Известно, что к началу 90-х годов раздел мира крупнейшими капиталистическими державами продвинулся настолько, что темпы колониальной экспансии стали явственно замедляться: запас "свободных" и "бесхозяйных" территорией начинал исчерпываться. Царская Россия, участвовавшая в разделе мира своими среднеазиатскими походами, уже уперлась с этой стороны в афганский тупик, за которым начиналось непреоборимое, безраздельное господство Англии. Тщательно замаскированная попытка искать счастья на африканском материке закончилась, как известно, скандалом и преданием суду технического исполнителя задуманного плана¹ . Старый путь на Балканы был надолго закрыт. Но и на азиатском материке, где царское правительство все еще продолжало себя чувствовать "как дома", "как в Москве"² , капиталистические страны-агрессоры плотным кольцом обступили "спящего гиганта" - Китай, готовясь вступить в решительную борьбу за раздел крупнейшей в мире полуколонии. Не даром русская печать - и консервативная и либеральная - била тревогу по поводу каждого нового шага англичан на Тихом океане, не даром ее охватывали панические настроения при виде едущих из Берлина в Пекин представителей заводов Круппа и германских финансовых деятелей.

Старая мысль о том, будто Европе "угрожает нашествие китайцев", отбрасывалась как негодная ветошь; приходили к противоположному заключению, что "Европа не довольствуется борьбой за влияние в Пекине, но старается завладеть разными частями обширной территории", что происходит "постепенное покорение Китая европейскими народами"³ .

Высказывалось убеждение, что "окружившая уже Китай со всех сторон железным кольцом Европа сумеет затянуть его в мертвую петлю и навсегда положить конец его замкнутости"⁴ . Утверждалось, что в области международных отношений "политический центр тяжести переместится сюда (на Тихий океан. - А. П. ) из Атлантического океана"⁵ . Становилось аксиомой положение о том, что в результате соперничества держав на Дальнем Востоке для России должен явиться "новый, еще более восточный вопрос, чем наш восточный"⁶ .

Царизму приходилось разрешать "новый" восточный вопрос в условиях, существенно отличных от тех, в каких ему приходилось заниматься разрешением "старого" восточного вопроса. Речь шла не

¹ Ламздорф "Дневник", стр. 157 - 158. Изд. Центр архива. 1926.

² "Московские ведомости" N 247 от 30 сентября 1878 года.

³ "Новости" N 132 от 14 мая и N 169 от 21 июня 1888 года.

⁴ Там же.

⁵ "Вестник Европы" N 64 - 68 за июль 1887 года.

⁶ "Московские ведомости" N 117 от 29 сентября 1886 года.

только об изменившейся международной конъюнктуре: изменение условий зависело от тех структурных изменений, которым подвергалась вся система капитализма и которые (структурные изменения) отражались на экономике отдельных стран и определяли собой их внутреннюю и внешнюю политику. Те передовые капиталистические западноевропейские страны, которые участвовали - каждая в меру своих возможностей - в разрешении вопроса о разделе мира, уже приступили к выполнению еще одной поставленной перед ними эпохой задачи - к вывозу накопленных в стране и остававшихся свободными капиталов.

Известно, что царская Россия была бедна капиталами, но она не даром выдержала длительную таможенную войну с Германией. Война эта, как известно, закончилась тем, что русские промышленники были ограждены от германской конкуренции "китайской стеной" таможенных пошлин, что правительство окончательно поставило ставку на Францию, а прибывшие в Петербург новые гости во главе с адмиралом Жерве посетили Александро-Невскую лавру и, приняв благословение от русского иерарха, проследовали в Москву, где всенародно поклонились иконе иверской божьей матери¹ . С легкой руки французов в страну потекли иностранные капиталы. Французский же капитал, вливая свежие силы непосредственно в кассы русского государственного казначейства, не только укреплял политическую активность царизма, не только открывал перед царским правительством возможность выступать в качестве главного потребителя продуктов тяжелой промышленности, в качестве заботливого поощрителя "отечественного" производства: правительство, привыкшее проводить военно-феодальную политику и жившее импортом иностранного капитала, получало теперь возможность участвовать в экспорте капитала. Оказывая "особый кредит" "торгово-промышленному классу", правительство вместе с тем получало в его лице надежную политическую "опору".

"Внутренне экономически и политически мы окрепли, - писал еще в начале 1890 г. консервативный публицист, - мы получили возможность усилить боевые силы русской армии и флота... Возросло единомыслие всех русских людей... Духовное объединение русского общества... обращает его в крепкий, неодолимый оплот государственного единства и целости"² .

До самого конца 90-х годов "бургфриден" в буржуазном лагере сколько-нибудь существенно не нарушался. Во всей истории внешней политики самодержавия предыдущих десятилетий трудно найти время, когда она получала бы от всех буржуазных общественных групп такую безоговорочную поддержку, встречалась бы с таким энтузиазмом, как в эпоху 90-х годов. Активная политика царизма на Дальнем Востоке начиналась с этой стороны при благоприятных внутренно-политических предзнаменованиях.

Несмотря на ту спешность, с какой царское правительство при помощи французских миллионов вело работы по постройке Сибирской железной дороги, оно не поспевало за событиями, развертывавшимися на Дальнем Востоке. Когда возникшее в Корее национально-освободительное движение стало угрожать династии и для ее защиты Китай отправил свои войска, последние встретились с подоспевшими японскими войсками, и начавшиеся между ними военные действия

¹ "Русский вестник" за июль 1891 г., стр. 376 - 385.

² "Русский вестник" за январь 1890 г., стр. 265 - 290. Политический обзор С. Татищева.

к 20 июля - 1 августа 1894 г. могли, с дипломатической точки зрения, считаться состоянием войны. Еще можно было сомневаться в том, какая сторона окажется победительницей, но царское правительство не сомневалось в одном - в неизбежности для него искать "удовлетворения" при любом исходе войны. Роды активной внешней политики царизма на Дальнем Востоке наступали несколько преждевременно, но международная обстановка для этого выступления складывалась благоприятно. Правда, еще в период, непосредственно предшествующий японо-китайской войне, когда перед европейскими державами стоял вопрос о вмешательстве с целью предотвратить военные действия, у царской России очень скоро возникла дипломатическая борьба с Англией за инициативу в почетном и прибыльном деле посредничества. Добившись многого в Гонконге, Кантоне, Шанхае, поставив своей целью проникновение вглубь страны, столкнувшись уже с Японией в устьях Янцзы и на Чусанских островах, Англия в ту пору делала ставку на Китай, рассматривая его как сферу своего безраздельного влияния. Уступать дорогу России - в деле ли "защиты", т. е. точнее ограбления, Китая - она, разумеется, не желала. В 20-х числах июня 1894 г. Гире давал Хитрово директиву "предупредить возможность вмешательства Англии"¹ . Русскому посланнику в Токио, однако, не удалось выполнить эту директиву. Инициатива осталась за Англией. Война началась, и дипломатическая победа Англии осталась бесплодной. Во время дальнейших переговоров о вмешательстве Моренгейм сообщал в Петербург о том ответе, какой был дан Ганото на английское предложение о вмешательстве: Ганото от участия во вмешательстве, предпринимаемом помимо России, категорически отказался, видя в этом "желание изолировать Россию"² . И как только война началась, Моренгейм получил от Ганото заверения, что Франция "в вопросах азиатской политики ни в чем не будет отмежевываться от нас"³ .

Хотя позиция Германии при учете последствий ее африканской политики и ее успехов в мировой торговле не должна была бы расцениваться царской дипломатией как враждебная ей, но первоначально в министерстве иностранных дел в этом отношении были большие сомнения и даже подозрения в совместных англо-германских "интригах"⁴ . Через несколько месяцев, в дни заключения Симоносекского договора, когда Вильгельм обещал "милейшему Ники" свою безоговорочную поддержку⁵ русской Дальневосточной политики, сомнения эти, конечно, рассеялись. Мало того: вопрос об оформлении франко-русско-германской "Антанты" не сходил со сцены в течение двух последующих лет⁶ .

Еще можно было сомневаться в том, вспыхнет ли японо-китайская война или вмешательством держав ее удастся предупредить. Но в одном царское правительство не сомневалось - в необходимости привести в боевую готовность свои военные силы на Дальнем Востоке. В письме к Гирсу от 19 июня (1 июля) 1894 г., вспоминая решение

¹ "Красный архив". Т. 50 - 51-й, стр. 15 - 16. Всеподданнейшая записка министра иностранных дел от 10 (22) июня 1894 года.

² Там же, стр. 33. Телеграмма Моренгейма от 29 июня (11 июля) 1894 года.

³ Там же, стр. 62. Телеграмма Моренгейма от 29 июля (10 августа) 1894 года.

⁴ Там же, стр. 22. Телеграмма Кассини от 19 июня (1 июля) 1894 года.

⁵ "Переписка Вильгельма с Николаем". Телеграммы Вильгельма от 4 июля и 6 августа 1894 г. Изд. Центрархива.

⁶ "Красный архив". Т. 2-й, стр. 10. Дневник Куропаткина, запись от 17 сентября 1902 г. (рассказ Обручева о его беседе с Вильгельмом в 1896 г. и о точке зрения Фора).

особого совещания 1888 г. по корейским делам¹ , Ванновский ставил уже вопрос о сборе и снаряжении подлежащих отправке в Корею русских войск и просил выяснить пункты, которые желательно занять ими² . На особом совещании (9 (21) августа 1894 г.), созванном через 3 недели после начала военных действий, финансовое ведомство, которое раньше в дальневосточном вопросе занимало умеренную позицию, теперь принципиально не возражало против ассигнования кредитов на усиление войск³ . Некоторое время спустя, когда Япония сделала свое дело и перед царской Россией встал вопрос о способах ликвидации этого дела, министр финансов Витте, самый "буржуазный" из всех министров крепостнического правительства, на особом совещании 30 августа (И апреля) 1895 г. настаивал на необходимости "перейти к активному образу действий теперь же", требовать от Японии отказа от Южной Манчжурии и в случае неудовлетворения этого требования "предписать нашей эскадре... начать враждебные действия против японского флота и бомбардировать японские порты". Он готов был даже уступить Японии все, что она захочет за собой оставить, но "только не Манчжурию". Исходя из мысли, что "предпринятая Японией война является последствием начатой нами постройки Сибирской железной дороги", он заключал, что "выгоднее решиться на войну теперь, ибо иначе России придется в будущем нести гораздо большие жертвы"⁴ .

Важно отметить, что присутствовавшие на заседании военный и морской министры категорически заявляли, что в военном отношении Россия легко может справиться с Японией. Тем более интересным представляется то обстоятельство, что на совещании полного единства мнений достигнуть не удалось, хотя формально точка зрения Витте и победила. Во всяком случае, и великий князь Алексей Александрович, и начальник штаба Обручев, и отчасти морской министр оказались настроенными "миролюбиво" и высказывались против ультимативных требований по адресу Японии; великий князь находил даже полезным войти в сепаратное соглашение с Японией, а ген. Обручев считал возможным ограничиться занятием Северной Манчжурии⁵ . Министр иностранных дел Лобанов тогда же четко и выпукло формулировал царю, не присутствовавшему на совещании, проблему дальневосточной политики, спрашивая, продолжать ли держаться на Дальнем Востоке "пассивной" политики или перейти к "наступательным действиям". Николай II с неменьшей четкостью ответил на это известной резолюцией о незамерзающем порте, связанном с русской территорией "полосой земли"⁶ . На четвертом по счету совещании (1 апреля 1895 г.), созванном царем во дворце для заслушания мнений министров, протокольной записи не велось. Но известно, что в результате совещания ориентация Николая II на незамерзающий порт уступила ориентации Витте непосредственно на Манчжурию⁷ . Ориентация на Манчжурию, очевидно, была связана с постройкой Сибирской железной дороги и с вопросом о ее дальнейшем направлении. Именно здесь, в планах о будущей Китайско-Восточной железной дороге, которая должна прорезать манчжурскую территорию, корени-

¹ "Красный архив". Т. 52-й, стр. 54 - 61.

² "Красный архив". Т. 51-й, стр. 25 - 26.

³ "Красный архив". Т. 62-й, стр. 62 - 66.

⁴ Там же, стр. 80 - 83.

⁵ Там же, стр. 79 - 82.

⁶ Там же, стр. 75 - 76.

⁷ С. Ю. Витте "Воспоминания". Т. 1-й, стр. 37; Романов "Россия в Манчжурии", стр. 76 - 79.

лась боевая готовность главного организатора постройки Сибирской дороги.

Вопрос о русско-японской войне ставился в те дни не только в дискуссионном порядке: уже в феврале 1895 г. морское министерство держало суда тихоокеанской эскадры "в готовности ко всяким случайностям, с полными запасами" и предлагало Тыртову "наметить себе порт Корейского архипелага или Китая" как опорную базу¹ . После заключения Симоносекского мира Тыртов с минуты на минуту ждал приказа о нападении на японский флот без объявления войны² . Приморский генерал-губернатор минировал владивостокскую гавань и отдал распоряжение о выселении из области всех японских подданных "ввиду предстоящих военных действий"³ .

Русский флот на Дальнем Востоке был в ту пору сильнее японского. Все русские требования поддерживались Францией и Германией. Япония уходила с азиатского материка. Царизм при явно благоприятных обстоятельствах в войну не вступал. Но курс на активную политику, или, как выражался Лобанов, на политику "наступательных действий", был предрешен и даже решительно взят. Речь могла идти теперь только о формах и степени этой активности. Нельзя говорить о том, что этот новый курс был рожден в бюрократических канцеляриях или был делом какой-либо немногочисленной придворной клики, узкого кружка завзятых авантюристов наподобие того, который впоследствии получил прозвище "безобразовской шайки", члены которого действовали с соблюдением всех правил конспирации вплоть до применения шифров в своей корреспонденции.

Распространенное мнение об авантюризме отдельных политических деятелей является совершенно не обоснованным при объяснении русской дальневосточной политики в целом. Взятый правительством курс на активную дальневосточную политику пользовался в ту пору известной популярностью и признанием не только со стороны крепостников, но и со стороны широких кругов русской буржуазии. Чтобы убедиться в этом, достаточно бросить беглый взгляд на отношение к дальневосточной проблеме так называемой "независимой" буржуазной печати того времени, непосредственно с троном не связанной и от него далекой. Оставим в стороне официозную и правую печать, призванную поддерживать известную нам официальную правительственную линию. Для нас в данной связи не представляет особого интереса позиция "Гражданина", жаждавшего захвата незамерзающего порта в Корее, или требование "Нового времени" об установлении протектората над Кореей; или, наконец, агитация "Света" за присоединение, помимо Кореи, и части Манчжурии и даже за вооруженное занятие острова Иезо⁴. Начнем с "Новостей", отражавших настроения петербургских биржевых и торгово-промышленных кругов. В передовой "Новостей" от 20 января 1895 г. речь шла о необходимости вмешательства держав в японо-китайскую войну с целью "парализовать" успехи Японии. "Китайский вопрос, - замечает автор передовицы, - имеет несомненную аналогию с восточно-европейским вопросом. Если оказалось возможным разделить значительную часть Турции, то тем более это возможно относительно Китая... Теперь-то и представляется вполне удобный случай разом и без хлопот покончить с Китаем, разделив его между главными заинтересованными евро-

¹ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Письмо адмирала Чихачева к Шишкину от 18 февраля 1895 года.

² М. Павлович "Русско-японская война", стр. 57.

³ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Письмо Шишкина Ванновскому от 1 июня 1895 года.

⁴ М. Павлович "Русско-японская война", стр. 58.

пейскими державами". Упускать такой момент, по мнению газеты, непростительно: "China delenda est!"¹ .

Военное и политическое могущество Японии в ту пору в царской России недооценивалось. Японо-китайская война привлекала всеобщее внимание преимущественно со стороны ее значения для будущих судеб Китая и той пользы, какую Россия может извлечь из результатов войны. В дни, когда военные действия были еще в полном разгаре, но перевес сил стал явно клониться в пользу Японии, лейборган русского либерализма готов был видеть в японских успехах факт исторически прогрессивного значения. Эта точка зрения мотивировалась следующим образом: "Китай с его бесчисленными массами... представляется страшной угрозой для Европы... и заблаговременное устранение этого кошмара было бы большим успокоением для европейских наций"² . Противопоставляя Китаю Японию как страну "смелого прогресса и бодрого умственного движения", либеральный журнал считал, однако, необходимым оговориться, высказав общее пожелание, "чтобы представители европейского знания и искусства не брали на себя активного содействия ускоренным истребительным подвигам японцев и китайцев". "Не странно ли, - пояснял он свою мысль, - что англичане или немцы строят броненосцы для народов, которые могут современем пустить в ход эти морские силы против самой же Англии или Германии... Кто поручится за будущее?.."³

Более экспансивная "Русская мысль" давала более конкретную трактовку вопроса. К апрелю 1895 г., анализируя положение, создавшееся на Дальнем Востоке в результате Симоносекского мира, руководитель иностранного отдела журнала Гольцев приходил к мысли о "вероятности и желательности" вмешательства держав в японо-китайскую распрю и о неизбежности военного столкновения с Японией в случае нежелания последней сойти с симоносекских позиций⁴ .

Признание независимости Кореи, по мнению Гольцева, едва ли приемлемо, так как рост японского влияния мри этом в ней неизбежен, а "в таком случае исчезла бы надежда приобрести незамерзающий порт на Великом океане". "Коллективный шаг России и Франции вместе с Германией, - писал Гольцев месяц спустя, - увенчался полным успехом. Нашему отечеству представляется теперь возможность путем дипломатических переговоров приобрести незамерзающий порт на Великом океане и укрепить вполне наше политическое и военное положение"⁵ .

Тождественная линия проводилась "Русскими ведомостями". В дни ликвидации Симоносекского договора "профессорская" газета приветствовала согласованное выступление трех держав против Японии и намечала стоящие перед царской Россией на Дальнем Востоке общие задачи: "...установить свой престиж в Азии и облегчить путь своей культурной задаче"⁶ . В систему стоящих перед Россией задач включалось также и приобретение незамерзающего порта. "Вообще был один момент, - читаем в одном из номеров газеты за те же дни, - когда Россия могла получить значительное влияние в Корее (1888 г. - А. П. ), но этот момент, повидимому, был упущен... Необходимость такого порта для России, особенно ввиду Сибирской железной дороги,

¹ "Новости" N 20 от 20 января 1895 года.

² "Вестник Европы" за сентябрь 1894 г., стр. 379 - 381. Иностранный обзор.

³ "Вестник Европы" за октябрь 1894 г., стр. 839 - 845.

⁴ "Русская мысль" за март 1895 г., стр. 210 - 219. В. Гольцев. Иностранный обзор. Там же, апрель 1895 г., стр. 152 - 158.

⁵ "Русская мысль" за май 1895 г., стр. 201 - 209.

⁶ "Русские ведомости" N 102 от 15 апреля 1895 года.

признается даже иностранцами"¹ . Ссылаясь на иностранцев, автор имел в виду германскую литературу, где можно было встретить признание законности стремлений России занять не только северную часть Кореи, но и Гириньскую провинцию Манчжурии² .

Отмечая значительную активность русского царизма на дальневосточной арене в конце 90-х годов, мы не должны, однако, забывать и того обстоятельства, что еще до японо-китайской войны самой крупной победы в дальневосточном вопросе добилась Англия: ее достижения в китайских портах, не ограничивавшиеся торговым первенством, давали ей все основания к тому, чтобы рассматривать весь Китай как сферу своего влияния. Английской буржуазии уже давно была хорошо знакома политика захватов китайских территорий, причем территории эти захватывались "впрок" по формуле, брошенной еще в 1893 г. в Лидсе статс-секретарем по иностранным делам (лидером либералов после Гладстона) Розбери: "Мы должны думать не о том, что нам нужно теперь, а о том, что нам будет нужно в будущем"³ .

Такую же "любовь к дальнему" проявляли в китайском вопросе и французы, не обнаруживавшие особых способностей к быстрому освоению захватываемых территорий.

Положение о том, что политика царской России периода 1895 - 1896 гг. послужила толчком для "вторичного открытия Китая европейцами"⁴ , следует принимать с большой осторожностью и со значительными оговорками. Верно здесь будет только акцентирование того, что это "вторичное открытие" было связано преимущественно не с интересами торговли, а с интересами финансового инвестирования, причем царская Россия участвует в этом "открытии". Не следует забывать, что в связи с первыми активными шагами, сделанными на Дальнем Востоке царизмом, три другие великие державы предпринимают шаги, показывающие, что они также всегда готовы к активности в дальневосточном вопросе: Франция получает нужную ей пограничную черту между Китаем и Тонкином, приобретает права на Верхний Меконг, подписывает выгодную для себя торговую конвенцию от 28 апреля 1895 г., через посредство компании "Fives-Lille" получает концессию на железную дорогу Лонг-Чеу, выговаривает себе преимущественные права в сопредельных с ее аннамо-тонкинскими владениями провинциях (Юньнань, Гуанси, Западный Гуандун), обязует Китай не отчуждать никакой иной державе его права на остров Гайнан, входит в управление всей китайской почтой и приобретает в аренду Куанг-Чеу-Уан⁵ . Англия получает от Китая согласие на продолжение до Юньнани бирманских рельсовых путей, приобретает концессию на железную дорогу Ханькоу - Кантон и добивается уступки полуострова Ку-Лун и острова Лантон, командующих над Гонгконгом; устанавливая пароходные рейсы между Калькуттой и Шанхаем, который делается британской столицей в Китае, она заставляет Китай (в 1898 г.) признать ее преимущественные права на бассейн Янцзы и добивается от богдыханского правительства подтверждения обязательства назначить англичанина на должность генерального инспектора морских таможен Китая⁶ .

¹ "Русские ведомости" N 94 от 7 апреля 1895 года.

² E. von Hesse-Wartegg "Korea". 1895.

³ К. Лемонон "Очерки истории англо-французских отношений", стр. 32.

⁴ В. Романов "Россия в Манчжурии", стр. 102.

⁵ Э. Гримм "Доктрина открытых дверей и американская политика в Китае". Журн. "Международная жизнь" N 3 - 4 за 1924 г., стр. 110 - 111. См. также К. Лемонон. Цит. работа, стр. 58.

⁶ Э. Гримм. Цит. работа, стр. 112, К. Лемонон. Цит. работа стр. 58 - 59.

И, наконец, запоздавшая с выходом на колониальную арену Германия получает от Китая в аренду бухту Киао-Чао и исключительное право на постройку железных дорог и разработку рудников в провинции Шань-Дунь, причем, приобретая концессию на проведение железной дороги Цзиндао - Цзинаньфу, вовсе не оговаривает обратного перехода дороги к Китаю¹ .

Займы, концессии на разработку рудных богатств и железнодорожные концессии - вот та сеть, которой опутывал финансовый капитал полуколониальное тело "больного" Китая, таковы те каналы, по которым шло "вторичное открытие" Китая европейцами.

Не следует забывать, что царская Россия по этим основным пунктам экономической и политической экспансии хотя и шла в первых рядах, но не всегда была на первом месте. За период с начала 1896 г. по ноябрь 1898 г. успехи держав по приобретению в Китае концессий на постройку железных дорог определялись следующими цифрами² .

Симоносекский трактат (ст. VI, п. 4-й) впервые открыл Китай для промышленной деятельности иностранцев. Если говорить о том, кому принадлежала в ту пору пальма первенства в деле политико-экономической агрессии в Китае, то надо эту пальму первенства вручить Англии.

С молниеносной быстротой царская Россия выступала в китайском вопросе в качестве законной соперницы Англии. Когда после Симоносекского мира Германией был выдвинут проект "администрации"³ китайского долга, царская Россия, как и Англия, не могла примириться с перспективой стать рядовой соучастницей эксплоатации Китая. Уклонившись от совместного с немцами участия в займе и образовав частный по видимости банк, царское правительство "избавляло" Китай от порабощения его международным капиталом. Действуя по дипломатической формуле "спасения" Китая, царизм последовательно приходит, далее, к необходимости постройки Китайско-Восточной железной дороги, к необходимости аренды Порт-Артура и Дальнего и, наконец, к необходимости проведения Южно-Манчжурской железной дороги. Вся работа по созданию политических предпосылок для реализации этих планов была проведена на протяжении 1896 - 1898 годов. Русско-китайский банк должен был служить не только орудием внедрения русской торговли в пределы Китая, но, получая право на приобретение концессий, на постройку железных дорог и проведение телеграфных линий, должен был служить орудием экспорта русского капитала в Китай. Детище этого банка - Общество Китайско-Восточной железной дороги - должно было стать не только орудием экспорта русского капитала в Китай, но, получая право на

¹ А. Канторович "Иностранный капитал и железные дороги Китая", стр. 18 - 19.

² Там же, стр. 13.

³ Имелось в виду учреждение в Китае особой международной финансовой администрации по примеру действовавшей в Турции и Египте.

образование находящегося в полном его распоряжении небывало протяженного сеттльмента, являлось орудием политического проникновения в Манчжурию, орудием постепенного превращения северной части ее в Заамурскую губернию. Приобретение Порт-Артура не только означало осуществление давней мечты о незамерзающем порте, но через посредство соединительной южноманчжурской ветви связывало проблему выхода к теплому морю с проблемой овладения всей манчжурской территорией в целом.

После заключения портартурской сделки министры иностранных дел и финансов имели все основания обмениваться горячими взаимными поздравлениями по поводу достигнутых успехов¹ . В своей всеподданнейшей записке Муравьев мог с гордостью говорить о том, что "приобретение исключительно мирными дипломатическими переговорами целой территории... с двумя портами... с правом постройки железной дороги и разработки богатств представляет собой в области истории... выдающееся, исключительное событие"² .

И даже полученное Николаем II от кайзера приветствие по случаю занятия Порт-Артура не звучало слишком фальшиво³ . Не только помещики-крепостники, но и зараженные оппозиционностью представители среднего капитализирующегося землевладения и представители самых широких слоев торгово-промышленной буржуазии: металлурги и текстильные фабриканты, углепромышленники и нефтепромышленники, чаеторговцы и т. д. - должны были проникнуться сознанием "великой исторической миссии" России на Дальнем Востоке и принять все вытекающие из этой миссии последствия. Даже представители мелкобуржуазной интеллигенции старались примкнуть к общему хору. Следует особо подчеркнуть, что в 90-х годах легальное народничество в вопросах внешней политики смыкалось с буржуазным либерализмом.

В течение всего 1895 и даже 1896 г. иностранный обозреватель "Русского богатства" почти обходит молчанием вопросы Дальнего Востока либо ограничивается голой констатацией фактов, не выявляя своего отношения к ним. Здесь мы имеем дело с определенным "отставанием" редакции народнического органа в вопросах международной политики: в то время как русский царизм при активной поддержке русской буржуазии готовился к реализации своих империалистических захватов на Дальнем Востоке, идеологи мелкой буржуазии продолжали жить внешнеполитическими темами, унаследованными от предыдущей эпохи. В центре внимания иностранного обозревателя журнала оставались вопросы ближневосточные. Считая турок "варварами", а Турцию - "азиатской ордой", которую Европа призвана "укротить", заботясь больше всего об "общеевропейской оккупации Турции"⁴ , обозреватель отдавал все свое внимание и весь свой литературный темперамент вопросу о разделе "турецкого наследства". "Упразднение турецкого владычества, - упорствовал он в своей ближневосточной ориентации даже тогда, когда вопрос о положении турецких армян сошел со сцены большой международной политики, - едва ли не важнее всего Дальнего Востока"⁵ . Только в конце 1898 г., когда захват Порт-Артура стал совершившимся фактом, когда в Ки-

¹ Романов. Цит. работа, стр. 204.

² "Красный архив". Т. 13-й, стр. 28. Всеподданнейшая записка Муравьева от 22 февраля 1900 года.

³ "Переписка Вильгельма II с Николаем II ", стр. 23.

⁴ "Русское богатство" N 4 за 1896 г., стр. 145 - 170; С. Южаков "Дневник журналиста".

⁵ "Русское богатство" N 10 за 1898 г., стр. 147 - 166; С. Южаков "Политика".

тае стали обнаруживаться явственные признаки роста национального движения, обозреватель решился "высказаться по китайскому вопросу. Рассматривая происходящие в Китае волнения как "бунты", "угрожающие международному положению и интересам держав", он приходил к заключению: "Гниение такого громадного трупа может заразить все окружающее... Интерес всей Европы, всего существующего мира - придти на помощь этому больному гиганту и впредь до выздоровления взять его под общую опеку и охрану"¹ . Говоря о совершающемся разделе мира и о назревающем англо-германском конфликте, народнический орган намечал перспективы "англо-франко-русского сближения"² . Образованием такой политической комбинации, по его мнению, должен был разрешиться всецело и дальневосточный вопрос: "...Только действительно прочное соглашение между Россией. Англией и Францией может явиться комбинацией, солидно гарантирующей интересы этих держав". Направляя свои симпатии на сторону одной из возможных группировок империалистических держав, на сторону будущей англо-франко-русской Антанты, народнический публицист не был пионером в этом деле. Еще в 1885 г. либерал В. Гольцев развивал эту идею на страницах "Русской мысли". Он повторял ее и теперь, в 1895 г., когда писал: "Крепкое сближение Великобритании и России было бы великим благом не только для русского и английского народа, но и для всего человечества"³ .

А более непосредственные и экспансивные "Новости" тогда же расшифровывали эти идеальные возможности так: "Азия велика, и России и Англии хватит на ней места"⁴ .

Во второй половине 90-х годов, в период бурного становления мирового империализма, русская буржуазия, как видим, начинала уже говорить словами, звучащими явно империалистически. Во второй половине 90-х годов русская буржуазия от мала до велика выступала во внешнеполитических вопросах единым фронтом с самой реакционной частью помещичьего класса во главе с самодержавием.

Характеризуя внутреннеполитическую обстановку конца 90-х годов, было бы преувеличением рисовать картину достигнутого в среде имущих классов царской России полного "национального единения". Этому мешал факт бурно растущего рабочего и крестьянского движения. Но свою активную внешнюю политику крепостническая власть проводила в ту пору в условиях достигнутого с буржуазией единомыслия в дальневосточных делах.

Нам приходилось уже отмечать благоприятно сложившуюся для царизма международную обстановку в период японо-китайской войны. В последующие годы обстановка эта существенно изменилась к худшему. Правда, царская Россия была на Дальнем Востоке не одинока: ее активность на Дальнем Востоке была в то же время активностью французского капитала, поддерживавшего царизм во всех его начинаниях, вступавшегося за него по многим спорным вопросам, толкавшего его все сильнее в южном направлении - к сфере своих интересов в Китае⁵ . В то же время русско-германское согласие за эти годы не могло не пойти на убыль: ведь Россия брала Порт-Артур, "защищая" Китай от Германии; Англия же, имеющая Россию своим главным

¹ "Русское богатство" N 2 за 1898 г., стр. 107 - 131.

² "Русское богатство" N 1 за 1895 г., стр. 186 - 213; С. Южаков "Из современной критики".

³ "Русская мысль" N 1 за 1895 г., стр. 185 - 194; Гольцев "1894 год в политическом отношении".

⁴ "Новости" N 25 за 1895 год.

⁵ Романов. Цит. работа, стр. 227.

врагом на Дальнем Востоке, не только поддерживала Германию в нужных случаях, но готова была вступать с ней в прямые соглашения, направленные против России (соглашение от 3(16) декабря 1900 г.). Англо-русская борьба не только не затухала, но даже усиливалась, осложняясь англо-французской борьбой. Разочаровавшись в 1894 г. в том, что Китай может быть ее орудием против России, Англия поставила ставку на Японию и воздержалась тогда же от участия в акте изгнания Японии с азиатского материка. Англо-русская борьба усиливалась, сплетаясь с борьбой русско-японской. Особенно ощутительно это отзывалось на проводившейся царской Россией в период 1895 - 1898 гг. политике в корейском вопросе. Дело дошло до того, что в январе 1896 г. корейский король укрылся в русской миссии и оттуда правил государством. "Вопрос о наших взаимных отношениях, наиболее удобных для нас и выгодных для Кореи, - писал приамурский генерал-губернатор, - повидимому, разрешается установлением протектората над нею". В основу "соглашения" с Кореей Гродеков предлагал положить следующие пункты: 1) "постановку русских гарнизонов в Сеуле и в ряде других городов"; 2) ведение иностранной и внутренней политики "по указанию нашего правительства"; 3) "образование корейских вооруженных сил при помощи наших инструкторов"; 4) полноправность русских и корейских подданных в Корее и в России. "Если же мы упустим теперь из рук то, что может даться нам относительно легко, - писал Гродеков, - то наше место займут японцы..." Гродеков ютов был при этом пойти на небольшие уступки японцам, открыв для японской торговли несколько корейских портов. "Теперь мы должны делиться только с Японией, - замечал он. - Если мы будем откладывать решение корейского вопроса, кто знает, с кем еще придется делиться"¹ .

Сметам приамурского генерал-губернатора царскому правительству последовать не пришлось. Царская Россия не имела решительно никаких экономических корней в стране. Как признавался впоследствии Витте² , она "возлагала надежды" только "на расположение корейского короля". Но уже весной 1897 г. Шпейер доносил из Сеула, что "и его (короля - А. П. ) преданность лишь относительная"; "помимо этой, весьма ненадежной опоры нашего влияния все остальное... в стране явно враждебно нам"³ . Особенную враждебность, разумеется, проявляла Япония, экономически крепко враставшая в Корею и теперь, после потери Манчжурии, цепко державшаяся за нее. Не меньшая враждебность проявлялась и Англией, имевшей в Корее свое доверенное лицо на посту директора корейских таможен. Прибывший осенью 1897 г. в Сеул русский финансовый советник в марте 1898 г. уже сдал свою должность. То же сделали посланные в Корею одновременно с ним русские военные инструктора. В декабре 1897 г. по образцу Русско-китайского был учрежден Русско-корейский банк, в марте же 1898 г. он был закрыт. К этому времени, как мы знаем, относится соглашение об уступке России Квантуна (15 марта 1898 г.): царская Россия жертвовала Кореей, угрожавшей военными конфликтами, ради бескровной победы в Южной Манчжурии.

Англо-русское соглашение от 18 апреля 1899 г. о разграничении сфер влияния, являвшееся попыткой разрешения англо-русских противоречий за счет Китая и вызвавшее даже у Ли Хун-чжана мысль о на-

¹ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол, д. N 5. Шифрованная телеграмма Гродекова от 6 июня 1896 г. начальнику штаба.

² Архив внешней политики. В. Д. Японский стол, д. 146. Письмо Витте Муравьеву от 22 декабря 1899 года.

³ Там же. Письмо Муравьева Витте от 9 января 1900 года.

чавшемся разделе империи¹ , по существу разрешения этих противоречий не принесло: англичане сохраняли за собой подход к Шанхай-Гуаню с целью отрезать России железнодорожное наступление на Пекин; царская Россия на другой день после заключения соглашения предъявила Китаю требования о предоставлении Обществу Китайско-Восточной железной дороги концессии на сооружение линии от одного из пунктов магистрали к Пекину² .

Добившись "исключительно мирными" средствами, "средствами министерства финансов" крупнейших результатов на Дальнем Востоке и стремясь закрепить эти успехи и в то же время нуждаясь в некоторой "передышке" для осуществления своей дальневосточной программы, царское правительство, как известно, сделало в конце 1898 г. ни к чему его не обязывавший миролюбивый "разоружительный" жест³ . Опасения царизма за судьбы его дальневосточных успехов в этот момент были излишни: в октябре 1899 г. Англия была крепко привязана к южноафриканским делам. В мае 1900 г. имелись даже известия, что в связи с англо-германскими трениями у англичан растут руссофильские настроения, что "английские капиталы готовы хлынуть к нам" и ряд английских банкирских домов собирается предложить России заем⁴ . Международная конъюнктура для царизма на Дальнем Востоке прояснялась. Она становилась особенно привлекательной в связи с разраставшимся в Китае боксерским движением.

С мая 1900 г. в Китае работал концерт великих и невеликих держав, занятых сначала защитой европейского квартала в Пекине, затем подавлением распространявшегося восстания, далее делом наказания виновных и определения причиненных убытков. Защищая иностранных подданных, попутно грабили китайцев и приумножали земельные участки в посольском квартале Пекина. Приняв участие в походе на Пекин, равно как и в деле ограбления мирного китайского населения, продолжая принимать участие в операциях, связанных с возмещением убытков, царское правительство в известный момент стало отходить от дружно действовавшего в Китае концерта держав. Еще в начале июня 1900 г., когда державы обсуждали вопрос об организации командования соединенными силами, Ламздорф в своей всеподданнейшей записке отмечал нежелательность для России добиваться командования. "Да, желательно ничем не связывать наших действий в Китае", - помечал на полях доклада Николай II⁵ . Тогда же была отклонена просьба немцев принять возможно более серьезное участие в походе⁶ . В июле того же года было отклонено предложение Делькассе приехать в Петербург для обсуждения вопроса о совместных действиях России и Франции в Китае⁷ . Когда был водворен порядок в Пекине, Ламздорф нотой от 12 августа 1900 г. предлагал державам вывести свои войска из Пекина. Ко времени приезда Вальдерзее, будущего начальника экспедиционного корпуса (14 - 17 октября 1900 г.), на печилийском фронте русских войск уже не было и они не участвовали в карательных экспедициях объединенных держав. Царское правитель-

¹ Б. Б. Глинский. "Пролог русско-японской войны", стр. 87. СПБ. 1916.

² "Красный архив". Т. 25-й, стр. 128.

³ "Красный архив". Т. 51 - 52-й, стр. 64 - 96.

⁴ Архив внешней политики. С. А., д. 188. Письмо русского военного агента в Париже от 22 мая 1900 года.

⁵ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Боксерское движение. Всеподданнейшая записка министра иностранных дел от 14 (27) июня 1900 года.

⁶ "Die Grosse Politik". B. 16. NN 4537, 4543, 4553.

⁷ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Записки министра иностранных дел от 20 июля (2 августа) 1900 года.

ство держалось как бы особняком и в ряде других вопросов, связанных с возникшими в Китае событиями. На телеграмме Гирса, посвященной вопросу о наказании виновных, вопросу, обсуждавшемуся в декабре 1900 г. посланниками в Пекине, царь помечал: "Я желал бы, чтобы Гире принимал меньше участия в коллективном давлении на китайцев для принятия ими поставленных Европой жестоких условий. Теперь пора нам отделиться от западных государств на Дальнем Востоке"¹ . На другой телеграмме Гирса по тому же вопросу царь давал директиву "не принимать участия в дальнейших прениях вообще о наказаниях" и, далее, особой припиской пояснял: "Европа уже без того достаточно напилась китайской крови и обойдется тут без нашего участия"² .

Уже из одного того факта, что была пущена в ход фразеология, насыщенная мотивами лицемерного "сочувствия" Китаю, можно было заключить, что царское правительство должно в каком-то определенном пункте оказать пострадавшему свою традиционную "помощь". Каким должен был быть этот пункт, догадаться нетрудно. В июле 1900 г. Делькассе, вспоминая о франко русско-германском согласии 1895 г., предлагал Ламздорфу произвести совместное, направленное против Англии выступление трех держав в устье Янцзы. Ламздорф категорически отказался. "В настоящем случае, - писал он по этому поводу послу в Париже, - речь идет о взаимном соперничестве нескольких держав из-за политического преобладания на юге Китая, где у России не имеется прямых интересов. Чем более подобное соперничество породит между ними недоразумений и неудовольствий и будет отвлекать их силы и внимание от Северного Китая, тем это окажется выгоднее для нашего общего положения на берегах Тихого океана"³ .

Вскоре после возникновения китайских событий 1900 г. у Куропаткина был разговор с Витте о боксерском движении как о результате политики захватов, проводившейся европейскими государствами. По словам Витте, Куропаткин "с сияющим видом" говорил: "Я с своей стороны этим результатом чрезвычайно доволен, потому что это нам даст повод захватить Манчжурию... Из Манчжурии надо сделать нечто вроде Бухары"⁴ . Повод, разумеется" был, и повод очень внушительный: недостроенная манчжурская дорога на протяжении 1300 верст при разбросанной железнодорожной охране в 4500 человек могла подвергнуться нападению со стороны боксеров; 14 июня произошел первый случай такого нападения на дорогу у Ляояна; 22 июня - повторное нападение боксеров при участии регулярных китайских войск. И тогда же, не довольствуясь утроением численности железнодорожной охраны, Витте, высказывавшийся сначала против ввода регулярных войск на территорию дороги, просил о посылке последних в Манчжурию⁵ . Началась временная оккупация Манчжурии русскими войсками. В начале сентября 1900 г. Алексеев передавал Ламздорфу просьбу мукденского дзянь-дзюня о приостановке наступления русских войск. В составленном для отправления Алексееву проекте телеграммы Ламздорф советовал разъяснить дзянь-дзюню, что "ни о ка-

¹ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Телеграмма Гирса от 9 (22) января 1901 года.

² Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Телеграмма Гирса от 15 (28) февраля 1901 года.

³ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Письмо Ламздорфа Урусову от 27 июля (9 августа) 1900 года.

⁴ Витте "Воспоминания". Т. 1-й, стр. 142.

⁵ Романов. Цит. работа, стр. 252.

ких враждебных действиях России не может быть и речи". Цитируемые слова были собственноручно зачеркнуты Николаем II, который сделал приписку: "Мы не можем остановиться на полпути. Манчжурия должна быть пройдена нашими войсками с севера на юг"¹ . К концу сентября желание царя исполнилось, и Манчжурия целиком была занята русскими войсками. Исполнялось желание не только Николая II и не только Куропаткина: исполнялось желание всех крепостников и всей буржуазии. В дальневосточных делах в 1900 г. продолжала еще сохранять свою силу та политическая зарядка, какую получила буржуазия в эпоху промышленного подъема и первых успехов царской дальневосточной политики, несмотря на то что уже начали лопаться экономические обручи, сохранявшие крепость "национального единения", и международная конъюнктура уже стала покрываться мертвой зыбью надвигающегося шквала.

Перед лицом происходивших в Китае волнений, объясняемых "разнузданностью" "темных инстинктов самобытно-невежественной народной массы", русские либералы все свои выводы из области турецких дел готовы были перенести теперь на китайские. Констатируя угрожающую европейской культуре опасность от пробуждения Китая, который может последовать примеру Японии и; проведя внутренние реформы и вооружившись, превратиться в великую военную державу, они приходили к мысли: "Современные обстоятельства - единственные в своем роде, и упустить их без пользы для будущего было бы в высшей степени нерасчетливо... На этот раз удалось взять Пекин, а удастся ли его взять вторично через несколько лет - неизвестно"² .

При этом согласованности действий держав придавалось первоначально громадное значение. "Не подлежит сомнению, - писал иностранный обозреватель "Русской мысли", - что при единодушном действии держав сопротивление Китая будет сломлено"³ . Обстоятельства, как мы видели, складывались для царского правительства так благоприятно, что Манчжурия как область, прорезанная русской железной дорогой и вошедшая в сферу военных и инсуррекционных действий, сама "напрашивалась" на оккупацию.

Еще в июле, т. е. за два месяца до решительной резолюции Николая II об оккупации⁴ , иностранный обозреватель "Русской мысли" приходил к заключению о "безусловной необходимости" "установить порядок, оградить имущество и жизнь русских и мирного китайского населения в Квантунской области, в Манчжурии и на Амуре". "Для нас необходима, - пояснял он, - прочная охрана положения в Манчжурии, через которую к Порт-Артуру проходит ветвь нашей Сибирской железной дороги"⁵ .

"Ввиду вероломного нападения на Благовещенск и на другие пункты, - отмечал тот же обозреватель месяц спустя, - необходимо приобретение нескольких укрепленных позиций на правом берегу Амура"⁶ . А в самые первые дни боксерского восстания в органе биржевых кругов предрекалось: "Русские интересы придется защищать в Манчжурии и вообще на русско-китайской границе, а не в средних и южных провинциях, охваченных восстанием. Вопрос манчжурский - это во-

¹ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Проект телеграммы Ламздорфа Алексееву от 10 сентября 1900 года.

² "Вестник Европы" за сентябрь 1900 г., стр. 352 - 356. "Иностранное обозрение".

³ "Русская мысль" за июнь 1900 г., стр. 212. "Иностранное обозрение".

⁴ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Проект телеграммы Ламздорфа Алексееву от 10 сентября 1900 года.

⁵ "Русская мысль" за июль 1900 г., стр. 258 - 260. "Иностранное обозрение".

⁶ "Русская мысль" за август 1900 г., стр. 242. "Иностранное обозрение".

прос исключительно русский, и здесь, в этой области, в которой за последнее пятилетие затрачены огромные силы, материальные и нравственные, нашим войскам предстоят те подвиги, которые они совершали каждый раз, когда дело шло о русских интересах, о русской национальной чести"¹ .

"Юг Сибири живет с Китаем общей жизнью, - рассуждала влиятельная в дворянско-бюрократических кругах газета, - и уединить их друг от друга невозможно". "С Китаем мы соприкасаемся непосредственно, органически сливаемся с ним", в то время как "для других держав" он только "далекий, "о выгодный рынок". "Почти всей Манчжурией мы овладели с боя и могли бы по праву завоевания объявить ее русской землей"² , поэтому Россия "имеет право на отдельное мнение в китайском вопросе" и может претендовать на "частное соглашение с представителями местной китайской администрации".

Приведенных данных достаточно, чтобы придти к выводу: единство взглядов по дальневосточному вопросу у господствующего класса крепостников с русской буржуазией было сохранено; сделанные в Манчжурии капиталовложения русская буржуазия требовала охранять; благоприятную конъюнктуру на Дальнем Востоке она требовала использовать; Манчжурию к России присоединить; от царских же войск она ждала новых "подвигов".

Что предпринимает в дальнейшем царское правительство, имея такой идейно монолитный тыл? Как осуществлялась им намеченная биржевыми кругами программа "подвигов" в манчжурском вопросе?

Несомненно, что оккупация должна была вызвать значительное возбуждение военно-феодальных элементов, возбуждение, которое в первые месяцы военных действий отразилось на настроениях Куропаткина. "В последнюю неделю, - писал Витте Сипягину 25 июля 1900 г., - А. Н. Куропаткин совсем ошалел, все и вся хотел громить"³ .

"Несмотря на самые гласные формальные уверения, что нам ничего не нужно, - писал Витте немного спустя, - вдруг Гродеков объявляет, что правый берег Амура наш. Государь благодарит, и это публикуется. Затем берут важнейший порт Нью-Чжуан и водворяют там русский флаг и русское управление. То же делают в Харбине. Все это возбуждает злобу и недоверие к нашим словам китайцев, ревность, злорадство Европы и тревогу в Японии"⁴ .

Известно, что многочисленные донесения о сражениях и победах, одержанных в Манчжурии, представляли собой легенду, творимую жаждавшей наград военщиной. Но так как награды становились реальностью, то миф часто также становился фактом, воплощаясь в элементарных грабежах и насилиях. Чины министерства финансов и путей сообщения бомбардировали свое начальство жалобами на разнузданность военных властей. Директор Русско-китайского банка в своем письме к Витте от 23 декабря 1900 г. указывал на ненормальное положение, создавшееся в Манчжурии: "Можно ли ожидать от постоянного содержания несчастного больного в сумасшедшей рубашке сколько-нибудь благих результатов?.. Нам следует помнить, что Манчжурия - не Закаспийский край и что китайцы - не туркмены, на

¹ "Биржевые ведомости" N 177 от 1 июля 1900 года. Статья "Исключительно русский вопрос".

² "Новое время" N 8938 от 14 января 1901 г. и N 9000 от 19 марта 1901 года.

³ "Красный архив". Т. 18-й, стр. 36. Письмо Витте к Сипягину от 25 июля 1900 года.

⁴ Там же, стр. 39 - 40. Письмо Витте от 10 августа 1900 года.

которых больше всего действует проявление военной мощи. Применение нами в Мукдене образа действий, который, может быть, оказался удобным в Асхабаде, безусловно, немыслимо и поведет лишь к превращению этой цветущей страны в пустыню..."¹ .

Из сферы подвигов в совершении всякого рода насилий над мирным китайским населением военная активность царского правительства не выходила. Возбуждение военщины, удовлетворенной наградами и легко давшейся на месте действий добычей, современем улеглось. В правительственных же кругах возобладало то течение, которое возглавлялось Витте и придерживалось методов так называемого "мирного проникновения". Не приходится останавливаться на объяснении агрессивной сущности этого "мирного проникновения", которому в условиях эпохи "немирного капитализма" столь свойственны частые превращения в свою собственную противоположность и в известные моменты столь свойственно переходить к методам прямого военного действия.

Тот же корреспондент Витте и его ближайший помощник, которого мы только что цитировали, намечал метод соглашений с отдельными дзянь-дзюнями как выход из положения в условиях фактического отсутствия в Пекине центрального правительства. Предложение Витте - Покотилова стало проводиться в жизнь. Были выработаны "основания русского правительственного надзора, в Манчжурии", своего рода стандарт для соглашений с местными дзянь-дзюнями; было подписано соглашение с мукденским дзянь-дзюнем, которым явно нарушался суверенитет Китая, так как дзянь-дзюнь превращался в орган, ответственный перед русским военным командованием за поддержание порядка в стране. Но оккупация как временная, не ограниченная никаким сроком мера получала легализацию. Это был своего рода паллиатив, который был годен для условий 1900 г., когда международные войска продолжали оккупацию Чжилийской провинции и в Пекине не было богдыханского правительства.

В декабре 1900 г. царем была утверждена программа сепаратных переговоров с центральным китайским правительством. Теперь выдвигалось то, что было наиболее характерным для ориентации Витте в манчжурском вопросе. Царское правительство должно было поступиться сохранением в Манчжурии формальных атрибутов своей власти, в частности отказаться от удержания в Манчжурии регулярных русских войск: "укрепление полного влияния" русского правительства в Манчжурии должно было осуществиться через общество Китайско-Восточной железной дороги как формально частное предприятие, являющееся в то же время послушным орудием царского правительства. Оно должно было получить в Манчжурии такие права и преимущества, которые не только сделали бы его монополистом в области экономической, но и снабдили бы его формальными атрибутами государственной власти за счет сюзеренных прав пекинского правительства² .

От мысли использования Китайско-Восточной железной дороги в качестве претендента на власть царскому правительству в конце концов пришлось отказаться. Пришлось выработать компромиссный проект, который подчеркивал временный характер оккупации и давал русскому правительству право "вето" на доступ иностранных концессионеров в Манчжурию. С конца января 1901 г. начались пере-

¹ Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Письмо Покотилова к Витте от 23 декабря 1900 года.

² Романов. Цит. работа, стр. 288 - 291.

говоры с Китаем, дважды прерывавшиеся и снова возобновлявшиеся. Выяснилось, что царская Россия встречает на своем пути международный фронт, который нелегко пройти. Отступая, царизм шел к соглашению 26 марта (8 апреля) 1902 г., несмотря на оставленные в нем лазейки, по существу означавшему отказ от протектората, отказ от монополии, отказ от оккупации. Для характеристики настроений, господствовавших в правящих сферах в период оккупации Манчжурии, могут служить письма, которыми во второй половине июля 1901 г. обменялись три министра: иностранных дел, военный и финансов. В своем письме от 19 июля 1901 г. Ламздорф ставил вопрос о том, что делать с Манчжурией. Он находил возможным найти достаточно формально дипломатических поводов для того, чтобы нарушить данные ранее обязательства и закрепиться в Манчжурии. Он полагал, что "из западных великих держав ни одна не решится вступиться за Китай и что... со стороны Европы едва ли последует отпор завоевательным планам России". Он предусматривал вместе с тем, что Япония готова будет при этом вступить в вооруженный конфликт с Россией. Ламздорф просил своих корреспондентов ответить на вопрос, в состоянии ли будет Россия по своим финансовым и военным ресурсам "принять вызов Японии" и есть ли целесообразность в том, чтобы теперь же идти на риск войны¹ .

Ответ Витте был краткий и определенный. Финансовая подготовленность России к войне вне всяких сомнений. Но захват Манчжурии ценой войны с Японией ничего, кроме "крайнего вреда", принести не может. "Надлежащим же образом охраняемая нами железная дорога, даже проходя по чуждой стране, явится надежным проводником нашего экономического, а вместе с тем и политического влияния, осуществляемого, правда, лишь постепенно"² .

Пространный ответ Куропаткина вкратце сводился к следующему. Оставляя в своих руках железную дорогу с многочисленной охранной стражей, Россия фактически остается хозяином Манчжурии; "занятие всей Манчжурии и Квантунской области приводит к разброске наших, относительно еще слабых, сухопутных сил". Уйти за Амур Россия не может, ибо "это будет знаменовать как бы поражение России на Дальнем Востока со всеми неизбежными последствиями"; южную Манчжурию необходимо очистить; можно отказаться от южноманчжурской ветви и от Квантуна, но северную Манчжурию нужно оставить за собой, "примерно на тех же основаниях, на каких существует Бухарское ханство"³ .

Самым крупным по своему значению членом кабинета и главным вдохновителем дальневосточной политики за рассматриваемый период был Витте. Поставленная им в момент кризиса манчжурской политики ставка на Китайско-Восточную железную дорогу как на "надежный проводник" "нашего влияния, осуществляемого... постепенно", в данном случае для проводившейся в это время царским правительством политики характерна вдвойне: и потому, что это была ставка на Китайско-Восточную железную дорогу, отражавшая ту политику, которая начинала говорить империалистическим языком, и потому, что это была ставка на "постепенность", отражавшая политику, которая в данный момент чувствовала достаточно твердую социальную почву под своими ногами и рассчитывала на свою относительную долговечность. Критики "Воспоминаний" Витте, как известно, так дра-

¹ "Красный архив". Т. 63, стр. 32 - 35.

² Архив внешней политики. В. Д. Китайский стол. Письмо Витте Ламздорфу от 28 июля 1901 года.

³ Там же. Письмо Куропаткина Ламздорфу от 30 июля 1901 года.

матизировали его деятельность, что он в их изображении вырос в демиурга русско-японской войны¹ . Роль и значение Витте во всей дальневосточной политике царизма выясняется из ее сопоставления с ролью и значением тех политических группировок, которые с ним боролись и его победили. Касаясь в данной связи той ориентации, которая являлась преобладающей в политике Витте, мы имеем в виду не то, что было свойственно лично ему, а то, что как типичное было свойственно политике самодержавия в определенный исторический период.

Во всеподданнейшей записке министра иностранных дел Муравьева, составленной в 20-х числах января 1900 г., как факт кардинального значения для всей международной конъюнктуры того времени отмечалась связанность Англии, этого "исконного" и главного соперника России, южноафриканской войной; в записке отмечалось также, что заинтересованные великие державы сумели использовать затруднительное положение Англии и извлечь из него определенные для себя выгоды; в записке признавалось, что "русское общественное мнение, широко поддержанное всеми органами как столичной, так и провинциальной печати", ждет от правительства нужных шагов в части "соответственных приобретений". На вопрос о том, какова должна быть линия поведения царского правительства в такой благоприятный момент, министр отвечал: "Настоящее общее политическое положение вещей не вызывает необходимости... принятия каких-либо неотложных чрезвычайных мер ни ввиде приобретения путем соглашения какой-либо стоянки для нашего флота, ни при посредстве военного занятия какой бы то ни было территории или стратегической позиции"² .

Планы министра в отношении Дальнего Востока не шли дальше повседневной работы по укреплению боевой мощи России на Квантуне и проведению железнодорожных линий. Для захвата Манчжурии в том же году никакой предварительной подготовительной работы не требовалось и войны объявлять не пришлось. Когда же выросли трудности, которые надо было преодолевать с риском войны, - несмотря даже на первоначально сравнительно благоприятную международную обстановку, стали поспешно отступать.

Было бы ошибкой с нашей стороны представлять себе дело так, что отступать стали очень поспешно. Отступали, упираясь, пытаясь при первой возможности возвратиться на только что оставленные позиции. Отступали в надежде задержаться при первом удобном случае. Отступали нестройно, не по команде, которую переставали слушаться, тем более что они сама, теряясь и колеблясь, часто не знала толком, что предпринять.

Было бы наивностью с нашей стороны ожидать от крепостнической власти отказа от политики аннексий, тем более отказа от того, что уже было захвачено.

Надо иметь в то же время в виду, что дальневосточная политика царизма, будучи по существу крепостнической, все сильнее учитывала империалистические вожделения русской буржуазии, открывая перед ней хотя и отдаленные, но заманчивые перспективы.

Не приходится говорить о сказавшихся уже экономических последствиях проведения Сибирской железной дороги: грузооборот железной дороги на участке Курган - Омск - Петрозаводск еще за пе-

¹ Б. Романов. Цит. соч.

² Архив внешней политики. Секретный архив, д. "Tres secret et personnel", 1900. Всеподданнейший доклад.

риод 1895 - 1897 гг. возрос почти в 5 раз¹ . За период 1897 - 1900 гг. рост пассажирских перевозок по той же дороге увеличился почти в 7 раз² . Возрастало значение Сибири как потребителя промышленных товаров, особенно же сельскохозяйственных машин и орудий (за тот же период почти в 10 раз). Но и на крайнем манчжурском участке, где царизм почти всецело "заступал" буржуазию, контуры работы уже намечались.

Со времени японо-китайской войны, за период 1895 - 1899 гг., чрезвычайные издержки России на Дальнем Востоке составили 142,4 млн. руб.³ . Правда, по одним предприятиям общества Китайско-Восточной железной дороги это составляло только половину всей суммы расходов, необходимых для завершения дела. Но и результаты сделанных уже вложений были осязательны. Начатые на Китайско-Восточной железной дороге работы успели уже охватить до 1300 верст; на р. Сунгари начинались работы по приведению ее в судоходное состояние; Харбин из небольшой деревушки превращался в крупный городской центр; правление общества создавало морское торговое пароходство, насчитывавшее уже до 13 судов и с 1900 г. устанавливавшее срочные рейсы с русскими портами⁴ ; заканчивались работы по отчуждению территории для большого нового города с правами порто-франко; возводились новые крупные сооружения во Владивостоке и Нью-Чжуане; полоса отчуждения заселялась не только русскими, но и местными и пришлыми китайцами. На средства общества Китайско-Восточной железной дороги учреждались особые административные органы, регулировавшие взаимоотношения пришельцев и местного населения в полосе отчуждения. Приступали к разработке угольных рудников. В Харбине, Гирине, Мукдене, Порт-Артуре, Нью-Чжуане работали отделения Русско-китайского банка, стремившиеся вовлечь в орбиту своего влияния верхушку китайской торговой буржуазии.

Словом, делалось то, что с каждым днем увеличивало заинтересованность, поднимало шансы русского капитала в дальнейших судьбах Манчжурии, но что могло принести ощутительные плоды далеко не скоро.

Манчжурия, этот незрелый плод, сбитый пронесшейся бурей и попавший в руки царизма, стала скоро яблоком вооруженного раздора. Но на этот вооруженный раздор царизм шел не потому, что международная обстановка улучшилась по сравнению с 1900 г., - она, напротив, повернулась в худшую сторону; царизм шел на это и не потому, что не оставалось больше необходимой подготовительной работы на Дальнем Востоке: перед лицом новой международной коалиции сделанное представлялось явно недостаточным.

Известны слова Витте, сказанные им в беседе с редактором голландской газеты "Allgemeine Handelsblatt": "Мой девиз, - говорил он, - торговля и промышленность - всегда впереди, армия - позади"⁵ . Период боксерского восстания показал, что члены этой формулы легко могут меняться местами. Но несомненно, что принятая царизмом на

¹ Wiedenfeld "Die sibirische Bahn in ihrer wirtschaftlichen Bedeutung". Berlin. 1900. S. 168.

² Спасский "Исторический очерк развития путей сообщения в России", стр. 48. СПБ. 1913.

³ За это же время Англия вложила на Дальнем Востоке 3797 млн. руб., а Франция (в китайские займы) - 225562 руб. (Б. Романов. Цит. работа, стр. 241 - 242).

⁴ "Промышленный мир" N 4 от 26 января 1903 года.

⁵ "Освобождение" N 23 от 2 мая 1904 пода.

Дальнем Востоке программа больших работ, направленная в конечном счете и к политическому и к экономическому завоеванию Манчжурии, могла "осуществляться", по выражению того же Витте, "лишь постепенно". Систематическая, рассчитанная на "постепенность" и, следовательно, на затяжной период работа была по плечу только той власти, которая была уверена в своем завтрашнем дне, чувствовала твердую почву под ногами. Когда эта почва зашаталась, осуществимость программы, рассчитанной на "постепенность", должна была стать под сомнение. Должна была появиться другая программа, рассчитанная на скорую эффективность. "Авантюристический империализм", живший "в крови последнего представителя династии"¹ , вполне отвечал той программе, которую намечал министр внутренних дел и которая вела к разрешению дальневосточной проблемы "средствами" не "министра финансов", а министра военного. Международная обстановка делал эту программу вполне реальной: навстречу русскому крепостническому зубру, напуганному надвигавшейся революцией, готова была выступить "английская пехота" с островов "Восходящего солнца". Внутриполитические соображения были решающими: новая программа становилась для царизма необходимостью как средство "спасения" от надвигавшейся революции.

¹ "Красный архив". Т. 2-й, стр. 8. Предисловие М. Н. Покровского.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. ПОПОВ:

Комментарии: