мечты и надежды, созревавшие не без влияния политической литературы, но отнюдь не связанные свойственной этой литературе робостью в вопросах политической практики. Характеризуя русскую революцию 1905 - 1907 гг., Ленин писал: "Масса народа, большинство его, самые глубокие общественные "низы", задавленные гнетом и эксплуатацией, поднимались самостоятельно, наложили на весь ход революции отпечаток своих требований, своих попыток по своему построить новое общество, на место разрушаемого старого"3 . Это замечание Ленина применимо ко всякой истинно народной революции, в том числе и к революции 1789 - 1794 годов.

В политических программах эпохи революции противоречия интересов социальных классов и групп выступают с несравненно большей обнаженностью чем в теоретических разногласиях дореволюционного времени. Здесь, в огне реальной классовой борьбы, под давлением поднявшихся масс происходит четкое размежевание между сторонниками конституционной монархии и сторонниками республики, между защитниками избирательного ценза и защитниками всеобщего избирательного права. В огне классовой борьбы, под давлением масс выковывается и приобретает завершенную форму теория демократической республики.


1 Mably "Oeuvres completes". T. XII, p. 81 - 82 et autres. 1792.

2 "Цепи рабства" Марата вышли до революции лишь на английском языке и не получили распространения во Франции.

3 Ленин. Соч. Т. XXI, стр. 396.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ПОЛИТИЧЕСКИЙ-РАДИКАЛИЗМ-НАКАНУНЕ-ФРАНЦУЗСКОЙ-РЕВОЛЮЦИИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Svetlana LegostaevaКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Legostaeva

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

В. ВОЛГИН, ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАДИКАЛИЗМ НАКАНУНЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 18.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ПОЛИТИЧЕСКИЙ-РАДИКАЛИЗМ-НАКАНУНЕ-ФРАНЦУЗСКОЙ-РЕВОЛЮЦИИ (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - В. ВОЛГИН:

В. ВОЛГИН → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Svetlana Legostaeva
Yaroslavl, Россия
1832 просмотров рейтинг
18.08.2015 (3145 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
7 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАДИКАЛИЗМ НАКАНУНЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android