Из итальянских исторических журналов (Nuova Rivista Storica. 1926 - 1927. 1 - 2, 3 - 4, 5 - 6; 1927, f.f. 1 - 2, 3 - 4).

При довольно значительном числе итальянских исторических журналов, лишь 2 московских крупных книгохранилища выписывают единственный, стоящий в заголовке обзора, журнал, а в библиотеках 1 МГУ и 2 МГУ и того не имеется. Поэтому мы принуждены дать обзор продукции лишь одного этого журнала, но,

как увидит читатель, она в достаточной мере характеризует и общее направление и содержание итальянской исторической журналистики.

"Новое Историческое Обозрение" (Nuova Rivista Storica) родилось под гром пушек мировой войны (в марте 1917 года). В программной статье (II nostro programmo. N. R. S. 1917, f. I) редакция указывает, что журнал ставит себе долгом бороться с гиперкритическим направлением в историографии. Содержание программы крайне обширное, но в то же время неопределенное: журнал предполагал обслуживать всеобщую историю в широком значении слова. И, действительно, рядом со статьями по истории итальянской политической и социальной мысли (Ettore Rota: Razionalisino e Storicismo, 1917, f. I; Antonio Anzilotti: Dal neognelfismo all'idea liberale, f. IV), о причинах мировой воины, есть и этюды по истории древнего Рима, древней Греции, германской реформации (Ettore Biguoni: Antifon sofista, f. Ill, G. Platon. II proletariato intellettuale tedesco nel secolo XVI e la Riforma protestante etc). Историческое миросозерцание редакции очень смутное, и в сущности сводится к обычному идеалистическому эклектизму, но есть стремление беспристрастно уделять место на страницах журнала и социологическим этюдам итальянских марксистов. Правда, симпатии самой редакции всецело на стороне ничем не прикрытого ревизионизма (см. панегирический некролог Ж. Платона, принадлежащий перу редактора Коррадо Барбагалло. N. R. S. 1917, f. IV).

Годы шли... Ныне журнал вступает уже в 11 год своего существования. Рамки его не сузились, а стали еще шире: он, кроме истории, обслуживает и историю литературы, и социологию, и историю искусств, и историю науки, большое место отводит специально военной истории. Но в центре этой довольно пестрой программы стоит теперь не всеобщая история, а история Италии. Она не только доминирует, но и почти поглощает большинство страниц журнала. Лишь отдел библиографии сохранил прежний характер. Он богат общими обзорами, знакомящими с состоянием исследовательской работы в различных разветвлениях исторической науки (напр., Г. Барнес. Новые направления и новые горизонты в современной историографии. 1917, ff. I - II; A. Valente. 16 и 17 века в истории Италии, там же; А. Люмброзо. Новые этюды по истории наполеоновской эпохи. 1927, ff. 3 - 4 и т. д.). Обзоры эти носят по преимуществу информационно-реферативный характер. Хорошо поставлен отдел сообщений и особенно дискуссий. Зато рецензии страдают той же болезнью, что и обзоры: большинство - простые рефераты при минимальном числе критических замечаний; нечасто встречаются такие серьезные разборы, как суровый критический анализ много нашумевшей книги французского римского историка Л'Омо о римском "империализме" (L'Homo, L'ltalie primitive et les debuts de I'imperialisme romain), сделанный Коррадо Барбагало (N. R. S. 1926, f. I) во всеоружии ученой эрудиции, хотя и расходящийся с нашим пониманием империализма.

По-прежнему журнал отводит некоторое место и марксистской литературе, главным образом, перепечаткам опубликованным т. Рязановым отрывков из сочинений Г. В. Плеханова (G. V. Plechanov. L'evoluzione filosofica di Marx. N. R. S. 1927, ff. Ill - IV), переписки Антонио Лабриола (N. R. S. 1927, ff. 3 - 6).

Но тяжелое иго великодержавного национализма и фашистской диктатуры наложило явственную печать на всю продукцию журнала.

Почти все статьи за 1926 - 1927 г.г. трактуют об об'единении Италии, старательно выискивают попытки и стремления к этому об'единению и в средневековом прошлом, и в новое время. Так, Пьетро Сильва, критикуя недавно вышедшую франкофильскую книгу сенатора Маттео Мацциотти "Наполеон III и Италия" (Matteo Mazziotti. Napoleone III e l'Italia. Studio Storico-Milano. 1925), дает весьма содержательный критический очерк (Pietro Silva. La politica di Napoleone III in Italia. N. R. S. 1927, ff. 1 - 2, 3 - 4), в котором страница за страницей развивает панегирик итальянской политике Наполеона III, якобы имевшего в виду только освобождение Италии и явившегося поистине "благодетелем" (Il nostro benefattore". - Mazziotti. Napoleone III etc.). Под ударами солидной эрудиции рассыпается, как карточный домик, неумело возрождаемый итальянскими клерикалами миф о бескорыстном освобождении. Знаменитое письмо Кавура к Виктору Эммануилу II, вскрывающее пункты Пломбьерского соглашения, в достаточной мере выясняет цели наполеоновской дипломатии, служившей как интересам французской буржуазии, так и династическим интересам Бонапарта. Анализ пунктов Виллафранкского соглашения, лондонских переговоров обнаруживает явное стремление Наполеона III создать в Италии федерацию под скрытой гегемонией Франции¹ . Энергическое вмешательство английской дипломатии, опасавшейся чрезмерного усиления Франции на Средиземном море, бурный взрыв национального движения в Италии, за-

¹ Выводы П. Сильвы не новы. К ним еще семьдесят лет назад пришел в своих остроумных политических обозрениях гениальный Н. Г. Чернышевский. Отсылаем читателя к имеющему появиться нашему этюду о Чернышевском, как историке Западной Европы. А. В.

ставили его изменить первоначальный план. Наполеон III хватается за разные комбинации: то задумывает реставрацию династии Мюрата в Неаполе, то вновь поддерживает там Бурбона. Давление Англии заставляет его отказаться и от этих планов. Наконец, тайные переговоры с Австрией накануне войны 1866 года и дипломатический нажим на правительство Виктора Эммануила после Садовой, по мнению П. Сильвы, окончательно доказывает, что политика Наполеона III не только имела в виду французские и династические интересы, но и опиралась на давно уже обветшавшие принципы национального движения 40-х годов. П. Сильва прекрасно знает новейшую литературу предмета, но держится исключительно в рамках дипломатической истории, вовсе не касаясь экономической подоплеки наполеоновской политики, освещенной уже давно другими историками международных отношений XIX в. (см. М. Н. Покровский. Восточный вопрос).

Под тем же патриотическим уклоном рассматриваются и другие вопросы итальянской истории.

Александр Коломбо дает топографическую историю Милана от эпохи крито-эгейской культуры (!!) до IV в. по Р. Х. включительно на основании богатого археологического и литературного материала (Alessandro Colombo. Di Milano nell'evo antico. N. R. S. 1926, f. 1).

Франческа Ладонья рассказывает о судьбах итальянского королевства со столицей в Павии эпохи Лангобардов, Каролингов и Оттонов вплоть до кризиса XI в., который привел к упадку этого королевства и его ликвидации. Для историка средневековья интересна вторая часть, посвященная детальному описанию административного аппарата королевства. Сбивчиво и наспех перечислены причины падения, римское, право, феодализм, движение городских коммун. Автора интересует не анализ факторов падения, не их взаимоотношение, он удовлетворяется дикими патриотическими соображениями: "Хорошо, что пало итальянское королевство (regnum Italicum), ибо его сопротивление замедлило бы развитие итальянской буржуазии и наше национальное становление" (!??), (Francesca Landogna. L'unita del regno Italiano nel alto medio evo. N. R. S. 1926, 2 - 3, 4 - 5).

В поучительно-описательном тоне выдержаны очерки Луиджи Вентури по истории Каролингского возрождения (Luigi Venturi. Figure rappresentative della Rinascenza Carolingia. N. R. S. 1926, f. 1), ничего нового не вносящие в науку.

Анджела Валенте на основании новейшей литературы пытается характеризовать личность Филиппа II Испанского, его политики государственных интересов и отношения к нему различных итальянских городов: тщетные попытки "наиболее итальянских" (sic!) так организовать борьбу за освобождение от испанской гегемонии, эгоистическую политику Венецианской республики, своекорыстную династическую политику пармских и тосканских герцогов, и - полный достоинства нейтралитет молодой Савойской династии (панегирик предкам нынешнего итальянского короля!). Причины прочности испанской гегемонии - благосклонное отношение к городской буржуазии, суровые меры для поддержания порядка упоминаются вскользь и мимоходом (Angela Valente. Filippo II е l'Italia. N. R. S., ff. II - III). Экономическая основа политики Филиппа II и вовсе оставлена втуне.

С особым тщанием излагает и рубрифицирует Карло Моранди памфлетную полемику о свободе Италии в середине 17 века (Carlo Morandi. Una polemica sulla liberta d'ltalia a mezzo del Seicento N. R. S. 1927, ff. 1 - 2). Рядом с двумя господствующими направлениями в памфлетной литературе, - франкофильским и испанофильским, - он находит и энергичный призыв к об'единению всех итальянских государств против иностранных держав, стремящихся поработить Италию. Zimbello overo l'Italia schernita. Центр национального об'единения: Пьемонт, Венеция, еще не ясен для памфлетиста. Проскальзывают фразы об экоплоатации народа. Поверхностный анализ памфлетов не дает никакого представления о взаимоотношениях и интересах различных социальных групп, идеологами которых являются памфлетисты, хотя материала для этого у автора было достаточно.

Пиа Оннис воскрешает образ основательно забытого (так, что имя его исчезло уже из больших энциклопедических словарей) крупного представителя просвещенного деспотизма в Неаполитанском королевстве 18 века графа Б. Тануччи (Pia Onnis. B. Tanucci nel inoto anticurialista del Settecento. N. R. S. 1926, ff. IV - V). Очертивши идеологию Тануччи, его отношения к Карлу III, фискальные основы его антиклерикальной политики, автор совершенно не разработал его политических реформ azione politica и вовсе не выяснил состава социальных групп, на которые опирался деспотический реформатор.

С великой любовью изучаются различные религиозные течения, особенно мистические.

Джузеппе Парди на основании кропотливых архивных изысканий и солидной литературы дает яркую картину мистического движения в Сиене XIV века, возглавляемого блаженным Джованни Коломбини¹ .

Giuseppe Pardi. II beato Giovanni Colombini da Siena N. R. S. 1927, ff. Ill - IV), - так называемых "Иисусовых", или "Иже во Иисусе" ("lesuati vel Ingesuati"). Точное и ясное изложение исторических фактов в хронологической последовательности иногда сбивается на "житие" в виду явного сочувствия автора к герою, однако дает некоторую возможность судить об экономических и социальных корнях движения.

Но особенным вниманием пользуется итальянский янсенизм.

В яростной полемике схватились правоверный католик монсиньор Анджоло Гамбаро и проф. Дж. Кано из-за янсенизма у Ламбрускини. (N. R. S. 1926, 1 - 2, 3 - 4). Громадную статью этому течению посвящает Этторе Рота (Ettore Rota. Alessandro Manzoni e il lansenismo 1926, II, III, IV, V, VI; 1927, 1 - 2, 3 - 4), детально и утомительно излагая религиозную эволюцию известного поэта и новеллиста А. Манцони и попутно характеризуя основные черты итальянского янсенизма начала XIX в. (Дегола, Този и др.). Автор - представитель устарелой психологической литературной критики, слаб в архитектонике и крайне расплывчат. Сосредоточивая все свое внимание на личной психологической драме А. Манцони и усиливаясь выявить оригинальные черты его янсенизма, он опускает однако жизнь Манцони в Париже, его отношения к французским друзьям, вовсе не касается социальных предпосылок миросозерцания писателя, остальное же сваливает в кучу, построенную на ассоциациях по смежности и сдобренную педантической эрудицией.

Великодержавный туман, густо окутывающий "Новое Историческое Обозрение", в особенности сказывается в необычно большом месте, отводимом вопросам военной истории недавней империалистической войны. Всюду стремление героизировать "наших славных солдат", реабилитировать задним числом стратегические ошибки Кадорны и других злополучных итальянских стратегов, восславить доблесть итальянского берсальера и славу итальянского оружия, сваливая попутно вину за военные неудачи на разложение армии, виновниками которого, по мнению авторитетного военного историка журнала Пьетро Пьери, являются все партии, стоящие в той или иной оппозиции к фашизму: это джиолиттионцы, социалисты и католики (popolari), исполняющие веления папы пацифиста Бенедикта XV. Яркой иллюстрацией вышеуказанных мыслей служит статья вышеуказанного историка о злосчастном сражении при Капоретто (Pietro Pieri. La battaglia di Caporetto e del Grappa nell'opera di uno storico ufficiale tedesco. N. R. S. 1927, ff. 3 - 4).

Тем же об'ясняется и особенное внимание к итальянцам, поддерживавшим "во время оно" славу итальянского оружия вне пределов Италии. Д. Ж. Буонфильоли (G. Buonfigiioli. Un Italiano duce di eserciti nella Persia e nel Lahore. N. R. S. 1927, ff. 1 - 2) сообщает, например, биографические сведения о любопытной карьере некоего итальянского авантюриста, бывшего Наполеоновского солдата, Рубино Вентури (1795 - 1859), который, вынужденный эмигрировать из родного города на Восток, стал сперва военным инструктором Шаха персидского, а впоследствии главнокомандующим раджи Лагорского Руджет Синга и умер набобом в Париже.

Новое пытается внести в изучение темного и до сих пор переменного вопроса о происхождении карбонаризма Дж. Парди (G. Pardi. Nuove notizie sull'origine della Carboneria e di qualche altra societa segreta. N. R. S. 1926, f. 6) на основании новых архивных розысканий. Документальных данных - протоколов не сохранилось, есть лишь свидетельства современников и донесений тайных полицейских агентов высшей марки. Из них можно заключить, что карбонаризм связан был либо с французским или английским масонством и возник во время борьбы между старой и новой (бонапартистской) династией за неаполитанское королевство. Автор рискнул пойти дальше: опираясь на довольно сомнительные показания мемуаристов, он предполагает, что общество карбонариев было сперва основано в Сицилии при сочувствии английского резидента королевой Марией Каролиной (заядлой реакционеркой) для борьбы с Бонапартом, а потом перенесено на материк. Но ему самому представляется непонятным превращение крайних монархистов в конституционалистов, хотя он и силится об'яснить эту метаморфозу хитрым тактическим приемом политической борьбы. Гораздо интереснее печатаемые им в приложении, к сожалению, без всякого комментария, документы по истории других тайных обществ. Некоторые из них повидимому, носят явные следы провокаторско- полицейской подделки (сообщение о мнимой организации "Адельфов"), другие представляют большой интерес (сведения о так называемом обществе гвельфов, обществе "черной булавки", конгрегации "святой Веры" - санфедистов). Таким образом, вопрос о происхождении карбонаризма все еще остается открытым.

Новый "дух" журнала сразу дает себя знать, когда его сотрудники берутся за статью по истории социализма.

Альдо Феррари задался симпатичною целью характеризовать предшественников социалистического движения в Италии (Aldo Ferrari, Iprecur son del movi-

¹ Послужило материалом для новелл Анатоля Франса о брате Джованни в "Источнике св. Клары".

inento socialista in Italia N. R. S. 1926, f. I). И вот, прежде всего, он зачисляет в их ряды Маццини. Но излагая его идеи в хронологическом порядке, напирая на его критическое отношение к системам французского утопического социализма, он не видит ни позаимствований из этих же самых систем, ни типичного мелкобуржуазного демократизма с мистической и националистической окраской (учение о солидарности классов и пр.). Эволюция взглядов Маццини ему не знакома, пред ним маячит любезный его националистическому (а, может быть, и фашистскому, как увидит далее читатель) сердцу образ - и он решает, что Маццини - национал-социалист.

Следующий "предшественник" Джузеппе Феррари, зависимость которого от французских утопистов тоже ускользнула от автора (сен-симонисты и др.), несмотря на выхваляемые автором пышные фразы о двух революциях, демократической и пролетарской, на национальной основе (!!), не что иное, как обыкновенный буржуазный радикал с националистической окраской.

Третий, по словам самого автора, "социалист на миг", Монтанелли, еще правее предыдущего, преподносит типичную буржуазную радикальную программу, называя ее, ничтоже сумняся, "программой итальянских социалистов".

Наконец, на идеологию последнего, наиболее интересного (для нас, но не для автора), активного участника революционного движения 50-х годов, Пизакане, оказали влияние и сен-симонисты, и коммунисты 40-х годов. В его "Политическом завещании" уже проскальзывают идеи коммунистического манифеста и предсказания пролетарской революции. Автор смело зачисляет этого героического революционера в национал-анархо-коммунисты (!).

После этого автору остается установить сущность искомой им итальянской (!!) социалистической школы. Храбро выводя за скобки все, что удается ему надергать общего в различных сочинениях первых трех "предшественников" (Пизакане не подходит под мерку и предусмотрительно выбрасывается), он устанавливает следующие основные черты этой "школы": национализм, любовь к отечеству (анти-пацифизм), историзм, отрицание анархизма, коммунизма и марксистского коллективизма, свободная кооперация, осуждение "необычайной и бунтарской борьбы классов", которое "сближает ее (эту "школу"!) с реалистической и эволюционистской английской школой, и противопоставляет абстрактной и зажигательной школе Прудона-Бланки (!!!), равно метафизически консеквентной школе Маркса и Энгельса". Придя таким образом прямехонько к фашистским союзам, автор проливает слезы о том, что массы ошибок (каких?) этой "школы" помешали ей привлечь на свою сторону итальянских рабочих своей "реальной" программой и стать собственно итальянской социалистической партией "итальянской марки", примиряя национальную социалистическую идею в противоположность социализму "германской марки"...

Дальше итти некуда...

Но социализм "германской марки" живет, и несмотря на разгул фашистского террора среди итальянских историков, уцелело еще несколько марксистов, хотя и порядочно полинявших. Редакция все же принуждена считаться с этим фактом и поэтому помещает иногда, как мы уже говорили, перепечатки из сочинений Плеханова, снабжая их обеззараживающим послесловием, об'ясняющим, что Плеханов ошибался и его ошибки исправлены Бернштейном, Ж. Сорелем, Кроге и другими мудрыми мужами, напитавшимися историко- политическим реализмом в 1871-1900 годах (идея редактора!). Иногда же печатается поверхностный и сбивчивый этюд об историческом материализме (Ferdinando d'Antonio. Del materialismo storico N. R. S. 1926, ff. 2 - 3), с иронически- утешительным предисловием, что и всех-то исторических материалистов в Италии на перечет, не больше, чем пальцев на одной руке, но все же (не без ехидства по адресу всемогущего правительства) "в сей период чистого философского и исторического идеализма, когда предпочтительно об'яснять, что вдыхаешь чистейший нектар, не лишне изложить некоторые из критериев "плачевной" материалистической концепции"...

Для редакции лучший марксист - А. Лабриола, ибо, по словам редактора, он к концу своей жизни не только отошел от социализма в общем смысле этого слова, но и заранее благословил колониальную политику в Ливии (Триполи).

Относясь с великим благоговением к памяти таких обратившихся "итальянских" социалистов, журнал не проходит мимо годовщин смерти больших социалистов "немецкой марки". Маленькую заметку по поводу 25-летия со дня смерти Вильгельма Либкнехта, пишет некий Максимилиан Клаар (Massimiliano Claar. Guglielrno Liebknecht e il Socialismo tedesco. N. R. S. 1926, ff. 2 - 3), с гордостью заявляющий, что "уничтожение социализма в Италии" радует того, кто, как пишущий, насчитывает в своем активе тридцать лет активной борьбы против социализма". Ясно, что такому "борцу" смерть Карла Либкнехта представляется "таинственной".

Но и при такой "очищенной" работе уже полуфашистского журнала многие опасности таятся для него во мгле грядущего от действительных, тайных и явных, особенно новообращенных фашистов. Достаточно было известному историку рим-

ской литературе профессору de Sanetis подвергнуть критике недавний труд о Цицероне новоявленнного фашиста профессора Э. Чачери, чтобы тот прислал в редакцию гневный, полный угрожающих намеков и скрытых угроз ответ, выхваляя свою написанную в панегирическом тоне книгу, как труд, который должен "усилить и возвышать в нашем юношестве чувство итальянизма" ("il senso d'italianita")". А что до намека на его перемену прежних взглядов на Цицерона, то "всякий-де ныне знает, что глубокая духовная перемена произошла во многих наших ученых после великой войны, которая вернула отечеству границы, к коим давно были устремлены мучительные думы великих итальянцев, и что, мало того, ныне трудами Национального Правительства завершается настоящее обновление народного сознания". (intorno a Cicerone e alla critica moderna. Emanuele Ciaceri N. R. S. 1927, ff. 1 - 2).

Гораздо безопаснее поэтому заниматься историей итальянского искусства!

И вот, Джузеппина Сасси ликвидирует окончательно легенду о любви поэтессы Виттории Колонна к Микель Анджело Буонаротти (Giuseppina Sassi. Corrispondenze d'offetti l relanzioni d'arte del nostro Risorgimento. N. R. S. 1926, f, 6).

Арнальдо Ферригуто дает интересную интерпретацию загадочной доселе картины Джорджоне "Буря", символизирующей, по его мнению, господствовавшее в эпоху Ренессанса учение о четырех стихиях (Arnaldo Ferriguto. La fisica della Rinascenza ed Il sogetto di un copolavoro. N. R. S. 1926, f. 6).

Столь же безопасно откликается на текущие юбилейные моменты: Ахилл Норса, основываясь исключительно на итальянской литературе, характеризует философию истории Маккиавелли (Achille Norsa. De filosofia della storia nel Macchiavelli. N. R. S. 1927, ff. 5 - 6), выдвигая его натуралистический детерминизм при отсутствии идеи прогресса.

Еще лучше печатать переписку великих итальянских ученых, хотя бы они были физиками, а не историками, как знаменитый Вольта, с их иностранными друзьями и почитателями (Carlo Volpati. Amici e ammiratori di Alessandro Volta in Germania. N. R. S. 1927, ff. 5 - 6).

Но всего безобиднее с сокрушающей эрудицией решать вопросы по исторической топографии, где было подлинное Кавдинское ущелье или Ронкальская долина (N. R. S. 1927, f. 3 - 4).

Вполне понятно, что недавно вышедший капитальный труд маститого германского историка Ф. Мейнеке, - Die Idee der Staatsrason in der neueren Geschichte - типичный образчик регрессивного движения старой немецкой историографии к идеалистическому дуализму, нашел себе в журнале обширную хвалебную рецензию. (N. R. S. 1927, ff. 5 - 6).

Понятно и то, что статьи по методологии истории не выходят за пределы крайне общей и поверхностной популяризации трафаретных взглядов формального и механического синтеза, хотя бы их написал и такой серьезный исторических дел мастер, как А. Сэ (Enrico See. Specializatione e sintesi nella storiografia. N. R. S. ibidem).

Перед итальянским историком стоит дилема: или стать фашистом, или постепенно превратиться в коллекционера исторических фактов, библиографа, писателя, неохотно, робко и неумело приступающего к социальному анализу.

Тускнеет свободная мысль, иссякает творческая энергия, наступает склероз исторической науки в удушающей атмосфере фашизма.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. Васютинский:

Комментарии: