150-летний юбилей Французской революции послужил толчком к появлению во Франции ряда научных исследований, монографий и полубеллетристических произведений, посвященных деятелям и событиям Французской революции. В новейшей художественной литературе Франции очень мало произведений, посвященных этой тем?!. Новая пьеса Ромэн Роллана "Робеспьер" восполняет этот Пробел. Она занимает значительное место в солидной театралогии Роллана, известной под названием "Театра революции". Эта пьеса - одна из серии "Драм о революции", предпоследняя в плане историческом. За "Робеспьером" хронологически следуют написанные в 1928 г. и наименее удачные "Леониды" - эпилог цикла, рисующий угасание революции; исторически "Робеспьеру" предшествует драма "Дантон", также и сюжетно с ней наиболее тесно связанная. Многие персонажи, как например Фуше, бегло как бы мимоходом намеченные в "Дантоне", развертываются как яркие, портретные характеристики в "Робеспьере". Дантон, Демулен, фигурировавшие в драме "Дантон", в новой пьесе уже сошли со сцены. Действие сосредоточено вокруг последнего и наиболее трагического этапа революции, вокруг попыток отвратить трагическое крушение - 9 термидора. Этот этап является последним, потому что "после 9 термидора революция была мертва: термидорианцы ее убили" (Роллан). Насыщенным трагизмом, овеянным грозовым воздухом последних дней и часов перед роковой датой дает Роллан этот "последний этап". Недаром "над сценой нависли тяжелые с желтоватым отсветом тучи, и в воздухе чудится гроза".

Еще в 1932 г. в своем предисловии к русскому изданию "Драм о революции" Роллан говорит о желании написать трагедию людей, наперекор сердцу избравших жребий быть неумолимым орудием рока. "Они служат карающим орудием революции для взлета нового, человечества", "Их миссия временами их подавляет, но они знают: если они изнемогут, революция будет остановлена". Эту трагическую участь людей, подобно Атланту, несущих на своих плечах непомерную тяжесть революции, Роллан пожелал изобразить в драме "Робеспьер". Драма должна, но его замыслу, стать "самой последней, высшей вершиной революционного действия". И хотя за этой победой революции последовали тяжелые для нее дни, Роллан заканчивает предисловие к "Драмам" словами одного из своих героев: "Я опередил победу, но победа за мной", - словами, которые он словно хочет вложить в уста группы непримиримых якобинцев, являющихся в пьесе символом революции.

В своем предисловии к "Драмам" Роллан подчеркивает, что истинным героем его пьес является народ. Автор пытался отделаться от искушения "свести революцию к личности одного героя". "Актер этой великолепной драмы (речь идет о революции в целом) - невидим: это род человеческий". Простой солдат, умирающий на фронте с криком "Да здравствует республика!", представляет в глазах Роллана гения революции так же хорошо, как и Робеспьер. И все же Роллан не избег общей участи большинства художников, пытающихся дать народную эпопею: эпопея представлена отдельными лицами. Сам же народ, масса, в пьесе Роллана - только гулкое эхо, греческий хор, но не больше.

В своем предисловии к "Робеспьеру", как и в предисловиях к остальным драмам, Роллан заявляет, что он "стремился здесь не столько к исторической правде событий, сколько к психологической правде характеров". Оставим это утверждение на совести автора, как и заявление, что его раздражает мелочная погоня за исторической достоверностью. В речах и в высказываниях самого Робеспьера и других участников драмы слышатся отзвуки, а часто и перифраз подлинных речей, произнесенных с трибуны Конвента, в клубе якобинцев или на заседании одного из Комитетов. Однако эти речи, как и "Драмы" в целом не производят впечатления мозаичности. Документальность изложения нарушается неточностью двух-трех деталей; особо оговоренных Ролланом в предисловиях к "Драмам", так же как и в предисловии к "Робеспьеру".

Так, в "Робеспьере" Гош 22 мая 1794 г. появляется на сборище в Пале-Рояле, хотя уже в марте он был арестован и под надлежащим конвоем отправлен в Париж. Гош вышел из тюрьмы лишь 14 термидора (по пьесе -10-го) и, таким образом, не мог быть участником событий, предшествовавших термидору и последовавших немедленно за ним. Есть и другие мелкие неточности в пьесах Роллана; они диктуются художественным замыслом автора и в основном не искажают исторической перспективы. Если есть неточность в общей концепции Роллана, то она коренится не в этих единичных случаях, хотя и нарочитого, но незначительного искажения фактов в угоду художественной композиции.

Впрочем, что касается исторической достоверности, Роллан полагает, что подлинное лицо истории отражено в "Робеспьере"

Готовится к печати в Гослитиздате.

более верно чем в предыдущих его пьесах, "появившихся до того, как плодотворные исторические исследования пролили новый свет на историю Революции". Мы не знаем, на какие именно источники ссылается здесь Роллан. Во всяком случае, его пьеса является несомненной попыткой поднять завесу над тем уголком истории, который до сих пор тенденциозно освещался буржуазной историографией.

Образ Робеспьера и его друзей-якобинцев, зловещие фигуры термидорианцев, так беспощадно разоблаченных историей, вся историческая ситуация в целом - вот узловые моменты пьесы.

Тема революции, первые раскаты революционного грома, звучат уже в первой из "Драм", в "Вербном воскресении" Но вся проблематика революции, все волнующие грозные вопросы, поднятые ею, поставлены Ролланом во весь рост именно в "Робеспьере".

Действие пьесы охватывает промежуток времени от 16 жерминаля (5 апреля 1794 г.), когда под окнами скромной квартирки в доме столяра Дюпле, где обитает Робеспьер, проезжает телега, везущая на казнь Дантона и Демулена, - и до 10 термидора того же года, когда в корзину палача скатилась голова Робеспьера. Промежуток времени, насыщенный волнующими событиями: гул недовольства после издания декрета 22 прериаля, с ненавистью встреченного противниками Робеспьера, увидавшими в этом декрете попытку "тирана" разделаться с врагами. В потоке живых цветов протекает празднество "верховного существа" - апогей величия и славы Робеспьера - это начало конца, пышное угасание революции. Заседание Конвента от 9 термидора: бесплодные попытки Робеспьера получить слово, нападки, улюлюкание и свист на трибунах, смятение и ярость "Неподкупного" и, наконец, изгнание и арест робеспьеристов; толпа на площади Ратуши, ее бездействие, предсмертная тоска последней ночи в Тюильри - и казнь. Все это проходит пред нами мятущимся потоком, как видение в мозгу раненого Робеспьера, но с большей отчетливостью, яркостью и полнотой. Эта пьеса заставляет сухие факты говорить языком страстей, дает ключ к пониманию психологии героев великой исторической драмы, облекает в плоть и кровь художественного, но правдивого вымысла жестокие исторические схемы. Нам становятся ясны коварные происки термидорианцев, оплетающих сетью интриг и заговоров "Неподкупного" и его друзей, трагически непреклонная воля Робеспьера, сознательно идущего к неминуемому краху. С мастерством художника и психолога Роллан рисует систематическую провокацию термидорианцев, подготовляющих бунты и демонстрации в богатых кварталах - с помощью шпиона Коллено, в бедных - с помощью провокатора Межана. Термидорианцы, не стесняясь, используют оба лагеря, ловко ищут опоры во всех слоях населения - от щеголеватых молодчиков из аристократических кварталов, которых они тешат заманчивой картиной свержения "тирана", и до измученных рабочих из парижских предместий. Они легко угадывают недовольство масс и подхватывают крылатые лозунги, на которых можно нажить капитал, вроде лозунга об уничтожении максимума заработной платы. Если Робеспьер, по его словам, видит свою задачу в том, чтобы "неустанно разжигать в народе пепел революции", - они разжигают ненависть к ее неукротимому бегу. Подготавливая почву для переворота, они вероломно отправляют из Парижа в северную армию преданных Робеспьеру канониров, из которых тот хочет, по их мнению, создать свою "преторианскую гвардию". Чтобы дискредитировать Робеспьера, Вадье провокационно раздувает дело Катерины Тео, превращая "безвредные бредни" полусумасшедшей старухи в отравленные стрелы против "апостола Верховного существа". Духовный наследник "Савойского викария" беспомощно барахтается, пытаясь отвести от себя обвинение в мессианстве. "Конвент восстановил не религию, но основы добродетели, на которых должна покоиться республика", - утверждает Робеспьер Но термидорианцы играют краплеными картами: им, как показывает Роллан, дела нет до подлинной религиозной политики Робеспьера. Они хватаются за этот козырь, как за всякий выигрышный для них промах Робеспьера, чтобы утопить противника.

Все лицемерие и приспособленчество этой политики вскрывает перед читателем Роллан. Он срывает одежды с этих людей, "от которых за сто шагов разит ложью" (по выражению Сен-Жюста). Но пока сила еще на стороне Робеспьера, термидорианцы еще не раскрывают своих карт, заговорщики прячут свои когти. Символической фигурой среди них кажется Фуше, у которого на всякий случай в кармане две резолюции: одна за, другая против Робеспьера. Впечатление потрясающего лицемерия производит сцена в Конвенте, когда приходит весть о неудавшемся покушении на Робеспьера:

Межан (вполголоса). Не удалось!

Каррье (тоже вполголоса). В другой раз удастся!

Фуше. Заткни рот. Нас слушают. (Громко.) Радость! Великая радость! Наш дорогой Максимилиан спасен!

Кюрьо. Республика спасена!

Баррас. Верховное существо сохранило его жизнь, драгоценную для родины! (Вполголоса Тальену.) Твоя очередь, Тальен.

Тальен. Граждане, предлагаю послать депутацию к Максимилиану. Пусть она скажет ему о нашей горячей радости и передаст наш пламенный обет патриотов - защищать его.

Но и внутри термидорианской клики тоже разброд. Там наряду с честными якобинцами, опасающимися личной диктатуры Робеспьера (Бийо, Колло), испуганные подголоски реакционной буржуазии (Тальен, Баррас) и просто провокаторы и шпики (Коллено, Межан). Потрясает сцена в Комитете общественного спасения, когда становится известным, что перехвачено письмо

из Комитета в штаб-квартиру эмигрантов. "Кто-то из нас предатель? - возникает вопрос у каждого из членов Комитета. - Но кто же?! Ты? Или ты? Или я?" Два шпиона присутствуют при этой сцене, и оба остаются нераскрытыми: Межан и Коллено. Их разоблачает только будущее, только история.

Роллан дает индивидуальные характеристики каждого из персонажей этой драмы. Они вырастают на глазах у зрителя, в пламени событий: готовый на все хамелеон Фуше, лицемерный политикан и плут, дрожащий за свою шкуру и шкуру близких. Законы для него - это "хлам, который мешает в бою". Его политика при усмирении восстания в Лионе показала, как ловко он играл крапленой колодой (об этом тоже говорит Роллан). Исполненный чувства собственного достоинства, Сийес - воплощенная чопорная мудрость третьего сословия, и рядом - прямолинейный, честный якобинец, обманутый Бийо, чувствующий себя запятнанным переговорами с "болотом", и Бабеф, в котором "глубина и патетика социальных воззрений сочеталась с редкой психологической близорукостью". Комичной кажется фигура сластолюбивого Тальена - трусливого заговорщика и "лидера" буржуазии. Среди термидорианцев - Матье Реньо, который появляется в начале и в конце цикла "Драм о революции", словно символическое изображение французской буржуазии эпохи революции - от момента свержения разложившейся феодальной знати и до термидора, этого поворотного пункта, когда буржуазия, напуганная бурным бегом революции, ее эгалитарными тенденциями, захотела остановить ее и повернуть вспять.

Индивидуальны и портретные характеристики робеспьеристов: насмешливого калеки Кутона, "героического пессимиста"; нечеловечески сдержанного Сен-Жюста, прямодушного и самоотверженного Леба, кончающего самоубийством при виде гибели "Неподкупного".

Но, конечно, наиболее интересной является центральная фигура пьесы, "холодный дьявол", по выражению Барраса, "тиран", "Пизистрат" и "Калигула", как его называли обе стороны в Конвенте, кумир Собрания и его жертва - Робеспьер.

Образ Робеспьера неоднократно привлекал к себе внимание историков. К нему влекло легендарное обаяние его личности, могущество его красноречия, его роль в Комитете общественного спасения. Однако подлинный облик этого мелкобуржуазного пламенного "апостола революции" еще не воссоздан.

Двойственная, колеблющаяся политика Робеспьера, не знавшего, на какой класс ему опереться, его заигрыванье то с "горой", то с "болотом" в трагические дни термидора не могли обеспечить ему поддержку ни рабочих слоев Парижа (что сказалось в поведении пролетарских секций, не явившихся на площадь по зову Коммуны в день термидора), ни напуганных законом о максимуме буржуазных слоев. Этим и объяснялось трагическое одиночество Робеспьера и его группы в день термидора.

Роллан превосходно изображает это одиночество, трагическую беспомощность Робеспьера в критические дни, хотя подлинные причины этой его "духовной изоляции" остаются, повидимому, для художника неясными.

Большинство буржуазных исследований о Французской революции дает уродливый портрет этого "духовного наследника Савойского викария", "жалкого побочного сына Руссо, зачатого в дурную минуту" (по выражению Мишле). Большинство этих исследований (мы не говорим об апологиях типа Амеля) рисует образ мстительного, кровожадного, самолюбивого и тщеславного человека. Лишь за последнее время Альбер Матьез в своих работах попытался возсоздать неискаженный тенденциозно облик Робеспьера¹ .

Роллану удалось сквозь традиционную фальшь официальной историографии разглядеть подлинную трагедию Робеспьера. Вопреки Олару, Роллан старается доказать, что Робеспьер не стремился ни к какой диктатуре, хотя бы и религиозного порядка (к "папской диктатуре", по выражению Олара). Роллан считает, что именно в той педантичной щепетильности, с какой Робеспьер отвергал всякую мысль о диктатуре, и крылась причина его гибели. "Нет, пока я жив, ни один человек, как бы надежен он ни был, не возьмет в руки меч диктатуры! Даже если бы это был Цинцинат, добровольно сдающий свои полномочия, - Республика и Нация были бы запятнаны, если бы допустили это бесславное покушение на их суверенность" ("Робеспьер", 3-е действие).

Робеспьер категорически отметает всякое обвинение в стремлении к диктатуре: "Кто я? Кого обвиняют?! Раб свободы, мученик Республики!.." Таким "мучеником Республики", несущим бремя своего долга, страдальцем за идею, рисуется Робеспьер на протяжении всей пьесы. Единственный, по его словам, источник его вдохновения - это народ. "Одному лишь народу принадлежит верховная власть..." - говорит Робеспьер. И он с трибуны Конвента, с трибуны якобинского клуба взывает непосредственно к народу, к его добрым чувствам, к его сердцу, больше чем к его разуму... Как мы уже говорили, колеблющаяся политика Робеспьера приводит к тому, что в последнюю минуту он оказывается один; народ, частью которого он себя заявляет ("Я и народ - одно..."), покидает его, шлюзы термидорианской реакции открываются.

До последней минуты Робеспьер остается на почве законности, легальных действий. Этот ученик Руссо хочет примирить реальную политику с принципами "Общественного договора". Но "Государство разума потерпело полное крушение. Общественный договор Руссо нашел свое осуще-

¹ A. Mathiez "Autour de Robespierre", P. 1926.

ствление в господстве террора..."¹ , этого, по выражению Маркса, плебейского способа разделаться с абсолютизмом² .

Более прямолинейно и последовательно чем Робеспьер выступает Сен-Жюст, который заявляет, что "нужна диктатура, которая поразила бы как удар молнии и как молния, поразив, исчезла бы". И совсем напоминает нам слова Маркса его заявление, что "диктатура нужна как сила, которая могла бы расчистить путь Республике".

Как бы то ни было, Робеспьер до последнего мгновения остается на пути законности, на пути бездействия. Окружающие: Огюстен - его брат, Кутон, Пэйан - вождь Коммуны, его поклонник и друг, - умоляют его: "Робеспьер! пробил час! Одно твое слово - и мы подымем народ Парижа... Ты хозяин положения! Одно только слово - скажи его..." Но Робеспьер неумолим, утверждая, что, кроме закона, у него иного орудия нет. Он подписывает воззвание к Коммуне в тот момент, когда жандармы уже врываются в Ратушу я Мерда стреляет в него.

Эта фетишизация закона, боязнь и нежелание апеллировать к массам и губят в конце концов Робеспьера. Роллан видит причину этой гибели в отсутствии "той непоколебимой твердости, которую героическому пессимизму Сен-Жюста сообщало нераздельное господство разума. Потому что Сен-Жюст забросил якорь в будущее, и его пессимизм в настоящем был оптимизмом в будущем" (Роллан "Робеспьер" "Слово за историей").

В своем послесловии к пьесе Роллан утверждает, что он остерегался идеализировать Робеспьера, но старался воздать должное человеку, образ которого в течение полутораста лет уродовался буржуазной историографией. Стремясь реабилитировать Робеспьера, Роллан ссылается и на свидетельства термидорианцев: даже Леонар Бурден, арестовавший Робеспьера, и Лекуэнтр, хотевший его убить, признавали впоследствии свою ошибку... Баррас в своих "Мемуарах" "признает величие Робеспьера и видит причину его гибели в бесстрашной борьбе с террором, за принципы умеренности и справедливости". Пора, наконец, пересмотреть "дело" Робеспьера, восклицает Роллан. "Да и существует ли оно вообще? Как случилось, что Франция до сих пор не поставила памятника величайшему человеку Революции и не нашлось ни одного республиканского правительства, которое осмелилось бы почтить его память?"

Надо думать, что наступающий юбилей будет способствовать получению ответа на этот вопрос, и если не французская буржуазия, то французский пролетариат оплатит свой долг пламенному идеологу Равенства.

¹ Ф. Энгельс. "Развитие социализма от утопии к науке". К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XV, стр. 510.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VII, стр. 54.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Л. ГАН:

Комментарии: