1. Первые шаги будущего оратора и политического деятеля

Марк Туллий Цицерон, знаменитый римский оратор и политический деятель, родился 3 января 106 г. до н. э. в поместье своего отца, вблизи города Арпина, уже прославившегося ранее в римской истории тем, что в этом небольшом городке появился на свет выдающийся полководец Гай Марий. Прозвище рода Туллиев Cicero, что означает в переводе с латинского "горох", возникло, по одной версии, вследствие того, что кто-то из предков Цицерона имел широкий и приплюснутый нос с бороздкой на его кончике, как на горошине¹, по другой же версии - потому, что один из предков великого оратора был хорошим огородником и выращивал отменный горох. Как бы то ни было, но молодой Цицерон гордился этим своим родовым прозвищем, и когда в начале его политической карьеры некоторые из близких друзей советовали ему переменить имя, он наотрез отказался².

Семейное окружение Цицерона было довольно специфичным, и некоторые черты и особенности характера будущего оратора и государственного деятеля развились, по всей вероятности, не без воздействия этого окружения. Его дед - землевладелец и земледелец староримского закала - выступал в свое время против проекта введения в их муниципии тайного голосования, за что и удостоился похвального слова в сенате, произнесенного одним из вождей оптиматов, консулом Марком Эмилием Скавром³. Мать Цицерона, Гельвия, происходила из рода, давшего еще во II в. двух преторов. Цицерон потерял ее в раннем детстве. Она известна лишь тем, что была, видимо, весьма рачительной хозяйкой: она запечатывала у себя дома не только полные, но даже и пустые бутылки, дабы тот, кто тайком выпил ту или иную бутылку, не мог потом утверждать, что она вообще была пустою⁴.

Что касается отца Цицерона, то он принадлежал к всадническому сословию. Вследствие слабого здоровья он предпочитал городу мирную сельскую жизнь; к политической карьере, по всей вероятности, не стремился и уделял много времени литературным занятиям⁵. Однако, придавая серьезное значение воспитанию сыновей, он отправился вместе с ними - семилетним Марком и трехлетним Квинтом - в Рим, где у него был собственный дом, расположенный на западной стороне Эсквилинского холма, в городском квартале, который именовался Карины.

Мальчиком Цицерон прошел хорошую школу. Под руководством знаменитого оратора Красса он вместе со своим братом, обучался у греческих учителей. Необычайные способности молодого Марка уже тогда обратили на себя общее внимание. Под влиянием поэта Архия, защитником которого в суде он выступал позднее, Цицерон увлекался поэзией; сохранились сведения о написанных им в юношестве стихотворных произведениях: "Главк Понтийский", эпической поэме в честь Мария, переводах из греческих поэтов и т. д. Он не оставлял поэтических занятий и в более

Данная статья представляет собой написанный специально для журнала вариант двух глав книги "Цицерон и его время", которая должна выйти в издательстве "Мысль". В статье сопоставлены два различных периода жизни и деятельности Цицерона: ранний, наименее известный этап его общественно-политической карьеры, и кульминация этой карьеры - наиболее яркий период деятельности (консулат и борьба с Катилиной).

¹ Plutarchos. Cic., 1.

² Ibid.

³ Cicero. De leg., 3, 36; Brut., 308.

⁴ Cicero. Ad. fam., 16, 26, 2.

⁵ Cicero. De leg., 2, 3.

стр. 121

зрелом возрасте, в особенности в тех случаях, когда представлялась возможность воспеть собственные выдающиеся деяния, и порою горделиво сообщал о том, что в течение той или иной бессонной ночи сочинил целых пятьсот стихов⁶.

Еще в совсем юном возрасте Цицерон обнаружил особый интерес и склонность к ораторскому искусству. Он усердно посещал форум, где мог слышать выступления выдающихся ораторов того времени Красса и Антония; он занимался искусством декламации под руководством знаменитого актера Росция, который ставил ему голос и учил его ораторским жестам. Когда молодой Цицерон получил право надеть "мужскую тогу", то есть достиг, по римским понятиям, совершеннолетия, что произошло в 90 г. до н. э., отец поручил его попечению знаменитого законоведа - авгура Квинта Муция Сцеволы, беседы с которым считались наилучшим введением в изучение права. В кругу слушателей почтенного авгура - ему к тому времени исполнилось 80 лет - молодой Цицерон впервые познакомился с тем, кто оставался всю жизнь его лучшим другом, с Титом Помпонием Аттиком⁷. Когда Муций Сцевола в 87 г. до н. э. скончался, Цицерон стал слушателем и учеником другого знаменитого юриста, представителя того же самого рода - великого понтифика Кв. Муция Сцеволы.

Видимо, еще в 90 г. до н. э. Цицерон оказался на военной службе и принял участие в Союзнической войне сначала в частях Помпея Страбона, а затем и под командованием Суллы. Но в армии он пробыл недолго - около года: военная карьера его мало прельщала, и он при первой же возможности вернулся к форуму и к своим научным трудам. На сей раз он с особым увлечением занялся философией. К его римским наставникам в этой области следует отнести главу академической школы Филона Ларисского, который, бежав из Афин вследствие восстановления там демократического режима, обосновался в Риме, и затем стоика Диодота, который даже жил у Цицерона в доме. С последним Цицерон занимался преимущественно диалектикой, а также ораторскими упражнениями как на латинском, так и на греческом языке. К этому же времени относится знакомство Цицерона со знаменитым ритором Молоном Родосским, который дважды посещал Рим⁸.

Сам Цицерон неоднократно говорил в дальнейшем, что его юность была целиком отдана занятиям, что он посвящал этим занятиям "дни и ночи" напролет⁹. Интересно отметить, что, несмотря на свое полудетское восхищение личностью Мария и даже на свое отдаленное родство с ним (тетка Мария была родной бабкой Цицерона), он всё годы господства марианцев хоть и находился в Риме, но держался в тени, не принимал участия в общественной жизни и именно в эти годы занимался наиболее усиленно изучением философии, права и риторики. Примерно к этому же времени следует отнести его первый литературный труд - учебное пособие по риторике, называемое обычно "О подборе материала". Эта работа носила чисто компилятивный характер и была построена по образцу и на основе аналогичных греческих руководств и пособий. В последующие годы сам Цицерон отзывался о своем юношеском труде как о произведении и незрелом и незавершенном¹⁰.

Первая из дошедших до нас судебных речей Цицерона относится к 81 г. до н. э. Молодой 25- летний адвокат защищал в этой речи интересы некоего Публия Квинкция, который был шурином актера Росция, находившегося, в свою очередь, в близких отношениях с Цицероном. Он, видимо, и рекомендовал молодого адвоката. Что касается Цицерона, то участие в данном процессе и защита Квинкция имели определенное значение для всей его дальнейшей карьеры. Цицерон как начинающий деятель, как человек незнатного рода и даже не коренной римлянин, то есть, говоря другими словами, "новый человек", вынужден был с самого начала искать покровительства какой-либо знатной римской фамилии. Его наставник в области декламации Росций был вольноотпущенником семьи Росциев - представителей муниципальной аристократии. В свою очередь, семья Росциев была довольно тесно связана с Метеллами - одним из

⁶ Plutarchos. Cic, 40.

⁷ Cicero. De leg., 1, 13.

⁸ Cicero. Brut., 89.

⁹ Cicero. Cael., 72; Brut.. 308.

¹⁰ Cicero. De orat., 1, 2, 5.

стр. 122

знаменитейших и влиятельнейших римских родов. Все эти связи и взаимоотношения, несомненно, учитывались Цицероном и были для него далеко не безразличны.

Речь в защиту Публия Квинкция - первая из сохранившихся до наших дней судебных речей Цицерона, но, если верить самому оратору, отнюдь не первое его выступление в процессах¹¹. Что же касается дела Квинкция, то оно имело чисто гражданский и частный характер и возникло в результате весьма неблаговидных действий его компаньона. Исход процесса точно неизвестен, но, судя по тому, что уже в следующем году Цицерон был приглашен защищать члена самого рода Росциев, можно предположить, что защита Квинкция принесла успех молодому адвокату. Дело Росция вызвало гораздо более широкий резонанс в римском обществе. Это объяснялось прежде всего тем, что оно имело определенный политический оттенок. Подобное значение процесса, его связь с общим "положением дел в государстве"¹² подчеркивались самим Цицероном в первых же вступительных фразах его речи.

Суть рассматриваемого дела заключалась в следующем. Секст Росций, богатый землевладелец из города Америи (Умбрия), в конце 81 г. до н. э. был найден убитым на улицах Рима. Два его родственника, Т. Росций Капитон и Т. Росций Магн, которые и были, по всей вероятности, организаторами этого убийства, заключили тайную сделку с весьма влиятельным человеком, любимцем и отпущенником Суллы - Л. Корнелием Хрисогоном. Целью сделки был захват поместий убитого и лишение права на эти земли законного наследника, то есть Секста Росция-сына. Имя убитого задним числом, хоть он и был сторонником Суллы, включили в проскрипционные списки. Вследствие этого наследство было пущено с молотка, и его купил за бесценок сам Хрисогон. Три поместья убитого он отдал Капитону, а остальные десять предоставил в аренду Магну. Секст Росций-сын был безжалостно изгнан ими из своих владений. Все это творилось настолько открыто и цинично, что вызвало крайнее возмущение жителей Америи. Тогда окончательно распоясавшиеся Капитон и Магн пытались сначала лишить жизни и Секста Росция-сына, когда же эта попытка не удалась, они решили именно его обвинить в отцеубийстве.

Сложность процесса и, в частности, защиты Росция, как это было ясно всем, состояла в том, что в интересах обвиняемого следовало не обходить, но всячески подчеркивать хоть и косвенное, но вместе с тем решающее участие Хрисогона в этом деле. Вот почему, как ни старался Цицерон доказать, что высокий покровитель Хрисогона ничего не знал, да и не мог знать, будучи занят делами огромной государственной важности, о недостойных действиях и поступках своего любимца, как ни стремился он превознести "ум, военную силу и счастье" Суллы, "воскресившего и упрочившего величие Римского государства"¹³, тем не менее разоблачение Хрисогона требовало определенного гражданского мужества. Кроме того, оно всегда могло быть расценено - независимо от субъективных намерений Цицерона - как замаскированный выпад против самого всесильного диктатора. Поэтому едва ли можно согласиться с точкой зрения некоторых ученых, что защита Росция не подвергала Цицерона никакой опасности¹⁴. Его речь и последовавшее затем оправдание Росция принесли ему сразу успех и громкую славу. Но в этом-то и состояла опасность. Видимо, более прав Плутарх, когда он считает, что отъезд Цицерона из Рима был вызван боязнью мести со стороны Суллы, или, вернее, его окружения, а ссылка на расстроенное здоровье и советы врачей - лишь удобный (возможно, не совсем безосновательный), но все же предлог¹⁵.

Цицерон отсутствовал два года. За это время он посетил Афины, Малую Азию и Родос. В Афинах, где он был вместе со своим братом Квинтом и Титом Помпонием Аттиком, он слушал знаменитого в то время философа, представителя так называемой третьей Академии - Антиоха Аскалонского. На Родосе он познакомился с Посидонием и продолжал заниматься со своим старым учителем Молоном, под руководством которого он и выработал окончательно стиль своего красноречия - стиль, объединяющий некоторые элементы двух существующих школ ораторского искусства: строгого ат-

¹¹ Cicero. Quin., 1, 4.

¹² Cicero. Rosc. Am., 1, 2.

¹³ Ibid., 45, 130 - 132; 47, 136.

¹⁴ См., например, M. Gelzer. Cicero. Wiesbaden. 1969, S. 23.

¹⁵ Plutarchos. Cic, 3.

стр. 123

тицизма и пышного, многословного азианизма. Годы учения заканчивались. Существует известный анекдот, приводимый Плутархом, относительно того, что Цицерон по просьбе Аполлония Молона, не знавшего латинского языка, однажды выступил перед ним с речью, произнесенной по-гречески. Выслушав молодого римлянина, Молон якобы долго молчал и наконец сказал ему: "Хвалю тебя, Цицерон, и удивляюсь твоему искусству, но скорблю о судьбе Греции: единственное наше преимущество и последняя наша гордость - образованность и красноречие - и это теперь благодаря тебе отвоевано у нас римлянами"¹⁶.

За те два года, что Цицерон отсутствовал, в Риме произошли важные события. В 79 г. до н. э. Сулла добровольно сложил диктаторские полномочия, удалился в свое куманское поместье, а вскоре затем и умер (78 г. до н. э.). Созданный им режим тоже оказался недолговечным, политическая обстановка после его смерти заметно изменилась. Цицерон возвращается теперь в Рим, но отнюдь не спешит пока принять участие в политической жизни, занимая некоторое время выжидательную позицию. По этой причине он даже удостаивается таких прозвищ, как "грек", "ученый", причем то и другое наименования, по свидетельству Плутарха, в устах римской черни звучали как бранные выражения¹⁷. Возможно, что выжидательная позиция Цицерона, его временный "абсентеизм" объяснялись в какой-то мере событиями сугубо личного порядка: вскоре после своего возвращения с Востока он в возрасте 29 лет женится на Теренции, девушке из почтенного римского рода, принесшей ему к тому же достаточно солидное приданое. Судя по некоторым штрихам и деталям, это был союз, заключенный не столько по любви, сколько по трезвому расчету, однако он длился 30 лет, и Теренция подарила своему супругу сначала дочь, а затем и сына.

2. Начало политической карьеры

В 76 г. до н. э. Цицерон был избран квестором. Этот факт можно рассматривать как начало его общественно-политической карьеры. В качестве квестора он отправился в Сицилию, которой управлял в то время пропретор Секст Педуцей. Местом пребывания Цицерона был г. Лилибей в западной части острова, а главной задачей, которая встала перед ним, - организация бесперебойного снабжения Рима хлебом. С этой задачей Цицерон справился блестяще, более того, он сумел внушить уважение сицилийцам и заслужить репутацию честного, добросовестного и неподкупного правителя. Не будучи от природы склонен к преуменьшению собственных заслуг, Цицерон считал, что слава о его мирных подвигах в Сицилии далеко перешагнула границы острова. Однако в самом скором времени ему пришлось в этом глубоко разочароваться.

Когда он возвращался из своей провинции в Рим, то, задержавшись ненадолго в Сиракузах, он пытался разыскать там могилу Архимеда. Однако никто из жителей уже не мог указать ему эту могилу, никто не знал, где она находится. Проявив большую настойчивость, Цицерон все же разыскал гробницу великого ученого, но сделать это было не так-то просто: она сплошь заросла терновником. Этот, казалось бы, достаточно наглядный пример бренности человеческой славы все же мало в чем убедил молодого, полного энергии и честолюбивых надежд римлянина. Как только он вступил на территорию Италии и повстречал первого римского знакомого, он рассчитывал сразу же услышать от него восторженные отзывы о своей деятельности в Сицилии и был глубоко уязвлен, когда выяснилось, что знакомый даже не слышал об этой его миссии. Но на сей раз он получил хороший урок. "Убедившись, - писал он позже, - что римский народ имеет весьма тупой слух, но острое зрение, я перестал заботиться о том, что будут люди обо мне слышать, но решил жить постоянно в городе, на виду у граждан и как можно ближе держаться к форуму"¹⁸.

И он действительно, вернувшись в Рим, стремился полностью реализовать эту им самим же намеченную программу. Он выступал защитником в ряде процессов, был доступен каждому и в любое время, его постоянно видели на форуме. После квестуры Цицерон вошел в состав Сената, где он тоже вскоре приобрел репутацию выдающегося

¹⁶ Ibid, 4.

¹⁷ Ibid., 5.

¹⁸ Cicero. Planc, 64 - 66.

стр. 124

оратора. Интересно отметить, что, занятый планами своей дальнейшей и столь счастливо начатой политической карьеры, Цицерон вовсе не стремился к должности народного трибуна, скорее даже избегал ее. Следующим этапом на пути был для него эдилитет, которого он и достиг без особых трудов в 70 г. до н. э. В качестве эдила он, однако, не прославился чрезмерной расточительностью; общественные игры - организация их на свой собственный счет фактически входила в обязанности эдила - были проведены им 3 раза и при этом с весьма скромной затратой средств. Но зато в то время, когда он еще искал эдилитета, к нему обратились его друзья сицилийцы с просьбой взять на себя защиту их интересов и выступить обвинителем против бывшего наместника Сицилии Верреса, который в течение трех лет грабил и притеснял жителей провинции с неслыханной наглостью и жестокостью.

Этот Веррес вообще оказался колоритной личностью. Еще в бытность свою квестором в Галлии он присвоил себе казенные деньги; как легат он был бичом всей Малой Азии, но с особой свирепостью и небывалым размахом он начал действовать в Сицилии, став наместником острова. За 3 года своего хозяйничанья он так разорил эту цветущую некогда провинцию, что, по словам Цицерона, ее совершенно было невозможно восстановить в прежнем состоянии¹⁹. Процесс обещал приобрести громкую и скандальную известность. Во-первых, хищения, вымогательства и прочие преступления, чинимые Верресом открыто и беззастенчиво, претили даже тем, кто привык смотреть сквозь пальцы на лихоимство римских наместников в провинциях. Поэтому его грабительские действия, получившие к тому же широкую огласку, возмущали не только самих потерпевших, то есть сицилийцев, но и многих римлян. Во-вторых, вскоре стало известно, что некоторые видные оптиматы, представители знатных и влиятельных фамилий, например, кое-кто из фамилий Метеллов и Корнелиев, покровительствуют Верресу, стремятся его выгородить, затягивая под теми или иными предлогами слушание дела.

Можно только удивляться той энергии и тому мужеству, с которым взялся за подготовку обвинения Цицерон. Ему предстояло прежде всего разорвать целую сеть хитросплетений и неожиданных препятствий, подготовленных сторонниками и ходатаями Верреса. Так, уже после того, как Цицерон дал согласие выступить обвинителем в процессе, появился некто Квинт Цецилий, претендующий на ту же самую роль. Цицерон не без оснований считал, что новоявленный претендент - ставленник самого Верреса. Выбор судьями обвинителя из двух (или нескольких) кандидатов производился на основании речей претендентов и назывался, как и самые речи, дивинацией. Первая речь, которую Цицерон произнес на процессе Верреса, и была такой дивинацией против Квинта Цецилия. Она увенчалась полным успехом, несмотря на то, что Веррес через своего защитника, знаменитого адвоката Гортенсия, сделал попытку подкупить некоторых судей.

Но это было далеко не все. Веррес стремился оттянуть разбор дела до 69 г. до н. э., когда вступят в свои должности вновь избранные консулы и преторы. Это было для него чрезвычайно важно, ибо на выборах - не без помощи его собственных средств - прошли вполне благоприятные для него кандидаты. Кроме того, по существующему порядку дело должно было разбираться в двух сессиях, что тоже грозило обернуться определенной затяжкой всего процесса. Но Цицерон сумел преодолеть и эти препятствия. Действуя необычайно энергично, он за 50 дней объездил всю Сицилию, собрав огромный материал, найдя и подготовив необходимых свидетелей. Кроме того, когда все же (5 августа) началось слушание дела в первой сессии, он отказался от обычного порядка ведения процесса и после краткой вступительной речи перешел сразу к показаниям свидетелей и чтению подлинных документов.

При таком порядке судопроизводства первая сессия длилась всего девять дней. Улик и бесспорных обвинений оказалось столько и выглядели они так убедительно, что положение обвиняемого с первых же дней процесса стало безнадежным. Когда же один из свидетелей рассказал, как Веррес противозаконно подвергнул позорной казни - распятию на кресте - римского гражданина, народ пришел в ярость и чуть было не растерзал обвиняемого. Но Веррес не только подвергнул этого римского

¹⁹ Cicero. In Verr., 1, 12.

стр. 125

гражданина рабской казни, он и самую казнь организовал изощренно-издевательски. Поскольку казнимый все время взывал к отеческим законам, к правам и свободе римского гражданина, Веррес приказал, чтобы крест был воздвигнут на берегу пролива, в виду Италии. "Надобно, - сказал он, - чтобы осужденный видел родную землю, чтобы он умер, имея перед своими глазами желанную свободу и законность!"²⁰.

Раздавленный тяжестью таких улик и свидетельских показаний, уже на третий день процесса Веррес перестал являться в суд и затем, оставленный своим патроном и защитником Гортенсием, удалился в добровольное изгнание. Суд и приговорил его к изгнанию, а также к уплате 3 млн. сестерциев в качестве возмещения за причиненные им сицилийцам убытки. Процесс был блестяще выигран.

Пять речей, заготовленные Цицероном для второй сессии, но так им и не произнесенные, были им изданы вместе с речью в первой сессии и дивинацией против Цецилия. Все они сохранились и представляют собой не только первоклассный памятник литературы и ораторского искусства, но и чрезвычайно ценный исторический источник. На основании этих речей можно составить себе четкое и довольно подробное представление о системе римского провинциального управления со всеми его специфическими чертами, со всеми его уже ясно ощутимыми в эпоху Цицерона недостатками. Определенный интерес представляет и критика судов, находившихся после реформ Суллы снова в руках сенаторов. Цицерон приводит многочисленные примеры подкупности судей-сенаторов и утверждает, что в то время, когда судьями были всадники, не возникало даже каких-либо подозрений в подкупе. Вообще речи против Верреса примечательны тем, что здесь, пожалуй, впервые Цицерон выступает как представитель своего сословия: под "новыми людьми" он разумеет именно всадников.

Выигрыш процесса против Верреса и победа над знаменитым оратором Гортенсием превратили Цицерона в самого модного и популярного адвоката в Риме. Его наперебой приглашают в качестве защитника; он, видимо, нередко получает теперь солидные гонорары. За годы между эдилитетом и претурой, то есть в 70 - 67 гг. до н. э., он неоднократно выступал в гражданских процессах: до нас дошли фрагменты его речей за М. Фонтея, бывшего пропретором в Галлии, за П. Оппия, бывшего квестором у консула М. Аврелия Котты, и, наконец, полностью сохранилась его речь за А. Цецину, знатного и уважаемого человека из этрусского города Волатерры. Но успех Цицерона в процессе Верреса отразился не только на его популярности как адвоката; он, несомненно, оказал благотворное влияние и на его дальнейшее продвижение по лестнице государственных должностей. Летом 67 г. до н. э. Цицерон был первым из всех кандидатов единодушно избран претором.

Телерь изменился и самый образ его жизни. Старый дом в квартале Карины Цицерон после смерти отца оставил своему брату Квинту, а сам приобрел роскошный дом на Палатине, принадлежавший когда-то известному трибуну Ливию Друзу. Очевидно, в это же время у него появилось и загородное владение, его Тускульская усадьба. В первом из дошедших до нас писем Цицерона он, адресуясь к Аттику, пишет: "Тускульская усадьба радует меня так, что я бываю удовлетворен собою только тогда, когда туда приезжаю"²¹. Кстати сказать, эти ранние письма к Аттику, который находился в то время в Афинах, наполнены бесконечными заботами и просьбами о присылке статуй, герм, барельефов и даже "каменных оград с изображениями для колодцев". Интересуется в этих письмах Цицерон также библиотекой Аттика²². Но все это не больше чем житейские мелочи. Цицерон стоял теперь, однако, перед главной задачей, перед главным, решающим шагом своей политической карьеры - достижением консулата. Для него - чужака, пришельца, "выскочки" - задача была вовсе не простой и вовсе не легко достижимой. Тем более что его популярность как адвоката не могла компенсировать крайнюю нечеткость и неоформленность его политической позиции. Он попросту не имел еще никакой твердой репутации политического деятеля.

²⁰ Ibid., 2, 5, 170.

²¹ Cicero. Att., 1, 6, 2.

²² Ibid., 1, 10, 3 - 4.

стр. 126

Ситуация в целом была довольно сложной. Дело Верреса, принеся ему громкую славу, вместе с тем лишило его благосклонности кое-кого из бывших покровителей, например, Метеллов. Вместе с тем поддержка влиятельных людей, представителей старых и уважаемых римских фамилий, людей, имеющих достаточный вес и авторитет в сенатских кругах, была для него необходима. Надо было всеми силами укреплять сохранившиеся еще связи и срочно завязывать новые. Цицерон был теперь, конечно, и сам членом сенаторского сословия, он вполне сознавал это и гордился своей принадлежностью к элите, но всего этого было мало - необходимо, чтобы и сама элита тоже признавала его своим полноправным членом. Собственно говоря, о том же самом писал его брат Квинт в своем наставлении по соисканию консульства²³.

Для достижения этой цели нужна была опора и в широких слоях римского населения. Но данный вопрос, видимо, беспокоил Цицерона меньше: он рассчитывал на свою репутацию бескорыстного борца за правое дело, которая всегда импонирует массам и которая уже дважды приносила ему триумфальный успех на выборах. Но все же такую репутацию тоже следовало постоянно обновлять и поддерживать. Политическую ориентацию Цицерона в эти годы, пожалуй, легче всего определить негативно. Его никоим образом нельзя причислять к крайним консерваторам, безусловным сторонникам сенатской олигархии, сулланцам, ибо его позиция в деле Росция и в деле Верреса достаточно недвусмысленно свидетельствовала об обратном. Но, с другой стороны, он никогда не претендовал на роль народного вождя, демократического деятеля, в чем нетрудно убедиться, если вспомнить его поведение в годы господства марианцев и его нежелание добиваться трибуната. Его политическая позиция была достаточно осторожной, средней, а потому и достаточно неопределенной.

Однако ситуация требовала большей определенности. Борьба за консулат не могла вестись на "полутонах". Цицерон прекрасно это понимал и неожиданно предпринял решительный и вместе с тем ловкий шаг - открытое публичное выступление в поддержку Помпея. Помпеи был в те годы, безусловно, наиболее популярной фигурой среди военных и политических деятелей Рима. Его успешные действия и чрезвычайно эффектная победа над средиземноморскими пиратами в 67 г. до н. э. сделали его буквально кумиром римской толпы. В политическом отношении - кстати, на это обстоятельство обычно не обращают внимания - он был вовсе не "противопоказан" и даже чем-то близок Цицерону: начав в ранней молодости свою карьеру как сторонник аристократии и даже как сулланец, он в дальнейшем стал тем политическим деятелем, не без участия которого и в консульство которого (совместно с Крассом) были полностью восстановлены прерогативы народных трибунов, всадники снова получили доступ в суды, то есть сулланская конституция, строго говоря, перестала существовать. Таков был "диапазон" Помпея как политического деятеля - от добровольного сподвижника Суллы и чуть ли не до вождя популяров. Причем в данный момент его политические позиции, как и Цицерона, не отличались излишней четкостью.

Поддержка Цицероном Помпея заключалась в том, что Цицерон выступил на форуме с речью в защиту законопроекта трибуна Манилия. Это была первая чисто политическая речь знаменитого оратора. Суть дела сводилась к следующему. Римляне вели в то время на Востоке новую войну с понтийским царем Митридатом. После первых неудач римские войска под командованием Луция Лициния Лукулла добились крупных успехов, и Митридату пришлось даже бежать в Армениц, к своему тестю, армянскому царю Тиграну. Но в дальнейшем положение изменилось: Лукулл возбудил недовольство своих солдат, военные действия стали вестись вяло, и в результате Митридат снова утвердился в Понтийском царстве. Именно в этой ситуации народный трибун Гай Манилий и внес в комиции предложение о передаче верховного командования (империума) в затянувшейся войне Гнею Помпею. По этому законопроекту Помпей получал неограниченную власть над всем войском и флотом на Востоке и права наместника во всех азиатских провинциях и областях, вплоть до Армении.

Цицерон, конечно, прекрасно знал, что получение командования в войне с Митридатом и Тиграном было страстным желанием самого Помпея и что Манилий действовал с его ведома. Как претор Цицерон имел право созывать народные сходки и обращаться к народу, чем он и воспользовался в данном случае для рекомендации законо-

²³ Q. Cicero. Comm. pet., 4.

стр. 127

проекта. В своей речи Цицерон стремился обосновать три основных положения: определить характер войны, объяснить ее трудности и, наконец, решить вопрос о выборе полководца²⁴. Говоря о характере войны, он начал с того, что война должна стать возмездием Митридату за все его преступления против римлян. Но, считая, видимо, этот моральный аргумент недостаточным, он подкреплял его еще соображением о том, что наряду с достоинством римской державы и ее союзников речь идет о важнейших доходах, ибо подати и налоги, поступающие из Азии, намного превосходят доходы, получаемые от любой другой провинции. Затрагиваются, мол, имущественные интересы всех граждан, ибо "кредит и все денежные дела, которые совершаются в Риме, на форуме, тесно и неразрывно связаны с денежными оборотами в Азии"²⁵.

Затем Цицерон говорил о трудностях войны, о неудачах Лукулла и, хотя воздавал ему должное, вместе с тем подводил своих слушателей к выводу о необходимости смены полководца. И, наконец, он переходил к обоснованию главного положения в своей речи: предоставление верховного командования Гнею Помпею. "По моему мнению, - говорил Цицерон, - выдающийся полководец должен обладать следующими четырьмя качествами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом и удачей"²⁶. И дальше доказывалось, что Помпей не только обладает всеми этими качествами, но сверх них еще и такими достоинствами, как бескорыстие, воздержанность, честность, ум и гуманность²⁷. Само собой разумеется, что нет, да и не может быть более подходящей кандидатуры. В заключение Цицерон дважды подчеркивал, что он выступает в поддержку законопроекта Манилия не по чьей-либо просьбе, не из желания приобрести расположение Помпея, но исключительно ради интересов и блага государства²⁸. Очевидно, такое заверение было далеко не лишним, его требовала обстановка и "приличия", хотя убедительность его была, конечно, невелика.

Кстати говоря, следует обратить внимание на одну фразу Цицерона в разбираемой речи. Одним из противников законопроекта Манилия был уже известный нам Гортенсий. Он заявил, что если следует облечь всей полнотой власти какого-то одного человека, то этого наиболее достоин Помпеи, однако одного человека облекать полнотой власти как раз не следует. Возражая Гортенсию и не соглашаясь с такой постановкой вопроса, Цицерон бросил следующую примечательную фразу: "Устарели уже эти речи, отвергнутые действительностью в гораздо большей степени, чем словами"²⁹. Законопроект Манилия, как и следовало ожидать, был утвержден комициями, и Помпеи, который в это время еще не вернулся в Рим после окончания борьбы с пиратами и находился в Киликии, принял командование войсками. Довольно часто выступление Цицерона в поддержку Помпея рассматривается в литературе как пример - наиболее яркий и убедительный - его сближения с популярами, причем иногда и весь предыдущий период общественно- политической деятельности Цицерона тоже считается "популярным", демократическим, тем более что он сам некоторыми своими высказываниями - о них речь впереди - дает повод для подобного заключения. Но так ли это на самом деле?

3. Кем были оптиматы и популяры

Ответ на поставленный вопрос неизбежно подводит нас к более широкой проблеме - к представлению о политических группировках в Риме, то есть к пониманию того, чем были в римских условиях оптиматы и популяры.

В западноевропейской историографии сравнительно долго, вплоть до начала XX в., господствовала идущая еще от Друманна и Моммзена концепция, в соответствии с которой оптиматы и популяры рассматривались как две противостоящие друг другу политические партии, сложившиеся в Риме в эпоху Гракхов. Дальнейшее развитие политической жизни и борьбы трактовалось поэтому уже как проявление

²⁴ Cicero. Man., 6.

²⁵ Ibid., 19.

²⁶ Ibid., 28.

²⁷ Ibid., 36.

²⁸ Ibid., 70 - 71.

²⁹ Ibid., 52.

стр. 128

соперничества между данными партиями, то есть оптиматами и популярами, а наиболее ярким примером их соперничества считались такие факты, как господство марианцев в Риме, гражданская война, диктатура Суллы. По мнению некоторых исследователей, сюда следовало присоединить также и заговор Катилины. Причем оптиматы всегда рассматривались как партия нобилитета, сенатская партия, то есть партия правящих верхов, а популяры - как партия демократическая и потому, безусловно, оппозиционная. Таким образом, получалось, что в Риме, во всяком случае, в эпоху поздней республики, существовала своеобразная "двухпартийная система".

Впервые эта точка зрения была поколеблена исследованиями М. Гельцера, который, как в своих ранних работах начала века³⁰, так и в самых последних трудах³¹, всегда пытался отойти от модернизаторских представлений о политической борьбе в Риме и вскрыть специфику этой борьбы, подчеркивая значение фамильных связей и клиентелы. В своем специальном исследовании, посвященном Цицерону, Гельцер считает возможным называть позднюю Римскую республику "оптиматской", но вместе с тем решительно выступает против представления об оптиматах и популярах как о политических партиях. Подобное представление он называет "произведением фантазии XIX века". Кроме того, он с полным основанием подчеркивает, что популяров никоим образом нельзя считать "демократами" в современном смысле слова, а понятие "оптимат" есть нечто большее, чем просто "сословное понятие"³².

Идущая от Друманна и Моммзена "друхпартийная" схема оказалась в свое время перенесенной в советскую историографию. Даже автор специального исследования о римских политических партиях Н. А. Машкин, предостерегая от модернизаторского понимания существа вопроса, тем не менее рассматривал оптиматов как партию аристократическую, а популяров - как партию демократическую³³. Между тем для восстановления более или менее адекватного значения интересующих нас понятий следует отправляться - по мере возможности - от высказываний и интерпретации этих понятий самими древними. И здесь необходимо вернуться снова к Цицерону, ибо с терминами "оптиматы" и "популяры", а также с какими-то их определениями историк сталкивается впервые именно у Цицерона.

Наиболее известное и вместе с тем наиболее развернутое определение дано в речи за Сестия (в защиту которого Цицерон выступал позже - в 56 г. до н. э., но в данном случае хронология не имеет значения). Отвечая на прямо поставленный вопрос обвинителя, к какому, мол, "роду людей" принадлежат оптиматы, Цицерон говорит: "Всегда в нашем государстве было два рода людей, которые стремились к государственной деятельности и к выдающейся роли в государстве: одни из них хотели считаться и быть популярами, другие - оптиматами. Те, действия и высказывания которых приятны толпе, - популяры, те же, чьи действия и намерения встречают одобрение каждого достойного человека, - оптиматы"³⁴. И здесь же дается более конкретное определение последнего из понятий: "Число оптиматов неизмеримо: это руководители государственного совета, это те, кто следует их образу действий, это люди из важнейших сословий, которым открыт доступ в курию, это жители муниципиев и сельское население, это дельцы, это также и вольноотпущенники". Короче говоря, это все те, "кто не наносит вреда, не бесчестен по натуре, не необуздан и обладает нерасстроенным состоянием"³⁵.

Несколько ниже в этой же самой речи Цицерон определяет и ту цель, к которой стремятся, по его мнению, оптиматы. "Самое важное и желательное для всех здравомыслящих, честных и превосходных людей, - утверждает он, - это покой, сочетающийся с достоинством"³⁶. Таким образом, все, кто стремится к подобной цели, могут

³⁰ M. Gelzer. Die Nobilitat der romischen Republik. Leipzig. 1912.

³¹ См., например, M. Gelzer. Caesar. Munchen. 1942.

³² M. Gelzer. Cicero, S. 13, 15, 22, 45, 63.

³³ См. Н. А. Машкин. Римские политические партии в конце II и в начале I в. до н. э. "Вестник истории", 1947, N 3, стр. 126 - 139.

³⁴ Cicero. Sest., 96.

³⁵ Ibid., 97.

³⁶ Ibid., 98.

стр. 129

рассматриваться как оптиматы, причем независимо от принадлежности к тому или иному сословию, но лишь в зависимости от своих природных дарований, доблести, верности государственному устройству и обычаям предков³⁷. На основании этих высказываний и дефиниций можно, по-видимому, с большой долей вероятия утверждать, что оптиматы никак не могут считаться не только "партией" нобилитета, но и вообще какой-либо политической партией, какой-либо политически организованной и оформленной группой. Для Цицерона оптиматы, во-первых, достаточно широкий социальный слой: от нобиля до вольноотпущенника; во-вторых, понятие или образование межсословное. Но из всего этого отнюдь не следует, что понятие "оптиматы" вообще лишено у Цицерона какой-либо политической окраски. В своих исторических экскурсах он не раз упоминает об оптиматах, об их роли в политической борьбе. Но в этих случаях дело обстоит тоже гораздо сложнее, чем представляется сторонникам привычной "двухпартийной" схемы, хотя, вероятно, на основе подобных экскурсов и строилась в современной историографии интерпретация борьбы во времена Гракхов или Мария и Суллы как борьбы между политическими партиями оптиматов и популяров.

Прежде всего краткий исторический экскурс все в той же речи за Сестия. Здесь говорится, что в истории Рима были такие периоды, когда стремления массы, выгоды народа не совпадали с пользой для государства. Луций Кассий предложил в свое время закон о тайном голосовании. Народ считал, что речь идет о его свободе, но руководители государства были против: в интересах благополучия оптиматов они опасались безрассудства и произвола толпы при голосовании. Затем Тиберий Гракх выступил со своим аграрным законом. Этот закон был приятен народу, поскольку он обеспечивал благополучие бедняков. Но закону воспротивились оптиматы, так как он, по их мнению, служил источником раздоров; кроме того, поскольку людей состоятельных удаляли из их постоянных владений, то государство лишалось защитников. Наконец, Гай Гракх предложил хлебный закон. Он также был приятен плебсу: пропитание предоставлялось без затраты труда. Но этому закону воспротивились уже все порядочные люди, считая, что он отвлекает плебс от работы, приучает его к праздности и истощает государственную казну³⁸.

Данный экскурс, конечно, можно рассматривать как некое краткое, даже конспективное описание борьбы оптиматов против реформ Гракхов, но и в таком случае нельзя признать, что речь идет о борьбе двух противостоящих друг другу политических группировок или партий. Ибо в вышеприведенном отрывке оптиматы противопоставляются вовсе не популярам, но либо народным массам в целом, либо плебсу. Кроме того, если внимательно проследить самый характер противопоставлений, то нетрудно заметить, что Цицерон имеет в виду вовсе не политическую, а скорее социальную, даже имущественную дифференциацию: противопоставление людей зажиточных, "с нерасстроенным состоянием" - беднякам. Все это еще раз говорит за то, что нет никаких оснований на материале данного экскурса конструировать вывод о возникновении в эпоху Гракхов политических партий в Риме. Подобный вывод был бы столь же необоснован и неосторожен, как заключение о возникновении такого же рода партий еще при Ромуле на том только основании, что Цицерон как-то упомянул о создании Ромулом сената именно из оптиматов³⁹.

Второй краткий экскурс, который уточняет отношение Цицерона к интересующему нас вопросу, содержится в другой речи, произнесенной также в 56 г. до н. э., а именно в речи "Об ответах гаруспиков". Здесь Цицерон ссылается на предостережение жрецов-гаруспиков против раздоров и разногласий среди оптиматов и приводит примеры подобных раздоров: речь идет снова о Гракхах, Сатурнине, Сульпиции Руфе⁴⁰, но затем говорится уже о борьбе Мария и Суллы, Октавия и Цинны⁴¹. Таким образом, и в данном отрывке речь идет о политической борьбе, но о борьбе внутри той социальной категории, которую Цицерон называет оптиматами, и поэтому все перечисленные деятели для него - оптиматы, но только оптиматы, сбившиеся с пра-

³⁷ Ibid., 137 - 138.

³⁸ Ibid., 103.

³⁹ Cicero. Rep., 2, 12, 23.

⁴⁰ Cicero. De har. resp., 40 - 41.

⁴¹ Ibid., 53 - 54.

стр. 130

вильного пути, "испортившиеся" вследствие взаимных раздоров и соперничества. Следовательно, и борьба между сулланцами и марианцами отнюдь не борьба двух противостоящих друг другу политических группировок (оптиматов и популяров), но тоже пример раздоров среди "лучших", среди "прославленных и высокозаслуженных граждан"⁴². Подводя некоторый итог, можно сказать, что социальное содержание, вкладываемое Цицероном в термин "оптиматы", показывает, насколько далеко отстоит для него это понятие от представления о "партии" нобилитета. Итак, оптиматы - это благонамеренные и состоятельные граждане, независимо от своей принадлежности к тому или иному сословию. Это порядочные, образованные, интеллигентные люди, противопоставляемые грубой, необразованной массе, толпе; так сказать, "чистая публика" в отличие от "простого народа". Именно в этом смысле и употребляется Цицероном термин "оптиматы" не только в речах⁴³, но и в теоретических произведениях⁴⁴ и даже в частных письмах⁴⁵.

Все вышеизложенное проясняет в достаточной степени отношение Цицерона к оптиматам и его трактовку этого понятия. Остается выяснить значение термина "популяры", причем в данном случае анализ будет значительно более кратким. Понятия "популяр", "популярный" неоднократно встречаются в источниках, но до Цицерона этим понятиям едва ли придавалось политическое значение. Цицерон же впервые определяет термин "популяры" опять-таки в речи за Сестия, о которой уже шла речь выше. Определение менее развернуто, чем определение оптиматов; это, видимо, объясняется тем обстоятельством, что Цицерон отвечает на вопрос, поставленный применительно к оптиматам, а не к популярам. В речи за Сестия популяры определяются как особый род политиков, действующих в угоду массе, "толпе". Примерно такую же характеристику получают они и в других речах⁴⁶, причем Цицерон подчеркивает, что существуют и "лжепопуляры", то есть популяры лишь на словах, а не на деле, "крикуны на народных сходках"⁴⁷. Такие люди не могут считаться истинными защитниками народных интересов.

Популяры выступают против чрезмерной и исключительной роли сената, против злоупотребления властью магистратов, против стремления к тирании. Популяры борются за неприкосновенность комиций, за расширение их власти, ибо в государстве не должно ничто происходить помимо воли народа. Популяры хотят управлять государственными делами вместе с комициями (а не с сенатом, как оптиматы!), и именно поэтому они нуждаются в поддержке и благоволении народа. Итак, главное в политическом содержании термина "популяр" - это забота о народе и защита его интересов. Популярами нередко бывают представители знатнейших родов, сенаторы, хотя в сенате они всегда в меньшинстве. Во всяком случае, популяры не какая-то четко оформленная, политически консолидированная группа или партия, но скорее всего определенный тип политически активных граждан, отстаивающих изложенную выше "народную" программу. Можно ли считать популяров демократами, если не в современном, то хотя бы в античном понимании этого слова? Видимо, можно, поскольку Цицерон, говоря о демократической форме правления, называет ее "популярной". Для него не существует принципиального различия между афинскими демократами и римскими популярами, ибо те и другие стремятся к тому, чтобы все дела в государстве вершились по воле народа. Народ и только народ - хозяин судов и законов, хозяин над имуществом, над жизнью и смертью каждого гражданина. Вместе с тем основной показатель демократического строя - свобода действительно существует лишь при таком строе⁴⁸.

На этом можно завершить анализ понятий "оптиматы" и "популяры", вернее, выяснение вопроса об интерпретации этих понятий Цицероном. Но сразу же возникает сомнение: насколько закономерно ограничиваться в данном случае одним Цицероном, то есть только его трактовкой и определениями? Мы склонны ответить на этот вопрос

⁴² Ibid., 53.

⁴³ Ср.: Cicero. Flacc, 58; Cat., 1, 3, 7.

⁴⁴ Cicero. Rep., 1, 48; 50; 65; 2, 23; 41; 3, 47; Leg. 2, 30; 3, 10; 33, 38.

⁴⁵ Cicero. Att., I, 20; 9, 11; 14, 21; Q. fr. 1, 1.

⁴⁶ Cicero. Rab., 15; Cat., 4, 9.

⁴⁷ Cicero. Cat, 4, 9; ср.: Leg. agr., 2, 6 - 7.

⁴⁸ Cicero. Rep., 1, 42; 47; 3, 28.

стр. 131

положительно, ибо: а) только Цицерон и дает более или менее развернутое определение интересующих нас понятий; б) многие авторы вообще не знают или не пользуются терминами "оптиматы" (например, Саллюстий) и "популяры" (например, Цезарь, Тацит и др.); в) те авторы, которые так или иначе используют соответствующие термины-понятия, употребляют их в контексте и смысле, во всяком случае, не противоречащем интерпретации Цицерона (Тит Ливии, Корнелий Непот и др.).

Наконец, последний вопрос: если оптиматов и популяров нельзя считать политическими партиями, значит ли это, что в Риме вообще не существовало никаких политически оформленных организаций? Значит ли это, что категорически нельзя говорить о каком-либо "партийном" оформлении социальной и политической борьбы в Риме? Вопрос этот далеко не прост. Конечно, если иметь в виду понятие "партия" в его современном значении и смысле, то есть когда подразумевается наличие не только твердо фиксированной программы, но и определенной организации: членство, партийный аппарат и т. п., - то все это абсолютно неприменимо к условиям политической жизни римского общества. С другой стороны, нельзя считать "партией" ни оптиматов, ни популяров. Недаром, неоднократно упоминая о них, Цицерон никогда не называет их "партия", а говоря о "партиях", он никогда не связывает это понятие с оптиматами и популярами⁴⁹. Но зато тот же Цицерон не раз употребляет термин "партия" в не совсем обычном для нас сочетании - с личными именами, то есть "партия Помпея", "партия Клодия" и т. д.

Это отнюдь не случайное словоупотребление. Наличие подобных личных или персональных "партий" - своеобразная и вместе с тем характерная черта политической жизни Рима. Речь идет о том, что вокруг отдельных политических деятелей - как оптиматов, так и популяров - складывалось некое более или менее постоянное окружение, свита. Подобное окружение возникало на основе таких традиционных связей, как патронат и клиентела, родственные отношения, отношения с вольноотпущенниками, институт "дружбы", который имел у римлян особое и специфическое значение. Иногда в состав этого окружения включались даже вооруженные отряды: рабы, отпущенники и, если пользоваться терминологией Цицерона, "наемники". Известно, что такой отряд, состоявший в основном из клиентов, отпущенников и наемников, привел на помощь Сулле в свое время молодой Помпеи. В дальнейшем такими же примерно отрядами располагали и использовали их в политической борьбе Клодий и Милон.

(Окончание следует.)

⁴⁹ См., например, Cicero. Rep., 1, 31.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: