В 1870 г. Маркс, аргументируя свой протест против бакунистов, требовавших перевода Генерального совета из Лондона, писал: "англичане обладают всеми необходимыми материальными предварительными условиями социальной революции. Чего им недостает, так это духа обобщения и революционной страсти"¹ .

Это положение Маркса не потеряло своей остроты и до сих пор, с двумя лишь добавлениями: оно верно сейчас по отношению ко всем передовым странам, объективно вполне созревшим для социалистической революции, оно, во-вторых, не является тайной для самой буржуазии. Господствующие классы, убежденные опытом революции, хорошо сознают, что вдохнуть в пролетариат недостающий ему дух и революционную страсть, а тем самым ускорить и зажечь революцию, может в немалой степени самый факт победоносного строительства социализма в Советском Союзе.

"Принципы Москвы целиком отличаются от принципов Западной Европы; мы могли бы даже сказать, что они отличаются от принципов цивилизованного мира", - совсем недавно писала крупнейшая буржуазная газета "Таймс"² , вдохновляющая всю современную политику "твердолобых"... "Так велика пропасть, отделяющая эти два умонастроения, что никакое умничанье и никакие фокусы не смогут перебросить через нее мост. Здесь невозможен компромисс. Мы должны либо признать большевистские принципы, либо стать на защиту традиционных принципов цивилизации", - так мотивирует империалистическая пресса свой новый клич: down with the bolschevism!³ "... И не только Великобритания, но и весь мир пострадал от этого (большевизма. - И. М.) - продолжает автор, сколачивая опять единый противосоветский фронт и подготовляя объединенную интервенцию, - сегодня жертвой является Великобритания, завтра Соединенные

¹ К. Маркс. Письма к Л. Кугельману, изд. 1907 г., стр. 70. Разрядка моя. И. М.

² Цитирую по книге "Авгур" "СССР-угроза цивилизации", Гиз, 1927 г., стр. 87.

³ "Долой большевизм".

Штаты могут оказаться "в аналогичном положении. Демократия в опасности!"-так подводит итоги своему анализу идеолог интервенции, чувствуя колеблющуюся почву под ногами по мере роста источника "духа обобщения и революционной страсти" - СССР.

А сейчас, буквально уже на наших глазах, зашевелились те, чей обостренный нюх загодя чует поживу: в Лондоне происходит попытка объединить всех банкиров, в руках которых скопились русские военные и довоенные долги. Денежная подготовка всюду и везде предшествует какому бы то ни было предприятию: финансовая интервенция предшествует военной.

Всего 8 лет прошло с тех пор, как последние английские "интервенционные суда скрылись за горизонтом, покидая негостеприимные берега Советского Союза, - время чуть больше того, которое Щедрин считал "вполне достаточным, чтобы обучить чему-нибудь постоянной долбежкой даже зайца, - а "неудачники" уже позабыли об исходе своего предприятия. Современные соперники салтыковского зайца с упорством, достойным совсем другого применения, опять готовят новый поход, повторение первой интервенции.

А, между тем, "все это уж бывало", притом в размерах, которые русская буржуазия, лучше других благодаря опыту поражения разбирающаяся в масштабах, считала (вполне достаточным для полного разгрома большевизма.

Строго говоря, интервенция, если под ней понимать вооруженное вмешательство, началась в России задолго до высадки специального экспедиционного корпуса-высадки, имевшей место 2 августа 1918 года.

Февральская революция, к которой "союзники" приложили руку, пошла дальше всех намеченных ей пределов: из средства, укрепляющего военную позицию России, она превратилась в начало фактического прекращения войны. Недаром уже 4 апреля 1917 года Соединенные Штаты Северной Америки нарушили свой, ставший традицией, нейтралитет и объявили войну Германии. Дело здесь, конечно, не в том, что свержение русского самодержавия дало возможность заявить, что теперь война ведется "демократией" против прусского абсолютизма, - это лишь ловко использованный агитационный прием - просто практичные американцы поняли, что неминуемый выход России из войны нарушит равновесие воюющих сторон, на котором, собственно, и держался "нейтралитет" Америки. Но объявить войну не всегда значит начать ее: самая революция, особенно ее ход " намечавшиеся перспективы оказались настолько неожиданными, что к войне Америка оказалась неготовой. Нужен был большой промежуток "времени - фактор, "играющий, как известно, в войне едва-ли не одну из самых решающих ролей, - пока формальное объявление войны не воплотится -в реальное ведение войны с многомиллионной армией, требующей колоссальных боевых припасов и т. п.

Пока все это лихорадочно готовилось, а затем с такой же поспешностью перебрасывалось к фронту через тысячеверстные пространства, при-

том лежавшие под ударом подводного флота Германии, Временное правительство должно было приковать немецкие корпуса к восточному фронту. При этом, какие средства были пущены в ход, можно, судить по одному предприятию. На ряду с предоставлением Временному правительству новых займов, огромных материальных средств, технической помощи крупнейшими специалистами союзники решили "зять в свои руки и пропаганду, из рук-вон плохо поставленную правительством. Задуманное, однако, оказалось не таким легким в исполнении: "союзники в глазах крестьянской России были не лучше царского самодержавия, - сознался один из инициаторов плана, член американской миссии Красного Креста полковник Робине, - предприятие должно было быть русс к и м, и притом, революционным".

Любопытно здесь отметить для тех, кто потом в эпоху интервенции твердил о "приглашении" союзников русским народом, что задолго до интервенции союзники, по их собственному признанию, в глазах широких масс были уже не лучше царского самодержавия!

Вывод, между тем, нашли довольно быстро. В тогдашнем Петрограде был организован "Комитет гражданского воспитания свободной России", во главе которого поставили "бабушку русской революции" Брешковскую, а в качестве членов вдели Н. Чайковского, затем Лазарева, личного секретаря Керенского, Д. Соскиса и др. Комитет, по союзническому плану, предполагал купить несколько газет, а также издавать мелкие агитационные брошюры, листовки и т. п., имеющие целью поднять массы на войну против немцев, однако, "отнюдь не в целях поддержки союзников, а ради спасения революции". Центром работы должна была стать устная пропаганда, для чего набрали до 800 пропагандистов, полученных, главным образом, от генерального штаба. Деньги, в сумме 12 миллионов рублей, получили от ... Петроградского отделения американского банка, да кроме того от американского правительства затребовали один миллион долларов единовременно, да по 3 сверх того в продолжение первых трех месяцев.

Как ни грандиозен был размах всех этих мер, неумолимый ход действительности брал свое: армия все более уходила из рук правительства, явно не желая воевать. Оставить ее на фронте можно было совсем другими средствами.

18 июля н/с. 1917 г., когда выяснился разгром июльской демонстрации в Петербурге и переход власти в решающем месте в руки буржуазии, генерал Нокс, всю войну находившийся при русских (войсках, как представитель союзнического штаба, набросал следующую программу "успокоения" революции, которая и была передана через английского посла министру иностранных дел Терещенко:

"1. Восстановление смертной казни по всей России для всех подведомственных военным и морским законам;

2 Требование солдатам, принимавшим участие в незаконной демонстрации, выдать для наказания агитаторов;

3. Разоружение всех рабочих в Петрограде.

4 Организация военной цензуры с правом конфисковывать газеты, возбуждающие войска или население к нарушению порядка или военной дисциплины;

5. Организация в Петрограде и других больших городах "милиции" под командой раненых офицеров из солдат раненых на фронте, выбирая предпочтительно людей в возрасте 40 лет и больше;

6. Разоружение и превращение в рабочие батальоны всех полков в Петрограде и уезда, если они не признают всех вышеуказанных условий" ¹ .

Терещенко заявил, что он принимает всю программу за исключением первого пункта. Дальнейшая работа правительства показала, что его заявление отнюдь не было пустой декламацией: разгром революционных организаций быстро подвинулся вперед. Но и этого уже оказалось недостаточным И тут союзники выступают с новым, еще более решительным планом 30 июля н/с. генерал Нокс обратился с письмом к английскому послу на тему "Военное состояние России".

"Правительство, наконец, приняло некоторые меры, - писал генерал, рассказывая о разложении русской армии и ослаблении фронта. -Мы имеем прямой интерес в восстановлении порядка в России и дисциплины в русской армии, вот почему наша обязанность заявить, что принятые меры совсем недостаточны. Правительство имеет сейчас неограниченную власть, если бы оно только воспользовалось ею. Две предпринятые меры - восстановление смертной казни и закрытие "Правды" (!)-пришли слишком поздно, чтобы положить конец всему этому без дополнительных мер" ² .

Дело уже идет не только о разгроме большевиков - закрытие "Правды" в числе одной из основных мер - нужна новая система мер, сводящих всю революцию на нет. Вот эти меры.

1. Должна быть полностью восстановлена дисциплина в армии, как первый шаг к созданию порядка в стране.

2. Престиж офицеров должен быть 'восстановлен всеми возможными мерами.

3. Вернуть начальникам власть. Должно быть восстановлено отдание чести во всякое время и во всяком месте.

4. Упразднить все комитеты в армии за исключением ротных, которые будут иметь дело лишь с вопросами солдатского желудка.

5. Восстановление порядка в тылу.

Самое пикантное, однако, не в этих мерах. Очень интересно и ценно для историка найти документальное подтверждение тому, что до сих пор

¹ А. Кnox, With the Russian Army 1914 - 1917, vol. II, London 1921, p. 662.

² Там же, р. 744.

было лишь догадкой политиков. Что союзники ни перед чем не останавливались в вопросе поднятия боеспособности русской армии, давно стало общим местом. Но этот документ, в правдивости которого можно не сомневаться, ибо он опубликован самим автором, важен в другом отношении.

29 июля н/с. в ставке под председательством А. Ф. Керенского, в присутствии Терещенко, состоялась конференция всех командующих отдельными фронтами. На совещании генерал Деникин произнес речь и представил проект тех мер, которые нужно было немедленно ввести для спасения армии. Все присутствующие генералы, начиная с Брусилова, Алексеева, Рузского, Лукомского и др., кончая комиссаром Юго-Западного фронта Савинковым, полностью присоединились к проекту Деникина, и его, таким образом, можно рассматривать, как программу контрреволюции.

План этот сохранился в делах управления генерал-квартирмейстера ("ген. Романовского) при верховном главнокомандующем ¹ .

Вот основные пункты программы:

1. Сознание своей ошибки и вины Временным правительством перед офицерством.

2. Петрограду прекратить всякое военное законодательство. Полная мощь верховному главнокомандующему.

3. Изъять политику из армии.

4. Отменить "декларацию". Упразднить комиссаров и комитеты, постепенно изменяя функции последних.

5. Вернуть власть начальникам. Восстановить дисциплину и внешние формы порядка и приличия.

6. Ввести военно-революционные суды и смертную казнь для тыла войск и гражданских лиц, совершающих одинаковые преступления.

7. Создать в резерве отборные части трех родов оружия, как опору против военного бунта и ужасов предстоящей демобилизации.

Если из этой программы отбросить один-два пункта, то все остальное буквально совпадает с проектом английского генерала Нокса, иногда даже буквально. Кто у кого при этом списал - пока выяснить не удалось, добавлю только, что даже примеры, приведенные в качестве иллюстрации, одни и те же и Нокс и Деникин подчеркнули, что многие офицеры были убиты без какого либо протеста со стороны Керенского, который в то же время вскипел от негодования, когда узнал о пощечине, полученной на фронте Соколовым, одним из авторов знаменитого приказа N 1.

Программа (русской контрреволюции была и программой союзников Последние, если и не были инициаторами, то безусловно были наиболее активными пособниками корниловщины - таков вывод из сравнения и сопоставления обеих программ.

¹ Часть этих документов была опубликована в "Красной летописи" N 6 за 1923 год тов. Бухбиндером. Стр. 9 - 64.

Но тут, собственно, и догадки не нужны. У нас имеется прямое свидетельство одного из союзников.

6 марта 1919 года член американского Красного Креста полковник Робине давал показания Овермэнской комиссии Американского сената. Создана была эта комиссия в разгар интервенции, чтобы показать американскому общественному мнению большевизм в самом отвратительном виде. С этой целью в комиссию были вызваны для дачи показаний все, кто мог рассказать о грабежах, национализациях женщин (самая популярная тема в отчете, состоящем из 1840 страниц), насилиях со стороны большевиков и т. п. Легко судить насколько "объективен" такой материал, но это как раз наилучшее свидетельство тому, что себя-то зря оговаривать не станут.

Этой-то комиссии Робине говорил: "Союзные представители участвовали в этой авантюре (корниловской. - И. М.) из искренних и патриотических побуждений. Будучи тесно связаны со старым (режимом, они не входили ни в какие устные соглашения с новым строем (после февраля 1917 г. - И. М.), и внимательно прислушивались ко всему тому, что говорили семь процентов населения (верхушка. - И. М.), сознавшие, что в случае укрепления революции, им придется навсегда распроститься со своими старыми привилегиями".

На вопрос Овермэна, кого он имеет в виду под союзными представителями, Робине ответил: "Я имею в виду представителей в России союзных правительств: Франции, Англии, Америки и Италии".

А дальше Робине словоохотливо - мы позже узнаем причину этой откровенности - выбалтывает, что собственно делали союзники в корниловском лагере.

"Он продолжал, - передает свой разговор с генералом Ноксом полковник Робинс: "Вам бы следовало быть с Корниловым" - и покраснел, вспомнив, что мне известно, что английские офицеры, одетые в русскую военную форму, в английских танках следовали за наступавшим Корниловым и едва не открыли огонь по корниловским частям, когда те отказались наступать Дальше Пскова"... ¹ .

Дело, оказывается, не только в идеологической подготовке, а в прямом участии в корниловщине. Корниловщина, таким образом, это первая попытка, репетиция интервенции, однако, не генеральная. Последняя, или вернее сама интервенция, началась позднее.

Под непосредственным впечатлением Октября вся пресса союзников завопила о необходимости борьбы с новым правительством. Из-под пера Френсиса на второй день революции - 8 ноября - вырывается буквально проклятие:

"Сообщают, что петроградский совет рабочих и солдатских депутатов назначил кабинет с Лениным в качестве премьера, Троцким - министра ино-

¹ Октябрьская революция перед судом американских сенаторов, Гиз, 1927 г. стр. 134 и 143.

странных дет и мадам или мадемуазель Колонтай - министра просвещения. Отвратительно! - но я надеюсь, что будут приняты скорые меры, т. к., чем смешнее положение, тем быстрее исцеление" ¹ .

"Отвратительным" считала положение и вся буржуазия, представляемая Френсисом, ибо дело шло в первую очередь о том, что, как заявил в английском парламенте генерал Крафт ² , "миллион с лишним немецких солдат с Востока хлынет против нас" Дальнейшие шаги русского правительства только подливали масло в огонь и без того скачущей и играющей буржуазии Но от впечатлений, хоть и "отвратительных", до непосредственных практических шагов все же довольно далеко, а события в России шли своим чередом: советская делегация выехала в Брест для заключения перемирия. Первые же речи, прозвучавшие в Бресте, заставили насторожиться кушающих по обе стороны фронта. Немцы, разгадав маневр большевистских делегатов - говорить через голову Кюльмана и Гофмана с солдатской массой - резко и быстро переменили тон разговора, до того несколько выжидательный. В воздухе запахло разрывом между большевиками и немцами, а значит и вооруженным столкновением. Появилась надежда на продолжение войны большевиками, и пресса не преминула откликнуться. Сдал в своей травле советов "Times", a "Daily News" 4 января пишет:

- "Неужели мы должны быть молчаливыми и пассивными свидетелями брестского конфликта. Неужели союзники должны стоять в стороне и не принимать участия. Неужели мы оставим Россию одну бороться с нашим врагом без нашего руководства, поддержки или симпатии?" ³ .

Дело не ограничивается прессой. Английское правительство выпускает из плена тт. Чичерина и Петрова и направляет их в Россию. В самой России, очевидно, не без согласия своих правительств⁴ , английский военный атташе Локкарт, французский - Садуль, американский представитель Красного Креста Робинс пытаются завязать сношения с советской властью, не останавливаясь перед предложением помощи в грядущей борьбе против немцев.

По-новому начинает оценивать положение и парламент Англии.

Бонар Лоу произносит следующую речь 7/III - 18 г. во время вотирования кредитов:

"Абсурдно думать, что Германия сумеет использовать во всю и эксплоатировать страну с 100 милл. населением и такой обширной террито-

¹ Francis, Russia from the American Embassy, N. I. P. 187.

² Parlamentary Debates, V. 105, P. 352.

³ Цитирую по Левидову. Очерки из союзной интерв. в России, стр. 31.

⁴ Бьюкенен, Мемуары дипломата, "... в согласии с решением, принятым парижской конференцией, -чтобы союзные правительства, отнюдь не прощая измены России, вступили в неофициальные сношения с петроградским правительством, Локкарт.. будет сноситься с этим правительством в качестве нашего неофициального агента" Стр. 290.

рией... По моим сведениям в России нехватает продовольствия, и попытка немцев взять его, - только подымет против них народ... Мои надежды идут дальше.. Я надеюсь, я думаю, можно сказать, я верю, что жестокий образ действия, которым Германия попирает своего распростертого врага, неминуемо создаст огромный подъем враждебности к ней повсюду в России"...^1.

Выступающий потом депутат Кинг² (и Макдональд) предлагает парламенту войти в более тесную связь с большевиками. Большую речь произносит в тот же день mayor Chappie:

"...Англия находится под подозрением в России...

Мы арестовали Троцкого в Галифаксе, мы интернировали нескольких из их друзей, мы отказались признать их правительство, мы не приняли их посла, наша пресса вела огромную кампанию с презрительными намеками против большевиков и русского правительства... Скверно это или хорошо, но это не помогает нам давать советы... русским властям... Лучше просить Америку... принять шаги, уместные для того, чтобы выправить отношение союзников к русскому народу и лидерам общественного мнения там"...³ .

Все речи этого периода носят миролюбивый оттенок. Недавние разговоры и толки о японской интервенции затихают, а в парламенте все чаще раздаются даже протесты против возможности такого вмешательства:

"...настоящая причина (японской интервенции. - И. М.) не военная. Настоящая причина не рвение для организации России. Действительная причина вне этого. Дело просто в том, что Россия разбита и беспомощна, что она не в состоянии защищать себя, и я надеюсь, что союзники во всяком случае не намерены воспользоваться этим положением" ⁴ .

Психологически вполне понятно настроение, выраженное в речи: незаконченные брестские переговоры питали еще надежду на возвращение России в империалистскую цепь, а там... на то цепь и является цепью, чтобы приковывать жертву. Насколько сильны были надежды, показывает телеграмма, посланная Вильсоном всероссийскому съезду советов с выражением "искреннего сочувствия русскому народу, в особенности теперь, когда Германия двинула свои вооруженные силы вглубь страны, чтобы помешать борьбе за свободу"... 16 марта 18 года рассеяло все эти иллюзии: 4 съезд советов утвердил Брестский мир, а 18 - 22 марта он был одобрен германским рейхстагом.

Понадобилось ровно столько дней, сколько требуется на получение через океан и проверку этих сведений, чтобы рассеянные надежды сменились решительной деятельностью. Япония, спровоцировав нападение на одну из "своих контор, высадила 4 - 5 апреля (вооруженный десант во Владивостоке,

¹ Parlamentary Debates, Vol. 103, стр. 21 - 58.

² Там же, стр. 2175.

³ Там же, т. 103, стр. 2256.

⁴ Из речи Lees Smith 14/III.

даже не сговорившись подробно со всеми союзниками, настолько она была уверена в одобрении сделанного ею шага.

Японский десант во Владивостоке шел навстречу тайным желаниям союзнической буржуазии, но он таил в себе много горечи, ибо японские штыки, так охотно двинувшиеся в Россию, означали не только, или вернее не столько восстановление фронта против Германии ¹ , сколько закрепление японцами своей позиции на временно оставленных рынках. С другой стороны, общественное мнение, привыкшее за последнее время к "доброжелательному" отношению к России, не было готово к таким резким переходам. Этому огромному маховому колесу трудно дать сразу новое направление, нужна подготовка, нужна предварительная работа, к чему и приступает весь грандиозный аппарат современного демократического государства.

Послы Англии, Франции и Америки заявляют наркоминделу тов. Чичерину о полной непричастности своих правительств ко всей этой истории, хотя вслед за японским во Владивостоке высаживается и небольшой английский отряд - для большого на месте людей не хватило.

В то же время подготовка общественного мнения начинается через парламент.

22/IV в докладе о финансовом положении страны, Бальфур останавливается на русских долгах:

". Мы не можем игнорировать того, что случилось в России. Но я не могу допустить, я не верю в то, что мы должны считать русский долг плохим долгом (bad debts), т. к. рано или поздно, независимо от того, что случилось теперь, будет или не будет Россия поделена, но будет устроенное правительство в этой стране. Естественные богатства России велики, и эксплоатировать их можно только с помощью капитала, и когда (когда бы то ни было) там будет правительство, потребуется иностранный капитал, и они поймут, что это недостижимо без признания старых долгов" ² .

Тут еще нет прямого призыва к интервенции, но общество старательно уверяется в том, что теперь в России правительства нет - какое же это правительство, раз оно не признает долгов? - что ordered government - добропорядочное, устроенное правительство только должно еще притти, притом правительство, которое will realise - "поймет", что долги должны быть уплачены. В этой речи характерно вместе с тем, что помимо "предательства" России в войне - официальный мотив интервенции - выдвигается и долг, как

¹ У Японии, вообще, не было намерения всерьез втянуться в войну. Еще 3 октября 17 года русский посол в Токио телеграфировал, что "Япония несогласна посылать войска на театр военных действий". Выгоднее выждать взаимного ослабления противников - это определяло ее нежелание воевать.

² Parlamentary Debates, Vol. 105, стр. 698.

один из основных вопросов, которые подлежат решению будущего правительства, а тем самым, как причина непризнания нынешнего правительства.

Дальше несколькими днями подготовка общественного мнения продвигается еще на шаг вперед. На вопрос одного из депутатов, обращенный к государственному секретарю по иностранным делам, "намеревается ли оно теперь (а во время брестского мира были такие разговоры в парламенте. - И. М.) назначить своего посла в Россию", - последовал резкий ответ Бальфура:- нет¹.

И газеты подхватили этот ответ, услужливо объясняя всем, кому ведать надлежит, что это означает.

Дальше-яснее: к тому же Бальфуру, мин. ин. дел, обращен вопрос - "было ли какое-нибудь соглашение заключено между союзниками и Америкой относительно невмешательства (non intervention) в русские дела"...

Бальфур в ответ заявил: "нет правды в известии о том, что достигнуто какое-то соглашение о воздержании от интервенции в России (to abstain from intevention)".

Сомнений нет: "воздержания" не будет, значит будет вмешательство - подчеркнул парламент устами своего министра иностранных дел.

Уже в начале июня, когда выяснилось истощение немецкой живой силы и все растущее число американских армий, Клемансо произнес речь в Париже: "теперь мы отступаем, но мы никогда не сдадимся", а английский парламент стал решительнее продолжать прежнюю систематическую кампанию по вмешательству в русские дела, которую переживаемая в момент немецкого наступления паника только быстрее двинула "перед.

В Нижней Палате м-р Асквит снова возвращается к вопросу об интервенции:

"... развал русского противодействия Германии - вот непосредственный источник и причина всех наших несчастий, от которых мы страдаем на западном фронте. Но мы все же не можем закрывать наших глаз на то, что происходит в России,... и обращаться с ней как с несуществующей или a negligible quantity;... это политика фатальной близорукости, и, по моему, всеми средствами дипломатии, и, если понадобится, с помощью военной и морской поддержки, мы должны, пока не поздно... установить отношения дружбы и интимного союза с великим русским народом...

Я знаю очень хорошо деликатность плана, я знаю интернациональные и другие трудности, с которыми в этой четверти года встретится предложение об интервенции, и поэтому я не произвожу давления на правительство.., но мы стремимся больше, чем когда-либо, иметь Россию на своей t тороне² .

¹ Parlamentary Debates.

² Там же. Vol. 107, стр. 237, 18 июня.

А м-р Мартин набрасывает подробный план всех мер по завязыванию "дружбы" с "русским народом", причем о русском народе говорили в "противовес советскому правительству, не представлявшему, якобы, народа. План состоял в том, что объединенная экспедиция, предводительствуемая англичанами (conducted by the British government), в составе всех союзников, а особенно Америки и Японии, должна быть направлена в Сибирь. Должны быть использованы тысячи китайцев, работающих на западе Америки, для постройки железных дорог с целью ускорения подвоза: "Я верю, - закончил депутат свою речь, -... если мы получим такую армию, посланную в Сибирь через Владивосток... на восточный фронт германской империи, именно по этому направлению мы войдем в Париж и положим конец ужасной войне"¹ .

Если были какие-нибудь сомнения в необходимости интервенции, то они касались только форм ы, но не сути ее. Так, полковник Wedgwood 24 июня выступил против интервенции следующим характерным образом:

" .. интервенция, о которой просят, как мел от сыра отличается от той, которая навязывается народу против его воли... Она бросит русских большевиков, так же как и буржуазию, в руки германцев, у которых они будут искать защиты от желтой опасности,... она разрушит веру в союзников,... она принесет бедствие нашему делу...".

Смело можно подумать, что за этим должен последовать один только вывод: отказ от интервенции - но такой вывод следует по законам простой логики, а не логики парламентариев.

"По-моему, - продолжает оратор, -25 000 американцев, направленных в Сибирь, по просьбе (русских, сделают больше, чем 500 000 во Франции. Они не только оттянут часть германских войск с Западного фронта..., но и будут тем зерном, вокруг которого соберутся... силы славян для будущего спасения демократии от империализма" ² .

А премьер министра смущает другой вопрос из той же области: труден доступ в Россию ³ .

Но вопрос формы - чисто технический вопрос, и решать его будет соответствующий орган. На запрос Кинга - обычное ли это явление, что союзники открывают новый фронт и новую кампанию с новыми намерениями, очевидно, без какой-либо информации или извещения, последовал ответ Р. Сессиля: "это дело должно быть разрешено военными соображениями" ⁴ .

Интервенция перешла в руки военного штаба, которому предстояло решить и все технические моменты - вплоть до вопроса, где и какими силами произвести вооруженное вмешательство, вопроса тем менее трудного, что последнее немецкое наступление 15 июля кончилось неудачей, а 18 июля

¹ Там же, стр. 309.

² Там же, т. 107, стр. 756.

³ Там же, стр. 784.

⁴ Там же, т. 108, стр. 1202. 18 июля.

французы сами перешли в успешное наступление, превратившееся позже с 8 августа в разгром Германии силы, нужные для вооруженного вмешательства наконец, нашлись.

По официальному докладу генерального штаба парламенту - надо полагать преуменьшившему цифры - только англичане израсходовали на интервенцию 55 миллионов фунтов стерлингов, не считая всех расходов до 11 ноября 1918 г.¹ , - ровно столько, сколько стой та постройка Великого сибирского ж -д. пути, опоясавшего треть мира.

Эти добрых полмиллиарда рублей ушли, главным образом, на содержание огромной экспедиционной армии) в 45 000 человек, вооруженных всеми техническими и моральными - Союз христианской молодежи усердно снабжал их на ряду с попами и антибольшевистской литературой-достижениями последней империалистической войны. Тут были представлены и англичане с доминионами, и американцы, французы, сербы, даже итальянцы, в своих живописных, но, увы, мало подходящих к условиям России альпийских нарядах и, наконец, отряд добровольцев - датчан, короче, весь "цивилизованный мир", чего так добивается теперь дипломатический корреспондент "Таймса".

Чем же объяснить противоречие между размером предприятия и мизерностью его результатов, - вот что следует напомнить потерявшим память империалистам, рвущимся в новую драку. Не совсем веря в успех, вернее совсем в него не веря, мы все же восстановим в памяти несколько фактов; если они не убедят "забывчивых", тоне будут бесполезны нам самим.

Военный атташе американского посольства, скорее скрашивающий, чем преувеличивающий свои наблюдения, вернувшись 15 октября 1918 года с Фронта под Архангельском, доложил американскому послу Френсису, что американские солдаты чрезвычайно разочарованы экспедицией, а французы, те прямо заявили - хватит; французы, услышав о перемирии (с немцами на Западном фронте. - И. М.), открыто заявили, что они не будут больше сражаться в России, раз во Франции прекращена война, потому что они не считают необходимым сражаться за британские интересы в России² .

"С какой стати мы здесь деремся? - спрашивает уже американский солдат. - Этого мы, солдаты, понять не можем. Мы хотим домой... И это желание всех американских солдат, сражающихся в России"...³ .

Революция пробила себе дорогу и в упрямые головы американцев, как ни плотно они были защищены Христианским союзом молодежи.

В гражданской войне, где исход сражения на 9/10 зависит от морального состояния войск, с таким человеческим материалом идти в бой

¹ Army, Statement of Expenditure on Naval and Military operations in Russia. Все расходы по интервенции до этого периода вошли в состав общих военных расходов.

³ Francis, Russia from the American Embassy, p. 224.

² Chicago Daily Tribune 11 фев. 1919 г.

можно, разве только рассчитывая с самого начала "а поражение. Важно, кстати, отметить, что большинство экспедиционной армии, по крайней мере в 1919 году, состояло из добровольцев: классовая война - а грядущая интервенция и будет такой классовой войной - быстро вносит отрезвление в самые затуманенные головы. Не здесь ли, между прочим, лежит разгадка того увлечения машинизацией армии, на котором буквально помешались все военные авторитеты Запада?

Ответ французских солдат военному атташе приводит нас, однако, вплотную к другому фактору, сводившему на-нет интервенцию.

Уже при первой встрече с союзными послами, Чайковский, председатель белогвардейского правительства, добиваясь официального признания северного правительства, напомнил, что еще в прошлом году по этому вопросу была достигнута общая точка зрения в переговорах Астрова и Авксентьева (кадета и эсера! а на эсеровском процессе сколько было потрачено энергии, чтобы скрыть этот факт!) с представителями французского правительства¹ . Французский посол смутился и пробормотал что-то невнятное - его, мол, представители присутствовали лишь в качестве простых зрителей.

"Создалось довольно неудобное положение, -докладывал дальше Чайковский на заседании правительства, -американский посол, выслушав внимательно сделанное заявление, выразил свое удивление по поводу отсутствия у него свидетелей о переговорах, происходивших с Союзом Возрождения, английский, как будто, тоже присоединился к взгляду своего коллеги, т. к. им обоим не были известны те авансы, которые давали французы при предварительных переговорах".

Оказывается, что, направляясь в поход против Советской Республики, "союзники" вели подготовку каждый в отдельности, тщательно следя друг за другом, ибо у каждого были свои особые интересы. Для французов, которые только что вылезли из драки, еле-еле неся кости, важно было иметь по ту сторону Германии какую-нибудь силу, на которую можно было бы рассчитывать в новой войне. Что раздавленная Германия быстро оправится, это было понятно и на самом Версальском конгрессе: как раз гарантией против быстрого восстановления и реванша со стороны Германии, должна была служить "Единая Неделимая Россия"..., но на поводу у французов.

Англичан, напротив, один лозунг - "Неделимая Россия" приводил в трепет, так как он связан с необходимостью опять столкнуться с вопросом о Персии, Афганистане, Китае, - вообще с вопросом о сфере влияния в Азии.

Любопытно, что, с появлением на месте прежней Великой России Великого Советского Союза, английская дипломатия упорно стремится доказать, что Советы ведут старую царскую линию "Цели, которые скрыты за их дея-

¹ Архив Окт. револ., Фонд N 4, дело N 3, журнал N 13 (лист 40).

тельностью, - писал Авгур о Политбюро и Коминтерне ¹ , -не только органически сливаются с существом Интернационала, но какими-то странными варварскими путями скрещиваются с инстинктивной потребностью возврата к прежней русской расовой и национальной политике" Чего доброго, в следующей интервенции интервенты выбросят лозунг освобождения народов России. от царских агентов!

Англия в противовес Франции стремилась иметь дело с Россией раздробленной, поделенной на части, с каждой из которых в отдельности легче справиться: именно это обстоятельство толкало Англию раньше Франции на признание отдельных образований на месте прежней империи.

Не лишним будет отметить, как резко сказались противоречия в союзническом лагере, на том интервью с Чичериным, которое имело место после японской попытки высадить вооруженный отряд во Владивостоке. Американский представитель "категорически заявил, что его правительство против японского вступления в пределы Сибири". Английский - более осторожно отметил, что "иностранное вмешательство в Сибири противоречит намерениям английского правительства", а французский посол, напротив, прямо ляпнул: "выступление Японии вполне естественная полицейская мера"² . Непосредственной угрозы интересам Франции Япония не представляла, и убить двух зайцев - и большевиков припугнуть и "поддеть" своего нынешнего "союзника" - от этого Франция не прочь.

С этой точки зрения-точки зрения противоречий внутри союзнического лагеря - интересно было бы попытаться определить, на какие группы опирались те или иные интервенты. Вообще говоря, старались использовать кого только можно, но все же можно отметить, что Англия больше ставила ставку на кадетов, вообще на среднюю и крупную буржуазию, Франция - на эсеров. Повторяю, это чисто условное деление, но оно все же проливает дополнительный свет на изучаемый нами вопрос.

Крупная буржуазия по своему экономическому положению несомненно более интернациональна, чем мелкобуржуазные группы. У нее больше интернациональных связей, она ближе к закулисной стороне международной политики, а по всему этому и менее патриотична: где выгоднее, там и патриотичнее. Милюков это прямо подтвердил своим поведением после Октября: ярый антантофил, он без всякого колебания променял французов на немцев, когда убедился, что немецкая помощь в борьбе против большевиков реальнее французской. Для этих групп "Единая неделимая" отнюдь не была символом веры до конца можно и поделить, если таким путем спасешь побольше своего.

¹ Цитированная книга, стр. 55.

² "Правда", 7 апреля 1918 г.

Мелкая буржуазия в силу своего экономического положения несравненно более патриотична, чем буржуазия, а тем более пролетариат. Не имея интернациональных связей, далекая от корней политики, притом ори чужеземном нашествии непосредственно теряющая свое состояние, мелкая буржуазия постояннее в своем патриотизме. Для эсеров, представляющих политически мелкую буржуазию, "Единая неделимая" была центром всех программ во всех политических образованиях.

Эту мысль в своеобразной форме развил и Робине, объясняя свою позицию временной поддержки Советов "Вы можете не любить Советов, говорил он все в той же Овэрменской комиссии, но старый режим (а для него все помимо Советов было старым режимом - чутье не обмануло его), всегда опиравшийся на какую-нибудь силу, неизбежно должен был, когда у него были отняты винтовки, опереться на силу чужеземных ружей. Но ближе всего были германские ружья... Было очевидно, что, если дело дошло до единоборства между русскими крестьянами и рабочими-с одной стороны, и русскими реакционерами-с другой, последние не преминут вступить в блок с германцами"...

Но, если это понимал американец, то это видно было и притом даже яснее и англичанину: с кадетами выгоднее было иметь дело вдвойне - и от блока с немцем можно оторвать, да и легче по-деловому столковаться и без непременного восстановления неделимой России.

А французы предпочтительнее ставили ставку на патриотичных мелких буржуа, не отказываясь впрочем, подчеркиваю, использовать и прямо противоположные группировки, особенно, когда выяснилась полная безнадежность эсеров.

Как бы то ни было, между двумя крупнейшими державами существовало непримиримое противоречие по самому жгучему вопросу. Непримиримость этих противоречий привела к тому, что Англия выступила в роли... спасителя Ленинграда. Это было бы парадоксальным, если бы не было историческим фактом.

В июле 1919 года, когда в Советскую Россию быстро катился Деникин, Колчак пытался задержаться у казацких станиц, а под Питером вырос Юденич, финский генерал Маннергейм предложил бросить из Финляндии 4 свежих, окрыленных недавними победами, дивизии " одним ударом взять Ленинград. Как раз в этот момент на имя посла в Париж была послана следующая телеграмма министерства иностранных деп¹ : "генерал Нокс передал следующую телеграмму британского военного министерства от 3 июля 1919 года... союзники считают крайне нежелательным всякое движение финских частей к Петрограду и вообще вглубь русской территории".

¹ АОР, Фонд 4, дело 7, секр. телеграмма от 12 июля 1919 г.

Взятие белогвардейцами первой столицы создало бы центр, вокруг которого собралась бы опять "Единая Россия", что шло в разрез со всеми: расчетами Англии. Последняя предпочла пойти лучше на срыв кампании, чем иметь перед собой крепкую неделимую Россию.

Наличие таких глубоких противоречий - а они были едва ли в меньшей степени и между Англией и Америкой, Америкой и Японией и т. п. - приводило к топтанию на одном месте там, где требовалось единство воли и решения. Как раз в щель этих противоречий проскальзывала революция, руководимая таким политиком, как Ленин.

Наконец, последняя - по счету, но не по важности - причина неудачи интервенции лежит в развитии революционного движения внутри интервенционных стран.

Генерал Щербачев, представлявший правительство Деникина в Париже, как свидетель, вряд ли может быть заподозрен в "сочувствии" большевизму, а, между тем, вот каковой представлялась ему Франция в ноябре месяце: большевистская партия, - писал он Деникину ¹ , -уже открыто и всенародно вербует адептов в Красную гвардию, пока невооруженную, но организующуюся по русскому образцу... с тем же хороню знакомым наш лозунгом защиты интересов пролетариата"...

"Расчет и вся надежда Клемансо, - продолжает- дальше генерал, рассказывая о росте большевизма и борьбе с ним правительства, -именно и зиждется на быстром проведении выборов, пока большевистская пропаганда не коснулась составляющих большинство солдатских демобилизованных масс"...

В глазах генерала Франция вот-вот станет большевистской страной. Чем Париж в его оценке не Петроград 17 года? "А обстановка не только не улучшилась, - меланхолически продолжает Щербачев, - но с наступлением зимы грозит принять катастрофическую окраску. На первом тане стоит дороговизна... она не только не устранена, но имеет повышательные тенденции, взаимно усиливаясь с забастовками, как в заколдованном кругу. Самое сердце Франции не сегодня-завтра останется совершенно без угля и посему без освещения и перевозочных средств, а некоторые провинциальные центры уже закрыли часть фабрик"...

То, что Ленин предсказывал, уже начиная с 1914 г., а особенно после Октябрьской революции, начинает постепенно осуществляться в кровь и плоть действительности: искры Октябрьского пожара зажгли, наконец, и Запад, грозя уничтожить весь старый мир. Мощный, всесокрушающий поток выступлений пролетариата, прокатившийся по всему Западу, заставил интер-

¹ АОР, Инвентарь N 23, арх. N 1 - 16 (л.л. 91 - 97).

вентов думать не столько о продолжении интервенции, сколько о спасении всего режима.

Таковы те факты, о которых позабыли собирающиеся в поход против СССР Мальбруки.

Если к этому прибавить тот драматический героизм, с которым трудящиеся, под руководством большевистской партии, дрались против интервенции, тот массовый порыв, который и решил победу в борьбе против контрреволюции, то уместно опросить: изменила ли что-нибудь современная обстановка во всех перечисленных факторах? Остыла ли революционная страсть у рабоче-крестьянских масс Советских республик? Или смягчились противоречия между отдельными империалистическими державами?

На эти вопросы пусть дадут ответ те, кто, ничему не научившись, собирается повторить старый неудачный опыт.

А мы? Мы, каков бы ни был ответ, мы - всегда готовы.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. МИНЦ:

Комментарии: