Е. А. Шляпникова
Вопросы истории, № 3, Март 2008, C. 56-71
"Этому человеку, казалось, было предназначено более чем другому играть важную роль в делах государства. Он имел для этого все, что было нужно: известное в России имя, недюжинные таланты и большое честолюбие"1, - такими словами характеризовал Никиту Петровича Панина кн. А. Чарторыйский. Его отец - Петр Иванович (1721 - 1789 гг.) был видным военным деятелем, дядя - Никита Иванович Панин (1718 - 1783 гг.) - в царствование Екатерины II почти двадцать лет стоял у руля российской внешней политики. Что же касается Никиты Петровича, то он, поднявшись в своей карьере практически до тех же высот, что и его дядя, в 30-летнем возрасте ушел в политическое небытие. Современники не были особенно расположены к графу Панину, он слыл человеком умным, но сухим и высокомерным. "У него не было ни силы характера, ни умения себя держать, и он был способен только к интригам и возмущению"2, - таков был их вердикт. Никита Петрович не выдерживал сравнения с дядей, который благодаря прекрасным манерам очаровывал при первом знакомстве3, и, вероятно, вскоре был бы забыт светом, однако туман, окутывавший причины отставки Панина, будоражил воображение и заставлял, возвращаясь к драматическим событиям 11 марта 1801 г., искать их разгадку в его прошлом.
Род Паниных, предположительно уходящий корнями в Италию, появился на страницах русской истории в XVI веке. Место в высшем петербургском обществе он занял после женитьбы Ивана Васильевича Панина на племяннице А. Д. Меншикова Аграфене Васильевне Эверлаковой. И. В. Панин был комендантом г. Пярну, пользовался расположением Петра I, но к числу его ближайших сподвижников не принадлежал. Несмотря на долгую и добросовестную службу, он был небогат и оставил своим четырем детям лишь четыреста душ крепостных. Его сын Петр, отец Никиты Петровича, в 1736 г. поступил на военную службу и к началу Семилетней войны был уже генерал-майором. За особые отличия в этой войне он был произведен в генерал-аншефы и назначен сенатором.
Во время первой русско-турецкой войны (1768 - 1774 гг.) П. И. Панину было поручено командовать 2-ой армией, которая при осаде и штурме Бендер в июле-сентябре 1770 г. потеряла треть своего состава. Екатерина II была недовольная затяжной осадой, разрушением крепости и потрясена значи-
Шляпникова Елена Арсеньевна - доктор исторических наук, профессор. Липецкий государственный технический университет.
тельными потерями, поэтому оставила без внимания просьбу Панина о награждении его подчиненных. Раздосадованный полководец под предлогом обострения подагры вышел в отставку, поселившись в Москве. Обиженный военачальник, прямолинейный в своих суждениях, столь резко критиковал правительственную политику, что Екатерина II сочла его "себе персональным оскорбителем" и повелела учредить за ним тайный надзор. Однако во время восстания под предводительством Пугачева императрица после смерти генерала Бибикова вынуждена была внять уговорам Н. И. Панина и поручить его брату руководство войсками, действовавшими против восставших. В 1775 г. он был вновь отправлен в отставку.
Никита Петрович родился в 1770 г. от второго брака его отца и фрейлины Марии Родионовны Вейдель. Мать умерла в 1775 г., поэтому Никита и его сестра Софья воспитывались в семье Никиты Ивановича Панина. После смерти дяди в 1783 г. эстафету приняли Куракины, состоявшие в родстве с графом через Александру Ивановну Панину. Отец всегда ждал вестей о сыне, прося родственников, "не допустить до весьма тягостного смущения неизвестностью о нем"4.
Петр Иванович мечтал о военной карьере для сына, обучая его военным наукам как самостоятельно, так и с помощью французского специалиста Розьера. Когда началась русско-шведская война 1787 - 1788 гг., отец добился зачисления Никиты Петровича в финляндскую армию под командованием Мусина-Пушкина. Но боевого крещения юноше принять не пришлось из-за установившегося на фронте перемирия. Тем не менее, он удостоился внимания со стороны великого князя Павла Петровича, прибывшего в штаб-квартиру армии5. Вряд ли могло быть иначе, поскольку Панины и Куракины всегда находились в ближайшем окружении наследника престола. По словам В. Н. Головиной, "император Павел, когда был еще Великим Князем, принимал в нем участие как в племяннике графа Никиты Панина, его воспитателя". Граф не только использовал это обстоятельство, но и сам приложил "усердие и старание и достиг того, что овладел его доверием"6.
Расположение великого князя не поколебала даже женитьба Никиты Петровича на Софье Владимировне Орловой (1774 - 1844 гг.)., дочери младшего из представителей столь нелюбимого Павлом семейства. Уже после заключения этого брака великий князь уверял Никиту Петровича в том, что "где бы вы ни были, я есьмь вашим верным"7. Брак между отпрысками двух родов, известных своим противостоянием, был своего рода сенсацией и привлек внимание света. Если Никита Петрович имел репутацию холодного и плохо сходившегося с людьми человека, то о Софье Владимировне отзывались как о кроткой, доброй и приветливой особе с радушным сердцем8. Из шести сыновей и четырех дочерей, родившихся от этого брака, совершеннолетия достигли только пятеро. Среди них наиболее заметный след в истории оставил Виктор (1801 - 1874 гг.). Будучи министром юстиции, он имел репутацию консерватора и ретрограда. Его назначение в 1860 г. после смерти Я. И. Ростовцева председателем Редакционных комиссий по составлению проекта отмены крепостного права произвело в России тягостное впечатление.
Панин долго не мог определиться с направлением своей карьеры. Он не имел склонности к военной службе, да и придворная его не привлекала. В 1794 г. появилась возможность занять пост посланника в Неаполе, но пока граф ждал назначения, Наполеон захватил Неаполь, и русская дипломатическая миссия там была упразднена. Тем не менее, у Никиты Петровича появилось намерение заняться дипломатической деятельностью. Однако в 1795 г. он был направлен губернатором в Гродно. Этому карьерному передвижению способствовал генерал-губернатор Литовского края кн. Н. В. Репнин, который имел давние связи с Паниными. Такой поворот событий шел вразрез с намерениями Никиты Петровича. "Я делал все, что было в моих силах, - признавался он, - чтобы избежать этого назначения, ссылаясь на мою абсолютную неспособность к внутренним делам, но напрасно, настояли"9. Впоследствии в письмах из Гродно Панин постоянно сетовал на рути-
ну административной работы. Однако на этом посту он впервые смог прикоснуться к дипломатической работе. Литовский край появился в составе Российской империи после третьего раздела Речи Посполитой (1795 г.), что требовало демаркации границы между Россией и Пруссией. Панин получил полномочия комиссара по разграничению территорий и в течение полугода среди других занятий наибольший интерес для него представляли консультации с прусским уполномоченным и работа над документами, связанными с установлением границы.
К началу царствования Павла I в отношениях между новым императором и Паниным существовала определенная напряженность. Она возникла в 1791 г., когда великий князь увлекся фрейлиной Е. Нелидовой. Он потребовал от графа большего почтения к фаворитке, чем к великой княгине. Но Никита Петрович остался в этой ситуации на стороне Марии Федоровны. По его словам, "великий князь использовал вначале уговоры, затем холодность, потом угрозы, чтобы привлечь меня в число поклонников своего идола. Ласки меня не обольстили, угрозы не испугали"10. Когда в связи с окончанием демаркационных работ в Литве Панин получил от великого князя благодарственное письмо, он счел свое поведение в эпизоде с Нелидовой забытым. Однако его предположение оказалось ошибочным. Вступление Павла 1 на престол ознаменовалось для Никиты Петровича назначением командиром Псковского драгунского полка, расквартированного в Финляндии. Оскорбленный таким поворотом судьбы, Панин хотел проситься в отставку. От этого шага его удержали кн. Репнин и императрица Мария Федоровна.
На дипломатическое поприще Панин попал лишь в конце 1796 г, когда был определен в Иностранную коллегию. Вероятно, не обошлось без протекции его родственников Куракиных, которые, пользуясь расположением Павла I, продвигали на важные посты "своих" людей. Граф не обманывал себя тем, что это назначение свидетельствует о перемене в отношении императора. Впоследствии Павел I ограничивался лишь замечаниями по поводу деятельности Никиты Петровича в беседах с канцлером А. А. Безбородко, но сам к Панину не обращался11. Недоброжелательное отношение нового императора было вызвано не только позицией графа в период противостояния Марии Федоровны и Е. Нелидовой, оно питалось воспоминанием о том расположении, которое выказывала Паниным Екатерина II. Между тем поговаривали, будто бы Панин некогда сообщил Павлу Петровичу о заговоре, организованном против него матерью, на что получил резкий ответ: "Идите, предатель, и не показывайтесь никогда мне на глаза"12.
В 1797 г. Никита Петрович получил назначение посланником в Берлин, которое его не обрадовало. "...Я с удовольствием приму всякую при чужестранных дворах миссию, за исключением токмо Берлинского поста..."13, - писал он Безбородко. Панин презирал прусский Двор. После поражения в войне с Францией дипломатия Пруссии направлялась из Парижа. Неприязнь же к послереволюционной Франции буквально пронизывала правящие круги России. Никита Петрович с неохотой отправился в Берлин, провожаемый обещаниями Безбородко и Марии Федоровны содействовать скорому переводу в другое место. Находясь в Пруссии, он жадно ловил слухи о возможных вакансиях, но из Петербурга отрезвляли: "В Вену ваканции нет и не будет. Там всегда останется Разумовский, потому что здесь его не хотят, и все слухи о том, дошедшие до вас, ложны"14.
Перед российским посланником была поставлена задача втянуть Пруссию в антифранцузскую коалицию. Вместе с тем, летом 1797 г. Панин получил указание вступить в секретные переговоры с французским дипломатом Кальяром. В начале своего правления Павел I принял в отношении Франции нейтралитет. Такое политическое решение было вызвано сознанием усталости России от войн екатерининской эпохи. Директория постаралась использовать перемену российского курса для восстановления двусторонних отношений. "Так как у нас, можно сказать, нет прямых интересов с Россией, которые приходилось бы улаживать, то договор был бы очень прост: его можно
было бы свести почти к одной статье - о восстановлении старой дружбы и торговых сношений"15, - инструктировали из Парижа французского посла в Берлине. Он должен был начать переговоры при посредничестве короля Пруссии и первого министра Гаугвица. Однако первые попытки втянуть в переговоры русского посла не имели успеха. Панин был категорическим противником контактов с Францией, во-первых, потому что она была носительницей революционных идей, во-вторых, из опасения испортить отношения России с Австрией и Британией. Только получив недвусмысленные указания из Петербурга, он начал тайные встречи с Кальяром. Отношения между переговорщиками были холодными. Кальяр имел репутацию сторонника войны с Россией. Он категорически отрицал ее право вмешиваться во внутренние дела Германии. Панин доводил до сведения императора, что позиция Кальяра идет вразрез с решениями Тешенского конгресса (1778 - 1779 гг.), согласно которым Россия являлась гарантом стабильности Германии. Стремясь открыть Павлу глаза на двойственную политику Франции, он информировал его о контактах французов с польскими представителями, обсуждавшими тему восстановления польского государства. К облегчению Панина, после того как французские войска в 1797 г. заняли венецианские острова и подвергли аресту русского консула, Павел I приказал прекратить переговоры с Кальяром.
Что касается вхождения Пруссии в состав антифранцузской коалиции, то этому мешала неприязнь между Берлином и Веной, порожденная 2-ой Силезской (1744 - 1745 гг.) и Семилетней (1756 - 1763 гг.) войнами, а также разделами Польши. В 1795 г. Пруссия заключила отдельный мир с Францией, пожертвовав интересами Германии. Отпадение Пруссии от коалиции и отказ Павла I от участия в войне привели к разгрому Австрии в 1797 году. Пруссия намеревалась воспользоваться ситуацией, чтобы усилить свои позиции в Германии. В этих обстоятельствах Панин столкнулся с уклончивым поведением берлинского кабинета по вопросу об участии в антифранцузской коалиции. Неопределенность политической линии Пруссии усиливалась из-за болезни короля Фридриха Вильгельма II. Панину оставалось надеяться на смену курса наследником: "С чашки весов до тех пор не снимут гирю, покуда ее не заменят другою". Впрочем, у посла не было больших иллюзий на этот счет. "Старая система может быть не будет отринута, но будет очищена", - предполагал он. Зыбкость надежд объяснялась тем, что Фридрих Вильгельм III был неопытен, слабо разбирался в международных событиях. Характеризуя его, Никита Петрович констатировал, что он лишен познаний, принципов и деловых навыков. Кроме того, он не отличался решительностью. "Новый король не хочет торопиться ни в чем: таково его правило", - осторожно замечал Панин. Его упорные попытки получить аудиенцию у короля оказались тщетными. Прусские министры чинили препятствия. "...Теперешним министрам прямая выгода искажать виды и правила нашего кабинета"16, - делал вывод посол. Главный министр Гаугвиц, человек умный, изворотливый, России не доверял. Он лишь стремился использовать ее обязательства по условиям Тешенского конгресса для решения внутригерманских проблем. В Петербурге понимали, что именно его "хитрость и криводушие не перестанут быть, покуда он сохранит свое влияние, камнями преткновения для восстановления доверия и прежней искренности" между Россией и Пруссией. Однако на предложение Панина использовать против первого министра порочащие его сведения, сообщив их королю Фридриху Вильгельму III, из Петербурга ответили отказом. А. Б. Куракин предостерег своего кузена, что "столь щекотливый поступок имеет вид доноса, вся гнусность которого может пасть на вас"17.
Павел I был раздражен поведением прусского кабинета. Когда он узнал о тайных переговорах Пруссии и Франции, то потребовал от Фридриха-Вильгельма III соблюдения обязательств по отношению к союзникам. Прусскому посланнику в Петербурге было объявлено, что любые действия в пользу Франции будут расценены Россией как нарушение объявленного Берлином нейтралитета18. В Пруссию для предотвращения ее переход в лагерь Бонапарта с
чрезвычайной миссией был направлен Репнин. У Панина это назначение вызвало негативную реакцию. Во-первых, он расценил это как недоверие к себе, во-вторых, сомневался в успехе миссии чрезвычайного посланника, так как критически оценивал манеру Репнина вести дела, основываясь на опыте работы с ним в Литве19. Князь, действительно, не преуспел. Он вынужден был огорчить императора известием, что Пруссия открыто перешла в лагерь Бонапарта.
В конце 1798 г. образовалась антифранцузская коалиция в составе России, Австрии, Турции, Великобритании и Неаполитанского королевства. В Австрию была отправлена двенадцатитысячная русская армия. Пруссия не примкнула к коалиции. Русский дипломат сообщал, что берлинский кабинет рассчитывал "добиться от французского правительства возвращения своих зарейнских провинций и освобождения Голландии путем настойчивых просьб только от своего имени". Панин тщетно пытался добиться встречи с королем. Нежелание прусского короля присоединиться к коалиции и его намерение сблизиться с Францией осложнили отношения между Россией и Пруссией. Из Петербурга посол получил указание в случае отказа Берлина вступить в коалицию выехать в Карлсбад. Подобный шаг иначе как ультиматум расценить было нельзя. В императорском рескрипте Панину от 16 апреля 1799 г. говорилось, что "его прусское величество может смотреть на все происходящее в Европе и уверять себя час от часу все более, что везде и во всем я без него могу обойтится". В мае 1799 г. Панин выехал из Берлина якобы для лечения на воды в Теплице, оставив поверенным в делах советника посольства Я. Е. Сиверса. В июле того же года император приказал вообще закрыть берлинскую миссию: "После происшедшего с графом Паниным и министерством ... нахожу я нужным, чтобы миссия берлинская, быв уничтожена, возвратилась сюда., взяв с собою весь архив"20.
Вскоре после возвращения в Россию Панин сменил на посту вице-канцлера В. П. Кочубея. Никита Петрович, вероятно, испытывал некоторую зависть к быстрому карьерному росту своего предшественника. На это указывают строки из письма А. Б. Куракина: "Чувствую, милый кузен, что вам трудно забыть, что вы были старше Кочубея по вашей службе при дворе; но так как он был произведен в тайные советники прежде вас, то и первое ваше старшинство над ним надолго утрачено"21. Что касается Кочубея, он одобрял кандидатуру нового вице-канцлера, хотя, как и многие, сомневался, что Панин удержится на этом посту22. В основе таких предположений лежали, помимо прочего, суждения о личных качествах Никиты Петровича. Граф П. В. Завадовский характеризовал их так: "Благородная амбиция и негибкость духа суть в нем господствующие качества"23.
Сомнения в стабильности положения нового вице-канцлера были связаны с тем, что дела совершались "под влиянием минутного расположения духа или неудовольствия императора". Порой внешнеполитические решения принимались помимо иностранной коллегии, зато с участием бывшего царского брадобрея И. Кутайсова. Панин, как один из руководителей внешней политики, пытался внести систему во внешнеполитический курс Павла 1, похожий, по словам вице-канцлера, на плавание без компаса по бурному морю. Однако его возможности были сильно ограничены, он сетовал в письмах и разговорах на то, что не имеет права голоса24. Фактически его функции были сведены к секретарским. Чарторыйский рссказывал, что Панин "имел под началом только административную часть, финансы и текущую корреспонденцию"25. Все депеши от посланников и ответы на них шли не через вице-канцлера, а через Ростопчина. По свидетельству баварского дипломата Ф. Г. де Бре, Никита Петрович имел лишь "некоторое пассивное влияние", поскольку не находился в числе лиц, приближенных к императору26. Отношения же между Паниным и главой иностранной коллегии не сложились. Вначале Ростопчин отзывался о своем заместителе с похвалой. В письмах СР. Воронцову он сообщал, что Панин "тотчас же взялся за дела", что он выдвигал идеи, касающиеся отношений с Пруссией и Австрией. Впрочем,
тут же оговаривался, что, по его мнению, Панин "любит интриговать и попадать в истории"27.
Политические симпатии руководителей иностранной коллегии были противоположными. Как отмечал современник, Ростопчин доверял "людям русской партии, то есть антикоалиционной"28. Панин же был сторонником антифранцузской коалиции. При этом если глава коллегии предпочитал не обнаруживать собственного мнения и не иметь взглядов, отличных от императорских, то вице-канцлер не скрывал своих суждений. Панин, несогласный с решением о возвращении из Европы войск под командованием Суворова, написал об этом записку императору. Ростопчин всячески препятствовал ее подаче Павлу I. Когда все же в конце лета 1799 г. последовало распоряжение о швейцарском походе русской армии, Панин счел это следствием победы своих аргументов, вопреки мнению Ростопчина. Очень точную оценку взаимоотношений канцлера и вице-канцлера дал Д. И. Татищев: "Между двумя моими коллегами был совершенный разлад, расхождение взглядов, излишек достоинства с одной стороны и власти с другой"29.
В 1800 г. император Павел I под влиянием поведения союзников по антифранцузской коалиции резко изменил свой внешнеполитический курс. Австрийцы всячески оттягивали наступательные действия, препятствовали планам Суворова, оставляя русскую армию без провианта, фуража и проводников. Аналогичным образом вели себя англичане в отношении русского корпуса под командованием Германа. Потерпевший поражение в Голландии, корпус был отведен на о. Джерси, где столкнулся с недостатком продовольствия и одежды. Англия и Австрия использовали результаты военных действий в собственных политических интересах. Сокрушение Франции не входило в планы Австрии. Ее гораздо больше заботило удержание за собой освобожденных земель и отстранение России от решения территориальных вопросов в Италии. В отместку союзникам Павел I решил повернуться лицом к Франции. Еще в феврале 1800 г. отвергавший предложение Пруссии о посредничестве в переговорах с Францией, он вдруг заявил: "Что касается сближения с Францией, то я бы ничего лучшего не желал, как видеть ее прибегающей ко мне, в особенности как противовесу Австрии"30.
Бонапарт давно пытался перетянуть Павла I на свою сторону. Французский министр иностранных дел Ш. Талейран прилагал серьезные усилия, чтобы обезоружить Панина, известного своей антифранцузской позицией. На его имя были направлены два послания. Однако, исходя из содержания писем, очевидно, что он не был подлинным адресатом посланий. В первом письме акцент был сделан на том, что в коалиции "англичане и австрийцы обязаны всеми своими успехами содействию русских войск". Затем Талейран использовал отказ Австрии в просьбе Павла I обменять французских пленных, взятых Суворовым, на русских, попавших в руки французов после разгрома корпуса Корсакова. Он представил реакцию Бонапарта на австрийский демарш следующим образом: "Пораженный этою несправедливостью и, не желая далее удерживать таких храбрых воинов, которых покидают коварные союзники, сперва выдав их, Первый консул приказал, чтобы все русские, находящиеся в плену во Франции, числом около 6 тысяч, возвратились в Россию без обмена и со всеми военными почестями. Ради этого случая они будут обмундированы заново, получат новое оружие и свои знамена"31. Широкий жест Наполеона произвел впечатление на императора. Судьба военнопленных была использована русской стороной в качестве предлога для визита в Париж генерала Спренгпортена. Подлинной целью его миссии являлось установление дружеских отношений с Францией.
Во втором письме Талейрана к Панину идея двухстороннего договора подкреплялась обещанием французов оборонять Мальту от осаждавших ее англичан32. Автор послания отлично понимал привлекательность подобного предложения для Павла I, всерьез относившегося к своему титулу гроссмейстера Мальтийского ордена. Бонапарт даже передал в дар российскому императору шпагу, полученную от папы Льва X одним из магистров Мальтийско-
го ордена. Уловки Талейрана и первого консула произвели на Павла I необходимое впечатление.
Сближение с Францией не отвечало взглядам Панина. Вице-канцдер выражал точку зрения влиятельных общественных кругов, считавших невозможным союз с Францией, от которой исходила угрозы распространения революции, и презиравших Бонапарта как выскочку-корсиканца. Он полагал, что сотрудничество возможно только с "законной" династией. Император же, как отмечал А. З. Манфред, "пришел к заключению, что государственные стратегические интересы России должны быть поставлены выше отвлеченных принципов легитимизма"33. По мнению Павла I, российские интересы заключались в том, чтобы с помощью Наполеона "подорвать систему расширения Австрии, Англии и Пруссии - систему, которая даже вреднее для общего блага, чем принципы революционной Франции"34.
Панин считал необходимым поддерживать Австрию в ее противостоянии Франции. Он критиковал резкие ноты, адресованные Вене, и демонстративное невнимание к австрийскому послу в Петербурге Кобенцлю. Вопреки недружественному курсу, он приказал без проволочек выдать паспорт курьеру австрийского дипломата. Взбешенный самоуправством Павел I велел передать Панину, что он "не более, не менее как дурак"35. В надежде убедить императора отказаться от смещения политического курса в пользу Франции, вице-канцлер составил специальную записку по внешнеполитическим вопросам. Ее центральными идеями были помощь Австрии против Франции и сохранение союза с Англией. Однако Ростопчин вместо того, чтобы доложить ее содержание Павлу I, отправил труд Панина в архив. Взамен он представил императору свою записку "О политическом состоянии Европы". Его позиция была диаметрально противоположной и заключалась в прекращении союза с Англией. Он вторил убеждению императора, что в результате войны с Францией 1799 г. в выигрыше остались Британия, Пруссия и Австрия, которые "скрытно питают зависть и злобу" к России. Ростопчин полагал, что русско-французское сближение позволит России и Франции, как двум сильным военным державам, вершить все европейские дела, добиться раздела Турции и создать Греческую республику под протекторатом России.
Панин, напротив, был сторонником союза с Англией. Не случайно в Лондоне с воодушевлением было встречено известие о назначении Панина вице-канцлером. Еще в период работы в Берлине граф постоянно поддерживал связи с британскими дипломатами, среди которых был и будущий министр иностранных дел Томас Гренвиль. Между тем, расхождение России с Англией усиливалось. Недовольный британской политикой Павел I требовал отзыва из Петербурга английского посланника Уитворта: "Имея давно уже причину быть недовольным поведением кавалера Витворта в теперешних обстоятельствах, ... дабы избегнуть неприятных следствий, какия могут произойти от пребывания при моем дворе лживых министров, желаю, дабы кавалер Витворт был отозван..."36. Со своей стороны император в апреле 1800 г. приказал послу Воронцову покинуть Лондон. А в мае обе державы снизили уровень дипломатических представителей до поверенных в делах. Месяц спустя английскому поверенному было отказано в выдаче паспортов для дипломатических курьеров, направлявшихся в Лондон. Вскоре последовало закрытие английской миссии в Петербурге.
Эти действия были напрямую связаны с тем, что в сентябре 1800 г. над Мальтой был поднят британский флаг. Английские военные корабли останавливали суда всех нейтральных держав, в том числе и русских, производили их досмотр, часто заканчивавшийся конфискацией груза. Поскольку Великобритания нарушила условия договора по поводу Мальты и не признавала права нейтральных держав, Павел I в октябре 1800 г. распорядился наложить секвестр и эмбарго на все английские суда, находившиеся в русских портах. Осенью 1800 г. началась работа над союзным договором между Россией, Пруссией, Швецией и Данией, впоследствии известным, как Лига северных стран.
Панин понимал, что ему нет места в изменившейся политической обстановке. "Я стараюсь держаться против течения, - писал он Воронцову, - но силы мне изменяют, и стремительный поток, вероятно, скоро унесет меня в какую-нибудь отдаленную деревню". Предчувствия его не обманули. В ноябре 1800 г. от Ростопчина, управлявшего также почтовым ведомством, император узнал, что Панин осуждает эмбарго на английские суда и конфискацию товаров. Никита Петрович сам описывал обстоятельства, приведшие к его отставке: "Из перлюстрации донесения прусского посла графа Мози к королю Фридриху Вильгельму III узнали, что прусскому дипломату было известно неодобрение Паниным резких мер, принятых Павлом против Англии, и это вызвало раздражение Павла"37. Формальным поводом для отставки, стало уклонение Панина от подписания антианглийской ноты. Как заметил Е. С. Шумигорский, характер Панина не позволял ему быть только "инструментом"38 в руках императора. Таково было условие сохранения карьеры в павловские времена. Это обстоятельство в сочетании с ревнивым желанием Ростопчина верховодить, а также "благодаря одному из тех частых и неожиданных капризов, вызванных подозрительностью, которые отличали Павла I"39, стало причиной опалы Панина.
В день объявления отставки Панин давал обед для дипломатического корпуса и попросил Ростопчина сообщить об увольнении после приема. Императору же, поинтересовавшемуся, как Панин воспринял известие об отставке, Ростопчин ответил, что Панин весело обедает с послами. Из этих слов Павел I сделал вывод, что Панин не слишком огорчен. Даже замечание военного губернатора столицы П. А. Палена, что едва ли тому, кто имел несчастье навлечь на себя немилость царя, придет в голову веселиться, не изменило мнения императора. "Он римлянин. Ему все равно"40, - произнес Павел I.
Постоянный адрес данной публикации: https://libmonster.ru/blogs/entry/Никита-Петрович-Панин © libmonster.ru |
Контакты редакции | |
О проекте · Новости · Реклама |
Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие России |