Среди произведений Прудона особое место занимает его книга о бонапартистском перевороте 2 декабря 1851 г., вышедшая в свет летом 1852 г., -"La revolution sociale, demontree par le coup d'Etat du 2 decembre". По своему содержанию и политическому смыслу это произведение представляет не только исторический интерес: его надо причислить к тем мутным источникам, из которых на разных исторических этапах черпали вдохновение реакционные писаки, боровшиеся против демократической республики во Франции. Книгой Прудона прикрывались неоднократно многочисленные ренегаты и карьеристы, перебегавшие на службу французской плутократии. Из неё пополняли свой идеологический багаж "теоретики" итальянского фашизма. Наконец, в наши дни это произведение Прудона послужило средством самооправдания и орудием растления народа которыми охотно пользовалась клика фашистских оборотней из бывших социалистов и синдикалистов, подвизавшихся на ролях "теоретиков" петэновского режима и гнусно предавших Францию Гитлеру.

Несмотря на своё зловещее влияние на политическую жизнь Франции названное сочинение Прудона не получило должной оценки в обширной литературе, посвященной "отцу анархии". При этом, как мы увидим ниже, многочисленные комментарии и характеристики идей этой книги в трудах буржуазных, да и социалистических, историков искажали её подлинный смысл и место в теоретической и политической биографии Прудона.

К сожалению, и марксистская литература о Прудоне несвободна от серьёзных ошибок в оценке этой книги и не раскрыла действительных отношений Прудона с бонапартизмом. Оставив в тени историю происхождения книги Прудона, наша, марксистская литература ограничивалась беглыми замечаниями об этом произведении, не получившем до сих пор должного объяснения. И это несмотря на то, что смысл позиции Прудона в отношении бонапартистского переворота вскрыл еще Маркс.

Главную мысль своего произведения Прудон довольно точно передал названием книги "La revolution sociale, demontree par le coup d'Etat du 2 decembre" ("Социальная революция, показанная переворотом 2 декабря"). Смысл этого парадоксального названия автор разъяснял в письме к Луи-Наполеону, обращаясь к нему с просьбой разрешить выход в свет своей книги¹ . "Вы являетесь резолюцией девятнадцатого века, гак как не может быть ничем иным. Вне этого 2 декабря было бы лишь историческим происшествием, не имеющим ни принципа, ни значения, - таков мой первый пункт. Теперь - знаете ли вы об этом, г-н президент? Хотите ли вы этого? Решитесь ли сказать это? Щекотливые вопросы, которые я не смею решить, - таков мой второй пункт. В этом вся моя книга"² .

И действительно, вся книга Прудона была посвящена доказательству того, что Луи-Наполеон, организатор государственного переворота, который удушил республику и установил диктатуру военщины и плутократии над французским народом, является не кем иным, как носителем и орудием социальной революции. Как доказывал Прудон, бонапартистский переворот не только не задушил социальную резолюцию, но, напротив, продвинул её вперёд и дал ей возможность осуществиться. Так пытался представить Прудон французскому народу бонапартистскую диктатуру в те дни, когда она путём террора расправлялась с революционными рабочими, с верными республике крестьянами, с республиканцами, со всеми передовыми людьми Франции, охваченными ненавистью и презрением к кровавой наполеоновской шайке.

Не удивительно, что эта книга вызвала негодование республиканского лагеря и повлекла за собой обвинение Прудона в бонапартизме. Это обвинение совершенно естественно, если принять во внимание необычайный тезис книги и ту пользу, которую извлёк из выступлений Прудона бонапартистский лагерь в первые месяцы после переворота. При всём широко известном пристрастии Прудона к парадоксам было невозможно объяснить этим пристрастием данное сочинение. Прудон не мог не отдавать себе отчёт в том, что он поёт в уни-

¹ Когда книга Прудона была уже напечатана, цензура наложила на неё запрет. Прудон обратился с открытым, письмом к Луи-Наполеону, в котором взывал к "высокой политике" Бонапарта и добивался снятия цензурного запрета. Благодаря личному вмешательству Луи-Наполеона выход книги Прудона был разрешён.

² Proudhon P.-J. "La revolution sociale demontree par le coup d'Etat du 2 decembre", p. X. 6-e ed. Paris. Garnier Freres. 1852 (в дальнейшем: "La revolution sociale...").

сон с ходом памфлетистов, который, вдохновляясь субсидиями Елисейского дворца, защищал и восхвалял Луи-Наполеона и его узурпаторский переворот. Прудон чувствовал это и в разгаре работы над книгой признавался в том, что его произведение "является до известной степени соучастием в преступлении" и "проституированием разума"¹ .

Однако книга Прудона выделялась из бонапартистской литературы и своим замыслом и своей конструкцией. Тот факт, что она не была оплаченной бонапартистской стряпнёй, только увеличивал её влияние на общественное мнение, подчёркивал ещё сильнее её опасность и справедливость негодования республиканского лагеря.

Произведение Прудона отличалось от бонапартистских брошюр и статей, равно как от республиканских памфлетов, видевших в перевороте 2 декабря лишь удачно выполненный заговор, прежде всего наличием широкой исторической конструкции." Прудон видел в событиях бонапартистского переворота "нечто, иное, чем только заговор", и стремился показать его историческую закономерность исходя из истории революции 1848 года. Эта закономерность, по Прудону, сводилась к следующему. Тайной всех переворотов, от июльской революция 1330 г. до 2 декабря 1851 г., является социальный вопрос. Его провозгласила февральская резолюция 1848 г., но она не решила его. Временное правительство также не осмелилось осуществить социальную резолюцию отчасти из-за общего предубеждения против неё отчасти из-за боязни того, что произойдёт, если начать её осуществление. И в результате создалась следующая ситуация: "Против демократии образовалась коалиция всех, кто, правильно или неправильно, был напуган, собственники, предприниматели, мануфактуристы, торговля, банк, духовенство, крестьяне, высшее офицерство, чиновничество, - словом, две трети страны. 15 мая и 24 июня революционная демократия пытается вернуть себе руководство; ей противопоставляют её собственный закон - всеобщее избирательное право, её повергают наземь"² . Борьба была перенесена на почву конституции, что означало отступление демократии и привело к избранию президентом республики Луи-Наполеона.

В этом историческом экскурсе Прудона мы напрасно стали бы искать правильное объяснение причины успеха Луи-Наполеона на президентских выборах. Прудон не сделал из своего исторического очерка вывода, что Луи-Наполеон - представитель всех сил реакции, собравшихся вокруг авантюриста с фамилией Бонапарта, как знамени контрреволюция, знамени борьбы против, демократической республики. После президентских выборов, утверждал Прудон, Луи-Наполеон делается "представителем революции", ибо глава государства "не представляет партия, не наследует собственность; он представляет ситуацию, он наследует необходимость"³ . Таков неожиданный вывод Прудона, искажавшего логику исторических событий по причинам, о которых мы будем говорить ниже. Обзор последующей истории Прудон завершил таким же благоприятным для Луи-Наполеона заключением. В 1851 г., писал Прудон, создалось следующее положение: все партии, правые и левые, хотели диктатуры. Её хотели и "уставшие массы" и "обеспокоенная буржуазия, стремившаяся положиться на услужливого главу защитников ее интересов"⁴ .

Переворот 2 декабря имел успех якобы благодаря этой ситуации. Луи-Наполеона поддержали буржуазия и значительная часть среднего класса, Но решающую роль в успехе бонапартистского переворота, по Прудону, сыграли народные массы, - "не вооружённая сила, а народ, безучастный и скорее симпатизирующий, - вот кто решил движение в пользу Бонапарта"⁵ . Прудон целиком воспроизвёл в своей исторической схеме эту бонапартистскую легенду и клевету на французский народ, сопроводив её Сентенцией, которую восхваляли и на все лады перепевали французские реакционные публицисты и современные фашисты: "Никто, в сущности, не является меньшим демократом, чем народ. Его идеи всегда возвращаются к единоличной власти"⁶ .

При такой ситуации, доказывал Прудон, Луи-Наполеон смог удачно совершить переворот "один и против всех", что показывает "силу обстановки и логику истории". Но и в данном случае Луи-Наполеон является "наследником ситуации". И Прудон снова проделывает вольтфас с оценкой исторического смысла успеха бонапартистской шайки: "Луи-Наполеон, так же как и его дядя, является революционным диктатором, с той разницей, что первый консул спешил закончить первую фазу революции, тогда как президент открывает вторую"⁷ . Он "агент нового периода, он выражает высшую форму революции"⁸ . Увенчав таким выводом свою историческую конструкцию, Прудон посвятил остальную часть книги выяснению этой "формулы", убеждая Луи-Наполеона принять её и взяться за её осуществление.

Внимательный читатель книги Прудона не мог не заметить существа подтасовки, которую проделал автор в "историческом"

¹ См. записи Прудона в его неопубликованной памятной книжке, которые приводят Доллеанс и Дюво, авторы предисловия и редакторы последнего французского издания книги Прудона (Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 70. Paris, Marcel Riviere. 1936).

² Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 59. 1852.

³ Ibidem, p. 62.

⁴ Ibidem, p. 72.

⁵ Ibidem, p. 70.

⁶ Ibidem.

⁷ Ibidem, p. 88.

⁸ Ibidem, p. 89.

анализе событий. Несмотря на то что Прудон говорил о классах и классовой борьбе в революции 1848 г., он был далёк от объяснения этой борьбой политики правительства. В политических деятелях он видел прежде всего носителей соответствующих идей и догм. "Человек является всегда, во всех обстоятельствах своей жизни, лишь выразителем какой-либо идеи"¹ , - убеждал Пруд он Луи-Наполеона. Правительственная власть и политика представляли, по Прудону, не классовую политику, а историческую ситуацию, воспринятую в свете абстрактных идей носителя власти. Враждебную пролетариату политику временного правительства он старался представить как "предрассудок" и "ошибку. Главе бонапартистский шайки Прудон приписывал роль руководителя революции. При этом он пытался "показать", будто резолюция была навязана Наполеону III всей ситуацией, сложившейся к моменту взятия власти, как историческая необходимость. Могла казаться, что Прудок исходил здесь из мысли о "душеприказчиках революции", как говорил впоследствии Маркс о реакционных правительствах, унаследовавших задачи, не решённые революцией 1848 г., и вынужденных решать их реакционными способами. "Однако внимательное рассмотрение книги Прудона и развивавшихся в ней идей убеждает нас в том, что в своей оценке бонапартизма Прудон исходил из соображений, ничего общего не имевших с исторической действительностью периода контрреволюции.

В предисловии к своей бессмертной работе "18 брюмера Луи Бонапарта" Маркс отметил порочность "исторического" объяснения Прудоном переворота 2 декабря, указав на то, что историческое изображение переворота превращается у него в историческую апологию героя государственного переворота. Он впадает, таким образом, в ошибку наших так называемых "объективных историков"² .

Действительно, Прудон в своей книге старался рядиться в тогу, объективизма и говорило себе, как о беспристрастном историке, свободном от всякого партийного озлобления"³ . Однако маска объективизма только слегка прикрывала прудоновскую апологетику. Прудон, благосклонно относившийся к Луи-Наполеону, говорил ему: "Я ваш благожелательный астролог"⁴ . Эта благожелательность, как мы увидим, имела глубокую подоплёку: позиция буржуазного объективизма была всё же недостаточной для того, чтобы объявить душителя революции её агентом, выразителем её потребностей.

Присмотримся ближе к той "социальной революции", осуществления которой Прудон ждал от Луи-Наполеона. Известно, что под термином "резолюция" Прудон понимал экономические реформы и прежде всего реформу кредита, направленную против кредитной монополии финансовой аристократии, облагающей данью процентов промышленность и торговлю, ремесло и сельское хозяйство. Осуществление дешёвого кредита - этого главного требования Прудона - должно было, согласно его взглядам, привести к освобождению труда и к слиянию буржуазии и пролетариата в один собственнический класс, что и составляло цель прудоновского реформаторства⁵ . "Революция" Прудона нисколько не затрагивала основ существующего строя и сводилась к тому, чтобы "средствами гарантийного договора и взаимной помощи сократить незаметным образом бремя, отягощающее производство, вычеты из заработной платы, удержания, навязанные обращению и потреблению; уменьшить утомительность труда, тяжесть сдельщины, помехи кредиту и рынкам, длительность ученичества, судороги конкуренции, неравенство образования, случайности природы и т. д. - вот в области богатства вся революция, вот прогресс"⁶ .

Эту-то задачу, не решённую временным правительством и перешедшую по наследству к последующим правительствам, и призван был, по мнению Прудона, решить Луи-Наполеон, не только как "наследник", но и как представитель идей, близких к программе прудоновской "социальной революции". В этой мысли и заключалась основа всей книги Прудона, всей позорной прудоновской апологетики бонапартизма. Сходство программных лозунгов, наличие общих противников - вот что толкало глашатая реакционной, мелкобуржуазной, утопической программы реформ в сторону бонапартистской реакционной диктатуры. В этом нетрудно убедиться, проследив ход рассуждений Прудона.

С точки зрения Прудона, главным и, собственного говоря, единственным врагом "социальной резолюции" была паразитическая прослойка буржуазии, жившая на доходы от процентов, привилегий и монополий, - банкиры, рантье, сановная бюрократия, верхи католической иерархии. Главным же

¹ Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 87.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIII. Ч. 1-я, стр. 313.

³ Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 118.

⁴ Ibidem, p. 232.

⁵ Прудон писал: "Превратить буржуазию и пролетариат в средний класс, класс, живущий на прибыли, и класс, живущий на заработную плату, в класс, который, собственно говоря, не получает ни прибыли, ни заработной платы, но который изобретает, предпринимает, создаёт ценности, производит, обменивает, который один создаёт экономику общества и действительно представляет страну: таков был, говорим мы, действительный вопрос февраля" (Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 135).

⁶ Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 54.

средством сохранения господства этих слоев буржуазного общества Прудон считал государственную власть, основанную на могуществе политических партий. Централизованная государственная власть и политические партии - таковы враги "социальной революции" Прудона. "Порок экономического режима создаёт неравенство состояний и, следовательно, классовое различие; классовое различие вызывает для своей защиты политическую централизацию; политическая централизация порождает партии, при которых власть по необходимости неустойчива и социальный мир невозможен. Только радикальная экономическая реформа может вывести нас из этого круга, а её отталкивают"¹ . Этот круг идей Прудона подводил его к приятию демагогического лозунга бонапартизма о надпартийной" государственной власти. В "самом деле: экономическую реформу Прудона "отталкивают" старые партии - легитимисты, орлеанисты, клерикалы, догматики социалистических школ, "якобинцы" 1848 года. Но бонапартистская диктатура направлена против тех же врагов. В глазах Прудона Луи-Наполеон присоединился к лагерю прудоновской "революции", сделался её оружием, прежде всего своей борьбой против старых партий, охранявших господство "паразитической" прослойки буржуазии.

Важно подчеркнуть, что Прудон понимал этот вывод не только в том смысле, что, борясь против старых партий, Луи-Наполеон становился агентом "революции", так сказать, объективно, независимо от своих взглядов и намерений. В благожелательной оценке бонапартизма Прудоном характерно было то, что он считал Луи-Наполеона, субъективно близким к своей, прудоновской программе революции". Выражением революционных взглядов и намерений Бонапарта Прудон считал пресловутые "наполеоновские идеи", питавшие бонапартистскую социальную демагогию. Так например известная книга Луи-Наполеона, обещавшая искоренение пауперизма средствами филантропии, социального призрения, общественных работ для безработных, касс взаимопомощи, - словом, убогий арсенал идей полицейского социализма Луи-Наполеона. - эта" книга представляла в глазах Прудона свидетельство того, что Бонапарт сознает свою "революционную миссию"² .

Ещё более важным доказательством этого Прудон считал другую "наполеоновскую идею" - лозунг "национального правительства", кладущего якобы конец политической неустойчивости и эгоистической борьбе партийных "клик". В своих неопубликованных рукописях о Луи-Наполеоне Прудон писал, что он долго не мог понять "идеи" победы Бонапарта на президентских выборах 1848 года. Суть дела, признавался Прудон, раскрыл сам Луи-Наполеон, заявив, что Франция избрала его потому, что он не принадлежит ни к каким партиям. Это означало, расшифровывал Прудон, следующее: "Франция избрала меня потому, что не хочет больше правительства", ибо "власть и партии являются, в отношении друг к другу, следствием и причиной: уберите партии и вы уничтожите власть, и наоборот"³ .

Легко понять теперь, какой смысл имело обращение Прудона к Луи-Наполеону с призывом осуществить свою "революционную миссию", которую Прудон выразил формулой: "Антитеократизм," антикапитализм, антифеодализм". Идеи Прудона были направлены на реконструкцию, но вместе с тем - на сохранение буржуазного общества на стадии неразвитости, преобладания мелкого производства. Внутренний реакционный смысл прудонизма мирил кажущееся противоречие между анархистским отрицанием государства и упованием на реакционную диктатуру. "Социальную революцию сделать очень легко, без малейшего потрясения, - убеждал Прудон диктатора. - Если наступит подъём в делах, рост прибылей, доверия, народолюбия, безопасности"⁴ , за неё будут и пролетариат и средний класс.

По мнению Прудона, вся трудность заключалась в буржуазии (под ней он подразумевал финансовую аристократию и её защитников), "которую нужно заставить, путём убеждения и заботы о её интересах, добровольно изменить употребление её капиталов, если она не хочет" непроизводительно истратить их и, следовательно, быстро придти к полному разорению"⁵ . Предвидя сопротивление этого могущественного слоя и опасаясь его, Прудон; возлагал надежды на реакционную силу бонапартистской диктатуры. Не активности народных масс, не борьбе рабочего класса, перед которыми мелкобуржуазный реформатор испытывал непреоборимый страх, а бонапартистской диктатуре Прудон отводил активную роль в преодолении сопротивления социальной реформе со стороны буржуазии. Он требовал от Луи-Наполеона принудительного удешевления кредита и рекомендовал ему "принудить капитал ис-

¹ Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 54.

² В своих неопубликованных заметках Прудон писал: "Человек, именующий себя Бонапартом, должен знать то, что говорит. Искоренение пауперизма - это освобождение пролетариата, это право на труд, это общество, опрокинутое дном вверх. Словом, Бонапарт сделал не менее, не более, чем Распайль и Ледрю-Роллен: чтобы заполучить голоса, он стал социалистом" (Proudhon P. -J. "Napoleon III". Manuscripts inedits, publies par Clement Rochel, p. 189. Paris. 1900).

³ Proudhon P. -J. "Napoleon III...", p. 141.

⁴ Proudhon P.-J. "La revolution sociale...", p. 136.

⁵ Ibidem, p. 137.

кать в командитных обществах тех прибылей, какие ныне сулят ему государственный долг и ипотеки"¹ .

Той роли, которую Прудон отводил бонапартистской диктатуре в области социальной реформы, полностью соответствовала и подсказывавшаяся им Луи-Наполеону политическая программа. Эта программа не только исходила из демагогической идеи правительства, стоящего якобы над партиями, но звала бонапартистскую диктатуру идти до конца по пути политического разоружения народа и ликвидации политической самостоятельности рабочего класса. Реакционная природа прудонизма, глубокая связь этой реакционности с апологией бонапартизму нигде, может быть, не выступала так ярко, как в совете, который давал Пруд он Луи-Наполеону: Чтобы справиться с партиями, есть только одно средство" - это создать одну партию, которая поглотит все"² . Прудон призывал душителя демократической республики к последовательности в ликвидации политических партий и выдвигал, в сущности, идею режима "законченной реакции, идею, которую "позднее подхватили и развивали теоретики фашистского "тоталитарного" государства. Здесь вплотную сомкнулись между собой реакционность "взбешенного мелкого буржуа" и буржуазная реакция в ее особенно гнусной разновидности и форме.

Совпадение идей у таких, казалось бы, противоположных направлений имело своеобразную внутреннюю логику. Кроме упований на активную помощь бонапартистской диктатуры в осуществлении родственной демагогическим посулам Луи-Наполеона "революции" прудонизм с бонапартизмом сближала также общая им реакционная утопия. Реформаторские проекты Прудона опирались на тот же ложный расчёт, что и наполеоновская демагогическая "идея", - на "очищенные" от политика, и политической борьбы материальные интересы всех классов. Как расценивал Прудон "революционность" того или иного, класса, лучше всего видно из следующих выкладок, которыми он обосновывал свою программу "анархии" в книге "Idee generale de la revolution en XIX siecte", выпущенной в 1851 году. Крестьянин хочет земли. Все обещали её ему, но никто не дал. Он скептически относится к правительству. "Он прежде всего революционер, его идея, и интересы диктуют ему это"³ . Рабочий хочет "работы, образования, соучастия в делах предприятия, дешёвых жилищ и средств существования". "Не надо принимать слишком серьёзно его конституционные манифестации - на политические теории он плюет так же, как и крестьянин. Он чистый революционер". Коммерсант, промышленник, мелкий собственник воспринимают вещи таким же образам: им нужны дела, заказы, дешёвый кредит, долгосрочные ссуды, обширные рынки; никаких налогов и преград. Они называют это наивно "быть консерватором". Это - недоразумение. "Коммерсант, фабрикант, мануфактурист, земельный собственник, всякий из средней и высшей буржуазии, кто несёт бремя патента или ипотеки и пр. и работает на собственный страх и риск, мало озабочен, в сущности, политикой и формой правительства. Эти люди хотят жить и жить хорошо; они революционеры до глубины души, только они ищут революцию по ложной примете"⁴ .

Эти же и подобные им рассуждения лежали в "основе "наполеоновских идей" Луи Бонапарта, с той разницей, что последний на основе их считал все классы контрреволюционными, в то время как Прудон объявлял их "революционными". В своём конкретном содержании понятия эти были у них сходными. И тот и другой рассчитывали на "равновесие интересов", которое устранит борьбу классов и партий. У одного "равновесие интересов" обеспечивало то состояние общества, при котором в конце концов становились якобы ненужными правительство и государственная власть, у другого оно делалось прочной опорой "независимой" императорской власти. Прудоновский анархизм был своего рода бонапартизмом снизу, который легко мирился с бонапартизмом сверху, ибо покоился на одинаково реакционном основания.

Этой идейной связи прудонизма с бонапартизмом не замечали буржуазные историки и биографы Прудона. Игнорируя идейно-политические связи, они видели в книге Прудона лишь тактическую уловку, тактический приём её автора и, давая ей натянутое, фальшивое объяснение, старались оправдать Прудона, снять с него обвинение в предательстве демократии. Так поступил, например, Чернов, известный либеральный историк республиканского движения во Франции. В своей работе о республиканской партии в период второй империи Чернов отводил от Прудона упрёки в измене республиканским идеям на том основании, что Прудон исходил якобы из тактических соображений и напоминал читателю своей книги изречение античного писателя: "Я не пишу против того, кто издаёт проскрипции". Как говорил Чернов, цель книги Прудона - в том, чтобы "отыскать значение, фатальность государственного переворота, воздав справедливость тем, кто поднялся на борьбу с ним, спасая честь нации"⁵ . Но несостоятельность такого объяснения бросается в глаза. Более чем странным был способ воздавать похвалу защитникам республики книгой, которая объявляла душителя республики носителем исторического

¹ Proudhon P. -J. "La revolution sociale...", p. 147.

² Ibidem, p. 235 - 236.

³ Proudhon P. -J. "Idee generale de la revolution en XIX siecle", p. 347. Paris. Marcel Rivier. 1924.

⁴ Ibidem, p. 347 - 348.

⁵ См. Tschernoff J. "Le parti republicain au coup d'Etat et sous le second Empire", p. 181. Paris. 1906.

прогресса, а его узурпаторский переворот - "социальной революцией".

Укажем также на фальсификацию смысла позиции Прудона "социалистическим" историкам Альбером Тома. В своей "Истории второй империи" Тома представлял Прудона "прозорливцем", старавшимся разгадать тёмную игру Елисейского дворца. А. Тома приписал Прудону намерение защищать "народную политику" от силы, которую Луи-Наполеон пустил в ход "против народных партий", заключив союз с реакционными партиями. Но Тома, поставленный перед необходимостью объяснить, как Прудон, "забывая приёмы, пущенные в ход героем 2 декабря, может мечтать о деятельности социалистического Цезаря", не в состоянии был свести концы с концами и отделался тем, что объявил книгу Прудона "странною"¹ .

Тома пытался объяснить политику Прудона тем, что "необходимо было напрячь все усилия, чтобы помешать правительству Бонапарта скатиться вниз по наклонной плоскости в объятия католицизма и социальной реакции"² . Нетрудно видеть, что такое "объяснение", будучи характерным для оппортунизма Тома, не только оправдывало Прудона, но и обходило главную "странность" его позиции - "забвение" реакционной сущности бонапартизма, отделение Луи-Наполеона от социальной реакции, упование на "деятельность социалистического Цезаря" и т" д.

Не останавливаясь на других объяснениях того же рода, коснёмся соображений, выдвигавших на первый план тактическую уловку, якобы лежавшую в основе книги Прудона. Нет сомнения, что Прудону была свойственна беспринципная тактика политического обмана, или, как он сам говорил, "макиавеллизма". Наш отечественный Почитатель Прудона - Н. К. Михайловский - правильна подметил, что "самая умеренная характеристика его образа действия в этом отношении может быть выражена словом "плутоватость"³ . Михайловский признавал, что в данном случае "Прудон замарался", пуская в ход эту плутоватость по отношению к Луи-Наполеону. Но, подвергнув морализирующей мелкобуржуазной критике книгу Прудона, Михайловский усмотрел в ней лишь психологическую проблему, считая, что "дело здесь не в теории, а в личности Прудона"⁴ . Ошибочность подобного взгляда вскрыл ещё Плеханов в своих блестящих очерках французского утопического социализма XIX века.

Плеханов совершенно правильно указал на то, что беспринципное политиканство ряда социалистов-утопистов являлось логическим следствием отрицания ими политики. Плеханов был прав, когда, приведя в пример книгу Прудона о бонапартистском перевороте, поставил её в связь с анархистскими идеями автора: "Когда политиканство достигает такой степени интенсивности, оно является не только логическим следствием отрицания политики. Оно служит также едва ли не лучшим показателем сбивчивости, запутанности социальных взглядов занимающегося им утописта"⁵ .

Плеханов своим замечанием близко подошёл к правильному решению вопроса об отношении Прудона к бонапартизму. Но и он не усмотрел идейно-политических связей между прудонизмом и бонапартизмом и ослабил свой вывод, оценив книгу Прудона лишь как вызванный политиканством "промах"⁶ . В действительности этот "промах" был последовательным падением, объяснение которого надо искать во взглядах Прудона на социальный вопрос, в реакционной сущности его идей.

К объяснению книги Прудона "макиавеллистскими" расчётами "отца анархии" присоединяются и представители современного буржуазного "неопрудонизма". Такую попытку, не лишённую интереса и внешней убедительности, предприняли Доллеанс и Дюза, редакторы новейшего (довоенного) французского издания книги Прудона. В их распоряжении были неопубликованные материалы литературного наследства Прудона, в том числе его памятные книжки, в которых хранятся записи " заметки, проливающие свет на многие страницы политической биографии Прудона. В свете этих материалов отпадает прежде всего возможность объяснить позиции Прудона "актом обольщения", на которое был таким мастером Луи-Наполеон⁷ .

Напрашивается вывод, что восхваление героя переворота 2 декабря носило у Прудона лицемерный характер. Этот вывод

¹ Тома А. "История второй империи". Русский перевод, стр. 33. СПБ. 1908.

² Там же, стр. 148.

³ Белинский В. Соч. Т. IV, стр. XVI (статья Н. К. Михайловского "Прудон и Белявский"). Изд. Павленкова.

⁴ Там же.

⁵ Плеханов Г. Соч. Т. XVIII, стр. 105.

⁶ Там же.

⁷ Прудон довольно трезво оценивал личность Бонапарта и был свободен от иллюзий насчёт политического, интеллектуального и морального уровня главы бонапартистской шайки. В своих заметках в 1852 г. Прудон писал о Бонапарте; "Видя его в первый раз в 1848 году, я испытал смутное чувство, что передо мной человек, умертвивший стыд тога, скорее, никогда его не имевший, как та проститутка Марциала, которая не помнила, чтобы она была когда-либо девственницей". Как раз в то время, когда Прудон писал свою книгу, он заполнял свои памятные книжки анекдотами и слухами о Елисейском дворце и характеристиками Луи-Наполеона, вроде следующей: "Незаконнорожденный ублюдок дочери Жозефины, сын и внук потаскух, глуп, бездарен, без стыда и совести, насмешка над Бонапартом по имени "и по крови" Proudhon P.-J. "La revolution sociale...", p. 63. Edit. 1936). Об обстоятельствах встречи Прудона с Луи-Налолеоном в 1848 г. см. ниже.

использовали Доллеанс и Дюво для объяснения книги Прудона сугубо "макиавеллистскими" расчётами. Прудон, по их мнению, надеялся на то, что бонапартистская диктатура, повергая страну в хаос, разрушая устои государства и в то же время не имея никакой конструктивной программы, подготовит наступление царства анархии. "Луи-Наполеон, личность весьма незначительная; уничтожил партии, но, будучи далёк от реконструкции обществами позволит осуществиться его постепенному разложение, он предоставит стране скользнуть к анархии. И Прудон мог, при данных условиях, сотрудничать с Бонапартом в этом деле установления безвластия (a cette oeuvre ce non gouvernement)"¹ . Однако в этом подкупающем простотой толковании позиций Прудона ошибочно главное допущение, будто бы Пруд он сочувствовал бонапартизму, как разрушительной силе, расчищающей муть к анархии своей инертностью, пассивной ролью, в общественном переустройстве. На самом же деле Прудон имел в виду не пассивную, а активную роль бонапартистской диктатуры и осуществления своих реформаторских планов, и его книга, призывавшая Луи-Наполеона осуществить "социальную революцию", отражала эти расчёты автора.

Ещё более красноречиво свидетельствуют об этом письма Прудона, в которых он давал оценку первым мероприятиям бонапартистской диктатуры в области экономических реформ - конверсии ренты, налогу на прибыль, снижению городских пошлин и т. д. Прудон считал, что эти реформы Луи-Наполеона, "у которого есть свой социалистический план", - "меры против буржуазии"² .

В переписке Прудона дальнейшие мероприятия бонапартистского правительства характеризовались ещё определённее. Прудон видел в них программу Луи-Наполеона, которая в ряде пунктов прямо совпадала с его программой. Реформы кредита, которые провела бонапартистская диктатура в 1852 г., Прудон считал чуть ли не заимствованными у себя. "Он только что издал, вынужденный необходимостью, три декрета, которые можно было бы принять за мою социальную ликвидацию в миниатюре: земельный кредит, снижение учётной ставки (французского) банка, организация труда в тюрьмах"³ , - писал Прудон о Луи-Наполеоне в марте 1852 г. Ш. Эдмонду.

После учреждения банка поземельного кредита и снижения учётной ставки по коммерческим сделкам до 3% Прудон записал в свою памятную книжку: "Этот декрет, в сочетании с тем, который учредил банк земельного кредита, есть буквально применение моего проекта ликвидации"⁴ . Таким образом, совершенно очевидно, что Прудон восхвалял бонапартистский переворот не из расчёта, что его следствием будет стихийный процесс разложения общества, а в надежде на осуществление своих реформаторских планов с помощью силы, преследующей сходные и родственные Прудону цели. Этим объясняется и критика Прудоном в его книге пресловутых "колебаний" бонапартистской политики. Прудон был недоволен "непоследовательностью" Луи-Наполеона. Он осуждал законы, которые были направлены на пользу крупным капиталистам, но он видел в этих мероприятиях лишь выражение борьбы внутри бонапартистского лагеря. Прудон представлял дело таким образом: против революционных планов Луи-Наполеона ведёт борьбу примкнувшая к победителю реакция - клерикалы, легитимисты, орлеанисты, крупная буржуазия. Вот почему, как писал Прудон Ш. Эдмонду, Луи-Наполеон ведёт "политику эклектизма, одновременно революционного и консервативного"⁵ . Дело в том, объяснял Прудон, что "в проведении своих социалистических проектов он остановлен вдруг сопротивлением банкиров буржуазии и части своей партии"⁶ .

Старательно отделяя Луи-Наполеона от буржуазной реакции, Прудон считал борьбу между "революционными" и консервативными элементами в бонапартистском лагере неизбежной и рассчитывал на неё. На эту борьбу и делал ставку Прудон в своей книге. Эта книга, по замыслу Прудона, должна была преодолеть колебания Луи-Наполеона и укрепить его "революционные" намерения, одновременно удержав его от несбыточных цезаристских планов. Но ренегатство Прудона сказалось даже в последнем вопросе. Прудон порицал стремление Луи-Наполеона подражать Наполеону I и осуждал его намерение реставрировать империю, объявляя это "забвением" идеи 2 декабря. И в то же время он был непрочь использовать цезаристские намерения Луи-Наполеона в "революционных" целях. Вот пример такого "макиавеллизма". Прудон доказывал Луи-Наполеону бесцельность и даже гибельность политики слепого подражания Наполеону I вследствие коренной разницы в международной и внутренней обстановке. Политика наполеоновских завоеваний невозможна и гибельна. Современная борьба с Англией со-

¹ Proudhon P. -J. "La revolution sociale..", p. 63, ed. 1936; см. также статью G. Duveau "Proudhon pendant la seconde Republique" в журнале "La revolution de 1848", mars - avril 1936. T. 39.

² Proudhon P.-J. Correspondences. T. IV, p. 180. Paris. 1875.

³ Ibidem" p. 233.

⁴ Проектом ликвидации Прудон называл свой план реформ, имеющих целью осуществление строя "анархии". Этот план был изложен Прудоном в "Idee generate de la revolution en XIX siecle" под названием "социальная ликвидация".

⁵ Proudhon P. -J. Correspondences. Т. IV, p. 232.

⁶ Ibidem.

стоит в том, чтобы победить её "в войне капиталов", а это возможно лишь посредством "социальной революции", ибо удешевление кредита приведёт к снижению издержек производства, даст победу над Англией на поприще свободной конкуренции и подчинит французскому влиянию страны европейского континента. И тогда, обещал Прудон Луи-Наполеону, "попавшись в демократические и социальные сети, царица морей не ускользнёт от вас!"¹ .

Во внутренней политике также бесплодно подражание Наполеону I: "Пока будут антагонистические партии и враждебные классы, власть будет неустойчивой и существование нации "непрочным"² . Язык Прудона, убеждавшего диктатора в ошибочности политики подражания Наполеону I, был характерным для его позорной роли "благожелательного астролога" бонапартизма. Прудон заклинал Луи-Наполеона не идти по пути такого подражания, ибо это "утопия, непонимание своей миссии, измена фортуне, неверность своей звезде"³ . По-бонапартистски сюсюкающий язык соответствовал смыслу позиции Прудона: он старался убедить Луи-Наполеона в том, что осуществление "революционной миссий" является единственным средством укрепить бонапартистский режим, укрепить диктатуру душителя республики.

*

Мы лишь утвердимся в наших выводах, если обратимся к материалам, характеризующим взаимоотношения Прудона с бонапартистским лагерем.

В обрисовке буржуазных историков книга Прудона о перевороте 2 декабря была выступлением автора, ставшего на почву признания "свершившихся фактов", и бонапартистский "уклон" возник у Прудона лишь после того, как переворот был совершён. Этот совершенно ошибочный и искажающий факты взгляд нашёл отражение и в нашей литературе, пытавшейся дать характеристику книге Прудона⁴ , На самом деле - и материалы политической биографии Прудона содержат многочисленные доказательства этого - бонапартистские симпатии и связи установились у Прудона задолго до переворота 2 декабря и определяли его политическую линию во время переворота.

Надо указать здесь прежде всего на знаменательную встречу Прудона с Луи-Наполеоном ещё в 1848 г., немедленно после Возвращения последнего во Францию. Этот факт был разоблачён в 1849 г. жирарденовской газетой "Presse", язвительно указавшей на то, что Прудон оказался первым человеком, которого захотел видеть Луч-Наполеон во Франции. Действительно, Бонапарт, избранный депутатом учредительного собрания на сентябрьских дополнительных выборах 1848 г., приехав из Лондона в Париж 25 сентября, на следующий же день имел конфиденциальную встречу с Прудоном.

Прудон, вынужденный дать объяснение относительно этой встречи, выдвигал на первый план ту часть разговора, в которой собеседники⁵ затрагивали вопросы организации труда и удешевления кредита и критиковали политику Кавеньяка. По словам Прудона, Луи-Наполеон восторгался идеями Прудона в области "дешёвого кредита". Но за успокоительными объяснениями Прудона всё же нельзя было скрыть практическую цель этого свидания. Разговор шёл о кандидатуре Луи-Наполеона да президентских выборах, причем, инициатором этого разговора был Прудон. Он высказался в положительном для Луи-Наполеона смысле при условии, если Бонапарт откажется от намерения реставрация империи. Политический смысл беседы состоял в зондировании почвы для кандидатуры Луи-Наполеона на президентских выборах. Это подтверждали слова Прудона: "Словом, мы могли верить... что человек, который только что предстал перед нами, больше не имел ничего общего с конспиратором Страсбурга и Булони и что явилась возможность, чтобы республика, некогда погибшая от руки одного Бонапарта, утвердилась в наши дни руками другого Бонапарта"⁶ .

Подтверждением попытки сговора с Луи-Наполеоном служит тот факт, что Прудон пытался, хотя и робко, привлечь социалистические группы к поддержке кандидатуры Луи-Наполеона на президентских выборах. Прудон умалчивал об этом факте. Но А. Даримон, бывший тогда правой рукой Прудона, редактор прудоновской газеты "Peuple", в своих воспоминаниях рассказывал о собрании, состоявшемся в конце сентября 1848 г. в редакции газеты с участием Делеклюза и других представителей демократической прессы. На этом собрании обсуждался вопрос об отношении социалистов к президентским кандидатурам. Прудон сначала решительно возражал против тактики бойкота и высказывался за

¹ Proudhon P.-J. "La revolution soda le...", p. 255: Paris. 1852.

² Ibidem, p. 232.

³ Ibidem, p. 125.

⁴ См., например, Розенберг Д. "История политической экономии". Ч. 3-я. Автор, давая характеристику книге Прудона, проводит мысль, что Прудон сначала был противником переворота 2 декабря и изменил своё отношение к нему после того, как переворот был совершён и Бонапарт стал императором (стр. 206). Кстати сказать, книга Прудона вышла в свет в июле 1852 г., т. е. за несколько месяцев до того, как Луи-Наполеон стал императором.

⁵ В беседе с Луи-Бонапартом принимали участие, кроме Прудона, бонапартист Бассано, близкий человек Ледрю-Роллена - Жоли-старший - и Шмельц, которого Прудон захватил с собой в качестве "свидетеля".

⁶ См. Proudhon P. -J. Correspondences. Т. III, p. 17, письмо Прудона к Жирардену от 11 июля 1849 года.

предпочтительность кандидатуры Луи-Наполеона¹ .

Связь Прудона с бонапартистскими кругами, начала которой положило свидание с Луи-Наполеоном, не прекращалась и после того, как Прудон присоединился к республиканско-демократическому лагерю, боровшемуся против опасности монархической реставрации. Этому утверждению, казалось бы, противоречили известные факты выступлений Прудона против Бонапарта - президента республики. Мы имеем в виду ожесточённую "кампанию прудоновской газеты "Peuple" против Луи-Наполеона в 1848 - 1849 гг., резкие выпады Прудона против Бонапарта и, наконец, арест Прудона и осуждение его к трём годам тюремного заключения за дерзкие памфлеты против президента. Однако при более внимательном изучении политической линии Прудона бросается в глаза следующее обстоятельство. Нападки Прудона на Бонапарта и его политику продолжались до тех пор, пока бонапартисты шли в союзе с партией порядка и выступали объединённо с ней. Но при первых же признаках отделения бонапартистов от других монархических партий, при первых же проявлениях борьбы Луи-Наполеона против партии порядка Прудон стал искать сближения с бонапартистским лагерем, и не только сам искал, но пытался увлечь на этот путь и демократически-социалистический блок - Гору.

Переписка Прудона содержит многочисленные свидетельства его предательской деятельности в отношении демократии. Свидетельство переписки Прудона здесь особенно ценно, так как Прудон с 5 июня 1849 г. по 5 июня 1852 г. находился в тюремном заключении и был лишён возможности непосредственного контакта с главой бонапартистской шайки.

Первый шаг по пути разрыва Луи-Наполеона с партией порядка - отставке министерства Барро и образование президентского министерства д'Опуль - Фульда, шаг, который Маркс считал "решающим поворотным пунктом" в подготовке государственного переворота, вызвал горячее одобрение Прудона, расценившего это событие как, возвращение Луи-Наполеона на "революционную стезю". Приветствуя это мероприятие Бонапарта, Прудон, как он сам выразился, "протягивал ему руку" для примирения. Это предложение сотрудничества поддержали бонапартисты, считавшие для себя полезным использовать услуги Прудона для дезорганизации демократического и рабочего движения.

О наметившемся сговоре свидетельствует любопытный проект возрождения "народного банка" Прудона под эгидой Луи-Наполеона как главного учредителя. Прудон поддержал, этот проект, и если он не был осуществлён, то, во всяком случае, не по его вине² . Он отпал, очевидно, из-за того, что бонапартисты боялись оттолкнуть от себя буржуазию в лагерь партии порядка сотрудничеством с "красными", к которым общественное мнение причисляло Прудона. Но, хотя данный проект не получил развития, связи Прудона с бонапартистами систематически возобновлялись.

По мере обострения борьбы бонапартистского лагеря против партии порядка усиливалась тяга к нему Прудона и его линия принимала всё более явный характер. Из тюрьмы Прудон обращался к бонапартисту префекту полиции Карлье и в министерство внутренних дел с просьбами об освобождении, подчёркивая своё положительное теперь отношение к президенту и его правительству³ .

В ноябре 1850 г. в неотправленной петиции на имя Луи-Наполеона Прудон просил о досрочном освобождении, обещая немедленно основать газету для борьбы против "старых партий" и уверяя Бонапарта в том, что их позиции совпадают: "Вы боретесь с теми же врагами, вы принадлежите... тому же делу"⁴ . Эту петицию Прудон по адресу не отправил, но не потому, что он отказался от мысли искать такого соглашения. Прудон предпочёл, повидимому, путь прямых переговоров с Елисейским дворцом. Переписка Прудона неоспоримо доказывает, что такие переговоры велись в конце 1850 года. О них свидетельствуют письма Прудона к известному бонапартисту Лаллу, человеку из личного окружения Луи-Наполеона. В письмах снова фигурирует проект освобождения Прудона из тюремного заключения для издания газеты, которая будет вести борьбу против "старых партий", борьбу, как выразился Пру-

¹ Встретив решительный протест и возражения Делеклюза и большинства присутствовавших, Прудон отказался от своего предложения. Затем он высказался за воздержание от участия в выборах, а через некоторое время поддержал кандидатуру Кавеньяка. Все эти метаморфозы проделаны были Прудоном на одном собрании (см. Darimon A. "A travers une revolution", p. 77. Paris. 1884). В своих воспоминаниях Даримон излагал, также со слов Прудона, историю свидания последнего с Луи-Наполеоном (стр. 68 - 75). В период президентских выборов газета Прудона "Peuple", подчиняясь дисциплине социалистического блока, поддерживала кандидатуру Распайля.

² 3 декабря 1849 г. Прудон писал своему другу Гильомену из тюрьмы Сен-Пелажи: "Я должен сообщить вам о крупном деле, которое затевается между Сен-Пелажи и Елисейским дворцом. Речь идёт не больше, не меньше, как о том, чтобы основать при помощи Луи-Бонапарта народный банк". Прудон уверял Гильомена, что инициатива этого предприятия исходит из Елисейского дворца и что он, Прудон, дал положительный ответ (см. Proudhon P.-J. Correspondances. Т. III, p. 62; см. также письмо Прудона от 14 декабря по тому же вопросу к Ланглуа. Т. III, р. 68).

³ См. Proudhon P.-J. Correspondances Т. III, p. 226.

⁴ Ibidem, p. 372.

дон, "под ауспициями и с одобрения президента республики, к которому я лично никогда не был враждебно настроен"¹ .

Прудон прервал переговори с Лаллу вследствие очередного зигзага бонапартистской политики в сторону партии порядка, но он заверял Лаллу в своей готовности немедленно их возобновить, как только возобновится борьба президента против партии "порядка: "Вам стоят только дать мне знать об этом, и я тотчас же обращусь с прошением; моё рвение относительно наших общих врагов настолько велико, что я сохраню по освобождения самую искреннюю благодарность по отношению к г-ну президенту республики"² .

Эти грязные закулисные комбинации соответствовали предательскому поведению Прудона по отношению к демократическому лагерю, к которому он примыкал. Добиться отказа Горы от оппозиции и склонить её к сотрудничеству и объединению с Елисейским дворцом против партий порядка - такова затаённая мечта Прудона. Каждый шаг вынужденного голосования депутатов демократически-социалистического блока за президентские законопроекты встречал бурное одобрение Прудона, всякая оговорка и декларация Горы, подчёркивавшая оппозицию к Бонапарту, вызывали у него негодование. Он заполнял письма и интимные бумаги планами заключения блока Горы с президентом и впоследствии всячески осуждал Гору за отказ от такого союза в период подготовки бонапартистского переворота³ . Но эти услужливые по отношению к бонапартистам намерения Прудона успеха не имели, и его подрывная деятельность в демократическом лагере всё более настойчиво и определённо вела к расколу демократического блока.

Прудон стремился взорвать изнутри Гору бешеной травлей социалистов. Не случайно именно в этот период становятся особенно ожесточёнными нападки Прудона на социалистические течения, которые он характеризовал общим названием "коммунистов", на сторонников Луи Блана, Кабэ, Фурье, Сен-Симона. Атаки Прудона на социалистов и социализм были составной частью его политического курса на союз с бонапартизмом. Более того, как можно догадываться, Прудон, ведя борьбу против социалистов внутри Горы и злобно критикуя социалистические теории, выполнял в известном смысле задания бонапартистов, стремившихся взорвать Гору и привлечь рабочих к своей демагогической "социальной" программе. Переписка Прудона содержит некоторые намёки на эту "увязку".

В письме к министру внутренних дел (апрель 1850 г.) Прудон подчёркивал своё намерение "со всей энергией бороться против коалиции коммунистов". Вслед за тем в директиве редакторам своей газеты ("Voix du peupie"), требуя от них "отчётливо отделать нашу, школу, школу прогрессивной и неограниченной свободы, от социалистических сект, стремящихся, под разными наименованиями, убить личность во имя общества", Прудон разъяснял, что "наши проекты насчёт этого известны министерству" и что "если бы об этом узнали наши враги... они изобразили бы это, как сговор с полицией"⁴ .

Не удивительно, что, являясь пособником, фактическим агентом бонапартистов внутри Горы, Прудон положительно воспринимал возможность президентского государственного переворота задолго до его свершений. В этом отношении показательны его письма к Даримону от февраля 1850 г., в которых он доказывал желательность бонапартистского переворота для осуществления своих идей и уверял, что "империя не будет вовсе означать гибели свободы, законности и права"⁵ . Это высказывание Прудона можно было бы принять за случайно вырвавшиеся слова отчаяния при виде крепнувшей реакции, но оно было, во-первых, не единичным, а повторялось неоднократно и в дальнейшей переписке Прудона⁶ , а во-вторых, находилось в полном соответствии с его бонапартистскими связями.

В свете этих фактов становится понятной инертность Прудона в дни бонапартистского переворота, за что его заслуженно клеймили в республиканском лагере. Поведение Прудона в дни переворота выдавало его страх перед последствиями кровавых и подлых деяний узурпаторской бонапартистской шайки и казалось противоречивым. Скульптор сенсимонист Этекс в своих воспоминаниях рассказывал о встрече с Прудоном 2 декабря на улице Парижа и о намерении Прудона принять

¹ См. Proudhon P. -J. Correspondances. Т. III. p. 381.

² Ibidem, p. 382.

³ См. записи памятной книжки Прудона, приведённые Доллеансом и Дюво в предисловии к "La revolution sociale...", p. 48 - 51, ed. 1936.

⁴ Proudhon P. -J. Correspondances. Т. III. p. 237.

⁵ Ibidem, p. 98.

⁶ См., например, его письмо редакторам "Voix du peuple" от 22 мая 1850 г. по поводу закрытия газеты властями; Прудон прибывал их созерцательно отнестись к реакции и предстоящему падению республики, "не стоящей уже, как и Гора, труда, положенного нами на её защиту"; см. также его письмо к Даримону от 11 июня 1850 г. с указанием поместить во вновь выходящей газете ("Peuple") статьи, доказывающие, что "революция равно совершается посредством реакции, как и посредством демократии", и что "революционный ветер толкает тех и других, причём первых ещё сильнее" (Proudhon P.-J. Correspondences. Т. III. p. 269, 298).

участие в борьбе против переворота¹ . Но это было и осталось фразой: Прудон не только не принял участия в борьбе против бонапартистского переворота, но стремился удержать от сопротивления и тех левых республиканцев, которые пытались организовать защиту республики и поднять народные массы на отпор и разгром узурпаторов власти. Роль Прудона в декабрьские дни 1851 г. достаточно ярко показал В. Гюго в "Истории одного преступления". Он рассказал о безуспешной попытке Прудона отговорить его и других республиканцев от борьбы против Бонапарта, ссылаясь на безнадёжность сопротивления и ошибочность надежд на поддержку народа, который якобы находился на стороне президента² .

За всем этим скрывались не только и не столько колебания мелкого буржуа, сколько внутреннее приятие событий, определённые надежды на бонапартизм, давно возникшие у Прудона. Он двурушничал, сваливая вшу за неудачу сопротивления перевороту на народ, на рабочих Парижа, якобы не хотевших поддерживать республиканцев. Прудон использовал эту бонапартистскую легенду для оплёвывания демократии, для злобных тирад против народа, подхваченных и смакуемых впоследствии фашистами. В действительности же он больше всего боялся победы народного отпора бонапартистскому перевороту.

В своих письмах в первые же дни после переворота Прудон писал: "Если бы 2 декабря победил народ, то победила бы грозная для нас политическая, социальная, моральная, индустриальная и т. д. и т. д. организация". Он добавлял: "Не забудьте, что победа права над 2 декабря превратилась бы вскоре в торжество над местной свободой, над свободой индивидуума, торговли и т. д. и что анархисты стали бы очистительной жертвой для красных"³ .

О том, каково было действительное отношение Прудона к борьбе рабочих в защиту республики, лучше всего свидетельствует его собственное признание: "Когда я представляю себе, чем было бы господство наших вожаков, я не имею больше силы осуждать события 2 декабря с высшей точки зрения путей человечества"⁴ . Затаённый смысл этой боязни раскрывала запись Прудона в памятной книжке: "Если бы Л. Б. (Луи Бонапарт. - Н. Э. ) не пришёл, мы имели бы ещё более безжалостный коммунизм, который на столетия изменил бы то положение вещей, которое может, в конце концов, через несколько лет придти к концу"⁵ .

Прудон заверял в своей книге Луи-Наполеона в том, что в отличие от 13 июня 1849 г., когда он принял бы участие в борьбе против президента, если бы не тюремное заключение, в дни бонапартистского переворота, "вследствие того, что демократия поднялась на борьбу с ним 2 декабря, я не могу больше говорить, что был бы с нею"⁶ . Это не было, как представляла его буржуазные биографы, лишь сервильным поклоном по адресу победителя. На этот раз Прудон говорил искренно. В основе его "пассивного" поведения в дни бонапартистского переворота лежали приятие и одобрение удушения демократического движения, общий с буржуазной реакцией страх перед революционным народным подъёмом.

Чтобы ещё раз проверить наш вывод, посмотрим на практические шаги Прудона по отношению к бонапартистской диктатуре вскоре после переворота. Прудон не замедлил возобновить личную связь и прямой контакт с ближайшим окружением Луи-Наполеона. Предлогом для этого послужил составленный Прудоном фантастически гнусный проект основания при помощи бонапартистского правительства где-либо вне Франции колонии для республиканцев, которых ссылали в то время в Кайенну и Каледонию. Прудон направил из тюрьмы свой проект министру колоний и уже через четыре дня, 28 декабря 1851 г., был вызван к Морни, сводному брату Луи-Наполеона, одному из виднейших главарей бонапартистской шайки. Во время свидания с Морни Прудон, как он сам выразился, "нащупывал почву" для сотрудничества с новой властью. Вернувшись со свидания, полный оптимизма, он писал своему", брату: "Судя по приёму, я чувствую, что смогу, возможно, ещё играть роль"⁷ . Последующие шаги и высказывания Прудона достаточно определённо говорили о том, на какую роль он рассчитывал в то время. Первоначальные опасения о грозящей ему ссылке быстро сменились чувством безопасности. Уверенность Прудона в том, что при новом режиме он получит благоприятную возможность для политической и публицистической деятель-

¹ Etex R. Souvenirs d'un artiste", p. 263. Paris. Dentu. 1877. К Прудону, находившемуся в тюремном заключении, администрация относилась благосклонно: она разрешала ему иногда выходить из тюрьмы по личным делам. Так было и 2 декабря. Встретившись с Этексом и его спутниками, Прудон пошёл с ними к городской ратуше и на предупреждения о риске и смертельной опасности отвечал: "Я принадлежу революции".

² Hugo V. Histoire d'un crime", p. 183 - 185. Paris. Edition nationale. 1893.

³ Proudhon P.-J. Correspondances. T. IV, p. 150.

⁴ Ibidem, p. 152.

⁵ Proudhon P.-J. "La revolution sociale...", p. 70, ed. 1936.

⁶ Ibidem, p. 237.

⁷ Proudhon P.-J. Correspondances. T. IV, p. 173.

ности, росла, его связи с окружением Луи-Наполеона расширялись.

В письмах к друзьям Прудон расценивал обстановку, создавшуюся во Франции после переворота 2 декабря, обстановку, вызвавшую возмущение и отвращение у всех честных людей в стране и заграницей, как "превосходную для высшего прогресса, лучшую из всех, какие были с 25 февраля 1848 г."¹ . Эта оценка ситуации и растущий контакт с бонапартистскими кругами привели к тому, что Прудон стал рассчитывать на роль советника Луи-Наполеона.

Эти расчёты хорошо передаёт письмо Прудона к Марку Дюфрессу: "Так как я имею некоторые основания думать, что на меня смотрят в Елисейском дворце достаточно благожелательно, я намерен произвести диверсию, напав внезапно изо всех сил на этих милых орлеанистов, легитимистов, иезуитов и т. д."² .

Представляя свои планы ввиде "ловкого маневра", Прудон лишь маскировал их сущность, чтобы сделать их приемлемыми для республиканца Дюфресса. Он рисовал свои намерения как коварный замысел по отношению к Луи-Наполеону: "Я обсуждаю его миссию, разумным образом подталкиваю его на революционные мероприятия, которые, конечно, при данных обстоятельствах должны увеличить его популярность, но вместе с тем должны способствовать наступлению демократии, рассорить его со старыми партиями и скомпрометировать"³ . Прудон спешил оправдать этот показной "макиавеллизм", ссылаясь на то, что "заниматься политикой - это мыть руки в лавозе"⁴ . Но он не мог скрыть своих ожиданий и чаяний: "Говорят, будто бы президент уже несколько раз хотел вызвать меня к себе, и Безюше почти что подтвердил мне этот слух"⁵ .

Из этих надежд и планов и родилась книга Прудона о перевороте 2 декабря. Таким образом, эта книга не была случайным произведением писателя, известного склонностью к парадоксам, либо "промахом" запутавшегося в политиканстве утописта: многочисленные факты, свидетельствующие о бонапартистских связях и симпатиях Прудона задолго до переворота 2 декабря, подтверждают тот вывод, что эта книга была лишь завершением определённого политического пути её автора. Она замыкала путь реакционной политики Прудона в период революции и республики 1848 - 1851 годов. Вопреки попыткам буржуазных историков и биографов Прудона оправдать либо смягчить предательский смысл книги Прудона она вполне заслужила ту единственно правильную, уничтожающую оценку, которую дал ей Маркс. Маркс считал, что книгу Прудона о государственном перевороте "надо рассматривать не просто как плохое произведение, а как прямую подлость, которая, однако, вполне соответствует его мелкобуржуазной точке зрения; здесь он кокетничает с Луи Бонапартом и старается сделать его приемлемым для французских рабочих"⁶ .

На примере этого произведения Прудона мы убеждаемся ещё раз в том, какой величайшей прозорливостью, бдительностью была отмечена борьба марксизма против прудонизма. Сокрушительная критика прудонистских идей в "Нищете философии" и последующая непримиримая борьба Маркса и Энгельса против прудонизма имели не одно только теоретическое значение. Прудонизм был реакционной теорией, без преодоления которой был невозможен успех идей научного коммунизма и рост классового самосознания пролетариата. Прудонизм был вместе с тем источником политического растления, подрывавшим борьбу против всех видов буржуазной реакции.

Критика прудонизма Марксом и Энгельсом имела большое политическое значение для борьбы рабочего класса и трудящихся масс с реакционными конвульсиями буржуазного общества во Франции XIX века. Она сохранила своё значение и для последующего времени. История подтвердила подрывную роль прудонистских идей и традиций в политических судьбах французского народа. Предательские традиции Прудона сохраняли влияние среди известной части мелкобуржуазных слоев и даже среди рабочих Франции, чему немало способствовало примиренческое отношение к прудонизму и его наследию, которое насаждал французский социалистический оппортунизм. Работа А. Тома о второй империи служит примером такого адвокатски беспринципного отношения к Прудону, даже когда речь шла о его низких поклонах по адресу бонапартистской диктатуры.

¹ Proudhon P. -J. Correspondances. T. IV, p. 289.

² Ibidem, p. 255.

³ Ibidem.

⁴ Ibidem.

⁵ Ibidem. Безюше - начальник тюрьмы Сен-Пелажи, в которой был заключён Прудон в 1851 - 1852 годах.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIII. Ч. 1-я, стр. 29. Нельзя не указать попутно на грубое искажение этой марксовой оценки книги Прудона Д. Розенбергом, который объяснял кокетничание Прудона с. Луи-Наполеоном намерением "склонить его в пользу французских рабочих" (Розенберг Д. "История политической экономии". Ч. 3-я, стр. 208). История дальнейших отношений Прудона к бонапартистской диктатуре - обширная тема, которая выходит за рамки данной статьи и требует специального исследования. Но уже здесь можно заметить, как ошибочны обычные утверждения прудонистской историографии о происшедшем будто бы быстром отказе Прудона от иллюзий по отношению к бонапартизму и переходе к непримиримой оппозиции к нему. Прудона, конечно, вскоре постигло разочарование относительно намерений Наполеона III, но он видел в политике второй империя отказ от "идеи"

Не удивительно, что реакционные силы, исподволь готовившие капитуляцию Франции перед фашизмом, удушение демократических свобод французского народа, в поисках средств разложения народного антифашистского фронта не могли обойти и наследия прудонизма. Отношение Прудона к бонапартизму, его книга о перевороте 2 декабря всплыли на поверхность современности и сделались боевым оружием фашистской пропаганды. Характерно заявление, которым сопроводили новое издание книги Прудона, выпущенное в 1936 г., её редакторы. Они подчеркнули, что эта работа Прудона "должна фигурировать среди самых неотложных наших чтений. Никакая другая книга не является более актуальной в 1936 году"¹ . Весьма характерно и понятно то, что на Прудона ссылалась фашистская группка "социалистов", развернувшая предательскую деятельность по подготовке капитуляции Франции перед Гитлером и участвовавшая в фашистском перевороте Петэна - Лаваля. Все эти Спинассы, Деа, Фроссары, пользуясь реакционными идеями Прудона и приспособляя их к фашистским лозунгам, проповедовали "примирение классов" под эгидой "авторитарного правительства", которое с помощью банковского кредита и "контроля" осуществят "социальное освобождение". На использование Прудона этой группкой фашистских оборотней указывал в своё время М. Торез, говоря о том, что прудоновские "реакционные мелкобуржуазные бредни, в своё время сметённые одним дуновением Коммуны... подхвачены в наши дни "социалистами" из "Effort". Спинассы, Деа и Фроссары переняли у Прудона и его раболепство перед сильными мира сего (известно, что Прудов кокетничал с Наполеоном III)"² .

Таким образом, книга Прудона стала средством подготовки фашистской реакции, её использовали предатели французского народа и агенты гитлеровской Германии во Франции. Объявив бонапартистский переворот "социальной революцией", Прудон положил начало гнусной традиции маскировать чёрные дела злейшей реакции "революцией". Эта маскировка стала в эпоху империализма принадлежностью многих реакционных заговоров против народов и их демократических прав. Особенно нуждался в таком прикрытии своих разбойничьих, империалистических намерений фашизм, готовивший заговор против всего человечества. Муссолини и его прихвостни поспешили назвать реакционный переворот итальянского фашизма "революцией". Не иначе, как "национальной революцией", именовали и немецкие фашисты свой захват власти в Германии и установление в ней реакционнейшей диктатуры разбойников-империалистов.

Французские агенты Гитлера и их презренные сообщники из Виши, действуя по указке своих берлинских хозяев и руководствуясь их примером, шли по той же проторённой дорожке. Они тоже объявили своё предательство Франции, свой реакционный переворот против республики "национальной революцией". При этом они не могли забыть исторический опыт бонапартистского переворота 1851 г., удушившего демократическую республику и отдавшего Францию во власть военщины и плутократии. Этот опыт не забыл и французский народ, хранящий великие и славные традиции революционной борьбы за свободу.

Прудон, провозгласивший переворот 2 декабря "социальной революцией" а старавшийся примирить с ним массы пролетариата и мелкой буржуазии", был для, вишийских "теоретиков" счастливой находкой. Ссылаясь на его книгу о 2 декабря и используя престиж "революционера", который ещё сохраняло его имя у некоторой части французской интеллигенции, можно было увлечь кое-кого в лагерь вишийской реакции.

Не менее ценную услугу оказала книга Прудона для прикрытия реакционнейших мероприятий Виши социальным флером. Ссылаясь на Прудона, истолковывавшего цели бонапартистской реакции ввиде "социальной революции", вишийцы и их "теоретики" набрасывали покрывало "социализма" на те мероприятия, которыми они в действительности лишь укрепляли позиции монополистического капитала во Франции. Так оказался Прудон на службе у французского фашизма.

Вот почему прозорливая, глубокая критика Марксом реакционных идей Прудона и его отношения к бонапартистскому перевороту 2 декабря не только сохраняет историческое значение, но приобретает особую актуальность в наши дни.

2 декабря и возлагал надежды на так называемых либеральных бонапартистов. Прудон долгое время поддерживал связь с главой "либеральных бонапартистов" - принцем Наполеоном ("плон-плон"). В одном из своих писем Прудон говорил принцу Наполеону про "общность интересов, которая объединяет в настоящее время Вашу судьбу с судьбой революции". Материалы показывают, что Прудон не стал в непримиримую оппозицию к бонапартистской диктатуре даже тогда, когда видел кризис империи и уже предвещал, сожалея об этом, её крах вследствие "исчерпания идеи".

¹ Proudhon P.-J. La revolution sociale...", p. 106. Предисловие Доллеанса и Дюво. 1936.

² Торез М. "О так называемой "национальной революции" во Франции". "Коммунистический Интернационал" N 5 за 1941 г., стр. 25.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. ЗАСТЕНКЕР:

Комментарии: