Античные мыслители, в частности, Аристотель, мыслили время, равно как и пространство, неотделимым от самих вещей условием их бытия и движения. "Вне Неба, - читаем у Аристотеля, - нет ни места, ни пустоты, ни времени" (О Небе, АIХ, 279а7). Времени, рассуждает Стагирит, нет без движения тел, так как "время есть счет движения" (279а15). Для Аристотеля не может быть "пустого" времени, как не существует для него и "пустого" пространства - пустоты. Время Аристотеля биоморфно, т.е. в основе представления о времени у Стагирита лежит опыт живого существа, знающего о старении и смерти и о рождении других существ. И эта "витальность" представления Аристотеля о времени проявляется в том, что сама вечность у него мыслится не как нечто "вневременное", а как своего рода особое время - беспредельное "дление" или длительность, в течение которой ничего не изменяется. То, что "есть навеки", существует "вечно" и таким свойством обладает вся Вселенная или, как ее называет Аристотель, Небо.

Современная наука, преодолевая ограниченность классического естествознания, вступает в плодотворную "идейную перекличку" с античным наследием. Например, теория относительности Эйнштейна ближе к представлениям древних о пространстве и времени как свойств бытия неотделимых от порядка вещей и порядка их движений, чем к ньютоновским предсталениям об абсолютных пространстве и времени, мыслимых как совершенно индиферентные по отношению к вещам и их движениям, как не зависимые от них. Развитие познания - не прямолинейный, "гладко" совершаемый прогресс, все дальше и дальше уносящий нас от исходной точки - от мифа и античного знания. Путь познания, как отмечали философы, скорее выражается спиралью. Действительно, в большом историческом треугольнике (миф - классическая наука - современная наука) античная наука занимает "эксцентричное" положение: она раполагается ближе к мифу и одновременно ближе к современной науке, но, хотя это и выглядит парадоском, значительно дальше отстоит от классичекой науки, в центре которой находится механика Ньютона. Поэтому, преодолевая классическую науку с ее постулатом исключенности субъекта познания из мира им описываемого в теории, а также с постулатом независимости условий движения (пространства и времени) от самих движущихся тел, современная наука вновь воскрешает мышление древних, но теперь уже не в рамках отвлеченного умозрения, а в качестве экспериментальной науки, проверяющей свои теории.

Основную дилемму представления о времени в классической и современной науке можно кратко сфорулировать так: или предсказуемая обратимость или непредсказуемая необратимость времени. Эта же дилемма может быть представлена и по- другому: или бесконечное разнообразие несводимых друг к другу времен (что, впрочем, не означает отсуствия глубинного единства времени) или абсолютно единообразное для всех вещей и процессов время. К признанию и познанию множественности времен современная наука пришла, отказавшись от абсолютного унифицированного времени классической механики. Тезис о времени как предсказуемой необратимости не означает, что время не познаваемо. Нет, оно доступно познанию, но познанию меняющемуся, вводящему в свой аппарат новые - и неожиданные - категории, включающему в объективное описание природы самого познающего субъекта, его познавательную коммуникацию. Это означает, что "объективное" время природы включает "субъективное" время коммуникации с ней - время измерения, время сообщения, время вопрошания природы и т.п. Такую попытку ввода времени в саму ткань научного мышления о мире мы находим в работах Ильи Пригожина, создавшего термодинамику неравновесных процессов и ищущего теоретико-физический смысл необратимости и самоорганизации.

Пригожин стремится синтезировать в единое представление два образа времени: время "траектуарное", время классической динамики с определяемыми ею траекториями движения, время "внешнее" (т.е. время независимое от вещей, время абсолютное, изолированное, время идеальных часов и маятников) и время "внутреннее", неотрывно связанное с самими вещами, в частности, с живыми организмами, которое для них выступает как "биологическое время", как возраст, как время жизни.

Для описания зон устойчивости и равновесия достаточно внешнего времени классичекой науки. Но так как для полного описания природы требуется рассмотрение и зон слабой устойчивости (la stabilite faible), то представление о внешнем времени нужно, как считает Пригожин, дополнить представлением о внутреннем времени. Реальное время слагается из совместного течения обоих видов времени, определяя реальное становление, возникновение вещей и их метаморфозы. Вводя для внутреннего времени оператор времени (Т), Пригожин приходит к квантованию времени - идея, которая в античности была продумана и принята в физическую систему Эпикуром и его школой.

Разрыв между человечески-реальной озабоченностью временем - когда говорят, что не хватает времени, - между раздумием о беге времени, о судьбе, о будущем, о прошлом, о настоящем, в котором кажутся соединенными все разошедшиеся нити времени, с одной стороны, и описанием времени в точных науках, - с другой, разрыв, короче говоря, между гуманитарным и естественнонаучным аспектами времени, казавшийся ранее непреодолимым, теперь, в науке конца ХХ в., стал заметно, на наших глазах, сокращаться. Классическая наука говорила о времени так, что вся эта речь казалась - и не без оснований - молчанием о самом главном во времени - о его гуманитарной значимости. Известно, что все уравнения классической науки и даже уравнения квантовой механики и теории относительности инвариантны относительно обращения времени (t ? -t). Это означает, то во всех этих уравнениях и, следовательно, можно сказать в науке вообще, за исключением термодинамики (лучше сказать, термодинамик, с законами роста энтропии в изолированных системах) время обратимо, а следовательно, его фактически в ней и нет. Действительно, время есть тогда и только для тех вещей, процессов, случаев, когда прошлое, настоящее и будущее связаны односторонней необратимой связью - стрелой времени. Обратимое время - это сведенное к пространственно подобным связям квазивремя, раз можно возвращаться назад в прошлое. Без нередуцируемой к настоящему триплетной структуры времени (прошлое - настоящее - будущее) времени, строго говоря, нет.

Философия зафиксировала этот разрыв во множестве оппозиций, до сих пор расщепляющих некогда единое древо человеческого познания. Именно отношение ко времени стало решающим в возникновении двух несводимых друг к другу, если не прямо враждебных, культур - культуры естественнонаучной и гуманитарной. Вспомним спор физиков с лириками, - в нем прочитывается столкновение двух противоположных концепций времени - Ньютона и Бергсона, концепций, которые, казалось бы, непримиримо сталкивают физика с философом, а математика - с психологом. У Ньютона истинное время это - абсолютная, безразличная к самим вещам равномерно текущая длительность как предельное условие их движения, в принципе несомненно обратимая, представленная в виде непрерывной траектории, которая может проходиться телом как в одном, так и в другом, обратном, направлении. У Бергсона время - "творческая эволюция", созидательный "порыв" виталистически понимаемого бытия, стрела творчества, пронизывающая бытие изнутри и данная каждому в его внутреннем психологическом чувстве - в интуиции длительности и скоротечности всего сущего "под солнцем". Различие между этими двумя установками на природу времени по- другому ярко выразил еще Спиноза в своем учении о природе сотворенной (natura naturata) и природу творящей (natura naturans). Мир Ньютона и выступил как грандиозный мир сотворенной готовой природы, напоминающий гигантский часовой механизм, нуждающийся для своего движения в руке Часовщика. В противоположность ему мир Бергсона предстает как одушевленный мир творческого жизненного порыва, мир непрерывного становления. Если мы спустимся еще дальше вглубь веков, то ту же самую противоположность двух концепций времени мы обнаружим, столкнув философию Парменида, отрицавшего всякое изменение, движение, время, и философию Гераклита, учившего, что мир есть непрерывный процесс, своего рода горение или безостановочное течение.

Итак, философия и наука нам оставили двойственность в подходе и к миру, и ко времени: бытие или становление, завершенность или творческая незаконченность. И самое значительное устремление современного знания мы видим в том, чтобы на научной основе преодолеть этот тысячелетний разрыв.

Как же это возможно? Исходя из каких позиций? Обратим внимание, прежде всего, на нас самих - мы представляем собой, как мы уже подчеркнули, "стрелы времени" - каждый индивид (и все человечество) есть "стрела" вселенной, "стрела" космической эволюции в ее незавершенности, в ее становлении - "полете". И чтобы нам понять время Ньютона, нам, образно говоря, нужно представить себя "стрелами времени" с обломанными наконечниками. Действительно, ведь у Ньютона время не стрела, а прямая линия. Образ стрелы - образ времени с необратимой и нелинейной природой, а образ стрелы, лишенной наконечника, - образ обратимости и линейности связей. Однонаправленный вектор, "стрела" - образ более богатый и, исходя из него, мы можем понять образ более простой, образ "линии". Будучи сами необратимо вверженными в "односторонний" поток времени, мы можем понять природу обратимости.

Итак, образно ситуацию с познанием времени (а познание времени лежит в центре познавательной деятельности вообще), мы можем представить в следующем виде. Мы сами как познающие субъекты включены во время и, фигурально говоря, суть летящие "cтрелы времени". Поэтому, познавая время, мы познаем самих себя. Прежде всего, мы упрощаем нас самих и тем самым, как бы отламывая наконечник у стрелы времени, становимся способными понять линейное и обратимое время классической науки. Но мы теперь хорошо знаем, что это время - абстракция, что в природе и в нас самих кроется принципиальная необратимость и мы пытаемся ее реконструировать и не безуспешно, так как она не является для нас непознаваемой: ведь мы сами - необратимы, а подобное, как считали еще древние, например, Эмпедокл, познается подобным.

Ключ к пониманию пространства - в разгадке природы времени, так как изобилие пространственно заданных форм природы не более, чем "музей Времени", копилка эволюции. И поэтому если науке удастся схватить принципы становления, возникновения и самоорганизации, то она, конечно, включит в новую науку об эволюции мир науки о ставших предметах. Логика процесса - богаче логики завершенного предмета.

Эти принципы мы видим в действии в том проекте преобразования теоретического естествознания, который осуществляет сейчас школа Пригожина и другие исследователи ищущих разгадку процессов спонтанной эволюции, стихийно идущего упорядочивания в мире естественных процессов.

Время изучают все науки - как естественные, так и гуманитарные. Не правы те фмлософы-физикалисты (они принадлежат в основном к позитивистскому направлению в философии), которые считают, что научное изучение времени есть привилегия физики. Все науки изучают время, но изучают его не прямо, а косвенно. Время - не вещь вроде физических тел, хотя в древности у скептика Энесидема (I в. до н.э.) было учение, отождествляющее время с телом. Например, изучая проблемы электродинамики движущихся тел, Эйнштейн нашел свойства времени, ранее бывшие неизвестными.

Когда мы в обыденной жизни задумываемся над временем, то представляем себе прежде всего единицы его измерения - секунды, минуты, часы, дни... Мы отмечаем, что в этих единицах количественно выражено дление, длительность, т.е. именно сохранение чего-то: "длится день" - значит, он удерживает себя, сохраняется. Дление, продление - это термины, относящиеся к сохранению, к удержанию вещи или процесса в тождестве с собой. "Продленка" означает сохранение пребывания детей в школе за пределами времени, отведенного под уроки. Дать кому-то или чему-то продлиться - значит дать ему сохраниться, удержаться в его тождестве с собой. Итак, мы отвечаем, что обычный анализ времени, совершаемый обыденным сознанием, говорит нам, что время - длительность, дление. Таким же, собственно, и было время у Ньютона, уточнившего характеристики дления. Но при этом никогда не замечают, что дление означает сохранение, а если нечто сохраняется, то для него времени как бы и нет вовсе. Бесконечное дление было бы полным исключением бесконечно длящейся вещи из времени. Чистое дление - это уже "вечность" или почти вечность. Именно так вечность и понималась сначала - у Платона и у других философов. И только, видимо, неоплатоники пришли к идее абсолютно вневременной вечности, как совершенно особой реальности ничего общего с нашей реальностью, погруженной во время, не имеющей.

Действительно, мы всерьез сталкиваемся со временем тогда, когда происходят перемены - и чем они резче, неожиданнее, круче, тем с большей неумолимостью нам открывается природа времени. Недаром свойство вещей находиться во времени называют "бренностью", т.е. способностью к радикальному изменению - к исчезновению вещей в их решительной трансмутации. И эта обыденная интуиция времени как непредвиденного случая, как катастрофы, как неумолимого, круто меняющего все потока, течение которого трудно, если вообще возможно, предвидеть и которым нелегко управлять - такая интуиция глубже раскрывает природу времени, чем интуиция чистой длительности, когда вещи или их состояния остаются равными себе, не претерпевая заметных изменений.

Время, изучаемое в такой науке, как, скажем, этика, и время, изучаемое в физике, могут и должны быть постигнуты в их глубоком единстве. Мы убеждены, что несмотря на многообразие вещей, наук и времен, связанных с различными вещами и процессами, время сохраняет свое внутреннее единство. Действительно, связь времени с конкретными вещами означает, что время только в искусственно построенной абстракции можно оторвать от пространства - или пространств, так как пространств, как и времен, тоже много. Эта принципиальная связь времени и пространства была открыта как в физике (теория относительности), так и в других науках (например, понятие хронотопа). Существуют и другие общие свойства времени, которые мы постраемся выявить, возвращаясь к нашему рассуждению о времени в физике и в этике.

Этическое пространство, в котором живет человек (хочет он в нем жить или нет) связано с особым временем - временем как возможностью ошибки, проступка, падения, греха и т.п. и временем как возможностью исправления ошибки - искупления, раскаяния и т.п. Если бы человек был абсолютно совершенным существом, тогда бы он находился вне этического времени и вне времени вообще - он был бы неспособен на ошибку и, следовательно, на ее исправление. Но человек - существо несовершенное. Эта фраза означает не только то, что человек способен и к ошибке и к ее исправлению. Именно эта способность ошибаться - ошибаться, если угодно, роковым образом, непоправимо, серьезно, ставя под удар свою жизнь и жизнь других - и совмещенная с ней способность исправления ошибки через раскание, через осознание ошибки и открытие ее причин, через прояснение сознания и самоизменение и означают, что человек как этическое существо живет в особом времени - времени этического действия.

Но как можно связать это все с физикой? Можно, потому что человек - единое целостное существо: физическое тело, наделенное волей, разумом, сознанием и этическими способностями - совестью, чувством ответственности, способностью различать добро и зло. Дело в том, что в физике и этике различны только лингвистические средства выражения феномена времени, а выражают они одно и то же или во всяком случае близкое, в принципе сопоставимое. Действительно, в физике временной поток дан как борьба энтропийных и негэнтропийных процессов, как борьба хаоса и порядка, структурного восхождения тел и их деградации. Но эта оппозиция коррелирует с этической оппозицией добра и зла. Сохранение жизни, ее развитие, ее утверждение в этике - если и не во всех этических системах, то во многих и наиболее близких к нам и по времени и по культуре - ассоциируются с добром (например, этика благоговения перед жизнью А. Швейцера). Уничтожение же жизни, ее разрушение ассоциируются, соответственно, со злом (например, заповедь "не убий"). Теория необратимых процессов в физике дает нам общетеоретический язык для описания не только физического, но и этического времени, в особенности, его "топологических" свойств: ошибки или "падения" и ее исправления как нравственного очищения. Действительно, согласно теории необратимых процессов, развиваемых И. Пригожиным и его школой, в "жизни" физических системы периоды стабильности чередуются с периодами слабой стабильности, когда незначительная флуктуация может привести к значительным и необратимым преобразованиям системы - как в "положительную" сторону, т.е. в направлении совершенствования ее структуры, повышения негэнтропии, так и в сторону ее деградации и упадка. Системы, находящиеся вдалеке от термодинамического равновесия, обладают памятью - их эволюция зависит от их прошлого, это, таким образом, системы, для которых их история является глубоко значимым фактором. Поэтому такие системы могут моделировать не только этическое "падение", но и этическое "очищение", которое совершается в горизонте именно "памяти" и "совести" - одно понятие не существует без другого.

Нам важно подчеркнуть следующее обстоятельство. "Выброс" физического и этического времени, его вторжение в мир совершается именно в моменты прохождения бифуркационных точек - точек повышенной неустойчивости или метастабильности, когда физическая система или человек стоят в позиции "решения", "выбора". Сам выбор или решение совершается флуктуативно в обоих случаях. И именно эта флуктуативная природа "решающего" времени сближает время в этике со временем в физике. И это не удивительно, так как человек - высоко организованный физический объект, который именно в силу своей организации и ее поддержки получает и свойства этического существа как трансфизического субъекта. Ведь, в конце концов, этическое мышление совершается в человеке по законам физики, хотя при его описании мы и не можем отвлечься от анализа общества и культуры. Мир этики и мир физики - один мир (вопреки Канту). Это тот мир, в котором мы живем, боремся, созидаем и умираем, передавая наше творчество новым поколениям.

Итак, мы можем подвести итоги нашего анализа. Время существует потому, что мир сложен, противоречив и борьба в нем поэтому неизбежна. Время существует потому, что мир несовершенен и поэтому он по сути своей есть борьба за возможное совершенство - за негэнтропию, за творчество, за созидание более сложных и тонких, и более невероятных и хрупких структур, за достижение моральной ясности, глубины сознания и ответственности человека. Эта борьба и это время - время борьбы, время ошибок и их исправлений - совершаются как единый процесс и в физическом и в этическом мирах.

Что же такое время? Мы уже сказали, что наиболее глубокие "слои" его природы обнажаются тогда, когда мы - в природе или в обществе - сталкиваемся с непредсказуемой необратимостью событий. Само мышление о времени провоцируется именно фактом необратимости: "Порвалась связь времен", - рассуждает Гамлет в критический период истории своей страны. Время, таким образом, раскрывается не как равномерное "дление" или "длительность", а как именно нарушение "дления": нарушение равновесия. Время обнаруживает себя как спонтанность с трудно предсказуемым поведением. И это способное к катастрофам, нелинейное "течение" самопорождающихся состояний или "диспозиций" вещей и процессов и есть само "тело" времени - и в физике, и в этике, и во всех остальных науках о природе и человеке. Мы мало что - в пределе ничего - не можем сказать о времени, анализируя "секунду" - она относительна, зависит от состояния движения тела, от их потенциалов гравитации и от других физических величин. В качестве же чистой неизменной "секунды" время выступает как чистая "длительность", т.е. именно как невремя, так как при состоянии "дления", как мы уже отмечали, вещь сохраняет самотождественность, а без перемен - и именно радикальных перемен - времени и нет совсем. Поэтому мы ищем природу времени в нелинейных спонтанных процессах, в тех "местах" эволюционных траекторий, где происходит слом устоявшейся эволюции, перемена в истории, крупная метаморфоза организма или популяции. Иными словами, мы ищем природу времени в сингулярностях - как в физических космологических, геологических и т.д., так и в этических и исторических. Иными словами, мы считаем, что время глубоко раскрывается, так сказать, в "импульсах времени" - в "мертвых точках" выбора, решений, неустойчивости любого рода, захватывающих саму судьбу системы, ставящей под вопрос само ее существование. В физике теория уже начинает давать средства для анализа таких ситуаций. Точно так же и гуманитарное знание стремится сейчас к анализу именно таких зон неустойчивости (теория революций - социальных и научных, концепции этического "просветления" и т.п.).

Время глубоко связано с тем, что философы называют, начиная с Аристотеля, возможностью. В мире, где есть одна "действительность", где "возможности" не существуют, не существует и времени. Время есть трудно предсказуемое создание и исчезновение, переоформление "пакета возможностей" того или иного существования. В частности, такой важный момент жизни (времени) как смерть живого существа есть редукция подвижного множества его возможностей к единице - к одному единственному значению, к одной возможности, а именно, к возможности умереть, которая,будучи одной, тут же, став единственной, незамедлительно превращается тем самым в действительность. Существо с редуцированным до единицы значением количества пакетированных в нем возможностей немедленно умирает. Оно умирает именно потому, что жизнь - многообразие возможностей.

Время на уровне абстрактных рассуждений есть порядок вещей и процессов при "выключенном" пространстве, т.е. порядок как бы в "точке". Но пространство не выключаемо иначе, чем только в мысленной абстракции - в действительности пространство всегда "включено" и сплетено со временем. Поэтому реальным порядком вещей-процессов является только пространственно- временной порядок. Точки сингулярностей есть хронотопические узлы, в которых относительно надеждная устойчивость мутирует в очень шаткую - в метастабильность, в зоне которой возможно лавинообразное усиление самых незначительных по величине флуктуаций до полного преобразования всей системы. Физика, которая включает в свою теорию творческие потенции природы, неизбежно сливается с гуманитарным знанием. И это великое объединение наук возможно именно на путях построения теории времени. Начало этому, как нам кажется, положено в неравновесной термодинамике, а также и в других направлениях, связанных с теоретическим описанием процессов самоорганизации (синергетика, концепции эволюции и т.п.). Тот факт, что в нашем мире существует время, равносилен тому, что существовать в нем означает совершенствоваться с риском, пытаться совершенствоваться в борьбе, рискуя потерять достигнутый уровень организации и совершенства.

Познание времени само совершается во времени. Это - существенно, хотя и кажется банальностью. Ситуация напоминает вычерпывание воды из решета решетом же. Абсолютного эталона времени нет и быть не может - все вещи и процессы в нашем мире несовершенны, т.е. включены во время, а поэтому никакой "внешней" позиции абсолютного наблюдателя по отношению к временным процессам быть не может. Ньютоновское время и было такой абстракцией: будто бы в мире сплошных "решет" был создан абсолютно непроницаемый для "воды становления" черпак - система классической механики. Но история показала, что и он "дыряв", что и сама классическая механика имеет вероятностную статистическую природу, а ее системы вовсе не исключают нелинейных процессов со скачкообразной сменой состояний в точках метастабильности.

Итак, у нас еще есть время, чтобы подумать о времени - но его у нас не беспредельно много. Поэтому думать, познавать, выбирать, творить, принимать решение надо сейчас, теперь - иначе мы потеряем необратимо время - т.е. нам достанется только Ошибка без Времени для ее исправления.

1986 г.

Постоянный адрес данной публикации: