Среди сподвижников Петра I Борис Петрович Шереметев занимает особое место. Его с полным основанием можно противопоставить той плеяде деятелей петровского времени, которые до встречи с царем пребывали в безвестности. К их числу принадлежит, например, Меншиков, который не мог похвастаться предками. Прошлое же Шереметева в этом плане было блистательным. Но способности его были скромнее и проявлялись они преимущественно в одной сфере - военной. Как военачальник он отличался крайней осторожностью. Он - сама рассудительность, остерегавшаяся неожиданных поворотов. Риск ему был противопоказан, наперекор выверенному расчету он не шел. Шансы свои и противника он досконально взвешивал и чувствовал себя уверенно, когда располагал превосходством в силе. Он не из тех полководцев, кто под воздействием эмоций мог бросить судьбу вверенного ему войска на чашу случайностей.

Но вместе с тем у Шереметева и Меншикова было много общего. На первый план надобно поставить их социальную общность - оба принадлежали к верхам феодального общества России и преданно служили их интересам. Оба были тщеславны, их роднила страсть к стяжательству. Но удовлетворяли свои слабости они разными средствами и руководствовались неодинаковыми побудительными мотивами. Так, Меншиков умножал свои богатства тем, что запускал руку в казенный сундук. Не брезговал он и скользкими финансовыми операциями. Борис Петрович бескорыстием тоже не отличался, но в воровстве его никто не уличил. Шереметев умел попрошайничать, он не упускал случая напомнить царю о своей нищете, но его богатства складывались из царских пожалований; вотчин он, кажется, не покупал.

Свою родословную Шереметевы ведут с XIV столетия. Первого из зарегистрированных источниками представителей рода называли Кобылой. Фамилия Шереметевых возникла от прозвища Шеремет, которое носил один из предков в конце XV века. Потомки Шеремета уже в XVI в. упоминаются в качестве военачальников. С этого же времени род Шереметевых стал поставлять бояр. Борис Петрович родился 25 апреля 1652 года. Его карьера поначалу ничем существенно не отличалась от карьеры родовитых отпрысков: в 13 лет он был пожалован в комнатные стольники. Этот придворный чин, обеспечивавший близость к царю, открывал широкие перспективы для повышения в чинах и должностях. У Шереметева, однако, стольничество затянулось на долгие годы. Только в 1682 г., т. е. в возрасте 30 лет, он был пожалован в бояре.

В последующее время он подвизался на военном и дипломатическом поприщах. В 1686 г. в Москву прибыло посольство Речи Посполитой для переговоров. В числе четырех членов русского посольства находился и Борис Петрович. В награду за успешное заключение Вечного мира Шереметев был пожалован позолоченной чашей из серебра, атласным кафтаном и 4 тыс. рублей. Летом того же года карьера Шереметева на дипломатическом поприще поднялась еще на одну ступень: он возглавил посольство, отправленное в Варшаву для ратификации Вечного мира. Там он выказал галантность - испросил аудиенции у королевы, чем польстил ее самолюбию и тем самым заручился поддержкой своим начинаниям. Из Польши Шереметев направился в Вену, где он должен был заключить договор о совместной борьбе с Османской империей. Однако император Леопольд решил не обременять себя союзническими обязательствами, и переговоры не привели к желаемым результатам. Во время встреч с австрийскими дипломатами энергия сторон тратилась на изнурительные споры о церемонии приема русского посольства, титуле царя и т. п. Однако Шереметев был первым русским представителем, вручившим гра-

стр. 91

моту непосредственно императору. До этого такие грамоты принимали министры. В Москве результаты посольства Шереметева были оценены положительно, и боярин получил в награду крупную вотчину в Коломенском уезде.

В 1688 г. Шереметев - на военном поприще, продолжив семейные традиции. В Белгороде и Севске ему было поручено командование войсками, которые должны были преградить путь набегам из Крыма. Пребывание вдали от Москвы избавило Шереметева от необходимости участвовать в событиях 1689 года. Если бы он жил в столице, то перед ним непременно бы встал вопрос, к кому примкнуть - к Петру или к Софье. Сословная принадлежность Бориса Петровича должна была склонить его симпатии к Софье. Вместе с тем Шереметев, находясь в неладах с фаворитом царевны В. В. Голицыным, оказался на вторых ролях и как бы в почетной ссылке. В этих условиях победа царевны не сулила боярину никаких выгод.

В борьбе за власть победил Петр. Но и это обстоятельство не внесло изменений в положение Шереметева - он долгие годы не был призван ко двору. В первом Азовском походе (1695 г.) он участвовал на отдаленном от Азова театре военных действий: царь поручил ему командование войсками, которые должны были отвлекать внимание султанской Турции от главного направления русского наступления. Этот факт свидетельствует о том, что Борис Петрович не пользовался расположением царя. Его надлежало завоевывать делом, и Шереметев не жалел сил, чтобы добиться успеха: он без особого труда разорил турецкие крепости по Днепру. В следующем году Азов пал. Османы попытались восполнить потерю Азова захватом ранее отнятых на Днепре крепостей, а также вновь построенной крепости Таван, но Шереметев пресек эти попытки. Овладение крепостью в устье Дона не обеспечивало Россию морскими путями сообщения со странами Западной Европы. За право плавания русских кораблей по Черному и Средиземному морям предстояла напряженная борьба с Османской империей, контролировавшей Керченский пролив, Босфор и Дарданеллы. В поисках союзников для совместной борьбы с южным соседом в марте 1697 г. на запад отправилось т. н. Великое посольство, в составе которого находился и Петр I.

Три месяца спустя двинулся за пределы страны и Шереметев. Какие же обязанности возлагались на Бориса Петровича, почему выбор пал именно на него? Эти вопросы задавали и современники и историки, но источники не позволяют дать на них подкрепленный документами ответ. Один из современников, секретарь австрийского посольства И. Г. Корб, рассуждал так: "Нет ничего обыкновеннее, как высылать под личиной почета из столицы тех лиц, могущество которых или всеобщее к ним расположение внушают опасение" ¹ . Поручение, выполнение которого было связано с выездом за границу, Корб объяснял стремлением Петра обезопасить на время своего отсутствия трон от возможных покушений на него Б. П. Шереметева. Вряд ли, однако, догадка Корба имела под собою прочные основания. Переворот в пользу новой династии при живом царе, временно покинувшем пределы страны, исключался. Столь же сомнительным является предположение, что Борис Петрович мог действовать в интересах Софьи. Конфликт между ее фаворитом и Шереметевым был настолько глубоким, что позволил их современнику Невилю назвать боярина "смертельным врагом Голицына" ² .

Наличные источники придают путешествию Шереметева туманность и даже некую загадочность. Указ Борису Петровичу определял цель его поездки так: "Ради видения окрестных стран и государств и в них мореходных противу неприятелей креста святого военных поведений, которые обретаются во Италии даже до Рима и до Мальтийского острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры". Во время аудиенции у польского короля Августа II Шереметев заявил, что его позвала в путь благодарность к апостолам Петру и Павлу, которые патронировали его победам над неприятелем. В знак признательности он поклялся отправиться в Рим, чтобы поклониться мощам апостолов ³ . В Вене Борис Петрович заявил, что его

¹ Корб И. Г. Дневник путешествий в Московию 1698 и 1699 гг. СПб. 1906, с. 254. ² Невиль. Записки. - Русская старина, 1891, т. 72, с. 245. ³ Записки путешествия Б. П. Шереметева. М. 1773, с. 1.

стр. 92

путь лежит в лоно мальтийских кавалеров, "дабы видев их храброе и отважное усердие, большую себе восприяти к воинской способности охоту" ⁴ .

Таким образом, если верить документам, поездка в дальние страны была продиктована отчасти религиозными мотивами, отчасти познавательными целями. Инициатива путешествия, согласно версии путевых записок, исходила от самого Шереметева и обошлась ему, по его признанию, в 20 500 рублей. Все эти рассуждения вызывают глубокие сомнения. Последние подкрепляет и колоссальная по тому времени сумма издержек на вояж: таких денег на развлечения и удовлетворение любознательности тогда не тратили.

Присмотревшись к фактам внимательнее, обнаружим, что при выборе маршрута путешествия Шереметева и кандидата в путешественники Петр I руководствовался деловыми соображениями. Забегая вперед, отметим, что Шереметев посетил Польшу и Австрию, а также Венецию. Совершенно очевидно, что его маршрут предварял маршрут царя и являлся частью общего плана русской дипломатии по сколачиванию антиосманского союза европейских держав. Петр I тоже имел встречи с польским королем и австрийским императором. Намеревался он посетить и Венецию, но тревожные сведения о стрелецком бунте вынудили его прервать поездку и вернуться в Россию.

Для выполнения дипломатической миссии в этих странах у царя не было более подходящей кандидатуры, нежели Шереметев, в особенности если вспомнить, что цвет русской дипломатии был включен в Великое посольство. Преимущество Шереметева состояло в том, что за его плечами был опыт общения с правительствами некоторых стран, куда он держал путь. Кроме того, Шереметев был военачальником, причем успешно руководил военными действиями против неприятеля, являвшегося противником и для дворов, которые он намеревался посетить: Варшавы, Вены к Венеции. При выборе кандидата Петр I, видимо, учитывал еще одно качество Бориса Петровича - он был не чужд восприятию западной культуры, во всяком случае, ее внешних проявлений ⁵ . Голубоглазый великан с важной осанкой, во всех манерах и поведении которого видна была порода, в тонкости знал придворное обхождение. Владел Шереметев и польским языком и даже сам переводил царские указы на польский. Без всякого принуждения он обрядился в европейский костюм и щеголял в нем на банкете в Вене.

22 июня 1697 г. Шереметев оставил Москву, 2 мая 1698 г. он достиг конечного пункта путешествия - острова Мальты, а возвратился в столицу 10 февраля 1699 года. Корб прибытие Бориса Петровича в Москву отметил так: "Князь Шереметев, выставляющий себя мальтийским рыцарем, явился с изображением креста на груди; нося немецкую одежду, он очень удачно подражал и немецким обычаям, в силу чего был в особой милости и почете у царя" ⁶ . Путевые впечатления, аудиенции у коронованных особ нашли отражение в "Записках". На страницы дневника попало все то, что изумляло русского человека, впервые оказавшегося за пределами родной страны: ландшафт, архитектура городов, обычаи населения. При описании аудиенций автор "Записок" (им, возможно, был находившийся в свите боярина будущий прибыльщик Алексей Курбатов) преимущественно обращал взор на церемонии встреч и проводов и на меру внимания, оказываемого Шереметеву во время приемов. В "Записках" сообщалось, что Август II проводил боярина "до самых дверей", но нет ни слова о содержании разговоров короля с Шереметевым, кроме интригующей фразы: король "говорил с боярином много тайно". О чем?

За более чем полуторагодовое отсутствие Шереметева в России произошло два важных события: в Великих Луках взбунтовались стрельцы четырех полков и двинулись к Москве, чтобы посадить на трон Софью. В июне 1698 г. стрельцы были разгромлены. Начался жесточайший розыск с участием возвратившегося из-за границы Петра, а затем последовала кровавая расправа над участниками бунта. Шереметев оказался непричастным ни к розыску, ни к стрелецким казням. Другое со-

⁴ Там же, с. 21. ⁵ Корб И. Г. Ук. соч., с. 98; ЛОИИ, ф. Походная канцелярия кн. Меншикова, к. 4, л. 42, л. 1. ⁶ Корб И, Г. Ук. соч., с. 127.

стр. 93

бытие носило внешнеполитический характер. Попытка Великого посольства привлечь морские державы, прежде всего Голландию и Англию, к совместной борьбе против Османской империи закончилась неудачей: оба эти государства сами лихорадочно готовились к войне против Франции.

Зато царю сопутствовал успех в сколачивании антишведского союза, в который, помимо России, вошли Дания и Саксония. Такая расстановка сил означала крутое изменение во внешней политике России - вместо борьбы за выход к Черному и Средиземному морям предстояла война со Швецией за побережье Балтийского моря, за возвращение земель, отторгнутых Швецией еще в начале XVII века. Переговоры об организации антишведской коалиции завершились оформлением Северного союза в Москве летом 1699 года. По условиям договора, первыми должны были начать военные действия против Швеции Дания и Саксония. Что касается России, то ее выступление связывалось с заключением мирного договора с Османской империей. По расчетам русской дипломатии, этот договор должен был обеспечить безопасность южных границ России и освободить ее от необходимости вести войну на два фронта.

Начало Северной войны не предвещало для союзников никаких катастрофических последствий. Как только османы согласились уступить России Азов и из Стамбула были получены вести о заключении мира, русская армия двинулась к шведским рубежам добывать Нарву (древнерусский Ругодев). Преодолевая бездорожье, первые конные и пешие полки, сопровождаемые огромным обозом, достигли Нарвы 23 сентября 1700 года. К середине октября было завершено сосредоточение армии под стенами крепости. Гарнизон Нарвы был невелик: 1300 человек пехоты и 200 - конницы. Хотя он был обеспечен годовым запасом продовольствия, а толстые стены надежно укрывали защитников, в русском лагере считали, что крепость не способна долго сопротивляться. На поверку, однако, оказалось, что начавшаяся бомбардировка не наносила сколько-нибудь значительного урона осажденному гарнизону. К тому же в русских войсках недоставало осадной артиллерии, ядер и бомб, армия испытывала нехватку продовольствия и фуража. Ниже всякой критики находилась и боевая выучка войск: сильную крепость осаждали необстрелянные полки.

Пока русская армия двигалась к Нарве, шведский король Карл XII, в свои 18 лет проявивший незаурядные полководческие дарования, успел вывести из строя союзника России Данию: он внезапно высадил десант под Копенгагеном и вынудил датского короля капитулировать. Эта новость стала известна Петру еще в дни продвижения русских войск к Нарве. А во время осадных работ в русском лагере была получена весть хуже прежней: шведский король, не задерживаясь под Копенгагеном, посадил свое войско на корабли, пересек Балтийское море и высадился в Ревеле и Пернове. Он спешил к Нарве, чтобы отогнать от нее руеские полки.

Царь решил отправить навстречу шведским войскам разведывательный отряд нерегулярной конницы в 5 тыс. человек. Командование отрядом было поручено Шереметеву. Три дня двигался он на запад, углубившись во вражескую территорию на 120 верст. Здесь ему встретились два небольших шведских отряда. Захваченные в плен шведы показали, что к Нарве движется армия короля в 30 тыс. человек. Шереметев отступил. 3 ноября он донес о своих действиях царю: "В то же время без изб людям быть невозможно, и больных зело много, и ротмистры многие больны". Петр выразил недовольство отступлением. В не сохранившемся письме Шереметеву царь (видимо, в резких выражениях) велел ему возвратиться на прежнее место. Боярин оправдывался: "И я оттуда отступил не для боязни, для лучшей целости и для промыслу над неприятели; с сего места мне свободно над ними, при помощи божией, искать промыслу и себя остеречь". Шереметев выполнил повеление Петра: "Пришел назад, - писал он Ф. А. Головину, - в те же места, где стоял, в добром здоровьи. Только тут стоять никакими мерами нельзя для того; вода колодезная безмерно худа, люди от нее болят; поселения никакова нет - все пожжено, дров нет, кормов конских нет" ⁷ .

⁷ Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. IV, ч. 2. СПб. 1863, с. 167, 168.

стр. 94

Между тем шведские войска 4 ноября оставили Ревель и двинулись на восток. Первым вступил в соприкосновение с неприятелем Шереметев. Он занял удобную для обороны единственную дорогу, лежавшую между двумя утесами. Ее никак нельзя было обойти, ибо кругом - болота и кустарники. Но Шереметев вместо того, чтобы разрушить два моста через речушку и изготовиться для сражения с шведскими войсками, начал спешное отступление к Нарве. Прибыл он туда рано утром 18 ноября, сообщив, что по его пятам двигалась к крепости армия Карла XII. Петр оставил лагерь под Нарвой до прибытия туда Шереметева. Командование армией царь поручил недавно нанятому на русскую службу герцогу К. де Круи ⁸ .

Сражение началось в 11 утра. Дислокация русских войск ослабляла силу их сопротивления. Полки расположились у стен Нарвы полукольцом общей протяженностью в семь верст. Это облегчало собранным в кулак шведам прорыв тонкой линии обороны русской армии. Другим условием, благоприятствовавшим шведам, был густой снег, поваливший в два часа дня. Этим воспользовался неприятель, чтобы незамеченным подойти к русскому лагерю, завалить ров фашинами и овладеть укреплениями вместе с расположенными В них пушками. Среди русских войск началась паника. Крики "немцы нам изменили" еще больше усилили смятение. Спасение видели в бегстве. Конница во главе с Шереметевым в страхе ринулась вплавь через р. Нарову. Борис Петрович благополучно переправился на противоположный берег, но более тысячи человек пошло ко дну. Пехота тоже бросилась наутек пе единственному мосту. Началась давка, мост рухнул, и Нарова приняла множество новых жертв паники.

"Немцы" действительно изменили. Де Круи первым отправился в шведский лагерь сдаваться в плен. Его примеру последовали другие офицеры-наемники, которых было немало в русской армии. Не все, однако, поддались панике. Три полка - Преображенский, Семеновский и Лефортов - не дрогнули, проявили стойкость и умело оборонялись от наседавших шведов. С наступлением темноты сражение прекратилось. Карл XII готовился возобновить его на следующий день, но надобность в этом отпала: поздно вечером начались переговоры. Шведский король дал обещание пропустить русское войско на противоположный берег Наровы с знаменами и оружием, но без артиллерии.

Выход из окружения начался утром, причем шведский король вероломно нарушил условия перемирия. Беспрепятственно прошли гвардейцы - шведы не рискнули их трогать. Но как только начали перебираться на другой берег другие полки, шведы напали на них, обезоружили, отняли платье и разграбили обоз. Более того, в плену оказались 79 генералов и офицеров. Катастрофа под Нарвой нанесла значительный урон русской армии: она утратила всю артиллерию, лишилась командного состава и потеряла не менее 6 тыс. солдат. Много лет спустя Петр, вспоминая случившееся, писал: "Но когда сие нещастие (или лучше сказать великое щастие) получили, тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила" ⁹ .

Нарва не прибавила славы к полководческой репутации Шереметева. По крайней мере дважды его действия вызывали порицание: он отказался от сражения со шведами, когда командовал 5-тысячным отрядом конницы, чем лишил войско, осаждавшее Нарву, возможности подготовиться к встрече с основными силами Карла XII; позднее вместе с конницей Шереметев в панике бежал с поля боя. Правда, поражение под Нарвой являлось прежде всего данью неподготовленности России к войне. Сам Петр объяснял причины его тем, что только два гвардейских полка были в деле под Азовом, но и они никогда не участвовали в полевых сражениях с регулярной армией ¹⁰ . "Неискусным рекрутом", по сути дела, оказался и Шереметев. Он успешно действовал против османов и крымцев, но не мог устоять против великолепно вымуштрованной и вооруженной регулярной армии Карла XII.

У Петра, потерявшего под Нарвой почти весь офицерский корпус, выбора не

⁸ Письма и бумаги императора Петра Великого (ПиБ). Т. I. СПб. 1887, с. 407. ⁹ Журнал или Поденная записка имп. Петра Великого. Ч. 1. М. 1770, с. 26. ¹⁰ Там же, с. 25.

стр. 95

было, и он вновь прибегает к услугам Шереметева. Две недели спустя после Нарвы царь поручает ему принять командование конными полками, чтобы "итить в даль для лучшего вреда неприятелю". И тут же предупреждает: "Не чини отговорки ничем" ¹¹ . Петр считал, что войск достаточно, реки и болота замерзли, следовательно, препятствий для успешного марша нет. Справедливости ради отметим, что Борис Петрович, конечно же, не располагал ни силами, ни средствами, чтобы тотчас начать активные боевые действия в широких масштабах. Требовалось время для восстановления морального духа армии, деморализованной неудачею под Нарвой. Еще больше времени надобно было для овладения современным военным искусством. Поэтому единственной формой ведения боевых операций оставалась т. н. малая война - действие небольшими отрядами.

Петру генеральное сражение не сулило никаких надежд на успех, ибо предстояло восстановить артиллерийский парк, укомплектовать новые полки, а главное - превратить необстрелянных новобранцев, пока еще представлявших лишь толпу вооруженных людей, в подлинных воинов. Не стремился к генеральному сражению и король. Он исходил из слепой веры в крайне низкие боевые качества русской армии, выведенной из строя, как он полагал, на долгие годы. После победы под Нарвой Карл XII считал главным своим противником саксонское войско Августа II, против которого и двинул основные силы. Поход на восток король откладывал до той поры, когда он разгромит саксонскую армию и тем самым обеспечит безопасность своих тылов. В пограничных с Россией районах Прибалтики Карл XII оставил корпус В. А. Шлиппенбаха, поручив ему оборону этих районов, издавна являвшихся житницей Швеции, а также овладение Гдовом, Печорами, а в перспективе - Псковом и Новгородом.

Борис Петрович, получив царский указ, не спешил его выполнить. Внутренне он, надо полагать, не готов был немедленно откликнуться и на второй призыв царя, обращенный к нему 20 января 1701 г.: действовать активно, "дабы по крайней мере должность отечества и честь чина исправити потщились" ¹² . Обращение Петра к патриотическим чувствам боярина было обусловлено тем, что после Нарвы престиж России и царя в глазах дворов Европы пал настолько, что они стали предметом зубоскальства остряков. У нас нет оснований полагать, что Шереметев, как, впрочем, и царь, не стремился восстановить утраченный престиж. В одном из писем Бориса Петровича, отправленных, правда, чуть раньше описываемых событий, есть слова, звучащие как клятва: "Сколько есть во мне ума и силы с великою охотою хочу служить; а себя я не жалел и не жалею" ¹³ . Однако на риск ради сиюминутного успеха он не шел.

В конце 1700-го и первой половине 1701 г. инициатива в Прибалтике принадлежала шведам. Правда, выгод из этого Шлиппенбах не извлек: он пытался овладеть Гдовом, но успеха не достиг, его отряд атаковал Печору, но был отброшен. Шведам пришлось довольствоваться опустошением окрестных деревень. Шереметев тоже наносил шведам малочувствительные уколы: его полки совершали рейды, ослабляя продовольственную базу шведов, но урона живой силе не наносили.

Первую более или менее значительную операцию Шереметев предпринял в начале сентября 1701 г., когда двинул на неприятельскую территорию три отряда общей численностью в 21 тысячу. Командование самым крупным из них (свыше 11 тыс.) Борис Петрович поручил своему сыну Михаилу. Действия этого отряда, нацеленного на Ряпину мызу, принесли успех: шведы потеряли три сотни убитыми, две пушки, свыше 100 ружей; русских полегло всего 9 человек. Военное значение этой операции было невелико, однако ее прежде всего оценивали в плане повышения морального духа русских войск. После Нарвы это была первая победа над шведами. В Печорском монастыре победителям была организована пышная встреча: "И на радости была стрельба пушечная по роскатам и по всем полкам, также из мелкого ружья" ¹⁴ .

¹¹ ПиБ. Т. I, с. 410, 411 ¹² Там же, с. 423. ¹³ Устрялов Н. Г. Ук. соч., с. 167. ¹⁴ Записки Ивана Афанасьевича Желябужского. - Записки русских людей. СПб. 1841, с. 82.

стр. 96

К командирам двух других отрядов военная фортуна была менее благосклонной. Один из них, несмотря на многократное численное превосходство, противника не одолел, причем под пером Шлиппенбаха сражение у мызы Рауге (эст. Рёуге) было изображено победой огромного значения. Карл XII, склонный к мистификации и охотно веривший всему, в том числе и небылицам, лишь бы они прославляли шведское оружие, возвел Шлиппенбаха в генерал-майоры. Новоиспеченный генерал донес королю, что он предпочел бы получению чина подкрепление в 7 - 8 тыс. солдат. В связи с эпизодом при мызе Рауге в голландской газете появилось сообщение, что на 1200 шведов напали около 100 тыс. русских, но были отогнаны, оставив 6 тыс. трупов. В действительности в отряде Я. Н. Корсакова, совершившего нападение на Рауге, насчитывалось 3717 человек, а потери исчислялись несколькими десятками ¹⁵ .

Вслед за сентябрьским походом наступила трехмесячная передышка. И Шереметев и Шлиппенбах готовились к решительному сражению малой войны. По указу царя от 2 октября Шереметев должен был предпринять генеральный поход "за Свейской рубеж" ¹⁶ . Он основательно готовил свою армию к предстоявшему походу; понадобилось почти три месяца, чтобы она отправилась в путь. От предшествовавших боевых действий поход Шереметева в конце 1701 г. отличался многими особенностями, обусловленными появлением у его войск некоторых черт регулярной армии. К этому времени изменился качественный состав войск, было создано 10 новых драгунских полков. Сентябрьские вылазки отрядов Шереметева по своему характеру и целям более напоминали действия партизан, нежели регулярных войск. Они были столь локальными и ограниченными по задачам, что ни успехи, ни поражения не оказывали реального влияния на ход войны, "понеже, - как сказано в "Гистории Свейской войны", - более опасались наступления от неприятеля, неже сами наступали" ¹⁷ .

Новому походу предшествовал основательный сбор данных о противнике. Шереметеву было точно известно, что Шлиппенбах сосредоточил у мызы Эрестфер (эст. Эраствере) 7 - 8 тыс. конницы и пехоты. Известно было и намерение противника атаковать Печорский монастырь и прочие пункты, где на зиму расположились русские полки. Шереметев решил упредить противника и взял инициативу наступательных действий в свои руки. Корпус Шереметева выступил из Пскова в поход за "Свейский рубеж" 23 декабря. Три дня спустя он оставил обоз и далее продвигался "тайным обычаем" в надежде застигнуть противника врасплох. В известной мере Шереметеву удалась внезапность нападения. Шведы, не ожидая прихода русских по глубокому снегу, беспечно предавались разгулу по случаю Рождества и обнаружили приближение противника только 27 декабря.

Сражение, начавшееся в 11 утра 29 декабря у мызы Эрестфер, на первом этапе складывалось для русских не совсем удачно, ибо в нем участвовали только драгуны. Оказавшись без поддержки пехоты и артиллерии, не подоспевших к месту боя, драгунские полки были рассеяны неприятельской картечью. Однако подошедшие пехота и артиллерия резко изменили ход сражения. После 5-часового боя Шлиппенбах вынужден был бежать. С остатками кавалерии он укрылся за стенами крепости в Дерпте (русск. Юрьев, эст. Тарту). В руках русских оказалось около полутора сотен пленных, 16 пушек, а также провиант и фураж, впрок заготовленные противником в Эрестфере. Шереметев пытался было организовать преследование беглецов и поимку дезертиров, но потом отказался от этого намерения: "Нельзя было итить - всемерно лошеди все стали, а пуще снеги глубоки и после теплыни от морозов понастило,.. ноги лошадей ободрали до мяса". Задачу свою Шереметев считал выполненной, ибо, как он доносил царю, шведы от поражения "долго не образумятца и не оправятца" ¹⁸ .

¹⁵ Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Великого Петра. Вып. I, кн. 1. СПб. 1912, с. 50. ¹⁶ Там же, с. 56. ¹⁷ Журнал или Поденная записка имп. Петра Великого, с. 38. ¹⁸ Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. 1, кн. 3. СПб. 1912, с. 341.

стр. 97

4 января войска возвратились в Псков, где в честь победителей "после молебного пения из пушек и из мелкого ружья за щастливую викторию стреляли" ¹⁹ . Успех отметили и в столице. Извещение о победе Борис Петрович отправил 2 января "с сынишкою своим Мишкой". В Москве впервые с начала Северной войны раздались пушечная стрельба и звон колоколов, народ угощали вином, пивом и медом. На кремлевских башнях развевались захваченные у шведов знамена и штандарты. Современник событий И. А. Желябужский записал: "А на Москве на Красной площади для такой радости сделаны государевы деревянные хоромы и сени для банкета" ²⁰ .

Шереметев был награжден орденом Андрея Первозванного с золотой цепью и алмазами ценою в 2 тыс. руб. и пожалован чином генерал-фельдмаршала. Каждый солдат и драгун, участвовавший в сражении, получил по рублю. Победа сделала Бориса Петровича знаменитым. Русские войска, сражавшиеся у Эрестфера, превосходили по численности шведов примерно в 3 раза (соответственно 10 тыс. и 3200 человек). Боеспособность русской армии еще уступала шведской. Но на этом этапе войны важен был достигнутый результат. Значение победы лаконично и выразительно оценил царь своим восклицанием: "Мы можем, наконец, бить шведов!" Появился и полководец, научившийся их побеждать, - первый русский фельдмаршал Шереметев.

Россия в то время не располагала необходимыми ресурсами для ведения непрерывных наступательных операций. До тех пор, пока шведский король основательно не "увяз" в Польше, русскому командованию надобно было не только держать в кулаке свои силы на случай прихода Карла XII, но и изнурять неприятеля и в то же время обучать свои войска военному ремеслу. Фельдмаршал многократно спрашивал у Петра, "как весну нынешнюю войну весть, наступательную или оборонительную". Ответ царя гласил: "С весны поступать оборонительно". Впрочем, оговаривался Петр, если представится случай совершить успешную акцию, то такую возможность не упускать. Так рассуждал Петр в конце марта 1702 г., но два месяца спустя царю, находившемуся в Архангельске, стало известно, что король двинулся к Варшаве; следовательно, рассуждал Петр, Шлиппенбах не может рассчитывать на подкрепления. Наступил "истиной час" для нового похода в Лифляндию ²¹ .

Шереметев отправился в поход 12 июля, имея около 18 тыс. человек, в то время как Шлиппенбаху удалось наскрести чуть больше 7 тысяч. Качественный состав корпуса Шереметева стал еще выше, чем в зимнем походе. Теперь уже не две трети, а пять шестых войск фельдмаршала состояло из регулярной конницы и пехоты. Начало кампании 1702 г, как две капли воды напоминало военные действия зимнего похода. Передовые части вступили в соприкосновение с противником у мызы Гуммельсгоф (по русским источникам - Гумулова мыза, эст. Хуммули) 18 июля. Большой полк Шереметева находился на марше. Шведам удалось не только потеснить авангард, но и отбить у него несколько пушек. Исход дела решила подоспевшая пехота. Как и при Эрестфере, шведская конница, не выдержав напора, ринулась наутек, расстроила во время бегства ряды собственной пехоты и обрекла ее на уничтожение. Незадачливый Шлиппенбах бежал в Пернов (эст. Пярну), где ему удалось собрать остатки своих разгромленных и деморализованных войск численностью в 3 тыс. человек. Остальные полегли у мызы Гуммельсгоф. Потери русских были в 2 - 3 раза меньшими. Эта победа превратила Шереметева в полновластного хозяина Восточной Лифляндии. Успех фельдмаршала был отмечен царем: "Зело благодарны мы вашими трудами" ²² .

В отличие от зимнего похода, продолжавшегося 10 дней, летом 1702 г. Шереметев задержался на неприятельской территории почти на два месяца. Ему удалось овладеть двумя крепостцами. Гарнизон одной из них во главе с подполковником дважды отклонял требование о капитуляции и согласился сдаться лишь после подхода основных сил. Шереметев доносил царю: "Увидя меня, тот полуполковник замахал в окно шляпою и велел бить в барабан и просил милосердия, чтобы им вместо

¹⁹ Военно-походный журнал Шереметева. В кн.: Материалы военно-учебного архива Главного штаба. Т. I. СПб. 1871, с. 90. ²⁰ Записки Ивана Афанасьевича Желябужского, с. 84. ²¹ Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. I, кн. 1, с. 89. ²² ПиБ. Т. II. СПб. 1889, с. 79.

стр. 98

смерти дать живот" ²³ . С мызою Мензой удалось покончить в два дня. Мариенбург (лат. Алуксне), крепостцу со слабыми фортификационными сооружениями, осаждали 12 суток. Трудность овладения ею обусловливалась ее островным положением. Шереметев оставил описание крепостцы: "Стоит на острову, около вода, сухова пути не с которой стороны нет". Подъемный мост был разрушен. Шереметев было уже отчаялся овладеть городом и собирался отойти от него, но кто-то посоветовал соорудить плоты, на которых осаждавшие преодолели 200-метровое расстояние, отделявшее берег от острова. Под угрозой штурма осажденные сдались ²⁴ .

9 сентября фельдмаршал вернулся в Псков и принялся подсчитывать трофеи: было захвачено свыше тысячи пленных, в том числе 68 офицеров; 51 пушка, 26 знамен. Царь остался доволен действиями фельдмаршала. "Борис Петрович в Лифляндии гостил изрядно довольно" ²⁵ , - писал он Ф. М. Апраксину, действовавшему тогда у р. Ижоры. Самого Шереметева царь поздравил с викторией. Разгром корпуса Шлиппенбаха создал благоприятные условия для осуществления плана возвращения земель по течению Невы - он устранил угрозу нападения на русские войска с тыла. Походы, кроме того, были своего рода практической школой овладения военным делом как армией, так и самим фельдмаршалом. Обе кампании озарили Бориса Петровича лучами славы первого победителя шведов. В жизни полководца эти кампании примечательны еще и тем, что Шереметев оба раза выступал в роли фактического главнокомандующего войсками. Петр, находившийся в то время в Архангельске, не мог вмешиваться ни в детали организации походов, ни тем более в боевые действия войск. Царь в данном случае ограничился лишь определением сроков вторжения на неприятельскую территорию.

Следующая операция с участием Шереметева была связана с овладением древнерусским Орешком, переименованным шведами в Нотебург. Намерение вернуть эту крепость, запиравшую Неву у самого ее выхода из Ладожского озера, возникло у Петра в конце 1701 года. Операция, однако, не состоялась из-за рано наступившего половодья. От нее пришлось отказаться еще и потому, что к тому времени не удалось обезопасить тыл: сохранивший силы Шлиппенбах мог напасть на войска, осаждавшие Нотебург, и тем самым перерезать русские коммуникации. Угроза повторить Нарву вынуждала царя и его генералов проявлять крайнюю осторожность. Одно из условий успеха, заложенное в плане операции, состояло в полной внезапности нанесения удара. В этом случае неприятель не мог бы оказать гарнизону крепости надлежащей помощи. Январский наказ Шереметеву царь заключил словами: "Все сие приготовление, зело, зело хранить тайно, как возможно, чтоб нихто не дознался" ²⁶ . Точно такой же призыв к сохранению тайны Петр выразил и в письме к Шереметеву, отправленном из Архангельска 5 августа 1702 г.: "И мы к вам не зело поздно будем, но сие изволь держать тайно" ²⁷ .

Стремление сохранить тайну появления под стенами Нотебурга объясняется тем, что Петр двигался туда не один, а в сопровождении двух гвардейских полков. Это был поход беспримерной трудности, ибо совершался по нехоженым местам: в дремучих лесах довелось прорубать просеки, настилать гати по болотам, а через речки возводить мосты. 120 верст тяжелого пути от Нюхчи на Белом море до Повенца на Онежском озере были преодолены в рекордно короткий срок - менее чем за две недели. Оттуда плыли Онежским озером, потом Свирью и Ладожским озером. В середине сентября царь уже находился в Старой Ладоге. Еще до прибытия в этот город Петр направил Шереметеву два приглашения явиться туда на военный совет для выработки плана овладения Нотебургом. Командование собравшимися войсками численностью свыше 10 тыс. человек царь передал фельдмаршалу. Размеры крепости были невелики, а гарнизон ее насчитывал всего 450 человек. Но осада осложнялась островным положением Нотебурга: почти у самой воды были возведены двухсаженной толщины стены в четыре сажени высоты; в распоряжении гарнизона находились 142 пушки.

²³ Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. I, кн. 1, с. 110, 111. ²⁴ Там же, с. 119, 120. ²⁵ ПиБ. Т. II, с. 84. ²⁶ Там же, с. 5. ²⁷ Там же, с. 75.

стр. 99

Осадные работы начались 27 сентября, а через три дня, когда они были завершены, Шереметев отправил к коменданту парламентера спросить, "намерен ли он эту крепость на способной договор здать". Комендант потребовал четверо суток на размышление. Осаждавшие ответили на "сей комплимент" интенсивной бомбардировкой, так как усмотрели в нем стремление протянуть время. 3 октября в лагерь Шереметева прибыл барабанщик с письмом от супруги коменданта. От имени всех офицерских жен она обратилась к фельдмаршалу с просьбой "ради великого беспокойства от огня и дыму и бедственного состояния" выпустить их из крепости. Отвечал на это письмо сам бомбардирский капитан, т. е. Петр. Барабанщику было велено передать, что ему, капитану, доподлинно известно нежелание фельдмаршала разлучать жен с мужьями. Поэтому капитан советовал женам, дабы они, оставляя крепость, захватили с собой и "любезных супружников" ²⁸ . Дамы не вняли этому совету, и бомбардировка крепости продолжалась вплоть до 11 октября, когда был предпринят ее штурм. Через 13 часов неприятельский гарнизон сдался. Неподдельную радость по этому поводу царь выразил в каламбуре: "Правда, что зело жесток сей орех был, аднака, слава богу, счастливо разгрызен. Алтиллерия наша зело чюдесно дело свое исправила" ²⁹ .

4 декабря победы Шереметева в Лифляндии и овладение Нотебургом были отмечены торжественным шествием войск через трое триумфальных ворот, сооруженных в Москве. Шереметев в празднествах не участвовал, т. к. прибыл в столицу, видимо, в конце декабря - начале января.

На пути из Москвы к театру военных действий с ним приключилось дорожное происшествие, описанное им в письме к Ф. А. Головину. Не доезжая до Твери, фельдмаршал настиг обоз с матросами-иноземцами, ехавшими из Воронежа. Когда возница Шереметева стал кричать, чтобы те уступили дорогу, один из них начал его избивать. Улаживать конфликт фельдмаршал послал денщика. Дальнейшие события, по словам Бориса Петровича, развертывались так: "Вижю, что все пьяни, и они начали бить и стрелять, и пришли к моим саням, и меня из саней тащили, и я им сказывался, какой я человек". Но это не произвело на матросов никакого впечатления. Более того, один из них назвал фельдмаршала шельмой, приставил к его груди пистолет и выстрелил. По счастливой случайности пистолет оказался заряженным пыжом. Шереметев был потрясен. "Отроду такова страху над собою не видал, где не обретался против неприятеля. А ехал безлюдно, только четыре человека, денщиков и четыре извощика... А русские, которые с ними были, матросы и извощики, никто не вступился. А я им кричал, что вас перевешают, если вы меня дадите убить". Борис Петрович заканчивал такими словами: "Сие истинно пишю без всякого притворства. А что лаен и руган и рубаху на меня драли - о том не упоминаю ся" ³⁰ .

22 апреля 1703 г. Шереметев во главе 20-тысячной армии появился под стенами Ниеншанца (русск. Канцы). Комендант поначалу отказался капитулировать, но не выдержал бомбардировки и 1 мая дал знать, что гарнизон готов склонить знамена. После овладения Ниеншанцем, близ которого Петр 16 мая 1703 г. основал Петербург, Шереметев двинулся к Копорью. Гарнизон капитулировал, как только начался обстрел крепости. "Слава богу, - иронизировал фельдмаршал в письме Петру, - музыка твоя, государь, - мортиры бомбами - хорошо играет: шведы гораздо танцевать и фортеции отдавать; а если бы не бомбы, бог знает, что бы делать" ³¹ . Другой отряд Шереметева овладел Ямбургом (русск. Ямом) и Везенбергом. Итогами 1703 г. могли быть довольны и царь и его фельдмаршал. Петр умело воспользовался стратегическим просчетом Карла XII и в то время, как тот "увяз в Польше", сравнительно легко овладел землями, ради которых начал войну, - Ингрией (Ижорой) и выходом в Балтийское море. Судьба была благосклонной и к Борису Петровичу: он совершил несколько успешных операций. Фельдмаршал не дал Петру ни единого повода для выражения недовольства или раздражительности.

²⁸ Там же, с. 102. ²⁹ Там же, с. 92. ³⁰ ЦГАДА, ф. Сношения России с Швецией, 1706 г., д. 6, л. 66. Пользуюсь случаем, чтобы выразить благодарность Р. В. Овчинникову, указавшему это дело. ³¹ Устрялов Н. Г. Ук. соч. Т. IV, ч. 1. СПб, 1863, с. 277.

стр. 100

К началу кампании 1704 г. русская армия окрепла настолько, что могла одновременно вести осаду двух мощных крепостей - Нарвы, под стенами которой четыре года назад она потерпела сокрушительное поражение, и Дерпта. К Дерпту Петр направил корпус в 21 тыс. человек под командованием Шереметева, а руководство осадой Нарвы с Ивангородом взял на себя. "Извольте как возможно скоро иттить со всею пехотою... под Дерпт", - писал царь Шереметеву 30 апреля 1704 г.; 12 мая - новое напоминание: "Конечно, не отлагая, с помощью божиею, подите и осаждайте". Здесь же: "Еще в третье, подтверждая, пишу: конечно, учини по вышеписанному и пиши немедленно к нам". Шереметев 16 мая ответил: "В поход к Дерпту я збираюсь и как могу скоро, так и пойду". Царь был явно недоволен медлительностью фельдмаршала и отправил ему письмо с нотками раздражительности: "Немедленно извольте осаждать Дерпт, и зачем мешкаете - не знаю" ³² .

Передовые отряды подошли к Дерпту в ночь на 4 июня. "Город велик и строение палатное великое" ³³ , - делился Шереметев визуальными наблюдениями о крепости. Действительно, стены ее имели шесть бастионов со 132 пушками разных калибров. Число защитников крепости вместе с жителями города, которым было выдано оружие, достигало 5 тыс. человек. Осадные работы велись под непрерывным огнем крепостной артиллерии. "Как я взрос, такой пушечной стрельбы не слыхал", - писал Шереметев. Впрочем, артиллерийская дуэль не наносила существенного урона ни осажденным, ни осаждавшим. 2 июля из-под Нарвы к Дерпту прибыл царь. Какая необходимость вынудила Петра оставить Нарву? Прежде всего слухи о крупном подкреплении, которое якобы ожидал осажденный гарнизон Нарвы из Швеции. Угроза повторения первой Нарвы крайне беспокоила царя, и он решил побыстрее достичь успеха под Дерптом, чтобы освободившиеся силы бросить против Нарвы. Слух о подкреплениях, усердно распространявшийся комендантами обеих крепостей - К. Г. Шютте и Г. Р. Горном, оказался ложным. Это была обычная форма дезинформации противника. В отличие от Петра Шереметев не поддался слухам. "Я о том веры нейму" ³⁴ , - писал фельдмаршал А. Д. Меншикову 27 июня.

Но у Петра был еще один повод ускорить овладение Дерптом: под Нарвой ощущался недостаток в осадной артиллерии. Ознакомившись на месте с ходом осадных работ, царь не скрыл своего недовольства. "Все негодно и туне людей мучили" - такова была общая оценка осадных работ. Какие же действия фельдмаршала вызвали гнев царя? Прежде всего неправильный, по его мнению, выбор направления предстоящей атаки крепости. Шереметев распорядился подводить земляные рвы (аппроши) к наиболее мощным стенам крепости, усиленным бастионами, на том основании, что там было сухо. Петр же во время рекогносцировки обнаружил "мур" (стену. - Н. П.), который "только указу дожидается, куды упасть". Продолжая изливать свое недовольство Меншикову, он писал: "Когда я спрашивал их, для чего так, то друг на друга, и больше на первого (которой только ж знает)". Под "первым" подразумевался Шереметев ³⁵ .

X. Э. Палли, изучивший систему осадных работ, проводившихся Шереметевым, полагает, что к середине июня, когда они начались, болотистая местность, еще не освободившаяся от полых вод, исключала возможность рыть землю и возводить укрепления. Условия для таких работ в пойме реки Эмбах улучшились три недели спустя, т. е. к приезду Петра. Впрочем, и сам Шереметев начал вести подкопы со стороны реки Эмбах, но, видимо, не считал это направление главным ³⁶ . Как бы там ни было, но в лагере осаждавших с приездом царя началась перегруппировка сил, связанная с изменением направления главного удара. Интенсивный обстрел крепости, возобновившийся 6 июля, дал свои плоды: были пробиты три бреши, через которые двинулись штурмовавшие. "Огненный пир" (так назвал царь штурм Дерпта) продолжался всю ночь на 13 июля. Победителям достались огромные трофеи: 132 пушки, 15 тыс. ядер, запасы продовольствия.

³² ПиБ. Т. III. СПб. 1893, с. 53, 69, 71, 613. ³³ Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. 1, кн. 1, с. 266. ³⁴ Там же, кн. 3, с. 372. ³⁵ ПиБ. Т. III, с. 94. ³⁶ Палли Х. Э. Между двумя боями за Нарву. Таллин. 1966, с. 237.

стр. 101

После овладения Дерптом царь отбыл к Нарве. Туда был вызван и Шереметев. В четвертом указе, отправленном ему 23 июля, Петр велел "днем и ночью итить". И здесь же угроза: "А естьли так не учинишь, не изволь на меня пенять впредь" ³⁷ . На этот раз Борис Петрович все-таки двинулся и привел войска до начала штурма Нарвы, но в деле они не участвовали. Зная, что царь никаких оговорок не примет, Шереметев излил жалобы Меншикову: "А я останусь на день для крайней своей болезни, и велю себя как ни есть волочь... Зело я, братец, болен и не знаю как волотца, рад бы хотя мало отдохнуть" ³⁸ . 8 ноября, через три с лишним месяца после овладения Нарвой, Шереметев отправил еще одно слезное письмо Меншикову. Фельдмаршал жаловался на утрату царского расположения: "Всем милость,.. а мне нет". Овладение Дерптом и Нарвой сопровождалось раздачей вотчин, а он, Шереметев, обойден - ни вотчин, ни даже жалованья. Далее следуют фразы, свидетельствующие о тогдашних отношениях между родовитым боярином и выскочкой: "Умилосердися батька и брат Александр Данилович! Вступись ты за меня и подай руку помощи, а я кроме бога и пресвятые богородицы и премилостивейшего моего государя, да тебя, моего батька и брата, никого помощника не имею. Как я прежнюю всякую милость получал через тебя, государя моего, так и ныне у тебя милости прошу: если уж вотчин обещанных мне не дадут, чтоб мне учинили оклад по чину моему" ³⁹ .

Шереметев, как известно, не входил в компанию близких Петру людей ⁴⁰ . Вряд ли причиной тому являлась разница в летах (фельдмаршал был старше царя на два десятилетия). Ф. Ю. Ромодановский тоже был старше Петра и даже Шереметева, что не мешало ему не только занимать видное место в "компании", но и быть главным действующим лицом в игре царя в князя-кесаря. Вряд ли также на отчужденность царя от Шереметева влияло неумение фельдмаршала пить, хотя не исключено, что в веселой компании он мог себя чувствовать чужаком. Скорее всего Борису Петровичу не было уютно в компании царя потому, что он был человеком другой эпохи, точнее, человеком, в котором черты боярского воспитания причудливо перемежались с принятием преобразований, а также новшеств царского поведения. Нравам боярина, видимо, претило многое: и то, что царь совершал поступки, не соответствовавшие его сану; и то, что окружал себя "подлородными людьми"; и, наконец, непочтительное отношение к родовитым. И все же ему пришлось делать вид, что он смирился со всеми чудачествами и порою нелепыми выходками царя. Но по-настоящему приспособиться к новым порядкам, поступиться с детства усвоенными привычками и взглядами, видимо, было выше его сил.

Непростым было и отношение Петра к Шереметеву. Царь знал, что фельдмаршал не обладал выдающимися полководческими дарованиями, но он был уверен в другом - Борис Петрович зря не погубит армию. Одно из достоинств Шереметева - основательность. Отправлялся он в поход лишь тогда, когда убеждался, что последняя пуговица была пришита к мундиру последнего солдата, а ввязывался в сражение лишь тогда, когда был уверен в успехе. Именно потому за Шереметевым не числилось блистательных побед, искрящихся талантом импровизаций на поле боя. Но и крупных поражений его войска не терпели: он уклонялся от встречи с неприятелем, если знал о его превосходстве. Годы, предшествовавшие осаде Дерпта, можно считать годами наибольшей близости и расположения царя к фельдмаршалу. За ратные подвиги Шереметеву доводилось часто выслушивать от царя слова благодарности. В сентябре 1702 г. царь вызвал Бориса Петровича в Ладогу на военный совет, при этом подчеркнув: "Без вас не так у нас будет как надобно" ⁴¹ . Но по мере того, как Петр набирался полководческого опыта, как приходили к нему успехи в военных действиях, которыми он сам руководил, происходила переоценка ценностей.

³⁷ ПиБ. Т. III, с. 112. ³⁸ Там же, с. 657. ³⁹ Там же, с. 711. ⁴⁰ Заозерский А. И. Фельдмаршал Шереметев и правительственная среда Петровского времени. В сб.: Россия в период реформ Петра I. M. 1973, с 172 - 214. ⁴¹ ПиБ. Т. II, с. 82.

стр. 102

Главная слабость Шереметева - медлительность - носила хронический характер и не раз вызывала раздражение царя. Поначалу он выражал недовольство в мягкой форме, в его письмах почти отсутствовали резкие слова, но со временем выговоры стали сопровождаться угрозами и больно ударяли по самолюбию фельдмаршала. Подобное случилось после Дерпта и Нарвы, когда царь повелел Шереметеву отправиться в поход, как только "реки станут". Реки "стали", но поход не состоялся. Шереметев выехал из Пскова в последних числах декабря и прибыл в Витебск три недели спустя. Здесь он обнаружил отсутствие фуража для конницы и счел выступление нецелесообразным: "Ныне застою в Витепске и никуды без указу не пойду" ⁴² .

Петр остался недоволен безынициативным поведением Шереметева. Тому пришлось прочитать следующие иронические слова царя в свой адрес: "И сие подобно, когда слуга, видя тонущего господина, не хочет его избавить, дондеже справится, написано ль то в его договоре, чтоб его из воды вынуть" ⁴³ . Для ускорения организации похода царь отправил в Литву Меншикова. Тот, прибыв в Витебск в конце февраля 1705 г., привез царский указ, очень обескураживший фельдмаршала. Руководствуясь тем, что "пеший конному не товарищ", царь решил командование кавалерией оставить Шереметеву, а всю пехоту передать под начало другому фельдмаршалу, Г. Б. Огильви, год назад нанятому на русскую службу. Новость так расстроила Шереметева, что он даже заболел и терялся в догадках: за что такая немилость? Дело удалось уладить, все осталось по-старому. Царь обратился к Борису Петровичу со словами утешения: то намеревались сделать "не для какого вам оскорбления, но ради лучшего управления" ⁴⁴ .

Инцидент был исчерпан, и фельдмаршал возобновил подготовку к походу. Цель его оставалась неизменной - отрезать корпус генерала А. Л. Левенгаупта от Риги и разгромить его. По плану, разработанному на военном совете, предполагалось ложным отступлением выманить шведов из укреплений, сооруженных ими у Гемауэртгофа (в русских источниках - у Мур-мызы). Как только Левенгаупт ринется преследовать отступавших русских, на его войска должна была напасть притаившаяся в засаде кавалерия. Характерно, что плана ложного бегства с поля боя и нападения из засады придерживался и Левенгаупт, причем хитрость удалась именно ему, а не Шереметеву. Виновником тому был полковник С. Кропотов, не выдержавший искушения: он без ведома Шереметева двинул свой полк в атаку и таким образом втянул в сражение все русские войска, напоровшиеся на засаду. Бой изобиловал острыми сюжетами и протекал с переменным успехом. Однако драгуны вместо того, чтобы развивать успех, принялись грабить неприятельский обоз. Тем самым шведам была предоставлена возможность перестроить свои порядки и выправить положение.

Наступила ночь, сражавшиеся оставили поле боя, укрывшись в обозах. На следующий день, 16 июля, шведы подобрали на поле боя 13 пушек и 10 знамен. События у Мур-мызы Левенгаупт подал как свою крупную победу. Шведы ее праздновали две недели спустя, причем лазутчик Шереметева, бывший свидетелем торжеств в Литве, отметил их отнюдь не праздничный характер: много дней подряд церкви были забиты трупами умерших от ран, их не успевали отпевать. Сражение у Мур-мызы было единственным, которое Шереметев проиграл. Оснований переживать неудачу у фельдмаршала было тем больше, что победа ускользнула от него из-за нелепой случайности.

Конечно же, известие о результатах сражения не доставило радости Петру: еще не улегся гнев по поводу действий Шереметева под Дерптом, как он дал повод для нового недовольства. Царь, однако, сдержался и обратился 25 июля 1705 г. к удрученному фельдмаршалу со словами утешения: "Не извольте о бывшем нещастии печальны быть (понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу), но забывать и паче людей ободривать" ⁴⁵ . Неудача под Мур-мызой имела значение досадного эпи-

⁴² Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. I, кн. 2. СПб. 1912, с. 64 ⁴³ ПиБ. Т. III, с. 265. ⁴⁴ Там же, с. 296. ⁴⁵ Там же, с. 391.

стр. 103

зода, вклинившегося в серию непрерывных побед, ей предшествовавших. В дни, когда в ставке царя отмечали овладение Митавой (Елгавой) и Бауском, было получено известие, ошеломившее Петра: в Астрахани вспыхнуло восстание. Царь послал подавить его Шереметева. Почему именно его? Разве Петр испытывал избыток в опытных военачальниках, чтобы взять единственного русского по национальности фельдмаршала с театра военных действий и отправить в глубокий тыл? Или царь считал восстание столь опасным для трона, что, ни минуты не колеблясь, направил в Астрахань самого опытного своего полководца?

Приходится согласиться с выбором царя. Он и в самом деле не располагал лучшим кандидатом в руководители карательной экспедицией, чем Шереметев. Для этой роли не подходили ни друзья царя (Меншиков, Апраксин, Ромодановский), ни сподвижники, причастные к его преобразовательным начинаниям. В этом плане Шереметев, стоявший как бы в стороне от преобразований, всецело поглощенный борьбою с внешними врагами, был самой подходящей фигурой. Репутация полководца, сумевшего наносить поражения шведам, равно как и принадлежность его к древнему боярскому роду, тоже создавала Борису Петровичу популярность в стране. Не исключено также, что Петр, отправляя Шереметева против повстанцев, руководствовался еще одним соображением, а именно - возможностью безболезненно для самолюбия фельдмаршала вручить командование русской армией Огильви.

Указ о новом назначении Шереметев получил 12 сентября и стал готовиться к походу. Делал он это неторопливо и поэтому нарушал все сроки: в Казань прибыл только 13 декабря, а в Саратов - 8 февраля. Чтобы стимулировать энергию и расторопность Шереметева, Петр приставил к нему гвардейского сержанта М. И. Щепотьева. В инструкции ему, подписанной Петром, было сказано: "Смотреть, чтоб все по указу исправлено было и буде за какими своими прихоти не станут делать, и станут, да медленно, говорить, и буде не послушает, сказать, о том будет писать ко мне". Можно себе представить, как был удивлен и огорчен фельдмаршал, когда в его ставке в Казани 16 января 1706 г. появился Щепотьев с царским указом Шереметеву, что Щепотьеву "ведено быть при вас на некоторое время, и что он вам будет доносить, извольте чинить" ⁴⁶ . Унижение, испытываемое Шереметевым, усугублялось бестактностью сержанта. Борис Петрович писал своему свату Ф. А. Головину: "Он, Михаиле, говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить, чтоб я во всем его слушал". В другом письме: сержант "непрестанно пьян. Боюсь, чево б надо мною не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег". Головин, солидаризуясь с нелестной аттестацией Щепотьева, отвечал: "О Щепотьеве я известен; знают его все, какой он человек" ⁴⁷ .

Отправляя Шереметева для подавления восстания, Петр, как известно, не исключал и мирного урегулирования конфликта. Для этого представился удобный случай: в Москве оказалась депутация астраханцев во главе со стрельцом И. Г. Кисельниковым. Она была направлена астраханцами на Дон, чтобы убедить казаков примкнуть к восстанию. Там они были схвачены верной правительству старшиной и отправлены в Москву. Посланцев восставших ждала суровая кара, но в дело вмешался царь, находившийся тогда в Гродно. Туда же царь вызвал депутацию, чтобы вручить ей грамоту с призывом к восставшим выдать зачинщиков и обещанием помиловать всех остальных. Призыв царя нашел отклик у Кисельникова. Психологическое воздействие непосредственного общения Петра с Кисельниковым столь укрепило царистские иллюзии у конного стрельца, что тот превратился едва ли не в самого рьяного сторонника прекращения вооруженной борьбы астраханцев с правительством. К тому же общение с Кисельниковым и членами депутации вселило надежды и в бояр и в царя на мирный исход событий в Астрахани. С астраханцами Шереметеву велено было поступать так: "Всеконечно их всех милостию и прощением вин обнадеживать и, взяв город Астрахань, отнюдь над ними и над завотчи-ками ничего не чинить" ⁴⁸ .

⁴⁶ Там же. Т. IV, вып. 1. СПб. 1900, с. 7, 8. ⁴⁷ Устрялов Н. Г. Ук. соч. Т. IV, ч. 1, С. 504. ⁴⁸ ПиБ. Т. IV, вып. 1, с. 189.

стр. 104

Шереметев действовал вразрез этим планам. Он провоцировал обострение обстановки и толкал восставших на противодействие правительственным войскам. То он обращался к астраханцам с ультимативным посланием, то весьма сурово обошелся с капитулировавшими черноярцами, чем насторожил астраханцев. "У астраханцев, - писал Петр Шереметеву, - сумнение произошло от некоторых к присланным их и черноярцам показанной суровости, в чем для бога осторожно поступайте и являйте к ним всякую склонность и ласку". И далее: "И над Астраханью без самой крайней нужды никакого жестокого и неприятельского поступка не восприимать" ⁴⁹ . Это предписание царя Шереметев получил тогда, когда он уже штурмом овладел Астраханью. Фельдмаршал форсировал начало военных действий. Он игнорировал просьбу астраханцев, чтобы войска не вступали в город до прибытия туда депутации с грамотой царя, прощавшей им "вину". Ясно, что царская грамота усилила бы позиции тех, кто соглашался впустить фельдмаршала в город без сопротивления. В своем донесении Шереметев сообщал, что он отпустил депутацию 9 марта. Из других сведений явствует, что фельдмаршал задержал возвращавшихся из Москвы выборных и те вошли в город вместе с правительственными войсками, т. е. 12 марта. Шереметев доносил далее, что все астраханцы выступили против него "с пушки и знамены". Это тоже передержка, нацеленная на то, чтобы оправдать военные действия против астраханцев и подчеркнуть свою воинскую доблесть. В действительности "основная масса защитников осталась на стенах" ⁵⁰ .

Какими мотивами руководствовался Борис Петрович, когда обострял отношения с астраханцами? Источники на этот счет немы, Мы можем высказать лишь некоторые догадки. Представим себе, что астраханцы впустили бы Шереметева без сопротивления, т. е. поступили бы так, как и черноярцы. Тогда Шереметев, вероятно, отправил бы донесение такого же содержания, какое он отправил Головину из Черного Яра: "Пришел я на Черный Яр марта 2 дня с полками, и черноярцы вышли на встречю с ыконами, и вынесли плаху и топор, и просили милосердия" ⁵¹ . Таким образом, Шереметеву была бы уготована роль военачальника, пожинавшего плоды усилий людей, подготовивших сдачу города без сопротивления. Подобная роль не сулила Шереметеву ни почестей, ни наград. Риск вызвать недовольство царя штурмом Астрахани был невелик: победителей не судят. В конечном счете царю и боярам был важен итог. Шереметев мог накликать на свою голову беду, если бы штурм оказался неудачным и штурмовавшие понесли большие потери. Но в победе правительственных войск фельдмаршал не сомневался, т. к. хорошо знал о противоречиях, раздиравших лагерь восставших.

Успешное завершение карательной операции было отмечено царем. В грамоте о пожаловании Шереметеву Юхоцкой волости и села Вощажникова наряду с перечислением его заслуг в Северной войне было сказано и об успешном руководстве подавлением восстания в Астрахани. В мятежном городе к Шереметеву пристала то ли настоящая, то ли притворная хворь: "За грехи мои пришла мне болезнь, а лечиться не у кого. Пожалуй, не оставь меня здесь", - просил он Головина. Стоило, однако, Меншикову объявить Шереметеву о пожаловании 2400 дворов, как тут же исчезли все симптомы болезни. Меншиков доносил царю, что фельдмаршал "зело был весел и обещался больше не болеть" ⁵² . Он получил также графский титул и 7 тыс. рублей.

В конце 1706 г. грузную фигуру фельдмаршала можно было вновь встретить в действующей армии. Здесь, в западноукраинском местечке Жолкве, на военном совете в присутствии царя был принят план дальнейшего ведения войны со шведами: не принимая генерального сражения, отходить в глубь России, действуя на фланги и тыл врага. Карлу XII к этому времени удалось лишить Августа II польской короны и возложить ее на голову своего ставленника Станислава Лещинского, а также вынудить Августа порвать союзнические отношения с Россией. Шведская армия от-

⁴⁹ Там же, с. 189, 190. ⁵⁰ Голикова Н. Б. Астраханское восстание 1705 - 1706 гг. М.. 1975, с. 291, 298, 299. ⁵¹ ПиБ. Т. IV, выл. 2, СПб. 1900, с. 758. ⁵² Устрялов Н. Г. Ук. соч. Т. IV, ч. 2, с. 427.

стр. 105

дыхала в Саксонии и набиралась сил перед своим броском на восток. Одно из писем Шереметева Ф. А. Головину свидетельствует о глубоком понимании им обстановки на театре войны. Ему были ясны ближайшие намерения шведского короля. "А я так разсуждаю, что швед... пошел в Шленскую границу и тут будет зимовать для тово, что ему в Польше не прокормить". В Саксонии король пополнит свои войска рекрутами, армия "набогатитца", отдохнет, и только после этого Карл XII "будет наш гость" ⁵³ , т. е. двинется на Россию. Отступавшей армии надлежало "томить неприятеля" - устраивать засады, внезапные нападения на переправах, уничтожать запасы провианта и фуража.

1707 год прошел в ожидании шведского вторжения. В декабре Карл XII покинул Саксонию. Русская полевая армия численностью в 57,5 тыс. человек, командование которой царь поручил Шереметеву, отходила на восток. Куда направит свои силы король? Этот вопрос задавали не только в русской, но и в шведской ставке. Ни там, ни здесь на него не могли дать точного ответа: король не любил делиться с окружающими ни своими сомнениями, ни планами. Один из возможных маршрутов лежал к Пскову, а затем в Ингрию, дабы там одним ударом вернуть то, что русские добывали в течение шести лет: Шлиссельбург, Петербург, Нарву, -а заодно и Дерпт с Митавой. Этот план, хотя и не самый блестящий по своим конечным результатам (даже успешное его выполнение не обеспечивало окончания войны), являлся самым надежным, ибо не был сопряжен с риском. Но у короля был и другой замысел, более импонировавший и складу его военного дарования и характеру: идти на Москву. Карл XII полагал, что в столице России ему удастся продиктовать поверженному царю свои условия мира. Мысль эта настолько овладела королем, что ни предупреждения о возможных пагубных последствиях такого похода, ни доводы о его трудности, ни, наконец, рассуждения об огромном риске, которому подвергалась армия, удалившаяся от своих баз, не могли поколебать убеждений шведского полководца.

Известно, что Карл XII не пошел ни на северо-восток, ни на восток. Москву он решил добывать кружным путем - через Украину. Притягательность этого направления возрастала по мере притока в ставку короля данных о событиях на Дону и на Украине. С Дона поступали бодрившие его сведения о вспыхнувшем там восстании К. А. Булавина. Еще более обнадеживающие новости сообщали королю эмиссары гетмана И. С. Мазепы, который был близок к осуществлению своего коварного намерения изменить России и переметнуться в лагерь шведов. Окончательное решение идти на Украину Карл XII принял в сентябре 1708 года.

В месяцы, когда на театре войны присутствовал царь, он и осуществлял руководство боевыми действиями армии. Ни Меншиков, ни тем более Шереметев не осмеливались игнорировать его повеления. Но весну и половину лета Петр провел в Петербурге. Па театре военных действий лицом к лицу оказались фельдмаршал Шереметев и генерал- лейтенант Меншиков, благодаря фавору позволявший себе действовать вопреки воле главнокомандующего и далеко не всегда выполнявший его предписания. Взаимоотношения двух военачальников были достаточно сложными. Едва ли не самый напряженный момент в их общении наступил в 1708 г., когда они высказывали два несхожих взгляда на способы дальнейшего ведения войны со шведами. "Светлейший" полагал, что полевая армия, отступая, должна производить полное опустошение края. Особую роль в этом маневре князь отводил коннице, которой надлежало действовать изолированно от пехоты и следовать за шведами. Шереметев решительно возражал против плана Меншикова, считая крайне опасным раздельное расположение пехоты и конницы, ибо в этом случае невозможно было выручать друг друга из беды. Фельдмаршал задавал отнюдь не риторический вопрос: "Наша кавалерия как возможет по тем пустым и разоренным местам путь свой править?" Вопрос резонный, ибо кавалерии пришлось бы двигаться по дважды опустошенной территории - сначала русскою пехотой, а затем шведскою армией.

Отзвуки конфликта докатились до Москвы, и английский посол Ч. Витворт, хорошо осведомленный не только о придворных интригах, но и о событиях на театре войны, доносил своему правительству: "Раздор между любимцем царским и фельдмаршалом возрос до того, что Шереметев заявил при целом военном совете, будто

⁵³ ЦГАДА, ф. 96, 1706 г., д. 6, л. 78.

стр. 106

готов отказаться от своего поста, так как и его репутации и самой армии государевой грозит гибель, если князь не будет удален от начальства над кавалерией" ⁵⁴ . Витворт скорее всего переоценивал как глубину раздора между военачальниками, так и влияние его на дела в армии. Но наличие соперничества и противоречий между Шереметевым и Меншиковым засвидетельствовали и другие современники. Генерал А. И. Репнин писал начальнику артиллерии Я. В. Брюсу: "Я сколько ни служил, а такого порядку не видал, как ныне". Брюс вполне с этим согласился и со своей стороны добавил: "Хотя много читал, однакож ни в которой кронике такой околесины не нашел" ⁵⁵ .

Летом 1708 г. русской армии предстояло оборонять два водных рубежа: сначала Березину, а в том случае, если шведы переправятся через нее, - Днепр. Меншикову не удалось помешать Карлу XII преодолеть 14 июня Березину. Король переправился не в том месте, где сосредоточились русские войска. Царь снисходительно отнесся к оплошности фаворита. Но просчет князя дал повод Шереметеву для иронического вопроса: каким же образом неприятель "толь легко перешел" Березину? В другой раз Шереметев, получив известие о распоряжении Меншикова обороняться от наступления шведов, отданном отряду под командованием майора, не без ехидства заметил: "Предаем вашей светлости в рассуждение, как может один майор с малою партиею все неприятельское войско держать?" Меншиков не оставался в долгу и тоже отвечал колкостями. Когда Шереметев высказал опасение, что неприятель может отрезать пехоте пути отступления, он возразил: между шведами и пехотой стоят кавалерийские полки, а "неприятель не крыласт, прямо через нас не перелетит" ⁵⁶ .

Препирательства не лучшим образом отразились на итогах Головчинского сражения 3 июля, когда дивизия Репнина уступила поле боя и оставила противнику полковую артиллерию. Тактический успех шведов, ничтожный по результатам, был превращен Карлом XII в грандиозную победу. По ее поводу король распорядился выбить медаль с хвастливой надписью: "Побеждены леса, болота, оплоты и неприятель" ⁵⁷ . Настала пора отправлять реляцию царю. Подписанная Шереметевым, она была составлена столь искусно, что будто бы и ничего не утаивала из случившегося и в то же время не давала ни подлинной картины сражения, ни его итогов. Прочитав ее, Петр посчитал Головчинское сражение репетицией генеральной битвы. Однако по мере приближения к ставке Шереметева царь, державший путь в действующую армию, получал дополнительные сведения, круто менявшие оценку. Виновники поражения - генералы Г. Гольц и А. И. Репнин - были преданы суду, причем последнего лишили чинов и званий, и с него решено было взыскать штраф за пушки, утраченные на поле боя (вновь возвышен после битвы при Лесной).

Неудача под Головчином была вскоре забыта, ибо ее затмили три блистательные победы, в которых, правда, Борис Петрович не участвовал. Первая из них связана с операцией 30 августа под с. Добрым, вторая - у Раевки 9 сентября. Они стоили шведам потерь в 3 тыс. человек. А третья произошла у дер. Лесной, где 28 сентября был разгромлен 16-тысячный корпус Левенгаупта и захвачен огромный обоз, направлявшийся в лагерь шведского короля. Поражение у Лесной еще более укрепило Карла XII в мысли следовать на Украину. Только там он рассчитывал восполнить потери: Мазепа сулил ему подкрепления живой силой, а также многочисленную артиллерию и запасы продовольствия.

В обстановке необычно суровой для этих мест зимы армия Карла XII нуждалась в отдыхе и продовольствии. Ни того, ни другого шведы на Украине не обрели, а Петр не намеревался создавать захватчикам спокойную жизнь. Было решено сформировать сильный и мобильный отряд для нанесения молниеносных и дерзких ударов по неприятелю. Командование отрядом царь вручил Меншикову, но затем вызвал его в Воронеж, и руководство операциями перешло к Шереметеву. Выполнение

⁵⁴ Сб. РИО. Т. 39. СПб. 1884, с. 457, 458. ⁵⁵ Мышлаевский А. З. Северная война. 1708 г. СПб. 1901, с. 37. ⁵⁶ Там же, с. 77 - 79. ⁵⁷ Гилленрок А. Современные сказания о походе Карла XII в Россию. - Военный журнал, 1844, N 6, с. 32.

стр. 107

этого задания не принесло лавров фельдмаршалу. Он был хорош и даже незаменим в операциях, где требовались осторожность, расчетливость, выдержка. Он умел педантично и с большим успехом "томить" неприятеля и изнурять его силы. Здесь же надлежало проявлять качества, органически чуждые Шереметеву: азарт, дерзость, внезапность, риск.

Лишь поначалу Борису Петровичу сопутствовал небольшой успех - он разгромил отряд шведов в 450 человек и захватил в плен полковника. Царь из Воронежа поздравил фельдмаршала с успехом, но предупредил, что с нетерпением ждет известий о победах над более значительными силами неприятеля ⁵⁸ . Ожидания оказались тщетными. Шереметеву предстояло уничтожить крупный отряд шведского генерал-майора К. Г. Крейца, но фельдмаршал проявил столько нерешительности и осторожности, что шведы благополучно оторвались от русских войск и ушли невредимыми. Царь был крайне недоволен действиями Бориса Петровича и свой гнев выразил тем, что отобрал у него Преображенский полк, передав его под начало Меншикова. Уязвленный Шереметев оправдывался "великим разлитием" р. Сулы, делал вид, что никак не может взять в толк, в чем его вина, и спрашивал у Петра: "За какое мое преступление перед вашим величеством" подвергнут каре? Заканчивал свое послание царю Шереметев так: "И прошу вашего царского величества... со слезами, дабы мне в старости своей с печали безвременно не умереть, и мне объявить, какое мое пред вашим величеством преступление, или повели к себе быть" ⁵⁹ . Фельдмаршал не добился ощутимых успехов и 22 апреля 1709 г., когда предпринял атаку местечка Решетиловки, где было сосредоточено семь полков шведской кавалерии. Собственно атака не состоялась, ибо Шереметеву не удалось скрытно подойти к местечку. Шведы, своевременно обнаружив приближение главных сил русских, благополучно отошли, так что фельдмаршалу пришлось довольствоваться лишь трофеями: гуртом скота и провиантом.

С первых чисел апреля внимание Карла XII было приковано к Полтаве. Он решил во что бы то ни стало овладеть этой крепостью, обнесенной всего лишь дубовыми стенами. Если бы королю удалось принудить гарнизон Полтавы к сдаче, то в этом случае облегчились бы коммуникации с Крымом и особенно с Польшей, где находились значительные силы шведов под командованием генерал-майора Э. Д. Крассау, а также открылась бы дорога с юга на Москву. Шереметев по поводу осады шведами Полтавы рассуждал в письме к царю от 6 мая так: "И еще по сие числа ничего неприятель над Полтавою учинити не мог и в войске их во взятии надежда слабая, понеже великой артиллерии и довольной амуниции неприятель у себя не имеет". Фельдмаршал решил беспокоить осаждавшего Полтаву неприятеля нападениями мелких отрядов. Царь оказался более проницательным и, оценив стратегическое значение Полтавы, рассудил иначе. Он велел Шереметеву двигаться к Полтаве на соединение с находившимися там войсками Меншикова ⁶⁰ и тем самым лишить неприятеля возможности громить русские войска порознь. Ознакомившись на месте с состоянием обороны Полтавы, Шереметев пришел к выводу, что осадные работы шведов в конечном счете принесут им успех. Чтобы облегчить защиту крепости, фельдмаршал испрашивал у царя разрешения переправить часть пехоты и кавалерии через р. Ворсклу, организовать там укрепленный район и из него непрерывно беспокоить осаждавших.

Царь прибыл под Полтаву 4 июня, но предложением Шереметева воспользоваться не спешил. Только 16 июня созванный Петром военный совет принял решение "перейти р. Ворсклу со всею армиею и иметь генеральную баталию" ⁶¹ . В Полтавской битве, состоявшейся 27 июня, главным действующим лицом был Петр. Важный вклад в победу внесли Меншиков, Р. Х. Боур и Брюс. Роль Шереметева была менее заметной. Фельдмаршалу, возглавлявшему резерв и практически не участвовавшему в сражении, царь велел наблюдать за маневрами неприятеля и "о вступлении в баталию ожидать указу". Но шведы были разгромлены и без участия войск, находившихся под командованием Бориса Петровича.

⁵⁸ ПиБ. Т. IX, вып. 1, М. 1950, с. 103, ⁵⁹ Там же. Т. IX, вып. 2. М. 1952, с. 769, 770. ⁶⁰ Тм же, вып. 1, с. 179; вып. 2, с. 886 ⁶¹ Труды Русского военно-исторического общества. Т. III. СПб. 1909, с. 269.

стр. 108

Участников Полтавской победы ожидали щедрые награды: одни получили орден Андрея Первозванного, других царь повысил чином, усердие и отвагу третьих он отметил пожалованием деревень. Штаб-офицерам было выдано полугодовое, а обер-офицерам - трехмесячное жалованье. Первым в наградном списке высших офицеров значился Борис Петрович, пожалованный деревнею Черная Грязь ⁶² . Это дает основание считать, что Петр был доволен действиями фельдмаршала и признавал его заслуги в разгроме неприятеля.

После двухнедельного отдыха Петр велел Шереметеву во главе пехоты и небольшого отряда конницы двинуться на север "добывать" Прибалтику. Ближайшая задача - овладение Ригой, под стены которой войска прибыли в начале октября. Царь поручил Борису Петровичу овладеть Ригой не штурмом, а осадой, полагая, что победа будет достигнута ценою минимальных потерь. Получилось, однако, наоборот. Затяжная осада города и крепости стоила 9800 жизней русских солдат и офицеров, унесенных моровым поветрием. Осаду Риги Шереметев начал в конце октября 1709 года. 9 ноября по пути из-за границы в Россию осаждавших навестил Петр. Он произвел первые три выстрела по городу и отбыл в Петербург.

В мае 1710 г. в Риге и ее округе разразилась эпидемия чумы. Несмотря на установление строжайшего карантина, она буквально косила как осаждавших, так и осажденных. Современник, находившийся в эти месяцы в Риге, записал: "Кажется, не хватит живых, чтобы погребать умерших". В городе, наглухо блокированном, стал ощущаться недостаток продовольствия ⁶³ . Капитуляция гарнизона была подписана 4 июля 1710 года. Известие об этом царь получил 8 июля и тут же отправил фельдмаршалу поздравительное письмо. Петр был скуп на похвалы, когда дело касалось Шереметева, но в данном случае переливавшей через край радости не мог скрыть. "Письмо ваше о здаче Риги я с великою радостию получил (и завтра будем публично отдавать благодарение богу и триумфовать). А за труды ваши и всех, при вас будущих, зело благодарствую и взаемно поздравляю. И прошу объявить сие мое поздравление всем" ⁶⁴ .

23 июля царь отправил Борису Петровичу указ с новым поручением: в сопровождении небольшого конвоя ехать в Польшу и принять командование над находившимися там войсками. Шереметев подвергал себя смертельной опасности: на территории, по которой лежал его путь, продолжала свирепствовать чума. "Николи такого страху и нужди не подносил и николи так безпокоен не был, как сего времени", - делился он своими переживаниями с Брюсом. Лично для Шереметева путешествие окончилось благополучно. Потерял он в пути лишь нескольких "людей дому своего и лучших лошадей". По поводу утраты последних он обратился к своему корреспонденту с полными драматизма словами: "Где мои цуги, где мои лучшие лошади". Вместе с тем надобность в присутствии Шереметева в Польше отпала, и царь велел ему вернуться в Ригу. Здесь его ожидали многотрудные заботы о заготовке провианта, ибо "везде места опустелые и моровые... Повелено то делать, разве б ангелу то чинить, а не мне, человеку" ⁶⁵ , - безутешно рассуждал он в письме адмиралу Апраксину.

Вскоре, однако, внешнеполитическая ситуация резко изменилась, и фельдмаршал получил новое поручение. В декабре 1710 г. Османская империя объявила России войну, и Петр велел войска, расположенные в Прибалтике, двинуть на юг. Армия отправилась в путь в январе 1711 г., а Шереметев оставил Ригу 11 февраля. Походный журнал фельдмаршала повествует о трудностях пути, обусловленных небывало ранним наступлением весны и бурным половодьем. Борису Петровичу то и дело приходилось пересаживаться из кареты в лодку и с лодки вновь в карету либо двигаться ночью, когда мороз на время ослаблял таяние снега.

План кампании предусматривал прибытие армии Шереметева к берегам Днестра к 20 мая. И хотя фельдмаршал предупреждал царя, что "к указанным ме-

⁶² ПиБ. Т. IX, вып. 1, с. 287.

⁶³ Гельмс И. А. Достоверное описание города Риги. В сб. материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. II. Рига. 1879, с. 438.

⁶⁴ ПиБ. Т. X. М. 1956, с. 222.

⁶⁵ Сб. РИО. Т. 25. с. 310, 312.

стр. 109

стам майя к 20 числу прибыть я не надеюсь", Петр не уставал повторять, "как наискоряе поспешать в указанные места", "для бога не медлите в назначенное место". Но Шереметев оставался самим собою: столь же медлительным, как и основательным. Царь решил прибегнуть к средству, которым он уже однажды воспользовался. Он приставил к фельдмаршалу гвардии подполковника В. В. Долгорукого. Начало деятельности последнего будто бы предвещало успех. Прибыв в ставку Шереметева 12 мая, он потребовал от него, "чтоб немедленно марш восприял в назначенный наш путь и ничем не отговаривался". Но коренным образом что-либо изменить не представлялось возможным, и армия переправилась через Днестр только 30 мая. В итоге случилось то, чего так опасался Петр: османы успели форсировать Дунай и двигались навстречу русским войскам. "И ежели б по указу учинили, - попрекал царь Шереметева, - то б конечно прежде турков к Дунаю были, ибо от Днестра только до Дуная 10 или по нужде 13 дней ходу. А ныне старые ваши песни в одговорках". Досталось и Долгорукому: "Зело удивляюсь, что вы так оплошно делаете, для чего посланы. Ежели б так зделали, как приказано, давно б были у Дуная". И далее упрек: "Я зело на вас надеелся, а ныне вижу, что и к тебе тож пристало", т. е. что и Долгорукий заразился нерасторопностью Шереметева ⁶⁶ .

В весенней переписке царя с Шереметевым и Шереметева с подчиненными генералами самым употребительным словом было "поспешать". В июне спешить было уже некуда: все равно опоздали. В переписке мелькали слова "провиант", "хлеб", "мясо": армия испытывала острый недостаток продовольствия. Нехватка его- не единственное испытание, выпавшее на долю Шереметева. В его походном журнале за май - июнь то и дело встречаются записи типа "зело жаркий день". В такие дни испепеляющая все жара выжгла траву, лишив лошадей подножного корма. То, что не успели сделать палящие лучи солнца, довершила саранча. Гибли лошади, усложнялось продвижение вперед. Войска испытывали недостаток питьевой воды, а та, что была, "однако ж самая худая: не токмо что людям пить, но и лошадям не мочно, ибо многий скот и собаки, попив, померли" ⁶⁷ .

7 июля стало известно, что войска великого везира Баталджи-паши находятся в шести милях от лагеря Шереметева и что конница крымского хана уже соединилась с османами. Тогда последовала команда всем дивизиям подойти к Шереметеву. На другой день пленный сообщил, что везир наметил сражение на 10 июля. Неприятельских войск насчитывалось около 140 тыс. человек. Сражение, однако, началось 8 июля, продолжалось весь день и после двухчасового перерыва возобновилось вечером. Бывали минуты, когда османы вплотную подступали к рогаткам и, казалось, были близки к тому, чтобы смять русский лагерь, благо их было почти в 4 раза больше, нежели русских. Но губительный огонь артиллерии охлаждал пыл наступавших. Сражение продолжалось в общей сложности 36 часов.

Утром 10 июля по повелению Петра в расположение неприятеля отбыл вице-канцлер П. П. Шафиров. На тот случай, если везир откажется от переговоров, в русском лагере шла лихорадочная подготовка к генеральному сражению. Сколь критическим было положение русской армии, свидетельствует письмо, отправленное царем Шафирову, когда тот еще находился в османском лагере: "Ежели подлинно будут говорить о миру, то стафь с ними на фее, чево похотят, кроме шклафства", т. е. рабства ⁶⁸ . Мир, подписанный 12 июля Шафировым и везиром, подобных жертв от России не требовал: пришлось вернуть османам Азов, срыть Таганрог, Богородицк и Каменный Загон. Вместе с тем Прутский договор нанес глубокую рану Борису Петровичу. Дело в том, что везир затребовал заложниками выполнения условий договора Шафирова и сына фельдмаршала - Михаила Борисовича. Заложники отправились в османский лагерь 11 июля, а русская армия, соблюдая предосторожность на случай вероломного нападения со стороны неприятеля, переночевав, 12 июля тронулась в обратный путь. Только десять дней спустя армия переправилась через Прут, а 1 августа форсировала Днестр. Теперь ей уже

⁶⁶ ПиБ. Т. XI, вып. 1. М. 1962, с. 285, 287.

⁶⁷ Мышлаевский А.З. Ук. соч., с. 26.

⁶⁸ ПиБ. Т. XI, вып. 1, с. 317.

стр. 110

ничто не грозило, и царь, отслужив благодарственный молебен, отправился сначала в Варшаву для встречи с польским королем, а затем в Карлсбад и Торгау для лечения и на свадьбу своего сына царевича Алексея.

Прутская армия осталась на Украине, где Шереметев должен был бдительно следить за маршрутом переезда шведского короля из Бендер в Швецию. Один из возможных путей Карла XII должен был проходить через Польшу, и русское правительство, естественно, опасалось, что пребывание короля на территории этой страны чревато угрозой восстановления на польском престоле Станислава Лещинского. Настораживало и поведение султанского двора, вновь помышлявшего о войне в связи с проволочками по передаче Азова и разрушению Таганрога, Богородицка и Каменного Затона. В распоряжении фельдмаршала находились войска, готовые дать османам отпор. Но вот его сын, как и Шафиров, был беззащитен. Драматизм их положения усугублялся тем, что султанский двор, никогда не отличавшийся деликатным обращением даже с русскими посольствами, мог в любой момент казнить заложников. Можно представить чувства отца, когда он читал письма сына и Шафирова со словами отчаяния: "Мы ежедневно ожидаем себе погибели, ежели от Азова ведомость придет, что не отдадут... Мы чаем, что над нами, как над аманатами, поступит султан свирепо и велит нас казнить" ⁶⁹ .

Душевный покой Бориса Петровича тревожила не только судьба сына, но и напряженная ситуация, сложившаяся у него в ставке. За многие годы командования войсками фельдмаршал был приучен выполнять чужую волю - волю царя. Но во второй половине 1711 г. Шереметев пребывал в растерянности: ему самому надлежало принимать решения и нести за них ответственность. Царь, уезжая в чужие края, велел ему поступать, сообразуясь с обстановкой и донесениями, полученными от Шафирова. Сколь тяжкой и непривычной была для Шереметева новая роль, можно судить по его письму к Апраксину от 23 октября 1711 года. Ранее, жаловался фельдмаршал, было "не так мне прискорбно и несносно, как сие мое дело за отлучением его самодержавства в такую дальность, також, что в скорости не могу получить указ, а к тому отягощен положением на мой разсудок, что трудно делать. Мню себе, что и вы в такой же тягости и печали застаешь".

Фельдмаршал счел, что напряжение походной жизни ему уже не под силу, пора на покой. Сокровенной мечтой он как-то поделился с тем же Апраксиным: "Боже мой и творче, избави нас от напасти и дай хотя мало покойно пожити на сем свете, хотя и немного жить" ⁷⁰ . Но где обрести покой, если царь дает одно поручение за другим? Только в монастыре. И Шереметев решил уйти в Киево-Печерскую лавру, где рассчитывал на безмятежную жизнь, свободную от мирских треволнений и суровых выговоров. У Петра на этот счет было свое мнение. Он не разрешил ему сменить военный мундир на монашескую одежду и вместо пострижения велел жениться, причем сам подыскал 60-летнему вдовцу невесту. Ею оказалась дочь П. П. Салтыкова, в 17 лет выданная за Л. К. Нарышкина. Анна Петровна, красавица с чувственными губами и ласковым взглядом выразительных глаз, овдовела в 1705 году.

Был ли счастлив старый фельдмаршал и обрел ли душевное равновесие в семейном очаге, созданном по воле царя, мы не знаем. Известно, что молодая супруга принесла ему пятерых детей. Первый их сын, Петр Борисович, родился 26 февраля 1713 года. Шереметев поспешил поделиться этой радостью с Петром и, как следует из царского ответа, просил пожаловать младенца воинским чином. 18 июня Петр писал: "При сем поздравляем вам с новорожденным вашим сыном, которому по прошению вашему даем чин фендриха. Пишешь, ваша милость, что оный младенец родился без вас и не ведаете где, а того не пишете, где и от кого зачался". То был прозрачный намек на супружескую неверность Анны Петровны (она была моложе фельдмаршала на 34 года). Борис Петрович не оставил намека без ответа. Поблагодарив за награждение чином, он отвечал: "И что изволите ваше величество меня спросить, где он родился и от ково, и я доложу: родился он, сын мой, в Рославе, и я в то время был в Киеве. И по исчислению месяцев

⁶⁹ Сб. РИО. Т. 25, с. 330, 343, 344.

⁷⁰ Там же, с. 328, 329.

стр. 111

и по образу и по всем мерам я признавай, что он родился от меня. А болыпи может ведать мать ево, кто ему отец" ⁷¹ .

После семейных торжеств Шереметев вернулся на Украину, где текла спокойная и однообразная жизнь, лишь изредка оживляемая сведениями, поступавшими из Бендер, где куролесил шведский король. Последний его поступок состоял в том, что он, не подчинившись повелению султана о выезде из пределов его владений, оказал в феврале 1713 г. вооруженное сопротивление янычарам, причем 200 из них погибли. Эта весть обнадеживала царя, ибо с нею связывали конец пребывания Карла XII в Османской империи и ликвидацию очага, создавшего напряженность в отношениях между Россией и султанским двором. И в том же 1713 г. Борису Петровичу довелось испытать немало неприятностей: на него последовал донос полковника Г. Рожнова с обвинением в вымогательствах и взятках. В разгар расследования на фельдмаршала обрушился еще один удар: возвращаясь на родину, умер сын, Михаил Борисович. Его смерть потрясла фельдмаршала. Находясь во власти постигшей его трагедии, он писал Апраксину: "При старости моей сущее несчастие постигло". Старик переживал утрату так, что, по собственным словам, от "сердечной болезни едва дыхание во мне содержится, и зело опасаюсь, дабы внезапно меня, грешника, смерть не постигла" ⁷² .

Что касается следствия по доносу Рожнова, то хотя оно и закончилось для фельдмаршала благополучно, но год с лишним держало его в чрезвычайном напряжении. В следствии участвовал сам царь, причем его позиция по отношению к Шереметеву была отнюдь не благосклонной. Тем не менее следствие внезапно прекратилось. Некоторый свет на перемену отношения царя к фельдмаршалу проливают свидетельства современников. Английский посланник Дж. Мэкензи в донесении своему правительству от 11 февраля 1715 г. сообщал: "Мне из хороших источников передавали, что дня два тому назад царь вполне простил все прошлое фельдмаршалу Шереметеву и поручил ему русскую армию, расположенную в Польше". Мэкензи стало также известно, что царь отклонил настойчивые просьбы фельдмаршала об отставке. "Напротив, - продолжал Мэкензи, - его ласкают больше, чем когда-либо, и уверяют, что к восстановлению его чести будут приняты все меры, доносчиков же накажут примерно" ⁷³ . Любопытной деталью поделился со своим правительством саксонский посланник Лосе. Согласно его версии, делу не дал ход кн. Долгорукий. "Без него он поплатился бы дороже и никогда бы не выпутался так хорошо из следствия, которому он должен подвергнуться" ⁷⁴ . Оба современника, кажется, близки к истине. Полковника Рожнова действительно подвергли наказанию, причем более суровому, чем определил военный суд: у него отняли не только чин и должность, но и вотчины с 92 крестьянскими дворами.

В суждении Мэкензи о том, что Шереметева "ласкают больше, чем когда-либо", тоже был резон: знаки внимания фельдмаршалу оказывались в связи с предстоявшим назначением его командующим войсками, направлявшимися в Померанию. Продвижение русских войск на запад было сопряжено с преодолением многочисленных трудностей: и отсутствием запасов продовольствия, и настороженным, скорее враждебным, отношением к этой акции Османской империи, считавшей пребывание русских войск на территории Речи Посполитой нарушением условий Прутского договора, и, наконец, неспокойной обстановкой в самой Польше, где поднимали голову поддерживаемые Францией сторонники Ст. Лещинского. Петр упростил задачу Шереметева тем, что направил к нему генерал-лейтенанта В. В. Долгорукого, вручившего 3 января 1716 г. указ: "Для дутчего исправления положенных на него, фельдмаршала, дел послан в помочь подполковник от гвардии князь Долгорукий".

За время военной карьеры Шереметева то было третье по счету прикомандирование к нему доверенного лица царя. Два предшествующих объяснялись медлительностью фельдмаршала. Теперь спешить вроде было некуда. Просто Шереметев

⁷¹ ЦГАДА, Госархив, разряд IX, 1 отд., Тетради записные 1713 г., л. 28; 2 отд., кн. 24, л. 805.

⁷² Сб. РИО. Т. 25, с. 399.

⁷³ Там же. Т. 61. СПб. 1888, с. 354.

⁷⁴ Шереметев С. Схимонахиня Нектария. М. 1905, с. 15.

стр. 112

находился на пороге дряхлости, и он уже, видимо, не мог работать в полную силу. Надо полагать, что острота восприятия назначения Долгорукого значительно притупилась не только от того, что оно было третьим, но и потому, что два аристократа - Шереметев и Долгорукий - быстро нашли общий язык (между ними еще в 1711 г. установились приятельские отношения). Упоминавшийся выше Лосе свидетельствовал, что своему назначению Борис Петрович обязан был именно Долгорукому, который внушил царю мысль, "что если на эту должность будет назначен Меншиков, то последний пожертвует всем войском в угоду прусского короля" ⁷⁵ .

Жизнь Шереметева со второй половины 1716 и за 1717 г. известными нам источниками не отражена. Зато следующий, 1718 год обозначен для полководца неприятностями. Они связаны с делом царевича Алексея и глубокой убежденностью царя в том, что старый фельдмаршал симпатизировал царевичу. 8 июня 1718 г. для суда над ним в новую столицу были вызваны сенаторы, вельможи, высшие офицеры и духовные иерархи. Под смертным приговором царевичу поставили подписи 127 светских персон. Подпись Шереметева отсутствовала, ибо фельдмаршал в Петербург не приехал. Потому ли, что действительно был болен или сказался больным, чтобы не ставить своей подписи под приговором? Царь склонен был объяснить отсутствие Шереметева симуляцией болезни. Старик, полагал царь, разделял мысли царевича и не желал насиловать свою совесть. В этой убежденности Петра укрепляли слухи и достоверный факт: к делу Алексея был причастен кн. В. В. Долгорукий, человек, близкий Шереметеву.

Петр в данном случае ошибся, и это стоило фельдмаршалу утраты душевного покоя в последние месяцы его жизни. К тяжелой болезни прибавилось одиночество, чувство обиды, а также трепета перед царем. Вот как он изливал душу самому близкому человеку, Ф. М. Апраксину: "К болезни моей смертной и печаль меня снедает, что вы, государь мой, присный друг и благодетель и брат, оставили и не упомянитеся меня писанием братским, христианским присётить в такой болезни братскою любовью и писанием попользовать" ⁷⁶ . В письмах, отправленных царю и Меншикову 14 июня 1718 г., фельдмаршал почти одинаковыми словами описывал свою болезнь: она "час от часу круче умножается - ни встать ни ходить не могу, и опухоль на ногах моих такая стала, что видеть странно и доходит уже до самого живота, и повидимому сия моя болезнь, знатно, что уже ко окончанию живота моего". Борис Петрович просил царя, дабы "в той моей болезни повелеть освидетельствовать, кому в том изволите поверить". Меншикова он просил при случае сказать царю, "дабы его величество в моем неприбытии не изволил гневу содержать".

Обращения Шереметева к царю и Меншикову остались без ответа. Тогда он отправил письмо кабинет-секретарю А. В. Макарову, уверяя его, что жизнь в Москве не доставляет радости: "Москва так стоит как вертеп разбойничий - все пусто, только вор множитца". Если бы он, Шереметев, был здоров, то не пожелал бы "жить на Москве, кроме неволи". И далее слова, рассчитанные не столько на Макарова, сколько на Петра: "Я имею печаль, нет ли его, государева, на меня мнения, что я живу для воли своей, а не для неволи, и чтобы указал меня освидетельствовать, ежели жива застанут, какая моя скорбь" ⁷⁷ .

Усилия докторов не приносили облегчения больному. Тогда Борис Петрович решил отправиться на Марциальные воды. То была последняя надежда на исцеление. Не исключено также, что намерением отправиться на курорт Борис Петрович лелеял надежду угодить царю и вернуть его расположение. Ответное письмо Петра наряду с разрешением фельдмаршалу отправиться на курорт в какой-то мере объясняет причину царского недоверия по поводу его пребывания в Москве. "Письмо твое я получил, и что желаешь ехать к водам, в чем просишь позволения, и се то вам позволяется, а оттоль сюда. Житье твое на Москве многие безделицы учинило в чужих краях, о чем сюда как приедешь, услышишь" ⁷⁸ . Под "многими

⁷⁵ Там же.

⁷⁶ Сб. РИО. Т. 25, с. 466.

⁷⁷ ЦГАДА, Госархив, разряд IX, 2 отд., кн. 37, л. 7273; ф. 198, д, 1046, л. 22.

⁷⁸ Голиков И. И. Деяния Петра Великого. Т. VII. М. 1838, с. 386.

стр. 113

безделицами", вероятно, следует подразумевать распространяемые на Западе слухи о том, что Шереметев отсиживался в Москве в знак протеста против расправы отца над сыном. Борис Петрович отвечал: я "милостию вашего величества вознесен и вами живу, то как на конец жизни моей явлюся пред вашим величеством в притворстве, а не в ыстине" ⁷⁹ .

Но хлопоты о разрешении отправиться на Марциальные воды оказались напрасными: у больного уже не было сил на столь дальнее путешествие. Напрасными были и хлопоты о реабилитации перед царем. Подтверждением тому является царский указ обер- коменданту Москвы И. Измайлову, чтобы тот доставил фельдмаршала в Петербург по зимнему первопутку. 20 ноября к крыльцу московского дома Шереметева были поданы кареты. Однако выезд в новую столицу не состоялся, так как приглашенные доктора, обследовав больного, вынесли заключение: "В такой скорби и в такую стужу без великой беды ныне его отпустить невозможно". Заключение, видимо, рассеяло сомнения царя относительно здоровья Шереметева. Во всяком случае, Макаров, конечно же, не без ведома Петра, написал Измайлову, "дабы ево (Шереметева. - Н. П.) не труднить отъездом с Москвы" ⁸⁰ . Последнее письмо с автографом Бориса Петровича датировано 30 ноября 1718 года. Даже если бы он не извещал Макарова, "что по прежнему зело в тяжкой болезни обретаюсь и с постели встать не могу", то подпись выдает состояние больного. Она поставлена нетвердой рукой и без всякого нажима, ее едва можно разобрать.

Умер фельдмаршал 17 февраля 1719 года. Он завещал похоронить себя в Киево- Печерской лавре, рядом с могилой сына: "Желая по кончине своей почить там, где при жизни своей жительства иметь не получил". Царь, однако, посчитал, что первый в России фельдмаршал не волен распоряжаться собою даже после смерти. Он заставил служить "государственному интересу" и мертвого Шереметева. Новой столице недоставало пантеона. Петр решил создать его, а могила фельдмаршала должна была открыть захоронения знатных персон в Александро-невской лавре. По повелению царя тело Шереметева было доставлено в Петербург, где 10 апреля 1719 г. состоялась церемония торжественного захоронения. Смерть Шереметева, как и судьба его после смерти, была такой же символичной, как и жизнь. Умер он в старой столице, захоронен в новой. В его жизни старое и новое тесно переплеталось, создавая портрет деятеля переходной эпохи. Отмечая некоторую мозаичность предлагаемого портрета, не следует забывать главного, чем обязана Россия своему первому генерал-фельдмаршалу: прежде всего победами в Северной войне.

⁷⁹ ЦГАДА, Госархив, разряд IX, 2 отд., кн. 37, лл. 71, 66.

⁸⁰ Там же, кн. 35, лл. 176, 198.

Постоянный адрес данной публикации: