Как наука политическая по преимуществу, история во все времена была наиболее ходким орудием борьбы на идеологическом фронте. Что касается истории Великой французской революции, протекавшей в чрезвычайно острых формах классовой борьбы до террора и гражданской войны включительно, то наибольший интерес к ней всегда совпадал с эпохами новых социальных катаклизмов: 48-й год во Франции, Парижская Коммуна, русская революция 1905 года неизменно давали мощный толчок дальнейшей разработке тех или иных сторон Великой буржуазной революции. В богатейшем опыте этой эпохи позднейшие историки в сущности искали разрешения жгучих проблем своей современности, причем как тематика, так и трактовка событий определялась социальной базой того или иного исследователя.

Октябрьская революция снова оживила этот интерес к героической эпохе в истории буржуазии. Об этом свидетельствует как наша марксистская историческая продукция последних 10 - 12 лет, так и многочисленные работы западноевропейских, преимущественно французских, буржуазных историков, посвященные этой эпохе. В борьбе с большевизмом французские империалисты мобилизовали своих как либеральных, так и реакционных ученых. Нашумевшая брошюра Олара "Насилие и Французская революция" (1921 г.) или "Французская революция" Пьера Гаксотта почти в одинаковой степени проникнуты ненавистью к коммунизму и диктатуре пролетариата, осуществляемой в Советской России. Параллельно и тем же единым фронтом шла борьба буржуазных историков с революционным марксизмом-ленинизмом, этим испытанным оружием пролетарской борьбы. "До сих пор история не сохранила воспоминания о какой-либо революции, которая была бы борьбой антагонистических классов в собственном смысле этого слова", - писал известный знаток экономической истории Франции - Анри Сэ. "Марксизм - ограниченная теория, поскольку она полагает, что голова всегда управляется желудком", - читаем в одной из статей Олара, написанных им для белоэмигрантского журнала ¹ .

Особняком в этой борьбе стоял проф. Альбер Матьез. Одно время член французской компартии, потом беспартийный радикал, входивший в Комитет интеллектуального сближения между Францией и Советской Россией, крупнейший специалист по истории Великой французской революции, считавший себя марксистом, "другом Советской России" - Матьез во многом разделял наши научные установки, широко применяя классовый анализ к своим историческим работам, в которых определенно чувствовалось влияние практики победоносной пролетарской революции. Реабилитируя Робеспьера, якобинскую диктатуру и террористический режим, он становится в резкую оппозицию Олару и его школе. Правда, Матьез никогда не был последовательным марксистом, на что неоднократно указывал наш журнал в рецензиях на его новейшие работы, большая часть которых была переведена за последние годы на русский язык. И самое безоговорочное увлечение Робеспьером не было какой-то случайностью: оно свидетельствовало о том, что, оставаясь на мелкобуржуазной точке зрения, Матьез никогда не мог понять, что мелкая буржуазия, политическим представителем которой был "неподкупный", уже в силу своей классовой сущности была неспособна разрешить те грандиозные социальные проблемы, которые стали перед революцией, как только она исчерпала свое буржуазное содержание. Отсюда - переоценка Матьезом так называемых "вантозовских законов, которые, по его мнению, означали приступ к "социальной революции". Менее всего можно было считать Матьеза

¹ "Голос минувшего" на чужой стороне" 1926, с. 7 - 8.

марксистом по его подходу к вопросу о диктатуре, под которой он всегда разумел лишь парламентскую, а не революционную диктатуру. Как бы то ни было, за последнее время мы считали Матьеза и его группу хотя и стоящими на перепутьи, но значительно приближавшимися к нам. На этом этапе мы считали полезным его сотрудничество, поскольку, в своих работах он вел борьбу с революционными силами Франции и открыто выражал свои политические симпатии Советской России. Поэтому и ряд товарищей наших находил тогда возможным сотрудничать в его журнале "Annales historiques".

С новой стадией развития, в которую вступил за последние два года Советский Союз, с одной стороны, и капиталистический мир, с другой, - Матьезу пришлось занять более определенные позиции, более четко выявить свою политическую и научную платформу. Перед ним были две дороги: либо дальнейшее приближение к нам (в эпоху пролетарской революции переход отдельных представителей интеллигенции и даже целых групп на сторону рабочего класса вполне закономерен), либо присоединение к лагерю наших врагов. Матьез, как сейчас увидим, предпочел последнее.

Типичный представитель радикально настроений мелкобуржуазной интеллигенции, Матьез готов был примириться с существованием диктатуры пролетариата в Советской России, поскольку он надеялся на близкое перерождение ее в любезную его сердцу демократию.

Новая историческая полоса, в которую вступило наше пролетарское государство за последние два-три года, разбило эти иллюзии вдребезги. Неожиданные для буржуазного мира грандиозные успехи нашего социалистического строительства, воскресившие среди империалистов идею единого антисоветского блока и вооруженной интервенции против Советской России, чрезвычайное обострение классовой борьбы в нашем Союзе, бросившие между прочим часть наших ученых в ряды подпольных контрреволюционных вредительских организаций, неизбежные суровые репрессии, которым подверглись участники этих организаций, наконец, наступление грандиозного мирового кризиса и рост революционного движения в капиталистических странах и колониях, - все это повело к созданию единого фронта мировой буржуазии и ее идеологов против страны Советов. Недавний процесс Промпартии неопровержимо доказал всю реальность и близость вооруженной интервенции, подготовляемой Францией и ее союзниками против Советского государства. Эта новая ситуация повела к дальнейшей дифференциации среди западноевропейских историков: она толкнула Матьеза в объятия его вчерашних политических противников.

Уже в статьях о Бабефе, напечатанных в "Revue des cours et conferences" за 1929 год, Матьез решительно разошелся с Марксом в оценке Бабефа, у которого, по мнению Матьеза, не было никакой самостоятельной коммунистической системы. С точки зрения Матьеза вся социальная программа Бабефа может быть выведена из вантозовских законов ² .

Предисловие к "Термидорианской реакции", помеченное июлем 1929 г., определенно свидетельствовало о том, что Матьез сильно колебнулся вправо. "Я пишу, - говорит он там, - не для того, чтобы катехизировать или чтобы рекрутировать сторонников с той или с другой стороны, а лишь для того, чтобы учить и ознакомлять с фактами. Я считал бы себя упавшим в собственных глазах, если бы я, берясь за перо, заботился о тех или иных политических партиях, которые извлекли бы из моих писаний выводы для политики нынешнего дня во Франции или за границей. Пусть люди действия - красного, черного, или белого - стараются использовать мои книги для своего дела, это неприятность, которую я должен переносить спокойно. Ни их похвалы, ни их оскорбления не заставят меня отклониться от моего пути. Если история - политика прошлого, то это не является еще основанием для того, чтобы делать ее низкой прислужницей политики, тем более политики настоящего

² См. "Revue des cours et confirences", 1929, NN 14, ст. 15.

(разрядка моя - Н. Л.). Она не имеет иного смысла, как совершенно независимо говорить то, что она считает истинным; тем хуже для тех, кому эта истина неприятна" ³ .

Итак, да здравствует аполитичная наука! Матьезу безразлично, кто будет его хвалить или критиковать: "красные" или "черные", советские марксисты или французские черносотенцы типа Гаксотта, Ленотра или Барту!

Почтенный историк с необычайной легкостью позабыл, что именно "красные" оценили в нем крупнейшего из современных исследователей Великой французской революции, что именно в Советской России его работы приобрели наибольшую популярность, что только советские историки-марксисты поддерживали его в борьбе с либеральными и реакционными историками, тогда как "белые" (школа Олара) презрительно замалчивали его труды, а "черные" третировали его как "террориста за работой" или как "профессора гражданской войны на кафедре Сорбонны".

Уже это выступление Матьеза нельзя расценивать иначе, как подготовку к сдаче им своих позиций перед контрреволюционным блоком либеральных и реакционных историков, как недвусмысленную попытку отмежеваться от марксизма, особенно в лице его последовательных представителей - советских историков-коммунистов ⁴ .

В дальнейшем Матьез не удержался и на этой позиции и пошел дальше к полному и окончательному разрыву со своим научным и политическим прошлым. 18 января 1931 г. в бульварной газетке "Matin" появился протест представителей французской интеллигенции против расстрела 48 вредителей, организаторов голода. Среди прочих "защитников цивилизации", вроде адвоката Кампинчи, выступающего во французских судах в качестве политического защитника наших белоэмигрантов, красуется и имя профессора Сорбонны Альбера Матьеза. А двумя месяцами раньше Матьез выступил на страницах своего журнала с демонстративным вызовом советской исторической науке ⁵ .

В сентябрьско-октябрьском номере "Annales historiques" он поместил статью казанского доцента Бушмакина, посвященную разбору различных точек зрения на 9-е термидора в новейшей исторической литературе ⁶ . К этой статье, дающей совершенно беспомощный анализ различных концепций 9-го термидора и извращающей концепцию т. Фридлянда, Матьез сделал редакционное примечание, которое заслуживает быть приведенным целиком.

"... Мы публикуем, - пишет Матьез, - эту статью одного из наших русских корреспондентов без пространных комментариев, которых она заслуживает. Наши читатели сами восполнят этот пробел. Но нам казалось интересным познакомить их с методом многих современных русских историков. Этот метод состоит, во-первых, в том, что они строго разделяют и даже противополагают друг другу политическое и социально-экономическое об'яснение событий, во- вторых, - в том, что в прошлом они всюду выискивают борьбу классов, даже в тех случаях, когда эту борьбу нельзя выявить за отсутствием какого-либо документа, даже в тех случаях, когда те, которые принимали в ней участие, даже не подозревали об этом (meme ceux qui la menerent n'en eurent pas conscience). Одним словом этот метод состоит в том, что историческую науку, которая является только истолкованием текстов, подчиняют априорной догме, которая и является своеобразным марксизмом, понимаемым и применяемым на манер катехизиса (Subordonner la science historique a un dogme a priоri qui est un certain marxisme, compris et pratique a la facon d'un cathechisme)".

Это как нельзя лучше доказывает, что в этой стране в настоящее время история слишком часто перестает быть независимой и покорно уступает давлению всемогущей политики, которая навязывает ей свои концепции, свои очередные лозунги, даже свои выводы. Можно, наконец, заметить, что г. Бушмакин, повидимому, не читал моих последних очерков, посвященных термидорианскому кризису, делу Легрэ и заседаниям 4 и 5 термидора обоих Комитетов - Комитета общественного спасения и Комитета общественной безопасности".

Как видит читатель, вся соль этого примечания вовсе не в оценке действительно слабой статьи никому неведомого, малокомпетентного Бушмакина (Матьез мог ее и не печатать, мог снестись

³ A. Mathiez, La reaction thermidorienne, p. VII-VIII.

⁴ Рецензия на эту работу была помещена в N 15 журнала "Историк- марксист".

⁵ Это выступление было тогда же отмечено мною на заседании Секции промышленного капитализма Института истории Общества историков- марксистов.

⁶ "Le neuf Thermidor dans la nouvelle litterature historique" par M. Bouchemakine, Ann hist", 1930, N 5.

по поводу нее с теми советскими историками, с которыми он годами поддерживал связь, но он этого не сделал!): злополучная статья послужила лишь удобным предлогом, чтобы обрушиться на советскую марксистскую историческую науку вообще.

Обвинения, выдвинутые против нас Матьезом, настолько неожиданны и неприличны в устах человека, до последнего времени претендовавшего на звание марксиста, и в то же время настолько мало оригинальны, что казалось на них не стоило бы и возражать серьезно. Но положение Матьеза как главы определенной, до сего времени близкой к нам школы, а также публичный характер его антисоветского и антимарксистского выступления заставляет нас дать ответ по существу.

Итак, нашей марксистской исторической науке предъявлены следующие четыре обвинительных пункта: 1) она не понимает, что одно и то же явление можно объяснить и политическими, и социально-экономическими причинами;2) она ищет борьбы классов даже там, где ею и не пахнет; 3) она превратила марксизм в догму, в катехизис; 4) она - и это самое ужасное - откровенно партийна!

Поводом к первому обвинению могла послужить статья новоявленного историка Бушмакина, за которого мы ни в какой мере не отвечаем. Никто из советских историков, действительно занимающихся историей Великой французской революции, не сомневается, что непосредственной причиной переворота 9-го термидора были разногласия внутри самого революционного правительства. Но подлинный марксист не может остановиться на политической поверхности явлений: он должен вскрыть классовую природу этих разногласий; ибо 9-е термидора - событие чисто "политическое" - имело столь важные социально-экономические последствия, что в конечном счете оно может и должно быть об'яснено теми социально-экономическими сдвигами и обусловленным ими изменением в соотношении классов, которые предшествовали термидорианской катастрофе.

Второе. Как это ни странно, но "марксисту" Матьезу невдомек, что борьба классов не перестает быть борьбой классов и в тех случаях, когда она ускользает от сознания самих ее участников. И тут приходится привести цитату из Маркса, хорошо известную любому студенту наших социально- экономических вузов, но на сей раз позабытую Матьезом.

"Если в обыденной жизни, - читаем в "18-м брюмера", - различают между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и делает на самом деле, то еще более следует различать в исторической борьбе между фразами и иллюзиями партий и их действительным организмом, их действительными интересами, между их представлением о себе и их реальной природой ⁷ .

А несколькими строками выше Маркс говорит:

На различных формах собственности, на социальных условиях существования поднимается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, понятий и мировоззрений. Весь класс творит и формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отношений. Отдельный индивидуум, получая свои чувства и взгляды путем традиции и воспитания, может вообразить себе, что они-то и образуют действительные мотивы и исходную точку его деятельности" ⁸ .

"Mutatis mutandis", это замечательное место можно применить и к самому проф. Матьез, который, беря на себя роль какого-то "беспристрастного" суперарбитра между "белыми" и "красными", воображает, что он стоит выше классов и партий и служит одной лишь научной истине. В действительности же как его прежние колебания, так и его теперешняя позиция отражают настроения мелкого буржуа, вечно колеблющегося между пролетариатом и крупной буржуазией. Это, конечно, не значит, как отметил тот же Маркс, что "все демократические представители - shopkeepers (лавочники) или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от лавочников, как небо от земли. Их делает представителями мелкой буржуазии то, что их мысль не выходит за пределы жизненной обстановки, которых не переступает мелкая буржуазия, и что они

⁷ К. Маркс, 18 брюмера Луи Бонапарта, "Б-ка марксиста", вып. VII, с. 34.

⁸ Там же, с. 33 - 34.

поэтому теоретически приходят к тем же задачам и решениям, к которым мелкий буржуа приходит практически, благодаря своим материальным интересам и своему общественному положению. Таково и вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и классом, который они представляют" ⁹ .

Подписывая протест представителей французской интеллигенции, или печатая свое примечание о методах научной работы современных советских историков, проф. Матьез воображает, что спасает принципы "цивилизации", попираемые советскими террористами, или защищает "чистую", "объективную", "внепартийную" науку. На самом же деле он является не более как рупором "взбесившегося мелкого буржуа", который держит сейчас общий фронт со всеми господствующими классами. Выступая против революционного марксизма в области исторической науки в тот момент, когда все реакционные силы открыто подготовляют вооруженную интервенцию против Советского Союза, Матьез, сознательно или бессознательно, вступает в тот общий антисоветский хор, которым дирижируют заправилы европейской империалистической политики, и тем самым берет на себя в этот решающий исторический момент долю ответственности за подготовляемую интервенцию и ее последствия.

Проф. Матьез утверждает далее, что вся историческая наука является и сводится только к истолкованию текстов. Он не хочет понять, что как выбор текстов, так и их истолкование определяются прежде всего социально- политическим лицом историка. В противоположность Матьезу мы утверждаем, что история была и остается одной из самых "партийных" наук, что - сознательно или бессознательно - историки всегда выполняют определенный социальный заказ, и чем крупнее фигура историка как ученого, тем ярче выступает в его работах его связь с определенными классами или политическими группировками. И это в одинаковой степени относится как к буржуазным, так и к пролетарским историкам. Разве Моммзен не имел в виду Бисмарка, когда искал свой идеал социальной монархии в эпохе императорского Рима? Разве все работы Олара не пропитаны стремлением найти в истории Великой революции оправдание той борьбе за "вечные" принципы демократии, которую французские радикалы так плохо вели в эпоху 3-ей республики? Разница лишь в том, что последовательные марксисты открыто признают и подчеркивают, что, беспощадно вскрывая все формы классовых противоречий и классовой борьбы как в прошлом, так и в настоящем, и доказывая историческую неизбежность замены современного капиталистического общества социалистическим, они тем самым помогают пролетариату в его классовой борьбе с буржуазией. В этом смысле мы не стыдимся признать, что наша марксистская наука находится "на службе" у пролетариата и коммунистической партии, но гордимся этим.

Если г-н Матьез отныне отдает свое перо на службу французскому империализму - тем, хуже для него! При этом невольно вспоминаются слова Ленина: "Учение Маркса вызывает к себе во всем цивилизованном мире величайшую вражду и ненависть всей буржуазной (и казенной, и либеральной) науки, которая видит в марксизме нечто вроде "вредной секты". Иного отношения нельзя и ждать, ибо "беспристрастной" социальной науки не может быть в обществе, построенном на классовой борьбе. Так или иначе, но вся казенная и либеральная наука защищает наемное рабство, а марксизм объявил беспощадную войну этому рабству. Ожидать беспристрастной науки в обществе наемного рабства такая же глупенькая наивность, как ожидать беспристрастия фабрикантов в вопросе о том, не следует ли увеличить плату рабочим, уменьшив прибыль капитала" ¹⁰ .

Остается еще один пункт, после чего мы можем распрощаться с г. Матьезом. Обвинение в том, что мы превращаем марксизм в "догму", в некий

⁹ К. Маркс, 18 брюмера Луи Бонапарта, "Б-ка марксиста", вып. VII.

¹⁰ Ленин, Собр. соч., т. XII² , с. 54 "Три историка и три составных части марксизма".

"катехизис", - не ново: оно выдвигалось ревизионистами всех мастей против представителей подлинного, не кастрированного революционного марксизма. Хорошо известно, что сам Маркс видел особую ценность своей теории в том, что "она по самому своему существу есть теория критическая и революционная".

Так беспощадная логика классовой борьбы вскрыла до конца мелкобуржуазную сущность теоретических и политических установок Матьеза и толкнула его в стан наших врагов.

В одном из частных писем, которые мы однако считаем себя в праве использовать как имеющие общественно-политическое значение, Матьез договаривается до реакционнейших и чисто идеалистических благоглупостей вроде того, что как бы "и краток был период террора в эпоху французской революции, его, видите ли, "было достаточно, чтобы заставить народ ненавидеть республику и задержать на целое столетие торжество демократии". Но ведь ничего подобного не писал никогда даже Олар, по сравнению с которым до сих пор мы считали Матьеза весьма левым!

А в последнем номере своего журнала (январь 1931 г.) Матьез возобновляет свою атаку против нас, с удовольствием ссылаясь на статью белоэмигранта Востокова ("Le Monde slave"). Какая трогательная картина: "друг Советской России" под ручку с русским белоэмигрантом! Чем это лучше, чем сотрудничество г. Миркина-Гецевича в оларовском "La Revolution francaise"? И не пора ли г. Матьезу пригласить наших белоэмигрантов для сотрудничества в "Annales historiques"? Кто знает, может быть и до этого доживем!

Анализируя научные работы Матьеза, мы всегда вскрывали в той или иной степени их псевдомарксистский характер. Теперь это надо сделать более решительно и более четко.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. Лукин:

Комментарии: