М. Изд-во "Наука". 1975. 576 стр. Тираж 7000. Цена 3 руб. 39 коп.

Данная публикация документов - это первый том трехтомного издания, подготавливаемого по плану научного сотрудничества АН СССР, Чехословацкой АН и Института истории в Белграде. В составе редколлегии издания: с советской стороны - В. Г. Карасев, С. А. Никитин (отв. редактор), И. В. Чуркина, с чехословацкой - И. Кочи, В. Матула, с югославской - Н. Петрович. Составители - В. Матула и И. В. Чуркина.

Рецензируемый том является собранием писем русских и зарубежных славянских общественно-политических деятелей, освещающих вопросы отношений между Россией и славянскими народами Габсбургской и Османской империй. Многообразие проблем, затрагиваемых в переписке, делает ее интересной для специалистов широкого профиля - историков, историков культуры и науки, литературоведов и лингвистов. Публикуемые письма касаются многих аспектов национально-политического, социального и культурного развития южных и западных славян в самых разнообразных его проявлениях, а также отношения участников национального движения этих народов к официальной России, их связей с определенными кругами русской общественности, главным образом славянофилами.

Последнее обстоятельство, очень важное для понимания социально-психологической среды, в которой возникла публикуемая корреспонденция, объясняется в первую очередь личностью адресата. М. Ф. Раевский, свыше 40 лет являвшийся настоятелем русской посольской церкви в Вене, человек образованный и весьма деятельный, был заметной фигурой в развитии русско-славянских связей 40 - 80-х годов XIX века. Он хорошо понимал, какое значение для царской России в ее политике в восточном вопросе имеют славяне Австро-Венгрии и Турции. Раевский по своему мировоззрению был близок к славянофильским кругам. Славянские комитеты фактически сделали его своим представителем в этом регионе Европы.

Архив Раевского¹ находился до сих пор вне внимания исследователей и почти не использовался ими. Корреспонденты Раевского - люди во многом выдающиеся, о чем свидетельствует приводимый в издании полный их перечень, были представителями всех (кроме поляков) славянских народов Австро-Венгрии и Турции, что опять-таки объясняется личностью адресата и позицией, тех ведомств (Синод и МИД) и кругов России, которые он представлял.

Ценность опубликованных в томе материалов определяется прежде всего тем, что среди корреспондентов Раевского было много личностей интересных и значительных. Тут и известные ученые и общественно-политические деятели (эти понятия, впрочем, нередко совмещались) - Ф. Палацкий, В. Ганка, К. Я. Эрбен, Л. Штур, Я. Блейвейс, М. Маяр, И. Ю. Штроссмайер, А. Ф. Гильфердинг, Н. А. Попов, В. И. Ламанский и многие другие. Было бы, однако, несправедливо ограничиваться лишь названными именами. Иной раз письмо какого-либо малоизвестного просителя представляет для понимания психологического климата той эпохи не меньший интерес, чем пос-

¹ Основная часть документов архива Раевского хранится в Отделе письменных источников Государственного исторического музея в Москве, другие части - в Архиве внешней политики России, Отделе рукописей Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом) в Ленинграде и Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде,

стр. 167

лания маститого корреспондента. Наконец, при всем относительно строгом этикете того времени и при ограничениях, налагаемых и саном и постом адресата, во многих письмах выступает индивидуальность авторов, которую трудно заменить какими-либо описаниями и комментариями (неуживчивость В. Богишича, общительность и хорошая осведомленность во всех делах А. Гильфердинга, горячий патриотизм редактора дубровницкого "Магазина" Г. Николаевича, сердечность Л. Штура). Многие из славянских корреспондентов пишут по-русски и притом довольно свободно, а словенец М. Маяр - на изобретенном им общеславянском языке² .

Значительная часть писем интересна в плане истории культуры и науки и особенно российско-славянских связей. Политические сюжеты затронуты в меньшей степени, порой это одна-две ничего не раскрывающие фразы, подчас приходится улавливать намеки между строк, угадывать подтекст. Значительный интерес представляют, например, свидетельства В. Ганки о подготовке Славянского съезда 1848 г. в Праге и желании чехов иметь текст его обращения ("обвещания") к славянским народам на русском языке. В большом комплексе писем, связанных с организацией в 1867 г. в Москве Этнографической выставки и поездкой в Россию в связи с этим славянских общественных деятелей, есть ряд свидетельств того, что образование двуединой Австро-Венгрии было встречено в основном враждебно в славянских землях, что австрийские власти оценили эту поездку как политическую демонстрацию и соответственно реагировали на нее. Несмотря на это, отклик на приглашение принять участие в выставке и прислать экспонаты был очень широким и значительным именно в среде "австрийских" славян (см. письма В. Ламанского, Я. Головацкого, Я. Блейвейса, К. Эрбена и др.), что привело к определенному подъему этнографических исследований и национального самосознания во многих западно-, южно- и восточнославянских землях.

Преобладающая тема писем - посылка книг, просьба прислать или передать книги и т. п. Трудности почтовой связи и цензурные препоны, чинимые венским и петербургским правительствами, осложняли процесс обмена книгами, научной и художественной литературой, без которого было крайне затруднено культурное развитие и укрепление связей русских и зарубежных славян. Раевский являлся неутомимым посредником, передаточной инстанцией, а иногда и просто щедрым дарителем. Показательны факты исключительного внимания русских ученых (И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. С. Будиловича, А. Ф. Гильфердинга и др.) к местным славянским библиотекам, заботы об их комплектовании и посылке русских книг в словенскую "читальницу" в Горице (стр. 66), в Национальный хорватский театр в Загребе (стр. 84), в монастыри и церкви Старой Сербии, Боснии и Герцеговины (стр. 124) и во многие другие места. Учитель из Софии С. Филаретов просил прислать ему 200 экз. краткой русской грамматики А. Х. Востокова или Н. И. Греча (стр. 444), словенец Ф. Эрьявец нуждался в русских книгах по зоологии для выработки словенской зоологической терминологии на русской основе (стр. 65), а чех В. Ганка прямо заявлял: "Нам нужны в музеуме ученые или наукообразные русские книги, чтобы не отдаляться в терминологии, но паче соединяться; наши молодые трудящиеся науками приходят в музей искать таких вырозов (то есть терминов. - Рец.) ...особенно врачи желают это" (стр. 116).

Немало писем посвящено вопросу занятия профессорских и других должностей в русских университетах и гимназиях. В них содержатся интересные биографические подробности, касающиеся хорвата В. Богишича, профессора Новороссийского университета в 1869 - 1870 гг., словака Э. Черного, известного знатока классической древности и московского педагога (с 1863 г.), словенца М. Маяра, стремившегося в 1870 г. переехать в Одессу, словака Л. Мичатка, специалиста по классической древности и славянского лексикографа, который эмигрировал в Россию, и ряда других. Все эти письма дают ценный материал для истории славянской филологии, становления и развития славистики в научных центрах России.

Южнославянские сюжеты содержательнее западнославянских. Интересны письма, в которых речь идет об эмиграции славян из Австро-Венгрии и о готовности повернуть ее с запада на восток, заинтересовать

² Отметим попутно, что в публикации письма, написанные чехами и словаками на их родном языке, но кириллицей, переданы латиницей, но почему-то письма, написанные по-русски латиницей, не переданы кириллицей (стр. 476 - 477).

стр. 168

в ней царское правительство. Любопытно, что сановный русский корреспондент Раевского оберпрокурор Синода А. П. Ахматов высказывал опасение, как бы семинаристы из славянских стран не завязали контактов с русским революционным студенчеством. Письмо это было написано в разгар польского восстания 1863 г. (стр. 25 - 26). Настороженность представителей русского консервативно-панславистского лагеря в отношении зарубежных славян звучит и в письме камер-фрейлины А. Д. Блудовой, заявлявшей в 1850 г., что "большая часть чехов напитана вольнодумством и чересчур либеральным духом немецким" (стр. 52). Примечательно и то, что славянофильская и благотворительная деятельность этой графини вызывала подозрения царского правительства. В министерстве иностранных дел было заведено "Дело о секретных агентах гр. Блудовой" (стр. 55).

Публикация подготовлена на высоком профессиональном уровне. В предисловии составители излагают основные методологические посылки, из которых они исходили. Они указывают на значение настоящего издания, которое поможет не только расширить круг доступных для исследователей источников, но и зачастую по-новому осветить многочисленные стороны общественного развития славянских народов Австро-Венгрии и Балканского полуострова, их связей с Россией. Вместе с тем, как справедливо отмечается составителями, письма из России проливают свет на отношение славянофильских кругов к западным и южным славянам.

Предисловие, однако, не дает ответа на вопрос о принципах отбора материала, который является главным при оценке изданий подобного рода. "Список корреспондентов М. Ф. Раевского", помещенный в приложении, показывает, какую малую часть гигантского архива Раевского занимают опубликованные в томе письма. Так, в нем помещено лишь одно из двух писем П. П. Негоша, отсутствуют письма сербского писателя П. Атанацковича, русских ученых И. Снегирева, А. Веселовского и многих других. Из 52 писем В. И. Ламанского приведено лишь 5, а из 86 А. Ф. Гильфердинга - 13, из 84 сербского митрополита Михаила - 10. Наибольшее число писем М. Ф. Раевскому послал, вероятно, В. Ганка - 171 (из них публикуется 16). В тех случаях, когда количество писем весьма значительно, можно было бы дать их более общее описание.

Трудно судить о письмах, не включенных в издание, но некоторые из отобранных составителями можно было бы без ущерба опустить. Не представляют интереса, например, письмо N 340, сообщающее только о награждении К. Кузманы орденом св. Станислава, или же письма, дублирующие друг друга (особенно просьбы о денежной помощи и т. п.). Составителями выявлены также записки, отчеты и письма Раевского, однако неизвестно, войдут ли они в последующие тома (в рецензируемом томе таких материалов нет).

Отмечая, что главная масса публикуемых писем датируется 50 - 70-ми годами XIX в., авторы предисловия делают заключение, что эти письма написаны "в условиях, определявшихся прежде всего двумя важнейшими событиями европейской истории этой поры - революцией 1848 - 1849 гг. и Крымской войной" (стр. 6). Для круга проблематики издания к числу событий, имевших важнейшее значение для национально-политического развития находившихся под властью Австрии славянских народов (как, впрочем, существенных и в общеевропейском масштабе), следует отнести также преобразование Австрии в 1867 г. в дуалистическую Австро-Венгрию и образование в 1871 г. Германской империи.

Примечания, сопровождающие каждое письмо, помогают понять обстановку, в которой оно было написано, дают необходимые пояснения и, как правило, выполнены вполне квалифицированно. Вместе с тем без ущерба можно было сократить или вовсе исключить некоторые примечания. Примечание N 1 к письму А. Я. Вртятко (N 73) комментирует фразу письма о хорошем самочувствии Палацкого, что само по себе не столь существенно, приведением выдержек из письма Палацкого Ригеру, ничего не добавляющих к информации Вртятко. Примечание к письму Ганки (N 83) повторяет опубликованное тут же приложение. Неудачно по существу примечание N 1 к письму N 189: "Старочехами назывались консервативные представители так называемой Национальной партии, руководимой умеренными либералами Ф. Палацким и Ф. Д. Ригером". Именно Палацкий и Ригер, которые в то время были консерваторами, и являлись лидерами старочехов.

Письмо А. А. Краевского 1869 г. затрагивает ложные слухи о якобы установленном А. И. Герценом контакте с Раевским с целью подготовить свое возвращение в Россию. Известно, что Герцен весьма резко

стр. 169

реагировал на эту клевету. Краевский упоминает, что, по слухам, "это был не Герцен-отец, а Герцен-сын", имеется в виду, разумеется, А. А. Герцен (младший). В указателе же имен появился со ссылкой на этот текст "Герцен-отец, богатый помещик Иван Алексеевич Яковлев". Не говоря уже о том, что И. А. Яковлев никогда не носил фамилии Герцен, он скончался в 1846 г. в России и объектом излагаемых Краевским слухов никак быть не мог.

В целом весь комплекс научно-справочных приложений: указатели имен, периодических изданий, географических названий, терминологический словарь, а также биографическая справка о Раевском и список его корреспондентов - заслуживает одобрения.

Последующие два тома издания выйдут в Чехословакии (т. 2) и Югославии (т. 3).

Н. Д. Ратнер, Н. И. Толстой

Постоянный адрес данной публикации: