Иллюстрации:
Libmonster ID: RU-6930
Автор(ы) публикации: Н. Рубинштейн

Марксистская литература по истории внешней политики после 70-х гг. прошлого столетия вплоть до первых лет текущего не дала произведений, исключительных по своей значимости. Классическими ее памятниками продолжают оставаться работы человека, который не может быть назван последователем марксистской школы только потому, что он был ее основателем, - работы самого Маркса.

Но блестящий анализ международных политических отношений в статьях Маркса долго не находил продолжения, - эта тема мало интересовала идеологов II Интернационала. Не трудно понять, почему история международной политики не входила в поле зрения представителей марксистской теории 1880-х - 1890-х гг. Практический интерес, который определяет возникновение и острую постановку научных проблем в политике и истории не меньше, чем в технике, этот практический интерес к внешней политике значительно ослабел в сравнении с 1850 - 70 гг. Восьмидесятые и девяностые годы были периодом "органического" развития капитализма и "мирной" - хотя простые кавычки слишком слабо подчеркивают относительность этого термина - международной политики капиталистических государств.

Если Маркс и Энгельс были современниками крымской войны, гражданской войны в Америке, войны 1866 г., и, наконец, франко-прусской - 1870- 71 гг., то в продолжение следующего тридцатилетия не произошло ни одного европейского столкновения. Что же касается колониальных войн, то теоретики II Интернационала менее всего были склонны концентрировать на этом участке удары своей критики. В период парламентских иллюзий вопрос о росте социалистических голосов в германском рейхстаге или во французской палате депутатов казался несравненно более важным, нежели изучение, напр., тонкинской экспедиции.

Да и предмет исследования по своему существу не находился в фокусе парламентской политики. Внешняя политика выступала перед "представителями нации" при обсуждении бюджетов соответствующих министерств или во время дебатов по поводу таких международных конфликтов, которые были слишком громкими, чтобы их можно было замолчать.

Но эти об'яснения предназначались, как и всякий суррогат, для широкого потребителя. Подлинная внешняя политика скрывалась вдали от парламентской трибуны, в тиши дипломатических канцелярий, под замками шкафов с секретной перепиской.

стр. 58

Даже в начале XX столетия внешняя политика игнорировалась социал-демократией - реформистами - сознательно, революционными социал-демократами - по инерции, несмотря на то, что как раз в эти годы началась наброска "проекта" и отдельных деталей империалистической войны.

"Наша партия, - писал М. Н. Покровский, - не всегда этим интересом (к внешней политике. -Н. Р. ) отличалась и, например, в первую революцию 1905 - 1907 гг. внешняя политика в образе японской войны, которая тогда шла, была для нас просто агитационным мотивом. Мы от этой печки танцевали, когда нужно было ругать царизм. Но суть дела была в том, чтобы обругать царизм возможно хлеще, дать иллюстрацию, показать его неспособность, глупость, гнусность и т. д. А сама по себе внешняя политика так мало нас интересовала, что редко кто говорил и думал об Алжезирасской конференции, хотя, в известной степени, от нее зависела судьба нашей революции, потому что если бы Николай не поддержал Франции на Алжезирасской конференции, он бы не получил тех миллионов, которые были ему нужны для удушения нашей революции. Еще меньше тогда думали об англо-французском сближении, а между тем, англо-французское сближение тех дней было началом Антанты, т. е. по сути дела, началом империалистической войны"1 .

Лишь под давлением новых фактов, сигнализировавших оживление на международно-политической арене, отношение к вопросам внешней политики и внешнеполитической истории стало изменяться. Первым, кто по-революционному поставил вопросы внешней политики, был Ленин. Выдвигая перед партией и пролетариатом ряд международных проблем, Ленин мастерски вскрывал классовое содержание внешней политики, учил "переводить национальное в социальное".

Недаром М. Н. Покровский называет Ленина "учителем громадной величины" в вопросах внешней политики.

От политики отправлялась историческая наука.

В этом смысле новым словом были статьи (М. Н. Покровского в "Истории России в XIX в.", изд. бр. Гранат, написанные, кстати сказать, непосредственно после русско-японской войны. Для историка-марксиста, заново пересмотревшего всю схему русского исторического процесса, история внешнеполитических отношений должна была представлять особый интерес. Интерес прежде всего методологический, так как об'яснить столь верхушечную "надстройку" из экономического "базиса" - значило нанести серьезное поражение идеалистической историографии.

Но к изучению внешней политики вела и сама новая схема. Тезис о развитии капитализма, как об определяющем факторе исторического развития России, включал историю России в общемировую историю - изучение хозяйственных связей России и Запада открывало широчайшие перспективы для изучения русской истории. Но как раз внешняя политика и была орудием этой смычки русского и международного рынков.


1 М. Н. Покровский. - Ленин и внешняя политика. "ВКА", 1927 г., кн. XIX. стр. 3.

стр. 59

Кроме того, вскоре оказалось, что результат исследования шире поставленной темы: внешнеполитическая история об'ясняла многое в истории внутреннеполитических отношений страны.

Наконец, и в этом быть может ярче всего сказывается значение внешней политики для понимания русского исторического процесса, - марксистский анализ внешней политики поражал буржуазную историографию в самом чувствительном для нее месте: он опрокидывал представление о внешней политике, как о функции внеклассовой государственной власти. Таким образом, с этого угла взрывался фундамент идеалистической схемы внеклассового самодержавия.

В самом деле, если какой-либо договор, конвенция, наконец, война, оказывались проявлением классовой политики, то для представлений о внеклассовом самодержавии - а ведь именно самодержавие заключало договоры и вело войны - не оставалось никакого места.

I.

М. Н. Покровскому пришлось строить историю внешней политики на чистом месте.

Буржуазная историческая наука не оставила такого исследования по этим вопросам, которое, как например, работы Ключевского о крепостном праве - могло бы явиться опорным пунктом и для исследователя-марксиста. "Наследство" состояло разве только из патриотической истории войн.

М. Н. Покровскому пришлось выступить в роли пионера и притом в такой области, где исследование наталкивалось на труднейшие препятствия - едва ли нужно напоминать, что с архивами министерства иностранных дел М. Н. Покровский смог ознакомиться лишь после Октября.

Стержнем схемы внешнеполитической истории для М. Н. Покровского является стремление торгового, а впоследствии - и промышленного капитализма овладеть торговыми путями, рынками сбыта и сырья. Эта концепция перевертывала традиционные построения буржуазной историографии, которая об'ясняла активную внешнюю политику Московского царства в XVI веке оборонческими мотивами - необходимостью охранить границы от "степных хищников".

М. Н. Покровский показал, что "внешняя политика боярства в половике XVI века, захват волжского пути - завоевание Казани и Астрахани - отвечала требованиям торгового класса как нельзя лучше. На этой внешней политике сошлись - впрочем на время - интересы всех командующих групп: средние землевладельцы тоже с завистью смотрели на черноземное Поволжье, охотно готовые променять на него выпаханный суглинок примосковских уездов".

В Ливонской войне на сцену выступили противоречия между боярами и помещиками - первые отстаивали мирную политику, так как война не представляла для них никакой выгоды.

Неудача Ливонской войны задержала экономическое сближение России с Западом и повлияла на перемену курса внешней политики. В XVII веке

стр. 60

господствовавший класс - поместное дворянство - сосредоточил свои колонизационные устремления на юго- западном театре.

Стрелка внешнеполитического компаса передвигается на северо-запад в начале XVIII века: "перемена в ориентации, связанная с Северной войной, была вызвана, главным образом, интересами русской внешней торговли".

Начиная со второй половины XVIII века курс внешней политики самодержавия вновь перемещается, и - на этот раз стабилизируется на долгие годы.

Торговый капитал стремился овладеть Проливами, чтобы создать возможность свободного экспорта русского хлеба; перспектива завоевания малоазиатского и балканского рынков для сбыта продукции русской промышленности выдвигает ближневосточную проблему перед промышленным капитализмом.

Конечно, эта центральная линия внешней политики модифицировалась в продолжении полутораста лет. Константинопольский мотив обрастал рядом других, менее значительных, арена борьбы иногда переносилась с Востока на Запад, менялись политические комбинации, периоды активной политики сменялись более или менее продолжительными паузами, и все же в сложной мозаике международных отношений М. Н. Покровский неизменно находит одну географическую точку, к которой как к магнитному полюсу тянутся силовые линии русской внешней политики.

И здесь интересно сравнить М. Н. Покровского с Ключевским. Автор "Курса русской истории" считал турецкие войны Екатерины II, вернее, их конечные цели, чем-то вроде исторического недоразумения. "Вопрос, по словам Ключевского, состоял в том, чтобы приблизить южную границу к ее естественным пределам, к Черноморской береговой линии и только. Вместо того, как только началась первая война с Турцией... поднята была широкая агитация с целью изгнания турок из Европы... Прямая цель второй войны заключалась в удержании Крыма, но рядом с этим двинули знаменитый "греческий" проект, т. е. план восстановления Византийской империи"1 .

Ключевский не понял, что граница действительных целей внешней политики второй половины XVIII века проходила к югу не только от Черноморской береговой линии, но и турецкого берега Черного моря. Проблемы Проливов Ключевский не заметил и приписал собственную близорукость ошибкам Екатерининской дипломатии. Последняя, по его мнению, была лишена "верного исторического глазомера", а "недостаток последнего был причиной того, что наклонность к сложным комбинациям и широким планам соединялась с неумением угадывать и преследовать ближайшие цели".

Работы М. Н. Покровского показали что упрек в недостатке исторического глазомера можно с большим правом отнести к самому Ключевскому. Екатерининские дипломаты вовсе не ставили перед собой "отдаленных, мечтательных и недостижимых целей".

Во второй половине XVIII века активная политика на Ближнем Востоке была продиктована тем кризисом, который переживало современное поме-


1 Ключевский. - Курс русской истории, ч. V, П. 1921, стр. 30, 31.

стр. 61

щичье хозяйство. Возросший к этому времени спрос со стороны западноевропейского (главным образом, английского) рынка на продукты русского сельского хозяйства (хлеб, лен, пенька) и промышленности (железо) создавал возможность преодоления кризиса, и лишь отсутствие свободного выхода из Черного моря мешало этой возможности стать реальностью.

Турецкие войны второй половины XVIII века, которые об'яснялись буржуазной историографией, как результат суб'ективной политики Екатерины II, в действительности велись в интересах торгового капитала. Последствия этих войн были весьма благоприятны для помещиков и крепостных фабрикантов - экспорт хлеба и железа значительно вырос.

Экономические же мотивы определили и внешнюю политику России в первые десятилетия XIX века. Прочность основной политической комбинации - союза Англии и России об'яснялась тем, что Англия была главным потребителем русского сырья и поставщиком колониальных продуктов и фабрикатов промышленности. "От союза с Англией зависело будущее русского капитализма. Только под сенью этого союза его развитие могло идти беспрепятственно, малейшее уклонение в сторону усиливало родовые муки нового экономического строя, ставило под вопрос хозяйственную обеспеченность завтрашнего дня, и, вызывая негодование всех, кто владел и правил, грозило самой непосредственной опасностью виновникам совершенной дипломатической ошибки"1 .

Жертвой такой ошибки пал Павел I, попытавшийся изменить английскую ориентацию русской внешней политики. Узелок, оборвавшийся со смертью Павла, стал завязываться вновь, и на этот раз, по инициативе Наполеона, предложившего Александру I развить русско-французскую торговлю через Черное море.

Кадетский историк Корнилов считал, что первая война с Наполеоном была вызвана "стремлением Александра I освободить Европу от возраставшего деспотизма и беспредельного властолюбия. Интересы России во всей этой истории были не при чем"2 .

Сугубо индивидуалистическое и ненаучное об'яснение это характерно не для одного Корнилова, а для всей школы Ключевского.

Действительные мотивы войны 1805 г. выяснил М. Н. Покровский, привлекший к делу тот же восточный вопрос.

Наполеон не осуществил своих обещаний. Франция предпочла сама вести активную восточную политику - "скоро Александр стал ясно видеть все "коварство" политики Бонапарта на Востоке".

Политический маятник, качнувшийся было в сторону, вновь пришел в нормальное положение - "с конца 1802 г. война с Францией уже висела в воздухе".

Поражения, которые пришлись на долю русской армии в войнах 1805 - 07 гг. и отказ Англии в дальнейших субсидиях России привели к Тильзит-


1 М. Н. Покровский. - Дипломатия и войны царской России в XIX столетии, М., 1923 г., стр. 3.

2 А. Корнилов. - Курс истории России XIX в., ч. I.

стр. 62

скому миру. Россия на время вошла в состав антианглийской коалиции, присоединившись к континентальной блокаде.

М. Н. Покровский показал, какой поворот проделала русская политика после Тильзита: "Александр шел навстречу всем желаниям Наполеона. Человек, недавно еще мечтавший как о счастливейшем дне своей жизни, о возвращении Людовика XVIII во Францию, теперь теснил эмигрантов и запрещал им носить в России белую бурбонскую кокарду. Государь, два года назад да глубины души возмущавшийся тем, что у сардинского короля отобрали часть его владений, теперь находил совершенно естественным, что у испанского короля вовсе отняли его королевство"1 .

Но Тильзит не мог быть сколько-нибудь продолжительным - континентальная блокада, прекратившая торговлю с Англией, разоряла русских помещиков. Соглашение с Францией по восточному вопросу отсрочило разрыв, впрочем ненадолго. Помещичья Россия выпадала из цепи континентальной блокады. "Для России, - пишет Покровский, - отказ принять Трианонский тариф был тем Рубиконом, за которым начался Двенадцатый год: все остальное, от мелких недоразумений личного свойства, вроде неудачного сватовства Наполеона за русскую великую княжну или обиды, нанесенной тем же Наполеоном голштинской династии в Ольденбурге, - до самого крупного по внешности конфликта из-за вопроса о восстановлении Польши, все это, так или иначе, тянуло к основной причине - экономическому разрыву на почве Трианонского декрета 1810 г.... Отказ России от блокады, прямой или косвенной, должен был заставить Наполеона воевать, хотел он этого или нет: вот почему спор о том, кто был виновником войны 1812 г., является совершенно праздным. Виноваты были те самые об'ективные условия, которые в 1809 году предупредили войну"2 .

Если правительство Александра I уделяло немало внимания восточной проблеме - Александру, по словам М. Н. Покровского, "принадлежит заслуга окончательной организации черноморской торговли", - то в несравненно большей степени интенсивную восточную политику вел Николай I.

Кадетская историография не могла найти иной мотивации восточных войн Николая I, кроме идеалистической. Так, напр., цитированный выше Корнилов считает, что русско-турецкая война 1828 г. об'ясняется "вынужденным заступничеством за греков", которое, в свою очередь было продиктовано "голосом народным".

Публицистика 20-х гг. не скрыла от Покровского внутреннего содержания внешней политики Николая.

Начиная с двадцатых годов дело шло не только о хлебе, но и о русском ситце, для сбыта которого в Турции и Персии открывались блестящие возможности.

Александр I не успел начать войны с турками; его преемник деятельно защищал интересы русской промышленности, завоевывая турецкий и персидский рынки.


1 Дипломатия и войны царской России, стр. 23.

2 Дипломатия и войны царской России, стр. 32.

стр. 63

От русско-турецкой и русско-персидской войн двадцатых годов тянется цепочка к крымской войне. Активная политика России на Востоке с неизбежностью вела к столкновению с Францией и Англией. Экономическая конкуренция между Францией и Англией с одной стороны, и Россией, - с другой, давала себя чувствовать задолго до крымской войны, и недаром М. Н. Покровский замечает, что "в 1838 году при некоторой наблюдательности... можно было предвидеть даже Севастополь".

В своих статьях в "Истории России в XIX веке" изд. бр. Гранат М. Н. Покровский считал, что война 1853 г. - 1856 г. об'яснялась противоречиями социально-политического строя в России на Западе - "буржуазное общество не могло терпеть занесенного над ним кулака феодальной России". Всякий повод был хорош для того, чтобы избавиться от Николая"1 . Турецкий вопрос в таком аспекте был только наиболее уязвимой стороной русского самодержца.

Это об'яснение причин, вызвавших крымскую войну, было связано с некоторыми чертами общей концепции внешней политики, характерной для М. Н. Покровского в период 1907 - 1910 гг., к чему мы вернемся в другом месте.

Впоследствии М. Н. Покровский объяснил возникновение крымской войны из экономических мотивов. Турецкий вопрос не играл роль повода к войне, - конфликт, по самому своему существу, был конфликтом из-за Турции. Ориентация русской внешней политики на Константинополь задевала и весьма ощутительно интересы французского капитализма, развивавшего экспорт в Турцию. Англия боялась приближения России к дороге в Индию, а конкуренция русских промышленников в Персии обострила русско-английский конфликт.

Временное сближение Франции и Англии об'яснялось необходимостью выступить едином фронтом против общего врага. Это сближение стало возможным также и потому, что английские товары перевозились на французских судах.

Парижский мир фиксировал поражение России в крымской войне, но он же изменял расположение фигур на шахматной доске, разрушая англо-французскую коалицию.

Временно скрытое противоречие англо-французских интересов на Востоке вновь выступало наружу. "После падения Севастополя Россия не только переставала быть для Наполеона III врагом - она становилась желанной союзницей".

Русско-прусский союз, основанный на реальном экономическом фундаменте - "Германия, и в частности, именно, Пруссия была главною потребительницей русской ржи" - расстроил перспективы русско-французского сближения. Так, притязания Франции на Бельгию натолкнулись на противодействие Пруссии и ее союзника - России. В обмен на эту услугу в 1871 году был отменен при поддержке Пруссии Парижский трактат.


1 Дипломатия и войны царской России, стр. 121.

стр. 64

Под'ем русской промышленности в 70-х гг. поставил правительство перед двумя перспективами, между которыми попеременно колебалась вся политика самодержавия от конца XVIII до начала XX века включительно, - завершение буржуазных реформ или активизация внешней политики на Востоке. А так как "правительство 70-х гг. было дворянским правительством ничуть не менее, чем правительство Николая I или Екатерины II", то "выхода нужно было искать, не затрагивая сферы дворянских интересов", т. е. на арене внешней политики. Славянский вопрос, в котором буржуазные историки искали причин войны 1877 года, был такой же публицистикой, как вопрос о греках в 70-х годах XVIII века.

Но и на этот раз русский капитализм лишь подошел - правда близко - к желанной цели: "русские раз'езды, увидав на горизонте минареты Константинополя, должны были увидеть и британский флот, стоявший на якоре у Принцевых островов. Царьград был прикрыт пушками английских броненосцев"1 .

Исход войны 1877 г. определил характер внешней политики последующих двадцати лет. "Не дипломатический финал войны, а еще она сама показала полную неспособность русской реакции бороться с европейским или даже хотя бы обученным европейцами противником. Если крепостной режим не хотел отказаться от самого себя, ему оставалось только тщательно воздерживаться от всякого вмешательства в дела Европы, заботясь только о том, чтобы и она в его дела не мешалась. Эту истину и осознал главный инициатор войны 1877 г. - будущий царь-"миротворец". Внешняя политика Александра III была прямым последствием опыта русско- турецкой войны"2 .

Конец XIX века принес новые дипломатические комбинации. "Начиная с 1888 г. судьбы французского капитала были тесно связаны с судьбами российского самодержавия", - в основе русско-французского сближения 90-х гг. лежала экономика: Франция стала главным кредитором России, вложения французских капиталов подготовили промышленный под'ем конца века.

В этот же период наступает охлаждение в русско-германских отношениях. Охлаждение это было обусловлено запретительными пошлинами в Германии, охранявшими прусского юнкера от конкуренции дешевого русского хлеба и запретительными же тарифами на промышленные изделия в России.

Так, в Европе конца XIX века вырисовывалась конфигурация сил, определивших впоследствии основную комбинацию начала XX столетия - направленное против Германии соглашение, к которому после войны 1904 - 05 гг. присоединилась Англия.

II.

Изложенная схема истории русской внешней политики в конце XVIII и XIX столетиях была бы неполной, если бы М. Н. Покровский ограничился анализом отношений России к Германии, Англии и Франции. Кроме "большой политики" была и другая внешняя политика, которую буржуазная историография, по вполне понятным причинам, относила к разряду внутренней.


1 Внешняя политика, сб. статей, 1918 г. стр. 51.

2 Дипломатия и войны царской России, стр. 301.

стр. 65

Буржуазные историки соглашались считать законной темой исторического исследования колониальную политику Великого Новгорода, но говорить о колониях России XIX века не было в обычае.

М. Н. Покровский отбросил великодержавную схему буржуазной историографии и впервые рассмотрел историю колониальной политики России. Чтобы доказать тезис, что "Россия - одно из величайших колониальных государств мира" М. Н. Покровскому пришлось преодолеть не только "заговор молчания" вокруг этой темы, но и традиционный предрассудок, внушенный буржуазной историографией. "Что Сибирь, Средняя Азия и Кавказ суть колонии, - писал М. Н. Покровский, - этого у нас многие не понимали просто потому, что учебники географии под колониями разумели "заморские" владения, а все перечисленные страны имели с основным ядром Российской империи, с тем, что называлась тогда "Европейской Россией" непрерывно сухопутную связь"1 .

Официальная историография об'ясняла завоевание Кавказа и Средней Азии оборонческими мотивами. Неоднократно цитированный нами Корнилов сводил свое дело к военному реваншу. "В течение двадцати лет, следовавших непосредственно за крымской кампанией, - писал он, - наши военные власти, особенно начальники пограничных войск, были постоянно обуреваемы стремлением так или иначе восстановить нарушенный престиж нашей армии и русского военного могущества, подточенного в крымской войне, и вот они начинают деятельно стремиться восстановить попранную честь нашего оружия хоть в Азии, если это не удалось в Европе"2 .

Завоевание Средней Азии, по Корнилову, об'яснялось стремлением правительства прекратить грабежи, совершавшиеся "дикими степными хищниками на русской границе".

Историк марксист разрушил оборонческие схемы, блестяще применив на конкретном историческом материале теоретическое положение марксизма о необходимости изучить общественный строй "завоевателей" и "завоеванных". Если анализ политики Николая I обнаружил экономические мотивы кавказских войн, то изучение общественного строя горцев опрокинуло патриотическую легенду о "коварных хищниках", сопротивлявшихся русским культуртрегерам. Оказалось, что эпитет "коварных хищников" может быть с большим правом отнесен к победителям, нежели к побежденным, что "злой чечен" не даром таким сделался, - он не всегда был таким".

Победы русской армии в кавказской войне были об'яснены М. Н. Покровским из распада мюридизма, социально- экономическую характеристику которого дал М. Н. Покровский в своих статьях. Внутренний кризис имамата означал ликвидацию сопротивления горцев русским.

Завоевание Средней Азии представляло собой серию типичных колониальных экспедиций, непосредственная задача которых заключалась в приобретении новых рынков сбыта и сырья для русского капитализма.


1 "1905", т. I, 1926 г. ст. М. Н. Покровского - Японская война, стр. 509.

2 Корнилов. - Курс истории России XIX в., ч. III, стр. 197.

стр. 66

Исследуя колониальную политику царизма, М. Н. Покровский показал корни союза буржуа и феодалов. Крепостнические пережитки, тормозившие рост внутреннего рынка, в то же время помогали русскому капитализму в завоевании рынков внешних. "То, что внутри страны загоняло капиталистическую индустрию в безвыходный тупик, вне ее было желанным другом и союзником, раскрывшим перед этой индустрией такие горизонты, о которых в обычной мирно-буржуазной обстановке и думать не приходилось". Полуфеодальная Россия менее других государств стеснялась в своей колониальной политике - "только у нас рынки прямо брались приступом: "покупатель" сливался с военнопленным, и боевые генералы непосредственно являлись представителями национального капитализма".

Колониальная политика в изложении М. Н. Покровского неизменно переплетается с основными линиями внешней политики России. Латентные и открытые конфликты с Англией на почве завоевания Закавказья и Средней Азии рисуют общий фронт, на котором развертывались колониальные предприятия самодержавия. Нередко тот или иной об'ект колониальной политики выдвигается на первый план в зависимости от общей внешнеполитической обстановки. Так, в конце 1880-х гг. "не совсем случайно параллельно с болгарскими неудачами в круг внимания людей, правивших судьбами России, выдвигаются берега Великого океана".

Дальневосточная политика 90-х гг. является переходной ступенью, смыкающей внешнюю политику XIX и начала XX века. На сцену выступает новый фактор - западно- европейский и русский империализм. Агрессия России на Дальнем Востоке, закончившаяся войной 1904 - 05 гг., была в такой же степени русским, в какой и международным предприятием.

Русско-японской войне М. Н. Покровский посвятил большую работу, основанную на архивных материалах, которые стали доступны только после Октября. Эта работа разбила прежние представления об этой войне, которую некоторые марксисты (напр. Павлович) считали войной династической. М. Н. Покровский выяснил все разнообразие источников русско- японского столкновения, квалифицировав его, как войну переходного типа. Русско-японская война является, по словам М. Н. Покровского, "первой империалистической войной", но вместе с тем она "не может быть целиком отнесена к типу войн империалистических: в ее подготовке сильно звучат чисто феодальные мотивы в образе "торгово-экономических" интересов семьи "Романовых", на ней отразились и интересы русского торгового капитала, от которого задача эксплуатации Сибири к востоку от Енисея повелительно требовала найти свободный во всякое время года выход на Тихий океан".

М. Н. Покровский показал и международно-политическую рамку войны, связав последнюю с подготовкой войны 1914 г. Помимо "русских" мотивов немалую роль в войне 1904 - 05 гг. играла провокация Вильгельма II, желавшего поссорить Россию с Англией и Америкой, которые не могли оставаться безучастными к дальневосточной экспансии России. "По существу дела, - пишет М. Н. Покровский, - это был первый англо-германский конфликт, несмотря на то, что ни один германский солдат и ни один английский корабль не сделали ни одного выстрела".

стр. 67

III.

Работы М. Н. Покровского, посвященные империалистской войне 1914 - 1918 гг., приходится поставить особняком. Не только потому, что они хронологически заканчивают исследования М. Н. Покровского по истории внешней политики, сколько потому, что значение их неизмеримо выше.

История войны 1914 г. представляет собой сейчас весьма значительный отдел в исторической науке. В продолжение слишком четырнадцати лет, которые протекли с первого дня войны, буржуазная историография усердно фальсифицирует действительную историю войны. Легенда о войне в двух главных ее вариантах - антанто- и германо-фильском - своего рода шедевр буржуазной историографии. Трудно переоценить "масштаб" фальсификации, ее политическое значение. Никогда еще, кажется, история не ставила себя так открыто на службу империализму, и никогда еще пропаганда соответствующим образом поданного исторического материала не достигала такого размаха - достаточно сказать, что один лишь (кстати сказать, весьма неполный) каталог литературы о "виновниках" войны, изданный в 1925 г. Биржевым союзом немецких книгопродавцев занимает 200 страниц убористого текста.

"На социал-демократию прежде всего ложится долг раскрыть истинное значение войны и беспощадно разоблачить ложь, софизмы и "патриотические" фразы, распространяемые господствующими классами, помещиками и буржуазией в защиту войны".

Манифест большевистского Центрального комитета, из которого приведены цитированные слова, был опубликован 1 ноября 1914 года. Давность - немалая; и все же сегодня ленинский завет - разоблачить ложь и софизмы, распространяемые господствующими классами о войне, звучит так же современно как и четырнадцать лет назад. Поставленная Лениным задача конкретно-исторического анализа империалистической войны стоит и посейчас в порядке дня.

М. Н. Покровскому принадлежит заслуга разоблачения самой грандиозной легенды, созданной буржуазной историографией.

Большинство исследований по истории войны, отправляются обычно от "роковой недели", предшествовавшей началу военных действий. Такой подход, с одной стороны, взваливал всю ответственность за войну на Германию или на Антанту, с другой - изображал войну, как фатальный взрыв, разразившийся над людьми - пассивными фигурами, очутившимися во власти событий. Об'яснение это, прежде всего, было неисторично, - в истории ничего не делается "вдруг".

М. Н. Покровский со всей настойчивостью восстал против такого метода исследования, "свободного, - по выражению Маркса, - от предпосылок". Критика теории "роковой недели" была, в сущности говоря, подготовлена всеми предыдущими работами М. Н. Покровского. Изучая внешнюю политику XIX века, М. Н. Покровский всегда исследовал предисторию войн. Если война с Наполеоном "висела в воздухе с 1802 г.", если предпосылки крымской войны были налицо уже в 1838 г., если, наконец, подготовка русско-японской войны началась за 13 лет до ее начала, то как можно было

стр. 68

датировать подготовку империалистической войны, хотя бы от Сараевского выстрела?

Анализ империалистической политики "великих держав" в начале XX века сводил на нет как значение "роковой недели", так и вопроса о "виновниках войны" в его буржуазной интерпретации. "Неделя" растягивалась до нескольких лет, и действительным виновником войны оказывался международный империализм - тройственное согласие не в меньшей степени, чем тройственный союз.

В таком аспекте гораздо больший смысл приобрело изучение подготовительной деятельности международной дипломатии и правящих кругов. Анализ внешней политики Столыпина- Извольского-Сазонова, история сербо-болгарского договора 1912 г., русско-французских и русско-английских военных конвенций опрокидывала версию буржуазной историографии. "Роковая неделя" не была неделей; она столь же мало была роковой. История Сараевского выстрела и изучение секретных документов русского министерства иностранных дел показали, что "война непосредственно была спровоцирована русской военной партией". Эпизод с русской мобилизацией, разоблаченный М. Н. Покровским, блестяще подтвердил это положение и уничтожил версию Каутского, согласно которой Россия вынуждена была мобилизоваться в ответ на мобилизацию австрийской армии.

Работы М. Н. Покровского по истории империалистической войны складываются, в основном, из двух разделов. С одной стороны, это статьи, написанные в промежуток времени между ноябрем 1914 г. и Октябрьской революцией, с другой - работы послеоктябрьского периода. Октябрьская революция, открывшая секретные архивы б. министерства иностранных дел, как прожектором осветила всю картину. Ряд выводов, к которым М. Н. Покровский пришел в статьях первого периода, был впоследствии им пересмотрен.

Гораздо интереснее остановиться на тех выводах, к которым пришел М. Н. Покровский, не зная архивов, и которые были потом блестяще подтверждены документальным материалом. Статьи 1914 - 1915 гг. набрасывали абрис той концепции империалистской войны, которую М. Н. Покровский развил в позднейших работах. Именно в этих статьях было установлено преобладающее значение "дарданельского" мотива, в основном об'яснявшего участие России в войне. Впоследствии М. Н. Покровский детальнее вскрыл всю механику подготовки империалистической войны. Схема в своих основных чертах осталась прежней, но многое стало более четким. Дарданельский вопрос расширился до вопроса о малоазиатском и балканском рынках; была выяснена роль побочного "галицийского" мотива, непосредственно сталкивавшего Россию с Австрией.

Наконец, и это, может быть, является важнейшим результатом исследования - М. Н. Покровский установил действительное соотношение сил между союзниками и Россией.

В нашей литературе до сих пор нет точного представления о русском империализме. Пишущие на эту тему в разных процентных отношениях определяют степень "самостоятельности" русского империализма. Но это - спор о деталях. По существу же вопрос был решен раньше - хотя и не с того

стр. 69

конца. Работы М. Н. Покровского задолго до появления экономических исследований показали, что Россия накануне империалистической войны была об'ектом воздействия империализма Антанты. Лишь впоследствии таблицы, определяющие действительную национальную природу русских банков подтвердили то, что стало ясным из анализа франко-русской военной конвенции.

В области послевоенной внешней политики М. Н. Покровский не дал еще таких исследований, как напр., о войне 1914 - 1918 г. - к этому вопросу он подошел сравнительно недавно. Но и здесь М. Н. Покровский впервые поставил ряд новых проблем, вокруг которых несомненно должна будет сконцентрироваться будущая исследовательская работа.

На первом месте следует поставить вопрос о выходе России из войны. Национальное и международное значение Бреста - это острая и новая проблема в нашей исторической литературе. Тем более интересен тезис М. Н. Покровского о том, что "суть Бреста была не столько в мире с Германией, сколько в разрыве с Антантой"1 . Тезис этот связывается с более широким вопросом о внешнеполитической истории Октября и вводит нас в новую главу послеоктябрьской внешней политики - главу об интервенции.

IV.

Говоря о М. Н. Покровском, как об историке внешней политики, нельзя обойти молчанием одну из интереснейших глав его работ. Работы М. Н. Покровского - образец марксистского анализа не только истории войн, но и военной истории. Недаром видный военный историк Свечин считает "Дипломатию и войны царской России, в XIX веке" "очень интересной работой, дающей политическую рамку для изучения военного искусства в России в XIX столетии"2 .

Что вопросы военной истории привлекли внимание М. Н. Покровского, - нетрудно понять. Оружие критики дипломатов так тесно переплеталось с критикой оружия на полях сражений, что об'ектом исследования неминуемо должны были стать не только произведения дипломатического пера. Если война, по известному выражению Клаузевица, является продолжением политики только иными средствами, то историк внешней политики не мог обойтись без того, чтобы не подвергнуть анализу эти "иные средства".

Мало кто, вероятно, знаком со статьей М. Н. Покровского "Военная техника и вопрос о милиции"3 , тем более что автор ее скрылся под псевдонимом. А между тем, эта статья партийного публициста, написанная по горячим следам декабрьского восстания 1905 г. и заостренная против кадетов, представляет собою блестящий марксистский этюд по истории военного дела, этюд и сейчас не потерявший своей свежести.


1 Империалистская война. Сборник статей 1915 - 1927 гг., М., 1928 г., стр. 270.

2 Свечин. - История военного искусства, т. II.

3 Сборник - Текущий момент, М. 1906.

стр. 70

"Почему вопреки здравому смыслу шесть дней браунинги и маузеры выдерживали конкуренцию пулемета", спрашивал М. Н. Покровский и отвечал рядом исторических иллюстраций, показывавших, как "экономическая структура государства определяла формы и размер военного дела". От воина ремесленника эпохи феодализма через армию времен Фридриха II, характерная особенность которой заключалась в "мануфактурном" разделении труда, военное искусство пришло к армии капиталистического строя, основанной на современной технике машинного производства. Дальнейшее развитие техники сокращает срок, необходимый для обучения солдата, и ведет к развитию гражданской военизации и милиционной системы.

Милиционная армия может быть только армией, состоящей из пролетариев. А такое войско обратит свое оружие против капиталистов. "Шестьдесят лет тому назад Герцен не верит в гражданское устройство, содержащее хоть 100 человек постоянного войска, которые, не спрашивая причины, готовы спустить курок по первой команде. Либералам правого и левого крыла, одинаково оберегающим трон и казарму, - заканчивал М. Н. Покровский свою статью, - не мешало бы почаще вспоминать эти слова своего великого предшественника".

Все работы М. Н. Покровского по внешней политике пересыпаны интереснейшими экскурсами в область истории военного искусства. Экскурсы эти важны, как пример глубокого марксистского анализа военной истории. Но не менее важно их значение для русской истории. От всех произведений буржуазной историографии, трактовавших вопросы военной истории, несет патриотизмом - вне зависимости от того, в военных или гражданских чинах состояли их авторы. "Дипломатия и войны царской России" - М. Н. Покровского не оставила камня на камне от патриотической легенды. Стоило М. Н. Покровскому показать оборотную сторону медали, и "слава русского оружия" померкла, как темнеет "варшавское", золото.

Так, анализ состава наполеоновской армии 1812 г. показывает, что "дванадесять языков" были количественно не столь велики, как это утверждали некоторые историки, и качественно не стояли на большой высоте - французская армия к концу Наполеоновских войн все больше ухудшалась, растворяясь в массе союзников. В то же время войны 1806 - 1812 гг. были "очень хорошей военной школой для плац- парадной армии, оставленной в наследство своему сыну Павлом".

Рисуя неприглядную картину управления русской армии, М. Н. Покровский выясняет, что тактика заманивания французов вглубь России объяснялась отнюдь не мудростью генерального штаба: "Отступление от Вильны до Москвы было результатом не сознательного расчета, а просто механического толчка, данного нам "Большой армией" Наполеона". Несогласно с укоренившимся обычаем интерпретируется, напр., роль Кутузова - оказывается, что "с назначением Кутузова и до конца кампании в сущности армия лишилась всякого центрального руководства".

Легенда о патриотическом воодушевлении народных масс против французов падает после того, как М. Н. Покровский выясняет реальные мотивы "воодушевления". Дело заключалось в том, что французская армия вынуждена

стр. 71

была снискивать себе пропитание мародерством, которое "автоматически создавало... то, чего не удавалось достигнуть красноречию патриотических манифестов и воззваний - народную войну".

Исследуя крымскую войну, М. Н. Покровский указывает на отсталость русской армии, как на причину ее поражения. "Наша тактика в пятидесятых годах была тактикой наполеоновских войн", с другой стороны, "для русской армии прошел совершенно бесследно тот поворот в военной технике, который начался в 1830 - 40-х гг. и завершился ко времени франко-прусской войны. Новая техника была связана и с воспитанием солдата. "Нерассуждающий солдат" не мог, напр., успешно действовать в рассыпном строю, где от него требовались самостоятельность и "рассуждение". "Чтобы с пользой дать в руки русского солдата новое вооружение, - пишет М. Н. Покровский, - нужно было пересоздать этого солдата, но перевоспитанием армии стали у нас заниматься только под впечатлением, того оглушительного удара, который нам дала крымская война".

Военные историки нередко изолировали ход военных действий от политического фона, на котором они развертывались. На примере кавказской войны М. Н. Покровский показал, как ошибочно "ставить исход войны в исключительную зависимость от операционного плана". Военные историки об'ясняли победу русских войск над горцами "переменой лиц и вместе с лицами - переменой действий". В своей работе М. Н. Покровский переносит центр тяжести вопроса на выяснение внутреннего кризиса имамата, решившего исход войны. Политика не исчерпывает всего комплекса причин, которые привели к поражению горцев. Непосредственно военные факторы сыграли немалую роль, главным образом, в ускорении победы русских войск. Но сама эта победа с военной точки зрения об'яснялась не сменой главнокомандующего, а "качественными изменениями, испытанными русской армией", в промежуток 1845 - 1859 гг. Сравнивая внутренний строй, тактическую систему и военную технику русской армии и горцев М. Н. Покровский приходит к выводу, что в конце, войны преимущество было на стороне русских. В начале войны горцы, вооруженные винтовками и практиковавшие ряд эффективных тактических приемов, побеждали русских. "Пока господствовала николаевская тактика с ее сомкнутым фронтом и культом штыка, горцы на поле битвы всегда имели перевес над нами, как представители более прогрессивного способа борьбы. Не случайно поэтому победа над Шамилем хронологически совпала с перевооружением русской армии нарезным оружием".

Так же подходит М. Н. Покровский к освещению военных операций 1877 - 78 гг. Недостаточность реформ в военном ведомстве с катастрофической ясностью сказавшаяся в русско-турецкой войне, об'яснялась половинчатостью всех реформ 1861 г. Благодаря этому в военном деле продолжали господствовать реакционные тенденции - "известные общественные условия с непреодолимой силой определили известную тактику, как и соответствующую организацию центрального и местного управления".

Внешняя политика в анализе М. Н. Покровского переплетается с военной историей. Тактические операции, тесно увязываются с политическими мотивами. Так, напр., утверждая, что корни англо-германского конфликта

стр. 72

надо искать в соперничестве обеих стран на море, М. Н. Покровский иллюстрирует это положение на примере тактической установки английской армии в мировой войне: "Весь ход войны, - пишет он, - показал, какое значение для Англии имел этот последний конфликт: как ни грандиозны были английские операции на суше, они все, по существу, были дополнением к обороне или нападению на море: на западном театре английская армия защищала подступы к Па- де Кале, на восточном - она пыталась взять Дарданеллы; даже, когда война превратилась в интервенцию, англичане не сошли с проторенной колеи, наложив руку на выходы Советской России к океану, на Мурман и Архангельск. И заострился весь англо-германский поединок в подводную блокаду, в которой немцы под конец стали видеть главное средство достигнуть победы".

V.

В одной из своих статей, М. Н. Покровский заметил, что для Маркса и Ленина характерно "уменье переводить национальные столкновения в классовую плоскость", уменье, которое "должно составлять отличительную особенность хорошего марксиста и без которого нет марксистского изучения внешней политики".

К такому диалектическому объяснению внешней политики, какое дано, напр., в работах 1914 - 1927 гг., М. Н. Покровский пришел не сразу. В статьях в "Истории России в XIX веке", изд. бр. Гранат, М. Н. Покровский отдал дань старым об'яснениям внешней политики. Критику этих статей дал сам автор. "Устарелость статей, - писал он, - заключается в том, что они, в общем и целом, стоят на классической позиции II Интернационала. Международным отношениям дается в них освещение не столько с точки зрения реальных экономических интересов различных социальных групп (точка зрения Маркса в его статьях по внешней политике), сколько от идеологии этих групп. Дворяне будто бы ведут свою "феодальную" политику, промышленники - "либеральную" и т. д.1 . В статьях 1907 - 1910 гг. М. Н. Покровский об'яснял крымскую войну тем обстоятельством, что "буржуазное общество не могло терпеть занесенного над ним кулака феодальной России"; восточная политика Александра II представлялась, как результат борьбы консервативной России против "духа времени". "Война за Болгарию 1877 - 78 гг., - писал М. Н. Покровский, - не была войной за рынки, по своему происхождению... это была своеобразная форма самообороны русского феодализма от буржуазного строя, надвигавшегося на него в образе Европы".

Позднее, когда империалистская война ярко показала диалектику исторического процесса, М. Н. Покровский пересмотрел эти оценки и вскрыл экономические корни внешней политики Николая I и Александра II.

Но и при этой поправке на пересмотр некоторых оценок нельзя отрывать статьи в "Истории России в XIX веке" от позднейших работ М. Н. По-


1 Дипломатия и войны царской России. Послесловие.

стр. 73

кровского. Все они, взятые в целом, остаются блестящим примером применения диалектического материализма в конкретной истории. А "сопротивление материала" как раз в сфере внешнеполитических отношений было особенно велико: недаром М. Н. Покровский отмечал, что для дипломатии характерна "давняя привычка искажать факты".

В работах М. Н. Покровского нет мертвой прямолинейности и сухой схематики. "Внешнюю политику любой страны нужно представлять себе диалектически - она меняется вместе с изменением об'ективной обстановки". И, как весь исторический процесс, внешняя политика эволюционирует извилистым, своеобразным путем, подчас парадоксально; искать особых "начал", свойственных внешней политике той или иной страны могут лишь те, кто - вольно или невольно - прячут концы в воду. Стержень внешней политики России конца XVIII и начала XX века - борьба за Константинополь, пронизывает всю схему М. Н. Покровского, но не ограничивает ее. Вся многоцветность вышивки по канве международных отношений подверглась анализу историка. Красная нить русской внешней политики показана там, где при поверхностном рассмотрении ее нельзя было найти. Так, напр., территория международных конфликтов не совпадает с действительными мотивами столкновений. Только по внешнему виду русско-японский конфликт 1904 г. был борьбой из-за концессии на Ялу - суть кризиса была не в Корее, а в Манчжурии.

"Константинопольские" мотивы начинают звучать там, где раньше их не было слышно, напр., на берегах Тихого океана.

Внешнеполитические сплетения - парадоксальны. Русско- японская война - оказывается на поверку англо-германским столкновением. В 1850 гг. "из-за Польши был "союз" (с Пруссией -Н. Р. ), но она же была и одной из главных причин "конфликта", одна из довольно обычных антиномий истории, от которой напрасно требуют, иногда, повиновения формальной логике. Последняя существует для людей, а об'ективные природные процессы, к которым принадлежит исторический, - редко ее стесняются".

Исследования М. Н. Покровского по истории внешней политики насквозь материалистичны, но в них нельзя найти ни грани вульгарного материализма, - недаром М. Н. Покровский неоднократно напоминает слова Энгельса о том, что экономика об'ясняет историю лишь в конечном счете. М. Н. Покровский не строит свой анализ внешней политики непосредственно на фундаменте таблиц торгового баланса и кривых роста железнодорожных путей. Целый ряд суб'ективных моментов расцвечивает сложную мозаику внешнеполитической истории. Материальные факторы определяют изгибы внешней политики. Сквозь паутину, сотканную русской и международной дипломатией, отчетливо виден экономический фон, на котором развертываются события. Рассказывает ли М. Н. Покровский о заседаниях Берлинского конгресса или анализирует русско-французское соглашение 1891 г., всюду за спиной дипломата или полководца проглядывает направляющая рука русского и западноевропейского капитализма.

Внешнеполитическая история, как и история вообще, делается людьми. Исследуя об'ективный исторический процесс, М. Н. Покровский двумя-тремя

стр. 74

штрихами набрасывает портреты исторических персонажей, "делавших" внешнюю политику в дипломатических канцеляриях или в армейских штабах. Галерея получается довольно неприглядная, но в этом не вина историка. Александровские дипломаты, братья Воронцовы и граф Морков, "защищавшие английские интересы с неустанной энергией и с искусством, далеко превышавшим искусство британской дипломатии", русский посол в Вене, Разумовский, "который был более австрийцем, чем любой из старых слуг габсбургского дома", князь Горчаков, весьма смутно ориентирующийся в географии и передающий по рассеянности англичанам карту русского генерального штаба с разметкой предельных уступок со стороны России, Шувалов, ничего, по его собственному признанию, не знавший, кроме иностранных языков, генерал Орлов, "человек, отождествлявший военную славу с покроем мундира", неофициальный дипломат Николая II, Вонлярлярский, - "отставной гвардии полковник по званию и аферист по профессии", "сухопутный моряк" Алексеев, - все они как на экране проходят перед читателем.

Диалектика требует, чтобы явление рассматривалось не изолированно, а в их взаимной и конкретной связи. Для внешней политики это означает, что ее нужно изучать в связи с политикой внутренней. Дело идет, конечно, не о формальной связи. Значение новой главы, вписанной М. Н. Покровским в историю России XIX и начала XX века в том и заключалось, что эта глава бросала свет на все произведение в целом. Внешняя политика, сама об'ясняемая из внутренних социальных отношений страны, часто оказывалась для М. Н. Покровского тем звеном, которое тянуло за собою всю цепь социально-экономической истории рассматриваемого периода.

В одной из своих статей М. Н. Покровский замечает, что материал, использованный им для освещения русско- французских отношений в 1847 г., дает всю картину под определенным углом зрения, под углом зрения внешней политики Франции 1847 г. "Но это, по существу, лишь фиксирует наш наблюдательный аппарат, - пишет М. Н. Покровский. - На самом деле, с этого угла видна вся картина. Отделить внешнюю политику Ламартина от его борьбы с французским пролетариатом так же невозможно, как рассматривать "ноты" г. Милюкова вне связи с его классовой позицией"1 .

С внешнеполитического "угла" М. Н. Покровский не раз освещал те вопросы, которые не могли быть об'яснены мотивами внутреннеполитического порядка. Причин убийства Павла I искали в психической ненормальности царя, породившей заговор Палена. Но стоило М. Н. Покровскому привлечь к делу внешнюю политику Павла, и 11 марта 1801 г. получило гораздо более глубокий об'ективный смысл. Отправляясь от внешней политики, М. Н. Покровский по новому об'яснил разрыв Александра I с "молодыми друзьями", инцидент со Сперанским. Что касается начала XX века, то для этого периода М. Н. Покровский связал воедино внешнюю и внутреннюю политику столыпинщины. "Обладание Проливами, по словам М. Н. Покровского, составляло неизбежную внешнеполитическую сторону столыпинщины.


1 Дипломатия и войны царской России, стр. 84. Разрядка моя Н. Р.

стр. 75

Поскольку последняя "ставила своей задачей создание в России буржуазного землевладения в подкрепление дворянскому, обеспечение свободного выхода помещичьему и кулацкому хлебу на мировой рынок, было одним из непременных условий ее успеха".

Но взаимозависимость внешней и внутренней политики не является для М. Н. Покровского случайной связью, которую можно констатировать для отдельных исторических периодов или эпизодов. Связь эта глубоко закономерна, и никому иному, как М. Н. Покровскому принадлежит заслуга установления своего рода исторического закона, который монистически об'ясняет взаимное отношение внутренней и внешней политики России. На протяжении более чем полутораста лет периоды политической реакции в России неизменно совпадали с периодами активной внешней политики на Ближнем и Дальнем Востоке и, наоборот, внешнеполитическая агрессия затухала во время реформ.

"Схема явления в сущности очень проста, - писал М. Н. Покровский. - Развивающаяся промышленность предполагает рынок, но внутренний рынок был скован сначала прямо крепостными, позже полукрепостными социальными отношениями. Изменение этих отношений было, одновременно, в интересах народного хозяйства в его целом и народной массы, но не в интересах господствующего класса, крупного землевладения. Сопротивление этого класса была всегда непреодолимой преградой для русской буржуазии, - поставленная между демократией и дворянством, она всегда клонила в сторону последнего. "Невозможность" расширить внутренний рынок заставляла искать внешних, "причем расширение, естественно, шло в направлении стран, одновременно щедро наделенных природой и менее культурных, чем Россия. Отсюда захват азиатской Турции, Персии или Манчжурии казался условием sine qua non дальнейшего развития русского капитализма. Дворянство охотно брало на себя "роль" бронированного кулака в этом случае, но его боевой готовности оказывалось мало. Искусственная задержка в развитии внутренних отношений фатально отражалась на боевых качествах народной массы. Крепостной или полукрепостной мужик, казалось бы отличный материал для солдата, но армиям из таких мужиков никогда не везло. Неудачная, или как это было в 1878 г. не вполне удачная война вновь ставила вопрос о внутренних реформах, - а неудача в разрешении этого вопроса вызывала новую серию империалистических потуг"1 .

Об'яснение явлений не исчерпывает исторической схемы, последняя проверяется также и правильностью научного прогноза, сделанного историком. Если подойти с этой стороны к работам М. Н. Покровского, по внешней политике, то следует сказать, что они проверены самой об'ективной критикой - историей.

В результате исследования войн 1853 - 56 гг., 1877 и 1904 гг. М. Н. Покровский пришел к выводу, что следующее выступление России на внешнеполитической арене окажется гибельным для самодержавия. "Если крепостной режим не хотел отказаться от самого себя, ему оставалось только тща-


1 Внешняя политика, стр. 53.

стр. 76

тельно воздерживаться от всякого вмешательства в дела Европы, - писал М. Н. Покровский, заканчивая статью о русско-турецкой войне 1877 - 78 гг... Двадцать лет спустя опыт был позабыт, - начались снова попытки "активной политики", но уже на другом театре. История дала новое предостережение, третье по счету; третье предостережение обыкновенно бывает последним...". Вряд ли следует добавлять, что цитированные слова подтвердились полностью.

В январе 1914 г., т. е. за полгода до начала военных действий, М. Н. Покровский набрасывает контуры империалистической войны, с исключительной четкостью намечая мотивы столкновения, - роль англо-германского конфликта, значение Проливов. В ноябре того же года М. Н. Покровский рисует перспективы англо-русского конфликта из-за "богатейшего" приза войны", - прогноз высказанный в те дни, когда трудно было подумать о нарушении "entente cordiale", и почти с буквальной точностью подтвержденный последующими событиями. А одну из своих лекций о мировой войне, прочитанную в 1923 г. М. Н. Покровский закончил предположением об упадке значения Англии и о нарастающей революции в Китае, - темы, которые пять лет тому назад были настолько же новы, насколько они общеизвестны сейчас.

Нельзя говорить о работах М. Н. Покровского по внешней политике, оставляя в стороне их политическое значение. В свое время Кизеветтер упрекал Покровского в том, что он сводит всю историю к "партийной полемике". То, что кадетский профессор ставил в вину историку-марксисту, должно быть, конечно, отнесено к числу заслуг М. Н. Покровского. Если до известной степени партийны и полемичны все работы М. Н. Покровского, то в особенности это относится к его работам по внешней политике. Внешняя политика рассматривается в них под углом зрения революционного марксизма.

А революционный марксизм нашей эпохи, ленинизм - не "мирная", а воинствующая теория, теория, которая должна "не только об'яснить мир, но изменить его".

Для большевистского историка, следующего методу Ленина, аполитичная история была бы таким же nonsens'ом, как и аполитичная политика.

Меньше всего можно отделить в работах М. Н. Покровского публицистику от "чистой" истории. Его исторические исследования по внешней политике звучали всегда, как боевые выступления партийного публициста, публицистические статьи на те же темы, были насквозь историчны. Это относится ко всем, без исключения, работам М. Н. Покровского. Статьи в "Истории России в XIX веке", изд. бр. Гранат, устанавливали тесную связь реакционной внешней и внутренней политики самодержавия, об'ясняя в то же время мотивы исторической благонадежности русской буржуазии. Разоблачения колониальной политики 1870 - 80-х гг. были как нельзя более своевременны в 1907 - 1910 гг., т. е. в годы агрессивного выступления царизма в Персии. Статьи о войне, написанные в предреволюционный период разоблачали кадетских патриотов и социал-шовинистов, с неоспоримой убедительностью доказывая, что незачем "говорить о ключах от собственного дома, когда дело явно идет о взломе чужого сундука". Наконец, комментируя в 1918 - 1919 г.

стр. 77

секретные документы б. министерства иностранных дел, М. Н. Покровский показывал истинное лицо авторов Версальского мира.

* * *

Мы - по необходимости бегло - очертили значение исследований М. Н. Покровского по внешней политике. Чтобы представить себе ту роль, которую они сыграли в исторической литературе, необходимо взять эти работы в исторической же перспективе. Сейчас материалистическое об'яснение внешней политики кажется само собой разумеющимся: как же об'яснить историю иначе. Но 15 - 20 лет тому назад дело обстояло далеко не так просто. В дни, когда исторические кафедры безраздельно принадлежали эпигонам Ключевского, работы М. Н. Покровского были оружием революционного марксизма, завоевывавшего "командные высоты" русской исторической науки и ниспровергавшего буржуазную историографию.

Теперь "командные высоты" завоеваны, но значение работ М. Н. Покровского от этого не уменьшились. Больше того, вчера они были не так современны, как сегодня. Практический интерес к внешней политике - здесь мы возвращаемся к той теме, которая была затронута в начале статьи - возрастает именно в наши дни, когда перспектива новой войны получает все более и более реальное очертание. Чтобы увидеть и понять новые сдвиги в международно-политических отношениях, надо изощрить восприятие на историческом материале: фарватер международной политики непрерывно изменяется.

Но чистой "практикой" вопрос не исчерпывается. Борьба на научном фронте далеко еще не закончена, и буржуазная историография прикрываясь иногда псевдомарксистским облачением и сейчас еще предпринимает контратаки: антантофильская книга Тарле - явление, которое не может быть отнесено к разряду случайностей.

Наконец, перед марксистской исторической наукой стоят новые проблемы. Еще недостаточно исследована деятельность дипломатии в 1914 - 1918 гг. Историей стала уже и советская внешняя политика за последние десять лет. Такие темы, как Брест, интервенция, все это на 99, если не на 100%, - целина, которую необходимо поднять.

Приступая к изучению этих проблем, исследователь пойдет по тем просекам, которые проложены работами первого марксистского историка внешней политики России.

У М. Н. Покровского учатся и долго еще будут учиться глубокому и тонкому анализу внешнеполитической истории.

Будут учиться, по крайней мере, до тех пор, пока сам термин "внешняя политика" не станет анахронизмом.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/К-60-летию-М-Н-ПОКРОВСКОГО-М-Н-ПОКРОВСКИЙ-ИСТОРИК-ВНЕШНЕЙ-ПОЛИТИКИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Vladislav KorolevКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Korolev

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Н. Рубинштейн, К 60-летию М. Н. ПОКРОВСКОГО. М. Н. ПОКРОВСКИЙ - ИСТОРИК ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 15.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/К-60-летию-М-Н-ПОКРОВСКОГО-М-Н-ПОКРОВСКИЙ-ИСТОРИК-ВНЕШНЕЙ-ПОЛИТИКИ (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - Н. Рубинштейн:

Н. Рубинштейн → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Vladislav Korolev
Moscow, Россия
2349 просмотров рейтинг
15.08.2015 (3148 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
22 часов(а) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
2 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев
ПРОБЛЕМЫ ИНДИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ
Каталог: Экономика 
10 дней(я) назад · от Вадим Казаков

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
К 60-летию М. Н. ПОКРОВСКОГО. М. Н. ПОКРОВСКИЙ - ИСТОРИК ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android