История студенческих волнений осенью 1861 г. в России получила широкое освещение как в дореволюционной, так и в советской историографии не только с подробным описанием "бестактности и жестокости властей", но и непременным упоминанием, что в это время "собирались подписи под протестом против действий властей", так как "противоборство студенчества и правительства произвело на современников большое впечатление" ¹ .

Действительно, с началом эпохи великих реформ 1860-1870-х годов общественное мнение оказалось как никогда единодушным в выражении своего сочувствия студенческому движению, принявшему радикальные формы. Довольно смелая по тем временам попытка организовать массовую подписку "адреса на имя Государя" - событие весьма поучительное для понимания настроения и поведения либерального общества, получившее противоречивые оценки в научной литературе и во взглядах современников. Его истинную подоплеку позволяют вскрыть документальные материалы, особенно из семейного архива Д. В. Стасова, видного судебного и общественного деятеля, невольно ставшего ключевой фигурой этой широко известной, но так и не состоявшейся акции.

Представители семейной династии Стасовых, включая Д. В. Стасова и его брата русского критика В. В. Стасова, организаторов женского движения Н. В. и П. С. Стасовых, а затем и революционерку Е. Д. Стасову, приняли активное участие в развитии народного образования. Они открывали воскресные школы, создали Высшие женские курсы, "Общество женского труда", фонд "Детская помощь", "Общество для вспомоществования медичкам и педагогичкам", "Общество земледельческих колоний и ремесленных приютов". Сам Д. В. Стасов в 1860-е годы был директором Русского музыкального общества, одним из создателей консерватории в России и одновременно первым председателем Совета присяжных поверенных Санкт- Петербурга.

Стасовых глубоко волновала судьба учащейся молодежи. Когда осенью 1861 г. начались студенческие волнения, Д. В. Стасов, в числе передовых представителей столичной интеллигенции, выступил инициатором акции в защиту арестованных студентов, хотя, по воспоминаниям профессора В. Д. Спасовича, в "группах петербургского общества, претендующих на известную культуру, сочувствие к студентам было весьма умеренное, боязливое и, так сказать, платоническое" ² .

"30 августа 1861г. я вышла замуж за Д. В. Стасова, - вспоминает о том времени П. С. Стасова - а в сентябре произошла известная университетская история в Петербурге... В кружке наших друзей явилась мысль подать на Высочайшее

Легкий Д. М. - кандидат исторических наук, доцент Костанайского университета, Казахстан.

стр. 144

Имя прошение о помиловании студентов". В ранних вариантах своих мемуаров Стасова указывала, что данный кружок "состоял из Дмитрия и меня, Мари и Евгения Шакеевых, Платона Васильевича Павлова, Сергея Ольхина и Григория Григорьевича Перетца". В 1918г. она уже не указывает в их числе Перетца, поскольку к тому времени узнает о его службе в III отделении. "Собирались у Ольхина, кроме Мари и меня, и составили адрес, - пишет она, - потом собрались у нас, чтобы общими силами проредактировать. Павлов стоял за очень просительный тон, мы - за тон просьбы без умиления и без раскаяния". Это было 28 сентября, а на следующий день Д. В. Стасов начал собирать подписи у себя в Сенате ³ .

К. К. Арсеньев также отмечал, что "среди сенатской молодежи возникла мысль о коллективном ходатайстве за арестованных", причем одним из инициаторов подачи прошения царю явился Д. В. Стасов, перенесший агитацию из Сената в Департамент Министерства юстиции ⁴ .

29 сентября Стасов в Большом театре испрашивает у своих друзей и знакомых согласие "подписать адрес или просьбу о помиловании... студентов". Позднее он так излагал события того дня: "В пятницу, когда стали в Сенате подписывать и стали бегать с листом, я сейчас же сказал, что... все обрушится на меня,.. потому что адреса еще не было написано, а все стали подписываться,.. но было уже поздно, подписей набрано уже много, на другой день подписка продолжалась в Министерстве". 30 сентября 1861 г. в письме к шурину А. С. Кузнецову он отмечал, что "здесь составляется адрес на имя Государя о прощении всех студентов, собирается подписка для адреса... разными лицами, в том числе одним человеком, который тебя крепко любит". Записи в дневнике Арсеньева от 30 сентября содержат сведения о том, что он "с 6 до 8" был у Стасова, видел там "многих членов юридического кружка и "весьма недолго Шакеевых". 1 октября Арсеньев записывает: "Утром у меня был Стасов, Бер и потом Половцов" ⁵ . Только через полстолетия К. К. Арсеньев и В. В. Берви-Флеровский открыто заявили, что помогали Стасову "собирать подписи среди сослуживцев" ⁶ .

"Рассказывая о совещании у Кавелина 30 сентября 1861 г. в воскресенье", историки непременно приводят свидетельства П. С. Стасовой: "Вечером Дмитрий поехал к Кавелину, у которого должны были собраться профессора университета и рассуждать о том же: об участи студентов и о способе действия профессоров... Там были Утин, Стасюлевич, Пыпин, Спасович, из непрофессоров Чернышевский, Дмитрий и еще некоторые лица. Вернулся оттуда за мной Дмитрий поздно". Но это воскресное совещание было 1 октября, а по возвращении Стасовых домой, уже 2 октября "в 5 часов утра... двор был загружен городовыми, жандармами и еще какими-то личностями в штатской форме" ⁷ .

5 октября на квартире сотрудника "Отечественных записок" Н. В. Альбертини состоялось подобное совещание литераторов с представителями студентов, сам хозяин и 18 студентов, участников совещания, были арестованы. Арест же Стасова оказался связан с доносом директора департамента М. И. Топильского, где указывалось, что "Обер-Секретарь Стасов ходил 29 сентября по Канцеляриям С. Петербургского Департамента Сената, приглашал к подписке и отбирал подписку от желающих на предмет ходатайства пред Государем Императором об облегчении участи студентов" ⁸ .

Обыск у Стасова производился весьма корректно: "Ходили, шуршали бумагами, но, кроме кабинета, не входили обыскивать", по завершении чего в протоколе записали, что "ничего предосудительного не нашли". П. С. Стасова скромно заметила о предмете жандармских поисков: "Адрес за студентов" был у меня под подушкой". По ее словам, через день после ареста Стасова Арсеньев "из предосторожности посоветовал мне все издания Герцена, которые были у Дмитрия, - "Колокол", "Былое и думы" и проч. - отослать в библиотеку к Владимиру] Вас[ильевичу] и сам взялся их отвезти" ⁹ . Интересно, что полиция в это время, в отличие от арестов Д. В. Стасова в 1879-1880гг., не обратила особого внимания на запрещенные издания Вольной русской типографии.

Ввиду отсутствия императора судьба Д. В. Стасова решалась на совещании у великого князя Михаила Николаевича, где 3 октября замещающий министра юстиции Д. Н. Замятин "положительно заявил, что Стасов - человек образа мыслей вредного... он распространитель означенной подписки". "Шувалов, передавая это мне, - отметил Стасов в записке из тюрьмы к своим родным, - смеялся

стр. 145

и говорил, что, разумеется, это такого рода вещь, которой доказывать нельзя, и что он выпустил бы меня сейчас" ¹⁰ . Но дни шли, а Стасов все еще находился в заключении.

7 октября он написал пространное письмо управляющему III отделением графу П. А. Шувалову: "Я не могу никак понять, на основании чего продолжается до сих пор мой арест? Неужели же все еще на основании того, что мое многолюбезное начальство находит мой образ мыслей вредным?.. Когда у вас отнимают вашу собственность, вы знаете, что можете обратиться с жалобой в полицию или суд и можете получить удовлетворение. Куда же обратиться с просьбой или жалобой о возвращении отнятой свободы, за лишение которой никакого вознаграждения никогда быть не может"?

8 тот же день Шувалов передал через следователя, что Комитет постановил исключить Д. В. Стасова "из службы, сослать на жительство в одну из отдаленных губерний (Вологду, Вятку, Архангельск, Пермь)". При этом арестант с возмущением писал об очередной любезности управляющего III отделением, который "спрашивал, какой я город выбираю". Такие варианты Стасова явно не устраивали, и он прибегает к другому способу, обычному в то время. "Надо вот что делать, - пишет он жене в тайной записке из тюрьмы, - напустить Лопатина и кого еще можно на Игнатьева (генерал- губернатора столицы. - Д. Л. ).. . С. И. Зарудного или Стояновского на Блудова (председателя Государственного Совета. - Д. Л .), если Константин Николаевич (великий князь. - Д. Л. ) здесь, то просить Глебова". П. С. Стасова со своей стороны обратилась к дяде К. Я. Никитскому, протоирею, духовнику Шувалова и Александра II. Позднее барон М. А. Корф передавал отзыв императора о Д. В. Стасове, что "если он поступил не совсем осторожно, то вообще-то [он] человек чрезвычайно доброжелательный" ¹¹ .

Сразу после освобождения, 2 ноября 1861 г., Стасов с благодарностью отмечал, что "сам Вел. Кн. постоянно раз 13 говорил за меня в этом комитете... много сделал Шувалов". В окончательном решении по делу Стасова так и было записано: "По ходатайству графа Шувалова Совет признает возможным ограничить взыскание увольнением от службы и учредить за ним надзор" ¹² .

8 ноября, 1861 г., получив письмо от неизвестного корреспондента, Герцен откликнулся в "Колоколе" небольшой заметкой: "В чиновничьем мире собрались писать адрес к государю об открытии университета; адрес не состоялся, а Стасова, служащего в Сенате, арестовали за собрание подписей (говорили, было собрано до 500)... Далее пишут, что Стасов выпущен, но исключен из службы" ¹³ .

По мнению Спасовича, "на подписных листах к проектируемому адресу собрано около тысячи подписей, больше охотников не нашлось", из числа которых, как записал 3 октября Арсеньев в дневнике, "всего в Министерстве подписалось 16 человек (в Сенате более 55)". Судя по всему, подписные листы распространялись не только, и не столько в государственных учреждениях, что видно из письма известного публициста В. Д. Скарятина к Д. В. Стасову: "Сидя в кабинете Петра Лавровича Лаврова, на Фурштадсткой ул., я получил из рук почтенного Хвостова, для подписи, петицию на Высочайшее имя об освобождении студентов, арестованных в то время. На ней была печать с изображением коня, взвившегося на дыбы, энергично скакавшего вперед, и затем, первою Ваша подпись". Лавров и Стасов проживали на одной улице и через Е. Л. Штакешнейдер были знакомы, причем кружок Лаврова так же принял деятельное участие в "университетской истории" и через Литфонд в материальной поддержке арестованных участников выступления ¹⁴ .

Е. А. Штакеншнейдер, по всей видимости, причастная к этому делу, так описала 4 ноября 1861 г. в своем дневнике итоги нашумевшей истории с подготовкой петиции: "Некоторые лица из общества захотели заявить себя, заявить общество, написали адрес государю, и стали собирать подписи. Адрес этот проникал, размножался в копиях, но подписи? История с подписями просто прелесть! И смех, и слезы! Пятьсот человек подписались! На четыреста тысяч жителей - пятьсот! Да как еще? Подпишут сегодня, а завтра придут просить, нельзя ли вычеркнуть. Так и заявило себя общество! Адрес оставалось сжечь, так и сделали. Не подавать же государю общественное мнение в пятьсот голосов" ¹⁵ .

Оппозиционные настроения все-таки получали распространение в обществе, хотя и в робкой форме, недаром министр внутренних дел П. А. Валуев как раз в эти дни, 15 октября 1861 г., записывает в дневнике, что "из каждых десяти чиновников можно, безусловно, надеяться только на одного". В конце года, на вечере у Дмитрия

стр. 146

Васильевича его брат В. В. Стасов убеждал профессора Б. И. Утина, что "вся эта студенческая история принесла огромную пользу обществу, показав, что уже не подчиняются, как бывало прежде, приказаниям от начальства,.. все эти гонения, ссылки, аресты, все это к лучшему, все это возбуждало общество к деятельности и подстегивало его". Близкая к революционным кругам Мария Шакеева заметила по этому поводу, что "это не терроризм, а трусизм правительства" ¹⁶ .

На этом можно было бы поставить точку, но ряд исследователей, вопреки очевидным фактам, не верят в то, что "за такой сравнительно невинный... поступок мог быть арестован довольно крупный государственный чиновник", и делают вывод "об участии Д. В. Стасова в подготовке конституционного адреса "Великорусса", считая, что "на собрании, в котором участвовал Чернышевский... Стасову... было поручено позаботиться о распространении нового документа" ¹⁷ .

Аргументом для такого утверждения служит в основном вопрос, который "ставит в своих воспоминаниях П. С. Стасова: "Но что же был за мотив ареста Дмитрия в действительности? Навет Топильского - директора в деп. Министерстве юстиции. Он пустил в ход обвинения Дмитрия в собрании подписей для конституционного адреса, долженствовавшего изменить государственный строй". Но почему-то опускается примечание именно к этим словам и на этой же странице (только в другом, более полном варианте воспоминаний): "Как легко было бы это фантастическое обвинение опровергнуть, показав таким адрес, спрятанный мною в печке, который был нечаянно сожжен нашим слугой". К тому же "навет Топильского" говорит только о ходатайстве Д. В. Стасова "об облегчении участи студентов", да и вообще в многочисленных справках, донесениях по этому делу в III отделении, Министерстве юстиции вообще не упоминается что-либо о конституционном адресе, хотя там любили пофантазировать и вряд ли упустили бы возможность показать значимость своего учреждения и выслужиться ¹⁸ . Н. Н. Новикова настаивает, что "главное, не объявленное формально обвинение в отношении Д. В. Стасова" заключалось в подготовке им конституционного адреса, причем, это было "выяснено" с помощью члена стасовского кружка Г. Г. Перетца, который "с 1862 г. (? - Д. Л. ) уже, несомненно, был агентом III отделения" ¹⁹ . Если бы Перетц узнал что-либо об акции "Великорусса", то независимо от того, когда он стал тайным агентом, до 1861 г. или после, непременно донес бы начальству о деятельности так и не раскрытой до сих пор революционной организации.

Сам Д. В. Стасов в разговорах с женой до ареста только упоминал, что "ходит слух о сборе подписей будто бы для конституционного адреса", а после ареста писал шурину, что в Сенате "врали всякую чушь,.. хотел будто бы всех надуть и подшил бы все эти подписи к адресу о конституции", а в городе вообще "говорили, что я обвиняюсь в участии составления "Великорусса", в переписке с Герц[еным], и Бог знает что!". Но даже III отделение, не отличавшееся щепетильностью, не стало предъявлять Стасову "формально обвинение", основываясь лишь на городских слухах и "повторять всех мерзостей и подлостей", которые "возводила и врала" компания недоброжелателей Дмитрия Васильевича в Сенате и министерстве юстиции. Еще один непосредственный участник этих событий К. К. Арсеньев по горячим следам 3 октября 1861 г. записал в дневнике: "Подписка на адрес,.. собиралась к сожалению, на белом листке: самый адрес еще не был составлен. Это послужило поводом к обвинению распространителей подписки в том, что они обманывали других и хотели пришить подписку к адресу о конституции" (данные записи с трудом, но поддаются расшифровке) ²⁰ .

Другие участники этих событий - Арсеньев, Берви-Флеровский, Спасович - как в конце века, так и накануне Февральской революции 1917 г. отвергали любую "вероятность, что под видом ходатайства о помиловании собираются подписи к адресу о конституции", хотя данным фактом тогда можно было открыто гордиться, но никто не стал поддаваться конъюнктурным политическим соображениям.

Просто нельзя забывать, что публичное выступление в начале 1860-х годов в защиту арестованных студентов или деятелей науки и культуры, даже в безобидной форме ходатайства о помиловании, уже требовало немалого гражданского мужества, так же как демонстративный выход из университета ведущих профессоров Пыпина, Утина, Спасовича, Стасюлевича, Кавелина, который деятели революционного движения восприняли как "гражданский подвиг" ²¹ . К тому же Арсеньев и Берви-Флеровский, мечтавшие об университетской кафедре, навсегда лишились

стр. 147

этой возможности, а Д. В. Стасова вообще уволили с важного поста в Сенате без права поступать на государственную службу.

Несмотря на последующие два ареста и административную высылку из столицы Д. В. Стасов остался верен своим гуманистическим принципам и открыто выступал в защиту учащейся молодежи. Уже гораздо позднее, в 1898г., возмущенный действиями полиции, он подписывает "Коллективное заявление 99 лиц на имя гос. Министра внутренних дел" (вместе с Зарудным, Венгеровым и др.), в котором требовалось выяснить, "кому было нужно это бесцельное избиение людей на улицах столицы, кто был виновником этого зверского избиения учащейся молодежи", а в 1901 г. ставит свою подпись под протестом "Союза взаимопомощи русских писателей" (вместе с А. М. Горьким, В. В. Вересаевым, Д. Н. Маминым-Сибиряком, А. Н. Бекетовым и др.) по поводу жестокого разгона студенческой демонстрации 4 марта 1901 г. на Казанской площади. Сообщение об этом было опубликовано на страницах "Искры". "Дмитрий Васильевич даже предложил отпечатать мой рассказ на гектографе", - вспоминал один из участников тех событий. П. С. Стасова поступала таким же образом, что видно из донесений в 1869 г. "начальника Петербургского ГЖУ полковника Дурново в III отделение... о многочисленных сходках студентов университета,.. поддерживавшихся... женой поверенного Стасова" ²² .

Стасова отказывались принимать на государственную службу несмотря на протекции влиятельных друзей. "Милютин решительно отказал Философову взять меня в свое военное М-во, и, признаться, я сначала очень надеялся на это место... - писал он 3 января 1862г. А. С. Кузнецову, - попробую теперь попасть во II отделение к барону Корфу, по законодательству тоже, если это не удастся, тогда в Мин-во финансов". Но все усилия были тщетны.

Дело было в том, что увольнение по так называемому "3-му пункту" означало фактически выдачу "волчьего билета" и, кроме того, Д. В. Стасов в дальнейшем, "по обвинению в преступных деяниях против правительства", был подвергнут "без срока строгому политическому надзору ²³ .

Примечания

1. ТУН А. История революционного движения в России. М. 1905, с. 14-15; ЛЕВИН Ш. М. Общественное движение в России в 60-70 годы XIX века. М. 1958, с. 178; ЭЙМОН-ТОВА Р. Г. Русские университеты на грани двух эпох. М. 1985, с. 302.

2. СПАСОВИЧ В. Д. 50-летие Петербургского университета. Сочинения В. Д. Спасовича. Т. IV. СПб. 1891,с. 48.

3. Воспоминания П. С. Стасовой. Сборник памяти Анны Павловны Философовой. Птгр., 1915, т. 2, с. 12; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 5, д. 413, л. 3; д. 414. л. 3; д. 415, л. 13; д. 414, л. 4.

4. ТРОИЦКИЙ Н. А. К биографии Д. В. Стасова (Воспоминания К. К. Арсеньева). М. 1985, с. 323.

5. АРСЕНЬЕВ К. К. Из далеких воспоминаний. - Голос минувшего. 1913, N 1, с. 161; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 6, д. 180, л. 8, л. 5; ф. 40, oп. 1, д. 21, л. 220.

6. АРСЕНЬЕВ К. К. Ук. соч., с. 162-165; БЕРВИ В. В. Воспоминания.- Голос минувшего, 1915, N 4, с. 155-160. Д. В. Стасов писал 13 мая 1862г. А. С. Кузнецову, что "во время студенческой истории Берви (столоначальник в Министерстве] Ю[стиции] вместе с Ар-сеньевым помогали мне в собирании подписей по М-ву"; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 6, д. 181, л. 46.

7. БАЗИЛЕВА 3. П. К истории первых артелей разночинцев (60-е г.г. XIX в.). Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России. М. 1961, с. 210; БОГОСЛОВСКАЯ Л. П. Д. В. Стасов и его роль в организации встречи Чернышевского с Герценом. Чернышевский и его эпоха. М. 1979, с. 198; НОВИКОВА Н. Н. Снова о встрече Н. Г. Чернышевского с редактором "Колокола". Проблемы истории общественного движения и историографии. М. 1917, с. 179; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 5, д. 414, л. 5.

8. СНЫТКО Т. Г. Студенческое движение в русских университетах в нач. 60-х г.г. и восстание 1863г. Восстание 1863г. и русско-польские революционные связи 60-х г. М. 1960, с. 236; Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 109, I эксп. III отд., оп. 186, д. 289, л. 1.

9. ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 5, д. 414, л. 7; ГАРФ, ф. 109, I эксп. Ill отд., oп. 1861, д. 289, л. 4; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 5, д. 414, л. 7, 13.

стр. 148

10. ГЕРЦЕН А. И. Полн. собр. соч. Пг. 1919-1923, т. XI, с. 313; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 4, д. П, л. 4.

11. ГАРФ, ф. 109,1 эксп. III отд, оп. 1861 г., д. 289, л. 12-13. Письмо Д. В. Стасова привлекло внимание исследователей и частично опубликовано. См.: ГЕРЦЕН А. И. Ук. соч. Т. XI, с. 313; САЛИТА Е. Г. Стасовы в Петербурге-Петрограде. Л. 1982, с. 93-94; ИРЛИ РО, ф. 294, оп. 4, д. 11, л. 4; oп. 5, д. 414, л. 25- 26; oп. 6, д. 181, л. 4.

12. Там же, д. 180, л. 9; ГАРФ, ф. 109, 1 эксп. III отд., оп. 1861 г., д. 289, л. II.

13. Колокол. Л. III от 8 ноября 1861 г. Петербургские письма.

14. СПАСОВИЧ В. Д. 50-летие Петербургского университета, с. 48; РГАЛИ, ф. 40, оп. 1, д. 21, л. 221, Ср.: Арсеньев К. К. Из далеких воспоминаний.., с. 162, ИРЛИ РО, ф. 294, оп. 4, 602, л. 52; oп. 8, д. 365, л. 1; ИТЕНБЕРГ Б. С. П. Л. Лавров в русском революционном движении. М. 1989, с. 66-73.

15. ШТАКЕНШНЕЙДЕР Е. А. Дневник и записки (1854-1886). М. 1934.

16. Дневник П. А. Валуева. М. 1961, т. 1, с. 120-121; ИРЛИ РО, ф. 294, оп. 6, д. 180а, л. 54-56; oп. 5, д. 414, л. 31.

17. БОГОСЛОВСКАЯ Л. П. Ук. соч., с. 199; НОВИКОВА Н. Н. Ук. соч., с. 182; САЛИТА Е. Г. Ук. соч., с. 91; ЛЕБЕДЕВ А. К., СОЛОДОВНИКОВ А. В. Владимир Васильевич Стасов. М. 1976, с. 72.

18. НОВИКОВА Н. Н. Ук. соч., с. 180; ИРЛИ РО, ф. 294, оп. 5, д. 414, л. 34; ГАРФ, ф. 109.1 экс. III отд., оп. 1861г. ед хр. 289, л. 1; л. 1-17; Центральный государственный архив Санкт- Петербурга (ЦГА СПб.), ф. 2073, oп. 2, ед. хр. 81.

19. НОВИКОВА Н. Н. Ук. соч., с. 180.

20. Там же, с. 179; ИРЛИ РО, ф. 294, oп. 6, д. 180, л. 9- 10; РГАЛИ, ф. 40, oп. 1, д. 21, л. 221.

21. См. К. К. АРСЕНЬЕВ. Ук. соч., с. 165; В. В. БЕРВИ. Ук. соч., с. 157. СПАСОВИЧ В. Д. Ук. соч., с. 48; ШЕЛГУНОВ Н. В., ШЕЛГУНОВА Л. П., МИХАЙЛОВ М. Л. Воспоминания. М. 1967, т. 1, с. 154.

22. ГАРФ, ф. 102, д. 11 (особ. отд.), 1898, ч, 3, т. 125, л. 1, б. 2; ГУСЯТНИКОВ П. С. Революционные студенческие движения в России. М. 1971, с. 93; БУРЕНИН Н. Е. Памятные годы. Воспоминания. Л. 1967, с. 35; ГАРФ, ф. 109 (секр. арх. III отд.), оп. 1, д. 1518, л. 1.

23. ИРЛИ РО, ф. 294, оп. 6, д. 181, л. 1-2; ЦГА СПб., ф. 569, оп. 6, д. 254, л. 7.

Постоянный адрес данной публикации: