Русский офицерский корпус периода первой мировой войны насчитывал около 300 тыс. человек: до ее начала в армии было около 40 тыс. офицеров, столько же призвано по мобилизации, около 220 тыс. стали офицерами военного времени. В результате потерь к 1917 г. в пехоте офицеры сменились трое-пятикратно, в коннице и артиллерии - на 15 - 40%. Сильно изменилась и социальная специфика русского офицерского корпуса, свыше 30 тыс. из которого были произведены в офицеры за боевые отличия из нижних чинов¹. В чем же причины того, что за 3,5 года войны офицерами стало больше людей, чем за всю историю русской армии до мировой войны и как это обстоятельство сказалось на ходе военных действий и Февральской революции 1917 года?

Первой причиной падения качества войск стали громадные потери в первых операциях: 245 тыс. человек в Восточной Пруссии, 235 тыс. - в Галиции, 230 тыс. - в осенних сражениях только в Польше. В других странах низшие офицерские должности временно заменили унтер-офицерами. В России же унтер-офицерский состав запаса, и без того скудный числом, в начале войны был влит в части на рядовые должности и выбит. В конце 1914 г. офицер переменного состава записывал в дневнике: "унтер-офицерский кадр, в большинстве из нестроевых, совершенно беспомощен..."². Это были те нижние чины, что в мирное время готовились к командованию взводом и ротой³. По сведениям Ставки, к 1 января 1915 г. Северо-Западный фронт потерял 625 618 человек: 54 237 убитыми, 273 935 ранеными и больными, 298 446 пленными⁴. Юго-Западный фронт, лишь в Карпатской операции 1915 г. потерял до 1 млн. человек. Недаром в письме к жене от 1 января 1915 г. А. А. Брусилов сообщал: "Войска все хуже и хуже. Много скверных начальников, а всех не прогонишь, потому что некому заменить"⁵. Потеря 75% кадровых офицеров к 1916 г. стала невосполнимой утратой, так как "офицер создается годами, традициями веков и стоит государству дорого"⁶. Летняя кампания 1915 г. вывела из строя 2 млн. 386 тыс. человек. Всего же к началу 1916 г. русская армия потеряла 4 млн. 754 тыс. человек, в том числе 66 тыс. офицеров. Согласно всеподданнейшему докладу по военному министерству за 1915 г., к 1 декабря 1915 г. списочная численность офицеров составляла 100 579 человек⁷. Ввиду больших потерь в офицерском составе, уже весной 1915 г. опытные офицеры-фронтовики назначались командовать сразу 2 - 3 ротами⁸. Директива Ставки

Константинов Сергей Витальевич - главный специалист кадровой службы Управы района Бибирево. Москва; Оськин Максим Викторович - кандидат исторических наук, старший преподаватель Полицейской академии. Тула.

от 4 июня 1915 г. требовала направлять на фронт "всех выздоровевших офицеров без всяких послаблений"⁹. А. А. Свечин пишет, что в его полку за месяц боев в Свенцянской операции из 35 офицеров + 2 прибывших, в строю осталось 10. Потери: ранены или убиты - 14; "сомнительно контужены" - 2; эвакуировалось из-за обострения старых ран - 1; выгнано - 2; самострел - 1; в отпуску - 1; в хозяйственной части - 3; штаб - 3¹⁰.

Острый дефицит в командных кадрах стал причиной радикальной перестройки системы подготовки офицерского корпуса. Прежде всего, производство в офицеры для некоторых категорий нижних чинов разрешено было осуществлять без проведения установленных экзаменов. В этом случае определяющими критериями отбора были определены права по образованию и принадлежность к частям, входившим в действующую армию. Кроме того, военные училища были переведены на ускоренный (3 - 4-месячный для пехоты, 6 - 8-месячный для кавалерии, артиллерии и инженерных войск) курс обучения¹¹. Появился особый тип краткосрочных (3 - 4-месячных) военно-учебных заведений¹². Школы при запасных пехотных бригадах, позже названные школами подготовки прапорщиков, впервые были организованы и нашли широкое распространение в пехоте, особенно остро нуждавшейся в офицерских кадрах. В казачьих войсках, инженерном и военно-топографическом ведомствах также было сформировано по одному учебному заведению такого типа. Всего в 1914 - 1917 гг. через школы прапорщиков прошло 153 713 человек - более половины офицеров военного времени.

Естественно, в течение столь краткого срока обеспечить требуемый уровень подготовки выпускников было невозможно. Ни теоретически, ни практически нельзя было за три месяца подготовить полноценного командира, способного руководить подчиненными в бою. Собственно, само обучение в военно-учебных заведениях военного времени и было сосредоточено на личной подготовке юнкеров. Подготовку же офицера-руководителя, офицера-воспитателя своих подчиненных учебные программы попросту игнорировали. Практически отсутствовали обобщение боевого опыта и использование его в учебно-воспитательном процессе. Несмотря на предельную сжатость сроков обучения, в его содержании и методике преобладала теория, война же требовала офицеров-практиков¹³. Таким образом, количественные проблемы комплектования офицерского корпуса были в целом решены, однако качество его катастрофически ухудшилось.

К весне 1916 г. русская армия имела до 130 тыс. офицеров, на 90% - производства военного времени. К этому сроку "Служилое сословие было уже обескровлено. Интеллигенция, так или иначе "приспособилась". Новых офицеров пришлось набирать в полуинтеллигенции... Слово "прапорщик" сделалось нарицательным"¹⁴. Русская армия стала армией прапорщиков. Средний офицерский состав (при 2 - 3 кадровых офицерах на полк) был неплох, но он не мог в одиночку управлять войсками, не имея должной поддержки ни сверху, ни снизу: "...о подготовке так называемых "прапорщиков запаса" не стоит и говорить вовсе. За самыми редкими исключениями они были слабее унтер-офицеров"¹⁵. В связи с тем, что школы прапорщиков не давали всех необходимых для фронта знаний, людей доучивали в тыловых районах действующей армии. Но нужна была централизация. Весной 1916 г. барон А. П. Будберг послал в штаб 1-й армии проект для учреждения дивизионных офицерских школ: "это было единственным средством разрешить вопросы об офицерах и исправить те огромные недостатки, которыми болели наши офицерские тыловые школы, выбрасывавшие нам десятки тысяч абсолютно неготовых к войне офицеров. Эти школы заботились о внешней выправке, о зубрежке теоретических данных и ничего не давали на практике. Выяснилось, что армия не может существовать на офицерах 4-месячного курса обучения... офицеров этих надо было доделывать, и это можно было осуществить только на фронте. Их надо было воспитать, и это могли сделать только сами части, но не прямо в боевой, а в смеси из боевой и прибоевой обстановки"¹⁶. Но этот проект так и не реализовался.

Летняя кампания 1916 г. вывела из строя, по разным данным, от 1 млн. 412 тыс.¹⁷ (всего) до 1 млн. 650 тыс.¹⁸ (только на ЮЗФ) человек, в том числе офицеров - более 25 тысяч. В связи с громадной убылью в офицерском составе, 9 сентября в военные округа пошла инструкция Генерального штаба по мобилизационному отделу. Соглас-

но распоряжению военного министра, все молодые офицеры и прапорщики как переменного, так и постоянного состава запасных пехотных полков "из числа не бывших еще на фронте и в боях, не задерживались в этих частях более 9 месяцев", по истечении которых должны отправляться в действующую армию¹⁹. Следовательно, те офицеры, которые были подготовлены весной, летом погибли в боях, а новых предстояло еще учить. Донесение полковника Морозова (начальник штаба 1-й стрелковой дивизии) от 7 ноября 1916 г. указывало: "В особенности нужна подготовка младших строевых начальников к управлению огнем... Не менее низки познания... по части инженерного искусства"²⁰. Качественного ухудшения не избежала даже опора режима - гвардия: только в 1914 г. из 62 тыс. человек потерявшая свыше 20 тысяч. Потери 1915 г. были еще больше²¹. В итоге, например, лейб-гвардии Кексгольмский полк к лету 1916 г. имел в своем составе только 4 кадровых офицеров (без комполка), командовавших батальонами: 1 полковник, 2 штабс-капитана и 1 подпоручик²². В пехотных гвардейских полках к концу 1916 г. в строю оставалось всего 4% офицеров из числа тех, кто выступил на фронт в августе 1914 года²³.

Если неумелых генералов еще и можно было заменить отличными полковниками, то что было делать с обер-офицерским звеном, наиболее многочисленным в армии? В ноябре 1916 г. офицер-фронтовик в письме дежурному генералу при Верховном Главнокомандующем указывал следующие причины неудач: крайняя недобросовестность, а порой и лживость донесений и докладов о течении, успехах и неудачах боев; стремление начальников сложить всю ответственность на подчиненных; малое знакомство начальников с местностью; отсутствие своевременного руководства, ввиду отдаленности начальства от места боя; взгляд на резервы не как на средство для своевременного поддержания удара и развития успеха, а, исключительно, как на средство парализовать допускаемый заранее неуспех; введение войск в бой мелкими частями и полное бездействие крупных резервов; неправильное понимание необходимости закрепления на захваченных рубежах; полное отсутствие творчества, шаблонное ведение боя; неумение согласовать артиллерийский огонь с действиями пехоты. Резюме: начальствующие лица не считаются ни с физическими силами, ни с моральным состоянием вверенных им частей²⁴. Оценивая причины поражений в Румынии, отмечалось, что главный виновник неудач зимних атак 1916/1917 гг. - командный состав "до командиров полков включительно"²⁵. Развал Вооруженных сил после Февральской революции привел к убийствам офицеров, их бегству из армии, переводу в ударные батальоны, даже на положение рядовых.

Вторая причина - это увеличение действующих войск. Если должности во второочередных дивизиях, развернутых с началом мобилизации, удалось заместить офицерами запаса, то для ополчения их не хватило. В ноябре 1914 г., согласно приказу Верховного Главнокомандующего, дружины ополчения стали отправляться на фронт, а в тылу - формироваться новые²⁶. В 1915 - 1916 гг. формировались дивизии 3-й очереди, часть из них - из ополченских бригад. Офицерский состав ополчения был наиболее демократичным, он комплектовался из отставных в возрасте от 43 до 55 лет; должности младших офицеров замещались рядовыми ратниками по образовательному цензу. Например, командир ополченской дружины (1000 человек - батальон) в 1915 г. - присяжный поверенный, бывший за 20 лет перед войной прапорщиком артиллерии. Командиры рот: мировой судья, акцизный чиновник, 2 присяжных поверенных - ни один из них в армии ранее не служил²⁷.

Отношение солдат к прапорщикам часто было отрицательным, так как многие из офицеров военного времени, не умея приобрести авторитет знаниями и умениями, прибегали к дисциплинарному воздействию. Письмо из армии в 1915 г.: "Дела, как видно, очень плохие, потому что солдат стали угощать розгами, держать стали строже. Наверное, очень многие стали сдаваться в плен, потому что всем уже надоела эта бойня, да еще оттого, что не видно конца этой войне. Настоящих офицеров совсем нет: все одни прапорщики, которые произведены из унтер-офицеров и которые знают нисколько не больше нашего"²⁸. Или другое: "Здесь опять эти зауряды самые... Обида и мне, и всему воинству. Свинаря замест царя"²⁹. Развертывание дивизий 4-й очереди зимой 1916/1917 г. ("реформа Гурко") еще более ухудшило кадровый вопрос.

Неудивительно, что офицерский корпус, который "...по социальному происхождению изменился... коренным образом. Он практически стал соответствовать со-

ставу населения страны"³⁰, стал думать больше о политике, нежели о войне. Например, записка офицера, отправленная в конце 1916 г. П. Н. Милюкову, указывала: "...настроение в армии было бы иным, если бы на фронте велись активные действия, отсутствие которых дает много времени для анализа и критики всего, что происходит на фронте и в тылу, и рождает потребность делиться продуктами этой критики с другими". Многие офицеры, в том числе и высшие, винят правительство в нежелании пойти навстречу требованиям оппозиции, а "с существованием Государственной Думы и ее функционированием связывают успокоение страны и возможность благоустроить тыл... Никогда раньше в обществе офицеров и даже в присутствии лиц высшего командования, не могли происходить такие откровенные разговоры о возможности падения династии". Информатор откровенно говорит, что оппозиционные настроения распространяются газетами и офицерами: "при окопной жизни офицеры, особенно в пехоте, настолько тесно живут с солдатами, что часто беседуют с ними на самые щекотливые темы и передают им свое настроение"³¹. Еще пример: в рапорте Кинешемского уездного исправника Костромской губернии от 9 ноября 1916 г. отмечалось: "...на днях в местное земство вернулись из Кинешемско-Вичугского санитарного отряда лица, которые и передали, что речь Милюкова ["Глупость или измена?"] получила распространение на позициях и принята там с восторгом". Сведения распространялись офицерами военного времени. Исправником отмечались заявления мобилизованных прапорщиков, что "армия настроена революционно, и стрелять не будет"³².

Российская власть не пожелала наполнить офицерский корпус произведенными нижними чинами, предпочитая им интеллигенцию, которая после гибели лучшей своей части в 1914 - 1916 гг. перешла в оппозицию к режиму. Причина этому - сословный характер общества, ведь подпоручик автоматически получал личное дворянство, хотя офицер военного времени и не мог быть произведен в подполковники. А. Е. Снесарев справедливо писал, что основной смысл института прапорщиков запаса в России - "тень барина, фикция социальной гарантии предпочитается унтер-офицерскому опыту, цензу и характеру"³³. Понятно, что солдаты отчетливо понимали разницу между кадровым офицером и вчерашним интеллигентом или буржуа, облаченными в офицерский мундир.

Согласно правилам, не могли быть отправлены в военные училища для прохождения ускоренных курсов на получение офицерского звания следующие солдаты: "кои сами или их родители и деды (безразлично по мужской или женской линиям) перешли в русское подданство из иностранного после 1 января 1880 г.; все происходящие из немецких колонистов (время переселения роли не играет); лица иудейского происхождения"³⁴. Конечно, люди были разные. Кадровый офицер писал домой об офицерах из солдат, что они теперь стали вместо 12 рублей получать 150, что они дорожат своей жизнью, так как теперь они "господа"³⁵. Однако лучшие офицеры военного времени - из подпрапорщиков и вольноопределяющихся - погибли к концу 1916 г., а для прочности режима следовало бы сделать ставку на бывших унтер-офицеров. В любом случае, к февралю 1917 г. из примерно 120 тыс. офицеров действующей армии большая часть была настроена против монархии. В результате разобщения офицерство не смогло ни оказать сопротивления развалу армии при Временном правительстве, ни сорганизоваться для борьбы с большевиками.

Примечания

1. ВОЛКОВ С. В. Трагедия русского офицерства. М. 2002, с. 9 - 12.

2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 579, оп. 1, д. 2315, л. 2.

3. Развитие тактики русской армии (XVIII в. - начало XX в.). М. 1957, с. 269.

4. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2003, оп. 2, д. 733, л. 128.

5. ГАРФ, ф. Р-5956, оп. 1, д. 5, л. 129об.

6. МАРИЮШКИН Ал. Помни войну! Новый Сад. 1927, с. 37.

7. ГОЛОВИН Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. М. 2001, с. 143, 145; РГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 1745, л. 3 - 20.

8. Борис Васильевич Сергиевский. 1888 - 1971. Нью-Йорк. 1975, с. 47.

9. Стратегический очерк войны 1914 - 1918 гг. Ч. 4. М. 1922, с. 66.

10. СВЕЧИН А. А. Искусство вождения полка по опыту войны 1914 - 1918 гг. М. 2005, с. 356.

11. Приказы по военному ведомству N 756 от 26.11.1914 г., N 767 от 4.12.1914 г., N 787 от 15.12.1914 г., N 817 от 30.12.1914 г. - Приказы по военному ведомству. 1914 г. СПб. 1914, с. 1988, 1960 - 1964, 1979, 2017.

12. Приказы по военному ведомству N 742 от 19.11.1914, N 336 от 7.07.1915, N 82 от 13.02.1916 и другие. - Приказы по военному ведомству. 1914 г., с. 1940 - 1941; 1915 г., с. 472; 1916 г., с. 64 - 65, 67 - 72.

13. АЛЕХИН И. А. Развитие теории и практики военного образования в России XVIII - начала XX веков. М. 2002, с. 167.

14. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии. Т. 4. М. 1994, с. 249.

15. НЕЗНАМОВ А. А. Пехота. Пг. 1923, с. 198.

16. Архив русской революции. Т. 12. М. 1991, с. 208.

17. ГОЛОВИН Н. Н. Ук. соч., с. 143.

18. НЕЛИПОВИЧ С. Г. Брусиловский прорыв как объект мифологии. В кн.: Первая мировая война. Пролог XX века. М. 1998, с. 633 - 634.

19. РГВИА, ф. 2000, оп. 3, д. 2025, л. 15, 70.

20. Там же, ф. 2003, оп. 1, д. 1392, л. 78 - 79.

21. ТИХОМИРОВ А. В., ЧАПКЕВИЧ Е. И. Русская гвардия в первой мировой войне. - Вопросы истории. 2000, N 9, с. 34 - 45.

22. АДАМОВИЧ Б. Трыстень. Париж. 1935, с. 10.

23. ЧАПКЕВИЧ Е. И. Русская гвардия в Февральской революции. - Вопросы истории. 2002, N 9, с. 11.

24. РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 764, л. 16 - 17.

25. Там же, ф. 391, оп. 2, д. 95, л. 54 - 54об.

26. Там же, ф. 499, оп. 2, д. 945, л. 118 - 119.

27. МИХЕЕВ С. Военно-исторические примеры к прикладной части тактики. М. 1921, с. 27; ЛИВЧАК. Б. Ф. Государственное ополчение в системе Вооруженных Сил России в период Первой мировой войны. - Государственный аппарат (Историко-правовые исследования). Научные труды. Вып. 44. Свердловск. 1975, с. 58.

28. ГАРФ, ф. 102, 4-е делопроизводство, оп. 265, д. 990, л. 80.

29. ФЕДОРЧЕНКО С. З. Народ на войне. М. 1990, с. 53.

30. ВОЛКОВ С. В. Русский офицерский корпус. М. 1993, с. 272 - 273.

31. ГАРФ, ф. 579, оп. 3, д. 322, л. 1 - 6.

32. Там же, ф. 102, 4-е делопроизводство, оп. 1916, ч. 30, д. 108, л. 12, 15об.

33. Афганские уроки: выводы для будущего в свете идейного наследия А. Е. Снесарева. М. 2003, с. 309 - 311.

34. Сборник руководящих приказов и приказаний VII армии. Б. м. 1917, с. 513.

35. ГАРФ, ф. 102, 4-е делопроизводство, оп. 265, д. 990, л. 64.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. В. Константинов, М. В. Оськин:

Комментарии: