Процесс союзного бюро ЦК меньшевиков раскрыл перед трудящимися всего мира подлинное лицо современного меньшевизма. Зарубежные меньшевики, с большей или меньшей ловкостью действуя на те или иные чувства читателя социал-демократической прессы, клевещут на социалистическое строительство в СССР и на нашу партию, ведут идеологическую подготовку интервенции. А остатки меньшевистской интеллигенции в СССР (абсолютно никакой опоры в среде пролетарского населения Страны советов у них нет), действовавшие в согласии и по указанию их заграничного центра, делали еще более гнусное и подлое дело, чем старшие приказчики за границей. Они практически проводили директивы Данов, практически подготовляли интервенцию и проводили вредительство.

Революция шагает страшно быстро. На коротком отрезке времени, меньше чем в полтора десятилетия, сконцентрировались события гигантской исторической значимости, не только целиком изменившие лицо бывшей царской империи, но и резко отразившиеся на облике всего мира. На крупнейших поворотах истории мелкобуржуазные партии одна за другой сваливались в болото контрреволюции.

Партия, которая в среде II Интернационала слыла одной из самых ортодоксальных и занимала место среди центристских партий, эта партия в течение относительно короткого промежутка времени превратилась в антиреволюционную и антинародную группу, не только став партией, отстаивающей интересы и привилегии верхушки мелкой буржуазии, но и сделавшись простой служебной силой капиталистического империализма.

Как это произошло? Как случилось, что меньшевики, когда- то выступавшие в качестве оппортунистических представителей части рабочего класса, выступавшие в качестве идеологов реформизма в рабочем движении, позже превратившиеся в типичную мелкобуржуазную партию, оказывавшую влияние на известную верхушку рабочего класса, - теперь стали прямой и непосредственной агентурой финансового капитала, больше того - фактической экспозитурой интервенции? Случайна ли эта эволюция меньшевизма или она закономерна и органически вытекает из всего предыдущего исторического развития этой партии? Что выражает наконец собою превращение этой партии в маленькое, но немаловажное звено в империалистической машине, и как это случилось, что не только правые, но и числившиеся в самых левых такие "интернационалисты", как Суханов, Фин-Енотаевский, Громан, теперь вынуждены всенародно, публично перед аудиторией, в которой присутствуют не только 2 тысячи рабочих, но и свыше 29 корреспондентов иностранных газет, рассказывать о своих интервенционистских установках, о подрывной работе в области социалистического строительства, о вредительских попытках срыва пятилетки?

Эта эволюция меньшевизма вполне закономерна. Данная статья как раз и хочет показать на анализе поведения меньшевиков в период расцвета и торжества буржуазной "демократии", анализе их действий в революцию 1917 г., как уже тогда в меньшевизме ясно прощупывалось социал- фашистское существо, естественно и закономерно развивавшееся вместе с ходом и развитием гражданской войны.

Само собою разумеется, что данная статья не может охватить всех вопросов и не может с достаточной и одинаковой полнотой осветить затронутые вопросы. Мы останавливаемся преимущественно на отношении меньшевиков к основному вопросу всякой революции - вопросу в власти, выясняя однако это отношение не столько путем рассмотрения речей, резолюций и решений меньшевистских съездов, а также политической литера-

туры меньшевизма, сколько при помощи анализа отношения меньшевиков к массовому движению и поведения их в важнейшие узловые моменты революции 1917 года.

Мы оставляем поэтому в стороне и апрельскую меньшевистскую конференцию и меньшевистские съезды в августе и ноябре - декабре, и теоретические статьи меньшевистских лидеров, используя их лишь в той мере, в какой это необходимо для вышеуказанной задачи. С другой стороны, автор не дает в этой статье и подробной диференцированной характеристики всех течений в меньшевизме. Несомненно, что между различными группами были существенные расхождения. Но тем не менее все они были тесно связаны между собой и в совокупности все же, несмотря на различия, являли некое единство.

Оценка характера революции, оценка соотношения классов в стране, оценка условий осуществимости диктатуры пролетариата, самое понимание диктатуры пролетариата, отношение к идее восстания, фетишизация парламентаризма и преклонение перед формальным, узкополитическим демократизмом, фактическое скатывание к надклассовой общегосударственной точке зрения - все это являлось общим для всех течений меньшевизма. И точно так же в своей тактике все крылья и течения меньшевизма в одинаковой мере отличались полным отсутствием энергии и решительности, верой в слова, верой в лучшие намерения врагов пролетариата, переоценкой собственных сил и игнорированием сил врага перед боем, паникой перед силами врага и потерей веры в собственные силы во время боя. Это и привело к тому, что практически, несмотря на публичные отречения (оказывавшиеся затем фальшивыми и мнимыми), Потресов и Суханов, Дан и Громан, Гарви и Базаров являются звеньями одной цепочки, которая приводится в движение - мы совсем не уверены, имеются ли промежуточные звенья - по приказу из департаментов иностранных ведомств и из контор банковских концернов.

Падение не только правых меньшевиков, но и "левых" не случайно. Уже из опыта первой российской революции весь меньшевизм, во всех его оттенках вынес лишь один урок. Этот урок был точно сформулирован тогдашним редактором заграничного "Голоса социал-демократа" и нынешним редактором заграничного "Социалистического вестника".

"Русская революция в своем развитии не только не привела к "диктатуре пролетариата" или диктатуре пролетариата и крестьянства, но и обнаружила с непререкаемой убедительностью утопичность этих перспектив. Она ярко проявила свой буржуазный характер... Результатом буржуазной революции в России, как и во всех других странах, может быть лишь полный или частичный переход государственной власти в руки буржуазии и только ее" ¹ .

Это теоретическое положение оставалось неизменной руководящей идеей для всего меньшевизма на весь период между двумя революциями. Исходя из этого тезиса, различные меньшевистские группы с большей или меньшей откровенностью в более или менее чистом виде отстаивали ту ликвидаторскую тактику, которая превращала российских реформистов в агентов столыпинской рабочей партии.

Меньшевики не только ставили наступательные акции пролетариата в зависимость от инициативы буржуазии в деле борьбы с крепостническим царизмом, не только формально и фактически отказывались от идеи гегемонии в освободительном движении, не только заранее ставили непроходимый предел борьбе угнетенных народных масс, но и пытались ограничить все содержание революции лишь борьбой за достижение "нормальных" политических условий для функционирования буржуазного гражданского общества. Все остальное приходилось бы уже отвоевывать в рамках "нормальной" классовой борьбы, в "нормальном, - сказал бы умник Дан, - как во всех других странах" - буржуазном обществе.

Новая революция возможна только в том случае, если произойдет разрыв ме-

¹ Ф. Дан, Пролетариат и русская революция, "Голос социал- демократа" N 3, март 1908 г.

жду буржуазией и дворянством. Только подъем буржуазного движения, рост буржуазной оппозиции послужат тем импульсом, который приведет в движение и рабочие массы. Содержанием этой революции, ее итогом должен быть переход власти в руки буржуазии. Такова, повторяем, схема меньшевиков, вынесенная ими из опыта революции 1905 - 1907 гг. и пронесенная ими через все перипетии последних двадцати пяти лет. Но по мере успехов столыпинской политики в деревне, по мере того как все менее вероятной становилась резкая оппозиция имущих классов по отношению к царизму и по мере того как все более буржуазной становилась экономика страны, меньшевики все больше начинают сомневаться, возможна ли и необходима ли революция вообще. "Дело жизни", центральный орган меньшевизма в России, одним из виднейших сотрудников и руководителей которого был судившийся на последнем процессе Иков (Миров), в своих статьях приходило к выводу, что задачей рабочего движения является не организация рабочего класса для революции, а "просто" защита собственных интересов пролетариата во всех областях жизни. То же самое повторяли и еврейские меньшевики-бундовцы. В статье В. М. (за инициалами скрывается виднейший теоретик бундизма В. Медем) "Итоги и задачи" пишется следующее:

"Силы революции мы страшно преувеличили... силы врагов огромны. Мы начинаем понимать, что то огромное освободительное движение, которое; если суждено будет ему восторжествовать, будет называться великой русской революцией, - длительный, многолетний исторический процесс. Процесс, а не акт... Третье июня 1907 года - это историческая дата громадной важности. Ибо это начало эпохи... У нас "слава богу" есть конституция. Это типичная цензовая конституция: типичный союз бюрократии, буржуазии и дворянства.

В их руках власть. Сломить эту власть мы сейчас не в силах и не скоро будем в силах. И раз это так, то нужно считаться как с фактом с ее существованием и с тем, что она будет в течение долгого времени развивать и разворачивать свои возможности. Выражаясь языком старинной социологии; на смену эпохи критической пришла эпоха органическая... Надо понять ее (эпохи) характер, понять, что мы в этом "этаже" живем оседло, не на бивуачном положении, что нужно устроиться прочно, не брезгать ничем из того, что могут нам дать нынешние условия, подхватывать все, всякую мелочь, не отмахиваться ни от какой серой, мелкой работы, "реальной политики" будничного дня" ² .

Меньшевики последовательно приходили к тому выводу, что центр тяжести борьбы должен быть перенесен в плоскость приспособления к новой установившейся эпохе, к новой исторической полосе господства цензовой конституции. Они не прочь были добиться значительно лучшей конституции, но из-за этого ведь не стоит лезть, в подполье. И со страниц ликвидаторской прессы, наиболее влиятельной и значительной среди меньшевизма, раздаются голоса, которые не только отрицают подполье, но и всячески его охаивают.

"Подполье, - писало это же самое "Дело жизни", - объективно задерживает политическое развитие масс и превращается" в "щупальцы, жадно протягиваемые от буржуазной интеллигенции в рабочую среду... в приводной ремень, прикрепляющий малосознательную часть активных рабочих к буржуазно-демократическому движению". "Прикрепление пролетариата цепями политической отсталости, позолоченными революционными словами иерархистов, к победной колеснице демократической буржуазии - вот внутренний объективный смысл насаждения массовых коммунистических организаций и определение их партией в наши дни".

Передача политической инициативы в руки буржуазных партий, отказ от лозунгов, выдвинутых революцией 1905 - 1907 гг., фактически отказ от революции вообще, переход на последовательно реформистские рельсы, попытка превра-

² В. М., Перспективы и задачи, "Отклики Бунда" N 3, ноябрь 1909.

титься в легальную рабочую партию в условиях столыпинского режима, борьба с подпольем - все это отличало господствовавшее в меньшевизме направление. Конечно не было недостатка в попытках революционными фразами замазать подлинное содержание меньшевистских взглядов, скрыть происходящий процесс превращения реформистской рабочей партии в столыпинскую рабочую партию. Этим занимались преимущественно те меньшевики, которые сидели за границей. Они отрицали самое существование ликвидаторства, они отрицали отрицание революции, ликвидаторами, они занимались оговорками и комментариями к наиболее откровенным и ярким высказываниям своих российских собратьев. Они прикрывали этим их ренегатство перед западноевропейскими рабочими. Партия меньшевиков проделала значительную часть своей эволюции уже вскоре после революции 1905 - 1907 гг.; фактически единственным лозунгом, который она в это время выставляла, был лозунг политического "обновления" страны, лозунг завоевания политических реформ. Этим меньшевизм обнаружил себя как типично мелкобуржуазная интеллигенция (не угнетенные массы мелкой буржуазии, а ее верхушка). Именно для этих групп мелкобуржуазной интеллигенции и верхов мелкой буржуазии вообще требования политической реформы были и социальными требованиями, именно для них возможно было ограничиться борьбой за политические реформы. Этот же процесс перерождения меньшевизма с достаточной наглядностью сказался и во время войны, когда в основном почти весь меньшевизм оказался в оборонческом лагере. Оборончество не только в той его крайней форме, какую представлял Плеханов, но и в той скрытой, завуалированной форме, какую защищал Дан, являлось выражением начавшегося уже после революции 1905 - 1907 гг. процесса подчинения определенных слоев мелкой буржуазии, раньше всего мелкобуржуазной интеллигенции, целям и задачам капиталистического империализма.

Объективно капиталистический империализм в России, который как раз в период перед войной экономически подчинял себе страну, тянулся к овладению политической властью. Но переход политической власти к русскому финансовому капиталу должен был произойти в форме наименее болезненной, в форме менее всего способной вызвать движение масс. Политическая реформа должна была служить тем мостиком, через который русская империалистическая буржуазия пришла бы к власти. Мобилизуя массы для борьбы за эти частичные реформы, за поправки к столыпинской конституции и отказываясь от лозунга демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, объявляя его утопическим, передавая руководство всем оппозиционным движением в руки буржуазных партий, меньшевизм тем самым объективно превратился в одно из орудий империалистической России.

Война для российской буржуазии являлась только другим путем к той же самой цели, к утверждению своего политического господства. В подготовке к развязыванию войны 1914 - 1918 гг. капиталистический империализм в России играл одинаково агрессивную роль, как и военно- феодальный империализм. Сама война явилась наилучшей почвой, на которой происходили спайка верхов мелкой буржуазии с буржуазным империализмом, упрочение тех связей между ними, которые создавались еще до войны в течение предреволюционного периода.

Нельзя сказать, чтобы меньшевизм был целиком удовлетворен. Но его протест и его борьба направлялись не против капиталистического империализма, а против тех крепостнических сил, которые политически господствовали и подавляли верхушку мелкой буржуазии не хуже, чем это делал крупный капитал по отношению к массе мелкой буржуазии. Но не только российский меньшевизм оказывался оппозиционной силой. Сама империалистическая буржуазия вынуждена была стать в оппозицию к царизму, как только вскрылась полная неспособность правящей крепостнической группы организовать страну для войны и победы. Эта оппозиция становится тем более шумливой, чем, с одной стороны, яснее вырисовывается перспектива военного поражения и чем, с другой стороны, громче звучит голос

вырывающихся из тисков осадного положения угнетенных народных масс. Для империалистической буржуазии оппозиция являлась каналом, отводящим избыточную энергию масс, и средством предупреждения революции, и в то же время она этим путем давила на царизм, добивалась передвижки власти в пользу капиталистических групп. Тактика меньшевиков в основном была подчинена тем задачам, которые стояли перед империалистической буржуазией, и не только Кузьма Гвоздев и Борис Богданов в военно-промышленном комитете, не только правые меньшевики-оборонцы резко выступали против всяких попыток организовать массы для революции и против войны, но фактически в более хитрой, прикрытой форме против революции выступали также и наиболее левые меньшевики, выступал и лидер их интернационалистического крыла - Мартов. Вот что он писал осенью 1916 года, т. е. как раз тогда, когда широко разлилось стачечное движение, начинавшее приобретать явно выраженный политический характер.

"Поскольку у нас в России при более неблагоприятных условиях организованная кампания борьбы против войны до сих пор еще не начата, поскольку распыленность сознательных элементов пролетариата не позволяет сравнивать нашего положения не то что с 1904 - 1905 гг., - с 1913 - 1914 гг., постольку вспыхнувшие на почве дороговизны и т. п. народные волнения, являясь очень важными симптомами, не могут непосредственно стать источником того движения, которое составляет нашу задачу. Их, целесообразное "использование" может заключаться только "в отведении прорывающегося в них недовольства в русло какой бы то ни было организованной борьбы, вне которой не может быть речи о постановке массами революционных задач. Поэтому даже призыв к организации кооперативов, к давлению на городские думы в целях таксации цен и т. п. паллиативам на основе развития самодеятельности масс является делом более плодотворным и революционным, чем кокетничанье с элементарными вспышками народного возмущения и попытками превратить их, при отсутствии какого бы то ни было организованного движения масс, в рычаг революции.

А там, где, как у нас в России, распыленным революционным силам противостоит хорошо организовавшаяся контрреволюция, готовая и умеющая для своих целей использовать смутное недовольство масс, - там подобное кокетничанье может сыграть самую плачевную роль, облегчив демагогам черной сотни их кровавую игру. После событий в Москве, Баку, Красноярске Астрахани, Оренбурге, а теперь в Имеретии легкомысленные спекуляции на стихийно возникающие народные волнения, вызванные хозяйственным расстройством, являются со стороны социалистов прямо преступными" ³ . Левые меньшевики таким образом отказывались апеллировать к народному движению в борьбе с царизмом, но они вовсе не отказываются апеллировать к стихийно возникающим кулацким волнениям в борьбе с пролетарской революцией.

Вот что, например, писал "левый" Абрамович, критикуя "правого" Каутского: "Наши расчеты на демократическую ликвидацию диктатуры целиком построены на массовом движении пролетариата и самом резком давлении народных масс. Мы представляем себе, но еще в более усиленном масштабе повторение того, что было зимой 1921 года..." ⁴ . Напомним, что движение "народных масс" зимой 1921 года, на которое рассчитывали меньшевики, было в действительности анархо-кулацким мятежом в Кронштадте и кулацкими восстаниями на Тамбовщине и в Сибири.

Февральская революция произошла для меньшевиков неожиданно, меньшевики к революции не готовились, не готовили ее, и только недостаточная сознательность и организованность рабочей массы, да еще тот факт, что большинство их лидеров и вождей не были тронуты царской охранкой и поэтому оста-

³ Л. Мартов, Опасность упростительства, "Бюллетень заграничного комитета Бунда" N 1, сент. 1916.

⁴ Р. Абрамович, Большевизм в тупике "Социалистический вестник" N 20, от 25 октября 1930 г.

лись в столице, только в силу этого во главе питерских революционных организаций оказались меньшевики. Их "революционность" была исчерпана однако в те несколько дней конца февраля и начала марта, когда, увлеченные стихией, они дрались против царизма. Но едва только развернулись первые аванпостные бои этих масс с капитализмом, меньшевики приходят в столкновение с рабочими массами. В то самое время, когда питерский пролетариат вел борьбу за восьмичасовой рабочий день, меньшевики выступали с заявлениями, что сейчас совершенно несвоевременна борьба за экономические достижения, что сейчас задача заключается в том, чтобы обеспечить те политические реформы, которые достигнуты Февральской революцией. В те самые дни, когда питерские заводчики и фабриканты оказывались вынужденными под давлением огромной стачечной волны питерских рабочих признавать восьмичасовой рабочий день и необходимость улучшения экономического положения рабочих, - в эти дни официальный орган меньшевистской партии "Рабочая газета" выступала со статьями, в которых она требовала отказа рабочих от экономической борьбы, отказа от восьмичасового рабочего дня. "Рабочая газета" поместила сначала письмо-призыв известного меньшевика П. Маслова к рабочим - не подрывайте хозяйственной жизни, не вводите восьмичасового рабочего дня, - а затем она выступила и самостоятельно. Вот выдержка из замечательной насквозь реформистской статьи: "1905 - 1917 гг.":

"Тогда (в 1905 г.) рабочие вели кроме борьбы политической еще борьбу экономическую. Тогда, как известно, захватным путем был введен 8-часовой рабочий день. Конечно борьба на два фронта - с реакцией и капиталистами - была не по силам пролетариату... Урок нам дан: на два фронта пролетариату вести борьбу очень трудно. Перчатку, которую бросают нам теперь капиталисты, мы не поднимем. Экономическую борьбу мы начнем тогда и так, когда и как мы найдем это нужным... для рабочего класса сейчас непосредственно социальные вопросы не стоят на первом плане. Теперь он добывает себе политическую свободу..."

Эта реакционная белиберда печаталась меньшевиками в дни энергичного нажима на предпринимателей пролетариев Питера (в значительной мере под руководством большевиков), за день до капитуляции предпринимателей в этом вопросе. А в самый день, когда Петроградское общество фабрикантов и заводчиков решило подписать вынужденный массовым движением документ о восьмичасовом рабочем дне, в этот день передовица "Рабочей газеты" поучала:

"Восставший народ быстро занял важные политические позиции. Как же быть дальше? Иные подсказывают: перейти к борьбе на иное требование - восьмичасовой рабочий день на фабриках и заводах.

Что это значит? Это значит бросить занятую политическую позицию и перейти на новую экономическую. Но разве так делают на войне? Нет, там, завоевав позицию, на ней хорошо окапываются, ее старательно укрепляют".

Эта идеология меньшевиков, которые выступали в качестве больших защитников капитала, чем сами петроградские капиталисты, нашла верных защитников. Вся капиталистическая пресса приветствовала мужественное выступление этих революционеров, и банковская "Русская воля", захлебываясь от восторга, писала о политике "Рабочей газеты" буквально следующее:

"Статья по внутренней политике носит название "1905 - 1917 гг.". Она - продукт глубокого, скажем больше, мудрого раздумья над жизнью и историей партии и страны. Она пережита, писана не чернилами, а потом и кровью целых поколений. Приводим ее целиком от первой до последней буквы".

Но российский меньшевизм нашел себе защитников не только среди соотечественников. Мудрый Каутский, озабоченный перспективами русской революции, пришел к тому выводу, что "сколько бы ни дал моментально новый русский государственный строй пролетариям в смысле материальных завоеваний и полити-

ческой мощи, все же этот вопрос отступает по своему значению на задний план по сравнению с вопросом о сохранении демократии. В этом самая важная (!) сторона теперешней русской революции. И из-за этого будет вестись самая жаркая борьба" ⁵ . Не из-за земли, не из-за вопросов рабочей платы, рабочего дня, не из-за хлеба, даже не из-за вопроса о мире и власти, а из-за вопроса о демократии будет по Каутскому и меньшевикам вестись жаркая борьба, будет проливаться кровь.

Уже опыт первых месяцев рабочего движения в 1917 году показал, что эти истины не имеют ничего общего с действительным ходом борьбы.

Этот опыт мог убедить ошибавшихся пролетариев; но этот опыт ничего не мог сказать меньшевизму, который прикрывал словами о рабочих интересах марксистской фразеологией и именем рабочей партии свою природу типичной мелкобуржуазной партии, представительницы мелкобуржуазной интеллигенции и узких групп рабочей аристократии.

Сущность меньшевизма - по крайней мере его официального, руководящего ядра - заключалась однако не только в том, что он оказывался реакционной силой в условиях развернувшейся борьбы пролетариата за социалистическую революцию, - нет, его истинная суть заключалась в том, что меньшевизм, ограничивая содержание революции борьбой за демократию, фактически выступал в качестве контрреволюционной силы даже при разрешении задач буржуазной революции..

Конкретная историческая обстановка в революции 1917 года, условия и ход массовой борьбы превратили меньшевистскую партию не просто в идеолога и вождя верхушки мелкой буржуазии, но полностью и целиком в теоретическую и, практическую прислужницу русского империализма.

Под практику российского меньшевизма подводилась теория, основной смысл и содержание которой были Даном высказаны еще в марте 1908 года. "Как и во всех странах" власть должна перейти к буржуазии.

На следующий день после выступления питерских пролетариев против буржуазной империалистической политики Гучкова и Милюкова "Рабочая газета" писала:

"Мы переживаем буржуазную революцию. Она даст России не социалистический строй, а лишь демократические формы и свободные условия развития буржуазного государства. Это - потому, что для социалистического переворота еще не наступило время; для этого еще не созрели хозяйственные условия России, еще не поднялось на соответствующий уровень культурное и политическое развитие большинства ее населения. По той же причине рабочая демократия еще не может взять в свои руки управление государством" ⁶ .

То же самое писал и центральный орган российского "Бунда":

"Это революция политическая, а не социальная. Это революция, которая ставит себе целью свержение политического строя, - строя, в котором господствует помещик-дворянин, - а не свержение буржуазного строя" ⁷ .

Точно такую же позицию заняли и бакинские меньшевики, руководившие Советом. Еще 9 мая они выпускают от имени Совета рабочих депутатов воззвание, где пишут: "Все время С. Р. Д. твердо помнил, что сперва надо упрочить свое политическое положение, а потом думать об осуществлении экономических требований рабочего класса".

Эта философия являлась общим местом для всего меньшевизма. Боязнь

⁵ Ст. в "Летописи", июль - август 1917 г. Для простого сопоставления, без всяких комментариев мы приводим цитату из Ленина - впечатление его от разговора с одним рабочим - приблизительно того же периода: "К основе всего, к кассовой борьбе за хлеб, мысль приводит через политический анализ необыкновенно сложным и путанным путем. А представитель угнетенного касса, хотя из хорошо оплачиваемых и вполне интеллигентных рабочих, берет прямо быка за рога" (Соч., т. XIV, ч. 2, с. 244).

⁶ Ст. "Кризис" в "Рабочей газете" N 37 от 22/IV.

⁷ "Арбейтар Штимме" N 1, 1917, цит. по М. Рафесу. Очерки истории еврейского рабочего движения, 1929.

власти и боязнь масс являлись пожалуй наиболее отличительными чертами всех этих "героических революционеров", даже поскольку дело шло о задачах буржуазной революции. Можно было бы привести огромное количество цитат, которые это подтверждают, мы ограничимся еще только одной - цитатой из "Известий киевского Сов. раб. деп.", редактировавшейся меньшевиками. 23 апреля, т. е. на следующий день после того как сделались известными подробности движения питерских рабочих в передовице "Задачи Советов рабочих депутатов" меньшевистские "Известия" писали:

"В некоторых случаях, как например во время первой французской революция, а затем во время революции 1871 года в той же Франции рабочим удавалось захватить власть в свои руки. Но положение от этого не становилось, лучше, а пожалуй даже хуже. Власть рабочих вызывала недоверие и, страх всех не чисто рабочих слоев, тем более, что сами рабочие опьяненные успехом; не организованные в массы, не в состояния были сохранить меру в проявлении власти, не в состоянии были учесть, что возможно и что невозможно выполнить сейчас".

В чем же по мнению киевских меньшевиков заключалась задача Советов? О, она была исключительно простой: "Следить за тем, чтобы новое правительство... вело решительную борьбу со всеми пережитками прежнего строя". И только выполняя эту задачу, - кончает передовица, - Совет "может выполнить также и другую: сдерживать исстрадавшееся при прежнем режиме население от неумеренных требований, от стихийных, неорганизованных и потому вредных выступлений".

Эта позиция, повторяем, не мимолетна и не случайна для меньшевизма, она проводились им в течение всего дооктябрьского периода.

Выступив с первых же недель революции с программой, которая гласила: отложить проведение всех специальных реформ до Учредительного собрания, меньшевики практически вместе с тем содействовали и реализации другой половины программы буржуазных империалистов - отложить само Учредительное собрание до окончания войны.

Таким образом не только тогда, когда перед пролетариатом стояли задачи социалистической революции, но и в пределах буржуазной революции меньшевики оставались не только не революционной силой, но силой антиреволюционной, силой, тормозящей дальнейшее движение революции вперед. Эта борьба исключительно за политическое обновление страны, за отказ от удовлетворения основных социальных требований революционных масс, за оттяжку решения основных социальных проблем до Учредительного собрания, (а самого созыва Учредительного собрания до окончания войны) - все это неизбежно превращало меньшевиков в левый фланг того стихийно сложившегося контрреволюционного блока, который организовался против пролетариата. Под давлением обстоятельств меньшевики оказались вынужденными войти в коалицию, но сама коалиция имела только один смысл - организовать страну для дальнейшего ведения войны, затянуть войну, порвать то стихийно установившееся сепаратное перемирие, которое грозило переброситься и на другие фронты. Меньшевики не могли не понимать этого смысла коалиции и не случайно как раз в те дни, когда решался вопрос о вхождении в правительство, руководимый меньшевиками Петроградский совет принимает писанное меньшевиком Войтинским воззвание, где армия призывалась не отказываться от наступательных действий.

С первых же дней коалиции Керенский по прямому приказу военных, биржевых, политических штабов союзного империализма организует наступление. Церетелли, фактический вождь меньшевизма в этот период, на прямой вопрос, заданный ему, солидаризируется ли Совет с этой политикой Керенского, отвечал, что Керенский действует в полном согласия и с ведома руководства Совета. Попытка большевиков организовать в Петрограде протест, чтобы продемонстрировать перед лицом всероссийского съезда Советов тот факт, что огромное большинство петроградского пролетариата и

гарнизона давно разошлось с политикой оборонческой верхушки Петроградского совета, вызвала со стороны Церетелли требование выбить из рук большевиков оружие.

Эта программа, программа разоружения питерского пролетариата, была прямо продиктована российским и союзным империализмом. Ее не удалось провести в те дни, хотя Церетелли и пытался сконструировать для этой цели мнимый заговор большевиков, но эта задача была наполовину выполнена в дни 3 - 6 июля, когда по прямому призыву меньшевиков из ЦИК - явились с фронта реакционные кавалерийские части во главе с меньшевиком Мазуренко. Задача заключалась в том чтобы усмирить питерский пролетариат и гарнизон. Не было ни одного акта репрессии в июльские дни, к которому так или иначе не приложили бы своей руки меньшевики. "Известия", редактором которых состоял Дан, писали:

"4 июля правительство, принужденное принять решительные меры к подавлению мятежа, предписало арестовать целый ряд лиц, так или иначе прикосновенных к движению 3 - 5 июля...

В список этот входили: Ленин, Каменев, Зиновьев и др."

"Известия" только забывали прибавить, что это решение было во Временном правительстве принято единогласно, что за него голосовали все министры-меньшевики. С эпическим спокойствием меньшевики сообщали о том, что в штаб округа беспрерывно в течение всего дня доставляются задержанные на улицах матросы, солдаты и рабочие, тут же с них образованная следственная комиссия снимает показания". По мнению меньшевиков аресты рабочих, солдат и матросов были хотя и не совсем приятными, но неизбежными при подавлении "мятежа". Любопытно сравнить номера меньшевистских "Известий" от начала июля и номера меньшевистской "Рабочей газеты" от конца октября и начала ноября: в июле сухие протокольные сообщения об арестах рабочих, солдат и матросов, травля большевиков, крокодиловы слезы о дезорганизаторских актах столичного пролетариата; и гарнизона, которые приводят к эсцессам, - и все. Между тем в первые дни после Октябрьской революции меньшевистские газеты сплошь заполнены воплями и причитаниями об арестах всякого рода крупных царских чиновников, злостных саботажников, откровенных контрреволюционеров. Арест царского директора Государственного банка, помещика и капиталиста Шилова, вызвал на страницах послеоктябрьской "Рабочей газеты" значительно больше возмущения, протестов и требований, чем те непрерывные аресты рабочих, солдат и матросов, о которых с наивно-деланным спокойствием сообщали "Известия" в июльские дни.

Больше того. Меньшевики не только возлагали на большевиков ответственность за стихийное выступление возмущенных масс 3 - 5 июля, но на них же возлагали ответственность за контрреволюционный разгул после июльских дней. На заседании ЦИК Советов раб. и солдатских депутатов и Исполнительного комитета совета крестьянских депутатов 13 июля, т. е, как раз в дни, когда военщина чувствовала себя наиболее прочно и вела себя наиболее разнузданно, выступил меньшевик Либер с заявлением, которое иначе как черносотенным назвать нельзя.

"Разве кто-нибудь трогал "Правду", "Солдатскую правду" и даже "Голос правды" с провокаторскими статьями? Их закрыла сама жизнь. Вы, большевики, двинули полки против полномочных органов революционной демократии, вы организовали восстание, вы развязали руки контрреволюции и вы - вы спрашиваете, кто в этом виноват? - Виноваты вы". Таким образом это большевики были виноваты в убийстве старого большевика Воинова, в разгроме редакций и типографий, смертных казнях на фронте, в сотнях арестов революционеров. Это выступление, которое почти буквально совпадает с выступлениями Замысловских по вопросу о том, кто виновен в еврейских погромах, отнюдь не было единоличным. Еще 5 июля меньшевистско-бундовско- банковский "День" в передовице писал следующее: "Два дня лилась кровь во имя анархии. Завтра она прольется во имя порядка. Но в том и в другом случае кровь эта падает на головы

тех, кто преступно-предательски разбрасывал семена гражданской войны". Этот прямой призыв к кровопусканию был предотвращен в те дни только тактикой большевиков, уговоривших кронштадтских матросов и рабочих Выборгской стороны не сопротивляться и подчиниться унизительным требованиям "социалистических" министров.

Меньшевики не только протестовали против репрессий, но и фактически выдавали революционеров в руки контрреволюционной буржуазно-генеральской юстиции. Один за другим арестовывались большевики - члены Центрального исполнительного комитета С. Р. и С. Д., верховного органа демократии, и всегда у мелкобуржуазных вождей находились слова оправдания и объяснения этим арестам. Больше того, они пытались даже оказать моральное давление на большевиков, чтобы заставить их выдать Ленина реакционной дворянско- офицерской сволочи. На пленуме ЦИК 17 - 18 июля Чхеизде от имени Бюро ЦИК предложил принять резолюцию осуждения лидеров большевиков за неявку их на суд. Даже соглашательское большинство ЦИК растерялось - они предпочитали считать это "частным делом" большевистских лидеров и не сталкиваться на каждом митинге с вопросом: "Каин! Каин! Где брат твой Авель?" За резолюцию Чхеидзе голосовало 77 отборных соглашателей, против 72, при 63 воздержавшихся.

В июльские дни мелкобуржуазный социализм под руководством меньшевиков совершил крутой и резкий перелом в сторону открытого союза с империалистическими силами против революционных масс. Уже в ночь на 4 июля Чхеидзе от имени ЦИК вызывал с фронта реакционные кавалерийские части. Другой меньшевистский лидер Церетелли все время находился в штабе генерала Половцева, руководившего всеми военными действиями против восставших масс.

В чем же была причина такого резкого и крутого поворота к союзу с буржуазно-империалистической реакцией?

Она коренилась несомненно в классовом положении верхушечных слоев мелкой буржуазии, в их линии на мирное врастание в буржуазное общество, мирное использование тех возможностей, которые предоставляет развитая буржуазно-парламентарная демократия. Меньшевизм боялся движения масс именно потому, что это движение выносило наверх не политические, а социальные требования. Он мог посочувствовать этим социальным требованиям, но он абсолютно не был способен драться за них, итти на величайшие жертвы во имя задач ликвидации социального рабства, итти для этого в огонь, воду и на смерть. Но меньшевизм, боясь массового движения, все-же пытался эксплоатировать силу этого движения. Меньшевизм запугивал силой массового движения буржуазно-империалистические круги, требовал от них уступок в пользу массы и больше всего маклерских для себя. Используя неизбежные колебания мелкобуржуазных масс, недостаточную сознательность и организованность рабочих, наличие в среде пролетариата мелкобуржуазных элементов и т. д., меньшевизм пытался теоретически оформить и организационно закрепить как раз наиболее слабые, наименее прогрессивные, даже реакционные черты в рабочем движении и особенно в движении мелкобуржуазных масс города. Теория меньшевизма выросла из классовой почвы последнего. Эта теория объективно имела своим единственным назначением идеологическое разоружение революционных масс. Ее основным, решающим положением, как мы видели, было то, что никакая социалистическая революция в России невозможна.

В применении к конкретным условиям революции 1917 года смысл этого положения заключался прежде всего в том, что без участия буржуазии революция обречена на поражение.

"Не нужно преувеличивать своих сил. Когда даже теперь при напряжении всех сил едва может существовать уверенность в победе революции, нельзя сбрасывать со счетов несоциалистические элементы, идущие под знаменем революции" - говорил меньшевик Церетелли на заседании ЦИК 9 июля. "Можно провозгласить такую диктатуру (пролетариата и крестьянства. - М. Ю.), говорил на заседании того же ЦИК Церетелли,- но она неизбежно приведет к

контрреволюции, ибо одна революционная демократия не в силах будет удержать власть". "Если революционная демократия не сумеет соединиться со всеми остальными живыми силами страны для поддержки правительства спасения страны, то спасения для страны нет".

Другое положение заключалось в том, что если мол и можно избавиться от буржуазных министров, то никак уже нельзя избавиться от капиталистической войны. Всеми словами это прямо и открыто высказали крупнейшие политики меньшевизма, Дан и Церетелли:

"Для нас, в данный момент, - говорил Дан в трагический день 4 июля, - война неизбежна в той или иной комбинации - мы не можем, не в силах заключить мир. Дав такое обещание, мы обманули бы страну. Раз война продолжается, то мы не можем обещать чудодейственных рецептов, и в области экономической жизни мы немногим больше можем дать, чем то, что в этой области уже дано коалиционным правительством".

И еще яснее с классической простотой, с редкой в политике откровенностью говорил о том же Церетелли:

"Когда наши противники предлагают нам разорвать с буржуазными элементами, взять всю власть в свои руки, они забывают добавить, что требуют от нас также и перемены всей нашей политики. Если бы мы, советское большинство, взяли всю власть в наши руки, то разве бы вы все, от Мартова до Ленина, не потребовали бы от нас действий, ведущих по нашему мнению к сепаратной войне, или разве не выдвинули бы вы нам вашего лозунга: "Не в наступление, а в перемирие"? Но ведь мы этой политики не примем. И если бы мы, захвативши, власть, не позволили вам диктовать нам вашу политику, то разве не стали бы вы говорить о нас то же, что говорите теперь в "Правде" (речь на пленуме ЦИК 4 июля). "Не в наступление а в перемирие" - вот чего вы хотите, а "мы всегда призывали и призываем ради спасения революции к наступлению" (речь Либера на заседании ЦИК 9 июля) - здесь действительно не могло быть никакого общего языка.

Меньшевики не только принимали участие во всех репрессивных актах правительства, но они фактически присоединились к тому подлому навету, который специально был пущен контрразведкой с тем, чтобы внести деморализацию в солдатские массы. Церетелли был в штабе Половцева, когда там составлялось знаменитое сообщение о том, что большевики и Ленин раньше всего суть немецкие шпионы. Формально пытаясь отгородиться от этой дикой, злобной и идиотски невежественной клеветы, меньшевики фактически выдавали реакционерам революционную партию. Они не только не оказали активного противодействия, но по сути дела содействовали распространению и внедрению в массы империалистической клеветы. Вот что писали в передовице, выразительно озаглавленной "Друзья Николая и Вильгельма", меньшевики о пролетарской партии:

"В дни революции их дергала за ниточку черная рука контрреволюции. Они не замечали этого, дали окружить и окутать себя черносотенцам", провокаторами и германскими агентами и в безумном ослеплении вели революционные массы на контрреволюционное дело".

Некоторые из меньшевиков, из числа тех, что поменьше стеснялись, прямо обвиняли большевиков, что они являются наемными немецкими агентами. Так в Казани официальный докладчик на пленуме Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и Центрального бюро профсоюзов меньшевик Денике выразил уверенность в несомненности обвинения вождей большевизма в работе на немецкие деньги, делая правда персональное исключение для Ленина.

Вся задача меньшевиков в период послеиюльских дней заключалась в том, чтобы удержать массы от революционных выступлений и протестов, сохранить власть в руках той буржуазии, к которой ведь все равно по исторической схеме меньшевиков власть должна перейти. Нужно было облегчить родовые муки истории, и меньшевики оказывают полную поддержку тому правительству Керенского, которое ввело смертную казнь для солдат на фронте, взяло в железо большевистскую партию в тылу, за-

крыло всю большевистскую прессу, арестовало сотни большевиков и тысячи солдат, рабочих и крестьян. Меньшевики не только предоставили этому правительству всю полноту власти, но они всячески старались сдержать протест масс против действий правительства, вступившего в союз с контрреволюционным генералитетом, полубандитскими офицерскими шайками, реакционными буржуазно-помещичьими партиями. Они требовали всяких уступок и жертв пролетариата, угрожая в противном случае всякими бедствиями.

Меньшевики не только сознательно попустительствовали всему тому контрреволюционному террору, который установился в послеиюльские дни, но и являлись его проводниками и в известной мере идеологами. Один из руководителей армейского комитета меньшевик Виленкин говорил: "Задача нашего комитета довести армию до такого состояния, чтобы по приказу командующего армией любая часть арестовала без колебаний Комитет. Тогда мы - деятели Комитета скажем: наш долг перед родиной выполнен". Министр внутренних дел Церетелли не только санкционировал все террористические и репрессивные меры против большевиков и рабочего класса, но и явился одним из инициаторов нападения на крестьян. В средине июля он выступил с циркуляром, в котором строго предписывалось наблюдать за защитой помещичьей собственности от всякого рода незакономерных захватов. И неудивительно, что еще до того как капиталист Бубликов пожал ему руку, помещик Капацынский на том же самом Московском совещании приветствовал язык социалистического министра от имени крупных землевладельцев:

"И вот, когда со свойственной ему чуткостью Церетелли издал распоряжение о земельных захватах, сельское хозяйство на минуту вздохнуло свободно" ⁸ .

Вся политика меньшевиков в этот период являлась по существу предательством интересов не только пролетарских масс, но и интересов широких мелкобуржуазных масс. Меньшевики выступали в качестве пособников и соучастников не только антисоциалистического террора, но и в качестве участников репрессивных мер, направленных против крестьян, заинтересованных в получении земли, против солдатской массы, стремившейся освободиться от гнета буржуазно- помещичьего командного состава и добиться мира. Вся их тактика исходила из того простого положения, что "чем навлекать на себя опасность реставрации, опасность реакции, лучше войти в сделку с реакцией". Так Ленин характеризовал в 1906 году политическую мудрость кадетов, отмечая, что эта мудрость целиком вытекает из их классовой позиции. Но сейчас, когда борьба против царизма сменилась борьбой против капитала, роли переменились: "кадеты заняли место монархии, Церетелли и Черновы заняли место кадетов" (Ленин). И Церетелли, и Черновы проводили сейчас тактику сделки с буржуазно- империалистической реакции. Они видели только одно средство избежать той единственной опасности, которая, по их мнению, грозила революции, опасности феодальной реакции - это средство заключалось в непрерывных уступках, непрерывном подчинении буржуазному империализму. Еще в ночь на 21 июля, ко-

⁸ Как был встречен циркуляр Церетелли на местах, хорошо показывают две нижеприводимых выдержки.

Ярославский губернский комиссар, видный кадет и помещик К. Черносвитов, в своем докладе писал следующее: "Телеграмма Церетелли от 19 июля и последующие распоряжения правительства устанавливают решающие в этом отношении положения, и, надо надеяться, при твердости проведения тех положений наладится желанная жизнь обновленной России". Так откликнулись помещики.

Крестьяне откликнулись несколько иначе: так, Балашовская уездная земская управа (в которой скорее всего не было ни одного большевика) 24 июля отправила большую почто-телеграмму Керенскому, Церетелли и Чернову о циркуляре министра внутренних дел (т. е. Церетелли):

"Сохранение прежних кабальных отношений, хотя бы и на самый короткий срок, невозможно. Зем. комитеты не в силах взять на себя урегулирование отношений крестьян и помещиков в этом направлении; не могут они этого сделать и по долгу своей гражданской совести. И если на них будет возложена такая миссия, то им останется одно - устраниться. Товарищи! Вас вводят в заблуждение люди, сеющие бурю и анархию. Вы далеки от настроений деревни" ("Известия Тульского сов. раб. и солд. деп." N 5 от 7 августа).

гда решался вопрос о том, чтобы предоставить целиком всю власть правительству Керенского и отказаться от какого бы то ни было контроля, Церетелли, выступая в защиту этой коалиции, говорил:

"Соглашение, достигнутое теперь с представителями всех сил страны (среди которых понятно партии пролетариата не было), имеет одну цель - всю страну поставить на ноги и заставить все классы жертвовать своими интересами ради спасения страны. Должно и свой класс призвать к жертвам... Сейчас вся полнота власти должна быть вручена Временному правительству. Организации революционной демократии оставляют за собой критику действий этого правительства, но не вмешиваются в дело управления".

Тогда же другой лидер меньшевизма, нынешний его вождь Дан, требовал точно также уступок и жертв:

"Никогда еще страна не подвергалась той опасности, какой она подвергается теперь. Опасность эта вызвана главным образом ужасающими событиями на фронте. Никогда не был так близок к нам распад государства... Может быть, сейчас дописывается не только последняя страница в истории революции, но и последние страницы государства российского". Этой тактики и теории жертв и уступок со стороны пролетариата меньшевики не изменили и тогда, когда довольно явственно вырисовывалась перспектива помещичьей, генеральско-дворянской контрреволюции. Вожди меньшевизма знали только одно средство избежать реставрации и реакции: это войти с ними в сделку. Перед самым московским государственным совещанием, которое было созвано за тем, чтобы создать всероссийский центр реакционных сил, меньшевики Либер и Церетелли сформулировали свою теорию уступок:

"Вы должны пойти на совещание, - говорил Либер, - чтобы сказать стране, что ,вы готовы на все жертвы для спасения революции и что если революция погибнет, то в этом виноваты будете не вы, а те группы, которые не пожелали поступиться своими интересами".

Эта жертвы заключались раньше всего в том, что выбросили представителей пролетариата из делегации ЦИК и затем на самом совещании пошли на крупнейшие уступки. Эти уступки и жертвы были настолько серьезны, что даже вождь буржуазного империализма в России Милюков должен был; заявить по адресу Церетелли: "По содержанию этих мер у нас нет разногласий, ибо теперь и в речи Церетелли, да и во многих речах, теперь произносимых, повторяется то, что мы говорили три месяца тому назад".

Сделка с реакцией у меньшевиков зашла так далеко, что они характеризовали полумиллионное выступление московского пролетариата против контрреволюционного московского совещания как акт, играющий на руку контрреволюции. "Самый злейший враг нашей революции, - писал в те дни меньшевик Миров-Иков, - не мог бы придумать ничего лучшего в целях ее гибели. Московская забастовка - новый тяжелый удар по демократии и свободе". Меньшевики могли расценивать итоги московского совещания" в котором они фактически установили единый фронт со всеми контрреволюционными силами против революционных масс, как новое торжество демократии. На пленуме Петроградского совета 21 августа Б. Богданов от имени меньшевистской фракции предлагал резолюцию, где признавалось, "что создавшееся Московским государственным совещанием объединение всех сил демократии (большевики и огромное большинство пролетариев вообще таким образом не то исключались из демократии, не то сбрасывались со счета сил) на общенародной платформе дает как никогда раньше прочную основу революции".

Но сделка с реакцией неизбежно должна была дополняться обманом масс. Реакцию можно было заставить пойти на сделку лишь перед угрозой непосредственных революционных действий масс. Эта угроза в течение всего 1917 г. висела над всеми реакционными силами, и меньшевикам вовсе не нужно было тратить своего дара красноречия, чтобы, убедить господ реакционеров, что нужны демократические декорации. Не случайно, что во всех списках проектировавшихся

в 1917 г. откровенно контрреволюционных правительств фигурировали также имена Плеханова, Крапоткина", Церетелли и т. д.

Но сделка должна быть двусторонней. Если реакцию удается "уговорить" пойти на уступки, то остается ведь еще задача уговорить народные массы не бунтовать... И именно в этой области лежал центр тяжести всей политической агитационной работы меньшевиков. Запугивая реакционные круги действительной силой революции, меньшевики в то же время должны были запугивать революционные массы мнимой силой реакции.

Нельзя конечно сказать, чтобы в 1917 году это запугивание было исключительно лишь обманом масс; в известной мере оно являлось и следствием самообмана мелкой буржуазии.

Но лидеры мелкой буржуазии, ее парламентеры, литераторы, искушенные политические дельцы знали конечно, что они предлагают, что они защищают.

Они считали абсолютно неизбежным переход власти, как и во всех других странах, к буржуазии. Они считали, что всякое покушение пролетариата на власть является в лучшем случае следствием реакционной романтики большевизма; более всего они боялись открытого выступления масс, которое сорвет уже почти налаженную сделку с реакцией. Вот почему всеми мерами они стремятся дезориентировать массу, идеологически демобилизовать ее, политически обезоружить. Угашение революционного духа - вот к чему сводится вся политическо-пропагандистская работа меньшевиков в среде пролетариата.

Они запугивали рабочие массы всякими неизбежными и надвигающимися катастрофами. Но там, где они не очень рассчитывали на безмолвие аудитории, они требования уступок и жертв сопровождали указаниями, что это последняя жертва, и больше они не уступали.

На пленуме ЦИК, в ночь на 21 июля, Церетелли говорил только о жертвах, - там была "своя" квалифицированно-соглашательская аудитория, где немногие, уже хорошо известные, интернационалисты не портили ансамбля. Не то было на пленуме Петроградского совета. Здесь четверть аудитории была враждебной уже в первые дни после июльских событий; к концу июля число "недовольных" еще более увеличилось... Там нужны были другие средства воздействия, вернее, другие приемы преподнесения той же самой теории уступок, жертв, самоограничения. Вот почему так разнится речь того же Церетелли на пленуме Петроградского совета 24 июля от его же речи да пленуме ЦИК.

"Прежняя организация власти должна быть перестроена. Надо помнить, что переживаемое нами время - это новый период революции, суровый и железный... воссоздать боевую мощь армий одними репрессиями невозможно. Это не значит, что мы отказываемся от репрессии. Мы будем и должны применять репрессии и самые суровые... Настоящее правительство - не наше правительство, хотя там есть вполне надежные представители наши. Но наши товарищи в правительстве находятся не для того, чтобы быть механическими передатчиками наших желаний. Нет. Это правительство - правительство соглашения всех сил страны. Это правительство взаимных уступок. Однако уступкам мы положили предел. И этим пределом является возвещенная нами программа 8 мая. Ни шагу далее. Правительство должно обладать диктаторскими полномочиями для спасения страны. Но власть не должна переходить за заказанную нами черту, так как она потеряла бы лицо революции... Мы должны итти под знаменем общей национальной платформы. Неограниченные полномочия революционных организаций должны быть ограничены".

Сущность, содержание речи нисколько не изменилось, а ее форма, новые мотивы в речи ни в какой мере не могли смутить буржуазных "людей дела".

"Речь И. Г. Церетелли, - сообщал на следующий день центральный орган кадетской партии, - ни разу не упоминавшего слова "социализм" и высказавшегося о великой России и ее мощи, произвела сильное впечатление на собрание". Буржуазные политики не смущались ни претенциозным заявлением, что мы (Совет) "положим передел" уступок, ни указаниями, что власть не должна переходить за указанные им, Церетелли, пределы, ни громогласным объявлением "ни

шагу дальше". Люди дела, кадеты, прекрасно понимали, что это необходимые украшения в речи, применительно к составу аудитории - не более.

Само собой разумеется, что предел был перейден в ближайшие же дни, и политикам меньшевизма приходилось заботиться о новых аргументах в защиту необходимости новых жертв и новых уступок.

Сделка с реакцией, логика политической теории и тактики уступок, неизбежно приводила меньшевиков к тому, что они не только оказывались привязанными к колеснице буржуазного империализма, но что они фактически стали сообщниками к подготовлявшейся помещичьей реакции.

Как раз в тот период, когда Корнилов подготовлял свое выступление не только против большевиков, но и против мелкобуржуазной демократии, как раз в это время вожди мелкобуржуазных партий делали все возможное и невозможное для того, чтобы расчистить дорогу корниловским отрядам. Корнилов требовал, чтобы абсолютно ко всем политическим вопросам подходили только с одной точки зрения, с точки зрения затягивания империалистической войны. Под флагом обороны ту же самую идею проводят и развивают меньшевики. На пленуме ЦИК, за три дня до выступления Корнилова, меньшевик Богданов взывал:

"Сейчас нужно всем без различия фракций, без различия политических млений объединиться; в деле защиты родины. Сейчас мы обязаны все вопросы рассматривать под одним только углом: оборона революционной России".

Больше того, у меньшевика Богданова нашлось печальное мужество первому открыто сказать то, что боялись сказать вслух и полукрепостническая Ставка, и империалистическая большая и малая погромная пресса, и политический штаб консолидированной контрреволюции ЦК кадетов, и октябристско-черносотенные остатки третьеиюньской Думы. Богданов вслух сказал о новой зимней кампании:

"Доклады на Московском совещании не должны стать пустым звуком - наше основное требование, способное спасти армию и страну, находящуюся на 4-м году войны. Это поможет ей перейти к зимней кампании. Без зимней кампании не обойтись. Это ясно теперь для "всех".

Это была не оговорка; В передовицах "Известий ЦИК и Петроградского совета точно также утверждалось: "Зимняя кампания почти неизбежна".

Соответственно этой перспективе, меньшевики, политически и идейно руководящая сила и в ЦИК, и в мелкобуржуазном блоке вообще развернули программу своей ближайшей деятельности. С наибольшей откровенностью план этот был изложен на заседании меньшевистской фракции Петроградского совета от 24 августа. Нужно было прежде всего создать новые политические центры, взамен Советов, в которых соглашатели изо дня в день теряли большинство. Создание таких новых центров, где за мелкобуржуазными политиками обеспечивалось бы руководящее большинство, мыслилось двумя способами: во-первых, разводнением самих Советов и, во-вторых, устранением большевиков.

"Достигнутое на Московском совещании объединение (это при полумиллионной стачке в Москве против соглашателей!) должно быть закреплено путем создания в центре и на местах комитетов обороны, к которым должны быть привлечены все демократические организации..." (среди которых, как известно, не было большевиков).

Таков был первый пункт резолюции, принятой меньшевистской фракцией по докладу М. Бройдо о создавшемся положении в связи с падением Риги.

Далее меньшевики требовали от пролетариата и армии добровольного выполнения тех требований, с которыми обращались к демократии на Московском совещании вожди капиталистической промышленности и империалистической армии. Промышленники требовали фиксированной нормы производительности, устранение лишней, прежде всего политически активной, рабочей силы. Меньшевики именно это и записывали в своей резолюции:

"Рабочие... призываются к подъему производительности труда и к органи-

зации охраны заводов. Все лишние элементы... должны быть немедленно сняты с учета".

Генералы требовали усиления дисциплины, устранения комитетов или, по крайней мере, низведения их до роли простых придатков штаба и организации сил, для продолжения войны, для подготовки зимней кампании. Резолюция и здесь шла на значительные уступки:

"Товарищи военные должны принять все меры к поднятию боеспособности гарнизона, к усилению занятий в войсковых частях, и вообще к подъему духа и сознательности войска".

Правда, последним" - подъемом духа и сознательности войска" - уже занимался ряд организаций: союз офицеров, георгиевские кавалеры, ударные батальоны. Меньшевики предлагали в этом деле организовать соревнование.

"Сознательные товарищи-меньшевики должны взять на себя инициативу в деле обороны во всех организациях, куда они входят... Проявляясь в разнообразных формах (создание добровольческих отрядов, организация "Займа свободы" и т. д.), эта инициатива должна находиться в соответствии с общим направлением деятельности комитета обороны".

Мы решаемся немного продлить цитирование меньшевистских выступлений, резолюций, предложений с тем, чтобы, по возможности, наиболее полно характеризовать контрреволюционное существо политики меньшевиков. В тот самый вечер 29 августа, когда прорвался корниловский мятеж, меньшевик. Вайнштейн убеждал от имени ЦИК заседание Петроградского совета профессиональных союзов и Центрального совета заводских комитетов:

"Что бы ни говорилось о новом правительстве, все же оно является олицетворением свободной России, и теперь этой свободной России наносятся удары и ее уничтожают. Назревание контрреволюции имеет за собой объективные условия. Мы сейчас представляем собой столь грозную силу, что контрреволюция не осмелится померяться с нами. Но если революция будет и впредь вести себя таким же образом, как и до сих пор, и ослаблять себя, самоизолируясь от широкой демократии, тогда контрреволюция окрепнет".

Когда же центр профессионального движения Петрограда отверг эти силлогизмы, имевшие одно заключение - нужно поддержать правительство, тогда другой член бюро ЦИК, Б. Богданов, в испуге, возможно искреннем, заявил:

"Впервые мне страшно в рядах рабочего класса, и я чувствую, что дело социал-демократии погублено... Если большинство петроградских товарищей думает, как вы, то неизбежна коммуна и все ужасные последствия, связанные с ее разгромом... революция будет раздавлена, и многие ее завоевания погибнут. Будет настоящая буржуазная куцая республика...".

Так пугал Б. Богданов, забывая, что в августе не было еще никакой, даже куцой, республики. Все эти пророчества, запугивания, шантаж немецкими полчищами не оказали на рабочий класс Питера никакого влияния, но на солдатские организации (не на массы) оборонцы еще раз сумели воздействовать. Правительство и Ставка, осуществляя каждый часть своего заговора, предъявляли требование о выводе полностью четырех революционных полков петроградского гарнизона. Мотивировка была одна: угрожающее положение на фронте требует пополнений. В это же самое время по приказанию и Керенского и Корнилова с фронта в тыл перебрасывался конный корпус. На солдатской секции 25 августа встал вопрос о выводе этих частей. Соглашатели не допустили даже обсуждения этого вопроса. Спекулируя падением Риги, раздавая успехи немецких войск, внося паническое настроение в собрание, меньшевистско-эсеровские руководители требовали беспрекословного выполнения приказа, так как это приказ боевой, его критиковать нельзя и должно без возражений подчиниться, так заявлял меньшевик Н. Д. Соколов.

"Я и некоторые другие товарищи, - говорил он, - были командированы Бюро ЦИК в штаб округа. Мы убедились, что приказ о выводе войск является лишь боевым приказом, пре-

следует цели обороны, и в критику его мы входить не можем... Накануне новых тяжелых событий мы не можем принимать решений, которые хоть на один день смогут затормозить работы по обороне". Солдатская секция единогласно приняла резолюцию:

"Исходя из принципа необходимости безусловного и немедленного выполнения всех боевых приказов, секция считает необходимым указать нашим товарищам-солдатам, что они обязаны итти на фронт как для работы, так и для боевых задач". Это было торжество мелкобуржуазного государственного разума. Нужно было об этом напомнить.

"Закрывая заседание, председатель указал, что исполнением первого боевого приказа, касающегося не частичного отправления маршевых рот, а вывода целых частей, петроградский гарнизон показал свою гражданственность и государственную мудрость демократии".

Как раз в это самое время Терещенко отправлял русским послам телеграмму, где писал:

"Взятие Риги произвело громадное впечатление в стране и значительно усилило наблюдавшийся ранее процесс отрезвления. Вопрос о боеспособности армии волнует всех, и можно наблюдать в демократических организациях поворот в сторону патриотизма и сознания надвигающейся опасности".

Терещенко ссылался на последнее заседание СРД (последнее, где меньшевики провели свои резолюции) и организаций петроградского гарнизона". Ссылка на меньшевистско-эсеровские решения имела для Терещенко определенный смысл.

"Общественное мнение союзников, - жаловался Терещенко послам, - как бы отказывает нам в доверии. Это вызывает здесь тем большее недоумение, что, несмотря на наши неудачи, цель правительства Керенского - прекратить во что бы то ни стало то фактическое состояние перемирия, которое весной позволяло переброску войск неприятеля с нашего франта на французский фронт - вполне достигнута... Здесь нет ни в правительстве, ни в ответственных кругах, не исключая демократически настроенных (т. е. раньше всего меньшевистско-эсеровских - М. Ю.), никаких сомнений и колебаний относительно будущего направления нашей политики в смысле продолжения всеми средствами войны в полном согласии с союзниками".

Одна эта секретная телеграмма лучше вскрывает подлинную сущность резолюций и деклараций меньшевистско-эсеровского блока, действительное их назначение и служебную, вернее, прислужническую роль всей их политики.

Основная цель правительства Керенского - во что бы то ни стало сохранить состояние войны. "Нам" это удается, и к "нашим" неудачам, - обращается Терещенко к союзникам, - вы должны подходить только с этой точки зрения. Под этим же углом зрения нужно расценивать и поведение ответственных демократических кругов. В силу политического разделения труда соглашатели (среди которых политически руководящую роль все время играли меньшевики) должны были говорить о мире, о демократизме, об империалистических разбойниках.

Конечно, это плохо, но без этого нельзя призывать массы к новой зимней кампании; вся демократическая мишура соглашательского блока была только одним из средств продолжения войны "в полном согласии с союзниками".

Это проявление государственной мудрости демократии должно было еще быть записанным в каком-нибудь акте. Это было сделано в воззвании ЦИК 25 августа к солдатам:

"Солдаты Петрограда и его окрестностей... Будьте примером доверия и повиновения вашему революционному Временному правительству, вашему ЦИК Советов Р. и С. Д., вашим комитетам и вашим командирам. Ныне все они служат одному революционному делу".

Чего же хочет руководимый меньшевиками ЦИК взамен столь откровенных признаний и громадных жертв от правительства? Он не предъявляет даже сло-

весных требований, формальных притязаний - "Сейчас не место поддержке "постольку-поскольку". Демократия должна защищать страну. Можно стремиться к дальнейшему обновлению правительства, но для осуществления этих стремлений в настоящую минуту их нужно оставить. "Настоящий момент слишком тяжел для того, чтобы говорить о новой базе для правительства", - говорил Скобелев на этом же пленуме ЦИК. "И если в этот момент, когда на карту поставлено все будущее, - продолжал Богданов, - борьба с Временным правительством будет и со стороны большевиков продолжаться тем же темпом, то дело революции кончено". Взамен всего этого ЦИК обращался только с уговорами к правительству: "Не надо репрессий, иначе мы получим армию, способную к бунтам, иначе затихшая рознь между офицерством и солдатами с ужасающей силой разговорится вновь".

Меньшевики, которые в конце концов все же оказались вынужденными перед угрозой ликвидации их Корниловым выступить против мятежного генерала, сейчас же однако повернули фронт против масс, как только увидели, что корниловщина, оказалась разгромленной. Буквально в первые же часы ликвидации мятежа меньшевики ищут союза с наиболее рьяными корниловцами. Когда в Пскове меньшевик Войтинский еще 30 августа встретился с арестованным солдатами монархистом и крепостником генералом Красновым, то он сейчас же принял меры к тому, чтобы сохранить Краснова в качестве союзника против питерского пролетариата и революционных солдат. Краснов так передает характер допроса: "Допрос начал принимать форму беседы. Я скоро понял, что Войтинский и Станкевич на моей стороне". Войтинский принимает все меры к тому, чтобы выполнить приказ Керенского о сосредоточении казачьих частей под Петроградом на случай борьбы с большевизмом.

Неудивительно, что вся эта политика меньшевиков неизбежно должна была привести к полному отрыву их не только от пролетарских масс, но и от революционных масс мелкой буржуазии.

Эта политика неизбежно должна была превратить меньшевиков в штаб без армии, в группу профессиональных политиков, вынужденных искать себе новую социальную базу, и при этом передвигаться в сторону самых реакционных слоев мелкой буржуазии. Уже на июльской общегородской конференции в Петрограде один из виднейших левых меньшевиков, Семковский, с горечью должен был признаться:

"Прежде мы, меньшевики, были рабочей фракцией, затем мы стали фракцией еще только приобщающихся к политической жизни солдат, теперь же мы становимся фракцией высшего командного состава".

Эта фракция высшего командного состава вынуждена была однако приспосабливать свою линию, лозунги и агитацию к той основной задаче, которая перед ней стояла, к обману возможно более широких масс. Она вынуждена была призывать к подчинению буржуазному правительству и помещичьему командному составу во имя революции. Во имя революции Церетелли издавал циркуляры, угрожавшие волостным крестьянским комитетам всеми карами, во имя революции меньшевики сдавали одну позицию за другой. Перед самой корниловщиной - во имя революции они выступают в роли прямых пособников корниловского мятежа.

Но этот обман был быстро разоблачен массами. И именно после июля усиливается развал меньшевизма.

Этот развал продолжался непрерывно вплоть до самой Октябрьской революции. Уже в конце сентября левоменьшевистская "Новая жизнь" так описывала положение дел у меньшевиков:

"Кто знаком с положением дел петроградской крупнейшей организации меньшевиков, еще недавно насчитывавшей около десяти тысяч членов, тот знает, что она перестала фактически существовать. Районные собрания происходят при ничтожном количестве 20 - 25 человек; членские взносы не поступают; тираж "Рабочей газеты" катастрофически падает. Последняя общегородская конференция не могла собраться из-за отсутствия кворума". Тогда-то на сцену выступает левый меньшевизм. Левый меньшевизм явился отражением того катастрофического разрыва с массами, который получился

у всей партии. Они нисколько не расходились с правыми меньшевиками в основных программных положениях, в том, что наша революция должна быть буржуазной и не может выйти за пределы буржуазных отношений. Но в отличие от правых, левый меньшевизм пытался освободиться от того союза с реакционными элементами торгово-промышленной буржуазии, от того подчинения русскому и союзному империализму, который превращал меньшевизм в простой придаток к руководящему центру империалистической политики в России. Левый меньшевизм даже предоставлял революционным массам право на разрешение буржуазных задач революции - и это делало его утопическим, крылом мелкобуржуазной контрреволюции, ибо вся историческая обстановка России накануне Октября так сложилась, что только выходя за пределы буржуазной революции, только врываясь в святая святых буржуазного общества, в капиталистическую собственность, только не боясь итти к социализму, можно было попутно, как говорил Ленин, разрешить те задачи буржуазной революции, которые стояли перед страной. Мелкобуржуазные массы могли получить мир и землю, могли освободиться от гнета империалистической экономической политики, могли переложить тяготы, порожденные империалистической войной на плечи имущих только при условии, если они пойдут за партией пролетариата, разрешающей задачи социалистической революции.

Левое крыло меньшевизма пыталось каким-нибудь образом сохранить за собой хотя бы мелкобуржуазные массы, от которых и оно все более и более отрывалось. Вот почему левый меньшевизм и выступает с теорией, которая являлась как бы попыткой признания демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, однако диктатуры без гегемонии пролетариата, диктатуры, заранее себя ограничивающей лишь разрешением задач буржуазной революции, заранее исключающей какие бы то ни было шаги и меры, направленные к перерастанию буржуазно- демократической революции.

"Задача идеологов пролетариата, - так писал Мартов в одной из интереснейших своих статей в начале сентября, - выяснить пролетариату пределы его классовой борьбы в данной фазе исторического развития, то-есть выяснить ему, что его классовая диктатура является утопией в данной фазе. Но их же задачей является уяснить ему, что временная политическая диктатура или полнота власти всех демократических слоев буржуазного общества является неизбежной фазой развития всякого глубокого поворота, преобразующего сословно-полицейское государство в современное буржуазное. Таково было историческое значение, диктатуры индепендентов английской мелкобуржуазной демократии в XVII веке, таково же значение диктатуры якобинцев во время Великой революции. Та и другая как высшие фазы буржуазной революции осуществлялись против уже сформировавшихся при старом режиме капиталистических групп".

Мартов предвидит однако опасность того, что сторонники меньшевистской доктрины объявят революцию антибуржуазной:

"Но как же будет буржуазная революция осуществлена без буржуазии? Это не по закону. Успокойтесь, читатель. В процессе реализации демократической революции из демократических масс выкристаллизуются те широкие пласты новой буржуазии, рождаемые в бурях революции, которые в свое время образовались в Англии и во Франции. И если вы пристально присмотритесь к политическим фигурам той городской и сельской демократии, которая сейчас выдвигается как носительница революционного развития, то вы без особого труда убедитесь в том, что новая буржуазия действительно зарождается, что никакой "опасности" того, что революция соскочила с буржуазных рельс, не предвидится".

Таким образом левый меньшевизм расходился с правым меньшевизмом отнюдь не в вопросе о содержании революции, он расходился с ним только в вопросе о путях удержания револю-

ции в буржуазных пределах. Заранее исключая всякую возможность перерастания революции, заранее подчиняя пролетариат мелкой буржуазии и считая невозможным руководство мелкобуржуазными массами со стороны пролетариата, левый меньшевизм объективно являлся только новым, более утонченным, более "социалистическим" средством обмана революционных масс. Эта роль и правого и левого меньшевизма особенно наглядно выступает на сцену в период, непосредственно предшествовавший Октябрьскому восстанию пролетариата. Вся задача, весь смысл существования, все действия меньшевизма в целом, вне зависимости от оттенков различных течений были направлены к тому, чтобы не допустить выступления рабочих масс против капитализма, чтобы дезорганизовать массы, ввести в них деморализацию, разложить и распылить их. Правый и левый меньшевизм провели здесь своеобразное разделение труда, но сущность их политики оставалась одной и той же - это борьба за буржуазное содержание революции.

Правда, это будет стоить немного рабочей крови, но, успокаивали себя меньшевики, диктатура пролетариата ведь все равно невозможна, а превентивный выпуск крови все же более экономный способ устранения "невозможной" диктатуры пролетариата, чем всякий другой; да и к тому же ответственность за рабочую кровь можно будет взвалить, как и в июньские дни, на большевиков. Ведь это же они вместе с провокаторами и немецкими шпионами зовут к пролетарской революции.

Особенно наглядно капитулянтское, антиреволюционное существо меньшевизма вскрывается во время Демократического совещания. Искусственно подобранное это Демократическое совещание тем не менее не сумело обеспечить за мелкобуржуазным соглашательством достаточно устойчивого большинства и в обход всех решений совещания, где большая половина была против коалиции с кадетами, а половина против какой-либо коалиции с нецензовыми элементами, вообще, - меньшевики (Дан, Чхеидзе, Церетелли) организуют форменный подлог в деле организации власти, на что они уже сами готовы были пойти в дни, когда подъем миллионных масс грозил вместе с корниловщиной ликвидировать и керенщину. Вместо этого они передают дело организации власти в руки буржуазно- империалистического правительства Керенского.

Церетелли защищает всеми возможными и невозможными аргументами коалицию с цензовой буржуазией. "Когда вы произносите свое суждение о коалиции, - утверждал он, - вы произносите свое суждение о революции". И этому заявлению аплодировала коалиция всех контрреволюционных сил. "Вождю революционной демократии (т. е. Церетелли), - сообщала организованная русскими банками "Русская воля", - собрание устраивает горячую овацию, в которой принимали участие и представители союзных держав, сидящие в ложе дипломатического корпуса". Этот небольшой, но выразительный эпизод может быть рассматриваем как начало тех прочных, длительных антисоветских соглашений и блоков, которые устанавливала - прямо и косвенно - меньшевистская партия с буржуазно-империалистическим миром.

Меньшевикам нужна была фикция парламентаризма, как одно из средств воздействия на отходящие от них массы, и они пытались уговорить Керенского, кадетов и торгово- промышленные круги согласиться на создание ответственного предпарламента ("Совета республики"), которому подотчетно будет буржуазное правительство. Но после короткого и больше для проформы, сопротивления они соглашаются на безответственность правительства, на совещательный характер создаваемого предпарламента. Церетелли пытался уверять, что ответственность собственно нужна даже не столько им, мелкобуржуазным соглашателям, сколько буржуазным империалистам, ибо эта ответственность, которая все равно не будет иметь большого значения, больше всего необходима с точки зрения успокоения масс.

Больше того, меньшевики должны были пойти на дальнейшие уступки контрреволюционной буржуазии и в вопросах программы. Меньшевистские "Известия" писали:

"Эта программа минимальная, эта программа компромиссная, эта программа коалиционная,

потому что всякая коалиция на почве урезывания этой программы не могла бы привести не к чему иному, как к дальнейшему усилению разрухи, дальнейшему росту недовольства широких масс, дальнейшему разложению армии, то есть не к чему иному, как к новым поражениям на фронте и гражданской войне внутри".

Но и эта программа, о которой меньшевики писали, что "было бы величайшей политической близорукостью поступиться хотя бы частью этой программы", программа, с большинством положений которой был согласен Милюков в период подготовки корниловщины, все же была урезана в самых существенных пунктах - в вопросах аграрной, национальной, экономической, налоговой политики.

Эту сплошную цепь подлогов Церетелли оправдывал 22 сентября тем соображением, что "парламент" во что бы то ни стало необходим, а без крупной буржуазии никакого парламента не создать. Парламент необходим потому, что "кретинизму, физической силе, когда в ней видят только орудие борьбы, нужно противопоставить средство парламентского воздействия".

Итоги демократического совещания оказались только теми, что меньшевики окончательно себя разоблачили не только перед пролетариатом, но и перед мелкобуржуазными массами.

Лидер кавказских меньшевиков Ной Жордания на областном съезде своей партии 30 сентября следующим образом оценивал итоги Демократического совещания:

"Пришлось пойти на компромисс и согласиться на создание власти на основе выработанной программы. Результаты этого решения и состав министерства явились полной неожиданностью, так как никто не предполагал, что будет подготовлена такая победа кадетов. Совещание создало сплошной триумф кадетам".

Это вынуждены были признать сами меньшевики.

Они делали все возможное и невозможное, чтобы не допустить мира или перемирия, чтобы сохранить власть в руках буржуазии, землю в руках помещиков, чтобы восстановить господство командного состава над солдатами, чтобы сохранить в неприкосновенности созданную захватами и грабежами единую и неделимую Россию. Эта политика должна была привести мелкобуржуазную империалистическую партию к полному разрыву с массами, и Ленин уже в середине сентября так характеризовал положение вещей:

"Эсеры и меньшевики изменили народу и революции... Действительными вождями масс, даже эсеровских и меньшевистских, становятся большевики... Большевики выступают как представители интересов всех народов..." Начиная с этого периода, меньшевики выступают в качестве основной и, пожалуй, единственной серьезной охранительной силы против готовящегося восстания. Не было ни одного такого средства, которое меньшевики не пытались бы испробовать. Они действовали запугиваниями:

"Быть может днями считается тот момент, когда в Смольном будут заседать уже не члены Петроградского совета, а представители какого-нибудь германского корпуса. Как вы не понимаете, что теперь нужно говорить не только о мире, но и о поднятии боевой силы нашей армии. Вы говорите о немедленном захвате всех помещичьих земель, но посмотрите "а те уезды и губернии, где это сделано и где при дележе вся помещичья земля попала в руки кулаков и богачей, где оделенной осталась беднота".

Так говорил Дан еще 11 сентября на заседании Петроградского совета.

Меньшевики повели самую отчаянную борьбу против созыва нового съезда Советов, который, как это было ясно, был бы большевистским. Меньшевики пытались опорочить всю систему советской организации вообще. Вот что писал советский официоз, редактируемый меньшевиками, о Советах:

"Сеть советских организаций во многих местах прорвалась, в других ослабела, в третьих прогнила... Мы построили Советы депутатов как временные бараки, в которых могла найти приют вся демократия. Теперь на месте бараков строится постоянное ка-

менное здание нового строя, и естественно люди постепенно уходят из бараков в более удобное помещение".

Эта статья была правильно расценена всей буржуазной и помещичьей прессой. Черносотенное "Новое время" писало:

"Центральный совет признает роль Советов конченной... Заявление означает начало действительной борьбы с анархией, оно ставит главарей анархии - большевиков и находящиеся в их распоряжении темные массы - в изолированное положение, оно отделяет опомнившуюся демократию от черни".

Меньшевики снова как и раньше яростно выступают в защиту обороны, то есть за продолжение по-прежнему империалистической войны.

Меньшевистские "Известия ЦИК" требуют внимания армии, помощи ей, сосредоточения всех сил революции для защиты от внешнего врага. Но вместе с тем они "готовят мир". Как они готовят мир, об этом прекрасно рассказывает передовица "Известий" от 7 октября - "Внешняя политика и революционная демократия":

"Делегату (речь идет о Скобелеве - делегате на союзную конференцию) вменяется в обязанность добиваться опубликования нового договора... Делегату поручено также добиваться опубликования от имени союзников общего торжественного заявления о согласии начать мирные переговоры, как только правительства германской коалиции откажутся от захватных целей войны. Большего в настоящий момент для дела мира сделать невозможно". Так успокаивали массу те меньшевики, которые находились на культпроповской работе, те же, которые стояли у власти, выражались немного определеннее.

За неделю до Октябрьской победы министр-меньшевик Никитин в беседе с корреспондентом меньшевистских "Известий" на вопрос, нужно ли продолжать войну, высказался:

"Воевать! Воевать до того момента, когда станет возможным возвращение России занятого ныне неприятелем Балтийского побережья... Я знаю, что в стране нет нужного воодушевления, нужной воли к борьбе. Все это мне известно и тем не менее нужно воевать". Меньшевики берут на себя инициативу в деле подавления "анархии". Меньшевистская фракция предпарламента постановляет спешно разработать вопрос о мерах борьбы с "анархическим" движением масс на местах. "Нужно, - аргументируют они, - чтобы демократия взяла на себя руководство непосредственной борьбой с анархией". Меньшевики обращались с призывом к буржуазии: "Имущие классы должны найти в себе в минуту, грозящую почти смертельной опасностью на фронте и внутри страны, достаточно разума и силы воли, чтобы поступиться кое-чем и не потерять все" (передовая статья "Известий" от окт. 1917 г.). Когда восстание фактически уже началось, меньшевики принимают все меры к тому, чтобы сорвать его, чтобы помешать победе питерского пролетариата. Когда Петроградский совет выделяет своих комиссаров в части, ЦИК немедленно выделяет от себя своих комиссаров затем, чтобы создать иллюзию подконтрольности действий военных властей советским комиссарам. ЦИК издает запрещение за запрещением: он запрещает слушаться комиссаров Петроградского совета, он запрещает покупать и выдавать оружие и т. д.

Уже в самые последние часы перед октябрьским восстанием меньшевики пытаются пустить под откос октябрьское восстание. Не доверяя плану подавления восстания, выработанному Керенским, меньшевики выдвигают свой план. Этот план заключается в том, чтобы в последнюю минуту вырвать у пролетарской партии лозунг мира и земли и бросить их мелкобуржуазным массам. Сейчас даже фабрикант Коновалов, заместитель Керенского в правительстве, резко формулировал: "Или мир, или Ленин". И Дан, который только еще две недели тому назад предлагал готовить четвертую зимнюю кампанию, сейчас пытается использовать лозунг мира. Дан, который еще несколько недель тому назад утверждал, что нельзя передавать землю до Учредительного собрания, потому что она попадет кулакам, сейчас предлагал в спешном порядке отдавать эту землю крестьянам.

Каково же было поведение и тактика интернационалистского крыла меньшевиков и насколько резко их деятельность расходилась с действиями официального меньшевизма?

Именно в эти важнейшие часы исторической жизни России обнаружилось, насколько ограничены и мелки в конце концов расхождения между правым и левым крылом меньшевизма.

В течение двух месяцев - от июльского выступления питерских пролетариев до выступления генеральной ставки в конце августа - расхождения казались весьма значительными. Тогда действительно разногласия между Даном и Мартовым, не говоря уже о разногласиях между потресовцами и новожизненцами, были наибольшими. Пожалуй не только во всей истории революции, но и во всей истории меньшевизма не было столь острых разногласий между различными течениями в меньшевизме. Но разгром корниловщины показал, что все эти разногласиябыли локальными разногласиями. Они имели значение лишь постольку, поскольку революция, как им казалось, не перейдет грани буржуазных отношений. В период послеиюльской реакции вопрос стоял о методах борьбы с надвигающейся буржуазно-помещичьей реакцией, и тогда голос Мартова звучит безусловно несколько иначе, чем призывы Дана. Но как только массовое движение против Корнилова сняло эти разногласия, как только гигантски быстрое развитие событий поставило на очередь дня не преодоление Корнилова, а ликвидацию Керенского - тогда и выяснилось, что и Мартов, и Дан являются фактически союзниками Керенского и в одинаковой мере противниками Ленина.

Если подробно анализировать резолюции, доклады, прения всех меньшевистских конференций и съездов в 1917 г., то пожалуй разногласия между различными течениями показались бы резко оформленными, сами эти течения сильно диференцированными. Но суть заключается как раз в том, чтобы, не увлекаясь политической фразеологией различных меньшевистских групп иногда весьма различной, суметь нащупать подлинную политическую идеологию, вскрыть классовое существо, в основном единое у различных течений меньшевизма. Самый характер мелкой буржуазии, подчеркивал Ленин, ее экономическое положение и жизненные условия таковы, что она не может не обманываться, не может не колебаться, не проявлять нерешительности. Но эта характеристика тем; более приложима к мелкобуржуазной интеллигенции. Меньшевизм в целом, во всех своих течениях, в продолжение революции 1917 г. потерял связь не только с рабочими массами, но даже и с теми мелкобуржуазными прослойками внутри и около рабочего класса, на которые он как будто и мог опереться. Лишь в немногих районах в силу специфических условий у меньшевиков оставались какие-то связи и влияние в рабочей среде (позже, во время гражданской войны, полностью ими растерянные). Почти всюду в революции 1917 г. все течения в меньшевизме, не только по характеру и направлению политики, но и по своему социальному составу выступают как типичные мелкобуржуазные организации. Результаты выборов в Учредительное собрание показывают, как уже к концу 1917 г. абсолютно повсюду (за исключением Закавказья) у меньшевиков отсутствует какая-либо массовая опора.

Именно интеллигентский состав организаций обусловил такую своеобразную многоцветность партии. Она существовала больше как совокупность мелкобуржуазных политических группировок, чем как массовая политическая партия. Диапазон колебаний в политических тонах меньшевизма был внешне, словесно весьма велик. Но фактически, по существу, основным было то, что несмотря на разногласия (вернее разноголосицу), различную политическую тактику, различную даже как будто оценку классов в революции, все течения от Потресова до Суханова мирно объединялись в одно политическое целое.

Не только Потресов и Гарви, но и Богданов и Дан защищали необходимость арестов (правда с соблюдением формальностей: ордера должны быть подписаны, за; номером и т. д.). Мартов резко выступал против арестов. Отдельные меньшевики - интернационалисты были даже арестованы. Тем не менее Мартов

решительно борется против раскола партии, как Дан решительно возражал бы против исключения арестованных интернационалистов из партии.

Корнилов борется не только против большевиков, но и против Советов вообще, в том числе значит и против меньшевиков. А приехавший из Могилева Либер, рисуя настроение офицерского корпуса, сообщал, что "среди подписей, под воззванием главного комитета союза офицеров о поддержке генерала Корнилова имеется подпись офицера, по своим убеждениям социал-демократа, партийного работника до революции и во время революции". И ничего, меньшевистский офицер- корниловец мирно уживался с Либером, как Дан мирно уживался с арестованными по приказу Церетелли меньшевистскими интернационалистами. И тот факт, что меньшевизм все же остался единым, показывает, что в разногласиях различных течений являлось действительно серьезным и что являлось словесной шелухой.

Левое интернационалистское крыло меньшевизма, так же как и все правые течения, главного врага видит в большевистском, пролетариате. В борьбе с готовящимся выступлением большевиков, так наз. "левые" полностью отказываются от всей своей программы, и не случайно за четыре дня до Октябрьского восстания - 21 октября - в "Искре" (N 5), органе мартовцев, появляется статья одного из руководителей этого течения и редактора органа - А. Мартынова: "Есть два пути, каким итти?", где он фактически отказывается от лозунга немедленной передачи земли и от контроля над производством и распределением, от всех радикальных экономических мероприятий.

Перед Октябрем быстрое развитие событий привело к тому, что стерлись грани между Даном и Мартовым. Дан внешне уступил Мартову, и Мартов по существу пошел за Даном.

Вот почему можно несмотря на оттенки политической фразеологии рассматривать меньшевизм в его отношении к Октябрьской революции как единое целое.

Политическая ситуация накануне Октября, революционизирование широких масс, грозившее окончательно свести на нет всякое влияние меньшевиков в рабочем классе и даже мелкой буржуазии, заставили меньшевистское руководство произвести тактический маневр видимого "полевения". В своих записках Суханов подробно рассказывает, как начали "леветь" меньшевики вместе с Даном.

"Дан протягивал руку Мартову", пишет в своих записках меньшевик Суханов. Он забывает прибавить, что сам Мартов теперь, когда от бесформенной критики нужно было переходить к определенным действиям, все более правел. Мартов настоял, чтобы в список кандидатов в Учредительное собрание по Петрограду был включен Церетелли которого однако, из-за возмущения даже меньшевистских рабочих, все же пришлось выбросить; Мартов, по свидетельству самого же Суханова, убеждал своих сторонников, что "тяготение к большевикам в настоящий момент совершенно несвоевременно. Сейчас для революции предстоит опасность слева, а не справа". Об этом же Мартов писал в своих статьях:

"Ведя агитацию за этот наш лозунг "вся власть демократии", меньшевики-интернационалисты ныне, когда идеи соглашения с буржуазией потеряли всякий кредит в народных массах, должны направить свою критику преимущественно против утопических и авантюристических представлений о формах и существе демократической власти или демократической диктатуры. Иначе нам грозит переход революционного движения из болота оппортунизма в трясину анархии.

"Вся власть демократии" не должна пониматься как "вся власть Советам". Но накануне Октября и Дан, и Мартов неожиданно начали леветь с катастрофической быстротой. На заседании предпарламента 24 октября они совместно проводят почти "большевистскую" резолюцию: "Прежде всего необходимы немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитета и решительное выступление по внешней политике с предложением союзникам провозгласить условия мира ,и начать мирные переговоры".

Суть этой левизны раскрывал сам Дан в речи на этом же заседании предпарла-

мента: "Мы, меньшевики, не хотели кризиса власти, мы готовы со всей энергией до последней капли крови защищать это Временное правительство", и только во имя спасения правительства, во имя сохранения в руках буржуазии основного, коренного, важнейшего во всякой революции - власти, Дан предлагает выбросить лозунг мира и земли. Это была попытка оторвать солдат от рабочих, натравить их, если возможно, на большевиков; это была попытка максимальными уступками сохранить власть капиталистического империализма в России. Когда разразилось Октябрьское восстание, то правые и левые меньшевики, твердо убежденные в том, что никакая социалистическая революция в России невозможна, делали все для того, чтобы это их убеждение претворилось в жизнь. Меньшевики, которые сейчас тщетно пытаются отрицать абсолютно несомненный факт их участия в интервенции и подготовке вооруженного свержения советской власти, забывают о том, как они встретили Октябрьскую революцию. В то самое время, когда вождь меньшевиков и меньшевистского ЦИК Дан на II съезде Советов уговаривал съезд принять его план, в то время, когда он обещал дать мир, хлеб, землю, свободу и все-все, только, чтобы массы не тронули правительства, когда он заявил, что правительства они не отдадут, правительство можно забрать только, перейдя через их труп, в это время меньшевик Никитин все время по телефону говорил нашим социалистическим организациям, чтобы они собрали одну-две сотни своих приверженцев и пошли в тыл нападающим" (на Зимний дворец). Если Дан не мог послать одну-две сотни приверженцев, то во всяком случае не из-за недостатка желания.

Всюду меньшевики организовывали вооруженное сопротивление Октябрьской революции. Тот самый Шер, который недавно сидел на скамье подсудимых, в день 25 октября из дома военного министерства непрерывно сносился по прямому проводу со Ставкой, требуя вооруженных сил для разгрома большевиков. Меньшевик Войтинский на северном фронте, меньшевик Жданов на западном фронте, меньшевик Иорданский на юго- западном фронте, - все они пытались собрать вооруженный кулак из частей, которые согласились бы защищать капитализм и подавить Октябрьскую революцию.

В 11 часов вечера 25 октября меньшевик Н. И, Иорданский, тогда комиссар юго-западного фронта, в разговоре по проводу со Ставкой предлагал свои услуги.

"Мы располагаем силами, чтобы подавить частичные выступления. Поэтому существует предположение, в случае необходимости взять инициативу в свои руки и если не послать отряд вПетроград, то обеспечить спокойствие в Киеве, приведя тамошних большевиков в состоянии неподвижности".

Это кавеньяковское предложение дополнялось тьеровскими советами:

"Вообще я должен сказать, что решительные действия правительства и его неколеблющаяся политика по отношению к анархическим элементам... увеличат активность поддержки и вольют уверенность в действие власти на местах".

В разговоре на следующий день тот же Иорданский благодарил за разъяснение, что Главковерх (сиречь Керенский) на компромиссы не идет. "Мы - сообщает Иорданский: - были бы совершенно выбиты из колеи, если бы повторились полумеры (!)3 - 5 июля ⁹ . И если усилия Войтинского, Жданова и Иорданского окончились так же безуспешно, как и усилия Дана и Никитина, то не меньшевики были тому виной.

Дан не отрицал участия меньшевиков в попытках вооруженной силой свергнуть социалистическую революцию: на заседаниях меньшевистских фракций ЦИК, Петроградского совета и предпарламента 3 ноября Дан говорил:

"В первые дни заговора была надежда, что он может быть ликвидирован военной силой, но попытки подавления оказались неудачными. Нападение на Петроград сделало защиту Петрограда делом пролетариата... Поэтому мы; встали на точку зрения соглашения: смысл соглашения заставить большевиков отказаться от идеи

⁹ ВИА, Фонд Ставки, с. 813, разговор Иорданского и Вырубова 26 октября.

власти Советов и признать равноправие всей демократии", Но Дан 3 ноября, после того как двинутые усилиями меньшевика Войтинского казачьи части Краснова оказались никуда негодной силой для подавлении большевистского Петрограда, снова был "левым". Другие меньшевики и теперь требовали вооруженного свержения пролетарской власти. Меньшевик Вайнштейн на том же совещании говорил:

"Если демократия не подавит большевизма, даже военными силами, это сделают за нее другие и вместе с большевиками раздавят революцию и пролетариат".

Выступившая от имени меньшинства (почти половины) ЦК Зарецкая заявила: "По отношению к большевистскому правительству наши задачи те же, как и по отношению к царизму". В заключительном слове Дан раскрывал смысл своих попыток соглашения с правым крылом большевизма: "большевики уже раскалываются благодаря нашей тактике". И дальше он намечал перспективы, которые были общими уже и для левых и для правых.

"Когда этим соглашением мы отвлечем от большевиков более здоровые элементы пролетарских масс, тогда создастся почва для подавления солдатчины, группирующейся вокруг Ленина".

Через несколько дней в передовице "Рабочей газеты" от 6 ноября снова в ответ на упрек ушедшей половины ЦК разъяснялось существо левой тактики:

"Теперь кажется и слепой должен видеть, что искренние и честные стремления небольшевистской партии и демократии путем соглашения добиться прекращения гражданской войны не только не укрепили большевизм в его бандитской заговорщицкой форме, но наоборот ускорили его разложение. И что бесконечно важно - "соглашательство", за которое нас только клеймили, ускорило отход пролетарских масс от большевистских захватчиков... Но в конце концов без пролетариата это (большевизм) - мыльный пузырь - достаточно надавить его, чтобы он лопнул".

Эта попытка всяческими способами оторвать рабочие массы от большевизма и затем надавить на пролетарскую революцию так, чтобы она лопнула, делалась неоднократно меньшевиками в течение всех тех лет, которые прошли со времени Октябрьской революции.

Через месяц после Октябрьского восстания на экстренном всероссийском съезде меньшевиков Дан давал такую оценку Октябрьской революций:

"Я согласен с Либером, - говорил он, - насчет превалирования в нашей революции деклассированных элементов... Этой особенностью движения и объясняется реакционный, контрреволюционный характер большевистской диктатуры. Но все же нужно признать, что в движение это стянуто огромное большинство пролетарских масс, подчиненных ему иллюзией с помощью штыков совершить социальный переворот. Эта иллюзия настолько глубоко проникла в рабочие массы, что даже петроградские рабочие-меньшевики иногда спрашивают: а почему это невозможно?"

Из этих настроений даже меньшевистских рабочих Дан делал только один вывод:

"И сейчас мы готовы итти к созданию однородного социалистического министерства, если нет другого средства спасения. Но это не значит, что мы делаем шаг вперед. Мы стремимся таким путем дать возможность пролетариату наиболее безболезненно отступить с занятых им анархически-синдикалистских позиций". То же самое провозглашал и Мартов. Он точно так же соглашался на компромиссы, то-есть на то, чтобы допустить большевиков к участию в правительстве буржуазных социалистов, но при одном условии: "конечно, вопрос о буржуазном характере революции должен стоять вне компромиссов".

Тот же самый Мартов, весной 1918 г., на основании "точного" и "всестороннего" анализа, пришел к еще более изумительному выводу: диктатура в советской России "осуществляется интеллигентской богемой (!!), известной частью городского пролетариата и приобщив-

шейся к власти части мелкой буржуазии!... Что это господство социально-разношерстных слоев не случайно, - умозаключал Мартов, - а коренится в общих условиях русской жизни, подтверждается тем, что и там, где нет большевистской диктатуры, правят те же слои, что у нас. На Украине например правят те же социально- разношерстные элементы". К этому Мартов добавлял, что в, конгломерате элементов, составляющих партию большевиков, первое место бесспорно принадлежало мелкобуржуазным слоям.

Все эти контрреволюционные откровения, политые елеем "марксистских" словечек, Мартов приводил в своей лекции о мелкобуржуазной стихии в российской революции, читанной им в Москве 14 апреля 1918 г. ¹⁰ .

Приблизительно через месяц по приказу из Версаля последовало выступление чехо-словаков, под прикрытием которой оформилась эсеровская директория. Само собой разумеется, что, будучи последовательным и исходя из приведенных вполне официальных для партии тезисов своего вождя, меньшевизм должен был выступить ярым защитником учредиловской контрреволюции. И если Мартов все же дезавуировал слишком усердную солидаризацию Майского с восточной эсеровско-кадетской контрреволюцией, то не из-за избытка теоретического мужества и политической последовательности.

Левые и правые меньшевики осуществили только определенное разделение труда. До тех пор, пока была надежда, что левыми фразами удастся оторвать рабочие массы от большевиков, или удастся под знаменем левоменьшевистской реакции мобилизовать широкие мелкобуржуазные слои и противопоставить их пролетариату, - до тех пор левый меньшевизм пытался нащупывать эти мостики, не принимаясь непосредственно за прямую вооруженную борьбу против советской власти. Он ограничивался тем, что ее прикрывал. Левый меньшевизм обнаруживал известные колебания в период гражданской войны, когда буржуазная контрреволюция очень быстро перерастала в типичную генеральско- помещичью реакцию. Но левый меньшевизм изжил все свои колебания с того момента, как революция начала выкорчевывать в СССР последние капиталистические силы.

То, что в жестокой гражданской войне пролетариату удалось удержать в своих руках власть, сохранить и укрепить союз с основными массами крестьянства, в неслыханно быстрый срок восстановить разрушенное народное хозяйство и наконец приступить во главе трудящихся масс Советского союза, к выполнению невиданного еще в истории человечества плана ликвидации капитализма, завершая построение фундамента социалистического общества - все эти факты ничего не значили для меньшевиков.

Для них и сейчас задача заключалась в том, чтобы реставрировать так зверски и дико нарушенные большевиками нормальные буржуазные отношения. Задача заключалась в том, чтобы реставрировать капитализм.

Потеряв какую бы то ни было опору внутри страны, на которую можно было бы рассчитывать как на достаточную для свержения большевизма силу, левый меньшевизм вместе с правым переходит на позицию интервенционистскую.

По-прежнему исходя из того, что все законы исторического развития отрицают возможность социализма в России, что никакая диктатура пролетариата здесь немыслима, весь меньшевизм в целом делает все, чтобы подорвать ту гигантскую социалистическую стройку, которая ведется пролетариатом. Он выступает здесь как левый фланг объединенного империалистического фронта против побеждающего социализма.

Вся история меньшевизма в предоктябрьский период, равно как и в послеоктябрьский, служит лишь наглядным подтверждением той характеристики мелкобуржуазных партий, какую Ленин дал им в июле 1917 года: "Во всем решающем, во всем важном мелкобуржуазная демократия всегда оказывалась в хвосте буржуазии, более сильным придатком ее, послушным орудием в руках финансовых королей".

¹⁰ См. изданные бюро ЦК РСДРП тезисы этой лекции.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - М. Югов:

Комментарии: