Libmonster ID: RU-13684
Автор(ы) публикации: Н. В. НОВИКОВ

1. Под знаком конспирации

В один из адски жарких дней конца июня 1944 г., когда все помыслы изнемогающих от зноя каирцев обращаются если не к благодатным александрийским пляжам, то по меньшей мере к прохладной ванне или душу, в советское посольство в Каире явился респектабельного вида приезжий. Принятый нашим советником Д. С. Солодом, он представился ему как Наим Антаки, депутат сирийского парламента от Дамаска и бывший министр иностранных дел Сирии. Антаки доверительно сообщил, что в Каир он прибыл с секретным поручением от своего правительства и говорить на эту тему может только с послом. Я принял Антаки. Представившись мне, он передал рекомендательное письмо сирийского министра иностранных дел Джемиля Мардам-бея, в котором тот уведомлял меня, что Наим Антаки облечен полным доверием правительства и уполномочен сделать от имени последнего важное конфиденциальное предложение.

Это предложение, переданное мне Антаки на словах, было и в самом деле важным. Сирийское правительство намеревалось установить дипломатические отношения с СССР и с этой целью хотело провести предварительные переговоры. Удобным местом для них оно считало Дамаск, где ответственному советскому представителю было обещано оказать подобающее гостеприимство, обеспечить дипломатический иммунитет и предоставить право необходимой переписки с Москвой. Выражая надежду на согласие советской стороны, сирийское правительство вместе с тем просило считать его инициативу конфиденциальной. Аналогичная просьба касалась и поездки советского представителя в Дамаск (разумеется, только до завершения переговоров). Дождаться ответа из Москвы Антаки хотел в Каире, где часто вел коммерческие дела и где, следовательно, его присутствие, как он полагал, не дало бы повода к нежелательным догадкам. Между тем это было не совсем так. Отлет Антаки в Каир, равно как и его встречи перед отъездом с министром иностранных дел и президентом Сирийской республики не укрылись от зорких глаз журналистов. Газеты пустились в размышления о целях поездки, причем высказывались догадки о возможных переговорах с советским посольством в Каире. Однако сирийское министерство иностранных дел опровергло эти слухи и заявило, что поездка вызвана личными делами Антаки. Только тогда газетные сообщения на эту тему прекратились.

Меня не очень удивили меры предосторожности со стороны Мардам-бея. До второй мировой войны Сирия, как и Ливан, являлась подмандатной территорией Франции. Формально она обладала национальной автономией, имела свой парламент и правительство, но полнота власти в ней принадлежала французскому верховному комиссару. После военного поражения Франции в 1940 г. в Сирии и в Ливане некоторое время официально сохранялась старая власть, подчиненная затем коллаборационистскому правительству Виши. Фактически же там верховодила германо-итальянская контрольная комиссия. Захват Германией Греции, Крита и островов Эгейского моря в непосредственном соседстве с Сирией и Ливаном, защищенными довольно не-


Главы из книги, подготавливаемой к изданию Главной редакцией восточной литературы издательства "Наука".

стр. 128


надежно остатками армии генерала Вейгана, побудил Лондон к решительным действиям. В июне 1941 г. английские войска при содействии частей "Сражающейся Франции" разгромили вишистские вооруженные силы и оккупировали Сирию и Ливан. Возник как бы период междуцарствия, когда французский мандат практически потерял силу и у народов Сирии и Ливана появилась перспектива достижения независимости. Но пока еще только перспектива. Положение правительств этих стран было непрочным. Даже после того, как осенью 1941 г. Сирия и Ливан были провозглашены суверенными республиками, реальные бразды правления в обеих странах держал в своих руках командующий британскими оккупационными войсками, власть которого оспаривал представитель де Голля. В ряде городов Сирии и Ливана стояли части бывшей армии Вейгана, продолжавшие оставаться угрозой для независимости этих стран.

Мы отдавали себе отчет в сложности положения в Сирии. Лидеры правящего Национального блока большую часть своей жизни отдали борьбе против чужеземного ига, сначала турецкого, а затем французского. Им были знакомы и тюремные застенки колонизаторов, и страх насильственной смерти, и вынужденная эмиграция. Но, добиваясь национального освобождения страны, они не стремились к изменению ее социально-экономического уклада, ибо представляли интересы помещиков полуфеодального типа и крупной местной буржуазии, а придя к власти, поставили своей главной целью сохранить в неприкосновенности привилегии помещиков и капиталистов. Однако возглавленная Национальным блоком освободительная борьба сирийского народа одновременно подрывала основы империалистической колониальной системы и тем самым объективно способствовала мировому революционному процессу. В данных условиях признание Советским Союзом Сирии в качестве суверенного государства явилось бы серьезной поддержкой сирийского народа в его борьбе за подлинную независимость. Но преждевременное разглашение факта ведущихся переговоров позволило бы недругам молодого государства помешать успешному их завершению. Антаки заявил, что в настоящий момент Сирию больше всего беспокоят происки империалистов.

- Кроме того, я полагаю, - добавил он, - что у моего друга Мардам-бея есть и другая веская причина, заставляющая его конспирировать. Буду с вами вполне откровенен. У нас нет пока гарантии, что Советское правительство воспримет нашу инициативу положительно, хотя сам я полон оптимизма. А в случае, если произойдет осечка и если она сделается достоянием гласности, престиж правительства будет подорван. Естественно, премьер желал бы избежать такого исхода.

Я сказал в ответ, что, выражая пока лишь свою личную точку зрения, не вижу причин для опасений. На мой взгляд, дружественная инициатива сирийского правительства встретит самое благоприятное отношение со стороны Советского правительства, и я заверил Антаки, что незамедлительно свяжусь с Москвой и уведомлю его об ответе оттуда. В тот же день я информировал Наркоминдел о предложении сирийского правительства. Ответ наркома пришел через два дня. В. М. Молотов извещал меня (для передачи этого Н. Антаки), что Советское правительство в принципе готово установить дипломатические отношения с Сирией, согласно на переговоры в Дамаске и поручает вести их мне. Антаки был приглашен в посольство, и я сообщил ему об ответе. Он с радостью выслушал меня и сказал, что сразу же выедет в Дамаск для согласования с Мардам-беем срока и других деталей моей поездки.

7 июля он снова появился в Каире с известием, что в Дамаске меня ждут в один из ближайших дней, если для меня это удобно. Я ответил, что могу тронуться в путь в понедельник, 10 июля. На том мы и порешили. Субботний вечер и воскресенье я провел в кругу семьи на александрийской даче посольства, в понедельник ранним утром выехал в Каир, весь день занимался в посольстве текущими делами и давал наставления Д. С. Солоду, которого оставлял на время своего отсутствия поверенным в делах, а вечером сел в поезд, шедший до Хайфы в Палестине. Там меня должен был встретить Антаки и машиной доставить в Дамаск. Меня сопровождали первый секретарь посольства П. М. Днепров и шифровальщик Г. С. Матвеев. Днепров бегло говорил по-французски и мог быть полезен в повседневных сношениях с сирийским министерством иностранных дел, а также в ведении дипломатической переписки, если таковая понадобится. Матвеев был необходим для шифрованной связи с Москвой-

стр. 129


С "конспирацией" дело обстояло так. Сотрудникам посольства я дал наказ отвечать всем, кто будет спрашивать меня, что я в отъезде, не вдаваясь в подробности о месте моего пребывания. Это касалось членов дипкорпуса, журналистов и каирских знакомых. Но статс-секретарю египетского МИД Салахэддин-бею я по телефону сообщил, что еду на несколько дней в Сирию, не разъясняя, конечно, цели поездки. Ведь дипломатический представитель не может покинуть страну тайком. Знало о моей поездке и английское посольство, ибо через него я получил разрешение английских военных властей на проезд через Палестину. Таким образом, "конспиративной" для этих инстанций была лишь цель моей миссии. Но ни одна из них не проронила о моей поездке ни слова падкой на новости прессе. В результате опубликованное впоследствии официальное коммюнике о переговорах в Дамаске оказалось для журналистов полной неожиданностью...

Едва поезд застыл у перрона вокзала в Хайфе, как в купе вошел приветливо улыбающийся Антаки. Он привел с собой носильщиков, с помощью которых наши вещи были доставлены на привокзальную площадь и погружены в багажник потрепанного шестиместного лимузина. Меня сильно подмывало проехаться по Хайфе, но дело призывало нас в Дамаск. Поэтому я заглушил в себе голос туристской любознательности, и город мы увидели лишь краешком глаза, когда в сопровождении Антаки выбирались на шоссе, ведущее к сирийской границе. Уместно упомянуть, почему мы отказались от услуг авиации и предпочли утомительное путешествие поездом и в автомашине. Самолет домчал бы нас из Каира в Дамаск всего за 1,5 часа, но тогда не было бы конспирации: в аэропортах нас сразу обнаружили бы дежурящие там газетные репортеры. А на полупустынных дорогах Северной Палестины и Южной Сирии никто нас, конечно, не ждал. И вот часов в 5 вечера наш лимузин подкатил к комфортабельному дамасскому отелю "Омайяд". Тут Антаки простился с нами, сдав нас с рук на руки представителю протокольного отдела МИД Хуссейну Маррашу.

Мы разместились в двух номерах из трех, забронированных для нас. В одном поселились вместе Днепров и Матвеев, другой занял я. Марраш пожелал нам приятно отдохнуть, сообщил, что утром мне предстоит встреча с Мардам-беем, и откланялся. Утром 12 июля я просмотрел дамасские и бейрутские газеты (на французском языке) и не нашел в них ни строчки о нашем приезде - ни в политических репортажах, ни в разделе хроники. Встреча с Мардам-беем произошла в солидном особняке европейской архитектуры, затерявшемся среди массы построек в левантийском стиле. Я так и не узнал, был ли этот особняк обитаем или служил для каких-нибудь иных целей, например, для протокольных приемов. Во всяком случае, я видел там только привратника, открывшего массивную входную дверь, и Мардам-бея, дожидавшегося меня в гостиной. Сирийскому министру иностранных дел, одному из лидеров Национального блока, было тогда 50 лет, но выглядел он очень моложаво. После взаимных приветствий и любезных расспросов Мардам-бея о том, как прошло наше путешествие и хорошо ли мы устроены в отеле, Марраш оставил нас наедине. Начался деловой разговор.

По просьбе министра я разъяснил ему положительную позицию Советского правительства относительно установления дипломатических отношений между СССР и Сирией и при этом особо подчеркнул, что отношения устанавливаются на общепринятой международно-правовой основе, с признанием полного равенства обеих сторон. Сделал я это, казалось бы, само собою разумеющееся разъяснение для того, чтобы устранить возможные опасения Мардам-бея, ибо не исключал, что ему и его коллегам, возглавлявшим нынешнее и предыдущие правительства и не раз испытавшим на себе коварство политики империалистических держав, могло быть свойственно некоторое недоверие к новому для Сирии международному партнеру, поскольку советская политика слишком часто истолковывалась на Ближнем Востоке с предвзятой, враждебной нам точки зрения.

Когда я высказался, министр заявил, что согласие Советского правительства - это весьма значительный фактор независимого существования Сирии и что уже первоначальное сообщение Антаки вызвало огромное воодушевление у ее руководителей. Дело теперь стоит за официальным оформлением отношений между двумя странами"

стр. 130


- Вот мое письмо на имя господина Молотова. Прошу вас ознакомиться с ним и высказать свое мнение. - Я внимательно прочел документ, составленный на французском языке. В переводе на русский он выглядел так (цитирую частично): "Движимая своим восхищением перед советским народом, усилия и успехи которого в великой борьбе демократий против духа завоеваний и господства дают основу для законных надежд на будущую свободу и равенство для всех больших и малых наций, ободренная, с другой стороны, внешней политикой Союза Советских Социалистических Республик, который с начала своего существования провозгласил упразднение всех привилегий, капитуляций, концессий и других преимуществ, которыми пользовалась царская Россия и несовместимость которых с равенством наций признало Советское правительство..." - так начинался этот документ. Далее в нем говорилось, что Сирия, "которая только что после долгих усилий и громадных жертв увидела торжественное признание своего международного существования в качестве независимого и суверенного государства.., была бы счастлива поддерживать в этом качестве с Союзом Советских Социалистических Республик дружественные дипломатические отношения". В заключение испрашивалось согласие Советского правительства на обмен дипломатическими представителями в ранге посланников.

Прочтя письмо, я сказал, что оно вполне отвечает основной цели переговоров и импонирует мне духом дружелюбия, пронизывающим его от первой до последней строки. Затем высказал убеждение, что Советское правительство рассмотрит его с максимальной благожелательностью и не замедлит с ответом. В дальнейшей нашей беседе мы коснулись ряда актуальных проблем того периода, в центре которых была ситуация на военных фронтах Европы и положение на Ближнем Востоке. Напоследок министр сказал:

- Я понимаю, господин посол, что ожидание ответа из Москвы потребует некоторого времени. Может быть, несколько дней. Поэтому приглашаю вас как гостей правительства переселиться из душного Дамаска в Блудан. Это наш горный курорт, всего в шестидесяти километрах отсюда. Там вы будете пользоваться максимальным комфортом, а горный воздух пойдет вам на пользу. Кстати, там вы будете вне досягаемости нашей пронырливой прессы.

Мне не очень хотелось уезжать из Дамаска, не полюбовавшись сирийской столицей. Однако гостеприимство Мардам-бея отлично укладывалось в рамки договоренности о "конспирации", и возразить было нечего. Мне оставалось лишь поблагодарить его за заботливость и согласиться на переезд в Блудан во второй половине дня, когда схлынет жара.

У себя в номере я снова внимательно перечел письмо. По своему содержанию и духу оно действительно отвечало цели переговоров, как я уже заявил Мардам- бею. Но сверх того (и это было характерным для письма, как я подметил), упоминая в отдельных формулировках о равноправных отношениях, об отказе СССР от привилегий царской России и пр., Дамаск как бы приглашал Советское правительство в своем ответе еще раз официально декларировать эти общеизвестные принципы нашей внешней политики. Я перевел письмо на русский.

Под вечер мы двинулись в новый вояж, на сей раз короткий. Маршрут в Блудан шел по автостраде Дамаск-Бейрут, тянущейся вдоль Барады, главного источника орошения дамасского оазиса. Через час машина застопорила у подъезда импозантного "Гранд-отеля". Мы прибыли в Блудан, лучший бальнеологический курорт в окрестностях сирийской столицы. Отель, насчитывавший 150 номеров, был почти безлюден. Сирийские помещики и коммерсанты, переполнявшие его осенью и весной, сейчас предпочитали проводить время на ливанских пляжах, и в "Гранд-отеле" жило всего несколько десятков человек, очевидно, из числа нуждавшихся в лечении. Наша группа держалась от них в стороне, никаких знакомств не заводила, а от непрошеных знакомых нас бдительно оберегал Марраш. Только в одном случае он отступил от своего правила, представив нам депутата парламента Ахмеда Шарабати и его жену. Супруги жили в соседнем поселке, где владели дачей. Исключение, сделанное для Шарабати, заставило меня предположить, что он был прикомандирован предусмотрительным Мардам-беем к нашей группе так же, как Марраш и голубая автомашина с водителем.

стр. 131


В первые дни мы смотрели на свое пребывание в Блудане как на кратковременный отпуск для отдыха от нелегкого труда в Каире. Матвеев чуть ли не безвылазно сидел у себя в номере, а мы с Днепровым, в неизменной компании Хуссейна, совершали на автомашине экскурсии по окрестностям, то любуясь греко-фимскими древностями, то наблюдая жизнь сирийской деревни. Когда ближние окрестности были обследованы (а в дальние экскурсии мы в ожидании ответа из Москвы не пускались), я зачастил на теннисную площадку при отеле, а затем играл в шахматы с Шарабати. Наконец, в субботу 15 июля около полудня в Блудан прибыл Мардам-бей. О его приезде еще с утра предупредил Хуссейн, сообщивший, что министр хочет представить меня президенту республики Шукри Куатли-бею.

Президент жил по соседству с нами, в собственном поместье в долине Зебдани. Его резиденция мало походила на дворец главы государства. Это была заурядная помещичья усадьба, ничем не отличавшаяся от других, виденных мною в окрестностях Блудана. Парадные комнаты дома, обставленные наполовину в европейском, наполовину в арабском стиле, говорили о благосостоянии хозяина, но не о богатстве. Сам президент, лидер правящего Национального блока, был пожилым, грузным, болезненного вида человеком. От меня не укрылось, что в продолжение всего моего визита он с трудом превозмогал физическую слабость, а может быть, и острую боль. Принял он меня чрезвычайно приветливо и без всякой помпы, в присутствии одного лишь Мардам-бея. Я догадывался, что, приглашая советского представителя на завтрак, он руководствовался не протоколом, а желанием путем личного контакта лишний раз удостовериться в надежности шага, предпринятого сирийским правительством. Характер нашей беседы после завтрака целиком подтвердил эту догадку.

Оценив в самых лестных выражениях дружественный жест Советского правительства, давшего предварительное согласие на установление дипломатических отношений с Сирией, и одобрительно отозвавшись о моей встрече с министром иностранных дел, Куатли-бей продолжал:

- Меня крайне интересует одно обстоятельство, которое для вас, наверное, выглядит анахронизмом, но для нас, сирийцев, еще не потеряло актуальности. Я подразумеваю капитуляции и другие специальные привилегии, какими пользовались в странах Востока великие державы, включая и царскую Россию. Я хорошо знаю, что Советская Россия с самого момента своего рождения торжественно отказалась от них. Однако я был бы очень рад услышать, что и теперь, спустя почти три десятилетия, этот принцип остается в силе.

Итак, снова те же опасения насчет "неравноправности", мысль о которых уже возникла у меня при первом ознакомлении с письмом. Выходит, при встрече с Мардам-беем я не сумел убедить его до конца. А если убедил, то, стало быть, в головах других руководителей сирийского правительства такие соображения еще гнездились. На первый взгляд в лице Куатли-бея, Мардам-бея и их единомышленников я имел дело с завзятыми скептиками. Но я не спешил вставать в позу дипломата, оскорбленного таким недоверием к политике его страны. Как и во время моей беседы с Мардам-беем, я напомнил себе мысленно, что весь жизненный опыт сирийских националистов, имевших дело с империалистами, заставлял их видеть в самых широковещательных декларациях великих держав только двусмысленность, лицемерие и обман. Кроме того, я учитывал также тогдашнюю девальвацию в буржуазной печати многих старых понятий международной политики и международного права и подмену их новыми понятиями. Эта нарочитая переоценка ценностей не обошла и советской внешней политики, которая на протяжении ряда лет извращалась злобной антисоветской пропагандой. Фашисты особенно усердно клеветали на нас в связи со вступлением Красной Армии на территорию Ирана летом 1941 г., предпринятым совместно с Англией для предотвращения фашистского переворота в этой стране. Вот почему я постарался быть максимально выдержанным и отнестись к пожеланию президента Сирийской республики спокойно.

Отвечал я Куатли-бею подробно, ставя все точки над "i". Как и в беседе с Мардам-беем, я изложил ленинские принципы советской внешней политики, наиболее обстоятельно остановившись на нашей политике в отношении стран Востока, напомнил о заключенных после Октябрьской революции равноправных договорах с Афганиста-

стр. 132


ном, Турцией, Ираном, Монголией и Китаем. Если для подтверждения действенности ленинских принципов в настоящее время требовались более свежие факты, то этой цели отлично отвечал, например, недавний тогда факт установления дипломатических отношений с Египтом на абсолютно равноправной основе, как не преминул я еще раз подчеркнуть. Президент поблагодарил меня за разъяснения и больше этой темы не касался. На прощание он и министр выразили надежду на то, что в ближайшее время отношения между нашими странами вступят в новую фазу. Я разделил эту надежду.

Наше "великое сидение" в Блудане продолжалось. Потекли дни второй недели со дня выезда из Каира. Во второй половине дня 18 июля Блудан вновь посетил Мардам-бей и пригласил меня к себе в номер. Там он был не один. На диване сидел незнакомый мне мужчина лет под 50, в роговых очках и с обозначившейся над лбом лысиной. Мардам-бей подготовил мне крупный сюрприз, представив незнакомца как министра иностранных дел Ливанской республики Селима Таклу. Такла без околичностей открыл цель своего приезда: ливанское правительство информировано о переговорах сирийского правительства с Москвой, с сочувствием и заинтересованностью следит за их ходом и, со своей стороны, также намерено просить СССР об установлении дипломатических отношений.

- Я буду крайне признателен, - заключил краткую речь Такла, - если вы запросите на этот счет мнение Москвы. В случае согласия я уполномочен официально пригласить вас для переговоров в Ливан, как только ваши дела в Сирии позволят сделать это.

Я ответил, что от души приветствую дружественные намерения ливанского правительства и немедленно запрошу Москву. После непродолжительной беседы на политическую злобу дня мы расстались. Мардам-бей спешил в Дамаск, Такла - в Бейрут, а я направился к своим спутникам, чтобы подготовить письмо о предложении из Бейрута. Затем мы вернулись к обычному времяпрепровождению. А вечером 23 июля пришла телеграмма В. М. Молотова на имя Мардам-бея. Телеграмма была дружелюбной, по-деловому краткой и вместе с тем исчерпывающе ясной. Привожу ее целиком: "Правительство Союза Советских Социалистических Республик высоко оценивает чувства, выраженные Вами в отношении великой борьбы советского народа против гитлеровской Германии и ее сообщников. Советское правительство с удовлетворением принимает предложение Сирийского правительства об установлении дружественных дипломатических отношений между СССР и Сирией. Советское правительство готово в возможно короткий срок аккредитовать Чрезвычайного и Полномочного Посланника СССР при Президенте Сирийской Республики и принять Чрезвычайного Посланника и Полномочного Министра Сирии, который будет аккредитован при Президиуме Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик".

Итак, дипломатические отношения между СССР и Сирией устанавливались. Пришел конец нашему затянувшемуся затворничеству в Блудане. Отныне мы могли выступать с открытым забралом, как подобает дипломатам великой Советской державы.

2. С открытым забралом

Ознакомившись с телеграммой В. М. Молотова, я попросил Хуссейна немедленно известить сирийского министра иностранных дел о том, что ответ из Москвы получен, что он, как и следовало ожидать, вполне благоприятен и что завтра утром я могу его вручить министру лично. А сам, не теряя времени, принялся переводить текст послания на французский язык. Утром 24 июля наша группа прибыла в Дамаск. Не заезжая в отель, я отправился прямо в МИД Сирии, где Мардам-бей сразу же принял меня. Я поздравил министра с успешным завершением переговоров и передал ему французский текст послания вместе с сопроводительной нотой. Оба документа были старательно перепечатаны Хуссейном на пишущей машинке. Пробежав глазами тексты послания и ноты, Мардам-бей сказал: "Всегда буду гордиться тем, что участвовал в историческом акте установления дипломатических отношений между нашими странами. Этот акт - знаменательная веха в истории Сирийской республики, ибо он означает признание нашего молодого государства самой могущественной державой ми-

стр. 133


ра. Я со своей стороны также поздравляю вас и сердечнейшим образом благодарю за содействие в этом деле. - Он крепко пожал мне руку и добавил: - Мы сегодня же сделаем это великое событие достоянием гласности. Пусть об этом узнают и сирийцы и весь мир".

Когда я напомнил ему о своей ноте, в которой содержалось предложение Наркоминдела опубликовать тексты обоих посланий одновременно 26 июля, министр ответил согласием, добавив: "Но ведь краткое предварительное сообщение можно опубликовать и сегодня, не так ли? Просто немыслимо держать такую животрепещущую новость под спудом еще целых два дня! Вы не будете возражать?" Не возражая, я поставил условием, чтобы сообщение было кратким и не цитировало официальных документов, иначе возник бы неоправданный разнобой в датах опубликования. Министр принял это условие, после чего мы расстались вплоть до новой встречи вечером на экстренном широком приеме в МИД. Явившись незадолго до 6 часов в кабинет Мардам-бея, я застал его в растрепанных чувствах. Организуя экстренный прием, все министерство иностранных дел, начиная от самого министра и кончая младшими сотрудниками протокольного отдела, буквально сбилось с ног. Приглашалось множество гостей: члены правительства, депутаты парламента, члены дипкорпуса, главы консульств, представители английских и французских военных властей, журналисты и т. д. Их ждали из Дамаска и его окрестностей, из других городов Сирии, а также из Бейрута, постоянного местопребывания глав дипломатических миссий, аккредитованных одновременно при правительствах Сирии и Ливана. Для подавляющего большинства гостей приглашение прозвучало как гром с ясного неба. Дел у министерских работников было невпроворот.

Министр протянул мне листок с отпечатанным на пишущей машинке французским текстом. "Прошу вас, господин посол, ознакомьтесь с коммюнике, которое я сейчас оглашу на приеме, а затем отдел печати передаст редакциям и на радио. Составлено оно, пожалуй, не совсем гладко, но все необходимое в нем, по-моему, сказано". Некоторой шероховатостью коммюнике действительно страдало. В переводе с французского (по опубликованному в газетах тексту) оно выглядело так: "На протяжении последних дней между министром иностранных дел Сирии г-ном Джемилем Мардам-беем и советским послом и полномочным чрезвычайным министром г-ном Новиковым происходили дипломатические переговоры. Эти переговоры завершились признанием Союзом Советских Республик независимости Сирии и установлением дружественных дипломатических отношений между обеими республиками. Между Союзом Советских Республик и Сирийской Республикой будет безотлагательно произведен обмен дипломатическими представителями. Отныне политические и дипломатические отношения между обеими республиками считаются установленными. Документы, относящиеся к этому дипломатическому обмену, будут незамедлительно опубликованы".

Нескольких минут вполне хватило бы, чтобы исправить встречавшиеся в тексте неточности и перепечатать его набело, что я и посоветовал сделать министру. Но этих минут уже недоставало: пришел шеф протокола, торопя с открытием приема. Мардам-бей отрешенно махнул рукой и с озабоченным видом повел меня в обширный конференц-зал, очищенный от столов и кресел и гудевший от множества голосов. Пройдя вместе со мной сквозь расступившуюся и аплодировавшую толпу гостей, Мардам-бей остановился в сравнительно свободном конце зала, выждал, когда в зале наступит тишина, и представил меня собравшимся, затем вкратце рассказал о переговорах и дважды огласил предварительное коммюнике - по-арабски и по-французски. Оглашение каждого из текстов сопровождалось аплодисментами, которым, казалось, конца не будет. Вдруг Мардам-бей предоставил слово мне. Говорю "вдруг", потому что никто не предупреждал меня о том, что от меня ждут выступления. Вероятно, это была импровизация министра. Так или иначе, отмолчаться было нельзя. Произнося речь, я заявил, что чрезвычайно доволен благоприятным исходом переговоров, подчеркнув при этом важную роль дипломатической опытности Мардам-бея; выразил уверенность, что дружественные отношения между СССР и Сирией пойдут на пользу обеим странам; а закончил лестными словами о сирийском гостеприимстве и неповторимых красотах Дамаска, часть которых я имел удовольствие лицезреть. Мой скромный экспромт был встречен незаслуженным восторгом.

стр. 134


Потом началась церемония представления гостей. Один за другим подходили они вереницей, называли себя и пожимали мне руку. Наиболее видных представлял сам Мардам-бей. Последними продефилировали журналисты. По их лицам было видно, что они сгорают от нетерпения задать мне и Мардам-бею тысячу вопросов. Но церемония протекала так, что этой возможности им не представилось, и в своих репортажах о приеме они не преминули с ехидцей отметить это неприятное для них обстоятельство. Едва церемония представления подошла к концу, как распахнулись боковые двери конференц- зала, открыв выход в тенистый сад. Там на садовых площадках вокруг журчащих фонтанов красовались в лучах вечернего солнца длиннейшие столы, щедро уставленные яствами и напитками. Гости хлынули в сад. Началась неофициальная часть приема. Компанию возле одного из столов мне составляли премьер-министр Саадалла Джабри-бей, Мардам-бей и Такла. К нам то и дело подбирались бойкие журналисты, но шеф протокола Марраш бдительно отражал все их атаки. А вскоре мы четверо перешли в кабинет Мардам-бея, чтобы побеседовать без помех. После такого дня все были в приподнятом настроении, много и благодушно шутили.

Такла желал услышать от меня новости из Москвы. Ведь он приехал из Бейрута для деловой встречи. Я сообщил ему, что ответ на предложение ливанского правительства получен: Советское правительство соглашается на переговоры в Ливане и уполномочило меня для этой цели.

- Прекрасно! - воскликнул Такла. - Москва - это неисчерпаемый источник добрых вестей. Сперва для Сирии, теперь для нас. Когда лее мы с вами приступим к переговорам? Вернее, мне надо спросить, когда же вы, ваше превосходительство, сможете прибыть к нам?

- В один из ближайших дней, - ответил я, зная со слов Мардам-бея, что сирийский МИД намечает для меня поездку по стране. - Вот только осмотрю Дамаск чуточку поосновательней, чем до сих пор.

- Ну, нет, ваше превосходительство, - засмеялся Джабри-бей. - Так быстро мы вас не отпустим. После длительного заточения в Блудане вам необходимо проветрить голову на просторах Сирии. Я приглашаю вас проехать вместе со мной на наш север, в Халеб.

- С признательностью принимаю ваше приглашение, - не заставил я себя упрашивать.

- А потом еще слетайте в Пальмиру, - прибавил Мардам-бей, - если вас не слишком утомит путешествие в Халеб.

- Постойте, постойте, господа, - шутливо запротестовал Такла, который, по- видимому, был в курсе планов сирийского МИД, - этак вы сорвете наши переговоры!

- Не волнуйтесь, уважаемый коллега, - ответил Мардам-бей, - программа поездок господина Новикова займет не больше четырех дней. 29-го можете выставлять на границе почетный караул для торжественной встречи. - И, повернувшись ко мне, добавил: - А завтра, господин посол, вы мой личный гость. Я покажу вам нашу знаменитую дамасскую Гуту.

Поблагодарив его, я распрощался с премьером, обоими министрами и покинул министерство. После столь обильного впечатлениями и к тому же очень душного дня хотелось отдохнуть, однако сначала требовалось отправить в Москву телеграфный отчет о событиях, сообщить о предстоящей поездке по Сирии и дате переезда в Ливан. Усердно поработали в тот вечер авторучки дамасских и бейрутских корреспондентов, побывавших на приеме в МИД. Их репортажи и статьи, выдержанные в сенсационном духе, я читал на следующее утро в газетах на французском языке. А обзор арабской прессы сделал для меня Марраш: сирийские и ливанские газеты подчеркивали исключительную важность установления дипломатических отношений между СССР и Сирией. Лейтмотивом этих высказываний можно было считать такой отрывок из газеты "Саут аш-Шааб": "Нет сомнений, что для нашей страны и для ее будущего это событие имеет громадное значение. Быть может, это наиболее крупное дипломатическое событие в современной истории Сирии. Оно способствует укреплению нашего международного существования и отныне позволяет нам с возросшей силой противостоять различным империалистическим вожделениям и интригам иностранных фашистских

стр. 135


кругов любой окраски". Но нельзя сказать, что арабская пресса как в тот, так и в последующие дни выражала только удовлетворение. Время от времени в ней раздавались нотки, говорившие о некотором недовольстве. В каком именно отношении, я расскажу ниже. А пока просто отмечу, что наряду с комментариями по поводу признания независимости Сирии отдельные газеты подпускали Мардам-бею шпильки: журналисты напомнили об опровержении МИД в связи с поездкой Антаки в Каир. В свете нынешних событий оно выглядело двусмысленным, а по утверждению наиболее рассерженных критиков - лживым. Немало колких слов было сказано в адрес министерства и насчет той секретности, какой оно окружило советскую делегацию и советско- сирийские переговоры. Журналисты считали себя обойденными, кровно обиженными: оставаться в неведении о таком событии до самой последней минуты!

В спокойном тоне освещала "конспиративный" период нашего пребывания в Сирии газета "Бейрут". Она издавалась в Ливане и, следовательно, не вправе была предъявить претензии к сирийскому министерству иностранных дел. Вот что она писала: "Недели две назад в Блудане появился, под вымышленным именем, человек, привлекший к себе внимание окружающих. Его видели с ракеткой в руке, играющим в теннис с неким молодым сирийцем, или за шахматной доской в компании другого сирийца. Вокруг этого человека циркулировали всевозможные слухи, и самым странным из них был слух, что это какой-то польский министр. Администрация отеля всячески ухаживала за ним. Его часто навещал министр иностранных дел Джемиль Мардам-бей, выказывая ему большую симпатию. Неделю назад его посетил ливанский министр иностранных дел г-н Селим Такла и провел некоторое время вместе с ним и Джемилем Мардам-беем. Никто не знал, кем же был в действительности этот "польский министр". И только вчера во время приема, устроенного в его честь, Джемиль Мардам-бей представил его как посла Советского правительства в Каире. Встреченный бурей аплодисментов и восторженных возгласов, г-н Новиков официально возвестил о признании независимости Сирии Советским правительством".

Я никак не мог взять в толк, почему обитатели блуданского "Гранд-отеля" приняли меня за "польского министра"? Откуда пошла эта легенда? Газета "Ан- Нахар" прямо утверждала, что я зарегистрировался у портье "как бывший польский министр". Но ни я, ни мои спутники вообще не регистрировались у портье. За нас это сделал наш опекун Марраш. Однако я не допускаю, чтобы при регистрации он позволил себе такую политическую вольность, на которую я никогда бы не согласился. Ведь, в конце концов, сирийское правительство могло любым иным способом соблюсти наше инкогнито, не приписывая нам чужого гражданства и незавидной причастности к эмигрантскому правительству...

25 июля я провел несколько часов в пригородном имении сирийского министра иностранных дел, утром 26-го выехал в автомашине вместе с премьер- министром в Халеб, оттуда 27-го во второй половине дня вернулся самолетом в Дамаск, а еще через час - в Блудан. Вечером в блуданском "Гранд-отеле" царило необычайное для этого горного приюта оживление. К его ярко освещенному подъезду, возле которого толпились обитатели отеля и жители Блудана, одна за другой подъезжали машины членов правительства. Марраш и несколько его коллег из протокольного отдела МИД со всеми почестями провожали их в гостиную рядом с банкетным залом. Прием для правительства устраивал я как глава делегации, но "штат" нашей делегации был столь ограничен, что помощь протокольного отдела оказалась абсолютно необходимой. Благодаря ей все обошлось как нельзя лучше и на подготовительной стадии и на самом банкете, собравшем большинство министров. Часть из них явилась с женами. Почетные места за столом занимали наиболее высокопоставленные гости - Саадалла Джабри-бей и Джемиль Мардам-бей. Помимо членов правительства, мы пригласили на банкет супругов Шарабати, разнообразивших наш невольный досуг в период "конспирации", и Найма Антаки, заложившего один из первых камней в фундамент советско-сирийских отношений.

За развитие этих отношений, за дружбу между нашими странами, за их процветание звучали на банкете импровизированные спичи и подымались бокалы. Выражались пожелания успеха предстоявшей нам миссии в Ливане (весть о ней ни для кого уже не была секретом). Банкет закончился к 12 часам ночи. Часть гостей,

стр. 136


несмотря на позднее время, вернулась в Дамаск, но большинство заночевало в Блудане. Для "Гранд-отеля" это был большой день: еще никогда в нем не устраивалось таких пышных приемов - с участием правительства и почти в полном его составе, притом от имени представителя СССР.

28 июля мы совершили поездку в легендарную Пальмиру. Уже спозаранку прибыли в дамасский аэропорт, где нас принял на борт тот же старенький "Потез", на котором я летел из Халеба, и с тем же летчиком. Этот француз, капитан Марфайю, умело управлял своим ископаемым агрегатом. От Дамаска он взял курс на северо-восток, следуя параллельно сухопутной дороге на Пальмиру. Под нами виднелась безлюдная и бесплодная пустыня, окаймленная справа горным хребтом Джебель аш-Шарк. Примерно через час в долине между двумя грядами холмов взору открылся оазис с населенным пунктом - Тадмор, в окрестностях которого находятся остатки некогда цветущей Пальмиры. На крохотном летном поле нас встретило и приветствовало все местное начальство: мудир Тадморского района, глава жандармерии и начальник аэропорта. К счастью, никаких церемоний нам не навязывали, и мы с места в карьер приступили к экскурсии в обществе всех трех начальников и под руководством гида-француза, отлично знавшего свое дело.

Начали с осмотра руин Храма Солнца, грандиознейшего сооружения. О его размерах свидетельствует тот факт, что опорами для его свода служат 930 колонн. Затем вступили на мощеную улицу протяжением свыше километра. По всей ее длине тянулись две колоннады высотою около 10 метров. Под палящим солнцем мы бродили по развалинам, осматривали триумфальную арку, театр, караван-сарай, погребальный храм, некрополь, затем еще один храм - Небесного Ваала. В дополнение к древностям эллинистической и римской эпох встречались памятники времен Византии и Арабского халифата... Экскурсия окончена. На аэродроме прощаемся с начальством, с гидом, и "Потез" поднимает нас в воздух. Капитан Марфайю делает круг над Храмом Солнца и поворачивает на юго-запад. На обратный путь потребовалось полтора часа: слабосильный самолет с трудом одолевал встречный ветер.

С дамасского аэродрома направляемся в отель "Омайяд", куда еще утром привезли из Блудана все наши пожитки. Я еду с прощальными визитами к премьер-министру и министру иностранных дел. Визиты краткие, чисто протокольные, с обилием наилучших пожеланий. Утром в номер ко мне заходят шеф протокола и Марраш, они проводят нас до границы. Выехав по набережной Барады на южную окраину сирийской столицы, продолжаем подниматься вверх по течению реки уже в горном ущелье. Здесь река суживается, становится бурливой, начинает делать зигзаги. Этот отрезок автострады Дамаск - Бейрут изучен нами досконально: сколько раз мы проезжали его, следуя из Дамаска в Блудан и обратно! Но вот от автострады ответвляется знакомая дорога на Блудан, и мы впервые оставляем ее в стороне. Новая дорога, отойдя от Барады, петляет по ущельям среди лесистых горных склонов. Впереди виднеется залитый солнечными лучами выход из последнего ущелья в преддверии обширной долины реки Бекаа. Здесь по ее восточному краю проходит граница между Сирией и Ливаном. Однако мы не замечаем ни пограничных шлагбаумов, ни пограничников, ни таможенников. О том, что тут граница, я узнаю только тогда, когда наша машина останавливается на обочине и шеф протокола с улыбкой произносит: "Вот и Ливан, ваше превосходительство!".

Неподалеку на обочине стоит еще одна машина. От нее отделяются два человека и с приветственными жестами идут к нам. Шеф протокола знакомит нас: это начальник кабинета министра иностранных дел Ливана Халим Харфуш и его помощник Надим Демешкие. Мы крепко пожимаем руки обоим сирийцам, обмениваемся с ними последними приветствиями и пересаживаемся в машину ливанского МИД. Прощай, гостеприимная Сирия!

3. В Ливане

Первое, что я слышу в машине, - слова Харфуша: "Господин посол, прошу вас внимательно присмотреться к моему молодому другу. Он никого вам не напоминает?" Я вглядываюсь в Демешкие: лет 30, жгучий брюнет с аккуратно подбритыми

стр. 137


усиками, в черных защитных очках, в белом костюме с изящным галстуком в косую полоску, с виду веселый малый, кажется, удерживаемый лишь строгими рамками протокола. Нет, он мне никого не напоминает.

- А напрасно, - улыбается Харфуш. - Это ведь второй Хуссейн Марраш, только ливанского образца. Нам известно, что в Сирии вы остались довольны своим временным "спутником жизни". Здесь с вами будет Надим, неотступный, как тень. Убежден, что он оправдает возложенное на него доверие.

- Надеюсь, - сказал я. - Г-н Марраш действительно был очень полезным спутником и помощником, и я сожалею, что пришлось с ним расстаться. - Так в нашу жизнь на ближайшие недели вошел новый "опекун", и у нас не возникло оснований сожалеть об этом. Машина быстро пересекала долину Бекаа, привольно простершуюся между предгорьями Ливана и Антиливана. За рекой Литани вблизи селения Штора начался подъем на Ливанский хребет - с серпантинами, головокружительным огибанием скал над глубокими обрывами. Отсюда прекрасно просматривалась вся долина, а на западе виднелись бесконечные цепи гор с узкими теснинами между ними. Путь от перевала до курортного местечка Айн-Софар, нашей ливанской "резиденции", занял четверть часа. Айн-Софар также был горным климатическим курортом, подобно Блудану. У подъезда гостиницы, именовавшейся, разумеется, "Гранд-отель", нас встречали министр иностранных дел Селим Такла и шеф протокольного отдела МИД Николя Бустрос. Их окружали другие лица. Не ощущалось недостатка и в любопытных зрителях.

Министр и шеф протокола провели меня в гостиничный номер. В ходе краткой беседы Такла коснулся нашего первого свидания в Блудане: "Я обещал вам тогда, что в Ливане у вас не будет повода жаловаться на ограничения, и слово свое сдержу. Господин Бустрос и Надим Демешкие сделают все необходимое, чтобы вы и ваши спутники не испытывали ни малейших неудобств. Езжайте, куда хотите, знакомьтесь, с кем хотите. Никаких ограничений! Вот разве только одно самоограничение. Как вы посмотрите на то, чтобы не давать прессе интервью о ходе переговоров?" Я ответил, что согласен держать журналистов до конца переговоров на голодном пайке. Прощаясь, министр сказал, что сейчас он не намерен пока мешать моему отдыху серьезными разговорами, а просто приглашает вечером меня и П. М. Днепрова к себе, где познакомит с председателем совета министров и другими членами правительства. Там мы и поговорим о делах.

Банкет давался в летней вилле С. Таклы, расположенной в дачном поселке Бхамдун, в 10 минутах езды от Айн-Софара. На прием явился практически весь совет министров во главе с председателем Риадом Сольхом, плотно сбитым мужчиной среднего роста. Наличие в гостиной почти полного состава правительства послужило поводом для шутливого диалога. Кто-то из министров заметил Сольху: "Не пора ли нам, господин председатель совета, открыть заседание правительства?".

- Сегодня председатель не я, а министр иностранных дел, - возразил Сольх. - Что за повестку дня вы нам предлагаете, Селим?

- Отпраздновать прибытие к нам советской делегации. - Любезным жестом хозяина Такла пригласил гостей к накрытому в соседней комнате столу. Последовавшая затем беседа с премьер-министром и министром иностранных дел протекала в кабинете министра, где мы уединились втроем. Деловой разговор начал Такла: - Вы знаете, господин посол, что ливанское правительство с понятным волнением наблюдало за вашими переговорами с сирийским правительством и вместе с ним горячо приветствовало их завершение. Вы знаете также, что ливанское правительство приняло решение идти по стопам Сирии. Фактически мы уже составили документ, который будет направлен от моего имени господину Молотову.

Он сделал паузу, как бы предоставляя мне возможность вставить слово, хотя, судя по всему, сказанное было всего лишь введением. Я выразил удовлетворение тем, что дело продвинулось вперед, и заметил, что, очевидно, определенную положительную роль в этом сыграли наши предварительные контакты в Блудане и Дамаске.

- О, очень большую роль! - подтвердил Такла. - Поэтому-то мы и смогли заблаговременно подготовиться к выходу на сцену.

стр. 138


- Представьте себе, господин Новиков, - вмешался в беседу Сольх, - мы настолько подражаем нашим сирийским друзьям, что даже проект нашего послания в Москву будет аналогичен посланию господина Мардам-бея.

Своим тоном и взглядом он как бы подчеркивал, что в его словах таится какой- то особый смысл. Я решил выждать, пока премьер-министр сам не раскроет его.

- Вот и прекрасно, - благодушно произнес я. - Сирийское послание как нельзя лучше достигло цели.

- Да, но ведь господин Молотов оставил без внимания один существенный принцип, отраженный в нем, - мягко возразил Сольх.

- Что вы имеете в виду? - попросил я уточнения, уже догадываясь, что подразумевает премьер.

- Я имею в виду вопрос о капитуляциях и прочих привилегиях царской России. В ответе Молотова он обойден молчанием.

Так оно и есть, тот же самый призрак далекого прошлого, который тревожил и сирийцев. В Сирии я дал на этот счет разъяснения, которые казались мне исчерпывающими. Но, очевидно, нужно их повторить и здесь. И я повторил их перед двумя государственными деятелями Ливана с той же обстоятельностью. Основной тезис по-прежнему, естественно, сводился к тому, что ленинский принцип отказа от неравноправных договоров целиком остается в силе и прочно закреплен советской практикой установления равноправных дипломатических отношений со всеми странами, вследствие чего надобность в его новом декларировании сама собой отпадает. Поэтому-то в ответе В. М. Молотова о таком отказе, как о само собою подразумевающемся деле, ничего не говорится.

Такла и Сольх переглянулись. Потом премьер заговорил опять:

"Мы нисколько не сомневаемся в искренности признания Советским правительством Сирии как равноправного партнера в международных отношениях, несмотря на то, что прямых указаний на это в его ответе не содержится. Мы надеемся на такой же статус и в советско-ливанских отношениях. И все же в своем обращении мы, наверное, также коснемся этого вопроса".

Я отвечал: "Когда господин Такла сообщил, что его послание будет аналогично сирийскому, я сказал: "Прекрасно!". Сейчас, выслушав ваши дополнительные соображения, я могу еще раз заявить "Прекрасно!" и убежден, что ваше послание даст столь же положительный эффект, как и сирийское".

На этом деловой разговор закончился. Сольх обещал не позже завтрашнего дня доложить о нем президенту и высказал надежду, что уже в понедельник 31 июля послание в Москву будет отправлено. Мы присоединились к остальным гостям, а вскоре я и Днепров уехали. Воскресенье - день отдыха. Первую его половину мы посвятили поездке в Баальбек. От Айн-Софара час езды до Захле, небольшого селения, за окраиной которого на огромной площади простираются руины древнего "Города Ваала". Ваал был главным божеством финикийцев, по своему небесному рангу соответствовал греческому Зевсу и римскому Юпитеру. Он олицетворял собою Солнце, в силу чего в эллинистическую и римскую эпохи Баальбек именовался Гелиополисом - Городом Солнца. Баальбек может предъявить археологу памятники зодчества ряда исторических эпох, но зачастую в плачевном состоянии. Знаменитые храмы Ваала, Вакха и Венеры, считавшиеся в древности шедеврами архитектуры, в последующее время подверглись разрушению. Уничтожая их, религиозные фанатики превратили развалины в базу строительных материалов для христианской базилики.

Мы осматриваем то, что они не смогли осилить в своем разрушительном порыве и что археологи освободили от вековых напластований пыли. Храм Ваала - крупнейшее из дохристианских сооружений. От его 54 колонн уцелели только б, 20-метровой высоты. В значительно лучшем состоянии храмы Вакха и Венеры, реликвии римской эпохи. Христианская цивилизация представлена здесь упомянутой базиликой, а средневековая арабская архитектура - развалинами мечети, воздвигнутой в XIII в. султаном Байбаром, победоносным противником крестоносцев. Завершилась наша экскурсия в прелестном местечке Рас эль-Айн, где уездный начальник дал в нашу честь завтрак. Вечером состоялся прием у президента Ливанской республики Бешары аль- Хури. Кроме Сольха и Таклы, высокие обитатели дворца в Алее пригласили всего 7 человек. В их число входили Бустрос, наш новый "опекун" Демешкие и два личных адъютанта

стр. 139


президента. Банкет проходил в церемонной обстановке, заметно отличавшейся от непринужденной атмосферы у Таклы. На приеме между мною и Таклой состоялась непродолжительная деловая беседа. Министр информировал меня, что в течение воскресенья проект его телеграммы В. М. Молотову был окончательно согласован во всех инстанциях и что завтра днем она будет вручена мне в Бейруте. Я обещал быть там в условленное время.

31 июля мы предприняли поездку в Бейрут, сочетав ее деловую часть с экскурсионной. С утра тронулись в недалекий путь: до Бейрута только 30 километров. Первый этап пути - Алей, местонахождение президента. За Алеем начинается непрерывный спуск к приморской равнине. В столице мы неторопливо разъезжали по улицам и площадям, чтобы составить о ней общее представление, затем направились в Национальный музей древностей. Там, встреченные хранителем музея Морисом Шехабом, знакомились с замечательными экспонатами, преимущественно памятниками финикийской цивилизации... В отеле "Норманди" протокольный отдел МИД забронировал для нас номер. После завтрака в номер вошел шеф кабинета министра иностранных дел Халим Харфуш и вручил оформленное по всем правилам послание С. Таклы на имя В. М. Молотова.

Как и предупреждали меня в субботу, документ был аналогичен сирийскому, текстуально, конечно, не повторяя его. Фигурировал в нем и вопрос о капитуляциях, упомянутый как бы вскользь во фразе, где в очень положительной форме говорилось о внешней политике СССР. Звучала эта фраза так: "Ливанский народ, долгие годы боровшийся за свою независимость и суверенитет, которых он только что полностью добился, твердо убежден, что советская внешняя политика основана на уважении свободы и равенства всех народов - принципов, несовместимых с попытками завоевания и господства, равно как с капитуляциями, привилегиями и другими преимуществами, которыми пользовалась царская Россия".

Проводив Харфуша, мы принялись за дело. Сначала я перевел текст документа. Потом Днепров и Демешкие сдали текст на телеграф для немедленной отправки в Москву. А затем мы вчетвером продолжили экскурсию по Бейруту и вернулись к вечеру в тихий и прохладный Айн-Софар. 2 августа была получена ответная телеграмма В. М. Молотова по вопросу об установлении дипломатических отношений с Ливаном. Она почти дословно повторяла присланную 10 дней назад. Ответ Москвы юридически фиксировал исторический акт установления дипломатических отношений между СССР и Ливаном. Вновь мы немедленно принялись за работу. Пока я переводил телеграмму на французский, Днепров составлял текст препроводительной ноты в МИД, а Демешкие выяснял местонахождение министра иностранных дел. Когда оба документа были готовы, Демешкие перепечатал их на пишущей машинке, а затем доставил С. Такле в Бхамдун.

Часа через полтора мне позвонил радостно возбужденный Такла: "Прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за рекордную оперативность. Демешкие рассказал мне, как организованно вы действовали, чтобы незамедлительно доставить нам важнейший для нас документ. Я последовал вашему благому примеру и, также не теряя времени, уже повидался с господином президентом и созвонился с господином премьер-министром. Мы все воодушевлены той безоговорочностью, с какой Советский Союз признает нашу независимость. Вы были правы, господин посол, абсолютно правы, когда заверяли нас в высокой принципиальности советской внешней политики. Теперь, когда главное сделано, мы хотим отметить акт признания с максимальной торжественностью, каковой он заслуживает. И будьте уверены, что в этом смысле Бейрут не ударит лицом в грязь перед Дамаском".

Его намек был слишком прозрачен: из-за предварительной "конспирации" сирийский МИД не успел подготовить официальную церемонию и слегка скомкал ее. Теперь ливанский МИД трудился вовсю. 3 августа с утра Такла принял у себя в кабинете парламентскую комиссию по иностранным делам и доложил ей о ходе и результате переговоров. Комиссия одобрила деятельность МИД, о чем довела до сведения представителей прессы. Протокольный отдел в то же время разрабатывал программу мероприятий на ближайшие дни и согласовывал ее в надлежащих инстанциях, а под конец информировал о ней меня. В соответствии с этой программой во второй половине следующего дня наша делегация перебралась в Бейрут, остановившись в уже знако-

стр. 140


мом отеле "Норманди". К шести часам вечера за нами прибыла личная машина президента, и мы приехали на Пляс де Мартир, главную площадь города, где находился "Малый дворец" - местопребывание совета министров.

Закрытая для транспорта и пешеходного движения, площадь казалась очень обширной. Ливанские и советские флаги на стенах зданий и на столбах придавали ей праздничный вид. Тротуары кишели толпами, готовыми хлынуть на площадь, если бы не сдерживавшие их полицейские кордоны. Сотни зрителей облепили балконы окружающих площадь зданий или высовывались из распахнутых окон. Посреди площади выстроились шеренги почетного караула. На солнце сверкали медные трубы военного духового оркестра. Под аплодисменты зрителей мы выходим из машины. Меня, П. М. Днепрова и Демешкие встречают офицеры и люди в штатском и ведут к почетному караулу. Когда мы доходим до правофлангового солдата, в церемонию включается духовой оркестр. Все стоя выслушивают ливанский национальный гимн и гимн Советского Союза. Затем солдаты салютуют, взяв на караул, и мы под звуки церемониального марша шествуем вдоль шеренг к "Малому дворцу".

У подъезда нас поджидает Бустрос. Он сопровождает меня на второй этаж, в кабинет премьер-министра. Это первый мой официальный визит к главе правительства после установления дипломатических отношений. Сольх не один: с ним находится его заместитель Хабиб Абу-Шахла, а также Такла. Все трое в отличном расположении духа, беседа протекает в самых дружеских тонах. Сольх спрашивает, как мне понравился церемониал встречи на площади.

- У меня такое впечатление, - отвечаю, - словно в Ливане большой национальный праздник, присутствовать на котором имею честь и я.

- Это действительно наш национальный праздник, - подтверждает премьер. - И вы, господин посол, не просто присутствуете, а участвуете в нем как одно из главных лиц.

Беседа у премьера длится с полчаса. По инициативе Абу-Шахлы речь заходит о биографии Сольха, давнего борца за национальную независимость. Еще в первую мировую войну в 20-летнем возрасте он был приговорен турецкими властями к смертной казни, замененной ему ссылкою. Вторично к смертной казни его приговорили французские колониальные власти, ограничившиеся затем изгнанием его из Ливана. По нелегальном возвращении на родину он был арестован и сослан в Камышлы. В 1943 г. стал первым премьер-министром независимой Ливанской республики. "И первым же премьер-министром, брошенным в тюрьму вместе со всем нашим правительством", - смеется Сольх, вспоминая о трагических событиях ноября 1943 г. (он имел в виду арест французскими властями членов ливанского правительства).

Потом через запруженную народом площадь мы направились в МИД, где предстояла пресс-конференция в кабинете министра иностранных дел. Он усадил меня за свой рабочий стол, а сам, стоя перед толпой набившихся в комнату журналистов, зачитал им по-арабски и по-французски текст телеграмм, которыми обменялись Бейрут и Москва. Журналисты хлопотливо писали в блокнотах. После процедуры представления мне каждого из журналистов они наперебой засыпали вопросами министра и меня. Часть вопросов, адресованная мне, носила характер каверзных, чтобы не сказать сильнее, хотя и была задана в безукоризненно вежливой форме. Я старался парировать их то серьезным разъяснением, то насмешливым замечанием. Иногда в обмен репликами вмешивался Такла, с укором прерывая особенно назойливых журналистов.

Принимал в тот же вечер представителей прессы и премьер-министр. Он огласил текст правительственного заявления, в котором сообщалось об установлении дипломатических отношений между Ливаном и СССР и подчеркивалась важность этого акта. В заявлении, в частности, говорилось: "Это одно из крупнейших событий в жизни нашей страны со дня достижения ею независимости. Безоговорочное признание со стороны Советского Союза укрепит нашу независимость и сделает ее неколебимой... Признание Советским Союзом Ливана рассеет сомнения, которые кое-кто распространял, чтобы сбить с толку общественное мнение". Когда я читал у себя в номере текст заявления, последняя фраза показалась мне весьма многозначительной. В памяти у меня сразу же возникла сцена сегодняшней пресс-конференции с настырными недругами, пытавшимися навести тень на ясный день. Вспомнились мне и двусмысленные

стр. 141


статейки, время от времени печатавшиеся в отдельных газетах. В них можно было прочесть о "беспокойстве", якобы вызванном у ливанцев "запоздалым признанием независимости стран Леванта Москвой", всячески преуменьшалась ценность нашего признания и выпячивалась роль западных держав как "надежных гарантов" ливанской независимости. Но в конце концов журналисты были всего лишь наемными писаками тех кругов, которые стремились сохранить зависимость Ливана от империализма и отгородить его народ от свежих ветров национального раскрепощения, дующих от границ Страны Советов.

Недружелюбные высказывания в газетах - ливанских, сирийских, египетских - встречались и после установления дипломатических отношений СССР с Ливаном. Но в подавляющем большинстве случаев пресса расценивала это событие благожелательно. Образчиком оценок такого рода может служить передовая статья иллюстрированного еженедельника "Ас-Сайяд" от 9 августа: "Признание Россией независимости Ливана явилось темой всех разговоров в течение прошедшей недели и в начале нынешней. Пресса и ливанская общественность восприняли его с энтузиазмом, особенно когда узнали о содержании телеграмм и о том, что в них нет оговорок и условий. Несомненно, что Россия, эта великая демократическая нация, признала независимость нашей страны совершенно искренне и прямодушно, стремясь к тому, чтобы наш малый народ пользовался всеми своими правами, своими свободами и своим абсолютным суверенитетом".

В субботу 5 августа МИД дал в честь советской делегации завтрак в парадном зале министерства. Во второй половине того же дня Такла и его супруга устроили "гарден-парти" - массовый прием на открытом воздухе в роскошном саду Школы искусств и ремесел. В числе приглашенных были члены правительства, депутаты, общественные деятели, журналисты, члены дипкорпуса. Из Дамаска для участия в торжествах приехал Мардам-бей. Сад был празднично декорирован советскими и ливанскими флагами. А на зеркальной водной глади центрального бассейна, подкрашенной красною краскою, приковывали к себе взгляд советские эмблемы - серп, молот и красная пятиконечная звезда, благодаря чему бассейн, по выражению одного корреспондента, "превратился в огромно колышущееся знамя победоносной России". Это политизированное декоративное убранство привлекло к себе всеобщее внимание.

7 августа ответный банкет ливанскому правительству давало советское посольство. Кроме членов правительства в полном составе, я пригласил на него и сотрудников МИД, постоянно имевших дело с нашей делегацией, - Харфуша, Бустроса и Демешкие. А 8 августа состоялся последний из серии официальных банкетов - обед у премьер-министра. Хочу упомянуть об одном обстоятельстве, которое имело определенное политическое значение. В числе гостей Сольха на обеде присутствовал генерал Нури Саид, многократный премьер-министр и министр иностранных дел Ирака, обладавший давней репутацией английского ставленника. В июне 1944 г. он вышел в отставку с поста премьера и в тот момент находился не у дел. Не знаю, отдыхал ли он в то время в Ливане как частное лицо или прибыл специально для встречи со мной. Во всяком случае, Сольх свел нас на обеде, а после обеда предоставил нам возможность поговорить наедине.

Темой разговора явились только что установленные советско-сирийские и советско-ливанские отношения. Не ссылаясь прямо на желание иракского правительства последовать примеру Сирии и Ливана, Саид намекал на то, что подобное желание существует и в Багдаде, и интересовался возможной реакцией на него со стороны СССР. В ответ я высказал мнение, что соответствующая инициатива иракского правительства была бы расценена в Москве положительно и могла бы привести к благоприятным результатам. Из беседы с Саидом у меня сложилось впечатление, что он производил неофициальный зондаж, что обращение правительства Ирака к Советскому правительству - дело предрешенное и реализация его - вопрос ближайшего будущего. В дальнейшем в Багдаде избрали местом для переговоров Тегеран. Там 25 августа было вручено нашему послу письмо иракского министра иностранных дел Аршада аль-Умари на имя В. М. Молотова. А 13 сентября в Москве и Багдаде было опубликовано сообщение о том, что дипломатические отношения между Ираком и СССР установлены.

стр. 142


Перед возвращением в Каир наша делегация совершила две поездки по стране: на юг, в Бейт-ад-Дин, прежнюю столицу княжества Ливан, и на север, в заповедник знаменитых ливанских кедров. В субботу и воскресенье я наносил прощальные визиты вежливости. Но беседы мои с ливанскими руководителями менее всего походили на светское суесловие. Мы говорили о сложном положении Ливана, причем с полной откровенностью. Не боясь повториться, я вновь и вновь заверял собеседников, что Ливан может рассчитывать на дружественную поддержку со стороны Советского Союза, принципиального защитника порабощенных народов и стойкого помощника в их борьбе за национальное освобождение. Мои заверения имели под собой твердую почву в виде долголетней практики советской внешней политики. Мне ни в какой мере не грозила опасность оказаться глашатаем утешительных, но не подкрепленных действиями истин. Достаточно напомнить, что уже в следующем, 1945 г. СССР энергично отстаивал независимость Сирии и Ливана. Так, при разработке Устава ООН советская делегация настояла на том, чтобы в него был включен пункт, в силу которого бывшие подмандатные страны, вступившие в ООН, не подпадали под действие системы опеки. Тем самым государственный суверенитет Сирии и Ливана получил еще одно международное признание. В 1946 г. возникла напряженность из-за того, что Англия и Франция не желали выводить из Сирии и Ливана свои войска. Советский Союз поддержал эти арабские страны в Совете Безопасности ООН, и к 1 января 1947 г. все иноземные войска покинули их территорию.

О дружественном отношении к арабским странам в последующие годы и в настоящее время говорят факты, известные любому советскому человеку.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/УСТАНОВЛЕНИЕ-ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ-ОТНОШЕНИЙ-СССР-С-СИРИЕЙ-И-ЛИВАНОМ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Марк ШвеинКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Shvein

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Н. В. НОВИКОВ, УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ СССР С СИРИЕЙ И ЛИВАНОМ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 28.03.2017. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/УСТАНОВЛЕНИЕ-ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ-ОТНОШЕНИЙ-СССР-С-СИРИЕЙ-И-ЛИВАНОМ (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - Н. В. НОВИКОВ:

Н. В. НОВИКОВ → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Марк Швеин
Кижи, Россия
1365 просмотров рейтинг
28.03.2017 (2558 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
Вчера · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
5 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
6 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
9 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ СССР С СИРИЕЙ И ЛИВАНОМ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android