Libmonster ID: RU-6914
Автор(ы) публикации: Ц. Фридлянд

МАРКСИЗМ И ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ 1

Теоретические споры между историками пролетариата и буржуазии не есть только абстрактно- логические споры. Речь идет о проблемах огромной методологической и политической ценности. В настоящее время больше, чем когда-либо, критика теоретического оружия классовой борьбы сопровождается кровавой критикой оружием. Верховным арбитром в теоретической дискуссии враждебных друг другу классов являются в конечном счете ход и исход революционной борьбы.

В классовой ясности и политической целеустремленности сила всякой идеологии. Особенно ценно поэтому признание части буржуазных историков, что их историческая наука, это-"политика, опрокинутая в прошлое"; они поэтому решительно отметают представление об истории, как "аполитичной" и "объективной" истории. Так, для G. von Below'a ясно, что мы должны в настоящий момент "самым решительным образом отбросить утверждение, построенное на применении формального метода, тех кругов, которые претендуют на представительство вполне "беспартийной истории", "чистой науки". "И это тем более необходимо, - замечает Белов, - что за всем этим нередко скрывается заостренная партийность". Он идет дальше, повторяя вслед за другими историками: "Der Mut des Bekentnisses zur Notwendigkeit gerade politischer Besinnung hat alle grossen Historiker erfüllt".

Таким образом так называемая "объективность", отказ от политических задач исторического исследования в настоящее время-пережиток исторического прошлого или оборонительного оружия буржуазного историка в борьбе с пролетариатом. "Беспристрастную" историю представляют в наши дни или ученые типа Глооца, специалиста по древнему миру, который на весенней сессии Международного комитета в Венеции предлагал историкам всего мира, приступая к исследованию, "исповедоваться перед самим собою", или это удел мелкобуржуазных, в том числе социал-демократических, историков, которые повторяют зады ушедшей в прошлое либеральной историографии. В большинстве случаев мы имеем здесь дело с партийностью самого низкого пошиба...


1 Доклад, читанный при открытии Института истории, 28 ноября 1929 г.

стр. 13

Но то, что для историка буржуазии является произвольным толкованием прошлого, его антинаучным истолкованием с известной практической целью, для историков пролетариата - лишь разрешение теоретической задачи, подлинно научное понимание законов развития классового общества. Историкам-марксистам необходимо поэтому строго следить не только за количественным расширением и накоплением своих знаний, но и за теоретическим оформлением и уточнением своей методологии познания прошлого. Руководящим положением могут и должны служить для нас следующие слова Н. Чернышевского.

"Без истории предмета нет теории предмета, но и без теории предмета нет даже и мысли о его истории потому, что нет понятия о предмете, его значении и границах".

Само собою понятно, что нам необходимо ограничить свою задачу, в одном докладе мы отнюдь не имеем в виду дать характеристику всей исторической литературы последнего десятилетия в ее отношении к марксизму. Мы имеем в виду изложить взгляды лишь отдельных, да и то не основных, а наиболее характерных представителей философско-исторической и конкретно- исторической мысли последнего десятилетия и оценку ими марксизма, как методологии истории. Поэтому такую огромную по своему значению и интересу тему, как вопрос о методологии истории у Макса Вебера или Вернера Зомбарта, мы оставляем в стороне. Мы будем иметь дело с более второстепенными, но отнюдь не менее характерными образцами современной буржуазной историографии. При этом необходимо оговориться, что мы вынуждены будем оставить в стороне анализ системы взглядов каждого из разбираемых нами авторов, а тем более решение огромной задачи положительной постановки основных проблем подлинно марксистской методологии истории.

Отметим прежде всего диспропорцию между тем местом, которое европейская литература уделяет марксизму в теоретико-исторических произведениях, с одной стороны, и в общих сводных работах по историографии, с другой стороны. Первые имеют своим "центром" марксизм. Их авторы строят свои системы, исходя из критики марксизма. Системы эти при всем своем разнообразии и кажущейся самостоятельности представляют собою как бы своеобразный "антимарксизм". Второй род работ - сводные и справочные книги по историографии - пренебрежительно отводят марксизму три-четыре строки Я имею в виду, скажем, книги М. Риттера "Die Entwicklung d. Geschichtswissenschaft" (1919), где о Марксе упомянуто только в связи с Лоренцом Штейном, или вышедшую в 1925 г. в серии Белова и Майнеке книгу Ed. Fueter'a - "Geschichte der neuen Historiographie", где Марксу отведено пять строк петитом и при том сказано, что марксизм до сих пор не дал ни одного подлинно-исторического произведения, или, наконец

стр. 14

вышедшую в 1927 г. в издании "Revue Historique" -"Histoire et Historiens depuis cinquante ans", где России посвящена большая статья Н. Кареева

Мы не можем здесь обойти молчанием последнюю статью, потому что она сознательно вводит в заблуждение европейское общественное мнение Н. Кареев пишет только о русских исторических работах, вышедших до 1914 г, или упоминает из книг, вышедших за последние десять лет, только те работы, которые ничего общего с марксизмом не имеют Когда он рассказывает о работах по русской истории, он уделяет две-три строки М. Н. Покровскому и Рожкову, причем говорит о них буквально следующее: "Les historiens marxistes s'occupent aussi de la feodalite au Russie, a qui n'etait pas auparavant communie opimo doctorum"...

Подобное же "объективное" освещение русской исторической науки дано им совсем недавно в очередных рецензиях, посвященных книжкам Попова - Ленского и Сказкина в октябрьском номере французского журнала "Revue Historique". Н. Кареев пытается изобразить работы этих историков как типичные для нашей исторической науки революционной эпохи... Но это свидетельствует о странном понимании им марксизма и нашей науки...

Различная оценка европейскими историками марксизма зависит от социально-политической физиономии каждого из них. Мы могли бы свести их примерно к двум группам: одна - отрицает за марксизмом всякое значение научного метода. Я имею в виду философа Шпанна, историков Белова, Эд Мейера, Дельбрюка; другая - готова признать заслуги марксизма перед наукой - Брейзиг, Трельч, Зомбарт, М. Вебер, Олар и т. д.

Шпанн в своей книге "Der Wahre Staat" (1923) и в 1928 г., в книге "Gesellschaftsphilosophie" утверждает, что "пора раз навсегда прекратить всерьез разговоры о марксизме как о научной системе".

Это повторяет и Дельбрюк в своей статье "Die marxistische Geschichts philosophie" (1920) "Маркс и все его молодцы думали философствовать по поводу истории, но они при этом не изучали истории. Они не историки". Таково категорическое утверждение этой реакционной группы философов и историков буржуазии.

Белов в своей нашумевшей книге "Die deutsche Geschichtsschreibung", вышедшей вторым изданием в 1924 г., ставит экономическое учение Маркса в связь с германской историко-романтической школой начала XIX в. Он пытается обосновать необходимость возрождения неоромантической методологии истории и утверждает, что экономические взгляды Маркса неоригинальны: они заимствованы у национальной и антиреволюционной школы прусских историков и экономистов, которые вели, по его мнению борьбу с диктатурой деспотизма "права". Для него собственно отцом подлинной исторической науки является Эд. Бёрк, вождь и теоретик контрреволюции конца XVIII в. Белов находит исторически- бессмертные мысли "Коммунистического манифеста" в работе историка романтического направления Раумера, в

стр. 15

его книге, вышедшей в 1851 г. ("Die Insel Wollin und das Seebad Misdroy"). Стоит только, - утверждает Белов, - заменить в работе Раумера слово "Geldreichtum" словом "капитал", несколько заострить его формулировки, перевести их на язык политического агитатора, и мы получим хорошо знакомую схему "Коммунистического манифеста".

Отрицая научную ценность за марксизмом, как методологией истории, эта группа историков- реакционеров говорит о марксизме исключительно как о политическом учении, вернее, даже как о политической программе. Они впадают таким образом в логическое противоречие марксизм- "жаргон агитатора", и в то же время указанные историки готовы преувеличить удельный вес марксизма, как решающего политического фактора современности "Марксизм имеет, - утверждают они, - тлетворное влияние на человеческое сознание наших дней", но его мощь растет из современного духа материализма и экономизма, из этого, что Шпанн называет "Verwirtschaftlichung".

Более интересны рассуждения другой группы историков и философов, чье "объективное" сознание не затуманено задачами непосредственной борьбы с пролетариатом, -аргументы тех, кто пытается по крайней мере теоретически рассуждать. Я имею в виду работы социолога Брейзига, исключительно интересную книгу Э. Трельча "Historismus" или конкретно-исторические работы Зомбарта, Макса Вебера, Допша, Пиренна и др. Мы конечно не сможем в нашем докладе проанализировать взгляды каждого из них. Придется ограничиться краткой характеристикой отдельных произведений. Немецкий социолог Брейзиг повторяет вслед за Беловым и Шпанном, что марксизм- классическое и наиболее полное выражение "духа современности". К. Маркс рассматривал исторический процесс не со стороны индивидуально-творческих проявлений, заложенных в каждом человеке, его инстинктов борьбы за существование (Selbsterhaltung), его стремлений к Selbsterreicherung, наконец его борьбы за саморасширение (Selbsterweiterung), а со стороны того, что социолог Брейзиг называет Sachgeschichtliche Geschichtsauffassung. Т. е. марксизм имеет в виду такое рассмотрение истории, при котором ее движущие силы мы находим не в "личном", а во "в неличном", в "вещном или вещно-осознанном". Для Брейзига ясно, что с подобными стремлениями марксизма надо бороться во имя "национального самосознания", тем более, что взгляды Маркса коренятся в политической и социальной борьбе современности. "К. Маркс, - утверждает Брейзиг, - и его историческая концепция тем самым вырастают в "Демона наших дней". Причем сам Маркс стал жертвой этого "Демона", принеся себя на заклание экономической трезвости и практической полезности". Но сын современности, Марк одновременно сын Гегеля, правда "пожравший своего отца". ("Vom geschichtlichen Werden", В. II. "Die Macht des Gedankens in d. Geschichte").

Более интересны высказывания одного из наиболее глубоких представителей современной буржуазной философско-исторической мысли на За-

стр. 16

паде - Эрнста Трельча. Я имею в виду его книгу "Historismus und seine Probleme". Трельч ближе, чем другие, подошел к пониманию роли и значения марксизма как революционной диалектической системы взглядов в их применении к изучению истории. Для него экономическое объяснение истории, несмотря на все свои преувеличения, исключительно продуктивное философское открытие, так как марксизм взял установку на изучение динамики жизненных отношений, которые в конечном счете придают истории, по его мнению, "более прочный, более глубокий, более широкий характер живого и в то же время предоставляют историку возможность и уверенность для расчленения этого живого". Э. Трельч этим объясняет огромное методологическое значение марксистского учения о базисе и надстройке, его значение для конкретною анализа фактов прошлого. "Нигде Маркс, - читаем мы у Трельча, - не проявил свой столь острый взгляд, как в этом вскрытии взаимоотношений базиса и надстройки, в сведении всего политического, этического и религиозного пафоса к материальным классовым интересам".

Эрнст Трельч один из очень немногих в буржуазной философско-исторической литературе обратил внимание на ценность отдельных конкретно-исторических произведений Маркса, в частности его работ о революции 48-го года. Но, как мы увидим дальше, его непонимание марксизма начинается там, где кончается понимание марксизма всеми остальными - в вопросе о практической обоснованности, а главное методологической ценности учения Маркса о революции в применении к конкретно-историческому анализу.

Мы не можем однако не отметить уже здесь, чаю наше деление буржуазной историографии в ее отношении к марксизму на две группы несколько искусственно, ибо, скажем, такой радикальный представитель исторической науки, как Олар, который по своим политическим симпатиям как будто ничего общего не имеет с группой Дельбрюка, Белова и т. д., все же считает необходимым заявить, что "Маркс не имел терпения изучать истории Французской революции и что он ничего не понял в истории революции". В отношении к марксизму, как к революционному учению, буржуазная историография при всех частных разногласиях занимает в основной одну общую, враждебную позицию.

Центральным спорным вопросом между марксизмом и европейской историографией является вопрос о диалектик", Это сближает научные споры в исторической науке со спорами в других областях знания. Повсюду идет борьба за и против диалектики. Посмотрим, как этот вопрос разрешается различными группами историков и философов от истории наших дней.

Для Белова, как и для всей школы так называемых "неоромантиков", характерно отрицание значения диалектики в ее применении к истории.

стр. 17

Белов утверждает, что, вообще говоря, влияние Гегеля в исторической науке XIX - XX вв. было или ничтожным по своему удельному весу, или "неволей" (Zwang) для исторической мысли. В известном отношении это можно сказать, утверждает Белов, о философской мысли вообще в ее применении к историческому исследованию. "Die dialektische Methode Hegels erfasst nicht das ganze Leben" (Диалектический метод Гегеля не охватывает всей жизни), таково мнение Белова. Этот аргумент против гегелевской диалектики, применяемой Марксом, представители этой школы усиливают одновременно двумя дополнительными "аргументами": а) диалектика Маркса, вообще говоря, ничего общего не имеет с "духом учения Гегеля", хотя обычно все утверждают обратное (см. Шпанн в книге "Geselischaftsphilosophie", (1928 г.). Для Шпанна историческая диалектика Маркса представляет собой "злоупотребление диалектическими приемами"; б) марксовская диалектика - и это основное возражение-"диалектика механического порядка". Но "идея развития Гегеля с механической идеей Дарвина и Маркса, с которой раньше их часто связывали, не имеет ничего общего" (Шпанн). Любопытно однако, что одновременно с обвинением марксизма в "механичности" представлений о диалектике исторического процесса эта школа обвиняет нас заодно и в том, что мы привносим в историческое исследование "политическую волю" и "субъективные" взгляды определенного класса.

Таким образом, говоря о марксизме, как о методологии истории, в ее отношении к диалектике, реакционная группа буржуазных историков разграничивает в нашем методе три момента; а) "учение о среде", т. е. учение о роли экономического фактора в историческом процессе, б) собственно диалектический метод анализа конкретных фактов и, наконец, в) учение о классовой борьбе в ее революционной трактовке.

Так или иначе, соглашаясь признать научное значение за первым моментом, за экономическим исследованием прошлого, буржуазная историография отбрасывает или идеалистически толкует второй момент-диалектику - и решительно отрицает последнюю "часть" нашей системы взглядов.

Обратимся к другой группе философов и историков - той, которая готова оценить и признать исторические заслуги марксизма. Брейэиг и Трельч, как мы отмечали выше, признают, что центральным ядром марксистской исторической системы взглядов является учение о диалектике. Брейзиг посвятил второй том своего исследования критике диалектического метода Маркса и Гегеля. Но критикуя марксистскую диалектику, он защищает Маркса от обвинений в том, что у него "триада" служит ключом к анализу исторических явлений. "Als regelsetzende Figur des geschichtlichen Geschehens ist das Dreischrittgesetz mithin auch hier nicht benutzt", утверждает Брейзиг.

Но установив эту "объективную истину", Брейзиг толкует гегелевскую диалектику истории не как борьбу противоречий, а как столкновение

стр. 18

противоположностей, - Gegensatz und Widerspruch. "Частная собственность в истории, -по его мнению, -ist nur kontrar коммунизму, но не kontrodiktorisch". Диалектика К. Маркса поэтому, с точки зрения Брейзига, неприемлема для анализа отдельных исторических фактов и особенно сложных исторических явлений. Мы позже увидим, какое огромное значение имеют все "эти споры для методологии истории.

Роль диалектики в марксизме и революционная трактовка отдельных конкретно-исторических фактов более понятны Е. Трельчу, чем его коллегам по классу, хотя и он решительно отбрасывает эту систему взглядов. Присмотримся несколько ближе к аргументации Трельча.

Для Е. Трельча сущность марксизма как методологии истории в диалектическом методе-"Die ökonomisch-sozial erweiterte und antiideologisch umgestülpte Dialektik ist der Kern des Ganzen".

В этом сила Маркса, как историка. Э. Трельч согласен с Брейзигом, что в марксистской диалектике истории сохранилась и развита была гегелевская диалектика, но он продолжает свою мысль и заявляет, что Маркс пошел дальше Гегеля в том, что превратил его мистическую диалектику исторического процесса в "реалистическую диалектику", а главное в том, что он стремился "über Hegel hinaus", -к новым целям, к подлинно-практическим целям революционной борьбы.

Таким образом для Э. Трельча революционные задачи Маркса, революционная часть его учения не есть нечто, вне всей его системы историко-методологических взглядов находящееся, нет, они включены в его методологию истории, они его составная часть и служат Марксу как "реалистическая, на практические цели направленная диалектика" не только в повседневной борьбе, но и при теоретическом и конкретно-историческом анализе и синтезе. Э. Трельч отчетливо подчеркивает отличие исторической диалектики Маркса и Гегеля по четырем пунктам: а) у Маркса мы имеем дело с "реалистической диалектикой", которая "ist verkoppelt mit einem revolutionären Naturrecht", -иначе говоря, Трельч отмечает существование органической связи между представлением Маркса о диалектике исторического процесса и его, как он говорит, "методом революционных предсказаний и абсолютистских требований"; б) диалектика у Маркса "экономизирована"; в) диалектика лишена своего духовного существа - она натурализирована; г) диалектика противоречий формально-логического свойства превращена Марксом в реальные противоречия классового порядка исторического процесса.

Я не буду здесь анализировать ошибочные представления Трельча о сущности диалектики. Мне важно отметить, что в оценке революционного содержания исторической диалектики Маркса Трельч пошел дальше, чем все его ученые коллеги. Он оставил представление о "механической природе" марксовой диалектики. Он понял, что революционное содержание марксистской диалектики истории - высший пункт ее научного анализа. Трельч счи-

стр. 19

тает наконец необходимым подчеркнуть, что даже наиболее острый пункт политического учения Маркса - диктатуpа пролетариата - вместе с тем один из решающих пунктов методологии истории у Маркса. Трельч понял, что для марксистов "диктатура пролетариата" не только политическая программа, но и решающее принципиальное положение огромного методологического значения, "von grosser wissenschaftlicher und begrifflich symptomatischer Bedeutung".

Дальнейшие рассуждения Трельча обнаруживают, однако, его классовую ограниченность. Более или менее объективно излагая сущность историко-методологических взглядов марксизма, он не видит того, что, является, по существу говоря, сердцевиной марксистской исторической диалектики. По мнению Трельча у Маркса не хватает ясного представления о "диалектических переходах". Гегелевское учение о процессе "снятия противоречий" в истории, по его мнению, остается у Маркса словесным. "Маркс, - пишет Трельч - попросту прервал свои идеи о развитии революционным рационализмом". Таким образом даже один из наиболее острых умов в рядах буржуазных историков и философов от истории вынужден в конечном счете сам себе противоречить. Он обнаружил таким образом непонимание марксизма, непонимание одной из наиболее сильных сторон его системы исторических взглядов.

Трельч отмечает еще одно важное положение марксизма как методологии историй - возможность на его основе преодолеть риккертианство. Маркс впервые, по словам Трельча, "примирил значение социально-типичного и индивидуального", -разрешил задачу, которую ставит себе, но не может разрешить вся современная буржуазная историография. Марк, по Трельчу, стремится понять в истории всякий конкретный акт не только как "индивидуально-своеобразное состояние духа, но как конкретное социально-экономическое образование". Этим самым марксизм в основном разрешает вопрос о "генерализирующем" и "индивидуализирующем" аспекте рассмотрения исторических фактов.

Марксизм, имея в виду изучение отдельных ступеней экономического развития и прежде всего капитализма (здесь Трельч показывает, какое огромное значение имеет в марксизме учение об экономических формациях) рассматривает его не под углом зрения "приспособления к данному историческому моменту общего психологического закона" и не сводит его к уяснению природы отдельных актов "путем простого сравнения общих тенденций развития". Марксизм имеет в виду изучение "конкретно-индивидуальных исторически-одноактных образований внутри общего исторического процесса". Это и делает возможным для Маркса синтетически объединить анализ исторических фактов в их индивидуальной конкретности и социологическое объяснение этих фактов в их типичности. В этом, по Трельчу, сила диалектики Маркса.

стр. 20

Трель ч, наконец, обратил внимание еще на одну сильную сторону нашей диалектики: учение о классовой борьбе в истории Марксом взято во всей ее многогранности ("с материальной и идеологической стороны") и связано у Маркса, как мы сказали бы, с "определенными историческими битвами, свойственными развитию производства". Правда, Трельч только обратил внимание на это положение, но отнюдь не вскрыл его содержания, потому что в противном случае он не вернулся бы к утверждению, что " монистически-диалектический метод Маркса, к сожалению, отрицает роль всех надклассовых интересов, чувства взаимности, этических ценностей в истории". Трельч скорбит по тому поводу, что марксизм видит разрешение всех противоречий в истории "исключительно с помощью революции". Он с собой решительностью, в своей классовой ограниченности и логической непоследовательности, возражает против утверждения марксизма, что "бесклассовое общество может родиться из классового общества", т. е. иначе говоря, снова обнаруживает свое непонимание "учения о переходах" в общем процессе диалектического развития истории.

Но, подводя итоги, мы все же не можем не обратить ваше внимание на то, что Трельч - и в этом сильная его сторона - рассматривает в своей книге марксизм как методологию истории в ее целом, как систему революционно-диалектических взглядов. "Попытка, -говорит он, -унаследовать одну из сторон и частей этого учения, скажем экономический материализм без революционной диалектики, у многих писателей, отнюдь не есть марксизм". При подобных попытках исчезает основное, - система марксистского объяснения истории. "Die Entwicklung wird Einzelentwicklung". Марксизм в этих случаях заменяется "формальной социологией". Под этим углом зрения Трельч и рассматривает учение Тенниса, Зомбарта, Макса Вебера. Иначе говоря, для Трельча взгляд этих авторов не результат победы марксизма, а плод его распада, как революционно-диалектической методологии истории. Трельч, подобно всем его реакционным коллегам, не видит и не желает видеть начала новой эры расцвета революционно-марксистской историографии.

Нет никакой возможности в одном докладе остановиться на анализе всех исторических школ, которые в настоящее время живут крохами марксизма. Обратим внимание на работы отдельных авторов.

Прежде всего следует отметить произведения тех, кто готов признать роль и значение "экономического фактора" в истории. Я имею в виду прежде всего работы H. See, работы, не блещущие богатством идей, но многочисленные и интересные тем, что их автор - один из немногих во Франции - проявил большой интерес к вопросам методологии истории. H. See- энергичный сотрудник журнала "Revue de sintese historique". Сэ отмечает рост интереса за последнее десятилетие к экономической истории. Это по мнению H. See, объясняется прежде всего тем, что "ряд историков,

стр. 21

без различия партий, захвачены идеями марксизма, подлинно плодотворными для изучения прошлого, вопреки своим преувеличениям". Собственно, таково же мнение Олара. Их мнение мы можем подтвердить выходом за последние годы нескольких новых историко-экономических журналов. Я имею в виду журналы в Оксфорде ("Economie History Rewiew"), в Бостоне ("Journal of Economie and Busines History") и в Страсбурге ("Annales d'Histoire economique et sociale"), а также богатую литературу по разнообразным вопросам хозяйственной и социальной истории. Следует, однако, заметить, что у буржуазных историков нередко этот интерес к хозяйственной истории сочетается с отрицанием классовой борьбы и диалектики революционного развития. Анри Сэ и Олар утверждают даже, что "до сих пор история не сохрани та нам воспоминания о революции, которое было бы в прямом смысле слова борьбой враждебных классов" (?!).

Но само собой понятно, что подобная антинаучная и противоречащая элементарным историческим фактам постановка вопроса не разрешает самой проблемы о взаимоотношении экономического и социального в истории. Отсюда естественный интерес к этой проблеме в современной историко-методологической литературе. Анри Сэ, Зомбарт, Брикман и многие другие заняты разработкой этого вопроса. В статье Анри Сэ "Remarques sur la methode en histoire economique et sociale" мы находим указание на то, что специализация исторического исследования усиленно требует теперь более, чем когда-либо, синтеза. Но "sintese historique" предполагает, что разграничение экономических и социальных феноменов в истории - чистейшая абстракция. Поэтому экономическую и социальную историю, заявляет Сэ, следует включить в одну "общую историю". Он пытается изучать ее с помощью "открытого" им сравнительно-исторического метода. Этот метод сводится к сравнению: а) истории разных стран и эпох; б) разных эпох в истории данной страны друг с другом к в) к оформлению общеисторического синтеза. Но поскольку Анри Сэ лишь механически соединяет экономическую и социальную историю в "общей истории", поскольку он не дает нам диалектического представления о связи того и другого в историческом процессе, иначе говоря, поскольку его сравнительно-исторический метод не построен на монистической основе, поскольку он предпочитает вульгарный плюрализм и эклектизм методу диалектического материализма, - он лишает свою методологию истории, а также свой сравнительно-исторический метод всякой базы: последний превращается у него в сумму произвольных приемов "описания" прошлого. Стоит только провести один-два примера из многочисленных исторических, нередко компилятивных работ Сэ, чтобы в этом убедиться. "Можно ли, - спрашивает Сэ в своей последней книге по экономической истории Франции, - объяснить ее хозяйственное развитие в XVI в. без анализа предшествующих политических событий столетней войны?" Конечно, нет! ответим мы. Но, несмотря на раз-

стр. 22

личие политических событий в жизни отдельных европейских государств XVI столетия, мы" выясняем, а с нами и Сэ, то общее, что характеризует экономический и социально-политический строй XVI в. Следовательно, разнообразные политические факты истории не предрешают вопроса об общем характере социально-экономического развития европейских государств С большим основанием можно утверждать противоположное, что своеобразие общего хозяйственного развития отдельных стран определяет и своеобразие их политической истории.

Или вот второй пример. "Можно ли понять экономическое развитие Франции после 1815 г. без революции конца XVIII в.?"- спрашивает Сэ. Очевидно, нет. Но можно ли свести Великую французскую революцию к сумме конкретных актов политической борьбы, не установив при этом характера экономических процессов самой революции, т. е. классовой борьбы, в результате которой и сложилась Франция послереволюционных лет? Иначе говоря, можем ли мы говорить о революции, не ставя вопроса о перераспределении собственности между отдельными классами в ходе революции, а следовательно и вопроса о "перераспределении власти" в этой революции? Эти два примера, как и множество других, свидетельствуют о беспомощности и примитивности эклектической методологии истории у Сэ.

К столь же мало утешительным выводам мы приходим при анализе и других, гораздо более серьезных, творческо-самостоятельных исследований европейских историков последнего десятилетия. Я имею в виду работы Допша и Пирениа, их историко-методологические взгляды. Допш, как и Сэ, ставит перед собой проблему о "взаимоотношении хозяйственной и социальной истории". Обратимся прежде всего к двум статьям Допша: к дискуссии его с Зомбартом и к статье "Zur Methodologie der Wirtschaftsgeschichte" (см. Сб. "Verfassungs-und Wirtschaftsgeschichte d. Mittelalters").

Допш прав: надо заново написать хозяйственную историю. Как же думает он совершить эту революцию в исторической науке? "Прежде всего необходимо, заявляет он, раз навсегда осознать целесообразность и неизбежность разграничения хозяйственной истории и истории права". Более того, надо усилить связь хозяйственной и социальной истории. Для подобной истории, пишет Допш, "Tür und Tor auf".

Социальное рассмотрение экономических феноменов гораздо ценнее, по правильному утверждению Допша, чем рассмотрение этих же фактов под углом зрения национальных, религиозных, психических и т. д. особенностей. "Die soziale Betrachtungsweise hat so mancher Erscheinung; der Wirtschaftsgeschichte eben durch die gesellschaftliche Einordnung erst den richtigen Platz angewiesen und als typische Form bestimmter ökonomischer Vorbedingungen erkennt".

Таким образом социальный анализ определяет место конкретного акта экономической истории в общей историки. Но говоря о "социальной истории",

стр. 23

Допш, как и все его коллеги, отнюдь не имеет в виду классовой истории. Он, как и Сэ, не говорит нам о том, что следует понимать под "социальным". Вот почему он снова и снова возвращается от социально-экономического объяснения истории к аргументам о разнообразной психологической мотивизации социального поведения.

Собственно основное, что отличает систему взглядов Допша, а вместе с ним и всех остальных историков хозяйства наших дней, - это защита вульгарно-эволюционистской антидиалектической точки зрения на исторический процесс. Вот утверждение Допша, которое с полной очевидностью вскрывает сущность его методологии истории и его разногласий с Марксом:

"Я верю, - пишет Допш, -что историк экономического развития больше, чем кто-либо другой, должен дать себе отчет в богатстве и разнообразии движущих сил исторического процесса в его целом. Он должен больше других опасаться впасть в односторонность и переоценку отдельных мотивов, в схематизм. Он должен в своей работе считаться с тем, что различные социально-экономические системы исторически сосуществуют, и должен будет поэтому отказаться от старых представлений, что всякое новое в истории должно проложить себе дорогу в борьбе с ему враждебными до сих пор существовавшими и его окружающими отношениями, чтобы обосновать свое единовластие. Но прежде всего, отдельные принципы социально- экономической организации никогда и нигде не существуют в чистом виде, а следовательно нельзя соответственно им определять исторические эпохи и отграничивать их друг от друга, не впадая этим самым в противоречие с конкретными историческими фактами. Эти принципы не исключают друг друга, но действуют часто miteinander und ineinander". Отрицание диалектики есть таким образом сущность исторических "открытий" Допша, как и вообще всех тех, кто ищет надисторические "идеальные типы" капитализма и государственности в европейской истории. \

Отрицая диалектический метод в применении к истории, Допш возражает Зомбарту, считая его объяснение происхождения капитализма основанным на применении диалектического метода. Но Допш неправильно оценил методологию истории Зомбарта. Он элементы зомбартовского "катастрофического" представления о рождении капитализма и "капиталистического духа" в европейской истории принял за диалектику исторического процесса. Собственно Зомбарт, несмотря на то, что он чувствует примитивность вульгарного эволюционизма, отбрасывает подобно Допшу, диалектику. В самом деле Зомбарт утверждает, что "социальному монизму необходимо противопоставить социальный плюрализм", т. е. "теорию, согласно которой развитие не идет таким путем, что одна хозяйственная система вытесняет другую, а наоборот, одна система нарождается на ряду с

стр. 24

другой, присоединяется к уже существующим системам" (см. его доклад на последнем конгрессе социологов в Цюрихе). Иначе говоря, В. Зомбарт в своей критике диалектики исторического процесса в основном солидарен с Допшем, хотя в отличие от последнего в отдельных случаях и прибегает к теории "катастроф" в истории.

Однако более интересным с этой точки зрения является спор между Допшем и Пиренном. Их разногласия по вопросу о происхождении и развитии капитализма в Европе сводятся также к оценке методов изучения социальной и экономической истории, к оценке диалектики в примененич к историческому процессу. Вообще работам бельгийца проф. Пиренна нам следовало бы уделить гораздо больше внимания, чем мы это делали до сих пор. Научная ценность его исследований не ниже, а нередко выше работ Допша. Я бы хотел здесь обратить ваше внимание на маленькую книжку Пиренна - речь, произнесенную им в Брюссельской академии наук в 1922 г., - "Les periodes de l'histoire sociale du capitalisme".

Основная мысль книги: "рост капитализма не представляет собой прямой линии, а ряд отдельных этапов, прерываемых кризисами". Этапы эти не есть простое продолжение один другого. Нет, история, скажем, буржуазии как класс а, сводится к истории буржуазных классов. Пиренн насчитывает их до половины девятнадцатого века примерно пять: 1) до середины X века - в основном бандиты и разбойники; 2) до конца XII века mercator'bi, торговцы; 3) с конца XIII века примерно до XV в. -торговцы и промышленники; 4) с XV - торговцы, выступающие в роли промышленников; 5) собственно промышленная буржуазия-XVIII век. Пиренн обращает внимание на то, что каждый из этих буржуазных классов отличается от предшествующего и последующего по своему социальному составу, при этом всякий предшествующий класс превращается в аристократию, земельную аристократию Таким образом у Пиренна понятие "класс" распыляется в неопределенное "социальное понятие" об отдельных социальных группах, на протяжении столетий составляющих этот класс. Пиренн совершенно не представляет себе диалектического процесса рождения роста и возвышения класса в истории. Собственно с ним происходит то же, что и с рядом других социологов и историков наших дней. Вспомним только рассуждения Роберта Михельса, который говорит о различных "пролетарских классах", подменяя тем самым реально существующий единый класс отдельными социальными группами, его составляющими на протяжении всего процесса исторического развития этого класса.

Таким образом Пиренн обнаруживает свою ахиллесову пяту в вопросе, в каком проявляется слабость всей современной буржуазной историографии, в ее борьбе с марксизмом, - в вопросе о роли и применении диалектики при изучении истории. Это положение получило свое блестящее подтверждение в последней работе Пиренна - "Les villes du moyen Age" (1927).

стр. 25

В отличие от Допша Пиренн говорит об экономическом "подъеме" Европы при Меровингах и ее "упадке" при Каролингах. Он показывает нам таким образом, что развитие капитализма отнюдь не есть единая цепь простого усложнения и восхождения капиталистических отношений. Но для объяснения "исторических переходов" от одной стадии хозяйственного развития к другой Пиренн вынужден прибегнуть к вмешательству фактов политического характера. Так, "экономический кризис" Европы до X века он объясняет нашествием арабов, а подъем с конца X века "военным успокоением".

Таким образом всю проблему возвышения городов, всю сложную историческую проблему развития капитализма в Европе Пиренн отрывает от вопроса о внутренних процессах социально- экономического развития, иначе говоря, - заменяет диалектическое объяснение исторического процесса произвольным его толкованием под углом зрения отдельных политических событий.

Мы могли бы здесь продолжить наш анализ, включив в этот единый лагерь буржуазной историографии и социал-демократических историков. Однако это самостоятельная задача, и мы вернемся к ней в конце нашего доклада, в другой связи.

Заимствуя исключительно много от марксизма, современные буржуазные историки и философы изображают свои системы как "преодоление марксизма". Многие из них готовы даже утверждать, что марксизм "исторически оправдал себя, но что он уже принадлежит прошлому". Идеологи буржуазии и мелкой буржуазии органически неспособны воспринять методологию истории пролетариата Они готовы, однако, нередко заимствовать отдельные части марксизма, преподнося их при этом в извращенном виде, как новые "откровения", как новые "системы". Этот характерный процесс распада буржуазной идеологии можно было бы лучше всего проследить на анализе отдельных межеумочных теорий, вроде теории Тенниса. Но это конечно самостоятельная тема.

Иллюстрацией ко всему сказанному послужит проблема периодизации истории в современной историографии. Стоит только обратить внимание на то, как ставит этот вопрос Трельч. Я имею в виду девятую главу его книги-"Historismus" - "Das Problem einer obiektiven Penodisirung". По мнению Трельча, историческое развитие шло от попыток дать чисто идеологическое обоснование периодизации истории, - согласно ли ступеням самопознания духа у Гегеля, согласно ли эпохам религиозно-церковного развития или, наконец, согласно эпохам развития искусства, - через попытки политической периодизации истории (восемь периодов европейской истории у Ранке), через "социально-устремленную" периодизацию ("идеи", как этапы истории цивилизации у Гизо) к социологическому принципу. Попытка периодизации истории, данная Марксом,

стр. 26

является, таким образом, с точки зрения Трельча наивысшим достижением исторической науки последнего столетия. "Но на этом, - говорит Трельч, - человеческая мысль не остановилась". Задача сводится теперь к тому, чтобы преодолеть социологически-одностороннюю систему периодизации по Марксу и к тому, чтобы на ее основе создать новую, иную систему.

В этих словах Трельч выразил с полной откровенностью затаенную мысль всей буржуазной историографии наших дней. Последняя вынуждена признать историческую значимость марксизма, как методологии истории. Но, толкаемые логикой классовой борьбы, ее представители пытаются сформулировать иную "систему взглядов", которая служила бы буржуазии не только в теоретической, но и в практической области орудием борьбы с пролетариатом и его революцией.

Каковы же основы этой новой системы периодизации истории? Трельч говорит: "Наша задача сводится к изысканию последних идеологических основ для социологических форм, основ, которые зиждутся не только на природных географических и антропологических условиях, но и определяются глубочайшими начертаниями и устремлениями воли, для которых у нас нет даже слов, и в таких случаях мы говорим о расе, о пластических силах истории, о первичных инстинктах".

Таким образом все попытки периодизации истории по Трельчу шли от отрицания марксизма к признанию его социологического значения, но от этого признания-снова к разнообразным идеалистическим построениям, а следовательно снова к полному отрицанию марксизма. В этом ключ логических провалов, противоречий и неувязок методологии истории у Вебера, Зомбарта, Допша, Сэ, Пиренна и многих других (в том числе и у Трельча).

Как мы отмечали выше, критика марксизма, как методологии истории, очень редко сопровождается у буржуазных историков анализом конкретно-исторических работ Маркса и марксистов. В лучшем случае буржуазные историки и философы от истории ограничиваются анализов "Коммунистического манифеста" или предисловия к "Критике политической экономии" ... В основном споры с марксизмом ведутся вокруг теории классовой борьбы и революционно- диалектического метода в применении к историческому процессу. Как мы уже отмечали в положительной своей части буржуазная историография заменяет понятие "класс" неопределенным понятием "социального". Она растворяет классы в бесформенной "социальной массе" или заменяет анализ классовой борьбы описанием положения и роли отдельных; групп, эти классы составляющие, оставляя при этом совершенно в стороне роль этих "социальных групп" в процессе производства. Стоит только обратить внимание на сборник "Das soziale System d Kapitalismus"- "Die gesellschaftliche Schichtung" (B. IX "Grundriss der Sozialökonomie"), описывающий социальную структуру современного общества. Уже в самом названии, как вы видите, классы заменены неопределенным термином "gesell-

стр. 27

schaftliche Schichtung". Но из этой системы "туманностей" и буржуазные историки чувствуют необходимость вырваться на твердую почву классово-оформленного исторического исследования. Познакомимся с отдельными попытками подобного рода.

Начнем с наименее убедительного, грубооткровенного. Так, Дельбрук в своей статье о "Марксистской историографии" (1920) готов согласиться, что индустриальные рабочие XIX в. вынуждены были вести классовую борьбу. "Но в сущности, - говорит он, - от этого факта до утверждения, что история есть история классовой борьбы, еще далеко" Собственно для Дельбрука само утверждение о материальной нужде и о приниженности пролетариата неосновательно. В 1920 г от так наз. Р. Х. Дельбрук писал: "Рабочий возможно менее зависим, чем офицер или служащий, потому что он по своему желанию может менять свою работу". И дальше буквально следующее - "Die Not des Arbeiterstandes ist psychologischer und pädagogischer Natur" Отсюда критика классовой теории марксизма, которая, по его мнению, не отличается богатством идей, но зато политической ясностью. Дельбрук больше других занялся анализом конкретных образцов применения марксизма к объяснению истории. Он обратил внимание на известное положение "Коммунистического манифеста": "Свободные и рабы, патриции и плебеи, бароны и крепостные, мастеровые и подмастерья и т. д." вели между собой ожесточенную борьбу в прошлом из-за противоположности их экономических интересов. Борьба эта носила непрерывный характер то прикрытой, то открытой войны, причем столкновение классов в истории каждый раз кончалось, как утверждает "Коммунистический манифест", или революционным переворотом " или гибелью борющихся классов. Против этого направляет свои удары Дельбрук. Он авторитетно поучает Маркса, что у последнего в "Коммунистическом манифесте" понятие "класс" перепутано с понятием "сословие", что вообще говоря, в истории борьба классов отнюдь не всегда кончалась уничтожением обеих сторон или победой одной из них, но чаще дето сводилось к их примирению.

Дельбрук не желает видеть, что употребленные Марксом термины "свободные" и "рабы" и т. д., скрывают за собой социально-экономическое содержание, что речь идет здесь о классовых конфликтах, которые в каждую данную эпоху составляют, в последнем счете, содержание истории. Естественно, что Маркс, говоря о баронах и крепостных, цеховых мастерах и подмастерьях, отнюдь не забывает того, что Дельбрук считает содержанием истории средневековья - именно "борьбу городского патрициата, гильдий и цехов", хотя впрочем для Дельбрука вся эта борьба, как и вся история средневековья, сводится к возвышению Fürstentum. Он, например, утверждает, что восстания рабов, правда, потерпели поражение, но римское общество погибло отнюдь не из-за рабского труда. Этим самым он совершенно искажает - "как мы ни оценили бы количественную роль рабов в античном хозяй-

стр. 28

стве, - вопрос о роли рабского труда для судеб античного мира. Любопытно, что для Дельбрука само освобождение рабов отнюдь не дело революции, а мирного развития в истории, хотя этому конечно противоречат, скажем, такие исторические факты, как гражданская война в Америке, или освобождение сервов во Франции.

Дельбрук прибегает еще к одному аргументу, излюбленному в буржуазной историографии при спорах с марксизмом, - этот же аргумент мы находим у Брейзига, Белова и т. д., -что теория классовой борьбы не объясняет нам особенностей английской истории, где "примирение "классов" является правилом, а революция исключением". Вот почему все они считают наиболее убедительным доводом против марксизма то, что для нас в советской России стало школьным примером применения марксистской методологии истории - почему произошла революция в конце XVIII в. не в передовой капиталистической Англии, а в более отсталой стране, во Франции? Иначе говоря, почему социальная революция произошла в XX в. в России, но не в Англии скажем?

Очевидно, что им незнакомо и недоступно понимание того, что Ленин называет "средне-слабым звеном" в историческом процессе, объясняющим происхождение революции в каждой данной конкретной исторической среде.

Вот еще один пример, блестяще вскрывающий непонимание сущности классовой борьбы всей буржуазной историографией. Брейзиг и Дельбрук приводят известную цитату Маркса о крестьянстве в революцию 1848 г., - миллионы крестьянских семейств, живущих в особых условиях, отличных от общих условий жизни других классов, образуют как бы отдельный класс, но так как они подчинены прежде всего местным условиям, то эти локальные условия не создают из крестьянства отдельного класса, и поэтому их классовые интересы в истории представлены всегда другими классами. Буржуазные историки не понимают диалектики этого марксовского положения и разводят руками - каким образом крестьянство, являясь классом в капиталистическом обществе, в то же время как бы не является самостоятельным классом. Любопытно, что Дельбрук в связи с этим настаивает на том, что крестьянские войны XVI в и Французская революция не были проявлением классовой борьбы. Так, Брейзиг спрашивает у марксистов, почему крестьянская война происходила в районах мелкого земледелия, а не крупного на юге, а не на севере Германии, обнаруживая тем самым полное свое непонимание процесса капитализации крестьянского хозяйства.

Отрицая роль классов и классовой борьбы, заменяя их неопределенными "социальными" терминами, буржуазные историки все же вынуждены, были сконструировать некие определенные логические понятия для анализа конкретного исторического процесса. Таким понятием является для подавляющего большинства современных европейских историков государство.

стр. 29

Признание роли государства и национальности, как "высшей формы социального союза" является общим для всей буржуазной историографии. Государство для них-"моральная сила, нравственный разум нации".

Белов утверждает, что еще со времен Ранке немецкая историография пришла к неоспоримому выводу, что государство - "всеобъемлющий человеческий союз, наиболее широкая организация народа, мощнейший бастион культуры". При этом государство конечно является союзом "надклассовым". Правда, эта организация направляет свое острие против всех тех, кто утверждает, что государственная власть в истории всегда была прежде всего аппаратом насилия имущих классов, против всех тех, кто от имени низших классов требует власти в этом государстве, стремится к уничтожению этого государства, иначе говоря, государство выступает, в их собственном изображении, как представительство высших классов. Но это не смущает Белова и его коллег. Государство для них высшее достижение исторического развития.

Споры вокруг классовой сущности государства приобретают таким образом для историков в наши дни первостепенное методологическое значение. Здесь ясно вскрывается классовая природа отдельных групп историков, ведущих борьбу с марксизмом. Историку не меньше, чем философу и "правовику", необходимо лишний раз внимательно ознакомиться со взглядами Ленина, высказанными им в книге "Государство и революция".

Буржуазная историография изучает прошлое под углом зрения "своего государства". Вот почему критику диалектики в ее применении к историческому процессу эта историография дополняет критикой учения Маркса о классовой природе государственной власти. Это относятся не к какой- нибудь одной, а ко всем группам буржуазной историографии наших дней, начиная от реакционеров типа Шпанна, Белова, Эдуарда Мейера и кончая социал-демократами и их теоретиками.

Шпанн выступает перед нами как историк и экономист, нередко как философ "общественных наук". Он в конечном счете ставит себе задачу выяснить следующее положение: каким образом можно устранить из капитализма то, что он называет духом "макиавеллизма"? Для него основной вопрос общественного развития сводится к вопросу о формировании сословного государства, сословно-капиталистического государства. Так Шпанн, как и вся группа историков, идейно с ним связанных (Белов посвятил свою книгу об историографии Шпанну), выявляет в своей идеологии мировоззрение феодальных элементов в блоке господствующих классов империалистической эпохи.

Но вот другая группа ученых историков и социологов, которая в настоящее время особенно популярна, чьи книги пользуются широким распространением в Европе, прежде всего в Германии. Вся эта группа, как мы говорили

стр. 30

выше, стремится к теоретическому и политическому "преодолению" марксизма. Среди них наряду с такими корифеями, как Макс Вебер и Зомбарт, отметим историка и социолога Карла Бринкмана, социолога-теоретика фашизма Роберта Михельса и т. д. Конечно я не отождествляю всех этих авторов: я остановлюсь здесь на характеристике только одной книги, отнюдь не занимающей первого места в творчестве всей этой школы, но чрезвычайно характерной для выяснения ее социально-политического лица. Я имею в виду книгу Бринкмана "Wirtschafts-und Sozialgeschichte" (1927 г.), посвященную его учителям Шмоллеру и П. Виноградову.

Бринкман занят вопросом о путях развития капитализма. Он рассматривает историю Европы, эпохи промышленного и финансового капитала (Mittel-und Hochkapitalismus) как непосредственное продолжение эпохи меркантилизма. Ему чрезвычайно важно, и в этом основная методологическая установка его труда, - выяснить "взаимодействие хозяйства и культуры". Меркантилизм передал последующим этапам капиталистического развития "национально замкнутое народное хозяйство". Подобно эпохе промышленного и финансового капитала, меркантилизм - век технических открытий и колониальной политики. Как тогда, так и теперь, колониальная политика разрешает лишь проблему "расселения излишков населения". Государственная политика "эпохи меркантилизма" была программой блока высших классов и широких кругов мелкой буржуазии, и прежде всего блока высших классов и крестьянства. В этом, по мнению Бринкмана, сила военной и социальной политики "эпохи меркантилизма". Для Бринкмана "кризис старого порядка" сводится таким образом к сближению буржуазии с массами. В этом и только в этом он видит причины распада "старого порядка"; в этом для него "философия истории" Великой французской революции. "Неомеркантилистическая" эпоха, которую обычно, говорит он, называют эпохой финансового капитала, для него прежде всего эпоха машин и железных дорог. Он и здесь считает необходимым установить связь между протекционистской, колониальной и социальной политикой государства (со времен Бисмарка). Как в эпоху раннего капитализма, так и в настоящее время, основная задача правителей сводится к созданию "непосредственного государственного хозяйства". Государство будущего вырастает из хозяйственной организации эпохи империализма, или, как он говорит, "государство высокого капитализма должно стать, как таковое, великим государством-благотворителем, если оно хочет существовать и в дальнейшем". Отсюда для Бринкмана ясно, что господствующие классы в наши дни должны стремиться к расширению своей социальной политики, рассчитанной на средние слои населения. Только таким путем можно преодолеть революцию и избежать классовой борьбы. "Организованное капиталистическое государство есть высшее достижение исторического процесса последних столетий". "Индивидуализм и социализм, -пи-

стр. 31

шет Бринкман, -классовая борьба и классовая солидарность, частнохозяйственная устремленность и государственно-общественная организация хозяйства в эпоху Hochkapitalismus, как и во всякую другую хозяйственную эпоху, неотделимо связаны друг с другом".

Без долгах рассуждений ясно, что в этой концепции мы имеем дело с характерной методологической и социально-политической программой мелкобуржуазных теоретиков, которые подводят теоретическую базу под политику буржуазного государства или, как они говорят, "государства - социального благодетеля". Эти теоретики формулируют основные положения философии истории для "империализма бедняков" (Роберт Михельс). Роберт Михельс не случайно является одним из теоретиков фашизма. В теории Бринкмана, как и в "теории" Р. Михельса мы имеем дело с контрреволюционной фашистской методологией истории. Мы не можем, к сожалению, остановиться более подробно на анализе этого вопроса.

В связи с выяснением роли и значения государства, как высшей формы "социального союза", для анализа исторического процесса значительный интерес представляет группа историков, выступающих открыто или полуоткрыто как социал-демократы. Именно в этом пункте социал- демократическая историография солидаризируется со всей буржуазной историографией так же, как она повторяет за нею и критику основных положений диалектики в ее применении к историческому развитию.

В последней книге Каутского, в этом "гандбухе" с. -д., историческая диалектика Маркса превращена в понятие о "генетическом развитии", в понятие "о приспособлении мысли к фактам" (махизм). Каутский наряду с общими законами исторического материализма устанавливает ряд "частных законов", которые должны исправить в значительной части, по его мнению, устаревшее учение Маркса. Это относится прежде всего к вопросу о роли и значении революции как творческого, социально-экономического процесса в истории.

Стоит только обратить внимание на тот любопытный факт, что Каутский, анализируя природу революций новейшего времени, вынужден был прибегнуть... к аналогии с египетской революцией за 2400 лет до нашей эры, иначе говоря, буквально повторить аргументы Дельбрука.

Что ревизия и отказ от марксова учения у социал-демократических теоретиков и историков идет прежде всего по линии отказа от диалектики, свидетельствует последняя большая работа Кунова - "Всеобщая история хозяйства". Уже в начальных строках своего труда Г. Кунов определяет задачу историка хозяйства следующим образом: "в течение неизмеримо долгого времени развивалось человеческое хозяйство, восходя в своем поступательном движении от незначительных и простых начатков удовлетворения потребностей ко все более высоким его формам... Хозяйственное развитие, как оно протекало в главных своих чертах, до сих пор представляет собой внутренне-

стр. 32

спаянный, причинно-обусловленный, последовательный процесс, некое становление (Werden), в котором в связи с прежними формами возникают все новые образования". Здесь мы имеем полный отказ от диалектического представления об историческом процессе. Собственно Кунов, как мы видим, повторяет то, что утверждает Допш. Но солидаризируясь с буржуазной историографией в основном, в критике диалектики, социал-демократические историки приближаются к буржуазной историографии в трактовке вопроса о государстве. Обращаем ваше внимание на книгу Артура Розенберга- "Die Entstehung d. deutschen Republik", чтобы убедиться в этом.

Артур Розенберг, как известно, еще недавно был вождем "ультралевого крыла" германской компартии: Он быстро переметнулся к социал-демократам и спустя полгода в указанной выше книге выступает с. -д. историографом немецкой революции. Книга Розенберга встретила восторженный прием не только социал-демократической, но и буржуазной прессы. Артур Розенберг становится популярной фигурой. Пусть не кажется странным поэтому и тот факт, что ренегат Розенберг, как и вообще вся немецкая социал-демократ, пресса, отметила " национальное величие" Дельбрука.

Артур Розенберг ставит прежде всего перед собой задачу доказать, что, собственно говоря, Германия несет ответственность за войну только потому, что она дала союзникам возможность "провести себя" и не смогла избежать поводов изобразить ее нападающей стороной. Ее противники были в этом случае более осторожны. Розенберг имеет в виду и другую задачу. Он хочет показать и доказать, что не может быть и речи о предательстве германской социал- демократии в ноябрьской революции, так как собственно революция 1918 г. в Германии была буржуазной революцией, а не пролетарской. Методе логической установкой для Розенберга при этом служит утверждение, что в Германии империализм не был делом юнкерских классов и что буржуазия в целом также не несет ответственности за эту политику. В империалистической политике виновата по преимуществу клика Вильгельма II, его собственная неспособность к организованной работе и конкуренция отдельных предпринимательских фирм... Собственно говоря, империалистическая политика Германии, с точки зрения Розенберга, есть не что иное, как пережиток феодализма в буржуазном обществе. Революция 1918 г. должна была уничтожить эти феодальные пережитки и укрепить буржуазное государство. Колониальная политика и империализм имеют против себя в Германии поэтому весь народ, в том числе и буржуазию. Вот почему тактика коммунистов в ноябрьской революции была авантюризмом; социал-демократия выполнила роль авангарда в этой буржуазно-демократической революции. Розенберг считает необходимым отметить, что за социал-демократами шло все рабочее движение. В этом случае отечественный историк, академик Тарле, идет по стопам Ар. Розенберга и так же, как он, забывает рассказать и учесть роль борьбы тече-

стр. 33

ний в рядах рабочего движения до войны и в годы войны. Таким образом для Артура Розенберга, как и для всех его коллег из буржуазного лагеря, не только непонятна диалектика исторического процесса, но, собственно говоря, вся история Германии последних десятилетий представляется исключительно как борьба за оформление буржуазного государства.

Что споры между Марксом и Лениным, как методологами истории, со всеми их врагами в основном сводятся к установлению методологической ценности учения о диалектике, специально учения о революции и диктатуре пролетариата, свидетельствуют, наконец, споры последних дней о Французской революции.

Мне не придется здесь даже бегло остановиться на этом вопросе. Об этом недавно у нас были оживленные дебаты в Обществе историков-марксистов. Отмечу только, что как раз за последние два года мы имеем дело с оживлением интереса к проблемам демократии и диктатуре в революции конца XVIII в. Сошлюсь только на работу Матьеза о Бабефе и на его статьи о "диктатуре в Великой французской революции" или на книгу сотрудницы "Gesellschaft" - историка Гедвиги Гинце.

Как мы знаем, работы Матьеза наиболее близки нам, марксиста в современной европейской историографии. Но и он при выяснении; вопроса о перерастании демократии в диктатуру в революции конца XVIII в. обнаружил все слабые стороны теоретика, не желающего принять марксизм в его революционной трактовке. Для Матьеза "Заговор равных" не был коммунистическим выступлением. Это было только "последним выступлением якобинцев". Но, в отличие от Маркса, для которого это "последнее выступление якобинцев" было крайним выводом, "коммунистическим итогом идей Республики второго года", т. е., в то время как для Маркса идеи якобинской демократии в учении Бабефа переросли в идеи революционно-коммунистической диктатуры, для Матьеза программа "Заговора равных" остается механической смесью идей демократии, и аграрного коммунизма XVIII в. Поэтому, понятно, почему он проблему диктатуры в первые годы революции сводит к идее "диктатуры парламента" и считает аббата. Сиеса одним из теоретиков идей революционной диктатуры конца XVIII в.

Неудивительно, что с. -д. историк Гедвига Гинце приветствует эту непоследовательность Матьеза. Она не видит его заслуг в том, что он в "La vie chere" изучил революцию под углом зрения творческих социально-экономических процессов, она усиленно подчеркивает слабые места Матьеза как историка, и хвалит его за то, что он ищет примирения демократии и диктатуры в революции... Итак, как раз то, что является, с нашей точки зрения, слабой стороной методологии истории Матьеза, для с. -д. Гинце - откровение. Борьба вокруг конечных выводов марксизма является в последнем счете содержанием споров о марксизме в современной европейской историографии.

стр. 34

На этом собственно мы могли бы закончить наш доклад. Как мы отметили во вступлении к докладу, мы ставили себе сегодня только отрицательную задачу, дать представление о том, как современная европейская историография понимает и критикует марксизм. Остается конечно вторая, гораздо более существенная задача, разработка вопросов марксистской методологии истории, задача, которая не может быть нами даже поставлена в этом докладе, но которая должна привлечь к себе внимание всех подлинных марксистов, занятых изучением истории. Речь идет в данном случае о марксизме и ленинизме, как методологии истории. Ведь вот в недавно вышедшей английской книге "On Histori" A. Rowse'a, посвященной вопросам методологии истории и написанной автором в назидание членам "клуба христианской церкви" для "дискуссии по вечерам", автор заявляет о своей полной "солидарности" с теоретической системой марксистской методологии истории, но... за вычетом его революционно-политических взглядов.

Буржуазная историография наших дней на Западе имеет своим исходным пунктом марксизм. От него она исходит в своей критике; у него она заимствует и затем искажает отдельные элементы системы, -экономическое объяснение истории, учение о классовой борьбе, -превращая эти "элементы марксизма" в исходный пункт для своих "оригинальных" построении, но решительно отбрасывая диалектику и учение о диктатуре пролетариата.

Наша задача марксистов-историков сводится поэтому не только к конкретным историческим исследованиям, но и к необходимости углубленно познать природу нашей науки, разработать методологическую часть тех марксистских положений, которые Марксом определены как исторически новое в марксизме. Я имею в виду изучение истории капитализма под углом зрения нового класса, под углом зрения пролетариата, под углом зрения того революционного кризиса капитализма, который приведет нас к бесклассовому, к коммунистическому обществу.

Для марксиста, как мы знаем, специфически "новым" в марксизме являются не те его отдельные "элементы", которые стали теперь в том или ином виде достоянием исторической науки на Западе, а то, что, по словам Маркса, -"существование классов связано лишь с определенными историческими битвами, соответственными развитию производства", т. е., что классовые феномены в истории являются одновременно хозяйственными феноменами, и наоборот, что само хозяйственное развитие выступает перед нами как классовая борьба, что вся история классового общества является для на, одновременно историей созревания субъективных и объективных предпосылок пролетарской революции и диктатуры пролетариата, а через диктатуру пролетариата - к коммунизму. В дальнейшей разработке этих положений в их применении к истории и заключается наша задача.

Так марксизм и только марксизм превращает историю в науку.

 


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/МАРКСИЗМ-И-ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКАЯ-ИСТОРИОГРАФИЯ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Vladislav KorolevКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Korolev

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Ц. Фридлянд, МАРКСИЗМ И ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 15.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/МАРКСИЗМ-И-ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКАЯ-ИСТОРИОГРАФИЯ (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - Ц. Фридлянд:

Ц. Фридлянд → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Vladislav Korolev
Moscow, Россия
2569 просмотров рейтинг
15.08.2015 (3148 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
час назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
МАРКСИЗМ И ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android