Уже много лет на страницах издаваемых в ГДР и ФРГ книг и журналов ведется обмен мнениями по вопросам аграрной истории периода феодализма и генезиса капитализма в Германии, который, несомненно, заслуживает внимания специалистов других стран.

В историографии ФРГ можно наблюдать своеобразные и противоречивые процессы. С одной стороны, это попытки пересмотреть под влиянием марксистской науки некоторые традиционные концепции, с другой - старая приверженность к идеям проповедника реакционных взглядов "гибели западного мира" О. Шпенглера, который объявил крестьянина "фигурой без истории". Против подобных идей счел нужным выступить такой видный западногерманский специалист по аграрной истории, как В. Абель, отметивший, что "представления о средневековье как о периоде тысячелетнего застоя" все еще весьма живучи. Он иронически цитирует Шпенглера, писавшего о крестьянине, что тот отделен от городской культуры, которая творит мировую историю, "и только глупо размножает себя от поколения к поколению..."¹ .

После второй мировой войны появились и продолжают появляться работы, в которых единственным носителем прогресса объявляются немецкие помещики, в том числе прусские юнкеры и прибалтийские бароны² . В такой трактовке проблем аграрной истории феодализма находят отражение события современной или недавней политической борьбы. Как отмечает историк ГДР Р. Бертольд³ , до проведения демократических аграрных реформ в ГДР в Западной Германии господствовали уже давно установившиеся в буржуазной историографии концепции об укреплении крепостнических порядков в остэльбском районе начиная с XVI столетия и об имевшем там место так называемом сгоне крестьян с земли. Но едва только были проведены реформы и рухнули навсегда надежды остэльбских юнкеров получить обратно свои земли, как в общем потоке ожесточенных нападок на эти реформы зазвучали своеобразные нотки "исторической реабилитации". Появились книги и статьи, авторы которых стали утверждать, что никакого "исторического оправдания" проведенным в ГДР преобразованиям не может быть, так как эти земли якобы всегда принадлежали юнкерам и их предкам и никакого "сгона крестьян с земли" никогда вообще не происходило или он имел место в весьма незначительной степени.

Известный западногерманский историк Ф. Лютге заявил, что до XVIII в. помещики захватили только крестьянские дворы, опустевшие в результате 30- летней войны и эпидемии чумы, и тем самым якобы обеспечили эволюцию и прогресс в земледелии⁴ . О том, что уже в те времена существовали безземельные крестьяне, которые,

¹ W. Abel. Geschichte der deutschen Landwirtschaft vom fruhen Mittelalter bis zum 19. Jahrhundert. Stuttgart. 1962, S. 9.

² См. W. Gorlitz. Die Junker. Adel und Bauern im deutschen Osten. Geschichtliche Bilanz von 7 Jahrhunderten. Glucksburg. 1956.

³ R. Berthold. Feudales Bauernlegen im Spiegel der westdeutschen Geschichtsschreibung. "Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft" (ZfG), 1961, N 6, S. 1301.

⁴ F. Lutge. Deutsche Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Ein Uberblick. Berlin-Gottingen-Heidelberg. 1952, S. -155 - 157, 238 - 241.

стр. 168

как на это указывает Р. Бертольд, и сами, без помещиков, могли бы заселить и обработать опустевшие дворы⁵ , Лютге предпочитает не говорить. Захват крестьянских земель, происходивший в XVIII в., он пытается представить как малозначимое явление, которое имело место только в Мекленбурге⁶ . В некоторых статьях и в своей книге "История немецкого сельского хозяйства" Абель также пытается преуменьшить захватнический характер расширения помещичьих полей, которое происходило начиная с XIV в. в Восточной Германии⁷ . Своеобразную теорию возникновения восточногерманского помещичьего хозяйства юнкерского типа проповедуют Ханс и Гертруд Мортенсены. По их утверждению, помещики якобы отнюдь не сгоняли насильно крестьян с обжитых ими мест; просто они стремились увеличить свои доходы и накладывали на крестьян все новые повинности. Не все крестьяне могли вынести столь тяжкое бремя, поэтому часть их вынуждена была покинуть свои хозяйства, и только тогда помещикам ничего другого не оставалось, как присоединить эти земли к своим поместьям. В работе Мортенсенов явно чувствуется и расистский подход к историческим проблемам: они намекают на то, что повышенные повинности выдерживали, как правило, немецкие крестьяне, а крестьяне славянского происхождения оказались не столь энергичными и работоспособными и поэтому потеряли свои земли⁸ .

Всем этим реакционным концепциям дали отпор историки ГДР. Полемизируя по этому вопросу с В. Абелем, который утверждает, что в так называемой Миттельмарке из имевшихся в 1800 г. помещичьих земель 25% относилось к числу захваченных в период колонизации, 45% - к числу опустевших в результате 30-летней войны и эпидемии чумы крестьянских земель и лишь 25% было отнято у крестьян, Р. Бертольд указывает на то, что приведенные цифры больше говорят против Абеля, чем в его пользу. Если даже рассматривать разорение крестьянских хозяйств в годы войн и эпидемий не как результат деятельности правящего класса феодалов, то все равно напрашивается вопрос: почему опустевшие дворы не были заняты наследниками или соседями крестьян? Если учесть и то, что и захваченные в период немецкой колонизации земли были отняты у славянских крестьян, то получается, что целых 95% (25 + 45 + 25) помещичьих земель были одного и того же происхождения, то есть отняты у крестьян⁹ . Р. Бертольд справедливо отмечает и то, что такие явления, как уход крестьян с обычных мест, появление пустошей и присоединение крестьянских земель к помещичьим, нужно рассматривать в более широком историческом плане. Усиление эксплуатации со стороны феодалов, борьба против нее крестьян, которая часто выражалась в побегах, - все это, по существу, формы и проявления борьбы между двумя основными классами феодального общества. Если в результате коллективного насилия класса феодалов крестьяне в конечном счете лишились своих земель, а помещики захватили крупные латифундии, то это говорит о том, что произошел процесс, названный основоположниками марксизма-ленинизма "сгоном крестьян с земли", и ничто не меняется от того, в каких конкретно-исторических или юридических формах он произошел (были ли присоединены к поместьям земли, с которых крестьян согнали, или были присоединены крестьянские наделы, покинутые уже до того их прежними владельцами в результате экономического или внеэкономического насилия со стороны феодалов)¹⁰ .

В тесной связи с вопросом об историческом значении "сгона крестьян с земли" стоит более широкий вопрос - об исторической роли юнкерского хозяйства. Начало более глубокой разработке этой проблемы было положено дискуссией, которая была вызвана появлением книги историка ГДР И. Нихтвейса "Ликвидация крестьянства в Мекленбурге"¹¹ и в которой приняли участие историки многих социалистических

⁵ R. Berthold. Op. cit., S. 1302.

⁶ F. Lutge. Op. cit., S. 251.

⁷ W. Abel. Zonen und Schichten europaischer Agrarverfassung. "Zeitschrift fur Agrargeschichte", 1955, N 1, S 8f.

⁸ Hans und Gertrud Mortensen. Ober die Entstehung des ostdeutschen Grossgrundbesitzes. "Nachrichten der Akademia in Gottingen", I, Phil. - Hist. Klasse, 1955, N 2, S. 30f.

⁹ R. Berthold. Op. cit., S. 1303 - 1304.

¹⁰ Ibid., S. 1307 - 1308.

¹¹ I. Nichtweiss. Das Bauernlegen in Mecklenburg. B. 1954.

стр. 169

стран¹² . В процессе грабительского захвата крестьянских земель помещиками И. Нихтвейс был склонен видеть такую же форму процесса так называемого первоначального накопления, как огораживание в Англии. И действительно, зашедшее в тупик феодальное сельское хозяйство могло бы таким путем преодолеть некоторые трудности. Но даже в помещичьих хозяйствах явление это приводило к некоторым положительным сдвигам лишь в том случае, если оно сопровождалось переходом к более прогрессивной системе полеводства, выращиванием новых культур, развитием новых отраслей сельского хозяйства и т. п.

При оценке этого процесса с точки зрения развития экономики всей страны нельзя не задуматься над вопросом, который другой историк ГДР, Г. Гейтц, уже в 1955 г. поставил в своей рецензии на книгу И. Нихтвейса: что стало с согнанными со своих мест крестьянами, поступили ли они в распоряжение зарождающейся капиталистической промышленности или стали вольнонаемными работниками в сельском хозяйстве¹³ ? Спустя пять лет Г. Гейтц сам ответил на него. После изучения многочисленных материалов, касающихся судьбы согнанных со своих наделов мекленбургских крестьян, он пришел к выводу, что в результате уничтожения их усадеб большая часть крестьян превращалась "в поденщиков, являющихся крепостными, обязанными работать в имении. О возможности появления в результате "освобождения" крестьян от земли безземельного и лично свободного наемного работника не может быть и речи, так как ни одного подобного случая не установлено"¹⁴ . Поэтому до тех пор, пока рабочая сила изгнанных из усадеб крестьян не освободится для капиталистического производства, Г. Гейтц считает возможным говорить лишь о феодальном уничтожении крестьянских хозяйств. Ю. Кучинский и Г. Гейтц указали на то, что юнкерское хозяйство представляло собой, по существу, своеобразное "разделенное хозяйство": одна часть средств производства - земля - находилась в руках помещиков, другая часть - людская и тягловая рабочая сила - в руках крестьян¹⁵ . На основе анализа богатого конкретного материала была глубоко раскрыта ленинская идея, что при барщинной системе крестьянское хозяйство, по существу, превращается в придаток помещичьего.

Однако, как уже указано выше, в последние десятилетия в западногерманской буржуазной историографии дают себя чувствовать и прогрессивные тенденции. Уже в первой половине 60-х годов историки ГДР в своей борьбе против реакционных концепций западногерманской историография смогли опереться на исследования прогрессивно настроенных историков ФРГ, среди которых были и некоторые ведущие специалисты¹⁶ . Определенная эволюция наблюдалась во взглядах В. Абеля. Опубликованные недавно работы историков ФРГ К. Вразе и Ф.-В. Хеннинга положили начало обмену мнениями с историками аграрных отношений ГДР¹⁷ . "В последнее время, - пишут историки ГДР Р. Бертольд, Харниш и Х.-Х. Мюллер в своей коллективной рецензии на эти работы, - в Западной Германии появились некоторые работы, которые заслуженно привлекают наше внимание... Эти работы дают нам новые данные, показывают более ясно региональные различия, обогащают тот базис исторических данных, который мы можем использовать для оценки предыстории капиталистического освобождения крестьян... Они интересны и с методической точки зрения... Но у них есть и серьезные недостатки, которые проявляются прежде всего в неполном понимании исторических связей и сути исторических явлений. Так, с довольно большим

¹² См. G. Heitz. Zur Diskussion uber Gutsherrschaft und Bauernlegen in Mecklenburg. ZfG, 1957, N 2, S. 278 - 296.

¹³ ZfG, 1955, N 4, S. 645.

¹⁴ G. Heitz. Feudales Bauernlegen in Mecklenburg im 18. Jahrhundert. ZfG, 1960, N 6, S. 1375.

¹⁵ G. Heitz. Bauernwirtschaft und Junkerwirtschaft. "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte". (B.), 1964, Teil II-III, S. 82f.

¹⁶ "В ряде статей историки нашей республики, - пишет Р. Бертольд, - защищали демократические позиции немецкой аграрной историографии, на которых стоят и некоторые ведущие западногерманские аграрные историки" (R. Berthold. Bedeutung und Aufgaben der agraren Betriebsgeschichte. "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte", 1966, Teil II, S. 221).

¹⁷ R. Berthold, H. Harnisch, H.-H. Muller. Der preussische Weg der Landwirtschaft und neuere westdeutsche Forschungen. "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte", 1970, Teil IV, S. 267.

стр. 170

успехом применяются количественные методы, но при этом не учитывается диалектика исторического процесса"¹⁸ .

В то время как историки ГДР указывают на возможности использования собранного западногерманскими авторами материала и некоторых разработанных ими статистических методов, видные представители исторической науки ФРГ прямо указывают на те важные импульсы, которые были получены ими от ученых-марксистов. Заслуживает внимания то, что Абель счел нужным при подготовке второго издания своей "Истории немецкого сельского хозяйства" учесть и результаты исследований историка ГДР Х.-Х. Мюллера. Хотя и во втором издании своей книги В. Абель описывает заслуги таких дворянских любителей земледелия, как граф Борке и Шенберг фон Бренкельхоф, он считает нужным добавить к этому: "Наряду с помещиками должны быть оценены заслуги управляющих, арендаторов, буржуазных владельцев имений и крестьян. Х.-Х. Мюллер справедливо подчеркивает, что участие крестьян в прогрессе сельскохозяйственной экономики в конце XVIII столетия было недооценено как со стороны буржуазных, так и со стороны марксистских историков. Он приводит примеры технического и экономического прогресса в крестьянских хозяйствах..."¹⁹ .

Все вышесказанное свидетельствует о том, что по вопросам аграрной истории Германия между историками марксистами и немарксистами начался полезный обмен мнениями, в ходе которого все более ощутимо проявляется преимущество марксистской методологии. Какие же наиболее интересные методические и методологические вопросы поднимаются в этой дискуссии?

Прежде всего дискуссия развернулась по вопросу о том, что по существу следует понимать под аграрной историей. Когда в 60-е годы в ФРГ стала издаваться многотомная "Аграрная история Германии", один из главных ее редакторов, Г. Франц, и некоторые другие историки пытались противопоставить "аграрной истории" "историю сельского хозяйства". По их мнению, "аграрная история-это более общее и высшее понятие", в которое входит в качестве подчиненного понятие "история сельского хозяйства", отождествляемое ими с историей аграрных порядков и историей крестьянства²⁰ . Но этот вывод подвергся критике со стороны В. Абеля²¹ .

Характерно, что многие западногерманские исследователи, которые в последнее время стали изучать аграрную историю Германии, довольно остро полемизировали с защитниками ограничительно "общественно-правовой" трактовки истории крестьянства. "В прежних аграрно-исторических исследованиях основное внимание было обращено на правовые аспекты взаимоотношений господ и крестьян и на отмену этих отношений благодаря освобождению крестьян... - пишет К. Бразе в своей диссертации о барщинных крестьянах Восточной Пруссии. - Настоящее исследование принадлежит к кругу тех работ, авторы которых стараются осветить количественную сторону аграрной истории, к которой до сих пор относились с пренебрежением..."²² . С не менее категорической критикой господствовавших в историографии традиций выступил западногерманский историк Ф. - В. Хеннинг. "Хотя и правовые вопросы, которые относились к жизни людей, - пишет он, - имели определенное влияние на экономическое и социальное положение отдельных индивидов, все же, когда мы хотим показать и подвергнуть анализу положение крестьян или других групп населения, на первый план надо поставить экономические аспекты"²³ .

Принципиальные возражения "общественно-правовая" трактовка аграрной истории встретила со стороны историков ГДР. В. Лаубе в своей рецензии на многотомную "Аграрную историю Германии" пишет, что принципы, выдвинутые Г. Францем, нельзя считать правильными, и выступает против такого подхода, "когда история произ-

¹⁸ Ibid, S. 263 - 264.

¹⁹ W. Abel. Geschichte der deutschen Landwirtschaft vom fruhen Mittelalter bis zum 19. Jahrhundert. 2. Aufl., Stuttgart. 1967, S. 324.

²⁰ R. Berthold. Zur Problematik der deutschen Agrargeschichte. Betrachtungen zu der in Stuttgart erscheinenden Reihe "Deutsche Agrargeschichte". Agrargeschichte oder Landwirtschaitsgeschichte? "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte", 1965, Teil II S. 243.

²¹ W. Abel. Geschichte der deutschen Landwirtschaft.., Stuttgart, 1962, S. 9.

²² K. Brase. Der Einfluss der Bauernbefreiung auf die Belastung der Scharwerksbauern in Ostpreussen. Gottingen. 1967, S. 1.

²³ F.-W. Henning. Bauernwirtschaft und Bauerneinkommen in Ostpreussen um 18. Jahrhundert. Wurzburg. 1969, S. XI.

стр. 171

Бедственных отношений (аграрных порядков), производительных сил, положения и борьбы крестьянства трактуется вне их взаимных связей и вырывается из объективной взаимозависимости"²⁴ . "Ценность работ Абеля и его учеников в области изучения аграрной истории, - пишут историки ГДР, - лежит в стремлении охватить возможно более широко явления и процессы экономического развития, оформить их количественно и таким образом сделать сравнимыми длительные периоды и крупные районы. Те выработанные правящими классами правовые нормы, которые являются главным объектом исследования историко-правового направления, отступают у них на задний план"²⁵ . Подчеркивая значение количественного анализа, историки ГДР указывают на работы В. И. Ленина, который в исследовании процессов развития капитализма в земледелии России опирался на данные 558570 крестьянских хозяйств, в которых проживало свыше 3,5 млн. крестьян, причем каждое хозяйство было охарактеризовано многими (до 14) показателями²⁶ .

Интересен и вопрос о том, развивалось ли сельское хозяйство в период феодализма. В предисловии к книге западногерманского историка Х.-В. Финка фон Финкенштейна "Развитие сельского хозяйства в Пруссии и Германии. 1800 - 1930" Х. Краус пишет: "В течение столетий земледелие оставалось неизменным. Площадь распаханных полей зависела от количества населения; колебания и изменения последнего приводили сразу же к изменению в размере полей. Но площадь сельскохозяйственных угодий была ограничена и количеством тяглового скота, имевшегося в распоряжении крестьян, и возможностями удобрения полей, которые зависели исключительно от количества скота, а это последнее зависело от естественных условий и от обеспеченности кормовой базой..."²⁷ . Абсолютизация по существу правильных идей о медленных темпах развития производительных сил и о том, что их развитие задерживалось отсталыми производственными отношениями, может объективно привести к отрицанию любого прогресса в развитии производительных сил в земледелии. Как самокритично отмечают историки ГДР, подобные преувеличения или неточные формулировки встречались в свое время и в работах марксистских историков. "Неправильно было бы из медленного темпа развития производительных сил в период позднего феодализма, из явлений неизменчивости и стагнации (а последние порою имели место в действительности) вывести заключение об отсутствии любого развития производительных сил"²⁸ , - пишет Р. Бертольд. Против теорий господства тенденций стагнации и упадка в период позднего феодализма энергично выступает и историк ГДР Х.-Х. Мюллер, который приводит в своей книге убедительные данные о значительном росте продукции земледельческих культур во второй половине XVIII столетия²⁹ .

Не особенно далеки от концепции полной стагнации и те теории, которые приписывают такому демографическому фактору, как рост количества населения, решающие значение в развитии земледелия. Этой точки зрения придерживаются В. Абель и его ученики. Однако, как на это указывают историки ГДР, во втором издании своей книги "Аграрные кризисы и аграрная конъюнктура" Абель уже в некоторой степени меняет свою концепцию. Испытывая, по-видимому, воздействие марксистской трактовки общественно- экономического прогресса, теперь он на первое место ставит уже фактор развитая производительных сил: "Что возрастающее количество народонаселения могло себя прокормить только при возрастании земледельческой деятельности, не требует дальнейших объяснений... Аграрный прогресс тех времен был условием роста количества населения, но, с другой стороны, и рост количества народонаселения был предпосылкой для расширения и интенсификации земледелия"³⁰ .

²⁴ ZfG, 1963, N8, S. 1570.

²⁵ R. Berthold, H. Harnisch, H.-H. Muller. Op. cit. S. 267.

²⁶ Ibid., S. 261.

²⁷ H. W. Finck von Finckenstein. Entwicklung der Landwirtschaft in Preussen und Deutschland, 1800 - 1930, s. 1. s. a., S. VII.

²⁸ R. Berthold. Fortschritt und fortschrittstragende Krafte in der spatfeudalen Landwirtschaft. Gedanken zu einem Buck von Hans-Heinrich Muller. "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte", 1969. Teil I, S. 403.

²⁹ H.-H. Muller. Markische Landwirtschaft vor den Agrarreformen von 1807. Entwicklungstendenzen des Ackerbaues in der zweiten Halfte des 18. Jahrhunderts. Potsdam. 1967, S. 5 u. 71.

³⁰ См. R. Berthold. Agrarkrisen, Agrarkonjunktur und Bevolkerungsentwicklung. "Jahrbuch fur Wirischaftsgeschichte" 1971. Teil IV. S. 240.

стр. 172

Попытки объяснить, по существу, все развитие сельскохозяйственной экономики ростом населения были подвергнуты обоснованной критике историками ГДР, которые сумели показать, что роль демографического фактора с течением времени уменьшается. Было бы неправильно полностью отрицать его значение, особенно в те периоды, когда еще были мало развиты товарно- денежные отношения. "Но с того периода, когда господствующим становится товарное производство, все время увеличивается доля населения, которое покупает свои продукты на рынке, - пишет Р. Бертольд, - и непосредственное влияние роста народонаселения (на развитие земледелия. - Ю. К.), наблюдавшееся в ранние периоды истории, превращается в опосредованное влияние через рынок"³¹ . Историки ГДР указывают на то, что приведенный и проанализированный Абелем и его учениками материал, по существу, говорит против концепций Мальтуса, свидетельствуя об одновременном - и в некоторой степени даже параллельном - росте количества населения и производства продуктов³² .

В последние годы историки ГДР собрали интересный материал о развитии земледелия и росте наделения в Германии, Франции, Англии я США в XIX столетии. Основываясь на этих данных, Р. Бертольд произвел статистический анализ динамики развития земледелия и роста населения. При этом ясно обнаружилось, что статистические кривые, отображающие движение сельскохозяйственного производства, отнюдь не следуют слепо за той кривой, которая характеризует рост населения. Р. Бертольд подчеркивает, что в XIX в. развитие производительных сил земледелия органически входит в общий комплекс развития производительных сил и производственных отношений. Быстрый -рост производства зерновых культур в первой половине XIX в. был своеобразной реакцией на тот низкий уровень производства, который господствовал до отмены крепостного права³³ . Освобожденные от уз крепостничества крестьяне быстрыми темпами подняли продуктивность земледелия. Но последовавший во второй половине XIX столетия спад темпов развития земледельческого производства представлял собой уже результат воздействия экономических законов капитализма. С 1881 по 1885 г. уровень зернового производства значительно упал, и только с 1895 г. начался новый, очень медленный подъем. Аграрные кризисы указанных лет были вызваны тем, что на европейские рынки хлынуло дешевое зерно из США и Канады. С другой стороны, это привело к тому, что с 1880-х годов быстрее стало развиваться скотоводство. Во Франции наблюдалась та же картина: до 20 - 30-х годов XIX в. рост населения стимулировал развитие сельского хозяйства, затем это развитие замедлилось, несмотря на то, что население продолжало возрастать. Иначе обстояло дело в Англии, где в течение почти всего XIX столетия рост земледелия отставал от роста населения. Данные явно говорят о том, что в этой стране относительно рано победившего капитализма демографический фактор в XIX в. уже почта не оказывал какого-либо влияния на развитие сельского хозяйства.

Выше уже отмечалось, что в западногерманской буржуазной историографии предпринимаются попытки объявить единственным носителем прогресса в земледельческой культуре господствующий класс феодалов. Тенденции полного отрицания или, по крайней мере, преуменьшения прогрессивной роли крестьянства можно наблюдать иногда и при трактовке его социально- экономического положения. Часто говорится о том бедственном положении, в которое были повергнуты крестьяне как беспощадной эксплуатацией со стороны феодалов, так и военными опустошениями и стихийными бедствиями. Нередко при трактовке положения крестьян, особенно когда речь идет о XVIII столетии, они изображаются настолько разоренными, что у них не хватало средств для нормального существования. В период позднего феодализма экономическое положение крестьян действительно часто было довольно шатким и нестабильным. "На ситуацию неуверенности люди реагировали по- разному, - пишет Бертольд, - ...одни еще более усиленно стали заниматься земледелием, чтобы в годы

³¹ Ibid.

³² Р. Бертольд приводит интересные данные о том, что поскольку с середины первого тысячелетия нашей эры до конца периода феодализма население на территории Германии умножилось в 10 раз, то и производство сельскохозяйственных продуктов должно было бы увеличиться во столько же раз, однако этого не произошло (R. Berthold. Zur Problematik der deutschen Agrargeschichte, S. 249).

³³ R. Berthold. Agrarkrisen, Agrarkonjunktur und Bevolkerungsentwicklung, S. 242 - 244.

стр. 173

нормальной жизни как можно больше накопить. Таким образом они надеялись лучше перенести возможные убытки. Другие реагировали совсем по-другому: ситуация неуверенности сделала их равнодушными"³⁴ . В буржуазной историографии главное внимание уделяется обычно той линии в поведении крестьян, которую можно было бы назвать нисходящей. "Крестьянин должен был поэтому полностью потерять надежду когда-либо воспользоваться результатами своего труда в собственных интересах и в интересах своих детей, - пишет Х. Прибе. - Поэтому хозяйства ограничивались только производством самого необходимого для жизни, и удовлетворение достигнутым и усталое примирение воспрепятствовали развитию"³⁵ .

Нельзя согласиться с выводом буржуазных историков о том, что крестьянство почти совсем не было связано с рынком. Сторонники таких концепций не учитывают, что углублявшаяся социальная дифференциация крестьян содействовала усилению их контактов с рынком. Крестьянское хозяйство второй половины XVIII в. характеризовалось тем, что в результате усиления феодальной эксплуатации оно стало нестабильным и, как правило, способным только к простому, а не к расширенному воспроизводству³⁶ . Но, поскольку все это имело место в период созревания капиталистических отношений и замены натурального хозяйства товарным, обедневшие крестьяне не только сохраняли, но и вынуждены были усилить свои контакты с рынком. Согласно трактовке буржуазных историков, помещичье хозяйство становится не только маяком прогресса в сельском хозяйстве, но и единственным фактором развития товарного земледелия. Помещики и арендаторы дворянских имений объявляются "учителями крестьян", хотя последние "очень медленно принимали эти улучшения"³⁷ .

Указывая на то, что и некоторые марксистские авторы признавали отсутствие в развитии крестьянского хозяйства явлений прогресса, историк ГДР Х.-Х. Мюллер делает следующее обобщение: "Названные авторы справедливо стремились поставить в центр внимания тормозящее влияние феодальных производственных отношений. Наряду с этим они более подробно рассмотрели развитие производительных сил в дворянских имениях. Отсюда читатель вынужден был делать вывод, что в конце XVIII столетия у крестьян не было никаких возможностей в рамках феодальной экономической системы развивать иди улучшать свое хозяйство"³⁸ . Кроме того, часто цитировались наблюдения современников, свидетельствовавшие о том, что крестьяне ненавидели подневольный труд на помещичьих полях. "Но по отношению крестьянина к работе в феодальном поместье и к своим угнетателям было бы неправильно судить о самом крестьянском хозяйстве"³⁹ . Нельзя отрицать, что прогресс в земледелии был замедленным или менее сказывался в крестьянских хозяйствах. "Но процессы интенсификации охватили большее число крестьянских хозяйств, чем считали современники, - замечает Р. Бертольд. - В связи с этим многие крестьяне на личном опыте стали испытывать противоречие между развитием производительных сил и отсталыми производственными отношениями"⁴⁰ .

К довольно интересным результатам - как с точки зрения новых фактических данных, так и с точки зрения методических приемов - пришел в своих работах Ф.-В. Хеннинг. Основное внимание он уделил вопросу о том, как раскрыть действительное значение и количественно охарактеризовать тяжесть лежавших на крестьянском хозяйстве феодальных повинностей. При этом Хеннинг справедливо критикует господствовавшую до последнего времени в буржуазной историографии традицию - описывать правовое положение крестьян, говорить о мизерности их земельных участков, перечислять разные феодальные повинности и все это без всяких попыток оценить реаль-

³⁴ R. Berthold. Bedeutung und Aufgaben der agraren Betriebsgeschichte, S. 219.

³⁵ H. Priebe. Die Entwicklung der Betriebsverhaltnisse der LandwirtschaftHchen Betriebe in 30 Ortschaften des K,reises Oreifswald vom Mittelalter bis zur Gegenwart, B. 1936, S. 51.

³⁶ R. Berthold, H. Harnisch, H.-H. Muller. Op. cit., S. 280.

³⁷ Theodor Freiherr v. d. Goltz. Qeschichte der deutschen Landwirtschaft. Bd. I. Stuttgart-Berlin. 1902, S. 200.

³⁸ H.-H. Muller. Op. cit., S. 108.

³⁹ Ibid., S. 7.

⁴⁰ R. Berthold. Einige Bemerkungen uber den Entwicklungsstand des bauerlichen Ackerbaues vor den Agrarreformen des 19. Jahrhunderts. In: "Beitrage zur deutschen Wirtschafts- und Sozialgeschichte des 18. und 19. Jahrhunderts". B. 1962, S. 114.

стр. 174

ное значение и реальную тяжесть феодальных гювимностей⁴¹ . В этом вопросе с ним полностью соглашается Р. Бертольд, который пишет, что хотя вполне можно понять стремление как современных описываемым событиям просветителей, так и нынешних марксистских историков описанием бедственного положения крестьян подчеркнуть свое сочувственное отношение к ним, однако такой подход чреват в конечном счете неправильными выводами: "Ограничивающаяся описанием бедственного положения крестьян историография не обогащает наших знаний, она приводит лишь к пессимизму"⁴² .

Не совсем обоснованной, однако, следует считать критику Хеннинга в адрес марксистских историков, которые якобы не занимаются вопросом о том, как сказывались на крестьянских хозяйствах феодальные повинности. Дело в том, что в СССР еще за 10 лет до появления его книги вышли в свет работы, в которых были изложены результаты подобных исследований. Уже в монографии о крестьянах Рязанской и Тамбовской губерний И. Д. Ковальченко использует для измерения тяжести феодальной эксплуатации прием вычисления доли тех дней, которые крестьяне вынуждены были тратить на исполнение барщинных повинностей, в общем количестве дней, имевшихся в распоряжении крестьянского хозяйства. Параллельно И. Д. Ковальченко использует прием вычисления размеров посева, который в помещичьих имениях приходился на долю одного крестьянина мужского пола⁴³ . Л. В. Милов использует еще один исследовательский прием. Он исходит из предпосылки, что тяжесть феодальной эксплуатации отражалась на экономическом положении крестьян. Следовательно, чем больше в имении было крестьянских хозяйств, которые не обеспечивали их владельцам даже прожиточного минимума, тем тяжелее оказывалось и экономическое положение этих крестьян и тем более изнурительной феодальной эксплуатации со стороны помещика они подвергались. Принимая за прожиточный минимум 2,2 - 2,4 десятины на душу населения мужского пола (в трех полях), он вычисляет для разных имений долю крестьянских хозяйств, у которых такого прожиточного минимума уже не было⁴⁴ .

Приступая к изучению влияния барщинной эксплуатации на крестьянское хозяйство, западногерманские буржуазные историки пользовались следующим методом: вычисляли имевшийся в распоряжении крестьянского хозяйства объем рабочей силы и выясняли затем, хватало ли ее в разные сезоны сельскохозяйственных работ для исполнения всех необходимых обязанностей как в собственном хозяйстве, так и на барщине. При этом К. Бразе приходит к выводу, что крестьянам вполне хватало рабочей силы и для того и для другого⁴⁵ , Ф.-В. Хеннинг же считает, что государственные крестьяне испытывали иногда, а помещичьи почти в течение всего лета довольно значительные затруднеяия⁴⁶ . Любопытно отметить, что именно таким же методом изучения действительной тяжести барщинных повинностей пользовались за несколько лет до появления диссертации Бразе и книг Хеннинга автор настоящей статьи и его коллега Х. М. Лиги⁴⁷ .

Опираясь на анализ данных о 5 тыс. крестьянских хозяйств Восточной Пруссии и 1500 хозяйств княжества Падерборн (Западная Германия)⁴⁸ , Хеннинг вычисляет и общий валовой доход крестьянского хозяйства, размер необходимых для него производственных затрат (досев, корм скоту, жалованье батракам и т. п.) и объем фео-

⁴¹ F.-W. Henning. Dienste und Abgaben der Bauern im 18. Jahrhundert. Stuttgart. 1969, S. 3 - 4.

⁴² R. Berthold. Die Lage der Bauern im 18. Jahrhundert und die bauerlichen Einkommen. "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte", 1970. Teil I, S. 186.

⁴³ И. Д. Ковальченко. Крестьяне и крепостное хозяйство Рязанской и Тамбовской губерний в первой половине XIX века. М. 1959, стр. 144 - 147, 271.

⁴⁴ Л. В. Милов. Исследование об "Экономических примечаниях" к Генеральному межеванию. М. 1965, стр. 177, 185 - 187.

⁴⁵ K. Brase. Op. cit., S. 44.

⁴⁶ F. W. Henning. Bauernwirtschaft und Bauerneinkommen, S. 151 - 152.

⁴⁷ Ю. Кахк. Волнения и реформы. Таллин. 1961 (на эст. яз.), стр. 128 - 129; Х. М. Лиги. Возникновение и развитие вспомогательной барщины в Эстляндии (XVI-XIX вв.). "Ежегодник аграрной истории Восточной Европы. 1964 год". Кишинев. 1966.

⁴⁸ F. W. Henning. Dienste und Abgaben der Bauern.., S. 6.

стр. 175

дальних повинностей (как в зерне, так и в денежном выражении) и, вычитая затраты и повинности из валового дохода, получает чистый доход крестьянского хозяйства. Само собой разумеется, что те крестьяне, чистый доход которых был невелик, находились в более бедственном положении, чем те, у кого он был значительнее.

Конкретные результаты, к которым Хеннинг приходит с помощью такого анализа, представляют большой интерес. Например, оказывается, что в Восточной Пруссии довольно значительный доход мог быть лишь у крестьян, имевших крупные хозяйства и менее обремененных тяжелыми барщинными повинностями, тогда как у остальных крестьян из того дохода, который оставался у них после неизбежных производственных затрат (посев, корм скоту), 46% валового дохода шло на жалованье батракам, 46% - на исполнение феодальных повинностей, и только 8% оставалось самому крестьянину⁴⁹ . Но такое положение могло существовать только при благоприятных обстоятельствах: когда урожай был нормальным или хорошим, когда от крестьянского хозяйства не требовали больше "нормальной" барщины и когда на крестьянском дворе проживало не слишком много людей. Поэтому, как справедливо пишет сам Хеннинг, на посев и прокормление людей и скота "в районах, где господствовала высокая барщина и соответственно преобладали многолюдные дворы, мог пойти почти весь урожай"⁵⁰ .

Но когда Хеннинг на основе использованной им литературы пытается сделать обобщение в отношении всей Европы, он стоит на весьма шатком основании, так как в его распоряжении просто нет достаточно полных, точных и сравнимых данных⁵¹ .

Основные выводы Хеннинга можно свести к следующему. В конце XVIII столетия крестьяне Северной Франции получали от своих земель значительно более высокие доходы, чем крестьяне Польши, поэтому феодалы могли отнять у первых значительно большую часть их валового дохода (40%), чем польские феодалы у своих крестьян (15%). Сам Хеннинг признает, что хотя феодальные повинности западноевропейских крестьян составляли относительно более высокую долю их валового дохода, "им оставалось все же больше, чем восточноевропейским крестьянам"⁵² благодаря их более высокому абсолютному валовому доходу. Нельзя сейчас утверждать, что цифры (40 и 15%), которые получил Хеннинг, действительно обоснованны. Интересно и важно то, что он при изучении проблем феодальной эксплуатации обращает одновременно внимание на размер феодальных повинностей и на доходность крестьянских хозяйств. Однако, как отмечают историки ГДР, при конкретном подходе сумма факторов, которые влияли на крестьянское хозяйство, должна быть более полной, нежели та, которую учитывает Хеннинг⁵³ .

Изучение абсолютной и относительной величины феодальных повинностей является предпосылкой и основой для исследования таких интересных с теоретической точки зрения проблем, как, например, соотношение экономического потенциала крестьянского хозяйства и размера взимаемых с этого хозяйства феодальных повинностей. При рассмотрении данной проблемы закономерен следующий вопрос: возможно ли, чтобы в феодальном обществе существовало какое-то стихийное, само собой действующее равновесие в соотношении между размерами барщины и экономическим положением крестьянского хозяйства? Может быть, помещик увеличивал налоги и повинности крестьян, как правило, в той мере, в какой крестьяне увеличивали свои земельные участки, а тем самым и свои доходы, или вначале крестьянин расширял свое хозяйство, а помещик после этого соответственно увеличивал повинности и тем самым присваивал себе прирост доходов (и может быть, не весь этот прирост)?

⁴⁹ Ibid., S. 39.

⁵⁰ Ibid., S. 134.

⁵¹ Историки ГДР указывают, например, на то, что Хеннинг допускает большие неточности при расчете размеров крестьянских владений и определении экономического потенциала их хозяйств (R. Berthold, H. Harnisch, H.-H. Muller. Op. cit., S. 270 - 272).

⁵² F. W. Henning. Dienste und Abgaben der Bauern.., S. 112.

⁵³ R. Berthold. Die Lage der Bauern.., S. 189.

стр. 176

Историки по-разному отвечают на эти вопросы. Существует взгляд, согласно которому размер феодальных повинностей определенным образом регулировался экономическим положением крестьян⁵⁴ . Однако можно найти примеры диаметрально противоположной точки зрения. Так, польский историк Ф. Борткевич пишет: "Реальные возможности крестьянских хозяйств не определялись ни природой, ни размером феодальных повинностей. Размер феодальных повинностей никоим образом не зависел от полученных крестьянским хозяйством доходов - он отражал, скорее, потребности феодального поместья"⁵⁵ .

Согласно данным, которые получены в результате изучения положения во многих странах, разделение феодальных повинностей на две основные категории является общей и характерной чертой этой системы. Были работы, которые выполнялись регулярно. В Эстонии они назывались "обычной барщиной". Эти работы четко разделялись по разрядам крестьянских хозяйств. Определенные категории крестьянских хозяйств имели определенные обязанности, и размер регулярно выполняемых повинностей действительно зависел от размера и типа крестьянского хозяйства. Все это относилось только к регулярно выполняемым повинностям и только к тому периоду развития феодализма, когда господствовали традиционные отношения и нормы. Но наряду с этими работами имелись и сезонные, за которые требовали неординарную барщину и размер которых не зависел от размера или категории крестьянского хозяйства. Примерно к такому же выводу пришел и польский историк В. Русиньский, который отмечает: "Феодальные повинности крестьян были связаны с их категорией, а не с фактической величиной крестьянских хозяйств. Так, например, держатель так называемого садового участка выполнял всегда соответствующие повинности, хотя он мог иметь меньше земли, чем держатель бобыльского участка..."⁵⁶.

Картина феодальных повинностей становилась со временем все более пестрой и сложной. Феодальные повинности, с одной стороны, и различные компоненты крестьянского хозяйства - с другой, образовывали своеобразный запутанный комплекс, отдельные элементы которого могли иметь различное значение и происхождение. Как экономическое положение крестьянского хозяйства, так и реальный размер требуемых от него повинностей зависели от естественного состояния земли, от климатических условий и от демографических факторов. Размер феодальных повинностей и экономическое состояние крестьянского хозяйства действительно находились во взаимной зависимости. Однако хотя они были тесно связаны между собой, они все же не всегда строго соответствовали друг другу. Неблагоприятные климатические условия могли, например, в течение длительного времени отрицательно влиять на крестьянское хозяйство, прежде чем помещик осознавал необходимость уменьшить феодальные повинности.

Можно ли исходя из подобной ситуации предположить, что реальная тяжесть повинностей находилась в какой-либо длительной или, так сказать, гибкой зависимости от экономического потенциала крестьянского хозяйства? В последнее время в литературе можно найти ссылки на то, что имелся своеобразный "предел барщины", который не осмеливались переступить даже самые алчные помещики, и что помещики сами иногда были вынуждены предоставлением займов и т. д. заботиться о том, чтобы крестьяне не были полностью разорены. Этот факт может рассматриваться также как еще одно доказательство того, что между уровнем эксплуатации и экономическим положением крестьянского хозяйства не существовало точной взаимосвязи, ибо иначе не было бы необходимости в подобных мерах. Так как при рассмотрении этой проблемы историк имеет дело с комплексом, состоящим из многих факторов, вполне логично, что при изучении вопроса делались попытки применения как электронно-счетных машин, так и ме-

⁵⁴ Н. Л. Рубинштейн. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII в. М. 1957, стр. 151; А. Л. Шапиро. Переход от повытной к повенечной системе обложения крестьян владельческими повинностями. "Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1960". Киев. 1962, стр. 212 - 213.

⁵⁵ F. Bortkiewicz. Nadziaty i powinnosci chlopow panszczyznianych w dobrach prywatnych Krolestwa Polskiego. Warszawa. 1958, s. 117.

⁵⁶ W. Rusinski. Veranderungen in der Struktur und okonomischen Lage der polnischen Bauernschaft an der Wende vom 18. zum 19. Jahrhundert. In: "Der Bauer Mittel- und Osteuropas im soziookonomischen Wandel des 18. und 19. Jahrhunderts". Koln-Wien. 1973, S. 87.

стр. 177

годов корреляционного анализа, которые дают возможность одновременного рассмотрения связей между многими факторами. Такие экспериментальные работы были проведены и в Советской Эстонии⁵⁷ . Дальнейших успехов в изучении этой проблемы можно было бы добиться с помощью экономических моделей крестьянских хозяйств в форме системы регрессионных уравнений, в которых основные экономические компоненты были бы связаны между собой.

Нет сомнения в том, что круг проблем, связанных с изучением феодальных повинностей крестьян, заслуживает дальнейшего серьезного внимания и не только со стороны специалистов, занимающихся вопросами аграрной истории Германии. Появление таких работ, как монография Хеннинга, и большой интерес, который эта книга вызвала у историков ГДР, свидетельствуют о том, что все сильнее чувствуется необходимость обобщающих и историко- сравнительных исследований аграрного развития всей Европы.

Член-корреспондент АН Эстонской ССР Ю. Ю. Кахк (Таллин)

⁵⁷ E. Tarvel. Adramaa. Tallinn. 1972; J. Kahk, H. Ligi, E. Tarvel. Beitrage zur marxistischen Agrargegechichte Estlands der Peudalzeit. Tallinn. 1974.

Постоянный адрес данной публикации: