В исторической литературе неоднократно подчеркивалась и подчеркивается крайняя тяжесть материальных взысканий по Варварским правдам, пагубно отражавшихся на положении широких масс населения: не будучи в большинстве случаев в состоянии выплатить высокие виры и пени, свободные варвары теряли свое имущество и свободу. Подчеркивая это обстоятельство и отмечая его большую роль в процессе феодализации, представители исторической науки, насколько мне известно, до сих пор даже и не ставили вопроса о том, почему в демократическом обществе возникло явление, которое прямо отрицало принципы демократии, так как вело к разорению массы.

Что же представляли собой реально материальные взыскания по Варварским правдам в меровингскую и каролингскую эпохи? Виры и пени исчисляются в Правдах, как известно, на солиды и денарии. Солид эпохи меровингов - это римский золотой солид (auretis) "Константина, скачала чеканившийся в количестве 72, а потом (приблизительно со времени Юстина) 84 штук из фунта золота. Золотые монеты Меровингов чеканились как подражание этому соледу, который был основою франкской, бургундской, алеманской и баварской монетной системы. Если солид, обычно чеканившийся тавиде его золотых "третей" (tremisses), был однообразною у разных варварских племен монетною единицею, то мелкая серебряная монета - денарий - таким однообразием не отличалась: у салических франков считали 40 денариев в солиде, у франков рипуарских, алеманов и баваров - 12 денариев в солиде. Малые серебряные денарии салических франков, повидимому, были видоизменением позднеримских полусиликв, которых считалось (со времени Юлиана) 48 в золотом солиде.

Большие денарии (или так называемые сайги) рипуаров, алеманов и баваров - это старые римские серебряные денарии, со времен Нерона чеканившиеся по 96 штук из фунта серебра. Денарии считались разменной монетой, основной же монетной единицей были золотые солиды и их трети. При Каролингах была проведена монетная реформа, в результате которой вместо золотых солидов стали чеканиться серебряные, по 22 солида из фунта. Эти серебряные солиды делились на серебряные денарии, по 12 денариев в солиде. Лишь у салических франков до начала IX века держалось старое деление солида - на 40 денариев¹ . Монетная реформа была вызвана истощением на Западе драгоценных металлов, особенно золота; новый, серебряный солид со своей номинальной ценности равнялся трети прежнего золотого солида, но был равен ему по своей реальной ценности благодаря вздорожанию денег в условиях натурального хозяйства. Поэтому, в конечном счете, не произошло никаких изменений в системе вир и пеней, выраженных в Варварских правдах в монетной единице. За преступления и проступки виновные должны были платить

столько же солидов, сколько платили и раньше, только теперь (при Каролингах) платили не золотыми, а новыми, серебряными солидами. В смысле реальной ценности, т. е. покупной силы, каролингский солид, в сущности, представлял собой то же, что и старый солид, эпохи Меровингов. Само собой разумеется, что в условиях натурального хозяйства в обществе раннего средневековья монета в огромном большинстве случаев была только мерилом ценности, а не платежным средством. И если в той или иной Правде мы читаем, что за данную вину платится столько-то солидов, то в действительности это значило, что вносился определенный натуральный эквивалент этих солидов, причем натуральные эквиваленты золотого солида Меровингов и серебряного солида Каролингов не могли в силу вышеуказанных соображений о реальной ценности солида резко разниться друг от друга.

Чему же реально равнялись материальные взыскания по Варварским правдам, определенные в них, как известию, в солидах и денариях? Ответ на этот вопрос прежде всего можно найти в Рипуарской правде. 12-й параграф XXXVI статьи этой Правды, относящийся к VI в., гласит следующее: "Если кто будет платить вергельд, быка рогатого, зрячего и здорового пусть отдает за два солида. Корову рогатую, зрячую и здоровую - за 3 солида. Коня зрячего и здорового - за 12 солидов. Кобылицу зрячую и здоровую - за 3 солида. Меч с ножнами - за 7 солидов. Меч без ножен - за 3 солида. Броню добрую - за 12 солидов. Шлем исправный - за 6 солидов. Поножи добрые - за 6 солидов. Щит с копьем - за 2 солида. Ястреба неприрученного - за 3 солида... Ястреба прирученного - за 6 солидов".

В параллель к этим данным Рипуарской правки можно привести данные Бургундской правды, в параграфе 1-м статьи IV которой раб расценивается в 25 солидов, конь лучший (caballus optimus) - в 10 солидов13, конь средний (mediocris) - в 5 солидов, кобылица - в 3 солида, бык - в 2 солида и корова - в 1 солид. Для каролингского периода важны данные Алеманской правды, в которой конь расценивается не больше чем в 6 солидов² , кобылица - не более чем в 3 солида³ , лучший бык (summus bos) - в 5 третей солида⁴ , средний бык - в 4 трети солида⁵ . В Саксонской правде бык расценивается в 1 солид⁶ .

Возьмем некоторые, наиболее типичные денежные виры и пени Варварских правд и переведем их на соответствующие натуральные эквиваленты, чтобы получить приблизительное представление о реальной величине взысканий за разные преступления и проступки.

По Рипуарской правде, 200 солидов, т. е. приблизительно 100 быков (если руководствоваться тарифом 12-го параграфа XXXVI статьи той же Правды), полагалось за убийство свободного человека⁷ . Такое же взыскание полагалось за оскопление свободного человека⁸ и за ограбление могилы⁹ . За убийство женщины возрастом до 40 лет, способной к деторождению, вира была определена в 600 солидов¹⁰ , т. е. приблизительно в 300 быков; такой же размер взысканий был определен за убийство антрустиона¹¹ и графа¹² , за ночной поджог¹³ и кражу стада животных¹⁴ . 100 солидов, т. е. приблизительно 50 быков, полагалось за причинение глухоты на одно ухо¹⁵ , за вырванный глаз¹⁶ , отсечение носа¹⁷ , руки¹⁸ , ноги¹⁹ . 50 солидов, т. е. приблизительно 25 быков, платилось за отрубленный большой палец руки²⁰ , за удар с поломом кости²¹ или с пролитием крови²² .

Если мы приложим тарифы XXXVI статьи Рипуарской правды к нормам взысканий другой франкской Правды - Салической, то получим следующие данные: 200 солидов, т. е. 100 быков, полагалось за убийство свободного варвара²³ , втрое больше - за убийство женщины, способной к деторождению²⁴ , несовершеннолетнего мальчика²⁵ , королевского графа²⁶ или антрустиона²⁷ ; 100 солидов, т. е. 50 быков, - за изувеченную руку или ногу, лишение глаза или носа²⁸ ; 63 солида, т. е. 31 1/2 быка, -

за ограбление свободного человека²⁹ , поджог дома³⁰ , покушение на убийство³¹ ; приблизительно столько же - за кражу стада³² ; 50 солидов, т. е. 25 быков, - за отрубленный большой палец на руке или на ноге³³ ; 45 солидов, т. е. 22 быка, - за кражу из дома со взломом³⁴ , кражу быка - вожака стада³⁵ , кражу дичи³⁶ , а также рыболовной сети из реки³⁷ и за увоз сена с чужого луга³⁸ ; 35 солидов, т. е. 17 1/2 быков, - за кражу коровы с теленком³⁹ или нескольких свиней из стада⁴⁰ ; 30 солидов, т. е. 15 быков, - за кражу раба, коня или упряжного животного⁴¹ ; 15 солидов, т. е. 7 1/2 быков, - за потраву жатвы⁴² , кражу из сада⁴³ , повреждение изгороди⁴⁴ , неявку на суд по неуважительной причине⁴⁵ .

Материальные взыскания в других Правдах меровингской и каролингской эпох приблизительно носят такой же характер и так же поражают своей величиной, как и 'взыскания во франкских Правдах.

Чтобы лишний раз подчеркнуть огромную величину всех этих материальных взысканий, отмечу такое обстоятельство: на основании Салической правды, стада рогатых животных в 12 и 25 голов⁴⁶ можно считать обычными у франков. Между тем, если судить по тарифам Рипуарской правды, то стада в 25 рогатых животных даже недостаточно для уплаты пени за некоторые виды членовредительства. Не надо еще забывать, что при всяком нанесении имущественного ущерба, кроме положенных пеней, требовалось еще полное возмещение самого ущерба (capitale et dilatura)⁴⁷ , а в статьях, где идет речь о членовредительстве, упоминается особая плата на лечение⁴⁸ .

Чрезмерная величина материальных взысканий Варварских правд, совершенно непосильная для рядового крестьянского хозяйства, может быть объяснена только тем, что эти виры и пени возникли еще в родовом обществе и платились родом роду.

Припомним, что сообщает Тацит о кровной мести и замене ее соответствующими материальными взысканиями у древних германцев. "Обязательно у них, - говорится у Тацита, - принимать как вражду, так и дружбу отца или родича. Вражда, однако, не остается вечно непримиримой: даже и убийство выкупается известным количеством крупного и мелкого скота, причем удовлетворение получает весь род"⁴⁹ . В другом месте своей "Германии", говоря о судебных функциях народного собрания племени и о наказаниях смертью за наиболее тяжкие преступления, Тацит замечает: "Но и более легкие проступки наказываются сообразно их характеру. Уличенные платят взыскания ввиде определенного количества коней и мелкого скота; часть пени идет королю или племени, часть уплачивается самому истцу и его родичам"⁵⁰ . Приведенные тексты Тацита определенно свидетельствуют, что междуродовая "вражда", которая могла "выкупаться" скотом, возникала у древних германцев не только в результате убийства. Поводом к ней могло быть также воровство и иные проступки*. Конечно, те виры и пени, которые платил род обиженному роду во избежание кровной мести, не могли не быть тяжелыми для плательщика, но во всяком случае они не вели к его разорению; в противном случае род обидчика не пошел бы на соглашение

* О том, как "вражда" и в более позднее время могла возникать даже по малозначительному, с нашей точки зрения, поводу, свидетельствует один любопытный пассаж из лангобардских законов короля Лиутпранда (начало VIII в.). Там приводится случай кражи одежды женщины во время ее купанья, в результате чего потерпевшая должна была возвратиться домой в обнаженном виде. Король распоряжается, чтобы виновник кражи, во избежание возникновения вражды между родичами, уплатил женщине за оскорбление сумму, равную вергельду свободного человека. "Потому мы выносим такое постановление, - говорит король, - что если разыщет его (т. е. вора) брат или муж или иной (близкий) родственник этой женщины, он заведет с ним драку, и тот, кто одолеет, убьет другого. Так уж пусть лучше живой заплатит свой вергельд во избежание в случае смерти (т. е. убийства) вражды между родичами и уплаты большей виры" (Liutprandi Leges annó XXI, с. 135, VI).

с родом обиженного. Платеж распределялся между отдельными семьями, на которые распадалось кровное сообщество, причем все семьи безропотно несли свою долю участия в платеже пеней. Наиболее состоятельные семьи, надо думать, платили охотнее других, так как они более других могли пострадать от кровной мести. Мало того, что они были более других уязвимы в имущественном отношении, самая их личность более других подвергалась угрозе: достаточно припомнить практиковавшийся в родовом обществе обычай, согласно которому родичи убитого, чтобы сделать месть более ощутимой для враждебного рода, мстили наиболее значительным его членам, а не самому убийце. Обстановка изменилась с разложением родовых отношений, образованием классов и нарождением государства. Получив возможность прибегать к защите короля и его служащих, отдельные семьи, входившие в состав кровного сообщества, стали тяготиться круговой порукой между родичами и стремились от нее освободиться. В данном случае стоит только припомнить титул LX Салической правды, рисующий церемонию "отказа от родства". Желающий порвать с родом и родичами являлся в маллюс "перед лицо тунгина", ломал там "при палки мерою в локоть" и, разбросавши в разные стороны обломки, заявлял, "что он отказывается от соприсяжничества, от наследства и всяких счетов с ними. И если потом кто-нибудь из его родичей или будет убит или умрет, он совершенно не должен участвовать в уплате виры, а наследство его самого должно отойти в казну".

Круговая ответственность при уплате виры за убийство родича очень хорошо описана в титуле LVIII Салической правды - "de chrenecruda" ("о горсти земли"). "Бели кто, - читаем в этом титуле, - лишит жизни человека и, отдавши все имущество, не будет в состоянии уплатить следуемое по закону, он должен представить 12 соприсяжников (которые поклянутся в том), что ни на земле, ни под землей он не имеет имущества более того, что уже отдал. И потом он должен войти в свой дом, собрать в горсть земли из четырех углов, стать на пороге, обратившись лицом внутрь дома, и эту землю левой рукой бросать через свои плечи на того, кого он считает своим ближайшим родственником. Если отец и братья уже платили, тогда он должен той же землей бросать на своих, т. е. на троих ближайших родственников по матери и по отцу. Потом в (одной) рубашке, без пояса, без обуви, с колом в руке, он должен прыгнуть через плетень, и эти три (родственника по матери) должны уплатить половину того, сколько не хватает для уплаты следуемой по закону виры. То же должны проделать и три остальные, которые приводятся родственниками по отцу. Если же кто из них окажется слишком бедным, чтобы заплатить падающую на него долю, он должен в свою очередь бросить горсть земли на кого-нибудь из более зажиточных, чтобы он уплатил все по закону. Если же и этот не будет иметь чем заплатить все, тогда взявший на поруки убийцу должен представить его в судебное заседание, и так потом в течение 4 заседаний должен брать его на поруки. Если же никто ее поручится в уплате виры, т. е. в возмещении того, что он не заплатил, тогда он должен уплатить виру своею жизнью".

Из приведенного текста видно, что в уплате виры за убийство участвуют, кроме отца и братьев убийцы, "три его ближайших родственника по матери и по отцу", т. е., очевидно, члены кровного сообщества, которое мы называем "большою семьею". Можно думать, что ко времени редакции Салической правды круг родичей, ответственных за уплату виры, значительно сузился: то, что раньше падало на целый род, теперь стало падать на его подразделение - большую семью. С одной стороны, такое сужение круга лиц, ответственных за убийцу, а с другой стороны, имущественная диференциация внутри кровного сообщества приводили к тому, что обязанность платить виры становилась очень тя-

желой для родичей, обязанных это делать. В некоторых из позднейших рукописей Правды опускается весь приведенный титул "de chrenecruda" и говорится, что закон этот, соблюдавшийся во времена язычества, не должен иметь силу в дальнейшем - "quia per ipsum cecidit multorum potestas"⁵¹ . Последнее выражение можно понимать лишь в том смысле, что практика chrenecruda приводила многих к разорению.

В VI в. практика эта еще держится у франков, хотя ответственность родичей за убийцу уже не является обязательной. В эдикте короля Хильперика значится: "Если какой-нибудь преступник, совершивши преступление, не имеет имущества, чтобы внести за него пеню графу..., надлежит на трех судебных собраниях выставлять его перед рахимбургами с тем, чтобы родственники выкупили его своим имуществом. Если же не пожелают выкупать, то в четвертый раз надлежит представить его перед ними, и мы повелим передать его истцу, и тот пусть делает с ним, что захочет"⁵² . Декретом Хильдеберта II от 596 г. прямо запрещается родичам оказывать помощь убийце при уплате виры. "О человекоубийствах, - значится в этом декрете, - повелеваем.., чтобы, если кто... убьет другого без вины, подлежал смертной казни... Если же будет соглашение о выкупе, никто из родичей или друзей пусть никак не приходит ему на помощь"⁵³ .

Еще раньше Бургундская и Вестготская правды устанавливают индивидуальную ответственность преступника за убийство, решительно запрещая распространять эту ответственность на родичей преступника⁵⁴ . В общем, можно сказать, что уже с VI в. обязательная коллективная ответственность за убийство, как правило, прекращается, хотя в практике как исключение она встречается еще на Западе в IX в. и позднее⁵⁵ .

Само собой разумеется, что прекращение круговой ответственности родичей при уплате пеней и вергельдов поставило плательщиков в крайне тяжелое положение. То, что раньше платил целый, сравнительно большой коллектив, теперь должна была платить индивидуальная семья виновного; отсюда и произошло то несоответствие размеров материальных взысканий и платежеспособности населения, которое мы наблюдаем в Варварских правдах. А так как эта система материальных взысканий распространялась и на галло-римское население, поскольку его представители совершали преступления и проступки по отношению к варварам, то и последнее попадало также в тяжелое положение.

Если в обстановке разложения родовых отношений уменьшилось количество плательщиков материальных взысканий, то одновременно уменьшилось и количество их получателей: известно, что у франков лишь треть виры поступала семье убитого; другая треть шла в пользу родичей, а третья - королевской власти⁵⁶ . Теперь, когда родичи перестали уплачивать соответствующую часть виры, естественно, они перестали и получать ее. Казалось бы, что и размер виры должен был бы уменьшиться на одну треть, а так как при этом последовало бы уменьшение и части короля (в связи с общим уменьшением виры), то в общем можно было бы ожидать уменьшения виры вдвое (вместо 200 солидов должно было бы остаться лишь 66% сол. - 4 - 33 1/3 сол. = 100 солидов). Однако такого уменьшения виры и вообще материальных взысканий не произошло: они остались в прежнем размере и даже имели тенденцию увеличиваться.

Чем объясняется такое, казалось бы, ненормальное явление в системе материальных взысканий, столь пагубно отражавшееся на положении массы свободного населения? Почему виры и пени, возникшие в родовом обществе и рассчитанные на платежеспособность целого коллектива родственников, нисколько не снизились "после распадения родовых отношений и пришли, таким образом, в полное несоответствие с платежеспособностью массы свободного населения? При этом может даже возник-

нуть вопрос: действительно ли продолжали взиматься такие огромные виры и пени, и не превратились ли они на практике в простые фикции? Такое предположение, однако, должно быть решительно отвергнуто. У нас есть определенные известия о том, что одни обогащались от получения огромных вир⁵⁷ , другие, наоборот, разорялись при их уплате⁵⁸ . Надо принять во внимание, что с появлением частной собственности на землю пени и виры стали платиться не только движимым имуществом, но и недвижимым.

В свое время Вайц выставил даже теорию, что крестьянский надел древнего германца - гуфа - по своей ценности прямо соответствовал ценности вергельда⁵⁹ . Хотя мнение это и не может быть принято (между прочим, потому, что виры возникли ранее гуф, к тому же гуфы никогда не были равны и, таким образом, не могли соответствовать очень устойчивым вергельдам), но все же у нас есть определенные известия о том, что штрафы иногда уплачивались землей*. Таким образом, все крестьянское хозяйство подвергалось конфискации для покрытия штрафа; если же его не хватало для этих целей, то недостающее покрывалось личностью виновного, лишавшегося (частично или полностью) своей свободы.

Чтобы ответить на вопрос, почему с разложением родовых отношений виры и пени удержались на прежнем уровне, обратим внимание на те явления социального быта, которыми сопровождался процесс образования классов в варварском обществе.

Уже в основном тексте Салической правды, рисующем порядки конца V или качала VI в., отражается имущественная диференциация внутрикровного сообщества: здесь различаются "более состоятельные" (quicumque... plus habet) и "более бедные" (qui pauperior est) люди⁶⁰ , причем вторые попадают в экономическую зависимость к первым. Салическая правда говорит о займах и очень строгом взыскании этих займов, сопровождаемом конфискацией имущества должников в пользу кредиторов⁶¹ . Налицо начало классового расслоения, проявление классового антагонизма. Простому свободному франку или другому "варвару, живущему по салическому закону", вергельд которого равен 200 солидам ⁶² , противостоит королевский приближенный, состоящий в свите короля или на королевской службе, вергельд которого втрое превышает вергельд простого свободного, т. е. равен 600 солидам⁶³ . Служба королю возвышает даже несвободного человека - последний в таком случае имеет больший вергельд чем простой свободный франк⁶⁴ . Хотя частная земельная собственность еще отсутствует, тем не менее представители власти все же владеют большими земельными участками к ведут более крупное хозяйство чем простые свободные. Их благосостояние покоится не только на эксплоатации рабов, но и на эксплоатации свободных, что определенно вытекает из статей Правды, говорящих о задолженности свободных.

На протяжении VI в. во внутреннем строе франкского общества произошли большие изменения сравнительно с тем, что было во времена Хлодвига. С дальнейшим разложением родовых отношений появилась частная собственность на землю, давно уже существовавшая среди населения завоеванных франками галло-римских областей. Завоевание ускорило процесс перехода и самого франкского общества от родовой поземельной собственности к частной. Землю стали отчуждать и передавать по наследству не только по мужской, но и по женской линии; право родичей на выморочное имущество уничтожалось; последнее стало переходить к боковым родственникам, а за отсутствием таковых поступало

См. Inama Sternegg "Deutsche Wirtschaftsgeschichte". Bd. I. S. 155. 2. Auflage. Определенный намек на возможность уплаты аиры землей содержит Правда Тюрингов, 31-я статья которой гласит: "К кому переходит земельное наследство, тому же следует и военное одеяние, т. е. латы, и месть за родича, а также уплата виры".

в казну⁶⁵ . Родовая община превращалась в соседскую - марку, члены которой имели право собственности на усадьбу и пахотное поле, но сообща пользовались лугами, лесами, водами, считавшимися собственностью марки. Некоторые земли стояли как бы вне общины, вне марки. Это крупная собственность короля, его дружинников из франков, а также галло-римских помещиков и церкви. Эксплоатация этих поместий была основана на системе раздачи земли зависимым крестьянам (из колонов и рабов); здесь определенно намечались черты будущего феодального способа производства.

В результате индивидуализации земельная собственность становилась более подвижной. Она отчуждалась, дробилась, сосредоточивалась в немногих руках, имущественная диференциация все более и более углублялась, социальный вес крестьянской массы понижался. Уже в ранних капитуляциях франкских королей различаются во франкском обществе "лучшие" и "худшие" люди (meliores и minoflides)⁶⁶ . В декрете сына Хлодаига - Хлотаря I - упоминаются "могучие люди, владеющие землями по разным местам" (potentes qui per diversa possident)⁶⁷ , а в эдикте внука Хлодвига - Хильперика - в качестве прямой противоположности этой категории выступают обездоленные бродяги, "скитающиеся по лесам и не имеющие ни места жительства, ни имущества, которым они могли бы заплатить пеню" (malus homo qui male in pago faciat et non habet ubi consistat nee res tmde componat et per silvas vadit)⁶⁸ . Один ранний франкский капитулярий говорит о бедняках, собирающих колосья на чужих нивах без разрешения собственника; капитулярий угрожает этим беднякам за их действия большим штрафом - в 15 солидов⁶⁹ . Такие же бедняки, крадущие снопы с чужого поля, упоминаются в Бургундской правде⁷⁰ , которая вообще свидетельствует о ранеей имущественной диференциации в бургундском обществе в связи с ранней его "романизацией". Такую же раннюю "романизацию" со всеми сопровождающими ее социальными последствиями можно заметить у вестготов. У более северных варваров родовые отношения, как известно, сохранялись дольше, но и у них уже в VII - VIII вв. развиваются процессы, аналогичные тем, которые в VI в. происходили у франков и еще ранее - у бургундов и вестготов.

В обстановке все более и более развивавшегося и обострявшегося классового антагонизма, естественно, учащались волнения народных масс и случаи посягательства со стороны малоимущих и неимущих слоев населения на чужое имущество. У Григория Турского не раз упоминается "меньший народ" (minor populus), который противостоит магнатам и поднимает восстания против них и королевских уполномоченных ⁷¹ . Вместе с тем в законодательных памятниках неоднократно в очень ярких выражениях говорится об участившихся случаях воровства и разбоя, которые очень беспокоят правительства варварских королевств и заставляют принимать решительные меры к их пресечению. Уже сыновья Хлодвига - Хильдеберт I и Хлотарь I - заключают в целях искоренения воровства и разбоя в своих владениях особое соглашение - так называемый pactus pro tenore pacis. В декрете Хильдеберта I читаем "И так как увеличились злодеяния лихих людей, следует воздавать им должное за множество преступлений. Постановлено посему, что если кто будет после этого запрещения уличен в разбое, повинен смертной казни"⁷² . Декрет короля Хлотаря I гласит: "Так как установленные ночные стражи не ловят воров и дело дошло до того, что по разным местам они издеваются над правосудием и несут охрану, потакая их преступлениям, постановлено образовать сотни"⁷³ .

Далее следует известное предписание о сотнях как полицейской мере в целях поимки преступников. Сотня выступает и как отряд для преследования воров и как территориальная единица, выставляющая

отряд для преследования. Характерно, что правительство делает сотню ответственной за воровство, совершенное в ее пределах, обязуя жителей сотни не только преследовать воров, но и сообща возмещать ущерб потерпевшему от воровства в случае необнаружения вора. "Если в какой сотне что пропадет, потерпевший должен получать (от сотни) возмещение стоимости. И если разбойник появится в другой сотне и туда приведет при преследовании след, а (сотня) не обратит внимания на представления об этом, она присуждается к пене в размере пятикратной уплаты 15 солидов. Стоимость же похищенного для потерпевшего сотня эта пусть беспрепятственно получает со второй и третьей (сотни), если след обнаружит присутствие там вора"⁷⁴ . Для поощрения преследования воров вводится правило, согласно которому половина пени идет отряду, поймавшему вора. "И если при преследовании (потерпевший сам) поймает вора, пусть получает в свою пользу полную пеню. Если же вор будет пойман при преследовании его отрядом, половину пени получает отряд и стоимость надлежит взыскать с вора"⁷⁵ . Братья-короли договариваются, чтобы стоящие во главе отрядов сотники "имели право преследовать воров и идти по следам в области и того и другого государства"⁷⁶ . Воры, пойманные с поличным, а также и их укрыватели караются смертью⁷⁷ .

Приведенное постановление о сотнях как специальном мероприятии против воровства свидетельствует, какие большие размеры приняло последнее и какой оно являлось угрозой для имущих слоев населения еще в первую половину VI века. Об участившихся случаях воровства и разбоя свидетельствуют также новеллы бургундских королей конца V и начала VI века. Новелла короля Гундобада, обращенная к графам, гласит следующее: "На основании многих донесений нам сделалось известным, что конокрады и погромщики (effractores domorum) столь обнаглели в своем неистовстве, что даже не скрытно, а прямо открыто учиняют (свои) преступления и всякого рода злодейства"⁷⁸ . Король предписывает своим графам повсеместно ловить воров и разбойников и казнить их с конфискацией имущества в пользу потерпевших⁷⁹ . В новелле сына Гундобада - короля Сигизмунда - читаем: "Хотя прежними законами установлено, как надлежит пресекать преступления разбойников, однако ввиду того, что упорство злодеев не могло быть до сих пор всецело обуздано ни наказаниями, ни взысканиями, настоящим законом определяем" (дальше перечисляются новые суровые меры для пресечения воровства и разбоя)⁸⁰ . Можно думать, что "воры и погромщики" из свободных людей в своих тайных и явных выступлениях не раз действовали заодно с несвободными элементами общества. Эдикт лангобардского короля Ротаря (половина VII в.) прямо говорит об отрядах рабов, организуемых людьми свободного состояния в целях грабежа и разбоя ⁸¹ .

Спрашивается: в обстановке такой напряженной социальной борьбы, сопровождавшей разложение родовых отношений, могло ли произойти снижение взысканий за посягательства против личности и имущества? Могли ли состоятельные слои населения и в особенности группировавшаяся вокруг короля знать пойти на то, чтобы уменьшать пени и виры, что в первую очередь послужило бы на пользу тем самым беспокойным социальным элементам, которые постоянно угрожали безопасности имущих? Ведь было бы наивно думать, что воры и разбойники, с которыми так жестоко боролось правительство, чинили свои преступления просто из-за удали и жажды наживы. Самый тон королевских распоряжений говорит за то, что эти распоряжения имеют в виду определенные слои населения, мешавшие "миру" правящей верхушки. Речь идет, о "лихих людях", о "погромщиках" и "злодеях", которые в массе, конечно, выходили из малоимущих и обездоленных элементов, в частности это были те самые бродяги, которые, не имея ни места жительства, ни имуще-

ства, по необходимости вынуждены были заниматься грабежами и разбоями. Правительство принципиально не могло пойти на какие-нибудь послабления этим беспокойным элементам. Преследуя таких лихих людей, оно имело определенную тенденцию не уменьшить, а усилить наказания за их проступки. Кстати, необходимо учесть и то обстоятельство, что народные массы в это время уже были отстранены от законодательства и захваченное королем (или герцогом) и магнатами законодательство, естественно, всей тяжестью своих кар обрушивалось на нарушителей "мира".

Выше было сказано, что франкские короли VI в. вводят за воровство смертную казнь, не отменяя, однако, при этом пеней, которые берутся из имущества казненных⁸² , а бургундские короли личную ответственность за воровство и разбои распространяют на семейства преступников. "Если кто из свободных, - читаем в новелле Сигизмунда, - украдет коней или быков и жена его немедленно не донесет об учиненном им преступлении, она сама после казни мужа должна быть лишена свободы и незамедлительно отдана в рабство тому, у кого учинено воровство, ибо нельзя сомневаться, и часто установлено было (на деле), что они (жены) - соучастницы преступлений мужей своих"⁸³ . Далее в новелле говорится, что тому же наказанию подлежат сыновья преступника, достигшие четырнадцатилетнего возраста⁸⁴ . Надо сказать по поводу этого мероприятия, что принцип личной ответственности семьи за преступления ее главы является новшеством: он был совершенно незнаком ни раннему германскому, ни римскому праву.

Тенденция не уменьшать, а, наоборот, усилить ответственность за преступления вообще очень ярко проявляется в варварском законодательстве VI и последующих столетий. Рипуарская правда за кражу табуна лошадей в 13 голов, стада рогатых животных в 13 голов или стада свиней в 7 голов назначает чудовищную пеню в 600 солидов, не считая уплаты стоимости похищенного и возмещения убытков⁸⁵ . При этом подчеркивается, что если в краже участвовало несколько человек, каждый из них платит по 600 солидов⁸⁶ . Та же пеня в 600 солидов назначается Правдой за ночные поджоги⁸⁷ . Ясно, что эти огромные взыскания рассчитаны на то, что виновные не в состоянии будут их заплатить и вследствие этого лишатся или жизни или свободы. Увеличение пеней, по сравнению с древней практикой, подчеркивается и в лангобардских законах короля Ротаря⁸⁸ .

Надо сказать, что правительства варварских государств, все время остро нуждавшиеся в средствах для содержания администрации и дворца, не только в целях охраны "мира", но и из чисто фискальных соображений стремились к тому, чтобы пени и виры не снижались, а повышались. Получая в свою пользу часть материальных взысканий, королевская власть, естественно, не хотела допускать уменьшения этой статьи дохода. Характерно, между прочим, встречающееся в варварских законах запрещение соглашений потерпевших с лицами, причинившими им материальный ущерб. Очевидно, эти соглашения являлись, с одной стороны, попытками обойти строгость закона, а с другой - попытками лишить фиск причитающейся ему доли и тем самым облегчить потерпевшему скорейшее получение возмещения. Все такие соглашения рассматривались как тяжкие преступления и жестоко карались. "Если кто тайным образом возьмет с какого-либо вора пеню за украденное, оба подлежат наказанию как разбойники", - читаем в декрете короля Хлотаря I⁸⁹ . Еще ранее такое же правило было сформулировано в Бургундской правде⁹⁰ . По Рипуарской правде, лицо, связавшее вора и взявшее с него пеню без участия судьи, подлежало штрафу в 60 солидов⁹¹ . Так возмещение ущерба потерпевшей стороне из сделки частного характера с разложением родовых отношений превратилось в публичный акт, строго регулируемый центральной властью.

Конечно, тяжелые материальные взыскания Варварских правд затрагивали не только интересы малоимущих, но и состоятельных слоев населения, поскольку и состоятельные люди тоже могли совершать преступления и проступки (убийства, ограбления, членовредительство и т. д.). Однако совершенно ясно, что чем строже были законы, охранявшие неприкосновенность собственности и безопасность личности, тем спокойнее чувствовали себя имущие слои населения, так как в огромном большинстве случаев закон карал не их, а преступления против них и имел своей основной целью охрану интересов имущих. Вся тяжесть материальных взысканий, конечно, падала на малоимущих людей, которых нередко нужда заставляла нарушать права частной собственности и посягать на чужую безопасность. В руках состоятельных людей, и прежде всего знати, большие виры и пени сделались средством обуздания и в то же время закрепощения массы. Королевская власть, естественно, всячески проводила и поддерживала эту тенденцию. Уже в VI в. рядовым свободным людям приходилось расплачиваться за свои проступки и преступления лишением собственности и свободы⁹² . Правда, в некоторых случаях, при уплате особо тяжелых взысканий, давалась рассрочка платежей на несколько поколений⁹³ , но это нисколько не облегчало положения массы, для которой уплата этих взысканий оставалась невозможной и при условии рассрочки. С дальнейшим развитием процессов феодализации тяжелые материальные взыскания все более и более становились в руках знати средством порабощения массы свободного населения. Формулы, грамоты и капитулярии времен Меровингов и Каролингов особенно ярко отражают течение этого процесса.

-----

¹ См. об этом Soetbeer "Beiträge zur Gesehichte des Geld - und Münzwesens in Deutschland". "Forschungen zur deutschen Gesehichte", I, II; Inama Sternegg "Deutsche Wirtschaftsgeschichte". I, S. 338 ff. 2 Auflagre; Winogradoff "Wergeld und Stand". Zeitschrift der Savigny Stifttmg für Rechtsgcschischte". Germ. Abth, Bd. 23, S. 123 ff. 1902.

² Leges Alamanorum, LXII, 1, 2.

³ Ibidem, LXII, 2.

⁴ Ibidem, LXXI, 1.

⁵ Ibidem, LXXI, 2.

⁶ Lex Saxonum, LXVI.

⁷ Lex Ribuaria, VII.

⁸ Ibidem, VI.

⁹ Ibidem, LXXXV, 2.

¹⁰ Ibidem, XII, 1.

¹¹ Ibidem, XI.

¹² Ibidem, LIII.

¹³ Ibidem, XVII, 1.

¹⁴ Ibidem, XVIII, 1.

¹⁵ Ibidem, V, 1.

¹⁶ Ibidem, V, 3.

¹⁷ Ibidem. V, 2.

¹⁸ Ibidem, V, 4.

¹⁹ Ibidem, V, 8.

²⁰ Ibidem, V, 5.

²¹ Ibidem, III.

²² Ibidem, II. ²³ Lex Salica, XLI, 1.

²⁴ Ibidem, XXIV, 6.

²⁵ Ibidem, XXIV. 1.

²⁶ Ibidem, LIV, 1.

²⁷ Ibidem, XLI, 3.

²⁸ Ibidem, XXIX, 1.

²⁹ Ibidem, XIV, 1.

³⁰ Ibidem, XVI, 1.

³¹ Ibidem, XVII, 1.

³² Ibidem, II, 14, 16; III, 7; XXXVIII, 3, 4.

³³ Ibidem, XXIX, 3.

³⁴ Ibidem, XI, 5; XXVII, 23.

³⁵ ibidem, III, 4.

³⁶ Ibidem, XXXIII, 1.

³⁷ Lex Salica, XXVII, 20.

³⁸ Ibidem, XXVII, 11.

³⁹ Ibidem, III, 3.

⁴⁰ Ibidem, II, 7.

⁴¹ Ibidem, X, 1.

⁴² Ibidem, XXVII, 5.

⁴³ Ibidem, XXVII, 6.

⁴⁴ Ibidem, XXXIV, 1.

⁴⁵ Ibidem, I, 1.

⁴⁶ Ibidem, III, 6, 7.

⁴⁷ См., например, Lex Salica, II, 4, 5, 7, 10, 11, 12, 15, 16 et passim.

⁴⁸ См., напр., Lex Salica, XVII, 4.

⁴⁹ Tacitus "Germania", c. XXI.

⁵⁰ Ibidem, с XII.

⁵¹ См. Behrend "Lex Salica", 2 Aufl., S. 123.

⁵² Capit. VIII, 7 y Geffcken'a "Lex Salica", p. 86. Cp. Cap. VII, 2, p. 78.

⁵³ Boretius. Capitul., I, 16, c. 5.

⁵⁴ См. Lex Burgundionum, II, 6; Leges Wisigothorum, VI, 1, 7.

⁵⁵ См., например, Capit. Aquisgr, a. 810, c. 3.

⁵⁶ Lex Salica, LXII, 1; L. 3. Lex Ribuaria, 89. Cp. Capit. V, 3 y Geffcken'a. Hessels, t. Cl.

⁵⁷ См. Greg. Turon "Historia Franc.", IX, 19.

⁵⁸ Ibidem, X, 8. Cp. Liutprandi Leges anno IX, c. 20, II; anno XII, c. 62, IX.

⁵⁹ Waitz D. "Verfassungsgeschichte", I, 127, 442 3 Auflage; Cp. II, 278 ff. 3 Auflage.

⁶⁰ Lex Salica, LVIII, 1.

⁶¹ Ibidem, L, LI, LII.

⁶² Ibidem, XLI, 1.

⁶³ Ibidem, XLI, 3.

⁶⁴ Ibidem, LIV, 2.

⁶⁵ Capit. III, 1 y Geffcken'a, p. 66 - 67. Hessels, t. LXXIV.

⁶⁶ Capit. VII, 12 y Geffcken'a, p. 81.

⁶⁷ См. об этих порядках в гл. 3 эдикта Хильперика561 - 584 гг. - Boretius "Capitularia", I, p. 8. Ср. Marculfi "Formulae", lib. II, N 12.

⁶⁸ Capit. VIII, 9 y Geffcken'a, p. 86.

⁶⁹ Capit IV, 10 y Geffcken'a, p. 70; Hessels, t. LXXXVIII.

⁷⁰ Lex Burgundionum. LXIII.

⁷¹ См., напр., "Historia Franc." VI, 31. Cp. III, 36; V. 28.

⁷² Capit. VII, 1 y Geffcken'a, p. 78.

⁷³ Ibidem, 9, p. 80.

⁷⁴ Ibidem.

⁷⁵ Ibidem, 16, p. 82.

⁷⁶ Ibidem.

⁷⁷ Ibidem, 10, p. 80.

⁷⁸ Lex Burgundionum. Const. Extravagantes, XIX, 1.

⁷⁹ Ibidem, XIX, 1. Cp. XXIX, 1. Efractores omnes, qui aut domos aut scrinia expoliant, iubemus occidi.

⁸⁰ Ibidem, XLVII, 1.

⁸¹ "Edictus Rothari", c. 279. De concilio rusticanorum.

⁸² Capit. VII, 16 y Geffcken'a, p. 82.

⁸³ Lex Burgundionum, XLVII, 1.

⁸⁴ Ibidem, XLVII, 2.

⁸⁵ Lex Ribuaria, XVIII, 1.

⁸⁶ Ibidem.

⁸⁷ Ibidem, XVII, 1.

⁸⁸ "Edictus Rothari", с. 74.

⁸⁸ Capit. VII, 13 y Geffcken'a, p. 81.

⁹⁰ Lex Burgundionum, LXXI.

⁹¹ Lex Ribuaria, LXIII, 1.

⁹² См., напр., Lex Burgundionum, XIX, 7. Cp. XII, 3, Leges Wisigothorum, VI, 5, 12; VII, 1, 5. Cp. Edictus Chilperici. Capit. VIII, 7 y Geffcken'a, p. 85 - 86.

⁹³ Lex Ribuaria, XII, 2.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. ГРАЦИАНСКИЙ:

Комментарии: