О. LEFEBRE, R. GUYOT, PH. SAGNAC, La Revolution francaise, 1930, p. 577.

Новый компендиум истории французской революции представляет собой очередное "руководство" и, как всякое руководство, страдает некоторой неряшливостью и сжатостью, переходящей в схематизм. У рецензируемого руководства есть, однако, и два существенных достоинства, которые могут придать ему некоторый интерес в глазах советского читателя.

Во-первых, в противность обычаям ни трактует Великую французскую революцию в подчеркнуто международном разрезе. Это делает еще более схематичным изложение "внутренней истории революции, но придает изложению специальный интерес. После Сореля много воды утекло, а новых изданий общей картины международных отношений французской революции с тех пор не появлялось; в этом же руководстве международным отношениям уделено едва ли не две трети общего количества страниц.

Во-вторых, рецензируемое руководство составлено исключительно компетентными буржуазными историками, работавшими над своим предметом еще в прошлом веке и не прекращающими работать и сейчас. В частности, весьма заметную печать наложило на сборник то обстоятельство, что двое из авторов долгое время работали по опубликованию экономических документов французской революции. В результате труд, хоть и написанный с буржуазно-либеральной точки зрения, оказывается освобожденным от того поверхностно-юридического доктринерства, к которому мы привыкли по работам "классического либерализма", некогда представленного Оларом. Здесь экономическая материя и экономическая точка зрения недостаточно выступают в изложении первого периода революции, но доминируют в истории Конвента, Термидора и Директории.

Чтобы показать, как далеко вперед шагнула либеральная историография со времен Олара, достаточно привести несколько иллюстраций из отдела, посвященного периоду высшего подъема Великой французской революции. Прежде всего революционные войны не были войнами только национальной защиты. В противном случае "было бы естественно, чтобы Комитет общественного спасения амнистировал всех тех, даже из бывших привилегированных, кого национальное чувство принуждало к повиновению". Этого, однако, не было. Наоборот, террор усиливался как раз тогда, когда военные опасности уменьшались. "Это объяснялось тем, что война не была только национальной: это была классовая война. Третье сословие не только защищало землю отечества, оно продолжало начавшуюся в 1789 г. борьбу против аристократии", перенесенную теперь на международную арену.

Если войну приходится объяснять классово-экономическими причинами, то война не может объяснить и экономических процессов внутри страны. "В отношении экономическом и социальном военный дух только частично может объяснить движение, породившее диктатуру: если снакюлоты требовали регламентации, делалось это гораздо больше во имя собственной выгоды, чем в интересах национально-революционной защиты, - пусть страдает от "того и якобинская буржуазия" (с. 232 - 233).

Экономическое содержание диктатуры Комитета общественного спасения авторы характеризуют в общем верно, - для них не пропал даром ни опыт государственной организации хозяйства во" время мировой войны, ни даже опыт Октябрьской революции Комитет хотел видеть в своей регламентационной практике только временные меры военной необходимости. Санкюлоты, вероятно, усматривали в ней социальную ценность. Но как бы там ни было, а "экономика страны оказалась в значительной части национализированной, то ли непосредственно - организацией государственных мануфактур, то ли косвенно - посредством снабжения сырьем и сдельщиной, посредством контроля за производством, посредством реквизиций продукции и особенно посредством таксации" (с. 241).

Как видим, все это очень близко к действительности и очень напоминает заимствование из той антиоларовской, клас-

сово-экономической концепции французской революции, которую в современной Франции представляет Матье.

Из трех авторов этой книги к Матье наиболее близок Лефевр, которым написаны все отделы до термидорианской реакции и который прямо ссылается на Матье, используя его выводы. Описывая последние месяцы якобинской диктатуры, Лефевр подробно останавливается на вантозских декретах, и соглашается с Матье в том, что именно в них был центр робеспьеристской политики (с. 247).

Оценка этого периода определяется той общей оценкой всего движения в целом, которую дает Саньяк в заключительных главах и на которой сходятся все три автора: Великая революция призвана была превратить Францию в государство демократической сельскохозяйственной буржуазии.

"Она не старалась уничтожить пролетариат, раздавая землю беднякам; она не отвлекла для них ни одной части национальных имуществ, которые были целиком распределены; она приготовляла - только исподволь, издалека, - сельскую демократию; но при этом она радикально изменила французское общество. Интересы заставили поступиться даже принципами. Чтобы защитить свои новые, еще не прочные приобретения, буржуа и крестьяне без колебаний призвали сильную власть, способную охранить их против возвращения Бурбонов и аристократии старого режима; именно эта необходимость социальной гарантии и привела Бонапарта и его диктатуру" (с. 545).

Правильная оценка, хорошая оценка. Остается ли она для трех нынешних французских либералов только делом исторического прошлого? Не заставляет ли подкупающая искренность этих строк почувствовать самое актуальное стремление авторов к "социальной гарантии", которая вынуждает даже "принципы" уступить место "интересам"?

А. Р.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: